Помоги проекту - поделись книгой:
— Здесь совершенно другие понятия чистоты, — объяснила нам Оксана. — На самом деле, они только учатся этому образу жизни. И пока не все еще гладко. Но в Гоа есть с десяток отличных мест, каких не найдешь и у нас. К примеру, один итальянский ресторан. Мы обязательно там поужинаем.
— Панаджи и впрямь очень развит, — согласился я. — Но все же, — я окинул улицу взглядом. — Выглядит все это как-то противоестественно.
— Как названия вроде «Премиум лакшери тренд» у облезлых провинциальных магазинчиков, — заметила Кристина.
— Вроде того, — я покачал головой. — Как думаете, такое можно встретить везде?
— Что именно? — спросила Оксана. — Нищету? Попытки прикрыть социальные проблемы красивой оберткой? Неравенство? Конечно, везде это есть. Но не везде это считается нормой, с которой нет нужды бороться. Я много, где бывала, и скажу вам, что в мире есть два типа граждан. Первые, изо всех сил стараются сделать страну достойной своей гордости. Вторые, гордятся ей несмотря ни на что. Фанатично. А индийцы, идеальный народ для правителей, которые мечтают о неограниченной власти и богатстве. Лишь у некоторых поколений появилось уже желание отстаивать свои права, и что-то менять. Но в этом их сложно винить, ведь за годы колонизации, выработалась система поощрения подчинения, и жестоких наказаний для инакомыслия. Это делали европейцы, чтобы удержать свою власть.
Закончив ужин, мы спустились вниз, окунувшись в безудержность улиц Панаджи. Продираясь сквозь толчею часа пик, мы немного прошлись по магазинам, где мы с Кристиной купили себе по паре отличных джинс, надевая которые, я всегда испытывал чувства вины, поскольку видел женщин, что шили их целый день, получая за это один доллар. Тех самых скорбных женщин, что еще совсем недавно сжигали себя на погребальных кострах своих мужей, опасаясь нищеты и позора — неизменных спутников индийских вдов, которые по мнению соседей недостаточно молились за своих мужей. И каждый день, находясь там, я все больше думал о том, как не справедлива была эта страна к своим прекрасным женщинам.
После мы спустились к какой-то старой аптеке. Ей было уже больше ста лет, и в ней до сих пор не было компьютеров, только деревянные аптекарские столики и сотни картонных карточек, а все лекарства упаковывались во вчерашнюю газету. Все эти гранулы, порошки и пилюли таинственной Аюрведы. И усталый деловитый кассир, что сидел словно раджа, среди молоденьких девочек-фармацевтов, наблюдая за ними и подгоняя, крича что-то на конкани.
Домой мы вернулись к десяти часам вчера. Я написал письмо матери, мы достали из холодильника три бутылки лагера, и до ночи смотрели фильмы, рассевшись в гостиной.
Следующие пять дней мы провели в Кандалиме, лениво сменяя дни. Утром ходили на пляж. Днем прятались от жары в квартире, а вечером прогуливались по городку, изучая сувенирные лавки и книжные магазинчики. Лишь раз мы выбрались в бар, где подавали бесплатный коктейль Космополитен всем девушкам, а местные кавер-бенды как следует заводили толпу. Это было чудесное место, где собирались все сливки гоанского общества и молодые студенты лишенные всякой индийскости — интернациональные дети 21-го века. У них почти не было денег, но им нравилось кружиться среди французов и британцев, что собирались здесь каждый вечер.
С каждым днем, я все больше привыкал к индийской жизни, и вскоре чувствовал себя здесь как дома. Ведь быт здесь, походил на жизнь русской глубинки, что позволило мне быстро освоиться и найти свое место. И я уже прекрасно понимал тех людей, кто, приезжая в Гоа на отдых, бросал все и оставался здесь навсегда. Все в этом месте дышало свободой и легкостью, и безразличием, с которым индийцы относились ко всему сущему. Здесь всем было плевать на ваши костюмы и стоимость ваших часов. Никто не судил вас, и не лез к вам с советами. Они были ко всему нейтральны. А невмешательство — есть единственный путь к свободе, которой так не хватает нам, в нашем тесном укладе жизни, где никто не может спрятаться от взглядов и слухов.
Кристина же, казалось и вовсе, вновь обрела себя. Такой счастливой и такой расслабленной я не видел ее уже много лет. Изменилось даже выражение ее лица, которое обычно было чуть смурным и напряженным. В глазах ее не было скрытого страха, извечного спутника моей жены, которой пришлось перенести не мало утрат и страданий. Она словно вернулась в то время, когда я встретил ее впервые.
Оксана тем временем уже почти закончила работу, и часто отдыхала с нами. К Индии у нее, был исключительно профессиональный интерес, и мало что здесь могло ее впечатлить. Да к тому же, она просто терялась и меркла в таком количестве стран. Оксана предпочитала просто расслабляться. Лежать на пляже. Ужинать в хороших ресторанах, или просто бездельничать, наслаждаясь такой редкой возможностью.
В те дни, мои мысли были посвящены спокойствию и тихим думам об этом месте. Мое сердце ни о чем не тревожилось, наполняя себя воспоминаниями о чарующих закатах, распластанных в рифах волн. Я почти не вспоминал о доме, разве что, все больше скучал по Павлу, но в остальном, был свободен от всего, что держало меня там. Я постигал другой мир, полностью отдаваясь его воле, пытаясь тем самым приблизиться к пониманию всего, что меня окружало и дать оценку тому, что происходило со мной раньше, и тому, что ждало меня впереди. Я надеялся, что, потеряв всякую связь со своей жизнью, смогу взглянуть на нее объективно, но вскоре идиллия пошатнулась.
На тринадцатый день нашего отпуска, мы запланировали поездку в заповедник в Западных Гатах — горной цепи, что тянулась через Гоа и два соседних штата — Карнатаку и Махараштру. Нас ждали прогулки по горным склонам и джунглям, и ночь в бревенчатом домике, с балконом свисающим прямо над ущельем, в безмятежности скал. Я с нетерпением ждал этой поездки, но накануне ночью, мне приснился странный сон, который омрачил мне все следующее утро, и был изгнан лишь первобытным величием Сахьядри.
Мне снился мой университет. Как я сижу в нелепом белом халате в анатомическом зале, пока старый преподаватель бормочет себе что-то под нос, и, кажется, вот-вот заснет. Перед ним лежит заформолиненое тело мужчины, в которое он небрежно тычет указкой. А этот печальный труп все лежал там на холодном столе. И мне всегда было грустно смотреть на него, ведь готов поспорить, этот бедолага явно мечтал о чем-то большем, а закончил свою жизнь бездомным, и даже после бесславной смерти его не оставили в покое, и тридцать сонных студентов пялились на него теперь, и никто из них не думал, что он возможно хотел стать художником, или пилотом, да в общем-то кем угодно. Ведь было что-то в его далеких детских мечтах.
А старый преподаватель все бурчит монотонно: «И вот, как мы видим, клювовидно-плечевая мышца, она же musculus coracobrachialis, берет начало на клювовидном отростке лопатки и прикрепляется к медиальной поверхности плечевой кости, под гребнем малого бугорка. Ее иннервация осуществляется за счет…». На улице весенний дождливый день, который просачивается серостью сквозь окна. Мне до одури скучно. А где-то там, через шесть корпусов от меня, на факультете журналистики, сидит мой университетский приятель Максим Овчаров, и с ним Антон Свиридов и Алина Замятина, тихо шепчутся о чем-то на лекции. И как только все это кончится, мы все двинем в маленький бар, съесть картошки фри и чесночных гренок, выпить немного пива, и будем до ночи кружиться по городу. А может пойдем на одну из квартир, где нас ждали остальные приятели, или же вовсе пойдем в кино, а потом снова вернемся в бар. На самом-то деле, мы могли заняться чем угодно, ведь мы были полностью предоставлены сами себе.
И вот наконец звучит сигнал, оповещающий о перерыве, у меня больше нет занятий, и я спускаюсь по лестнице вниз, прощаюсь кое с кем из своих одногруппников, с теми немногими, с кем я поддерживал хотя бы приятельские отношения, сбрасываю свой халат и выхожу на улицу.
По территории университета топчутся студенты, не спеша и расслаблено. Я пробираюсь между ними к воротам. Никто из них не замечает меня, но мне это даже нравится. И вот у фонтана я вижу Овчарова. Он сидит прямо на земле, подложив под себя свою черную истрепанную сумку, весь погруженный в книженцию Поля Верлена. Читает. Хотя сейчас я знаю, что он просто мог делать вид. На самом-то деле он прочел не так уж и много книг, но ему нравилось выглядеть этаким интеллектуальным бродягой. Он не видит меня. Я подхожу ближе, и толкаю его в плечо.
— А где остальные? — спрашиваю я.
— Поехали к Полонской, — отвечает Овчаров поднимаясь на ноги.
Ольга Полонская была еще одной девчонкой с их факультета. Я познакомился с ней в тот же день, когда узнал остальных. Она была высокой обогемленной барышней, которой было немного плевать на всех. А я был слишком неотесанный. Словом, не заладилось у нас с первого дня, и мы старались не пересекаться, чем приносили порой неудобства нашим друзьям, которым приходилось выбирать кого-то из нас.
— А почему ты не поехал с ними?
— Не хотел оставлять тебя одного.
— Ерунда! Я могу поехать домой, а ты еще успеешь их нагнать.
— Если честно, — протянул Овчаров, — Не хочу я весь вечер торчать в квартире. Лучше пойдем прогуляемся.
— Тогда сперва в бар?
— Да. Только не возле университета. Пойдем лучше в Мертвую рыбу.
Мы идем через бетонный тоннель в парк, к реке, пялимся на уток и парочки, что катались на лодках. Садимся покурить на мокрой траве, а потом двигаем дальше, на площадь. Огибаем ее и заскакиваем в торговый центр, поглазеть на винил, которым торгует парнишка хипстер с окладистой бородой. Ни у кого из нас нет проигрывателя. Да и если бы был, нам все равно бы не хватило денег, но каждый раз оказавшись рядом, мы заходим и смотрим на них. Просто, потому что нам это нравится. Мы оба сходим с ума по ретро. Нина Симон, The Doors, Джими Хендрикс. Выходим из торгового центра и идем в Мертвую рыбу, мимо злачного рынка, где скупали краденное.
Вдруг Овчаров достает из сумки клочок бумаги, на которых он обычно записывал свои странные поэмы, без рифмы и смысла, но которые, тем не менее, крепко цепляли меня, и говорит:
— Написал сегодня по дороге на учебу.
— Прочти ка.
Овчаров выпрямляется и начинает читать. Так громко, что люди на нас оборачиваются: «Время тянется черно-белым бардюром вечности. Как следы акрилового безумия на моем рукаве. Адъютант-консультант рвет рот в улыбке. В рубашке цвета малинового восторга».
— Мне нравится, — отзываюсь я бойко, и мы идем дальше.
В баре царит полумрак. Три часа дня — там пусто. Только тощий бармен, которому мы не нравимся, да пара каких-то девиц. Мы садимся на диванчик. Овчаров заказывает себе мисо суп и светлое. Я беру соба со свининой и эль. Мы смотрим по сторонам, и заказываем еще по белому рому со льдом, потому что погода дрянь, а нам хочется немного развеяться.
Когда мы выходим из бара уже смеркается. Мы немного пьяны и мелкий дождь нам уже ни по чем. Овчаров вдруг говорит мне немного подергиваясь:
— Давай ка заглянем к Елиничу. Ты ведь хочешь повидаться с ним.
— Хочу, — подтвердил я удивленно, ведь они не были знакомы, и согласно здравому смыслу, вообще не должны были встретиться.
И тут я заметил, что мы давно уже миновали автовокзал, а он был в получасе езды от Мертвой рыбы. И не успел я понять, как мы уже оказались в грязном флигеле. Елинич сидел на кровати, по пояс голый, с засаленными не стриженными волосами и неопрятной бородой. Воздух во флигеле затхлый и спертый. На полу лежит мусор и пустые бутылки. В немытых чашках, что печально стоят на раковине, плавают окурки. Занавески на окнах плотно сдвинуты. Во флигеле полумрак, что придает всему окружающему еще более скорбный вид.
Овчаров поздоровался с Елиничем и потряс в руке пустую пивную бутылку:
— А еще найдется? — спрашивает он, окидывая флигель взглядом.
— В холодильнике, — отвечает Елинич почесывая живот.
— Ты будешь? — спрашивает меня Овчаров.
— Нет, — я мотаю головой. — Господь всемогущий, Елинич, во что ты превратил свое жилье?
— Ох уж простите, Ваше Благородие, — отвечает он мне с сарказмом. — Вы видно хотели, чтобы здесь было чисто как в Букингемском дворце. Бери пиво, и падай на кровать, или можешь подождать нас на улице.
— Не заводись ты, — пытаюсь я его успокоить. — Просто тебе стоит немного привести себя в порядок. Выглядишь чертовски скверно.
— Как я выгляжу — это мое дело. И как мне жить тоже.
Овчаров молча смотрит на нас. Он терпеть не может споров.
— Конечно ты сам волен решать, просто я за тебя волнуюсь. Ты сидишь тут как затворник и тратишь свою жизнь на упадок.
— Знаете парни, — Елинич в ярости, — Вам лучше уйти.
— Да ладно тебе, — пытается успокоить его Овчаров, но Елинич слишком пьян и уперт.
Мы переглянулись и вышли из флигеля. Несколько кварталов мы идем молча. Наконец Овчаров нарушает тишину:
— Что на тебя нашло? Зачем ты к нему пристал? Испортил весь вечер.
— Да ведь ты сам там был — настоящий свинарник, — оправдываюсь я.
— Ну а тебе какое дело? Он классный парень. Плевать хотел на все устои и правила. Сидит там, как настоящий монах.
— Да он же обычный пьяньчуга. Разве ты не видишь? Нет там никакой аскетичности. Чистая маргинальность.
— Он живет как считает нужным. А ты говоришь как сноб.
— Но ведь так жить неправильно.
— Правильно — это всего лишь беспомощное слово, — насмехается надо мной Овчаров. — Конечно же, куда лучше, как ты, спать в своей теплой постельке и пить дорогое пиво среди снобов недотеп. Ты ведь уличный котяра, так и веди себя соответственно.
— Ты просто не понимаешь.
— Да все я понимаю. Так проще. Вот только скажи мне, как ты собираешься изменить этот мир, сидя вечером на диване?
— Ну а если я буду вечно валяться пьяный, он конечно же изменится сам по себе. Мы ведь так и не сделали ничего стоящего.
— Знаешь. Просто забудь. Пойдем лучше встретимся с остальными.
Овчаров замолкает и поглядывает на меня недоверчиво.
— Но мы ведь хотели нормальной жизни. Мы ведь хотели уйти от отчаяния. Разве не так?
— Тогда, — отвечает он тихо, — Скажи мне, почему ты такой уставший и такой одинокий. Вокруг тебя уже никого нет. Лишь твоя семья, которую ты не видишь из-за своей работы. Ты ведь осуждаешь меня. Ты считаешь, что я был не прав. Тогда почему ты сейчас идешь со мной? С тем, кого решил оставить позади? — я ничего не отвечаю.
Антон Свиридов и Алина Замятина уже ждут нас в Мертвой рыбе. Они сидят за столиком у входа. Замечают нас, прерывают свой разговор и немного сдвигаются, давая нам присесть. Свиридов пьет виски. Он весел и расслаблен. На его лице отпечатана безмятежность. Замятина сидит рядом с ним. В своей чуть надменной горделивой манере, которая ее не чуть не портит, по крайней мере тогда. Овчаров к ней не ровно дышит, она знает об этом, но лишь отмахивается. Они немного пьяны, и предлагают выпить еще. И я чертовски рад их видеть, ведь на самом-то деле я по ним очень скучал, но они не могли уместиться в моей нынешней жизни.
Они сидят передо мной, молодые и еще не сломленные жизнью. В их глазах миллионы мечтаний и амбиций. В их сердцах только стремление жить и познавать. Они принимают каждое мгновение реальности, и полностью отдаются ему, не жалея себя, без остатка. И я так хочу провести этот вечер с ними, но вдруг вижу, что они мне не рады.
— Не ожидали мы тебя здесь увидеть, — говорят они в один голос.
— О чем это вы? — недоумеваю я.
— Теперь ты считаешь нас ошибкой прошлого, — говорит Замятина.
— Да, приятель, — поддерживает ее Сверидов, — Раньше, ты нравился нам больше. Ты не судил нас, а просто любил.
— Но послушайте, — мямлю я, — Ведь многое изменилось. Мы стали старше. И то, что было нормальным раньше, сейчас уже не приемлемо. Время ведь не стоит на месте, и мы должны меняться вместе с ним, иначе чем же мы тогда лучше тех, кто держится за свои устаревшие традиции и взгляды?
— Весьма жалкое оправдание, — бормочет Овчаров холодно.
— Знаешь, — вновь говорит Замятина, — Он нам нравится куда больше.
Она кивает в сторону худощавого парнишки, что не спеша идет к нам. Он одет в черные джинсы, затертые на коленях и серую куртку с капюшоном, по верх белой футболки из комиссионного магазина. Он подходит ближе, и вдруг я понимаю, что вижу себя. Но не себя настоящего, а того, кем я был раньше. Я понимаю, что лишний здесь и отхожу в сторону, наблюдая, как все трепятся, чуть ли не крича, и врубаются в эту ночь. И я просыпаюсь.
Я открыл глаза, и меня тут же ослепило яркое солнце. За окном неслись гудки клаксонов, а на ветках баньяна бурундуки вторили свои уип-уип». Кристина спала, скинув с себя одеяло. Вентилятор покачивался из стороны в сторону, раскручиваясь все быстрей. В одно мгновение все исчезло. Овчаров, Свиридов, Замятина и Мертвая рыба. И мне от чего-то стало так тоскливо и грустно, и даже мерный шум Аравийского моря не мог утешить меня. Я впервые задумался о том, как был далек от дома и своего прошлого. Я уже никогда не смогу вернуться туда. О безумная Индия, ты сожгла за мною мосты.
В пять часов утра за нами приехала машина, которая должна была доставить нас в поселение Дикое гнездо, что располагалось в Гатах, на границе со штатом Карнатака. Водитель ждал нас возле индуистского храма, и заметив, взмахнул руками так, словно мы были ему старыми приятелями.
Первые полтора часа мы ехали по живописным видам утреннего Гоа, что простирался у нас за окном, нехотя просыпаясь и лениво шагая на свои работы, зажав во рту зубные щетки, и сплевывая пасту прямо на дорогу. Водитель сидел молча. Кристина уснула на моем плече. А я просто глазел вокруг, постигая это дивное утро, которое если честно меня не особенно радовало, поскольку я был еще под влиянием ночных мыслей, что никак не оставляли меня в покое, и громоздились в моей голове, жестким комом сомнений и внутреннего конфликта.
И мне было немного стыдно, за то, что я так пристрастился к комфорту, что, даже отправившись постигать дикую природу Индии, я буду жить в безопасном комфортном домике, с ванной и чистой постелью. Под надзором и охраной проводников, словно какой-то бойскаут.
Под конец, дорога резко поднялась вверх по горному серпантину, и тогда мне стало уже не до моих мыслей, поскольку повороты сменяли друг друга без передышки, и вскоре у меня начала кружиться голова. Наконец машина остановилась у деревянных ворот, и мы уже было решили, что добрались до поселения, но водитель сказал, что нам нужно пересесть на военный внедорожник, ведь только так можно было проехать по скалистой дороге до Дикого гнезда.
Нас усадили в кузов позади водителя, на деревянные скамейки, и мы ты и дело подскакивая на них двинули вперед. В кузове не было поручней, за которые можно было бы ухватиться, и нам пришлось ехать, вцепившись в скамейки, и поджав под них ноги, чтобы не вылететь на очередном повороте. Добравшись до стойки регистрации, мы получили ключи от домика, и сразу пошли принять душ и немного поспать перед вечерней прогулкой в горы, где нам предстояло наблюдать за закатом.
В домике нас ждали чистые полотенца и кувшин с горной водой. У изголовья огромной кровати висели два светильника сделанные из сухих бревен. А противоположная стена, та что с дверью на балкон, была сделана из толстого стекла, и лежа на кровати, можно было наслаждаться прекрасным горным ущельем, которое тянулось к далекому озеру, что игриво серебрилось между трех вершин. Балкон же, нависал над обрывом, среди деревьев, на которых носились неугомонные обезьяны, к которым была так не равнодушна Кристина, готовая обнимать и любить любое встреченное нами животное. Не исключая даже змей и геконов, и прочих летящих, ползучих и бегающих.
Зайдя в домик, она тут же упала на кровать, с трудом стащив с себя одежду и обувь. Забравшись под одеяло, она сказала:
— Я думала, этот чертов серпантин меня прикончит.
— Я тоже, — отозвался я. — Нам нужно немного поспать, а потом искупаться в бассейне.
— Думаешь это поможет?
— Должно. Но в любом случае, вечером я пойду в горы.
Проснувшись ближе к вечеру, мы спустились по каменистой тропинке к столовой, где нас ждал шведский стол из местных угощений, которые оказались слишком пряными для Кристины. После ужина, мы вышли к бассейну, где нас уже ждали остальные постояльцы. Почти вся группа состояла из русских туристов, что крутились у бара. Примерно дюжина пожилых мужчин и женщин, которые вели себя слишком шумно, и в тишине диких джунглей их крики и смех можно было услышать за несколько километров. Так же, к нам присоединились четверо индийцев, два парня и две девушки. И пара молодых австралийцев.
Когда все были в сборе, на тропинке показался наш проводник — молодой индиец в зеленой рубашке с коротким рукавом, бежевых шортах и отличных кожаных ботинках с твердой подошвой, что звонко цокала на камнях. Шагал он быстро, чуть подпрыгивая, все цокая и цокая, словно горный козел. Кришна, так его звали, был коренным жителем этих мест. Он был худощавым, поджарым и рослым, и сильно отличался от индийцев, что жили на равнинах. Убедившись, что все на месте, Кришна повел нас вверх по узкой тропе, на полтора километра, прямо к вершине, с которой мы должны были наблюдать закат. Сперва он шел быстро, не сбавляя темп даже там, где на тропе лежали большие валуны, через которые нам приходилось перелазить. Вскоре половина группы начала задыхаться и просили немного сбавить темп, поэтому мы чуть замедлились. Признаться честно, тропа не казалась мне сложной, да и мало отличалась от тех, по которым я гулял в детстве со Сверидовым, Рыкуновым и Елиничем, когда от нечего делать мы уходили в лес на весь день. И в какой-то момент мне даже показалось, что Кришна то и дело оглядывался на меня, чтобы узнать, не выдохся ли еще этот бледнолицый. И это придавало мне азарта. Если он лихо заскакивал на валун, я делал тоже самое, показывая, что такой мелочью меня не удивить. Постепенно, наша прогулка начала все больше походить на гонку, и тогда люди вновь начали просить сбавить темп, а часть и вовсе осталась сидеть позади на камнях.
Примерно на пол пути мы сделали небольшой привал, чтобы попить воды, и вскоре двинулись дальше. Но большинство уже выбились из сил, что для меня и Кристины было весьма странно, ведь хоть она и не привыкла к пешим прогулкам, все же держала себя в прекрасной форме. Да и прошли мы не больше километра. Но потом я заметил, что наши соотечественники прихватили с собой бутылку рома, и тогда все стало ясно. Лишь через пол часа мы двинулись дальше, и нам пришлось нагонять время, потраченное на привал, чтобы успеть вернуться в лагерь до темноты, ведь ночью, эти места были весьма опасны. Да к тому же, темнота здесь была такой густой, что даже с фонарем было трудно разглядеть тропу. Мы шли торопясь. Из джунглей мы уже давно вышли, и отстающих и слишком усталых Кришна оставил сидеть прямо на тропе, чтобы подобрать их на обратном пути. Когда мы в очередной раз остановились, и Кришна в очередной раз пересчитал людей, он вдруг сказал на чистом английском, что был так странен для жителя глухой горной деревни:
— Мы сейчас на высоте тысяча двести метров.
Я сперва решил, что он просто сообщает информацию туристам, но обернувшись увидел, что возле нас были лишь австралийцы, да и те были слишком увлечены съемкой на мобильные телефоны, да Кристина, что стояла чуть выше нас, вглядываясь куда-то в даль.
— А какова самая высокая точка? — спросил я, оглядываясь по сторонам.
— Тысяча шестьсот метров, — ответил Кришна. — Вон та вершина, что справа от нас. Мы сейчас между трех штатов. Там Гоа, — Кришна указал на тропу, по которой мы поднимались вверх. — Там, — он указал в обратном направлении, — Каранатака. А слева от нас Махараштра.
— Так странно, — заметил я. — Тысяча пятьсот метров, кажется не так уж и много для гор, а взглянешь вниз, дыхание перехватывает.
— Это еще не самые крутые склоны, — заверил меня Кришна, — Завтра пойдем к водопаду. Там будут по-настоящему крутые скалы.
— Далеко это?
Поделиться книгой: