— Включай РЭБ.
— Уже, и надолго не хватит.
— Я иду с другой стороны, возьмем его в тиски.
Бегу по улице, одним глазом косясь на план города. «Кентавр» где-то здесь, рядом, но где?
— Кирин, я обхожу с севера, почти обошел! Смотри, дальше площадь, я выйду на нее и окажусь у него в тылу!
Площадь — мне до нее всего ничего. Площадь… Ствол десять метров…
Все части головоломки стали на свои места: «длинный» «Кентавр», да еще с выдающимся вперед десятиметровым стволом просто не сможет развернуться на улице.
— Ян, он на площади! На площади! — но мой голос тонет в реве помех, когда противник включил собственные средства радиоэлектронной борьбы.
Я выскочил на площадь сбоку и сразу оказался во фланге «Кентавра». Господи, ну и махина: вживую вижу первый раз и поражаюсь. На его правом плече лежит, словно базука, тяжеленная длинная хрень общей длиной метров одиннадцать, из них трехметровая казенная часть позади плеча, ствол выдается вперед не на десять метров, но восемь есть. Не совсем типичный рельсотрон: на космических кораблях они в длину метров двадцать, тут поменьше раза в два.
Открываю огонь по рельсотрону и корпусу вражеского бронехода, в этот миг чуть дальше по улице появляется машина Малевича — и я понимаю, что враг ждал именно его.
Ян еще успевает метнуться в сторону с разворотом, чтобы «в профиль» было труднее попасть, но рельсотрон чертит огненную полосу по нагрудной бронепластине его «Ирбиса», я вижу обломки, улетающие вдаль — и бронеход Яна просто падает навзничь.
Стреляя непрерывно, иду на таран, но «Кентавр», даже не пытаясь развернуть на меня «рельсу», вскидывает левую руку с двуствольным коротким автоматом калибра миллиметров двадцать как минимум: он вдвое тяжелее меня, и его оружие вдвое больше моего.
Короткий обмен очередями — и я получаю множественные пробоины, в том числе в кабину. Внутренний дополнительный бронелист спасает меня от прямого попадания, собственный несгораемый противоосколочный бронекостюм — от осколков пуль и рикошетов, но кабина пробита. Бортовой компьютер верещит женским голосом о пожаре и обширных повреждениях, контрольная панель вся красная — и внутрь уже вливаются струи горящей полимерно-кольцевой жидкости.
Кабина мгновенно заполняется огнем.
Лютьенс, я знал, что ты мразь, еще тогда, когда мы не были врагами, но до сегодняшнего момента ты не пал так низко, чтобы использовать зажигательные пули!
Автоматика подводит и катапульта не срабатывает, меня лижут жадные языки пламени. Корчась от боли, выдираю пистолет из кобуры на рефлексе: я потратил двести часов личного времени, нарабатывая этот рефлекс, и теперь попадаю в коробку с предохранителями вслепую.
Хлопок и свист, меня вжимает в сидение, а затем начинает люто болтать на стропах парашюта.
Поднимаю щиток нейрошлема и успеваю увидеть, куда падаю. Внизу сбоку «Кентавр», пятясь, уходит в узкую улочку, чтобы вернуться к своим: его задание выполнено.
Мы думали — это мы охотники, расставившие ловушку. Увы, охотником в этих каменных джунглях оказался «Кентавр», на войне превратиться из охотника в добычу — дело несложное… и порой такая метаморфоза случается чаще одного раза за бой.
Мне везет, я спускаюсь на землю в небольшом дворике, а не где-то на крыше. Сжимая зубы, достаю из кармашка шприц и вонзаю в бедро — боль уходит. Жжение обожженного тела никуда не делось, но теперь оно не причиняет страданий, по крайней мере, физических. Так, отстегнуть ремни и подняться на ноги.
Мой планшет сгорел, но я и без него вышел на нужную улицу. Вот и бронеход Малевича.
Ввожу код и открываю кабину. Внутри пахнет кровью и смертью.
Отстегиваю тело Яна и вытаскиваю наружу, поднимаю щиток нейрошлема и закрываю его широко открытые глаза. Снаряд «рельсы», пройдя по касательной, вспорол броню как бумагу, и Ян получил кучу осколков, самые крупные из которых пробили его тело насквозь.
Легко ушел, мне бы так, когда придет мой черед. В добрый путь, брат, прости и прощай.
Забираюсь в кабину, пристегиваюсь. Попадание, убившее пилота, причинило минимальный ущерб функциональности бронехода, только на контрольной панели горят желтые и красные огоньки, но их мало. Подсоединяю нейрошлем, борюсь с головокружением, пока подстраиваю чужую систему под себя. Так, готово.
Тяну за рычаг и поднимаюсь.
Охота «Кентавра» окончена, моя — еще нет.
Автомат поврежден, это я вижу сразу. Пробойник на левой руке — моя школа, моя! — цел, запасное оружие тоже.
Устремляюсь вдогонку по параллельной улице: «Кентавр» пятится задом, скорость низкая, догоню в два счета, а он не сможет развернуться на узкой улице.
— «Азурит» — «Коршуну»! «Азурит» вызывает «Коршуна»! Вызываю огонь на меня! Вызываю огонь на меня! Задержка тридцать, траектория высокая, наведение по моему сигналу!
— «Коршун» принял, задержка двадцать пять, траектория высокая, наведение по сигналу «Азурита».
— Отправьте все, что есть, и продолжайте стрелять по последнему месту сигнала, пока не кончатся ракеты!!!
Несусь во весь опор, корпус жалобно скрипит, в широкий пролом дует ветер. «Кентавр» уже понял, что теперь добыча — он, но выбор у него небольшой: продолжать пятиться или резко пойти вперед на площадь и развернуться.
Он выбрал второе, но я не дал ему осуществить задуманное, протиснувшись в переулок и сблизившись сбоку. Огонь с короткой дистанции — а затем я налетаю на него с нацеленным пробойником.
Эти пробойники пробивают лучше предыдущей модели, но имеют склонность застревать. И прямо сейчас это не недостаток, а мой главный расчет.
Удар в слабобронированный бок корпуса — и стержень прочно засел в цели. На боеспособности «Кентавра» это не сказалось, но теперь я на нем просто повис, причем со стороны правой руки, занятой «рельсой». Он попытался избавиться от меня, используя превосходство в мощи и массе, и дважды впечатал мой бронеход в стену дома, вызвав обвал, но когда он собрался сделать это в третий раз, я уже потянул за скобу катапульты.
Болтаясь в воздухе, я поднимаю щиток, чтобы увидеть, как падают на цель с небес ракеты, как внизу расцветают вспышки разрывов и вырастает громадный столб багрового пламени.
Это тебе за Сона, Игната и Яна, паскуда. И за бронебойно-зажигательные пули.
А теперь, когда за мертвых заплачено, стоит подумать и о живом.
Я приземляюсь в сотне метров, отстегиваюсь и поднимаюсь. Мне предстоит как-то пробраться к своим через город, полный врагов…
И сделать это быстро, до того, как закончится действие болеутоляющего.
— …И после того, как эта мразь изрешетила меня зажигательными пулями, — закончил я свой рассказ, — мне в кабину полилась горящая полимерно-кольцевая. Я сумел катапультироваться и вскоре приземлился в каком-то дворике. Непосредственно в тот момент Малевич был еще жив, потому что я слышал шаги его бронехода, но что там случилось дальше — я не знаю. У меня не было ни связи, ни чего-либо еще, я даже пистолет обронил при катапультировании. Все, что я мог сделать в этой ситуации — попытаться выбраться живым, что и сделал. Позади я слышал мощный артналет и взрыв, но все, что там произошло после того, как я катапультировался, мне известно со слов полковника. Прошу заметить — я не писал в рапорте того, чего не видел, и не строил догадок. Я не слышал, кто и как вызывал огонь на себя — у меня не было связи. Я не настаиваю на том, что это был Малевич.
— А там больше никого и не было, кроме вас четверых, — проворчал полковник.
— Командованию виднее, кто там был и кого не было. То есть, у меня действительно имеется предположение, что «Кентавра» уничтожил Малевич, просто потому, что он в тот момент оставался в строю один-единственный из нас четверых, но писать свои домыслы в рапорт я, разумеется, не стал. На этом я убедительно прошу отдел внутренних расследований не донимать меня вопросами о том, чего я не знаю, и не приписывать мне того, что прямо не указано в рапорте. Все пояснения о странностях, парадоксах и гипотезах запрашивайте у тех, кто их высказывает. У меня все, господа офицеры. Кстати, все то же самое можно было узнать и из моего рапорта… если читать его по строчкам и не искать между строк то, чего там нет.
— Принято, сержант. — Лейтенант пометил что-то в планшете и повернулся к Маслову: — господин полковник, а тело Малевича было эвакуировано с поля боя?
Тот хмыкнул:
— Вы спрашиваете, волочили ли разведчики мертвое тело шесть километров через город, занятый противником? Право же, это очень странный вопрос. Они забрали документы, а тело, за неимением возможности захоронить, сожгли, как и предписано Уставом.
— А у них в отчете указан характер повреждений погибшего? Иными словами, Малевич оказался в сотне метров от своего кресла потому, что его выволокли из кабины, или потому, что вылетел из кресла при катапультировании и разбился всмятку при падении с пары сотен метров?
— Они разведчики, а не судмедэксперты.
Лейтенант вздохнул.
— Значит, доказательств того, что Малевич не пользовался своей катапультой, у нас нет и установить это уже не удастся, да? Тогда я просто напишу, что тело несло следы падения с большой высоты, а вы, господин полковник, скажите тем разведчикам, чтобы они это при случае подтвердили. Спрашивать не будут — ибо это как раз моя обязанность — но на всякий случай.
— Не вопрос, — сказал полковник, — я даже припоминаю, что один из них так и сказал, когда отчитывался в устном виде…
— Замечательно, — улыбнулся следак, — тогда мы просто ставим в этой драматической и героической истории точку.
Он пожелал мне поправляться, попрощался и ушел.
Маслов проводил его взглядом и повернулся ко мне:
— И все-таки, это точно Малевич на самом деле уничтожил «Кентавра»?
— Не знаю, господин полковник. Как я только что сказал, и как это записано в моем рапорте, я не видел процесс уничтожения своими глазами. Я точно знаю только то, что Сон и Игнат к тому моменту уже погибли, взорвавшись в своих бронеходах. Больше вроде некому.
Полковник вздохнул, пожелал мне скорейшей поправки и тоже пошел на выход.
Но в дверях я его окликнул:
— А скажите, кавалеру «Звезды» какая доплата к пенсии положена? Просто любопытно стало.
— Большая. Практически удвоение пенсии. Вот только я не уверен, что у Малевича остался наследник, который будет получать эту пенсию. Ян был круглым сиротой.
— Сестра, — сказал я. — У Яна осталась сестра.
[1] Перевод на русский и адаптация под прозу мои
[2] «Проклятая Задрипанная Пехота» — так бронеходчики именуют обычных пехотинцев.
[3] РадиоЭлектронная Борьба
02. Файлы Джиндоша: как все начиналось
Примечание автора.
«Файлы Джиндоша» — это выдержки из исторического труда о бронеходах, написанного примерно в то же время, в которое происходят события книги, то есть примерно в двадцать пятом веке, он же четвертый век Эры Водолея.
Файлы Джиндоша никак не связаны с сюжетом. Более того, в финальной версии романа их, может быть, вообще не будет. То есть, если длинные описания вам скучны — можете пропустить. Но потом не жалуйтесь, если что-то в самом сюжете кажется вам странным:)
История бронеходов началась не с бронеходов, а несколько ранее, когда в двадцать втором веке Кеплер и Фудзита изобрели тоннельный привод, названный их именами. Несмотря на крайне низкий уровень тогдашних космических технологий, человечеству открылся какой-никакой, а путь к звездам, пусть даже первым звездолетчикам приходилось ничуть не легче, чем в свое время Колумбу.
Первые звездолеты, использующие подпространственный тоннель для быстрого перемещения на расстояния в десятки световых лет, были неуклюжими, громоздкими и невероятно энергоемкими, что вынуждало экипажи неделями накапливать энергию для «прыжка», а низкая надежность узлов превращала ожидание в сплошную борьбу за живучесть корабля.
Такой корабль в принципе не способен взлетать или садиться на планету, они даже строятся прямо на орбите, а для сообщения с поверхностью используются обычные шаттлы. Дикая потребность шаттлов в топливе делала исследование открытой планеты еще более сложным делом, чем даже межзвездный перелет.
Практически в самом начале космической эпохи стало ясно, что мы во вселенной не одни: уже через двадцать лет после первого прыжка были найдены артефакты внеземного происхождения.
И хотя почти все внеземные устройства работали — или, вернее, НЕ работали — по принципу «черт, да оно и не должно работать, это будет прямым нарушением законов физики!», среди кучи бесполезных вещей, опередивших наше развитие на тысячи, а то и миллионы лет, принцип работы — а часто и назначение! — которых нам непонятен по сей день, нашлось кое-что, давшее огромный толчок человечеству и среди прочего стало началом истории бронеходов.
Загадочная субстанция, в дальнейшем получившая название «полимерно-кольцевая жидкость», оказалась невероятно мощным энергоносителем и стала для человечества прорывом. Усилиями многих ученых удалось воспроизвести это вещество синтетическим путем, и вскоре ПКЖ начала вытеснять иные виды топлива. Ракетное топливо на основе ПКЖ позволило шаттлу без проблем и без огромных топливных баков сесть на планету и вернуться на корабль всего лишь на одной заправке, что сделало возможным полномасштабную экспансию человечества.
Вскоре было открыто еще одно важное свойство ПКЖ: под воздействием слабого электрического тока определенной частоты и силы субстанция изменяет свои свойства, включая объем, используя для этого свою собственную энергию.
И сразу после этого появился «псевдомускульный сустав Роя-Батти», устройство, в котором полимерно-кольцевая жидкость была одновременно и источником энергии, и основным рабочим телом.
Собственно, именно изобретение псевдосустава и стало непосредственной датой рождения бронеходов.
До этого момента идея шагающей боевой машины все еще была фантастикой. Эксзоскелетные костюмы или большие пилотируемые роботы широко использовались в промышленности и строительстве, но в военном деле они были неприменимы, поскольку нуждались либо в кабеле питания, либо в очень громоздком носимом источнике питания, тяжелом и уязвимом, и автономность таких машин была бы минимальной.
Но псевдосустав на основе ПКЖ все изменил. По сути, это устройство питает себя само и нуждается лишь во внешнем сигнале управления, и при этом превосходит любые аккумуляторно-электрические системы и по весу, и по мощности, и по автономности.
Неудивительно, что работы по созданию боевых шагающих машин начались в тот же час, как такая возможность появилась.
За этим типом техники в массовом сознании закрепилось множество названий, обычно некорректных: тут и «боевые роботы», и «экзоскелетные доспехи», и «бронепехота». Но у военных в обиход вошло простое и понятное слово, предельно точно описывающее суть нового оружия — «бронеход», то есть бронированная шагающая машина.
Поскольку нейрошлем, помогающий оператору управлять роботом-строителем, уже был изобретен — до «рождения» первого бронехода остались считанные месяцы.
Еще два года спустя состоялся первый бой с участием бронехода, еще через год — первый военный конфликт с масштабным применением бронеходов с обеих сторон.
Первые же бои показали, что у бронехода, даже такого примитивного, какими были самые первые, потрясающий потенциал. Шагающая боевая машина сочетает в себе мощь, броню и вооружение легкого или даже тяжелого броневика с непревзойденной функциональностью человеческого тела.
Современный бронеход по совокупности характеристик опережает любой иной тип боевой машины. Да, в чистом поле он проиграет огневую дуэль тяжелому танку. Да, он проиграет состязание в скорости колесной бронемашине на ровной дороге. Да, он не умеет атаковать с воздуха, как вертолет или турболет. Но во всем остальном бронеход превосходит всё и способен делать многие вещи, которые недоступны никаким другим видам техники.
Бронеход невероятно маневренный, он способен пробраться через завалы, непреодолимые даже для танка, взобраться на обрыв высотой в три метра или спуститься с него, использовать укрытия так, как это делает человек, а также создать себе укрытие или выкопать его. Бронеход может приседать и залегать, как это делает человек, и выглядывать и прятаться, как это делает человек. И, конечно же, вести огонь из-за угла, выставив лишь одну руку с оружием.
Бронеход сверхуниверсален: танку нельзя заменить орудие в полевых условиях, а бронеход делает это за одну секунду, просто взяв в «руки» другое оружие и при этом изменив свой «тип»: только что был противотанковым снайпером, а теперь противовертолетная зенитка! Бронеход способен мгновенно увеличить свою броню, взяв в руку щит, или огневую мощь, взяв второе оружие. Бронеход способен бросать гранаты, которые по мощности сопоставимы с миной сверхтяжелого миномета, и атаковать врукопашную, например, сломав танку орудие. Еще стоит упомянуть многочисленные модули, вроде гусеничных «ботинок» или «ботинок-снегоходов», дополнительную броню, дополнительное вооружение, дополнительные приборы — и все это бронеход может надеть на себя сам и за считанные минуты или секунды, примерно так же, как надевает свою экипировку человек.
Все эти особенности обеспечили бронеходу уникальную тактическую гибкость и простоту применения. Танк нуждается в прикрытии пехоты, а бронеход — нет. Вертолет уязвим для истребителей и самонаводящихся ракет, а бронеход не имеет явной контрмеры. Любая техника в городе как в мышеловке — а бронеход там король.
И первые же бои показали: на пересеченной местности, в джунглях, болотах и городах бронеходы дадут фору любому другому виду боевых машин. Танки, бронетранспортеры, мобильные артиллерийские установки, даже ударные вертолеты в значительной степени утратили свою актуальность и по сей день остаются в тени бронехода. Даже пехота потеряла титул «царицы полей», потому что противостоять бронеходам обычный солдат не может, ни в атаке, ни в обороне.
С тех самых пор и по сей день наиболее действенной мерой против бронехода остается другой бронеход.
Однако войны развитых государств и фракций не стали войнами бронеходов, остальные виды войск не отмерли и все еще остаются основной мощью армий.
И дело тут было не только и не столько в дороговизне бронехода.
Беда в том, что бронеход, работающий на основе псевдосуставов Роя-Батти, содержит в себе очень много полимерно-кольцевой жидкости. ПКЖ — кровь бронехода, она в нем везде, кроме разве что кабины водителя. И, как было сказано ранее, в силу колоссальной энергоемкости горит так, что напалм тихо курит в сторонке.
И хоть ПКЖ не так легко воспламеняется, как бензин, но уж если загорается, то после себя не оставляет ничего.
В целом, бронеход не то чтоб более пожароопасен, чем танк или бронемашина, и потери водителей бронеходов в целом не выше, чем у танкистов или экипажей бронемашин и вертолетов.