Живая тьма

Приблизившись, Сергей приставил пистолет к виску Вадима. Толпа сделала глубокий вдох, ожидая самого страшного момента.

Последний выстрел оглушил Вадима, разрывая уже ненужную перепонку в левом ухе умирающего человека. Яркая вспышка чувств, ощущений, эмоций, визуальных и слуховых галлюцинаций, посланная поверженным мозгом, на миллисекунды наполнила тело и быстро отхлынула назад, оставляя за собой только черноту и невнятное мельтешение серых мушек оборванного изображения.

Боли практически не было. Вадим рухнул, чувствуя, как испускает противный булькающий выдох его горло.

Последнее, что смог осознать умирающий мозг, так это острое чувство несправедливости и смутный взгляд белых, азиатского типа глаз, которые показались Таршину до боли знакомыми, направленный на него сквозь время и пространство.

И наступила тьма…

Хоронили молодую пару в разные дни и из-за собранных, неопровержимых доказательств вины Вадима, раздельно, в разных концах городского кладбища.

Следствием было установлено и быстро доказано в суде, что из-за семейной ссоры и самовольного ухода Алёны в гости к Дарье, Вадим буквально потерял голову от злости, находясь на рабочей смене. Воспользовавшись своими служебными полномочиями, он подговорил своего напарника ненадолго оставить работу, чтобы перехватить жену в районе городского парка. Там ссора перешла в активную стадию, что подтверждал и Евгений, муж Дарьи, наблюдавший за дракой супругов со стороны, и Фёдор, пытавшийся разнять конфликтующие стороны (обоим свидетелям, семьёй Январёвых была заплачена хорошая сумма, за дачу ложных показаний).

По сфабрикованному делу выходило то, что удар тяжёлого, армейского ботинка Вадима пришёлся прямиком в висок Алёне, которая в этот момент находилась на земле. Понимая, что он натворил, Вадим Михайлович Таршин, под дулом табельного пистолета, принудил своего напарника отвезти тело жены в лесополосу, после чего схоронил убитую на глухой, придорожной поляне, при этом воспользовавшись целлофаном, купленным накануне.

      Данный нюанс подсказал следствию запланированность убийства. Якобы нашлись соседи, подтвердившие факт частых ссор в молодой семье на бытовой почве.

Едва дождавшись утра, хладнокровный убийца сначала направился домой, чтобы забрать новенький пистолет ТТ., подаренный буквально накануне, за отличные результаты службы и в связи с грядущим повышением. Нашлись и документы, подтверждающие процесс незавершённой регистрации наградного огнестрельного оружия на имя Вадима, за что семья Январёвых, подарившая дорогой и опасный предмет своему сотруднику с нарушением регламента передачи, получила солидный штраф.

До конца осознавая свою вину, рано утром, Таршин Вадим Михайлович покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в висок, неподалёку от места захоронения жены.

Дело вышло резонансным. Вскоре, только ленивый человек в Медведьевске, не обсуждал события злополучной ночи, припоминая Вадиму все мыслимые и немыслимые прегрешения.

Ожидаемо, семья Алёны, поддавшись давлению со стороны, также обвинила Вадима во всех смертных грехах, принципиально отказываясь принимать очевидное родство дочери и зятя, рьяно настаивая на том, что тело молодой мамы должно упокоиться в общей могиле семьи Дубровиных. Демонстративно, при поддержке населения, Ольга Александровна забрала маленькую внучку к себе домой, яростно проклиная весь род Таршиных.

Логические доводы матери Вадима – Надежды Петровны, которая вопреки всему, что вылилось на её голову, держалась на людях надменно и уверенно, семья Дубровиных так и не приняла во внимание. Тяжёлый разговор состоялся накануне первых похорон, в подъезде пятиэтажки, на лестничной клетке третьего этажа, где всю свою сознательную жизнь жили родители Алёны:

– Послушайте же, Александр Владимирович! Вы ведь еще пожалеете о приятом решении! Вы, и ваша многоуважаемая Ольга Александровна! И Вадим, и Алёна очень сильно любили друг друга. У них есть общая дочь, наконец! Я не знаю, что произошло в ту ночь, но негоже хоронить их в разных сторонах.

