Помоги проекту - поделись книгой:
Сигиберт скакал вдоль рядов воинов, выстроившихся для битвы. Снова, как и в прошлый раз, в Тюрингию вторглись авары, запылали деревни и небольшие города. Пошли в рабство женщины и мужчины, умирали от голода брошенные дети, а старики гибли под ударами булав и мечей, как существа бесполезные. Королю, который так и не успел насладиться семейным счастьем, снова пришлось идти в поход. Со всех концов страны тянулось ополчение франков, пришли алеманы, бавары, тюринги, и даже несколько отрядов данников-саксов, до безумия смелых в бою. Они пришли сюда, чтобы почтить битвой бога войны Циу.
Огромное войско смог собрать Сигиберт, ведь его слава полководца бежала впереди него. Тысячи воинов пришли со всего королевства. В центре, как и всегда, стояла его личная дружина, две тысячи здоровяков, одетых в кольчуги и шлемы, с длинными мечами и круглыми щитами. Краса и гордость его земли, они стояли в строю, как скалы, создавая непроницаемую стену из щитов. Сотня самых знатных воинов на конях окружала короля. Остальные были ополчением германцев, вооруженным кто как. Крестьянские сотни[52] выставили положенное число бойцов, которых привели графы. Они расположились по бокам от воинов дружины. На флангах же стояли отряды пришлых германских племен, вооруженные, чем попало, копьями и топорами, по большей части. Редко кто из них имел даже кожаный нагрудник, а уж кольчуга и вовсе была редкостью невероятной.
Сигиберт видел переправу врага, разведчики показали ему мост через реку, связанный из отдельных плотов. По нему и прошла конница, которая сейчас собиралась в строй напротив его войска. Что-то не давало покоя королю, и он искал ответ на свой вопрос. Ведь это могло быть очень важным в предстоящей битве. Точно! Кони! Кони были непривычно высокие и крепкие. Таких могла позволить себе только знать у германцев. Рабочие лошадки были мелкие и всадника долго нести не могли. Тут же перед Сигибертом гарцевало просто несметное богатство. Тысячи рослых боевых коней, любой из которых был впору графу. Всадники были в плотных кафтанах и валяных шапках. Впрочем, изредка мелькали воины в пластинчатой броне и металлических шлемах. Но, таких было очень мало. Вооружены кочевники были короткими луками, на которые уже натянули тетиву. Полуголых вендов, как в прошлый раз, видно не было. Сегодня Сигиберт не полезет в бой в первых рядах, он выждет, и нанесет удар своей конницей тогда, когда это будет нужно. Всадники аваров нападать не спешили, и это тоже было удивительно.
Но война есть война, надо действовать, а не гадать. Король подал сигнал, и пехота пошла вперед, плотно сомкнув щиты. Передние ряды привычно приготовили ангоны, примериваясь к расстоянию, на которое долетит дротик. Эту тактику франки беззастенчиво украли у римлян, но те давно упокоились, а потому против воровства не возражали. Несколько тысяч ангонов, брошенных умелой рукой, могли разрушить любой строй, но тут не задалось с самого начала. Конница вместо того, чтобы покорно умирать, пронзенная длинным железным наконечником, издевательски обстреливала пехоту с безопасного расстояния навесом. Строй останавливался и закрывался щитами, напоминая огромные разноцветные грибы. Урон был не слишком большим, и то, по большей части среди диких лесных племен. Даже простой щит, плетёный из лозы, был тут почти у всех. Одоспешенной пехоте этот смертоносный ливень был не особенно страшен. И все же острые жала находили свои цели, и то один, то другой воин выходил из боя, хромая на пронзенную ногу. Несчастные же, что пришли сюда с одним копьем, падали десятками, как скошенная трава. Шансов у них не было никаких. Кочевники нечасто тратили железо на наконечники стрел. Те все больше были костяными.
Чтобы кинуть тяжелый ангон, франкам нужно было подойти к врагу на двадцать шагов, а всадники аваров устроили круговорот перед пехотой, поливая ее стрелами на всем скаку. Стрелы летели густо, и даже королевские дружинники то и дело ловили стрелу в лицо или шею. Что-то нужно было делать. Сигиберт дал сигнал, и франки с ревом побежали вперед, прямо на ненавистных кочевников. Тучей полетели дротики, и всадники посыпались с коней, пронзенные железным наконечником. Даже доспех не всегда помогал против тяжелого копья. Дротик мог ударить под пластину, и воин валился на землю, чтобы быть затоптанным копытами. Бедные животные тоже понесли потери, и раненые кони лежали на земле, жалобно всхлипывая. Всадники развернули коней и поскакали назад, почти не вступая в схватку. Германцы с криками неслись за ними, полностью сломав строй, и превратившись в толпу бегущих с оружием мужиков. Шагов через триста на флангах словно из ниоткуда появились сотни вендов, которые начали обстреливать войско короля. Они лежали там все это время, укрытые хворостом и травой, и ждали своего часа. Дождем полетели дротики, и десятки германцев были скошены этим убийственным ливнем. Часть воинов развернулась, и, попытавшись создать подобие строя, начала наступление на нового противника. Сигиберт со своего коня бессильно смотрел, как битва превращается в хаос, но ничего поделать с этим не мог. Венды забрасывали его пехоту дротиками, но в ближний бой не вступали, уходя в стороны. Воины, который бросились за ними, растянули фронт, и он опасно истончился. На поле боя творилось что-то невероятное. Фланги погнались за вендами, которые огрызались тысячами костяных жал. Центр в каком-то безумии пытался достать конных лучников, которые, словно играя, то подпускали их поближе, то снова уходили от боя. Строй рассыпался, и Сигиберт понял, что это конец. Его догадка подтвердилась, когда легкая конница схлынула в стороны, а на его дружину понеслась полутысяча закованных в пластинчатый доспех всадников, которые уже опускали длинные копья с флажком на конце. Даже кони несли броню, имея железный налобник и нагрудник. Стальная лава кавалерии разметала его пехоту, которой просто нечего было ей противопоставить. Пеший воин вне строя — не противник для тяжелой конницы. На поле началось форменное избиение. Всадники аваров потянули из ножен мечи, заточенные с одной стороны, и, упираясь в железные стремена, с оттяжкой рубили воинов короля. Сигиберт поднял руку, и его личный отряд ударил в гущу вражеских воинов. Франки бились отчаянно, и не один десяток аваров упал в траву под копыта коней, зарубленные лучшими бойцами Австразии. Но силы были не равны, и молодецкий удар палицей по шлему погрузил Сигиберта в спасительную темноту. Он не увидел, как гибли вокруг его товарищи.
Король очнулся от того, что на него самым беспардонным образом лили воду из ведра. Воин с раскосыми глазами радостно лопотал что-то, показывая всем своим видом, что уцелевший Сигиберт делает его самым счастливым человеком на свете. Видно, поняли, кто я, с досадой подумал король. Его подхватили под руки два дюжих воина и поставили на ослабевшие ноги. Воин-германец, лангобард, судя по длинной расчесанной бороде, обратился к нему на латыни.
— Король Сигиберт, великий каган ждет тебя.
Сигиберт смолчал. Он еще никогда не попадал в плен, и это унижение нельзя было описать словами. Его, опытного полководца, разбили, как несмышленого мальчишку. Венды еще эти полуголые. Какое-то дурацкое слово крутилось у него в голове. Ему же Венанций что-то такое рассказывал … Вспомнил! Пельтасты! Быстроногие метатели дротиков у древних греков, которые смогли разбить непобедимую до тех пор спартанскую фалангу. Пельтастов так ценили, что им даже платили больше, чем тяжелым гоплитам. Теперь Сигиберт понял, почему. Урон от дротиков славян был страшным. Вендов легко разбить в правильном строю, да только они обычно от такого боя уклоняются. Сколько раз тюринги сталкивались с ними в лесах на востоке, одни беды от этих дикарей. Только из засад и воюют. То дротик прилетит, то стрела-срезень, дерьмом обмазанная. Застрянет широкий наконечник между ребер, и отважный боец на глазах кровью истекает. Да еще и гноится потом все месяцами. Тьфу! Как с ними воевать, если они у тебя воинов на марше бьют из-за кустов, как куропаток? Но венды — это не беда. Неприятно, но вовсе не страшно. А вот всадники, подобные имперским катафрактам, стали неприятным сюрпризом. Король и подумать не мог, что у кочевого полудикого племени столько денег есть, чтобы такое количество воинов на добрых коней посадить и в железо их одеть. Он себе такое точно позволить не может. Он же не император. Франки от веку в пешем строю воюют, и в том им равных нет. Но сегодня его воинов тяжелая конница растоптала играючи, как малых детей. Что-то придумывать нужно, иначе разорят всю его страну набегами.
Большой шатер кагана не поражал роскошью. Повелитель народа авар был настоящим воином, и излишеств в походе себе не позволял. Сигиберта поставили перед ним, и король приготовился к худшему. Переводчик-лангобард стоял чуть в стороне.
— Мой друг! — плоское лицо с раскосыми глазами расплылось в улыбке. — Я рад, что ты остался жив в этой битве.
— Я не друг тебе, я твой пленник, — выговорил Сигиберт сквозь головную боль.
— Сегодня пленник, а завтра друг, — поправил его каган. — Присаживайся.
Они сели на войлочные подушки, а молчаливые слуги поставили перед ними подносы с мясом и зеленью.
— Что с моими людьми? — спросил Сигиберт кагана, глядя в его раскосые глаза. Он видел, что лишь губы врага были растянуты в улыбке, в глазах же не было и тени дружелюбия. В них был лед. К мясу король не притронулся.
— Все, кто остался жив, в этом лагере. С ними обращаются, как подобает. Их накормили.
— Я их выкуплю, — заявил Сигиберт.
— Отличная мысль, — восхитился каган. — А ведь я как раз хотел это обсудить. Только хотел начать с тебя. Себя самого, король, ты выкупать собираешься?
— Только после того, как отсюда уйдет мой последний воин, — упрямо заявил Сигиберт.
— Вот видишь, я не ошибся, когда назвал тебя другом. Ты настоящий вождь. Мы обсудим выкуп. И за твоих воинов, и за тебя самого, и за твои города.
— Ты еще не взял мои города, — сказал Сигиберт.
— Но я их возьму!
— Не возьмешь, — упрямо сказал король. — Мои братья скоро все узнают, и соберут свои армии. Ты увидишь больше ста тысяч воинов перед собой. И из-за каждого дерева в твоих воинов будут лететь стрелы. Твоих коней будут калечить, а всю еду вывезут за стены крепостей. А скоро зима. Что ты будешь делать?
Каган задумался. Его народ бы еще слаб, всего двадцать тысяч всадников он мог посадить на коня. И только малая часть из них несла полный доспех. Остальные были конными лучниками.
— Я разобью вас в поле, — уверенно сказал каган.
— Больше мы на твои уловки не поддадимся, — уверил его Сигиберт. — Ты считаешь, что сможешь заманивать нас ложным отступлением раз за разом? Мы воины, каган. Мы поняли, как ты воюешь. Ты увидишь засады в лесу, твои кони будут попадать в ловчие ямы, а бой будет там, где твоя кавалерия не сможет взять разгон. Ты знаешь, что такое римская трибола[53], каган? После нее все твои кони станут хромыми, и пойдут на мясо. Приходи в нашу землю, и твой народ перестанет существовать.
— Попробуй баранину, король, — взмахнул рукой каган. — Это нежнейший ягненок, специально для тебя приготовили. Не дело за богатым столом опускаться до угроз. Я уже сказал, что вижу в тебе друга.
Разговор прекратился сам по себе, и Сигиберт попросил отпустить его. Аппетита не было, а голова после удара болела нещадно. Каган задумчиво вертел в руках кубок, наполовину наполненный вином. Рядом сидел его старший сын, Баян-младший, и почтительно ждал, когда можно будет задать вопрос. Отец выразительно осмотрел на него, и наследник, наконец, спросил.
— Скажи, отец, почему ты так дружелюбен с ним? Мы же разбили его. Если содрать с него кожу и послать братьям, то это устрашит их.
— Ты не понимаешь, сын, — с досадой сказал каган. — Тут много причин. Первая, и главная — этот король хотел идти в поход на Италию, и император заплатил нам, чтобы мы сорвали этот поход. Император мечтает, чтобы мы убили его. Но тогда рядом с нами будет жить смертельный враг, который не даст нам покоя. Поэтому этот король нужен нам живым. Второе, если мы сдерем с него кожу, то выкупа уже не получим, а это большие деньги. Третье, на Италию мы пошлем этих длиннобородых германцев, лангобардов, а сами займем их земли. Франки не станут нам в этом мешать, они еще долго будут зализывать раны. И последнее, он сказал правду. Двадцать тысяч всадников не смогут покорить многолюдную землю. Мы потеряем тысячи воинов и коней. У нас есть более важная цель, сын, и куда более богатая.
— Империя! — сказал сын.
— Да, Империя! — ответил каган, пригубив кубок.
Глава 10
— Сигиберт! — рыдающая королева повисла на шее мужа, вернувшегося из плена. — Ты вернулся! Я за эти месяцы чуть с ума не сошла.
— Бруна! — он целовал ее закрытые глаза, из которых слезы текли ручьем. — Но как ты смогла так быстро собрать столько денег? Южные города не успели бы привезти их.
— Я отдала все, что у меня было, — призналась королева. — И заняла остальное у иудеев под проценты.
— Это скверно, — поморщился Сигиберт. — Ростовщики разденут нас до нитки.
— Так было нужно, — уверенно посмотрела ему в глаза Брунгильда. — Ты должен быть здесь, а золото у нас еще будет.
— Хильперик не пытался воспользоваться моим пленом? — задал он самый волнующий вопрос. — Этот негодяй мог начать наступление, пользуясь нашей слабостью.
— Я послала гонцов к твоим братьям, и они пригрозили ему войной, если он что-то такое задумает, — ответила ему жена.
— Ты умница, — серьезно сказал он ей. — Я рад, что не ошибся в тебе. Рассказывай, что тут происходило.
Брунгильда начала свой длинный рассказ, начиная от того злосчастного дня, когда разрозненные отряды разбитого войска потянулись домой. Как выяснилось, хрупкая королева оказалась даже лучшим правителем, чем ее суровый муж. Хильперик сидел в своих лесах и не высовывался, на границах был мир, а графы безобразничали не более, чем обычно. Брунгильда, которую с недавних пор епископы готовы были носить на руках, действовала через служителей церкви, и крепко держала королевство в своем кулачке. Казначей смотрел на нее взглядом преданной дворняги, и в этом взгляде читался затаенный ужас. Королева оказалась не только красивой, но и крайне неглупой, а потому небольшие шалости с королевскими деньгами, которые казначей себе иногда позволял, пришлось прекратить. Брунгильда вызвала его как-то во время обеда и заявила, что до нее доходят слухи о его богатстве. Она не хотела бы выяснять размеры этого самого богатства и его источники, но, если узнает, что почтенный Харегизел из королевского добра взял себе хотя бы курицу, то велит повесить его прямо перед своими окнами. Для услаждения взора.
Все это было сказано абсолютно серьезным тоном, а сама королева при этом даже не соизволила прервать трапезу. Уважаемый казначей потом невзначай проверил штаны. Он не был уверен в их сухости.
Рассказ подходил к концу, и Сигиберт не выдержал.
— Моя дорогая жена! После того, что я сейчас услышал, мне начинает казаться, что я лучше всего правлю королевством, когда нахожусь в плену.
— Это не так, мой король, — скромно потупила глаза Брунгильда. — Я всего лишь слабая женщина, которая очень соскучилась по своему мужу. Кстати, я уже говорила, что я соскучилась? Нет? Так вот, я соскучилась.
Сигиберт впился поцелуем в ее губы, и на руках понес жену в спальню.
Король Хариберт умер. Сорок семь лет, как никак, не мальчик совсем. Многие и до его лет не доживают. Королева Теодогильда не растерялась. Кто она после его смерти? Да никто, ее же теперь любой обидеть может. Наследника у Хариберта нет, а значит, его города и земли родные братья поделят. А у нее, королевы, из своего собственного только поместье небольшое. Что ей то поместье? Она уже привыкла на широкую ногу жить, и в деревню нипочем не поедет. Сидеть в глуши, и смерти от старости ждать? Или за графа какого замуж пойти? Да ни за что! Она королева, и этим все сказано. Первым делом Теодогильда казну прибрала, точнее, самое ценное из нее. Так оно надежнее будет. Потом попросила мужниного секретаря письмо составить королю Гунтрамну. Бери, мол, меня замуж, а я тебе за это богатство великое отдам, что после смерти мужа сокрыла. План был безупречен, и Теодогильда была собою очень довольна. Король Бургундии, как и водилось в их роду, с очередной служанкой сошелся. Но ведь она же королева, ничем этой ненавистной готской зазнайки не хуже. Всего-то через месяц ответ пришел от короля. Приезжай, мол, ко мне, разлюбезная Теодогильда, будешь мне законной супругой. Возьму я тебя за себя тем же обычаем, как мой отец Хлотарь после покойного брата Хлодомира жену взял. А служанку ту я в деревню отошлю, гусей пасти. И казну не забудь, с харибертовой казной наша семейная жизнь самыми яркими красками заиграет. В общем, так он ей будущую жизнь расписал, что королева собираться бросилась, едва ей то самое письмо зачитали.
Десяток повозок шел из Парижа в сторону Шалона-на-Соне, где была столица Гунтрамна. Двадцать всадников король прислал, чтобы его нареченную никто не обидел в пути. А Теодогильда деньки считала, когда же, наконец, она в Бургундию попадет. Женщина она молодая, собой красивая, а значит, еще одного короля охмурить сможет. А ежели наследника родит, то до конца своих дней будет, как сыр в масле кататься. Вот такой вот незатейливый план, который с разной степенью успеха пытаются реализовать женщины во все времена.
Земли, где они ехали, не знали войны много лет. Многочисленные деревеньки и виллы шли одна за другой, а селяне бесстрашно смотрели на воинов, не ожидая от них никакой беды. Тяжкая длань франков защитила эту землю от набегов и разорения, и она процветала. Сейчас, в начале зимы, подмерзшая земля хорошо держала тяжесть возов. Еще пару месяцев назад колеса увязли бы в густой тягучей грязи, в которую превращались дороги после осенних дождей. Было холодно, и пронизывающий ветер выдувал остатки тепла из людских тел. И даже королева, которая куталась в драгоценные меха, держала разогретую жаровню в своей повозке. Она молила Бога, чтобы он позволил ей доехать до столицы Гунтрамна без приключений, и он вроде бы услышал ее мольбы. Эта зима не шла ни в какое сравнение с тем, что было в прошлом году, когда реки промерзали до дна, а ослабевшие от холода и голода лоси выходили к человеческому жилью и равнодушно принимали смерть. Птицы умирали на лету, и падали на землю куском льда. Скота в тот год погибло просто неисчислимое множество. Но сейчас господь на ее стороне, и вот уже через неделю она была в бургундских землях, недалеко от Орлеана, бывшей столицы южных земель.
На королевской вилле ее ждали. Патриций Цельс церемонно раскланялся с ней, и с галльским красноречием наделал множество комплиментов ее красоте. Теодогильда даже смутилась. Ее муж, хоть и был грамотен, и даже что-то читал иногда, вводя ее в оторопь, но такого себе никогда не позволял. Он был настоящим франком, а значит, пустые речи редко покидали его уста. Ей приготовили баню, и она провела там целый вечер, смывая с себя всю усталость недельного пути. Все-таки горячая вода — это такое блаженство. Выйдя оттуда, она с изумлением увидела бледные лица слуг, сидевших с затравленным видом.
— Что случилось? — спросила королева, пребывающая в прекрасном настроении.
— Госпожа, наши повозки погнали куда-то, — запинаясь сказал старый слуга. — Только вашу оставили.
— Как это? — раскрыла рот королева. — Кто разрешил?
— Патриций Цельс распорядился. Половина воинов с теми повозками ушла, — продолжил слуга.
В голове Теодогильды забил набат.
— Патриция позовите, — взвизгнула она. — Живо!
Цельс пришел через пару минут, не сменив на лице благодушной улыбки, которая, казалось, прилипла к нему.
— Ты что это творишь? — заорала на него королева, забывшая о своем достоинстве. Сейчас это была просто баба, которую нагло обворовали средь бела дня.
— А что я творю? — непритворно удивился патриций. — Казну вывожу в столицу.
— Да как ты посмел? Без моего разрешения! Я все королю расскажу! Не дай бог там хоть денарий пропадет! — королева срывалась на неприличный визг.
— Ничего не пропадет, — уверил ее Цельс. — Все до последнего нуммия в целости доедет. А вот ты королю ничего не скажешь.
— Почему это? — с тупым удивлением на лице спросила Теодогильда. — Обязательно скажу, и не надейся!
— Ты его не увидишь, — Цельс откровенно потешался над простушкой.
— Так он меня в жены берет, — королева рухнула на скамью, потому что ноги не держали ее больше. — Он же мне письмо написал.
— Ну, написал, — не стал упираться Цельс. — Если быть точным, то написал я, но он его читал. Ты, дура деревенская, отсюда в монастырь поедешь. Грехи замаливать.
— В ка… какой еще монастырь? — прохрипела королева, выпучив глаза.
— В Арелате есть хороший монастырь, — любезно пояснил ей Цельс. — Там тепло, солнышко светит, летом с моря приятный ветерок дует. Тебе там понравится.
— Что за Арелат? Я даже не знаю, где это! — Теодогильда была раздавлена.
— Город это на самом юге, — продолжил пояснения Цельс. — Прямо на берегу моря. Там хорошие места, и в том монастыре тебя уже ждут.
— Но я не хочу в монастырь, — зарыдала королева.
— Да тебя, глупая баба, и не спрашивает никто, — уверил ее патриций, которого вся эта ситуация неимоверно веселила. — Король сказал свою волю, и ты туда поедешь. А будешь кобениться, свяжем.
— Но он же обещал, что в жены возьмет, — потрясенно сказала Теодогильда, на собственной шкуре познав всю глубину народной мудрости, которая звучала как «Обещать, не значит жениться».
— Вот до чего же ты все-таки глупа, удивительно даже, — сплюнул Цельс. — Неужели ты думаешь, что можешь короля купить, как девку гулящую? Да как тебе такое в голову могло прийти? И чем купить? Золотом его же брата, которое по праву наследства и так его? Да ты совсем разум потеряла? Хотя нет, ты его никогда и не имела вовсе. Отдыхай сегодня, завтра с рассветом в Арелат поедешь.
— Сколько же ехать туда? — обреченно спросила Теодогильда.
— Если господь будет милостив к тебе, и ты в снегах не сгинешь, то за месяц доберешься, — пожал плечами Цельс. — И я тебя сразу предупреждаю. Начнешь дурить, сгниешь в келье, что размером меньше, чем твоя толстая задница. Ты меня хорошо поняла, корова дурная?
— Помоги мне святой Мартин, пропала я, — с тоской прошептала Теодогильда. Она еще не знала, что ее несчастья только начинаются.
Счастливая Фредегонда смотрела на огонь в очаге, который с веселым треском пожирал сухие дубовые дрова. Дым уходил в дыру под крышей, а нагретые камни распространяли вокруг себя приятное тепло. Бывшая служанка давно уже не работала, и имела свою собственную прислугу, к которой относилась вполне снисходительно, помня, кем была еще недавно сама. Она сидела на ложе, поджав ноги, и закутавшись в меховое одеяло. Фредегонда внимательно рассматривала свои ногти, и была довольна увиденным. Они были чистые и ровные. Правда, пальчики у нее не такие нежные, как у восточной королевы, но это дело наживное. Таскать воду и чистить репу она больше не собирается. Она родила королю сына и теперь любовалась, как ее отрада, ее малыш, Хлодоберт, топал пяточками по полу, пытаясь схватить кота. Несчастное животное лениво уклонялось от чести быть пойманным юным принцем. Кот хотел поспать неподалеку от очага, а не быть оттасканным за хвост, но мальчишка был неугомонным, и спокойствие коту в ближайшее время не грозило. Сын стал счастьем для Фредегонды, и это единственное, что ее сейчас радовало. Хильперик весь прошлый год вел бесконечные переговоры с готами, чтобы заполучить в жены старшую сестру той высокомерной зазнайки, и в этом своем желании он уже потерял всякую меру и здравый смысл. Король Атанагильд об его посла Приска только что ноги не вытирал, в лицо заявляя, что за распутника и неудачника он свою дочь не отдаст. Но посол имел самые жесткие вводные, а потому из Толедо не уезжал почти год. Все изменилось, когда умер король Хариберт, а Хильперик выторговал себе Гасконь и Беарн, став ближайшим соседом вестготского короля. Это все изменило. Престарелого Атанагильда уже не так сильно смущало распутство Хильперика, он готов был удовлетвориться удалением наложниц. Он уже не требовал, чтобы король принял арианство (тогда он просто не знал, как отделаться от настырного франка), и дал согласие на переход принцессы в православие. Камнем преткновения стали, как всегда, деньги. Точнее, земли, как несравнимо более ценный актив. Король потребовал передать своей дочери в качестве «утреннего дара» почти треть страны, весь юг, полученный Хильпериком после смерти старшего брата. А это значит, что если принцесса умрет, то они переходят к королю вестготов, как наследнику. Ну, а если Хильперик решит прогнать жену, то она станет неплохо обеспеченной дамой. Условие было совершенно безумным, но Хильперик принял и его. Он был просто одержим в своей зависти к брату.
