«Здравствуйте. А я представлюсь. Меня зовут Илья. Как видите, я не порвал ваше письмо, хотя не скрываю, был удивлён ему. А потом подумал, что возможно его-то мне и не хватало. Теперь вы удивлены? Я долго не отвечал вам, потому что не верил в совпадения. Но видно бывает, что не только счастливые случайности совпадают. Горе, беда тоже. Я потерял сына…»
Алла читала довольно длинное послание незнакомого мужчины и понимала его горе, его одиночество. Она понимала, почему ему трудно с женой, а жене с ним. Теперь уже ей хотелось дать ему совет. Она вырвала листок из тетрадки и стала писать ответ незнакомому Илье.
«Я теперь понимаю и благодарна своему мужу, за то, что он не стал добавлять в нашу рану боли. Прошло время и надо жить дальше…».
Алла удивлялась самой себе то, что она пишет Илье, она совсем недавно отвергала. А теперь приняв горе незнакомой семьи, она нашла выход и для себя.
«Любовь к своим детям останется в наших сердцах всегда, но надо научиться жить и после случившегося. Жить, а не существовать…»
Ещё через некоторое время они знали друг о друге всё. Они писали письма, не обмениваясь телефонами, боясь нарушить искренность, которая могла бы исчезнуть при телефонном разговоре. Ведь сказанное слово, что воробей, а мысль, изложенная на бумаге живая субстанция, а значит, её нельзя сжигать, рвать, одним словом убивать написанное слово.
2015
Туман
Грусть охватила Натэллу Осиповну ещё вчера. Утром, проснувшись от звонкого лая любимой левретки, она нехотя встала с кровати и подошла к окну. Слегка отодвинув кружевную тюль она увидела чуть заметный профиль Обуховского моста. Казалось, он колыхался, пытаясь освободиться от надвигающегося на него обволакивающего густого тумана. Но словно провалившись под натиском массивного тяжёлого облака, вскоре мост совсем скрылся из виду. Туман покрыл клубящимся одеялом Фонтанку, близстоящие дома и словно залепил своей густотой стёкла квартир. Возможно, хотел скрыть то, что происходит сейчас там, под этим густым влажным облаком?
Нателла поёжилась и плотнее закуталась в тёплую длинную до пят вязаную шаль. Дверь в её комнату открылась и Настя, совсем ещё молоденькая горничная с бледными впалыми щеками и болезненным видом, молча поставила на стол чашечку горячего кофе со сливками.
– Иди Настюша. Иди, полежи ещё и накройся теплее. Да, Настенька, ты не забыла выпить микстуру и молоко с мёдом?
– Вы не переживайте, я сделала всё, как вы велели, – тихо ответила она и удалилась в свою комнату.
– Бедная девочка. Ей совсем не подходит Петербуржский климат. Зачем её родственники прислали сюда? Девочка и так не видела счастья. Сначала умерла мать, потом отец.
С Настей её познакомила давняя знакомая в то время, когда Нателла похоронила мужа и была в ужасном душевном состоянии. Бывшая горничная Матрёна вскоре после смерти мужа хозяйки, отпросилась в свою деревню, да там и померла. Нателла наняла новую помощницу по хозяйству, но она оказалась очень разговорчивой особой. Другая грубой и невоспитанной. А возможно, в этот период, когда Нателлу раздражало всё, и вся она просто никак не могла привыкнуть к новым людям в своём доме. Кода она уже совсем отчаялась найти человека по душе, ей представили Настю.
Сначала миловидная, скромная девушка привлекла её тем, что прибыла в Санкт-Петербург из мест, где родилась Нателла. Вскоре ей Настя так пришлась по душе, что казалось и у Нателлы могла быть такая дочь, если бы не умерла во младенчестве.
Настенька всем устраивала её, поэтому хозяйка относилась к девушке с уважением и нежностью. Да и Настя отвечала ей тем же. Одна беда. Стала Настя гаснуть на глазах. Первое время, пока не пошли долгие нудные петербуржские дожди, она любила гулять с Нателлой по улицам незнакомого города. Ей нравилось слушать рассказы хозяйки на различные темы и вечерние посиделки с играми в карты или раскладыванием пасьянсов, совместное чтение книг.
Но как водится, за счастьем всегда беда крадётся. Прошлой суровой зимой Настя тяжело заболела. Нателла ухаживала за девушкой, как бы ухаживала за своей дочерью. Тем более, что случай, который привёл Настю в Петербург, был похож на переезд в этот суровый седой город самой Нателлы.
Настя рассказала ей свою историю, после которой они с ней стали ещё ближе. После смерти родителей, она осталась на попечении своего дядьки. Повзрослев, Настя влюбилась в парня, сезонного рабочего на подворье родственников. Чтобы племянница не наделала глупостей, дядька решил отослать её в услужение в Петербург, где его знакомый пристроил девушку к приятельнице Нателлы. Но на скромную симпатичную девчонку стал засматриваться взрослый хозяйский сын. Так «от греха подальше» Настя и оказалась в доме сорокалетней вдовы Нателлы Осиповны Кудряшовой.
Теперь Настеньке стало легче, но Нателла понимала, что для полного её выздоровления необходимо южное солнце, сухой воздух, фрукты. Необходимо девушку вывезти на юг. Да и она сама не прочь побывать в родном городе хотя бы проездом. Но теперь никого из родни там не осталось. Но увидеть дом, где она родилась улицу, где впервые познала счастье. Счастье первой любви.
Нателла села в глубокое кресло, отпила из чашки горячего любимого ею напитка и закрыла глаза.
Там в далёкой юности, когда она жила в продуваемом степными тёплыми весенними ветрами Ростове-на-Дону, тоже часто были туманы. Но они отличаются от серых тяжёлых, пахнущих сыростью Петербуржских собратьев. Южный туман ей казалось, был намного светлее, легче. Она как сейчас помнит его вкусный, чуть уловимый запах похожий на запах прогоревшего костра из сухих степных трав и ковыля. А объятия южного тумана были легки, как первые неловкие и стеснительные прикосновения юноши влюблённого в неё.
Здесь в Петербурге, когда густой серый туман тихо подкрадывался и накрывал своим покрывалом набережную Фонтанки, Нателле всегда становилось невыносимо грустно. Казалось, что стёкла окон замазаны серой влажной дымчатой субстанцией, которая навсегда останется не пропускающей свет. Ей становилось жутко от того, что казалось, туман навечно замурует её в своей квартире и всю оставшуюся жизнь ей придётся передвигаться только по этим комнатам и общаться только со своей маленькой левреткой, вечно дрожащей от холода и сырости.
– Бедная девочка, – произнесла Нателла толи, жалея Настю толи, вспоминая себя, ту юную с алыми щеками и пухлыми губками на которую давно засматривался молодой студент права живший неподалёку. При встрече с ним Нателла краснела и опускала глаза. Илья, как звали молодого человека, тоже краснел и старался скрыть свою симпатию, боясь грозного отца Нателлы.
В этот день Нателла вышла со двора, когда туман тихо крался по их улице, развеваясь небольшой дымкой и закрывая конусы высоких стройных тополей. Пройдя некоторое расстояние, она увидела Илью. Он шёл ей навстречу. Его догонял туман. Он опускался большой плотной завесой и вскоре поглотил голову, плечи Ильи, чтобы тут же совсем накрыть его своим мягким пухом. Нателла потеряла Илью из вида.
Испугавшись, она прислонилась к соседскому забору, боясь сделать шаг навстречу приближающемуся туманному облаку. Скоро и она оказалась так же окутанной мягкой ватой тумана. Девушка широко раскрыла глаза, но кроме сплошной молочного цвета дымки ничего не видела. Испугавшись, она ещё плотнее прижалась спиной к забору, но вдруг почувствовала чьё-то прикосновение. Это был Илья. Он молча, робко взял её руку, поднёс к губам и поцеловал. Потом положив её узкое запястье себе на плечо, нежно обнял и поцеловал девушку в шею, щёки. Казалось, что он, целуя её лицо, искал пухлые губки Нателлы и никак не мог их найти. Небольшие юношеские, но уже колючие усики, щекотали девушку и Нателла улыбалась. Она стояла, не шевелясь, не открывая глаз, боясь спугнуть то ли видение, то ли явь, скрытую плотной завесой тумана.
Но вот Илья поцеловал её в губы. Нателле было странно за себя. Она не оттолкнула его, не сопротивлялась следующим поцелуям. Ей казалось, что туман, сейчас рассеется на миллионы облаков, на каждом из которых будет сидеть влюблённая пара и целоваться, целоваться. И они с Ильёй будут лететь на таком облаке влюблённых так, как и сейчас, обняв друг друга и крепко целуясь.
Нателла открыла глаза и заметила, что туман тает. Он таял, делая видимыми дома, улицу. Она увернулась от очередного поцелуя и, выскользнув из объятий Ильи, хотела вернуться в свой двор, но Илья на мгновение привлёк её к себе и тихо сказал:
– Я люблю вас.
Нателла Осиповна, открыла глаза, смахнула накатившуюся слезу кружевным платочком. Допила остывший кофе и опять подошла к окну.
Туман плыл вверх по Фонтанке, постепенно освобождая дома, окна от своей непроглядной плоти. Нателла не любила вспоминать, что было потом. Потом была первая, чистая любовь. С мечтаниями, поцелуями, с первой близостью.
С рождением маленькой, недоношенной дочери, после чего она узнала, что у неё больше никогда не будет детей. Потом смертью малютки, к которой её так и не подпустили, потому, что она была очень слаба. Единственно на чём настояла Нателла тогда, так это на том, чтобы девочке положили в гробик медальон с её инициалами, который когда-то, до своей смерти подарила ей её мама.
Нателла опять смахнула набежавшую слезу.
– Туман это всё туман. Когда он обволакивает наш дом, я всегда грущу. Как жаль, что ничего нельзя вернуть назад. Прошлое не возвращается. А будущее? Какое оно это моё будущее? И есть ли оно у меня, это будущее? Да и зачем оно мне?
Из комнаты Насти доносился частый, глухой кашель. Нателла поспешила в её комнату. Настя опять металась в жару. На лбу появились капельки испарины. Исподняя рубашка девушки была вся мокрая. Нателла сняла со слабой от жара Насти мокрую рубашку, сделала ей уксусное обтирание, надела сухую сорочку и поправила цепочку на шее, вытащив из запутавшихся волос девушки небольшой медальон. Рассмотрев его, она еле удержала равновесие от вдруг тающего, как и туман за окном сознания.
– Настя… девочка моя, – прошептала она, немного придя в себя, – туман рассеялся, и я нашла своё будущее. Теперь наше с тобой будущее будет светлым и счастливым, только не умирай.
2016 г.
Матвеева пустошь
Возвращаться домой я решила поездом. Пятнадцать часов укачивающего стучания и скрежета металла по рельсам дадут мне ещё какое-то время на размышления. Хорошо, что на вокзал со мной не поехала, как это бывало раньше многочисленная родня. Две недели назад я уехала из своего дома в родной город неожиданно. Но моё появление на пороге родительского дома стало не совсем неожиданным.
Всегда удивлялась материнскому сердцу, которое может чувствовать беду на расстоянии. И не только беду. Уловить смятение чувств, недосказанность по телефону, в кажущемся спокойствии скорую бурю негодования. Так было и в этот раз. Увидев меня на пороге квартиры, сонная мама произнесла:
– Я знала, что ты приедешь сегодня. Ты самолётом?
Конечно самолётом. Мне так хотелось скорости. Быстрее убежать, уехать, улететь, вырваться из плена своего быта. Разломать стены, разрушить всё что меня окружает, превратить всё в пустыню, испепелить, для того, чтобы на новом месте, с чистого листа… Как в детстве хотелось разрушить построенный из разноцветных кубиков домик, разбросать по полу все кубики перемешать картинки, а потом заново выстроить другой, красивый крепкий дом.
Господи, как хорошо было у мамы! Жаль, отпуск закончился быстро. Но время, проведенное в тихих беседах, в воспоминаниях, пересудах о том: – А ты помнишь? А этот где? А как та? – пролетело быстро и безвозвратно. Когда ещё я смогу вернуться в свой тихий старый городишко, где многое поменялось. Где знакомые разъехались по другим городам. Где тебя почти все забыли и ты почти никого не узнаешь. Но от этой неузнаваемости тебе хорошо и спокойно. Ты просто живешь, просто ходишь по улицам, и с тобой здороваются просто потому, что так принято в этом городе. Удивительное это умиротворение бывает не часто, а с годами такого душевного спокойствия становится всё меньше и меньше.
Состав заскрежетал железом и тронулся с места. Я сидела в купе, даже не поставив сумку в багажный отсек. И смотрела на перрон, на провожающих, на всё быстрей убегающий город. Хотелось просто сидеть и смотреть на ускользающий пейзаж.
Стук в дверь купе вернул меня из сладостного небытия в реальность. В купе вошёл мужчина. Его возраст сразу определить мне было трудно. Толи мужчина средних лет, но со следами на лице больших потерь и переживаний, толи пожилой, но ещё не старый. Крепкий с сильными натруженными руками. Он поздоровался со мной мягким, но твёрдым голосом. Окинул взглядом купе, видно оценивая всё ли в порядке, поставил две нелёгкие на вид сумки.
– Вы до конечной? – спросила он меня, добродушно улыбаясь. И видно было, что ему не важен мой ответ. За вопросом он спрятал своё счастье, словно смущаясь его, но его выдавали сияющие, наполненные этим чувством глаза.
– Нет, мне рано утром выходить, – ответила я ему.
– Значит, я выхожу после вас, – ответил он и поставил мою тяжёлую сумку с мамиными гостинцами туда, где ей и положено было стоять.
Покупая билеты в этот состав, я обрадовалась, узнав, что придётся ехать в спальном вагоне. Других свободных мест не было. Надежда на то, что буду возвращаться домой наедине со своими мыслями, обрушилась с появлением попутчика.
– Давайте знакомиться, Матвей. Еду, между прочим, из Матвеевой пустоши.
– Очень приятно. Юля, – ответила я, – слышала об этом заповеднике, но никогда не доводилось побывать там.
Утолив любопытство нового знакомого, я засмотрелась в окно на мелькающие пейзажи, думая только об одном, зачем я сорвалась, зачем потратила отпуск на эту поездку? К чему вся эта суета, если ничего не меняется на протяжении уже нескольких лет? Всё тоже, всё так же.
– Хочу заметить, что очень даже жаль! Прекрасные места. Кстати, там мои
родители познакомились друг с другом, потом нарекли меня Матвеем в честь названия пустоши. А какова цель вашего путешествия? – выдернул меня из мысленного транса Матвей, – зачем вы приезжали в этот город?
Зачем? Зачем? Зачем? В моей голове стучал вопрос в такт колёсам.
– Маму навещала, – ответила я ему, отведя взгляд на новый пейзаж за окном.
Действительно зачем? Сама не знаю зачем. Думала, что-то изменить, поменять в своей жизни. Но видно ничего уже изменить нельзя.
– Вы стоите перед выбором? – спросил Матвей.
Догадался? Прочёл по лицу, глазам?
– В том и дело, что выбора никакого нет, – тихо ответила я ему.
– Выбор всегда есть. Знаете, прошлое тянет нас вниз и как трясина затягивает жертву в свои сети. А если попробовать его отсечь, осмыслить прожитое и превратить в опыт? Оставить прошлое там, скажем, на страницах своих воспоминаний. Собраться с духом и решиться сделать первый шаг за границу условностей. Шаг, который держит нас в прошлом, боясь неизвестности будущего. Знаете, менять свою жизнь никогда не поздно. Подумайте о том, что я вам сказал. Думаю, что вам пригодится.