– По моему скромному мнению, уважаемая Надежда Петровна, после всего того, что установило следствие, вмешиваться в наши дела с вашей стороны минимум невежливо – от ярости, едва шевеля непослушными губами, еле выдавил из себя в ответ, раскрасневшийся и взопревший отец Алёны.

– Александр Владимирович! Побойтесь Бога! Я хорошо знаю вашу дочь и своего сына. Он бы не смог и пальцем тронуть женщину, подарившую ему дитя. Вы бредите, Александр Владимирович…

– Прервите же свои дальнейшие разглагольствования, Надежда Петровна! – из глубины квартиры на лестничную площадку вышла мама Алёны, – Напрасно стараетесь. Я не изменю своего решения, пока нахожусь в здравом уме и при твёрдой памяти и, если вас не затруднит – вам нужно оставить нашу семью. Навсегда. Мы заняты приготовлениями к мероприятию. Пошли, Саша.

Из глубины квартиры раздался крик Василисы, которую нужно было кормить. Громко хлопнув дверью, родители Алёны оставили мудрую и сильную женщину одну, в темноте грязного подъезда.

Надежда Петровна прекрасно понимала, что отныне, в маленьком городке, ей не дадут проходу. Сын погиб. Внучка ревела за дверьми квартиры, куда ей никогда не дали бы войти.

Благодаря неожиданной денежной помощи от Сергея Викторовича, который оказал очень серьёзную материальную поддержку семье Дубровиных, она была спокойна за будущее Василисы. Властный бизнесмен фактически, на долгие годы, обеспечил безбедное существование внучке Надежды Петровны. Этого было достаточно, чтобы принять радикальное решение прямо на лестничной клетке – справедливости при жизни она не ждала.

Поднявшись на два этажа выше, пожилая женщина распахнула окно и сделала уверенный шаг навстречу сыну…

На похороны Алёны пришло очень много народу. История получила невероятно широкую огласку, поэтому, помимо родственников и друзей, присутствовало очень много посторонних лиц, соболезнующих семье Дубровиных.

На похороны Вадима и его матери не пришёл никто. Их тела быстро схоронили на окраине кладбища, усилиями сотрудников охранного агентства «Вымпел». Особенно старался непривычно улыбчивый Фёдор, который смог значительно поправить своё материальное положение, благодаря ложным показаниям, данным следствию.

На этом история могла бы окончиться, но это было только началом.

Началом легенды.

Часть 2. Загробная жизнь

Стадия 1. Эктоплазма

Зрение, покрывшись серой рябью помех, вспыхнуло ярчайшей, белой вспышкой нестерпимости и, абсолютно расфокусированное, вновь проявило мир живых, калейдоскопом образов, окончательно запутав сознание нового существа, охваченное паникой.

Существо не сразу вспомнило кто оно или что оно. В темноте замкнутого пространства потребовалось какое-то время, чтобы разрозненные кусочки информации, сложились в первую структуру последнего воспоминания. Вспомнив выстрел, понемногу, существо, восстановило и события, предшествовавшие убийству.

Новые возможности обзора поражали. Если бы не абсолютная темнота вокруг, и без того казавшаяся светом ярчайшего полуденного солнца, то новое воплощение убитого, еще окончательно не осознавшее кем является, попросту растворилось под нестерпимым воздействием внешних факторов, будь то свет или порывы секущего, астрального ветра. Постепенно успокаиваясь и привыкая, существо стало понимать, что может видеть всё и везде. Зрение позволяло осматривать пространство на триста шестьдесят градусов, просто передвигая осознание визуального потока по кругу.

«Вадим…»

Имя, выпуклым, неудобным понятием, пришло из глубины собственного естества и ушло в никуда.

«Вадим…»

Первое, человеческое, осознанное слово. Благодаря имени, существо начинало понимать, что может мыслить человеческими категориями понятий. Первое слово, пробившись сквозь мрак забытья, принесло за собой нескончаемый поток других понятий, что заставило существо сжаться и заголосить в отчаянии непонимания.

Центр мышления не успевал обрабатывать поток. Стало больно. Но только не так, как было бы больно от возбуждения нервной системы. Ощущение боли, в этом теле, можно было бы весьма условно охарактеризовать, как «предельный перегрев доступных систем».

Крупицы информации сплетались с крупицами, объединялись или отлетали прочь, образуя шипучий коктейль исходных данных, ставших фундаментом для воссоздания старой личности. Постепенно сформировавшись, новая личность вновь смогла мыслить человеческими мерками.

«Вадим – это я…» – с великим трудом, бесформенная, потусторонняя плазма сгенерировала свою первую мысль и тут же попыталась вести себя как человек.

Сказывалась сила устоявшихся привычек.

Грудью вздохнуть не получалось, как бы Вадим не пытался. Как, осозналось впоследствии – попросту было нечем. Второе открытие – необходимость в дыхании растворилась вместе со смертью физического тела.

Мозг, точнее своеобразный, энергетический центр, заменявший его, работал странно. С перебоями. Рывками.

Опять же не сразу, к Вадиму, пришло осознание, что теперь его сознание не заперто в серой ткани, среди искрящихся нейронов. Оно свободно, независимо, но сегментарное, пазлообразное мышление удручало, вынуждая прозябать на старом месте – внутри ледяной темноты мёртвой черепной коробки.

Первая чёткая и ясная многоструктурная мысль осознания собственного местоположения, окончательно сформировавшись, зародила ужас в бесформенной эктоплазме. В замкнутом пространстве собственного мёртвого тела Таршин всеми фибрами нового «я» ощутил, что теперь он безвозвратно другой. Выбор сделан за него. Обратного пути нет.

Лишь худо-бедно усмирив паническое состояние послесмертия, упорядочив биение мыслей и вновь научившись размышлять связно, Вадим окончательно осознал своё текущее состояние, напоминающее постоянно изменяющееся, плазматическое облачко.

Отказываясь находиться внутри черепной коробки, невероятным усилием воли, Вадим уцепился за астральный, кладбищенский ветер, пронизывающий пространство под землёй, что позволило ему неторопливо вырваться из тела, зависнув в пространстве между гниющим телом и крышкой гроба.

Несмотря на темноту, текущее состояние позволяло чётко видеть окружающее пространство, отчего открывшееся зрелище собственного тела, вновь повергло Вадима в безвольное состояние шока.

Бестелесная, нестабильная оболочка эктоплазменного тела источала еле видное, фосфоресцирующее свечение, отдалённо схожее со светом звёзд, но слабее сразу на несколько порядков. Мир вокруг не содержал красок. Только чёрно-бело-серые оттенки. Видимо в новом, астральном мире, воспринимать цвета было непозволительной роскошью для только что умерших людей.

Быть рядом с мёртвым телом не было никакого желания. Второе, чему научился Вадим – это навыку небольших, скачкообразных, перетекающих бросков в пространстве, ведомых волей осознающей себя личности. Потренировавшись в перемещениях, в узкой полоске затхлого воздуха, образовавшегося между телом и тяжёлой крышкой, Вадим ощутил, каким малым образованием он является. Его текущий размер вряд ли превышал объем гранёного стакана.

Ужаснувшись своему беспомощному положению и отвратительному виду собственного бледно – серого лица, которое он теперь видел со своей точки обзора как приплюснутую чашу, с широким утёсом подбородка и заострившейся вершиной осунувшегося носа, Вадим произвёл столь мощный скачок прочь, от груди, что мгновенно оказался в области потёртых, запылённых чёрных ботинок.

Нестерпимое чувство отвращения побудило Вадима действовать активнее. Первым осмысленным желанием, стало естественное стремление поскорее выбраться отсюда. Получалось довольно плохо – чересчур большая толща кладбищенской земли, которая, к тому же, была пропитана странной, медленно пульсирующей энергетикой, непреодолимым препятствием возвышалась над небольшой      по объему, эктоплазмой нового существа. К тому же чересчур сильны еще были оковы прошлого, физического мироощущения и оценки препятствий.

Единственное, что удалось осуществить Таршину за несколько часов посмертного существования – это преодолеть крышку гроба (которая, как оказалось, не является препятствием в текущем состоянии, так как не содержит астральной проекции и для эктоплазмы попросту не существует) и совсем немного продавить свою астральную форму через энергетическую пульсацию кладбища, в сторону живого мира. Тем не менее, прогресс был. Это вселяло надежду.

– Спокойно! – сам себе сказал Вадим, – главное, что пришло понимание, как двигаться и куда двигаться. Ветер мыслей, желаний и смутных эмоций, подкрепленный целенаправленной волей медленно продавливает мою оболочку в нужную сторону. Сдвинувшись на сантиметры – я преодолею мили!

Неожиданная радость ворвалась в сознание, функции которого восстанавливались быстрее других навыков. Оформив столь сложную, многоструктурную мысль, после хаотичного, скачкообразного мышления, происходящего до этого момента, вербализовав её совершенно беззвучно, Вадим вернулся к прежнему, внутреннему «я».

Это обнадёживало, вселяя надежду, но возник и обратный эффект – с полным восстановлением мышления в осознанность Вадима ворвалась всепоглощающая боль несправедливости и утраты.

Это напоминало взрыв внутри, всколыхнувший всё тело. Безмолвно взвыв, разрываемая контрастом чувств, эктоплазма, рванулась прочь из ненавистной могилы, пробкой от шампанского пронзая пульсацию кладбищенской земли.

На гребне эмоций Вадим быстро проскочил надгробие, зависнув в зябком воздухе городского кладбища и понял, что совершил самый настоящий побег.

Как же тихо было здесь в полночный час! Холодная, полнокровная луна мягко освещала чёрные и серые прямоугольники мраморных надгробий, причудливо отражаясь в белых кругляшках фотографий усопших людей. Богатых, каменных захоронений было немного. Сказывалось то, что Вадима похоронили на окраине городского кладбища, где обычно хоронили одиноких людей и бомжей, найденных на улице.

Поэтому, больше всего, ночное светило нежно обволакивало своим свечением намного менее богатые могилы, выкрашивая простые, кое-где покосившиеся, деревянные кресты в серебряный налёт. Большинство захоронений были без оградок.

Вадим оглянулся, близоруко разглядывая округу. Зрение не позволяло фокусироваться на далёких объектах, делая их размытыми, нечёткими, но и этих возможностей хватило, чтобы понять насколько пустынно было вокруг. Ни души… лишь одинокий, ночной филин вдалеке печально оповестил округу горестным плачем о том, что желанная добыча, в виде мыши, была упущена.

Медлить было некогда, хоть и не было полного понимания, что делать. После того, как память была окончательно восстановлена, Вадиму требовалось только одно – месть. Как её осуществить – Вадим ещё не знал.

Посетить могилу возлюбленной показалось здравой мыслью. Она располагалась относительно неподалёку, в семейной ограде её семьи, ближе к центральной улице кладбища.

Теперь, когда останавливающая пульсация особой земли протекала где-то внизу, Вадим перемещался быстро и легко, вскоре, скачкообразно, очутившись в желаемом месте.

О, если бы эктоплазма могла плакать! Вой горести Вадима был бы безутешен и слышен всей округе! Но плакать приходилось беззвучно, сотрясаясь своей оболочкой эфирного тела. Тем не менее, плачь над могилой Алёны, был, что проявлялось бы для стороннего и живого наблюдателя, лёгким, звёздным мерцанием над свежей землёй нового захоронения.

Одинокая, кладбищенская собака, привлечённая плачем, медленно приближалась к могиле Алёны по натоптанной тропинке, вьющейся между оградками. Небольшое животное, благодаря обострённому восприятию, явственно видела некогда живое существо. Коричневая, лохматая и неказистая собачонка, покрытая прошлогодними семенами репейника, была, самой что ни на есть дворовой породы. Ощущая чужую боль, она невольно разделила чувства эктоплазмы, поэтому горестно взвыла, обратив измаранную глиной морду к лику луны.

Этот неожиданный вой, раздавшийся в темноте, сильно напугал и новых, непрошенных гостей городского кладбища, заставив резко вздрогнуть двух подростков лет четырнадцати от роду. Молодые ребята, остановившись в нескольких метрах от места последнего упокоения Алёны, опасливо заозирались по сторонам. Убедившись, что им ничего не угрожает, странная пара, явно осторожничая, продолжили движение к окраине кладбища, перемещаясь по центральной аллее.

– Твою мать, Вася! – реагируя на вой, ругнулся один из подростков, идущий чуть позади своего товарища, – говорил же тебе, что идти ночью сюда – это весьма плохая затея.

Говорящий подросток был очень худ, при невысоком росте, и одет в грязный, спортивный костюм «германского» окраса (по рукавам и штанам костюма узкой полосой растекался триколор Европейского государства). Лицо его, под стать телу, выглядело измученным, осунувшимся и от того скуластым. Тонкая кожа, кое-где, дыбилась небольшими бугорками мимических мышц и при свете луны отливала нездоровым цветом пергамента. Чёрные глаза, с лёгкой поволокой, обладали какой-то взрослой осмысленностью и выражали чувство забитой безысходности.

Даже мельком взглянув на него издалека, Вадим очень ясно понял, что подросток, не смотря на молодость, в свои годы давно пристрастился к дурманящим веществам, самым доступным из которых был клей.

– Успокойся Ринат! – довольно меланхолично ответил ему быстро пришедший в себя после испуга, Василий, который, при одинаковом росте, выглядел этаким здоровым молодчиком. Одетый в походный, камуфлированный костюм «горка», с капюшоном, Вася был бронзоволик, круглолиц и узкоглаз по-азиатскому типу. Кода огрубела из-за постоянного нахождения на воздухе. Рукава куртки были слегка коротки и в том месте, где руки, одетые в рабочие перчатки, были немного обнажены, перекатывались недетской толищины жилы при каждом движении подвижных пальцев.

Словно чувствуя собственную силу, Вася беспрестанно разминал руки, сжимая и разжимая кулаки, будто бы готовился к самому настоящему бою. Раздосадованный собственным испугом, крепкий подросток довольно далеко бросил кусок асфальта в сторону собаки, тем самым призывая животное к спокойствию. Только убедившись, что дворняга, реагируя на близкий удар, бросилась прочь, Василий удовлетворенно присвистнул себе под нос:

– Успокойся Ринат, – повторил он своему нервному спутнику, – мы же не просто так сюда пришли, а для дела. Такие бабки на кону!

– А твой наниматель точно заплатит? За свежую кладбищенскую землю? – гнул свою линию юный наркоман.

– Не просто за кладбищенскую землю, а за землю со свежей могилы. Не путай, – как настоящий учитель, Василий, идущий впереди, поднял вверх указательный палец, – И мой наниматель всегда платит. Слово держит. Пойдём, тут накануне мужика молодого закопали. Свежее нет.

– А чего сам не ходит?

– Игорь Леонидович? Сам? – Василий тихо рассмеялся, – ты знаешь, о ком речь ведешь? Это при его-то положении в обществе по погостам лазить? Ему проще деньги заплатить.

Невольно заинтересовавшись разговором подростков, Вадим, словно по мановению волшебной палочки, из-за своего целенаправленного внимания, привязался к ребятам, невидимо и против собственной воли, паря за их спинами. Ослабить внимание не получалось. Для этого требовалось такое же волевое усилие, которое необходимо человеку для осмысленного прекращения внутреннего диалога.

По большому счёту, его внимание было оправданным. Путём логических размышлений по поводу планов парней, Таршин понял, что упомянутая ими земля будет взята именно с его могилы. Ему, конечно, было не жалко, но…

«Чтобы какой-то там Игорь Леонидович, использовал мою единственную физическую собственность для своих чёрных дел! Не бывать этому!» – яростно рассуждал про себя, Вадим, прекрасно понимая, что принципиально не может допустить такое святотатство.

Гнев вынудил забурлить новоиспечённую эктоплазму, но эффект, при этом, возник не тепловой. Наоборот, сам того не ожидая, Вадим стал источать осенний холод, что вынудило двух подростков, свернувших с центральной аллеи на менее заметную, боковую улочку, зябко поёжиться в своих костюмах:

– Холодно, – констатировал факт Ринат, выдохнув невесомое облачко пара, – как будто и не весна. Еще и псина эта увязалась!

Действительно, на прилично отдалении, прячась за надгробиями, короткими перебежками за подростками следовала уже знакомая всем собака.

– Ну и шугани его… или её! Не важно… – ответил товарищу Василий, даже не удосужившись оглянуться назад.

По его спокойствию и рассудительности, было понятно, что он не впервые ночью ходит по земле мертвецов. За исключением сцены с неожиданным воем, Василий держался спокойно и уверенно, в отличие от боязливого компаньона:

– Пшла! – пискляво, дрогнувшим голосом прикрикнул на животное Ринат и, отвлёкшись, пребольно ударился голенью об низкую деревянную оградку свежей могилы Вадима.

– Ну, вот и добрались, – улыбнулся неловкости напарника Василий, доставая из-за пазухи обычный, застиранный, когда-то жёлтый пакет, – совок взял?

– Совок? – прошипел Ринат, потирая ушибленное место, – ты же должен был взять!

– Тогда руками, – Василий кинул пакет внутрь оградки, явно давая понять, что этим должен заняться незадачливый товарищ.

– Почему я? – чуть ли не захныкал Ринат, понимая, что придётся копаться в могиле.

– Потому что я итак взял тебя фактически из жалости. Мне надоело, что ты ходишь по квартирам и побираешься. Поэтому и предложил заработать! – совершенно спокойно и рассудительно ответил ему Василий, – накорми человека рыбой, и он будет сыт один день…

– Научи его ловить рыбу, и он будет сыт всю жизнь, – проворчал Ринат, переступая внутрь оградки, – да знаю я, знаю. Ты уже сотни раз говорил! Хорошо тебе, с живыми то родителями…

– Причём тут наличие или отсутствие родни? Многие ребята, с детских домов, как и ты, привыкли этим оправдывать собственное бессилие…

Меж тем, слушая взрослый спор двух подростков чуть поодаль, во что бы то ни стало, Вадим решил воспрепятствовать намерениям юных предпринимателей. Еще при жизни, благодаря сильному интеллекту, Таршин был особенно силён в искусстве импровизации. Этот нужный навык, перекочевал вслед за сознанием и в состояние послесмертия, что ярко говорило о ценности именно духовных качеств и навыков, приобретённых при жизни. В отличие от них, материальные ценности, как известно, в могилу не заберёшь.

Когда-то очень давно, интересуясь эзотерикой, Вадим вскользь читал о том, что призраки способны вселяться в тела животных. Он не был призраком и прекрасно понимал своё текущее состояние, но решил попробовать:

«Чем чёрт не шутит!» – подумал Вадим, оборачивая взор в сторону небольшой собачки.

Усилием воли он оторвался от парней, за которыми неотступно следовал всё это время и направился в сторону прячущегося пса, короткими, неровными рывками. Зависнув над животным, он внимательно посмотрел в черные зрачки зверя, на что животное, не чувствуя подвоха, приветливо завиляло хвостом.

Как оказалось, процесс подселения – дело не из лёгких. Сопротивление собачьего разума было вялым, несистемным, но и эта вялость подавлялась с трудом, учитывая текущее положение Вадима в материальном мире.

Наконец, постаравшись по-доброму убедить собаку в том, что в его намерениях нет зла, мёртвый Вадим получил полный контроль над четырёхлапым телом, вновь основательно запутавшись в незнакомой системе координат. Вернувшись в область физических ощущений, Таршин с предельной ясностью прочувствовал ноющий голод пустого желудка и несносно чешущуюся холку, укушенную увёртливой блохой. Зрение снова сузилось, оставшись чёрно-белым, при этом предметы практически потеряли трёхмерные очертания, сделавшись плоской мешаниной объектов. Влажный, чёрный нос явственно почувствовал, как из собственной пасти несло очень и очень несвежим дыханием.

Были и приятные моменты, на которые Вадим совершенно не обращал внимания при жизни. Быстрое биение горячего сердца приятно отдавалось в пульсации артерий, вен и сосудов, по которым текла тёплая кровь. Вкуснейший, пряный кислород, приправленный запахом прошлогодней полыни, заполнял маленькие лёгкие при каждом вздохе и как первый сигаретный дым, кружил голову.