Надменная испанка Галесвинта прибыла в Суассон на прошлой неделе, и первым ее распоряжением было выгнать из города всех наложниц короля. Фредегонда понимала, что это неизбежно, а потому уехала заблаговременно, выторговав себе и сыну виллу недалеко от столицы. Она прекрасно знала, что никуда от нее король не денется, и выбрала местечко поближе, всего в часе ходьбы от города. Тут ей было спокойно, и сведения о том, что происходит в доме короля, она получала исправно.
А там было очень весело. Готская принцесса, попав в промозглую и слякотную глушь, немедленно простудилась, что не улучшило ее настроения, и без того скверного. Она не хотела ехать сюда, но отец не внял ее мольбам. Ему нужно было спокойствие на северной границе, и оно того стоило. А дочь? Дочь потерпит. Господь терпел, и нам велел.
Галесвинта освоилась в Суассоне довольно быстро. Скандал шел за скандалом, каприз за капризом. Прислуга металась с выпученными глазами, не зная, как угодить требовательной госпоже. Король же покорно терпел все ее выходки, обрадованный размером приданного, что она привезла с собой. Он просто влюбился в свою новую жену, пересчитав все, что получил от нее.
Хлопнула дверь, и кто-то начал отряхивать ноги от налипшей грязи. Хильперик приехал, с удовлетворением подумала Фредегонда. Накушался семейного счастья. То ли еще будет! Уж она-то об этом позаботится. Фредегонда, предоставленная сама себе целыми днями, напрягала весь свой недюжинный ум, придумывая одну пакость за другой, и не видела для себя большой опасности от того, что сейчас происходит. Любую ситуацию, которая может произойти, она развернет себе на пользу.
— Мой лев! — кинулась она на шею Хильперику. — Я уже подумала, что ты забыл меня. Говорят, испанки очень страстные. Это правда?
— Врут! — сказал, словно сплюнул король, снимая толстый плащ, подбитый мехом. Золотая фибула на плече была сделана в виде цветов и стоила, как небольшая деревня. — Испанки — истеричные твари, которые при этом еще и в постели ведут себя, как бревно. Бревно может умереть? Не может? Жаль, потому что мертвое бревно в постели было бы лучше. В жизни своей не встречал бабы отвратнее.
— Ну что ж, любимый, — сказала, опустив глаза в пол наложница. — Вы теперь повенчаны, видно, это испытание сниспослано тебе от господа. За грехи твои.
— Я столько не нагрешил, — Хильперика передернуло. — Нет, ну до чего противная стерва! Представляешь, она при всех отхлестала по щекам служанку, когда та ее случайно облила водой.
— Да неужели! — всплеснула руками Фредегонда, которая прекрасно знала об этой истории. Ведь она сама той служанке и заплатила. — Ну, она же настоящая королева! Ей можно.
— Ну, не знаю, — хмуро сказал Хильперик. — У меня в доме раньше куда спокойнее было. Теперь же там только крики, истерики и плач. Я и так с ума схожу, а еще эта дура служанок колотит.
— Любимый, но ты же сам в прошлом месяце велел тому старосте глаза выколоть, забыл? А она же всего-то по щекам какой-то дворовой девке надавала.
— Я ему за дело глаза выколол, — сварливо сказал Хильперик, разматывая ленты на ногах, и снимая плотные чулки. — Он мой приказ вовремя не выполнил. А я такое не терплю, ты же знаешь. Зато в той сотне у меня теперь полный порядок. А в доме беспорядок! Понимаешь разницу?
— Понимаю, мой лев! Иди, я тебя обниму! Ты не представляешь, как я по тебе скучала, — с милой улыбкой сказала Фредегонда. — Берта! Забери маленького короля!
Служанка забежала в комнату, ойкнула, увидев Хильперика, и подхватила принца Хлодоберта. Малыш отчаянно тянул руки к коту, который обреченно забился под ложе. Он уже потерял надежду поспать в тепле и уюте, потому что на ложе кто-то шумно завозился и заохал. Однако, принца не было, и кот снова перебрался поближе к очагу. Мягкое тепло от камней привело его в состояние полнейшего блаженства. Кот был опытный, он знал точно, что если хозяйка начинает так стонать и кричать, то это надолго.
Глава 11
Поделиться книгой: