Помоги проекту - поделись книгой:
Мастер был хмур:
— Неужели вы газет не читаете?
— Читают, читают, — щебетала Наташа, стараясь примирить спорящие стороны и с возрастающим любопытством рассматривая мастера.
А он, приободренный женской поддержкой, продолжал:
— В газетах черным по белому пишется: ядерной войны быть не должно. Она самоубийственна для человечества. В ней не будет ни победителей, ни побежденных. — Он повернулся к Сергею: — Ведь так?
— Так, — согласился Касатов. — И какой же из этого следует вывод?
— Элементарный, — снисходительно улыбнулся мастер. — Мы живем в такое время, когда буквально на глазах девальвируют профессии военных. Когда их, не буду возражать, нелегкий ратный труд становится, извините за прямоту, просто ненужным. Отсюда-то и складывается наше отношение к вам, военным. Посудите сами. Если бессмысленна любая атомная война, то бессмысленна и любая военная профессия. В том числе, не обессудьте, и ваша — военных летчиков, если не ошибаюсь. Это же арифметика. Элементарная логика. Не правда ли?
— Нет, — спокойно возразил Сергей, играя в руках лампой от телевизора. — Согласиться с вами нельзя. Есть логика и Логика. Элементарная и диалектическая. Вы предпочитаете первую, я же — вторую.
— Какая разница? — усмехнулся мастер, потянувшись к лампе.
— Принципиальная, — не отдал лампу Сергей. — Смысл нашей службы в том и состоит, чтобы не допустить никакой войны. Никакой! И никогда! Это, думаю, как вы говорите, и ежу должно быть ясно. Как, впрочем, ясно и вот это. — Он повернулся к Виктору: — Лови! — И бросил, словно теннисный мяч, злополучную лампу: — Как ты думаешь, старина, сколько «четвертаков» может стоить такая стекляшка?
Виктор поймал лампу, изучил ее на свет и кинул в мусорное ведро.
— Не больше рубля.
— Вот вам, маэстро, карбованец за целую и не сгоревшую лампу, — протянул Сергей рубль. — Да, да, именно за ту, что лежит в вашем фирменном кейсе… Не смущайтесь, смелее… Спасибо!
Ясиновский взял из рук Сергея новую лампу и вставил в телевизор. Включил его и обратился к растерянной, ничего не понимающей Наташе.
— Все логично, Натали. Ты была права. Для танца живота нужен, как минимум, живот, а не голова. Живота у меня пока нет. Может, правда, потом и появится, — он выразительно посмотрел на мастера, — как у некоторых умельцев нашей замечательной службы быта…
— Как можно так, Виктор! — протестующе всплеснула руками Наташа. — Что за мальчишество? Вы уж извините его, уважаемый Владимир Аристархович.
— Извиняю, разумеется, — быстро отозвался мастер, пятясь к двери. — Пустяки. И на старуху бывает проруха. Ну, а я, стало быть…
— Задержитесь на секунду, — попросил его Сергей. — Мы еще не закончили разговор относительно маленькой, но важной детали…
— Работает! — ахнул Николай Николаевич. — Наташенька, смотри, телевизор заработал… А мастер, где же он?
За ним захлопнулась дверь. И только забытая им отвертка свидетельствовала о том, что он тут был.
Оживший телевизор бойко устами диктора возвестил: «Московское время двадцать часов тридцать минут. Начинаем…»
— А мы, к сожалению, должны заканчивать свой неожиданный визит, — поднялся из-за стола Сергей, так и не пригубив ни разу чашку с чаем. — До свидания, дорогой Николай Николаевич. Берегите себя. И не стесняйтесь. Звоните моей маме. Она, я знаю, давно ждет вашего звонка… А ты, Наташа, — он замялся, подыскивая нужные слова, но так и не нашел их, разволновавшись, махнул рукой: — Жаль, не получился у нас разговор. Не сказал самого главного. Но ты, уверен, знаешь, о чем я. Я все понимаю, Наташа. Сердцу, как говорят, не прикажешь. Но об одном очень прошу: не ошибись в выборе спутника в жизни. И… И вспоминай нас хоть иногда…
Она проводила друзей до лифта. Тихим, потускневшим голосом попросила:
— Напишите, как вы устроились там, в Кара-Там…
Напишет. Не сможет не написать ей Сергей. Как не смог не положить в чемодан ее фотокарточки.
Поезд, отгромыхав на стрелках, счел ниже своего «фирменного достоинства» останавливаться у разморенного зноем кишлака. Промелькнул пестрый базарчик с огромными, как подвесные топливные баки на «мигарях», желтыми дынями, ведрами красных яблок, пузатыми банками кумыса… Все — мимо! Три невозмутимых верблюда, возлежащие у последней саманной мазанки, даже не повернули головы к грохочущему скорому, неторопливо жевали жвачку и думали о чем-то вечном. И снова — пески, пески, пески…
Щелкнула дверь соседнего купе, с трудом пропустив в коридор мужчину — настолько он был широкоплеч. В общем-то высокий, одетый в синий спортивный костюм, он казался приземистым из-за могучей косой сажени в плечах.
«Ну и квадрат! — подумал Сергей. — Штангист, что ли?» — И подошел к нему с сигаретой:
— Не найдется ли, простите, спичек?
«Квадрат» протянул руку в купе, снял с вешалки китель. Мелькнули голубые погоны с двумя просветами и майорской звездой. В лучах солнца ало вспыхнул орден Красной Звезды и знак военного летчика первого класса.
Сергей не мог скрыть удивления:
— И это все ваше?
— Так точно, товарищ лейтенант, — улыбнулся «квадрат», чиркнув спичками. — Прикуривайте. И топайте в тамбур. Между прочим. — Он дружески положил руку на плечо Сергея, аккуратно поправил лейтенантские звездочки на погоне: — Вот из этого корня и выросло все, что вас так удивило.
— Даже орден?
— Конечно.
— Когда? И за что?
Майор усмехнулся:
— Помните слова из песни Высоцкого «Кони-привередливые»? Правильно, попридержим коней. А то — сразу вскачь! — Он кашлянул, рукой разгоняя дым: — Что касается меня, то я их «Кенту» предпочитаю нашу «Приму». Не тот, понятно, аромат, но зато крепость…
Смутившись, Сергей заспешил в тамбур.
В окнах — та же знакомая картина: справа и слева — пески. Сплошные пески. «И ты — как песчинка, — подумал он. — Маленькая, крохотная песчинка, опаленная безжалостным солнцем…»
Только сутки назад, когда поезд еще собирался тронуться в свой дальний путь, он, Сергей, был одним из «граждан отъезжающих», предупрежденный вокзальным громкоговорителем о строгой обязанности «не забыть билеты». И без маминой подсказки он, большой и взрослый, конечно же не забыл бы билет. Впрочем, так нельзя сказать наверняка. Ведь это же факт: в тот момент, когда ему показалось, что в толпе мелькнуло лицо Наташи, он от радости забыл все на свете. Хотел броситься к ней, но прозрел — то была незнакомая девушка.
«Граждане отъезжающие…» В чем прелесть этого временного состояния человека? В том, наверное, что его окружают провожающие. Первыми машут вслед поезду чьи-то мамы и папы, симпатичные девушки. Потом, уже за окраиной города, чумазые от вишни мальчишки с завистью мчатся полевыми дорогами на велосипедах, стараясь изо всех сил не отстать от поезда. Куда им, пострелятам! А дальше бегут, но уже навстречу, телеграфные столбы, кружатся, как в танце, деревья светлой березовой рощи, спешит-летит за поездом солнце…
Здесь же, у самого финиша пути, все застыло в жарком мареве. И словно не за тысячей верст, а за тысячей лет остались где-то там «граждане провожающие», а с ними — мама, Николай Николаевич, Наташа… Пустыня. И в душе Сергея сейчас нечто такое же: пусто-пусто…
Горько вздохнув, Сергей вернулся в коридор. Тут после гремящего дымного тамбура была тишина и прохлада. Мерно работали кондиционеры. Майор все так же стоял у окна. Загар на скуластом лице был под цвет черных глаз.
— Не оттуда ли? — спросил Сергей, кивнув в сторону пустыни. — Не с Кара-Тама?
— Рядом, — отозвался он. — Они — наши соседи.
«Расстояньице!» — отметил про себя Сергей и вспомнил, как Виктор утешал Наташу, заверяя ее, что консерватория всего-то в двадцати минутах полета…
— Вот ведь масштабы, — заметил Сергей. — Иное государство Европы — да и не одно! — войдут в эти шестьсот километров, а здесь — рядом.
— СССР! — согласился майор. — Не какой-нибудь там Монако… Из училища?
— Да.
— По географии у вас, сразу видно, пятерка была. А вот летали на троечку. Я не ошибся?
— Почему вы так решили? — огорчился Сергей.
— Все очень просто. Летали бы на пять и все остальное — на пять, получили бы право выбора. И выбрали бы, естественно, ее — Европу, а не эту глушь в Азии. Я не ошибся?
В черных глазах майора блеснули искринки усмешки.
— Ошиблись! — отрезал Сергей. — Со мной в Кара-Там едет лейтенант Ясиновский. У него диплом с отличием. Имел право выбора любого места в Европе, а выбрал вот этот жаркий край, где небо потруднее.
Майор улыбнулся:
— Одобряю ваш выбор.
— Не наш, а его, — поправил Сергей. — Ну, а я, — он все больше мрачнел, даже злился на себя, — я, увы, троечник. Тут вы совершенно правы. Хотя есть и четверки. И вообще, — запальчиво добавил он, — чем вы недовольны?
— Одобряю, — спокойно ответил майор.
— Что одобряете?
— Все, — сказал он серьезно. — Все! Кроме троек, конечно. Поступок друга одобряю. Вашу прямоту, честность. Да и кадровиков, направивших вас сюда. Правильно сделали! Я лично думаю так: каждому начинать надо с трудного. Выдюжишь — тогда сам черт нипочем. А спасуешь — бросай авиацию. Она — не для хлипких парней.
— Там трудно служить? — поинтересовался Сергей.
— Если вкалывать, совсем легко.
— И еще говорили мне, что температура за тридцать там — вполне нормальное явление.
Майор помедлил с ответом, изучая собеседника:
— Нет. Такое явление ненормальное. Нормальная температура там за сорок. Бывает и за пятьдесят. Однако, надеюсь, привыкнете.
— Куда денусь? — храбрился Сергей. — Помогут дожди.
— Дожди? — усмехнулся майор. — Летом их нет. А если и наметятся, то мы не даем.
— Как это так, не даем?
— Очень просто. Подойдет, к примеру, тучка к аэродрому — раз в два месяца это бывает, — а мы ее тут же разгоняем. Чем? Самолетами. Понимаете ли, «ловим» полеты в сложных метеоусловиях, учимся.
И было непонятно Сергею: шутит майор или говорит всерьез.
— А вот бури у нас бывают, и довольно часто, — завершил тот свой рассказ. — Песчаные бури. Не слышали? Давайте знакомиться. Майор Углов.
— Лейтенант Касатов.
Сергей с удовольствием пожал протянутую руку майора. Задержал взгляд на ордене. Не утерпел с вопросом:
— За полеты?
— За посадку, — ответил майор уже у входа в свое купе. — На одном колесе. Во время бури… Какой? Все той же — песчаной… Ну, пойду собирать чемодан.
Сергей в задумчивости вернулся к Виктору. Тот только что проснулся и с любопытством смотрел в окно.
— Это же надо! — радовался Виктор. — Ты где пропадал? Гляди, какой край! Что небо, что земля — миллион на миллион, — в заспанных его глазах разгоралось восхищение. — Край великого спокойствия!
— Здесь бури бывают, — заметил Сергей, вспомнив рассказ майора.
— Будет буря: мы поспорим и помужествуем с ней!
— Дурак. Она же песчаная.
«Блажен ты, Виктор, — подумал Сергей, застегивая чемодан. — И потому, может быть, счастлив, что не было у тебя «граждан провожающих».
Тренажи, полеты, тренажи… тренажи, полеты, тренажи… до чего же здесь длинные дни!
Сергей шагал к стоянке своего самолета. Шагал медленно, нехотя. И так же нехотя, медленно всплывали в памяти воспоминания минувших дней.
Так уж получилось, но Виктора рядом нет. Он летает в другой эскадрилье. И говорят, хорошо он летает, лейтенант Ясиновский. Сергей уже давно не виделся с ним. Иногда, правда, встречались в летной столовой или на почте. Перебросятся несколькими словами — и все. Нет, Сергей не избегал встречи с ним, но все же…
Но все же, если честно, избегал. Дважды, когда Виктор вечерами забегал в его комнату в офицерском общежитии, Сергей притворялся спящим.
И еще — на почте… На почте Виктор сам не подошел к нему. Лишь кивнул издалека, словно бы спешил. Уж лучше бы сделал вид, что не заметил.
Сергей мысленно выругал себя. Сколько же можно ходить на эту почту с неистребимой надеждой и ждать, ждать, ждать… Сергей искренне ненавидел себя вот таким — торопливо шагающим к почте. И ненавидел всех встречных, словно они заранее знали, что писем ему нет, нет, нет…
Стоянка самолетов все ближе. Пора бы и прибавить шаг. Однако нет ни сил, ни желания. Да и как идти быстрее, если на психику давит жара? Сколько там сказали по радио? Сорок два градуса в тени. А где ее найдешь, эту тень, на поле аэродрома? Разве что под светофильтром гермошлема? Хоть какая-то отдушина…
Эх, служба! Каковы ее параметры? Позади нудный разговор с комэском, впереди — длинный час тренажа с арматурой. Как надоело в опостылевшей кабине самолета: под тобой — раскаленная бетонка, над тобой — прилипшее к зениту солнце — вот, собственно, и все параметры лейтенантской службы.
Да, признался себе Сергей, со службой у него не клеилось. В эскадрилье, считай, две трети — лейтенанты, но до сих пор еще ни с кем по-настоящему не сошелся.
Как-то на волейбольной площадке — это было месяца два назад — ему крикнули: «Эй, малыш, давай к нам!» Реплика запомнилась. В тот же вечер, заглянув в класс предполетной подготовки, Сергей бросил им, долговязым лейтенантам, сидящим согнувшись за наставлениями:
— Не пора ли разогнуть спины, мальчики? Еще быстрее тогда вытянетесь от этой зубрежки…
Что тут началось! Прислушавшись к совету, они разогнули спины и стали так «загибать» в адрес непрошеного советчика, что от него, казалось, живого места не останется. «Кончайте, ребята, — примирительно сказал кто-то. — Этот малыш, к сожалению, еще не дорос до понимания элементарных законов жизнедеятельности воинских коллективов. Как, впрочем, до поры не понимали и мы. Этому ведь в училищах по-настоящему не учат. Бедный малыш! И до сегодняшнего дня, наверное, не забыл свою первую встречу со Свиридовым…»
Что верно, то верно — не забыл.
Подполковник Свиридов, рослый, с энергичными жестами командир эскадрильи, наставительно говорил им, новичкам:
— Вы прибыли в боевой гвардейский полк. Поздравляю от души! Перво-наперво вы начнете учиться летать. И для начала…
— Позвольте! — сказал тогда Сергей. — Мы прибыли из училища, где уже отучились. И нам перво-наперво надо летать, а не учиться. Так что позвольте…
Поделиться книгой: