Гексаграмма: Колодец времени

Широкие беломраморные ступени особняка леди Блэкуотер поднимались, кажется, выше роста Ванни, и он задрал голову, чтобы увидеть изящную арку, окаймлявшую массивные ворота. Он тут же оробел – в таких чертогах место по меньшей мере принцессе, и тут он. Тут же почувствовал себя жалким оборванцем в грязной обуви, которая непременно оставит следы на роскошных полах. Леди Ишка дала ему прекрасные новые сапожки, стоившие больше, чем Ванни за всю жизнь денег видел… но всё равно ему мерещилось, будто с ним что-то не так.

На середине лестницы Ишка немного обогнала Ванни и кинулась навстречу эффектной брюнетке, вышедшей их встречать.

– Здравствуй, Беатриче!

Она всплеснула руками, как при каком-то радостном и долгожданном событии, хотя обнимать, как ожидал Ванни, не стала.

– Так вот оно, твоё перспективное приобретение, – Беатриче окинула Ванни придирчивым взором с головы до пят, и тот поёжился. – Алхимики, особенно мужчины, все проблемные. Уверена, что хочешь с ним связываться? Может, кто-то из Анклава его примет?

Кем возомнила себя эта госпожа, безусловно красивая и эффектная, но с жестокими искорками в глубине зрачков, которые Ванни прекрасно подметил? Он, конечно, понимал, что отнюдь не является важной птицей, но и распоряжаться собой как собственностью не позволит.

– Не суди так поспешно и строго, пожалуйста, – Ванни восхитился тем, как спокойно и твёрдо звучал голос леди Ишки при этом отказе.

– Дело, конечно же, твоё, прости, что вмешалась, – тут же пошла на попятную хозяйка. – Идёмте же, всё давно накрыто и готово, скоро остынет! Простите великодушно за такой скудный стол, но чем богаты – тем и рады, – светским тоном щебетала леди Беатриче.

Двери в огромную залу, богато украшенную всё тем же белым мрамором, жемчугом, фарфором и бриллиантами, стояли распахнутыми настежь, и паркет блестел в сиянии огромных люстр, преломляясь и отражаясь в бесчисленных гранях их хрустальных подвесок. Ванни не распахнул рот лишь потому, что это было бы крайне невоспитанно, и он вовремя спохватился. Он видел своё смутное отражение в полу и казался себе ещё меньше, чем был на самом деле. Стало вдруг совершенно непонятно, что он тут делает, что его дёрнуло согласиться на авантюру леди Ишки – ясно как божий день, что он неуместен здесь. Даже хуже – лишний, как пятое колесо или лошадь в бальном холле. Ванни верил – она знает, что делает, но в этот момент он крупно усомнился в здравомыслии своей патронессы. Удивительно, что госпожа Беатриче не выставила их обоих за наглость.

На столе красовалось пышущее жаром и подрумяненное до аппетитной корочки жаркое из неизвестной Ванни птицы, а на большом серебряном блюде возлежала внушительная рыбина. У него дыхание перехватило, а леди Беатриче тут же самолично, не дожидаясь слуг, хотя это и было нарушением этикета, отрезала и водрузила ему на тарелку огромный ломоть. Ванни даже показалось в первый момент, что он осилит такое разве что за неделю. Но, едва он положил в рот первый кусочек – как обнаружил, что оно будто само собой тает.

Они уже доедали, и половину опустевших блюд унесли из зала, когда хозяйка эффектным театральным жестом извлекла толстую колоду карт с расписными рубашками. Было видно, что она ими часто пользуется – уголки чуть потрёпаны, да и в целом невозможно спутать предмет из обихода с тем, который извлекают на свет божий по особым поводам, вроде праздников или важных встреч.

– Хочешь, я погадаю тебе, малыш? – прекрасно пародируя тон тех загадочных и странных женщин, что подходят к незнакомым людям на рынках и ярмарках, предложила Беатриче.

Впрочем, почему "как"? Откуда Ванни было знать о её прошлом. И, конечно, даже если это так – он её не осудит.

– Я бы не хотел, чтобы вы хлопотали ради меня, – смущённо сказал Ванни.

Леди Беатриче рассмеялась, словно он удачно пошутил. Даже всегда спокойная Ишка улыбнулась.

– Ну, что ты! Мне только в радость, – хозяйка дома и впрямь выглядела воодушевлённой.

– Именно. Её хлебом не корми – дай кому-то состряпать предсказание-другое, – подтвердила Ишка.

Карты ложились плавно, одна за другой, словно действо было намеренно растянуто во времени, чтобы подстегнуть любопытство и немного потомить. Леди Беатриче перевернула их, также в порядке строгой очереди, посмотрела на выложенный на столе, будто веер, пёстрый узор картинок и нахмурилась, чуть покусывая нижнюю губу. Сам Ванни узнал только две из них – солнце, стоящее в зените над деревней, и подвешенного за обе ноги вниз головой человека. Правда, он вовсе не разбирался, в каком порядке их нужно толковать и с какой стороны.

– В чём дело? – встревожилась Ишка.

– Видишь ли… – Беатриче перевела на неё не сулящий ничего доброго взгляд. – Все карты противоречат друг другу, фактически сводя любое значение на ноль. Я прежде никогда сама ни у кого такого не видела, но что это значит – мне известно. Моя наставница говорила, что этот уникальный случай значит – у человека и вовсе нет судьбы. Никакого будущего. Не за что зацепиться.

– Это предсказание смерти? – напряжённо спросила Ишка.

– О, нет. Здесь нет даже его. Это мальчик как пустая книга. Обложка есть, а страницы белые, – Беатриче потёрла переносицу.

– И что же это тогда значит? – прошептал Ванни. У него с горле пересохло, и, хотя он не собирался понижать голос, так отчего-то получилось.

– Если бы я знала, мои дорогие…

Глава 9

– Ну, и зачем ты, Старатос, привёл его сюда?

Наставница Ганиш неодобрительно скрестила руки на груди. Судя по степени неодобрения на её лице, она бы предпочла, чтобы и сам Старатос тоже не показывался ей на глаза, потому что хорошего она от него давно и непоправимо не ждала. Старатос резонно опасался, что даже оправдательное постановление Его Величества не спасёт его жизнь, как только он столкнётся лицом к лицу со своей бывшей учительницей. Вспоминая, что за вздор он ей нёс в период своей одержимости реформацией мира, Старатос, конечно, не краснел, не такой он был личностью, но встретиться с ней взглядом заставить себя не мог. Сквозь землю провалиться хотелось, и хорошо бы в прямом смысле.

Огромное круглое помещение со звездчатым потолком парадоксально ярко освещалось мерцающими на стенах золотыми и серебряными символами. Мозаичный пол загадочно блестел и переливался, зачарованный навечно.

– Ради того, чтобы поделиться информацией. Я решил, что повторять одно и то же несколько раз не имеет смысла. Вы оба должны услышать о результатах нашей поездки.

Чем дольше Старатос рассказывал, тем мрачнее становилась наставница Ганиш, да и Ричард задумывался, и уж явно не о романтике или хорошей погоде.

– Почему вы не настояли, чтобы эта девушка поехала с вами? – строго, будто школьников отчитывала, спросила женщина.

– Мы сочли, что не имеем на это права, – осторожно пояснил Старатос.

– То есть, вы и впрямь поверили, что она там оказалась именно в это время просто так? И она отвлекла тебя от поисков алхимической гексаграммы вокруг деревни, я правильно поняла? – менторским тоном продолжала наставница Ганиш.

Вот так за несколько секунд можно ощутить себя школяром, который безнадёжно проштрафился и понятия не имеет, как выполнять работу над ошибками. Теперь Старатос и сам изумлялся, чем думал и как не обратил внимание на очевидные вещи.

– Это всё уже не имеет значения, раз мы нашли виновника… – начал было Старатос, но она оборвала его:

– Виновника? Этого мальчика? Не смеши меня, пожалуйста. Вспомни, как долго ты сам разбирался с гексаграммами такой величины, сложности и могущества! А ведь ты – самый талантливый из моих студентов! Полуграмотный ребёнок из деревни каким-то неведомым чудом справился сам?

– Но…

Старатос робел в точности так же, как в годы обучения у неё, когда она заставляла его чертить одни и те же символы снова и снова, до тех пор, пока он не смог бы проснуться среди ночи и по памяти, спросонок, начертить любой, ничего не перепутав.

– Никаких но! Вы должны были притащить её в Эсканолл любой ценой! – рявкнула Ганиш.

– А что, если она и впрямь всего лишь странница? В жизни и не такие совпадения бывают, – вставил слово сердобольный Ричард.

– У ребёнка есть способности, и немалые, – кивнул Старатос.

– Как будто не ты изобрёл знак передачи силы, через который подпитывал своих гомункулов и управлял ими, – фыркнула Ганиш. – Безответственно и нагло, но вполне действенно.

– У нас не было доказательств, – гнул своё Старатос.

– Вот и проверили бы. Я же не убить её предлагаю. Вы не развлекаться туда отправились, и не только как личности, но и как представители короля, исполнительная власть. Я потрясена вашей вопиющей безответственностью!

Она всегда была такая – формальная до сухости и требовательная. Впрочем, тут же, видимо, поняла, что бушевать поздновато, сразу успокоилась.

– Где мальчик? Приведите его ко мне. Будем работать с тем, что имеем, – тяжело вздохнула Ганиш.

– И не подумаем, пока вы не скажете, что собираетесь с ним делать, – отчеканил Ричард.

Ганиш воззрилась на него так, словно впервые увидела, и зрелище ей совершенно не понравилось.

– Вы за кого меня принимаете? Мы всего лишь проверим его суть. Это безвредно для людей.

***

Ванни сидел в глубоком кресле, подняв ноги и обхватив колени. Он вновь не понимал, способен ли кто-то вроде него найти своё место в мире, предназначенное только ему, такое, где он наконец-то будет чувствовать себя уютно и в безопасности, а не бременем на чужой шее. Влиться в общество как часть, а не смотреть на всё со стороны, как отрезанный ломоть, который уже не прирастёт, как его ни подставляй на прежнее место. Ванни видел этих людей – словно позабыв о трагедии, со дня которой прошли всего-то месяцы, они смеялись, гуляли, работали и любили. Это была их столица, даже с закрытыми глазами они узнали бы любой её закуток. Они светились, как светятся привязанностью к месту проживания и к тому, чем занимаются. В деревне Ванни не доводилось видеть подобного выражения ни у кого.

Люди держались за руки, шутили друг другу, что-то напевали. Даже снежная буря не лишала их настроения надолго. Удивительный город, вот уж точно. Маленькие лавочки предлагали пышущую с пылу, с жару, свежую сдобу и горячие напитки – и всё это расхватывали, ахнуть не успеешь. По дороге обратно в особняк ди Гранелей леди Ишка подала несколько полновесных серебряных монет уличным музыкантам. Для Ванни это казалось непостижимым уму расточительством, для неё – было чем-то естественным.

И вот теперь он сидел у камина, молчал и смотрел на весёлый огонь. На сердце у мальчика лежала тяжесть. Хотя он понимал, что всеобщая идиллия в городе ему, скорее всего, мерещится, и он принимает желаемое за действительное – в его нынешнем настроении он всё равно видел эту жизнь как недостижимый идеал. Его вели туда за руку, но он подспудно чувствовал, что не годится. И дело было не в том, что Ванни – провинциал в столице, многие переезжали и отлично приживались… он и город просто не соответствовали друг другу по духу.

Леди Ишка – нервная, напряжённая, как струна, ходила по комнате как маятник, вперёд-назад, вперёд-назад, опираясь локтем одной руки на другую, теребя губы большим пальцем. Ванни ещё никогда не видел её такой, и, хотя ему было невдомёк – почти никто из её знакомых не сталкивался с подобным зрелищем. Леди Ишка напоминала встревоженную волчицу, чуящую приближение беды, но не имеющую ни малейшего понятия, откуда та придёт. Это могла оказаться волна, что снесёт глупого зверя, растерзает на мелкие кровавые ошмётки – и всё равно волчица готова была драться.

А Ванни понимал, что не заслуживает этого. Совсем-совсем-совсем.

– Вы правда думаете, что я стою хлопот? Я не милый маленький мальчик… я убийца. Чуть не стал им, и не стал благодаря вам.

– Стоишь, – отрезала леди Ишка. – Любая жизнь стоит, а я могу это сделать. Ты ещё не потерян, для тебя не всё кончено. Я их спасла и тем самым спасла тебя, и ещё раз спасу, не сомневайся.

Ванни смотрел на неё с каким-то одновременно суеверным и почти молитвенным восхищением. Она была то ли безумицей, то ли святой – на той самой грани, когда разницы никакой и нет. Благородное и лучезарное помешательство, то самое, в котором смертный бросает вызов богам, да любым высшим силам, как дуэльную перчатку в лицо, как знамя, когда он последний в своей армии, кто остался на ногах – и побеждает. Ишка была красива, о, как она была красива – бескрылый ангел, прозрачная в своей искренности, но прочнее алмаза и стали. Льдистые, как поверхность кристально чистого озера пресной воды, голубые глаза переполнены уверенностью. На губах нет улыбки, но всё равно с них срывались вдохновляющие слова.

– Я не сдамся, и тебе не позволю.

И тут зазвенел колокольчик с первого этажа, которым слуги ставили в известность – к ним пришли, и требуется личное присутствие госпожи. Леди Ишка направилась к дверям так стремительно, что длинная, ниже пояса, белокурая коса, переплетённая серебристой лентой, взметнулась за ней. Как будто женщина уже была уверена, что вот он и заявился – её непримиримый враг. Затаив дыхание, Ванни кинулся было за ней, но она остановила его резким взмахом.

***

– Вы что здесь забыли?!

Старатос остался невозмутимым, а вот Ричард чуть не вжал голову в плечи, ведь для него окрик Ишки звучал как: "Ты что здесь забыл". Вот конкретно он, и никто иной. Он отец её будущего ребёнка – и всё равно никто. В этом доме, просторном и гостеприимном, ему не было места. Ричард нёс смерть, всегда нёс смерть, но осознал лишь теперь – Ишка же воплощала саму жизнь. Тем, как заступалась за слабых и не щадила себя, тем, как боролась за выживших во время катастрофы, когда сам он искал виноватого, чтобы сделать что? Правильно, убить. Только на такое Ричард и годен.

– Нам нужен мальчик. Кое-что проверить. Это безопасно, – мягко сказал Старатос.

– Проверить что? – процедила Ишка, щурясь.

– Если хочешь, можешь пойти с нами, убедишься, что вреда ему не причинят, – торопливо прибавил Ричард.

– Проверить что? – ещё холоднее переспросила Ишка. – Не считайте меня дурой, я знаю, что значит, когда избегают прямого ответа. Вы говорите, это не несёт в себе зла, так в чём же подвох?

– Одна из лидеров Анклава Алхимиков, леди Ганиш Эттеруорд, выразила сомнение, что Ванни действительно является виновником происшествий в той деревне. У неё есть другой подозреваемый, и она хочет узнать, не связан ли Ванни с ним, – сказал Старатос.

Ишка переводила взгляд с одного на другого, бессильно злясь. Она видела неоспоримый резон в их словах, но в тот же момент и горячо не хотела позволять им забрать Ванни и снова окунуть его в Ад прошлого, вынудить переживать болезненные события заново. На их стороне были право и закон, на её – только мораль, так стоит ли ей отстаивать Ванни, если его страдания откроют путь к истине?.. О, ну, конечно, стоит, он же всё ещё ребёнок. Некому постоять за него, кроме Ишки, и ведь она же обещала. Да, против неё Старатос, которого в их единственном бою ей и поцарапать не удалось, и Ричард, чьи приёмы ей прекрасно известны – он сражался как сам дух стихий. Но это не повод сдаваться.

– Вы не пройдёте, – рыкнула Ишка.

Глупо. Наивно. Безнадёжно. Но единственно возможно для неё.

– Ты серьёзно? – Ричард не поверил своим глазам.

А зря. Первый удар Ишка нанесла ему – ногой с разворота. Ричарда отшвырнуло назад, он пролетел над лестницей, ведущей ко входу в особняк, и шмякнулся оземь. С раскрытой ладони молодой женщины в глаза Старатосу плеснул ослепительный белый свет.

– Прекрати, тебе вредно так нервничать, – увещевающе попросил Старатос, отшатываясь назад и закрываясь рукавом.

С пальцев его второй ладони сорвалось несколько пламенных искр. Маленькими, будто мошкара, полыхающими точками они метнулись к Ишке. Он сдерживался, и это сердило. Ишка не нуждалась в его жалости и снисхождении, и дело было не только в беременности, Старатос в любом случае пытался бы щадить её вот так.

Духовный щит из чистой энергии погасил искры, женщина опасно прищурилась, будто тигрица, готовая прыгнуть.

– Вы не войдёте в мой дом. Я не даю вам разрешение. Ваш Анклав не истина в последней инстанции.

Ричард сидел на мёрзлой земле, держась за голову и за грудь. Ему было досадно, он предпочёл бы встретиться с Ишкой впервые после выхода из тюрьмы в совсем иных условиях.

– Представляешь ли ты, сколько людей пострадает если леди Ганиш окажется права? – снова воззвал к Ишке Старатос. – В том числе и детей, таких же, как Ванни.

– В отличие от него, они не под моей опекой, – непреклонно возразила она.

– Итак, ты ставишь ценность одного над многими, исходя из личной склонности? – Старатос попытался набросить на неё полупрозрачную сеть вроде паутинной, но Ишка попросту испепелила её.

– Нет, я настаиваю на ценности каждого, начиная с тех, кто рядом со мной, и до кого моя защита может дотянуться. Я не доверяю вашим хвалёным ритуалам, и вы оба уже натворили бед по вине самоуверенности, которая диктовала вам, что вы идёте в нужном направлении. А на самом деле вы принимали отражение луны за саму луну. Поразмыслите же, нет ли других вариантов?

Тонкие, как струны арфы, серебряные лучи-стрелы слетали с ладоней Ишки, метя Старатосу в лицо, плечи, торс. Он отбивал их взмахами, создавая на секунду стихийную преграду – то алую огненную, то голубую водяную, то вихрящуюся белую воздушную. Ага, уже воспринял её всерьёз и экономил силы.

– Ничего не случится! Пожалуйста, расслабься! Мы со Старатосом два круглых дурня, я согласен, но Анклав – не сборище любителей, ты можешь на них положиться! – взмолился Ричард.

И это он-то, всегда державшийся независимо от центральной организации алхимиков, вдруг пустился их отстаивать. Сюрприз, но не слишком-то и большой. Ричард держался наособицу и присягал на верность только самому королю, но Анклав всегда восхищал его, что Ишка прекрасно помнила.

– Но допустим, только допустим, они ошибутся. Чуть-чуть. Это не обрушит город и даже не разнесёт здание… Только убьёт одного мальчика. Не повезло, в экспериментах и не такое бывает, – слова Ишки сочились иронией. – Ты, Ричард, обратился к тёмной алхимии, возомнив, будто со злом можно бороться только другим злом, и надеясь, что спасение товарищей и всей страны искупит твоё прегрешение. Ты, Старатос, свёл в могилу немало людей, думая, что малые жертвы допустимы во имя большего блага. И оба вы пришли в ужас от содеянного и покаялись. Так почему же вы теперь наступаете на тот же капкан? Или вы попросту лицемеры, которым нравится чувствовать свою власть, статус, право решать, как и с кем поступать? Милосердие, чуткость, внимание к деталям и уважение к жизни начинаются не с города, не с посёлка и даже не с десяти человек. Дело в каждом – взрослом и ребёнке, мужчине и женщине.

Мужчины пристыженно переглянулись. Старатос прекратил попытки нападать на Ишку, он примирительно вскинул обе ладони в известном по всему миру без пояснений жесте беззащитности и сдачи. Было отчётливо заметно, что Ишка по-настоящему глубоко задела его за живое.

– Подождите!

Ишка вздрогнула и обернулась. Ванни бежал к выходу. Вот он кинулся из дверей, проскочил мимо неё, спустился по ступенькам.

– У меня ведь есть право голоса, так? Я могу решать за себя?

– Да, конечно, – кивнула Ишка, уже почуяв, к чему он клонит.

– Тогда я иду. От меня никогда не было никакой пользы, и я сделал плохо тем, кому обязан рождением. Тем, кто и так едва сводил концы с концами. Может быть, теперь у меня наконец получится дать другим что-то хорошее, – торопливо и сбивчиво объяснил мальчик.

– Но ведь ты… ты можешь не вернуться, – вполголоса проговорила Ишка.

– Я понимаю. И солгу, сказав, что мне не страшно. А что, если у меня не будет другого шанса проявить себя? Что, если моя жертва поможет?

– Не будет никакой жертвы! – пылко воскликнул Ричард.

– Тогда я точно готов и хочу.

Ишка опустила было взгляд, но тут же устыдилась своего малодушия. Ванни вёл себя как герой в этой удивительной простоте. И она снова взглянула на него – с гордостью, показывая, что всегда поддержит его и примет любой выбор. Ванни боялся, в нём боролись множество сомнений, но только глупец или безумец вели бы себя иначе на его месте. Он справлялся с обуревавшими его эмоциями и не шёл на попятный – это главное.

Глава 10

Ванни не мог взять в толк, как обычные люди, даже с какими-то особыми способностями, могли соорудить настолько высокое здание с такими просторными залами и уносящимися на головокружительно недосягаемую высоту потолками. Казалось, те уходят прямо куда-то в небеса. Ванни таращился на искусную лепнину и прекрасные, хотя и загадочные мозаичные картины на полу и стенах, на роспись, покрывающую своды у него над головой, на алхимиков, совсем не обращающих на него внимание, занятых книгами и свитками, непонятными ему тренировками друг с другом или беседами. На его вкус, всё это выглядело слишком торжественно и высокопарно, но кто он такой, чтобы осуждать… Вспомнив о своём более чем низком статусе здесь, Ванни чуть не сжался, и подбодрило его лишь то, что Старатос положил ему ладонь на плечо. Этого человека, казалось, и вовсе ничего не способно было пробрать. Хотя тот ведь много лет учился и работал здесь, с чего бы ему тушеваться или колебаться. Алхимики Анклава казались Ванни небожителями, совершающими загадочные священнодействия, но почему-то отнести Старатоса к их числу не получалось, и уж подавно диким казалось представить себя в их числе, как бы ему ни сулили, что это будет возможным, как только он отучится. Допустить, что сюда мог иметь доступ абсолютно любой, даже такой никчемный оборванец, как он, Ванни, чудилось ему худшим кощунством в мире. Ему слишком нравилось думать, что у алхимиков нет никаких нормальных для простых смертных слабостей, что они выше остального человечества, потому что принимают решения, определяющие судьбу целой страны. Они обязаны чем-то отличаться, иначе… иначе как им доверять? Люди слабы, подвержены соблазнам и страстям, как любил повторять отец Ванни, а мать всячески поддакивала.

Ванни было душно там. Стены давили на него, а сварливые голоса родителей ввинчивались в виски, наполняли тупой ноющей болью. Ванни прятался по углам или в какие-нибудь закутки, чтобы про него подольше не вспоминали. На полу в большой комнате валялись пузатые зелёные бутылки и пахло разлитым спиртным, очень дешёвым, из самого простого, что попалось под руку. Ванни тошнило при одной мысли, что такое можно пить, но некоторые в деревне могли. И его родители, увы, тоже.