Помоги проекту - поделись книгой:
Когда наступил вечер, мы покинули наш домик, и по разбитой дороге двинули к верхнему Мандрему, той части деревни, где не было отелей, торговцев, сующих всякий хлам, и зазывал из окрестных баров. Здесь жили по большей части местные. В двух или трехэтажных домах с плоской крышей. Они спокойно существовали вдали от европейской суеты. Ходили на работу в банки или автомастерские. Держали мелкие супермаркеты, или просто бездельничали на улицах, у закусочных для местных, что больше походили на хлев, и куда бы не зашел ни один турист, находясь в здравом уме.
Отдалившись от отеля, мы свернули на шоссе, по которому неслись байки, с трудом тянувшие по трое, а порой и по четверо индийцев, что просто мчали вперед улыбаясь и оглядываясь на нас с Кристиной. В апреле, в Гоа, всегда отдыхает много индийцев из других штатов, и белый человек для них, настоящая диковинка. Некоторым из них, доводилось видеть европейца в первый и последний раз, и поэтому они спешили поговорить с нами и сфотографироваться. А я — большой, светловолосый и с татуировками, видимо представлял для них особый интерес, и однажды, когда мы стояли в очереди к индускому храму, возле меня собралась еще одна очередь из местных, что хотели сфотографироваться со мной. Мне это казалось забавным, и я охотно позировал каждому, кто об этом просил. Не меньший интерес вызывала и Кристина, но к ней они подходить боялись, поскольку она была с мужем.
Когда мы добрались до верхнего Мандрема, после утомительной прогулки в тридцати пятиградусную жару, мы оказались на центральной улице, и я сразу понял, что повседневная жизнь в Индии безумна. Человеку привыкшему мыслить в рамках серьезной русской действительности, необычайно сложно принять их умиротворённый менталитет. И понять, почему никто из них никуда не торопится. Почему они так улыбчивы. И откуда берется повод для радости, в этой облезлой и выпаленной солнцем стране. Ведь они жили порой в ужасных условиях. Ни все умели читать и писать, а жизни их обрывались так часто и так печально, что было сложно назвать их короткий путь жизнью. Они не были захвачены белой идеей побеждать и завоевывать.
Они просто сидели в своих бетонных клетушках, усыпанных рыжей пылью, свершено безропотно, и ничего для себя не требуя, не осуждая, и не давая оценок, позволяя каждому заниматься тем, что он сам сочтет нужным и правильным. Молиться кому ему вздумается, и просто ленно лежать целый день у дороги, и просить подаяния и быть бродягой, или ничего не просить, и зваться аскетом, и быть почитаемым за это. И если в больших городах идеи капитализации и коммерции все больше захватывали умы людей, то здесь, в далеких от всего на свете деревнях, по-прежнему властвовала традиционная не привязанность ко всему мирскому, которая и обуславливала их бедный образ жизни. Они не считали бедность изъяном, и не боролись с ней не из-за лени, как привыкли считать европейцы, а лишь потому, что смотрели на жизнь другими глазами, наделяя ее непостижимыми для нас смыслами и верованиями. Не знакомые с белой гордыней и белым стыдом. Ведь этой немытой страной не возможно было гордиться, а этим людям, не за что было себя винить.
В верхнем Мандреме мы пробыли до позднего вечера. Заглянули на местный рынок, где на столиках, под бамбуковыми навесами, торговцы выставляли мелкую утварь — радиоприемники, электрочайники и кое-что из лакомств для детей. Не сладости. А картофельные чипсы с кари и какие-то рисовые лепешки с пряностями, что по вкусу напоминали картон. Но детишкам эти лепешки нравились, и стоило кому-нибудь открыть пачку, как тут же его обступали и кричали прелестными голосками: «Всего одну, мистер. Дай всего одну», и получив свое лакомство, тут же скрывались в бесконечных переулках.
И я был так потрясен этим волшебным чарующим миром, что, оглядевшись по сторонам, сказал Кристине:
— Я и подумать не мог, что мир может быть таким.
— Я тоже, — ответила она воодушевлённо. — Совершенно не похоже на все, что я видела раньше. Эти тук-туки и женщины в сари. Все словно на почтовой открытке. Такое яркое и разноцветное.
— Я так рад, что мы сюда прилетели. И как только я мог сомневаться? Подумать только, из-за своих опасений, я мог никогда не увидеть этих чудных земель.
— Забудь об этом. Главное, что мы сейчас здесь.
Когда солнце село, мы пошли по шоссе, обратно к своим тихим домикам на побережье. По дороге зашли в кафе к непальцу, поужинали в окружении псов, что смотрели на нас жалобными глазами, выпрашивая кусочек курицы, и получив его, оставались лежать, охраняя.
Почти всю ночь мы просидели у моря. Говорили, и просто наслаждались шумом прибоя, что убаюкивал нас на теплом песке, освещенным лишь бледной луной, и далекими огнями деревни. Кристина лежала, закинув руки за голову, чуть прищурив свои большие глаза. Ее трепетная грудь плавно покачивалась от дыхания, а нежный живот то поднимался, то опускался, в унисон с морскими волнами. В отличие от меня, она была словно создана для этих чарующих мест. Она была совершенно иной. Не такой как я. Я все никак не мог понять, как удалось судьбе свести столь разных людей, в таком чудесном союзе.
— Посмотри, как далеко от нас звезды, — вдруг сказала она. — Гораздо дальше, чем дома. Наверное, они специально забрались повыше, чтобы лучше разглядеть красоту Гоа, — мечтательно предположила она.
— Наверное, мы гораздо выше над уровнем моря, — прагматично ответил я.
— Моя версия мне нравится больше. А ты — заложник своих знаний.
— Наверное, — согласился я, — Но знаешь, позавчера мне снился очень странный сон. Я был рыбой.
— Рыбой? — удивилась Кристина.
— Да. Какой-то огромной рыбиной с блестящей чешуей. Я плавал под водой, вилял хвостом вправо и влево, но в тот момент я не знал, что такое «право», и что такое «лево». Не знал, что такое хвост, море и рыба. Я не знал ничего, чего не могла бы знать рыба.
— Наверное, это страшно, — она съежилась.
— Нет. Это было… Было спокойно. Очень спокойно. В тот миг я был счастлив, ничего не зная о счастье. Как в дзенских книжках, или вроде того. Это было избавлением от всех проблем и волнений.
— Я не понимаю, что это значит.
— Ничего. Просто хочу сказать, что все эти рыбы в море, знают, как нужно жить. Вот и все.
— Рыбы умнее людей. Это уж точно, — согласилась Кристина, подползая ко мне поближе, — Из меня бы получилась красивая маленькая рыбка. А ты был бы акулой, или большим печальным китом.
— Киты — это не рыбы, — возразил я.
— А мне все равно. Для маленькой рыбки нет разницы.
Примерно в два часа ночи мы вернулись к нашему домику. Я достал свой блокнот, а Кристина воскурив благовония, которые мы купили днем на рынке, делал зарисовки своим маленьким карандашом. Так мы просидели еще не меньше часа, пока наконец-то нас не начал морить сон. Выкурив последнюю на этот день сигарету, я пошел вслед за Кристиной на жесткую кровать, где мы вскоре уснули, сплетаясь в объятиях.
Когда я проснулся следующим утром, Кристина еще спала. Знаете, порой моя жена поражала меня. Эта женщина могла проспать двенадцать, а порой и четырнадцать часов, и при этом проснуться свежей. Я же, даже чертовски устав накануне, с трудом мог вылежать на кровати и десять, да и то, отлежал бы себе при этом все бока.
Приняв прохладный душ, я пошел в зал для йоги, чтобы заняться утренней гимнастикой, которая, признаться честно, мне ужасно осточертела. После я отправился позавтракать в кафе. Заказал салат из свежих овощей и морковный сок, изменив своей привычке, и как выяснилось позже, очень даже зря. Салат показался мне не свежим, но я все-таки съел его. И сам не знаю зачем. Просто терпеть не могу, когда выбрасывают продукты.
Разделавшись с завтраком, я вернулся к домику и сел читать на веранде. Через час ко мне подошел француз, что жил со своей женой на другом конце поселения, попросил закурить и остался со мной поболтать. Когда он ушел, я снова принялся за книгу, но не прошло и пяти минут, как из домика показалась сонная Кристина. Шаркая ножками, она подошла и села рядом со мной. В ее прекрасном заспанном лице виднелось выражение глубокого удовлетворения. Положив голову мне на плечо, она тихо сказала:
— Давно я так хорошо не спала. Здесь так тихо, и свежий ночной воздух. Наверное, я могла бы спать здесь целыми днями, — она зевнула, прикрывая рот рукой. — Давно ты встал?
— Часа три назад.
— И чего тебе только не спится?
Вскоре мы снова заглянули в кафе. Кристина позавтракать, а я пообедать, а после пошли на пляж. Мы планировали пробыть там до заката, но вскоре вернулись в домик, потому что я почувствовал сильную головную боль и головокружение. Я решил, что перегрелся на солнце, и принял две таблетки обезболивающего. Вечером мы пошли ужинать в кафе к непальцу. Вернувшись в домик, я почувствовал тошноту. Головная боль усилилась. Уже через час мне было так дурно, что я с трудом мог встать с постели. И тогда началась одна из самых странных ночей в моей жизни, увенчанная мелкой дрожью, ознобом и прерывистыми снами-видениями, что были так похожи на правду, что, просыпаясь я не мог понять, какой же из миров реален.
Кристина кружилась вокруг меня с лекарствами и смоченным холодной водой полотенцем, но легче мне не становилось.
Где-то посреди этой безумной ночи мне приснился очень странный сон. Будто я был стариком. Дряблым и бронзовым от долгих лет под безжалостным солнцем Индии. Мои руки были немощны и скрючены. Волосы на голове поседели, а ноги с трудом держали меня.
Я сидел у ветхого домика, в какой-то деревушке, затерянной в бедности Индии. Но у лачуги этой, были высокие арочные двери, украшенные золотом, что смотрелись так неуместно, в окружении облезлых стен. Сбитая из старых досок скамья скрипела подо мной, отзываясь на каждое мое движение. Стоял жаркий ветреный день. Вокруг не было ни души. Ни людей. Ни птиц. Ни зверей. Только всепоглощающая пустота и одиночество.
Как вдруг, к моим ногам что-то упало. Я опустил взгляд вниз и увидел мертвую ласточку: «Так вот куда они все подевались», — подумал я. А ласточка лежала на земле, черным безжизненным комочком, как годы, прожитые мной когда-то давно. И было так грустно смотреть на нее, и понимать, что этим крыльям уже никогда не расправиться. Из этого клюва уже никогда не вырвется звонкий щебет. Никаких больше небес и дальних земель. Ни одного заката и ни одного рассвета. Только черви и падальщики.
Я не хотел смотреть на эту ласточку, и думать о том, что скоро буду совсем как она, лежать в беспощадной земле. Я отвел взгляд в сторону и вдруг увидел мальчика, который не спеша шел ко мне. Его добродушное лицо сияло как солнце Индии, озаряя его прекрасное чело. Худое тело двигалось плавно, словно плыло по волнам. Одет он был в оборванное тряпье, а ноги его были босы. Мальчик подошел ко мне и сел на землю, рядом с мертвой ласточкой.
— Здравствуй, — сказал он мне бойко.
— Здравствуй мальчик, — ответил я растеряно. — Откуда ты здесь? — он улыбнулся.
— Я пришел из неоткуда, и уйду в никуда.
— Кто же ты?
— Об этом ты расскажешь мне позже.
— Разве же я могу…
— Ты можешь, — мальчик коснулся моей бороды. — Сперва расскажи мне, что стало с твоим лицом. Почему оно сморщено? Почему твои руки дряблы и трусятся?
— Это просто, мой мальчик. Я уже давно состарился.
— Почему это случилось с тобой?
— Однажды, это случится с каждым, и даже с тобой. Когда-то я был мальчиком. Когда-то ты станешь стариком.
Мальчик помрачнел, и о чем-то задумался.
— А что же тогда с ним? — очнулся он от своих мыслей, и указал на больного проказой. — Он тоже стар?
— Нет же. Он болен. Каждый из нас, может оказаться на его месте.
В его ясных глазах блеснули слезы.
— И она больна? — мальчик поднял с земли мертвую ласточку.
— Нет, сынок, — я осторожно погладил его по голове, стараясь утешить. — Она умерла. Так уж задумано, что постигает смерть все живое.
Вдруг мальчик стал как прежде радостным.
— Так скажи мне теперь, кто я.
Я замер, потрясенный своим озарением.
— Неужели ты Будда?
Мальчик громко рассмеялся, потрясывая мертвой ласточкой. Его маленькое личико скривилось в улыбке. Наконец он утих и пристально посмотрев на меня сказал:
— Нет. Я просто мальчик. Может просветленный здесь ты?
Я не поверил своим ушам. Мне не верилось, что кто-то мог счесть меня мудрым, ведь всю свою жалкую жизнь я прожил в этой забытой богами деревушке выращивая рис. И спрашивал сам себя: «Да разве может так быть, что я знаю хоть что-то об этом мире? Я не учен. Не красив. И не видел ничего кроме этой деревни». Я покачал своей седой головой и ответил:
— Но ведь я старый деревенский простак.
Вдруг лик мальчика стал хмурым. Брови нависли над глазами. Он с укоризной посмотрел на меня и разжал ладонь. Ласточка, что томилась в ней, расправила крылья и вспорхнула ввысь, тут же скрывшись в небе.
— Видимо я ошибся, — сказал мальчик строго. — Ты и впрямь полный дурак.
Когда я проснулся, рассвет только пробивался из-за горизонта. Птицы пели где-то вдали. Моя голова еще кружилась, а ноги были слабы. Я посмотрел на Кристину, что мирно спала рядом. Она всю ночь не смыкала глаз, и я боялся ее разбудить, потому надел шорты и вышел на улицу, глотнуть свежего воздуха.
Среди домиков ходили псы и работяги индийцы, что с самого раннего утра спешили заработать свои гроши и принести их домой. Мне вновь становилось дурно, но меня это уже не заботило. В этот миг я ощущал не знакомое мне прежде спокойствие, и четкое понимание себя самого и этого мира. Я знал, что волей своего разума мог сделать себя просветленным, и мог сделать себя дураком. Я был просветленным и был дураком. А пропасть между ними — сомнения.
Следующим утром, Кристина пошла искупаться в море, а я остался ждать Серджио, которого прислала за нами Оксана. Чувствовал я себя немного лучше, хотя был еще слаб, и меня все время клонило в сон. Когда Кристина вернулась в домик, я лежал на кровати, накинув мокрое полотенце на лоб.
— Ну как ты дорогой? — спросила она, присев рядом.
— Вроде лучше, хотя меня все еще мутит, — я подполз к ней поближе. — Прости, что порчу тебе отдых.
— Прекрати! — твердо отрезала она. — Ты ни в чем не виноват. Оксана обещала позвонить местному доктору, он скажет, чем тебя лучше лечить, и скоро ты поправишься, — она нагнулась ко мне и поцеловала меня в лоб. — А пока попробуй заснуть.
Серджио приехал в половине первого. Собрав все свои вещи, мы сели к нему в машину и поехали в Кандолим, на квартиру к Оксане, где мы должны были провести остаток отпуска. В машине мне стало хуже. Бесконечные метания из ряда в ряд, свойственные индийскому трафику быстро утомили меня. От бесконечных гудков усиливалась мигрень, что и без того давила на меня свинцовой тяжестью, заставляя воспринимать окружающие, как очередное видение. Все неслось мимо меня слишком быстро. Люди, байки, коровы и псы, сливались в единое шумное месиво. А яркость гоанского дня мелькала вспышками, которые отдавались болью в глазах.
Где-то в пути, Кристина попыталась заговорить со мной, а я был слишком вымотан недомоганием, и обрывистым сном прошлой ночи, и ответил ей очень грубо, не заслуженно обидев ее. Вскоре мне стало стыдно, и от этого еще тошнотворней, ведь я обидел эту чудесную женщину, которая так обо мне заботилась, и был слишком упрям и горд, чтобы извиниться.
В Кандолиме нас встретила Оксана. Она расплатилась с Серджио, и мы поднялись в ее квартиру. Когда мы вошли, Оксана предложила нам пообедать, но я отказался. Выпил только чашку зеленого чая, принял душ и лег спать в дальней спальне. Усталость валила меня с ног. Добравшись до кровати, я тут же заснул.
Через два часа меня аккуратно разбудила Кристина, и сказала, что уходит с сестрой на рынок, купить креветок к ужину и лекарства, которые назначил мне доктор Сингх. Проводив их, я вышел на балкон и сел в кресло, стараясь скинуть с себя сонливость.
Я понемногу приходил в порядок, хотя все действия еще давались мне тяжело. Но мысли мои уже были ясны, а мигрень не дробила мне голову. Я даже смог съесть немного риса с курицей, что заметно улучшило мое самочувствие.
Вечером вернулись Кристина и Оксана. Принесли пакеты с едой и таблетки. Заметив меня в гостиной, Кристина спросила:
— Тебе уже лучше? — она села мне на колени.
— Да, — ответил я. — Гораздо лучше. Думаю завтра я буду в норме.
— Это хорошо, — ворвалась в разговор Оксана. — Завтра у меня есть дела в Панаджи, возьму вас с собой.
— Что такое Панаджи? — спросил я.
— Столица штата, с прекрасными португальскими кварталами и отличными ресторанами. Еще пройдемся немного по магазинам.
— Надеюсь я буду в состоянии совершать долгие прогулки.
Остаток дня мы провели в гостиной. Открыли бутылку местного вина, от которого я отказался, боясь, что мне станет хуже, и смотрели презабавную комедию об английских стариках, поселившихся в индийском отеле. Ночью, когда спустилась прохлада, мы перебрались на балкон, насладиться свежестью, и огнями ночного Кадалима, который являл собой небольшой городок, наполненный барами и отелями, большинство из которых пустовали в преддверие сезона дождей, погасив огни своих вывесок.
Говорили мы обо всем на свете, о прошлом, об индуизме, и даже о наших детских кошмарных снах. Ведь тихая ночь на морском берегу, располагает людей к откровениям, и порой мы рассказываем посторонним то, в чем боялись признаться даже самим себе. Облаченные этим таинством, словно саваном, непроглядного индийского мрака, сквозь который брели куда-то люди. Брели мимо магазинчиков и парикмахерских, где сидели местные мужчины, а цирюльники орудовали своими острыми бритвами, выскребая щетину с их смуглых щек. Мимо странных компаний, что сидели на обочине, высматривая что-то на темных улицах, и таксистов, что сигналили и предлагали туристам подбросить их до отеля. Пока скорбные женщины брели вперед, боясь встретиться с кем-нибудь взглядом.
Уже под утро, когда за домами показалось зарево восхода, мы напоследок выпили по чашке зеленого чая и разошлись по спальням.
На следующий день мы проснулись лишь к полудню, когда уже жар с полной силой давил на тонкие бетонные стены. Маленькая квартира была залита светом. Мы с Кристиной нежились в нашей постели, не спеша покидать ее сладостную обитель. Таблетки, которые назначил мне доктор Сингх, оказались на редкость эффективны. От моего недомогания не осталось и следа, и от этого настроение мое было на высоте.
Выбравшись в гостиную, мы сварили себе кофе. Немного взбодрившись, Кристина пошла разбудить сестру, а я принялся жарить блины, которыми мы и позавтракали. Поездку в Панаджи мы решили немного отложить, не желая выходить из дома в такое пекло, и до трех часов, мы бродили из комнаты в комнату, занимаясь своими делами. Именно тогда я закончил знакомство с Ницше, о котором писал ранее.
Пообедав, мы вышли из дома и двинули к автобусной остановке. Шли мы по узкой дороге, зажатой между магазинами и кафе. Добравшись до остановки, мы тут же поймали автобус. Машина со скрипом остановилась. Водитель открыл ржавую дверь, и мы вошли внутрь. В салоне действовали строгие правила относительно того, куда нужно садиться туристам, куда женщинам, куда холостым и куда женатым мужчинам, в которых я так и не смог разобраться и просто сел туда, куда указала мне Оксана.
Всю дорогу, автобус громыхал на ухабах, и все в нем дребезжало, скрипело и блямкало. В окнах не было стекол, только стальные решетки. В приемнике играла какая-то индийская песня, на мотив «Джони я с трудом узнала тебя». А над местом водителя висела алюминиевая табличка, на которой было отчеканено: «Не курить. Не плевать. Секс с детьми в штате Гоа вне закона».
Сойдя с автобуса, мы спустились к реке, и стали ждать прибытия парома, который должен был доставить нас в Панаджи. На берегу толпились люди и байки, пытаясь подобраться поближе к краю. Они совершено не походили на тех, кого мы видели раньше. Большинство из них были одеты как белые, или как арабская золотая молодежь. Женщины были ухожены, и не боялись смотреть мужчинам в глаза. Мужчины же, были сплошь в брюках и однотонных рубашках, с аккуратными стрижками и золотыми украшениями — свидетельством их достатка. А на том берегу реки, сразу за плавучими казино, виднелись многоэтажные башни Панаджи, далекие от бедности его деревень.
Не успел паром пристать к берегу, как тут же толпа двинула к опустившемуся мостику, увлекая нас за собой. Оксана, которая уже давно привыкла к Индийской сутолоке, спокойно пробиралась меж местных. А нам с Кристиной, пришлось крепко сцепится за руки, чтобы не потерять друг друга в толпе. Через несколько минут паром тронулся, и мы поплыли по грязной реке, тихонько покачиваясь на волнах.
Сойдя на берег, мы вдруг оказались втянутыми в городскую жизнь современной Индии. Никаких коров и нищих лачуг. По дорогам кружили спортивные байки и машины представительского класса. Вдоль дорог блестели витрины бутиков и уютных кафе, что манили свежезаваренным кофе, обливая улицы музыкой из мировых топ-чартов.
Оксана вела нас поужинать в одно из любимых своих мест. Небольшое кафе, которое держала семья французов, что перебрались сюда из Вьетнама, еще во времена первой Индо-Китайской войны. И я был чертовски этому рад, поскольку безумно соскучился по привычной еде. Я грезил о сэндвиче с ветчиной и сыром, и куске шоколадного торта. Добравшись до места, мы поднялись на второй этаж по обшарпанной лестнице, и вдруг оказались в прелестном местечке, с большим балконом и черными стенами, расписанными мелом, совсем как те кафе, в которых мы бывали дома, и порой даже считали их уже банальными, но здесь, это была частичка привычного мира.
Мы заняли столик на балконе, минуя всех разодетых парней и девушек, что поминутно делали снимки и отправляли их в социальные сети. Подводили свои глаза, неумело, как школьницы, и мазали свои лица кремами, в надежде, что их кожа станет светлее.
— Так странно, найти подобное место здесь, — нарушил я наше молчание.
— Здесь очень миленько, — заметила Кристина. — Но все равно чувствуется присутствие Индии, — она указала на окна со следами чьих-то ладоней и разводами от неумелой уборки.
Поделиться книгой: