Как работает память. Наука помнить и искусство забывать

Если в этом отношении вы похожи на меня, то вспомните не слишком много. Мне известно, что 3 октября 1988-го я училась на первом курсе колледжа, но никаких подробностей того дня в моей памяти не сохранилось: я не знаю, какой это был день недели или что в этот день происходило в мире. Об остальных датах я знаю также мало. Я знаю, где жила в то время и чем занималась, но не могу вспомнить ничего конкретного о тех днях.

Когда эти же вопросы задавали людям с HSAM, 97 процентов из них правильно называли день недели, 87 процентов вспоминали о поддающемся проверке событии, а 71 процент извлекали из эпизодической памяти подробности того, что с ними происходило. Сравните с результатами тех из нас, кто относится к «маглам» – 14 процентов правильно назвали день недели (поскольку вероятность угадывания составляет один к семи, это объясняется случайностью), 1,5 процента вспомнили поддающееся проверке событие, 8,5 процента извлекли фрагменты из эпизодической памяти. Гордиться тут нечем.

Каким образом людям с HSAM удается точно и без усилий вспоминать подробности и день недели для практически любого дня их жизни (обычно после десятилетнего возраста)?

«Мне легко вспомнить каждый день 1988 года, – говорит Мэрилу Хеннер, актриса театра и кино, известная исполнением роли Элейн О’Коннор Нардо в телевизионном сериале “Такси”, и одна из немногих людей с HSAM на нашей планете. – Это как спросить у меня адрес или номер телефона».

Когда я поинтересовалась, помнит ли она что-нибудь из происходившего в перечисленные выше дни, она ответила почти мгновенно.

«20 июля 1977 года. Это была среда. Я снималась в “Братьях по крови” с Ричардом Гиром. Месяцем раньше я переехала в Лос-Анджелес. В те выходные я ездила в Сан-Франциско с бойфрендом и Джонни Траволтой».

Для каждой даты она сначала вспоминала день недели – в течение нескольких секунд. Затем проявлялись и выстраивались в последовательность события того дня, а также предшествующих и последующих дней.

«15 июня 1992 года. Это был понедельник. Боже мой, это же сразу после бунта в Лос-Анджелесе. Весь город был еще закрыт. Я работала над монтажом видеосъемки аэробики. Целый день занималась редактурой».

Дата 14 сентября 2018 года была ловушкой, и, как только эти слова слетели с моих губ, Мэрилу сказала: «Вы пришли на спектакль “Снова собираем группу”. Это был последний уик-энд». И действительно, в тот день мы с Мэрилу впервые встретились лично, на сцене, в Нью-Йорке, сразу после окончания этого великолепного мюзикла, в котором она играла.

Ученые выделили девять областей мозга, которые, по всей видимости, увеличены у людей с HSAM. Но мы по-прежнему не знаем, где причина, а где следствие: эти увеличенные области мозга определяют такую удивительную эпизодическую память, или HSAM вызывает увеличение данных областей. Если отвлечься от «вопроса о курице и яйце», то нам точно известно, что информация в эпизодической памяти у людей с HSAM организована по категориям и привязана к дате.

«Я чувствую временну́ю последовательность, – рассказывала мне Мэрилу. – Не вижу, но чувствую. Я могу пройти по ней. Она тянется слева направо, но это не зрительный образ. Она проявляется кусочками».

Мэрилу может вспомнить подробности каждого раза, когда она слушала песню Hey Jude группы Beatles или ужинала в ресторане Tom’s Diner. Каждая дата в календаре связана с днем недели, с тем, что Мэрилу ела на обед, какие туфли были у нее на ногах – и все это легко извлекается из памяти. Она помнит 99 процентов из всего, что случилось в прошлом году, все 365 дней. Вспомнить эмоциональные, важные или неожиданные события ей ничуть не легче, чем абсолютно обыкновенные. Они все одинаково хорошо сохраняются в ее памяти. Большинство людей запоминают лишь от восьми до десяти событий любого дня. Такая ограниченность эпизодической памяти удивляет Мэрилу не меньше, чем ее способности удивляют остальных людей.

Мэрилу воспринимает HSAM как ценную суперсилу, тогда как другие люди, обладающие такой способностью, считают ее проклятием. Они во всех подробностях помнят худшие, самые тяжелые дни своей жизни – расставания, смерти близких людей, каждую ошибку и неудачу, утраты и унижения. Для них обладание исключительной автобиографической памятью превратило жизнь в нечто подобное греческой трагедии. Исполнилось их заветное желание помнить все, что происходит, и теперь они не могут избавиться от страданий.

Мэрилу помнит и все неприятные моменты своей жизни, но они не становятся для нее предметом постоянных раздумий. Подобно моей подруге Пэт, она предпочитает извлекать уроки из ошибок и сосредоточиваться на позитиве. Независимо от наличия HSAM вы в основном сами выбираете, с какими эпизодическими воспоминаниями проводить время.

Поскольку большинство из нас не наделено HSAM, возникает вопрос, можем ли мы улучшить свою эпизодическую память как для важных событий (например, празднование юбилея свадьбы в прошлом году), так и для ничем не примечательных (принимали ли вы таблетку от аллергии сегодня утром)? Что поможет нам сохранить в эпизодической памяти больше, чем 8–10 событий, случившихся в этом году?

Нарушайте привычный порядок вещей. Поезжайте в отпуск в незнакомый город, переставьте мебель, отпразднуйте «половинный» день рождения, поужинайте в новом ресторане, арендуйте на выходные автомобиль своей мечты. Скука и рутина – это поцелуи смерти для памяти о том, что с вами происходило.

Оторвите взгляд от гаджетов. Вы не можете запомнить того, что не замечаете, и вы не увидите происходящего вокруг, если ваши глаза прикованы к экрану телефона. Вчера прямо перед вами в очереди в Starbucks могли стоять ваши лучшие друзья из детского сада, но вы пропустили радостную встречу и приятные воспоминания за чашкой латте, потому что все время читали сообщения в каком-нибудь чате. Сегодня взрослый американец в среднем проводит перед тем или иным экраном почти 12 часов в день. Если ночью вы спите 8 часов, это значит, что вы не смотрите на экран только 4 часа в сутки. Если вам нужны объемные и подробные воспоминания о том, что происходит в вашей жизни, вы должны оторваться от гаджетов и выйти в трехмерный мир.

Почувствуйте это. Опыт, окрашенный эмоциями, запоминается лучше нейтрального. Если вы хотите надолго запомнить то, что происходит, прислушайтесь к своим чувствам.

Повторяйте это. Повторение укрепляет память. Размышления о произошедших событиях, обсуждение их с подружками по телефону и регулярное мысленное возвращение к ним – все это поможет сохранить дорогие вашему сердцу воспоминания.

Ведите дневник. Запись даже одного события, случившегося за день, не только повысит вероятность того, что это событие сохранится в памяти; информация о нем может послужить ключом для запуска воспоминаний о других событиях этого дня. Психолог Виллем Вагенаар вел дневник больше шести лет, записав 2402 отдельных события. Даже ежедневные записи оказались эффективным способом повторения информации, хранящейся в эпизодической памяти. Однако он не перечитывал свой дневник, так что у него не было дополнительных возможностей для повторения. Когда один из коллег впоследствии проверил его память, обнаружилось, что при достаточном количестве подсказок (зачастую их требовалось больше одной), Вагенаар мог вспомнить до 80 процентов событий любого дня из прошедших шести лет. Ведение дневника помогает укрепить память!

Используйте социальные сети. Знаю, знаю. Я только что советовала вам отложить в сторону гаджеты. Да, у социальных сетей есть темная сторона, но их также можно использовать во благо – по крайней мере, для укрепления эпизодической памяти. Просмотр своего или чужих профилей в социальных сетях может стать приятной прогулкой по аллее памяти, где каждая фотография и надпись под ней служит эффективной подсказкой, помогающей вспомнить о том, что происходило в вашей жизни. Здесь также сохраняется хронология ваших воспоминаний – недавние располагаются в верхней части страницы, помогая мозгу определить, когда произошло то или иное событие. А если вы не пользуетесь социальными сетями, укреплению памяти поможет просмотр фотографий в семейном альбоме или тех, что сохранились в вашем смартфоне.

Лайфлоггинг. Ваш мозг не видеокамера, и в памяти не записывается все, с чем вы сталкиваетесь каждую секунду. Но постоянно совершенствующиеся технологии могут послужить расширением вашего мозга и памяти, превращая научную фантастику лайфлоггинга в реальность. Портативные камеры, звукозаписывающие устройства и разнообразные приложения способны собирать цифровые данные о том, чем вы заняты каждый день, с помощью записи видео и звука, которые потом можно снова просмотреть, пережить – и запомнить. Например, маленькие фотоаппараты, которые обычно носят на шее, могут делать снимки и определять ваше местоположение каждые 30 секунд, создавая цифровую автобиографическую запись вашего дня. Просмотр этих снимков укрепляет память о том, что произошло за этот день, и может служить ключом для извлечения воспоминаний.

Теперь, когда вы немного познакомились с работой эпизодической памяти – какую роль играют эмоции, неожиданность, смысл, размышления и воспоминания в способности помнить то, что случилось в вашей жизни, – позвольте вас разочаровать. День гибели принцессы Дианы, ваш первый поцелуй, вечер, когда вы пришли на концерт группы Coldplay, или первый раз, когда ваш муж приехал домой на красном «феррари» в компании Джорджа Клуни – все эти воспоминания… ненадежны.

Часть II

Почему мы забываем

7

Не верьте своим воспоминаниям (о том, что было)

Эпизодическая память изобилует искажениями, дополнениями, пропусками, преувеличениями, вымыслом и другими ошибками. Ваша память о произошедших событиях по большей части неверна. Секундочку. Я потратила много времени, чтобы продемонстрировать «поистине феноменальные» способности нашего мозга запоминать все эмоционально окрашенное, неожиданное, имеющее смысл и повторяющееся. Но теперь я утверждаю, что ваши воспоминания о том, что случилось, ошибочны. Оба эти утверждения верны.

Следите за моей мыслью. Понимание того, как и почему наша эпизодическая память совершает ошибки, странным образом успокаивает. На каждом этапе в процессе своего формирования – кодирование, консолидация, хранение и извлечение – память о происходивших событиях уязвима перед искажениями и неточностями. Начнем с того, что процесс формирования воспоминания запускается только для того, на что мы обращаем внимание. Поскольку мы не можем фокусировать внимание на всем, что каждую секунду происходит вокруг нас, то кодируем и впоследствии запоминаем лишь определенные фрагменты происходящего. Эти фрагменты будут содержать только те подробности, которые соответствуют нашим склонностям и вызвали интерес. Таким образом, мои воспоминания о рождественском утре будут отличаться от того, что помнит мой сын, но ни его, ни моя память не хранят полной картины – всей правды, если можно так выразиться. С самого начала наша эпизодическая память неполна.

Вы можете подумать, что те подробности, которые вы заметили и сохранили в памяти, будут точными – даже если они неполные. Вовсе нет. Воспринимайте свои эпизодические воспоминания как наивных дошкольников, которые безоговорочно верят в каждую поющую принцессу и гигантскую двуногую мышь из парка развлечений Disney World. Они доверчивы и готовы сотрудничать. Формирующиеся воспоминания чрезвычайно уязвимы перед творческим редактированием, особенно в период – продолжительностью несколько часов, дней или даже больше, – когда эти воспоминания консолидируются, прежде чем закрепиться в долговременной памяти.

В процессе консолидации эпизодической памяти ваш мозг похож на эксцентричного шеф-повара. Пока он смешивает ингредиенты того, на что вы обратили внимание, формируя воспоминание о событии, рецепт может меняться, зачастую существенно, в результате добавлений или изъятий, зависящих от воображения, взглядов или допущений. На рецепт также могут влиять мечты, информация, которую вы прочли или услышали, фильм, фотография, ваше эмоциональное состояние, воспоминания другого человека или даже просто предположение.

После передачи в долговременную память воспоминания о событиях тоже не защищены от изменений. Надолго предоставленные самим себе, они со временем могут разрушаться. Физические связи между нейронами могут в буквальном смысле уменьшаться и исчезать, и в результате стирается часть или даже вся память о том или ином событии.

Каждый раз, когда мы извлекаем сохраненное воспоминание о том, что произошло, то с большой вероятностью меняем его. Как описывалось выше, при извлечении воспоминаний о событии мы реконструируем историю, а не проигрываем видеозапись. Память – это не стенограмма судебного заседания, в точности зафиксировавшая все сказанное участниками процесса. Вспоминая то или иное событие, мы обычно берем лишь те немногие подробности, которые сохранили в памяти. Мы пропускаем фрагменты, заново интерпретируем их, искажаем с учетом новой информации, контекста и перспективы, доступных теперь, но недоступных тогда. Мы часто придумываем новые подробности, нередко неточные, заполняя пробелы в своих воспоминаниях, чтобы рассказ выглядел более полным и приятным. На воспоминания о прошлом также влияют чувства, испытываемые в настоящем. Сегодняшняя точка зрения и эмоциональное состояние окрашивают память о том, что произошло в прошлом году. Таким образом, обращаясь к эпизодической памяти, мы часто изменяем воспоминания.

И тогда происходит нечто интересное. Мы заново консолидируем и храним уже эту измененную информацию в памяти версии 2.0, а не оригинал. Повторная консолидация информации в эпизодической памяти подобна нажатию кнопки СОХРАНИТЬ в текстовом редакторе Microsoft Word. Любые сделанные нами изменения сохраняются в нейронных цепях этой памяти. Предыдущая версия воспоминаний, которую мы только что извлекли, стирается. Обращаясь к эпизодической памяти, мы каждый раз переписываем информацию и в следующий раз, вспоминая об этом событии, извлекаем уже новую, исправленную версию.

Нетрудно представить, что после нескольких обращений к любому фрагменту информации в эпизодической памяти он может несколько отличаться от оригинала. Воспоминания о том, что произошло, в сравнении с реальными событиями напоминают игру «Испорченный телефон», где после нескольких последовательных передач шепотом первоначальная фраза искажается иногда до неузнаваемости. Подобно тому, как в игре «мадонна» в конечном итоге превращается в «Марадону», воспоминания, которыми вы делитесь с друзьями и родственниками, не являются точными записями того, что происходило на самом деле.

Насколько неточной может быть наша память? Попробуем понять, как возникают ошибки. Во-первых, с помощью наводящих вопросов мозг можно обмануть, убедив, что он помнит то, чему на самом деле мы не были свидетелями. В нескольких экспериментах исследователи предлагали участникам вымышленную информацию, пытаясь определить, можно ли исказить память или создать ложную. Ученые рассказывали полностью выдуманные истории о том или ином автобиографическом событии, утверждая, что узнали их от родителей или родственников испытуемого.

Помните, как вы летали на воздушном шаре? Помните, как в шестилетнем возрасте вы потерялись в торговом центре? Помните, как на свадьбе кузины вы пролили красный пунш на платье невесты? Исследователи задавали подобные вопросы о событиях, которых не было, а затем показывали созданные в фотошопе фотографии и сообщали дополнительные подробности, тоже полностью выдуманные. Как испытуемые реагировали на эти вымышленные рассказы? От 25 до 50 процентов людей, участвовавших в этих исследованиях, утверждали, что помнят подробности событий, которых никогда не было.

Я помню тот полет на воздушном шаре. На мне был красный костюмчик. Я был с мамой и младшим братом. Сталкиваясь с наводящими вопросами, наша эпизодическая память ведет себя так же, как дошкольники в Disney World, – она готова поверить во что угодно.

В другом эксперименте исследователи просили участников поделиться своими воспоминаниями о видеозаписи падения угнанного террористами самолета, который потерпел катастрофу в Пенсильвании 11 сентября 2001 года. С людьми беседовали, а затем давали им анкету, чтобы проверить, что они помнят. 13 процентов подробно описывали видео во время собеседования, а 33 процента сообщали о тех или иных воспоминаниях в анкете. Но 100 процентов этих воспоминаний были ложными. У нас есть запись крушения самолетов в Нью-Йорке и Вашингтоне 11 сентября 2001 года, но не существует кадров падения самолета на поле в Пенсильвании. Участники эксперимента были убеждены, что помнят подробности видеозаписи, которой не существует в природе.

Эпизодическая память становится уязвимой для внешнего влияния каждый раз, когда мы извлекаем из нее воспоминания, и поэтому ложная информация может проникать в нее, когда мы что-то вспоминаем, искажая память о пережитом. Язык – самое частое и эффективное средство доставки ложной информации в эпизодическую память; это слова, которые используем мы сами и другие люди. В одной из моих любимых классических работ из этой области два исследователя показывали людям видеозапись автомобильной аварии, чтобы у всех участников эксперимента была одинаковая оригинальная память об увиденном.

Затем испытуемым задавали один из следующих вопросов:

• Насколько быстро, по вашему мнению, двигались машины, когда они врезались друг в друга?

• Насколько быстро, по вашему мнению, двигались машины, когда они столкнулись друг с другом?

• Насколько быстро, по вашему мнению, двигались машины, когда они ударились друг о друга?

• Насколько быстро, по вашему мнению, двигались машины, когда они стукнули друг друга?

• Насколько быстро, по вашему мнению, двигались машины, когда они задели друг друга?

Память о скорости машин на видеозаписи столкновения в значительной степени зависела от того, какой глагол использовался в вопросе, – то есть от замены всего лишь одного слова. Участники эксперимента, слышавшие слово «врезались», вспоминали, что автомобили двигались со скоростью в среднем на десять миль в час (16 км/ч) больше, чем те, кто слышал слово «задели». Люди так реконструировали воспоминания о том, что произошло, чтобы они соответствовали интенсивности предложенного глагола, встраивая это изменение в свою память в процессе извлечения информации.

В похожем исследовании трем группам испытуемых показывали видеозапись столкновения нескольких машин.

• Первую группу спросили: «Насколько быстро двигались машины, когда они врезались друг в друга?»

• Вторую группу спросили: «Насколько быстро двигались машины, когда они столкнулись друг с другом?»

• Третьей группе не предлагали оценить скорость автомобилей.

Неделю спустя всем участникам эксперимента задали вопрос:

• Вы заметили на видео разбитое стекло?

Разбитое стекло вспомнили 32 процента тех, кому задавали вопрос: «Насколько быстро двигались машины, когда они врезались друг в друга?» Из группы, которую спрашивали: «Насколько быстро двигались машины, когда они столкнулись друг с другом?» – разбитое стекло вспомнили только 14 процентов, столько же, сколько из группы, которую не просили оценить скорость автомобилей. Вероятно, вы уже догадались, что никакого разбитого стекла на видео не было. То есть все, кто его вспоминал, вспоминали то, чего на самом деле не видели.

Поскольку эпизодической памятью очень легко манипулировать с помощью построения фраз и сбивающих с толку вопросов, нам бы не хотелось опираться на нее в таких важных вопросах, как приговор суда и тюремное заключение, правда? Почти половина американцев убеждены, что свидетельских показаний – а значит, памяти – одного свидетеля достаточно для осуждения обвиняемого. В сентябре 2019 года в Соединенных Штатах с помощью тестов ДНК были оправданы и освобождены от наказания 365 невинно осужденных людей. Из них приблизительно 75 процентов были признаны виновными на основе показаний свидетелей. Таким образом, воспоминания свидетелей были ложными.

В эксперименте, результаты которого были опубликованы в 2008 году, исследователи показывали испытуемым видеозапись инсценировки преступления в супермаркете. «Вор» крал бутылку вина. На видео присутствовали два других человека. Один шел по проходу винного отдела, другой стоял в продуктовом отделе. Затем участникам эксперимента показывали фотографии людей, среди которых не было вора, и спрашивали, нет ли среди них преступника. Повторяю: вора среди них не было. 23 процента испытуемых указали на человека, который шел по проходу винного отдела, а 29 процентов – на парня, который стоял в продуктовом отделе. Таким образом, больше половины испытуемых ошиблись – основываясь на памяти о том, что произошло.

Я не говорю, что эпизодическая память всех свидетелей неверна. Но совершенно точно часть их воспоминаний не соответствует действительности. В другом исследовании люди смотрели тридцатисекундную видеозапись ограбления банка. По прошествии 20 минут половине участников эксперимента выделили пять минут, чтобы они записали увиденное. Вторую половину в это время заняли другим заданием, не связанным с видеозаписью. Затем всех испытуемых попросили посмотреть на фотографии нескольких человек и указать грабителя банка. Среди тех, кто не записывал свои впечатления, правильный выбор сделали 61 процент, а среди тех, кто записывал, – только 27 процентов. Примечательно, что по прошествии всего лишь получаса правильно вспомнить внешность преступника смогли в лучшем случае две трети свидетелей ограбления. А письменный пересказ того, что они видели, значительно снижал способность точно вспомнить событие, свидетелями которого они стали всего лишь несколько минут назад.

Запись своих впечатлений позволяет повторить, а значит, укрепить память о подробностях, которые вы выбрали, но одновременно не дает повторить, а значит, впоследствии вспомнить те детали, которые вы не включили в свой рассказ. Выражение сенсорного опыта словами искажает и сужает первоначальную память о событии. Меня как писателя это явление не слишком радует.

Точно так же ослабляет воспоминание и рассказ о том, что случилось. Устное повествование сначала сужается ограниченными возможностями языка, с помощью которого мы описываем образы, звуки, запахи, чувства и другие впечатления от любого события. Кроме того, для описания мы выбираем лишь определенные детали того, что происходило.

После рассказа о событии эта обедненная версия сохраняется в памяти, стирая более полные, оригинальные воспоминания. При следующем рассказе мы снова можем упустить некоторые детали. Например, не упомянуть, что шел дождь. При третьем пересказе дождь уже стерся из памяти. Таким образом, история, слетающая с моих губ, содержит меньше информации, чем первоначальное воспоминание.

Но кроме того, эпизодическая память может обогащаться информацией, которую я выдумываю или беру из других источников. Я могу добавить какой-либо фрагмент информации, фон или интерпретацию, что-то приукрасить или использовать новые данные, которые узнала от подруги. Теперь эти новые подробности встраиваются в память о событии, хранящуюся в моем мозге.

Предположим, что вы рассказываете историю из своего детства о том, как вы с братом устроили засаду на цветочницу у двери своего дома и обстреляли ее пластиковыми дисками из игрушечного пистолета (простите нас!), и ваш брат говорит: «Да, и она не отпускала кнопку звонка». Вы этого не помните, но верите брату. И в следующий раз, вспоминая об этом случае, говорите, что цветочница непрерывно звонила в дверь. Теперь это уже ваши воспоминания о событии детства.

Или, допустим, два дня назад в здании, где находится ваш офис, случился пожар, и всех сотрудников эвакуировали. Вы помните, как спокойно покинули здание, около часа стояли на соседней парковке, чувствуя себя немного неловко и не понимая, что стало причиной эвакуации – учения или настоящий пожар. Вчера один из ваших коллег, рассказывая об этом происшествии, поделился информацией о том, что в кафетерии коптили индейку и коптильня загорелась. Кухня была объята пламенем, а дым заполнил все здание. Ваш офис находится в том же коридоре, что и кухня. Вы могли погибнуть!

Сегодня, вспоминая о пожаре, вы описываете, как в дыму с трудом нашли дорогу к лестнице. Эта распространенная ошибка памяти называется конфабуляцией. Информация, сообщенная коллегой, исподволь внедрилась в вашу эпизодическую память. Это не сознательная ложь. В данном случае эпизодическая память ведет себя как наивный дошкольник, а дошкольники верят в Санту. Теперь, если вы вспоминаете о пожаре в офисе, ваша память «верит», что, когда вы пытались добраться до лестницы, в воздухе висел густой дым.

Таким образом, при каждом обращении к воспоминаниям о том, что случилось, эта информация может сокращаться, расширяться и изменяться самыми разными способами, зачастую становясь неточной и существенно отклоняясь от оригинального, не выраженного словами воспоминания, которое сформировалось у нас в мозге. Как это ни парадоксально, записывая воспоминания о событиях сегодняшнего дня, вы ограничиваете свою память подробностями, которые выбрали для записи. То, о чем вы рассказываете, будет закрепляться в памяти, но при каждом обращении эта информация все больше искажается. С другой стороны, воспоминания, к которым вы не обращаетесь и которыми не делитесь с другими людьми, скорее всего, отправятся в мусорную корзину. В том, что касается памяти о событиях, лучшее, на что способен наш мозг, – это несовершенство.

А как же быть со вспышками памяти, этими четкими и яркими воспоминаниями об эмоционально окрашенных или неожиданных событиях? Они устойчивее обычной эпизодической памяти или точно так же не защищены от редактирования и ложной информации? Нам кажется, что воспоминания-вспышки мы помним гораздо лучше, чем обычную информацию, записанную в эпизодической памяти, даже много лет спустя, и именно на этом основано наше глубокое убеждение в их неизменности и точности. И благодаря богатству деталей они должны быть ближе к истине, чем обычная эпизодическая память, правда? Но эта уверенность ошибочна. Воспоминания-вспышки точно такие же неполные, искаженные и абсолютно ненадежные, как заурядные воспоминания, которые хранит эпизодическая память.

Рассмотрим следующее событие. Во вторник 28 января 1986 года в 11:39 в чистое голубое небо Флориды устремился космический челнок «Челленджер» с семью астронавтами на борту, среди которых была Криста Маколифф, первый учитель, который должен был полететь в космос. На 73-й секунде полета, сразу после того, как экипаж получил от центра управления полетами разрешение перейти на полную тягу, у корабля взорвался главный топливный бак. Небо прочертили полосы белого дыма – на глазах у всего мира космический челнок развалился на части. Весь экипаж погиб.

А вот какое воспоминание-вспышка о взрыве «Челленджера» сохранилось у меня по прошествии 35 лет. Это было время обеда, и я находилась в школьном кафетерии. Я увидела взрыв космического челнока, когда несла на подносе тарелку с картофелем фри и кетчупом. В кафетерии установили телевизор, чтобы школьники и учителя могли наблюдать за историческим событием. Я помню тишину и ужас.

Не так плохо для вторника тридцатипятилетней давности, особенно с учетом того, что я не могу вспомнить ни единой подробности предыдущего или следующего дня. Но точна ли информация, хранящаяся у меня в памяти?

На втором году учебы в старших классах у меня вполне мог быть обед в 11:40. Таким образом, эта часть моих воспоминаний, скорее всего, верна, но я достаточно много знаю об эпизодической памяти, чтобы настаивать на этом. В то время я не вела дневник, а других записей о том, чему я стала свидетелем в то утро, не существует, и я не могу быть уверена, что в школьном кафетерии действительно был телевизор, что я ела картофель фри (хотя в 1986 году я точно не имела представления о здоровом питании!) или что я даже была в кафетерии, когда взорвался «Челленджер». Подробности, запечатленные в этом воспоминании-вспышке, с равной вероятностью могут быть правдивыми, ложными или искаженными. Если бы мне предложили пари, я поставила бы деньги на то, что в мое воспоминание-вспышку проникла как минимум одна полностью ложная деталь.

И вот почему. Я не записывала то, чему стала свидетелем в тот трагический день – в отличие от психологов Ульрика Найссера и Николь Харш. Через 24 часа после взрыва космического челнока они задали нескольким студентам, изучающим начальный курс психологии в Университете Эмори, следующие вопросы:

• Где вы были?

• Что вы делали?

• С кем вы были?

• Что вы чувствовали?

• Какое это было время дня?

Кроме того, они попросили студентов оценить свою уверенность в точности каждого ответа по шкале от 1 (всего лишь предположение) до 5 (абсолютная уверенность).

Затем, осенью 1988 года, по прошествии двух с половиной лет, они задали тем же студентам те же вопросы и сравнили ответы – то есть воспоминания, хранящиеся в эпизодической памяти, – с первоначальными. Насколько надежной оказалась их эпизодическая память? Никто из студентов не показал 100-процентный результат, то есть через два с половиной года ни один человек не дал ответы, полностью совпадающие с ответами через 24 часа после трагедии. 25 процентов участников эксперимента показали нулевой результат. Каждый ответ, данный этими студентами, отличался от того, о чем они рассказывали непосредственно после взрыва. Их воспоминания о событии, случившемся всего два с половиной года назад, были полностью ложными. Половина студентов смогли правильно вспомнить свой ответ только на один из вопросов.

Кроме того, исследователи спросили студентов, отвечали ли они раньше на эти вопросы. Утвердительно ответили только 25 процентов участников эксперимента, а 75 процентов были уверены, что никогда раньше не видели этой анкеты.

Таким образом, по прошествии всего лишь двух с половиной лет в воспоминаниях молодых людей обнаружилось много ошибок. Как вы думаете, насколько достоверно мое воспоминание о взрыве космического челнока, когда с того дня минуло тридцать пять лет? Я помню, что была в школьном кафетерии, ела картофель фри и вместе с одноклассниками видела взрыв по телевизору. Но, может, в тот день я болела и не пошла в школу, в 11:40 в одиночестве ела куриный суп с лапшой у себя на кухне, а взрыв видела вечером по телевизору, вместе с братом и родителями. Три с лишним десятилетия спустя я абсолютно уверена в точности своей вспышки памяти, связанной со взрывом космического корабля. Но означает ли эта уверенность, что мои воспоминания на самом деле точны?

Вовсе нет. Вы можете быть на 100 процентов уверены в своих ярких воспоминаниях и в то же время на 100 процентов ошибаться. Если вновь обратиться к студентам из Университета Эмори, то можно увидеть, что независимо от точности их воспоминаний все они демонстрировали высокий уровень уверенности в том, что помнили, – даже когда им доказывали, что они абсолютно неправы.

Весной 1989 года этим же студентам показали оба варианта ответов на вопросы. Столкнувшись с множеством несоответствий между новыми воспоминаниями о взрыве и первоначальным рассказом, они были убеждены в точности более поздних воспоминаний, то есть ошибочной версии. Найссер и Харш неверно предположили, что подробности оригинала – как бы то ни было, собственноручно записанные студентами – послужат мощным стимулом, запускающим точные воспоминания о том, что они действительно видели 28 января 1986 года. Но этого не случилось. Все участники эксперимента настаивали на точности более поздних воспоминаний и недоумевали по поводу несовпадений, растерянно глядя на свой оригинальный рассказ. «И все-таки я думаю, что это было не так», – сказал один из студентов. Их воспоминания изменились необратимо. И стали ложными.

Однако с учетом того, что мы знаем об эпизодической памяти, эта убежденность в точности скорректированных воспоминаний совершенно логична. Каждый раз, когда мы «достаем с полки» своего мозга записи о событиях, обращаемся к эпизодической памяти, она становится уязвимой для изменений, и, прежде чем снова положить воспоминания на полку, мы переписываем только что извлеченную версию, заменяя новой редакцией, которая содержит все внесенные изменения. Таким образом, если предположить, что все студенты говорили или думали о взрыве космического челнока по крайней мере один раз после заполнения первых анкет, то оригинальная история о катастрофе давным-давно была стерта из их памяти и заменена новыми версиями, которые могли непреднамеренно все больше расходиться с тем, что произошло на самом деле.

Предположим, что вы вместе со школьной подругой вспоминаете, как двадцать лет назад поехали на концерт Джимми Баффетта. Предположим также, что с тех пор вы ни разу не вспоминали об этом концерте. Делясь своими воспоминаниями, подруга сообщает подробность, которая заставляет вас вспомнить о том, что вы забыли.

«Помнишь, с нами поехала Джен», – говорит она.