Активная Сторона Бесконечности

– Тебе пора начать один из самых больших магических проектов, – сказал дон Хуан.

– О каком магическом проекте ты говоришь, дон Хуан? – спросил я.

– Он называется перепросмотром – древние маги называли его пересказыванием событий своей жизни, и для них это началось как простая техника, вспомогательное средство для вспоминания того, что они делали и говорили своим ученикам. Для их учеников эта техника имела ту же ценность: она позволяла им вспоминать, что их учителя сказали и сделали. Потребовались ужасные социальные потрясения, – например, несколько раз быть завоеванными и побежденными, – прежде чем маги древности поняли, что их техника имеет куда более далеко идущие последствия.

– Дон Хуан, ты говоришь о завоевании испанцами? – спросил я.

– Нет, – сказал он. – Это было только завершающей нотой. Были и другие потрясения до этого, более разрушительные. Когда испанцы сюда добрались, магов древности уже не было. Их ученики, пережившие и другие потрясения, были к тому времени очень осмотрительными. Они знали, как о себе позаботиться. Именно это новое поколение магов переименовало технику магов древности и назвало ее перепросмотром.

– Время стоит необыкновенно дорого, – продолжал он. – Для магов время материально. Вызов для меня состоит в том, что за очень сжатое время я должен впихнуть в тебя все, что известно о магии как абстрактном проекте, но, чтобы это сделать, мне нужно выстроить в тебе необходимое для этого пространство.

– Какое пространство? О чем ты говоришь, дон Хуан?

– Маги уверены, что, для того чтобы внести что-то, должно быть пространство, куда можно это вносить, – сказал он. – Если ты наполнен до краев предметами повседневной жизни, то нет места ни для чего нового. Это пространство нужно выстроить. Ты понимаешь, что я имею в виду? Маги древности считали, что перепросмотр своей жизни создает это пространство. Он действительно делает это и, конечно, еще очень многое.

– Маги выполняют перепросмотр очень формальным способом, – продолжал он. – Он состоит в составлении списка всех людей, которых они встречали, от настоящего времени до самого начала их жизни. Когда у них есть этот список, они берут первого человека в нем и вспоминают все, что могут, об этом человеке. И я имею в виду все, каждую деталь. Лучше перепросматривать от настоящего к прошлому, потому что воспоминания настоящего свежи, и таким образом обостряется способность вспоминать. Практикующие занимаются тем, что вспоминают и дышат. Они медленно и осознанно вдыхают, помахивая головой, как веером, справа налево, едва заметным поворотом, и аналогично выдыхают.

Он сказал, что вдохи и выдохи должны быть естественными; если они слишком быстрые, можно войти в режим того, что он назвал утомляющим дыханием, – дыханием, после которого нужно нормально дышать, чтобы успокоить мышцы.

– И что ты предлагаешь мне делать со всем этим, дон Хуан? – спросил я.

– Начни сегодня составлять свой список, – сказал он. – Раздели его по годам, по профессиям, составь его в любом порядке, но сделай его последовательным, начиная с самого недавнего человека и заканчивая матерью и отцом. А затем вспомни все о них. Хватит разговоров. По мере практики ты поймешь, что ты делаешь.

* * *

В мой следующий визит в дом дона Хуана я сказал ему, что добросовестно занимался прохождением через события моей жизни и что мне очень трудно придерживаться такой жесткой формы и идти по списку людей по очереди. Как правило, мой перепросмотр швырял меня во все стороны. Я позволял событиям определять направление моего вспоминания. Я по своей воле стал придерживаться широких отрезков времени. Например, я начал с людей с факультета антропологии, но позволил своим воспоминаниям переносить меня куда угодно во времени, из настоящего до того дня, когда я начал учиться в подготовительной школе при Калифорнийском университете.

Я рассказал дону Хуану, что обнаружил странную вещь, которую совершенно забыл, – что мне и в голову не приходило поступать в UCLA, пока однажды соседка моей подружки по колледжу не приехала в Лос-Анджелес и мы не встретили ее в аэропорту. Она собиралась изучать музыковедение в UCLA. Ее самолет прибыл после обеда, и она попросила меня, чтобы я отвез ее в университет, чтобы взглянуть на то место, где она собирается провести следующие четыре года своей жизни. Я знал, где университет, потому что много раз проезжал мимо его ворот на бульваре Сансет по дороге на пляж. Но я никогда не бывал в самом кампусе.

Это было во время каникул между семестрами. Несколько человек, которых мы расспрашивали, направили нас к музыкальному факультету. Университетский городок был безлюден, но я с интересом наблюдал настолько необыкновенные вещи, каких никогда прежде не видел. Это был праздник для моих глаз. Казалось, что здания живут какой-то собственной энергией. Предполагаемое беглое знакомство с музыкальным факультетом превратилось в огромное турне по всей территории университета. Я влюбился в Калифорнийский университет. Я сказал дону Хуану, что единственной вещью, омрачавшей мой восторг, было раздражение моей подруги, вызванное тем, что я хотел обойти всю огромную территорию университета.

– Какого черта ты здесь ищешь? – закричала она, возражая мне. – Как будто ты никогда в жизни не видел университетов! Когда увидел один, увидел их все. Мне кажется, ты просто стараешься впечатлить мою подружку своей чувствительностью!

Я не старался, и горячо сказал им, что искренне впечатлен красотой окружающей обстановки. Я чувствовал столько надежды в этих зданиях, столько обещаний, и все же я не мог выразить своего субъективного состояния.

– Я училась почти всю жизнь, – сказала моя подруга сквозь зубы, – и меня тошнит от этого, я устала. Никто здесь ни черта не найдет! Здесь только пустая болтовня, и они даже не готовят человека справляться со своими обязанностями в жизни.

Когда я сказал, что хотел бы здесь учиться, она еще больше разъярилась.

– Иди работать! – закричала она. – Пойди и справься с жизнью с восьми до пяти, и брось эту чушь! Это и есть жизнь: работа с восьми до пяти, сорок часов в неделю! Посмотришь, что это тебе даст! Взгляни на меня – теперь я суперобразованна, но я не гожусь для работы.

Я знал только, что никогда не видел столь прекрасного места. И тогда я пообещал себе, что во что бы то ни стало пойду учиться в UCLA. Мое желание имело прямое отношение ко мне самому, но все же оно было продиктовано не потребностью в удовольствии. Оно было скорее из области благоговения.

Я сказал дону Хуану, что раздражение моей подружки настолько покоробило меня, что заставило взглянуть на нее новыми глазами, и, насколько я помню, чьи-то слова впервые вызвали во мне такую глубокую реакцию. Я увидел в ней черты характера, которых раньше не замечал, черты, которые меня до смерти напугали.

– Наверное, я составил о ней ужасное мнение, – сказал я дону Хуану. – После нашего визита в университет мы отдалились друг от друга. Как будто Калифорнийский университет вошел между нами как клин. Я знаю, что глупо так думать.

– Это не глупо, – сказал дон Хуан. – Это совершенно обоснованная реакция. Я уверен, что, когда ты ходил по университетскому городку, ты встретился с намерением. Ты намеревал там быть, и тебе нужно было отбросить все, что мешало этому.

– Но не перестарайся с этим, – продолжал он. – Хотя прикосновение воинов-странников и способно меняться, но обычно оно должно быть едва уловимым. Рука воина-странника из тяжелых железных тисков превращается в руку привидения, руку из осенних паутинок. Воины-странники не оставляют никаких отметок и следов. В этом – вызов для воинов-странников.

Комментарий дона Хуана погрузил меня в глубокое и мрачное состояние самообвинений, поскольку из своего небольшого пересказа я узнал, что у меня очень тяжелая хватка, я навязчив и деспотичен. Я сказал дону Хуану о своих размышлениях.

– Сила перепросмотра, – сказал дон Хуан, – в том, что он расшевеливает весь мусор, накопившийся в человеческой жизни, и выносит его на поверхность.

Затем дон Хуан описал тонкости осознания и восприятия, на которых основан перепросмотр. Вначале он сказал, что сейчас познакомит меня с системой концепций, которые я ни в коем случае не должен считать чисто теоретическими, поскольку эта система выработана шаманами Древней Мексики в результате непосредственного видения текущей во Вселенной энергии. Он предупредил, что познакомит меня с элементами этой системы, не делая ни малейшей попытки классифицировать или выстраивать их по какому-то заранее установленному стандарту.

– Меня не интересуют классификации, – продолжал он. – Ты всю жизнь все классифицировал. Теперь и тебе придется избегать классификаций. Недавно, когда я спросил тебя, что ты знаешь о тучах, ты рассказал мне названия всех туч и процент влажности, ожидаемый от каждой из них. Ты был настоящим метеорологом. Но когда я спросил, знаешь ли ты, что ты лично можешь сделать с этими тучами, ты просто не понял, о чем я говорю.

– У классификаций есть свой собственный мир, – продолжал он. – Когда начинаешь классифицировать что-то, классификация оживает и начинает тобой управлять. Но классификации не были созданы как энергодающие вещи, они всегда остаются мертвыми бревнами. Это не деревья; это просто бревна.

Он объяснил, что маги Древней Мексики увидели, что вся Вселенная состоит из энергетических полей в форме светящихся нитей. В какую бы сторону они ни смотрели, они видели мириады этих нитей. Они также увидели, что эти энергетические поля структурируются в потоки светящихся волокон, – потоки, которые являются постоянными, вечными силами Вселенной, и что эти маги назвали темным морем осознания, или Орлом, поток нитей, относящийся к перепросмотру.

Он добавил, что, как выяснили эти маги, каждое живое существо во Вселенной прикреплено к темному морю осознания круглым светящимся пятном, которое заметно, когда эти существа воспринимаются как энергия. Дон Хуан сказал, что в этом световом пятне, которое маги Древней Мексики назвали точкой сборки, с помощью загадочного аспекта темного моря осознания собирается восприятие.

Дон Хуан заявил, что в точке сборки человека сходятся и проходят через нее в форме светящихся нитей мириады энергетических полей со всей Вселенной. Эти энергетические поля преобразуются в чувственное восприятие, а сенсорные данные затем интерпретируются и воспринимаются как известный нам мир.

Кроме того, дон Хуан объяснил, что именно темное море осознания превращает светящиеся нити в воспринимаемую информацию. Маги видят это превращение и называют его свечением осознания – это сияние, которое распространяется как гало вокруг точки сборки. Тут он предупредил меня, что сейчас скажет то, что, по мнению магов, важнее всего для понимания масштабов перепросмотра.

Необычным образом подчеркивая свои слова, он сказал, что то, что мы называем чувствами, – не что иное, как разные степени осознания. Он настаивал на том, что если мы согласны, что наши чувства – это темное море осознания, то нам нужно признать, что и интерпретация, которую чувства создают из сенсорных данных, – тоже темное море осознания. Он подробно объяснил, что наше отношение к окружающему миру есть результат человеческой системы интерпретаций, которой оснащен каждый человек. Он также сказал, что каждому живому организму нужно иметь систему интерпретаций, которая позволяет ему функционировать в окружающей обстановке.

– Маги, которые появились после апокалипсических потрясений, о которых я тебе рассказывал, – продолжал он, – увидели, что в момент смерти темное море осознания как бы всасывает через точку сборки осознание живых существ. Они также увидели, что темное море осознания на мгновение, так сказать, колеблется, когда встречается с магами, которые выполнили перепросмотр своей жизни. Еще не зная об этом, некоторые из них сделали это настолько тщательно, что море осознания взяло их осознание в форме их жизненных переживаний, но не коснулось их жизненной силы. Маги обнаружили колоссальную истину о силах Вселенной: темному морю осознания нужны только наши жизненные переживания, а не наша жизненная сила.

Предпосылки объяснений дона Хуна оставались для меня непостижимыми. Хотя, возможно, точнее будет сказать, что я смутно и вместе с тем глубоко осознавал, насколько они функциональны.

– Маги верят, – продолжал дон Хуан, – что по мере перепросмотра нашей жизни весь мусор, как я уже говорил, всплывает на поверхность. Мы осознаем свои противоречия, свои повторения, но что-то в нас при этом оказывает огромное сопротивление перепросмотру. Маги говорят, что дорога свободна только после колоссального потрясения; после появления на экране воспоминания о событии, которое сотрясает наши основы ужасающей отчетливостью деталей. Это событие поистине тащит нас к тому самому моменту, когда мы его пережили. Маги называют это событие пропуском, ибо после него каждое событие, к которому мы прикасаемся, переживается заново, а не просто вспоминается.

– Ходьба всегда была чем-то таким, что ускоряет вспоминание, – продолжал дон Хуан. – Маги Древней Мексики считали, что мы храним все, что пережили, в виде ощущений на задней стороне ног. Они считали задние стороны ног складом личной истории человека. Так что давай сейчас пройдемся по холмам.

Мы ходили, пока не стало почти темно.

– Я думаю, что заставил тебя ходить достаточно долго, – сказал дон Хуан, когда мы вернулись в дом, – чтобы ты приготовился начать этот маневр магов по обнаружению пропуска. Это некое событие твоей жизни, которое ты вспомнишь с такой отчетливостью, что оно послужит прожектором для освещения всего остального в твоем перепросмотре с такой же или сравнимой отчетливостью. Сделай то, что маги называют перепросмотром частей головоломки. Что-то приведет тебя к вспоминанию события, которое послужит тебе пропуском.

Он оставил меня одного, дав одно последнее предупреждение.

– Попади точно в цель, – сказал он. – Сделай все, что в твоих силах.

Какое-то мгновение я был очень спокоен – наверное, из-за тишины вокруг. Затем я испытал вибрацию, нечто вроде толчка в груди. Мне было трудно дышать, но вдруг в моей груди раскрылось что-то, позволившее мне глубоко вдохнуть, и в мою память ворвалась, как будто ее держали взаперти и вдруг освободили, вся панорама забытого события из моего детства.

* * *

Мне было тогда почти девять лет, и я находился в кабинете моего дедушки, где у него стоял бильярдный стол. Мы с ним играли в бильярд. Мой дед был очень искусным игроком. Из-за своей увлеченности он учил меня всем известным ему комбинациям, пока я не овладел ими настолько, что стал для него серьезным соперником. Мы проводили бесконечные часы, играя в бильярд. Я достиг такого мастерства, что однажды даже выиграл у него. С этого дня он больше не мог выигрывать. Много раз я специально проигрывал, просто из хорошего отношения к нему, но он знал это и страшно злился на меня. Однажды он так расстроился, что ударил меня кием по макушке.

К досаде и восторгу моего дедушки, я к девяти годам мог выполнять карамболь за карамболем, не останавливаясь. Играя со мной, он настолько расстраивался и раздражался, что однажды бросил свой кий и сказал, чтобы я играл сам. Благодаря своей увлекающейся натуре я смог соревноваться сам с собой и прорабатывать одну и ту же комбинацию снова и снова, пока не овладевал ею в совершенстве.

Однажды в гости к моему дедушке пришел владелец бильярдного зала, человек, прославившийся в городе своими подвигами в азартных играх. Они разговаривали и играли на бильярде, когда я, не зная об этом, нечаянно вошел в комнату. Я хотел сразу же выйти, но мой дедушка схватил меня и втолкнул в комнату.

– Это мой внук, – сказал он игроку.

– Очень рад с тобой познакомиться, – сказал тот. Он почему-то сурово посмотрел на меня и протянул руку, которая была размером с голову обычного человека.

Я был в ужасе. Шумный взрыв смеха сообщил мне, что он догадывается о моем замешательстве. Он сказал, что его зовут Фалело Кирога, и я пробормотал свое имя в ответ.

Он был очень высок и необыкновенно хорошо одет. Он носил двубортный голубой в тонкую полоску костюм с красиво суженными книзу брюками. Наверное, ему тогда было больше пятидесяти, но он был подтянут и поддерживал хорошую форму, кроме легкой выпуклости посередине. Он не был толстым; казалось, он культивирует внешний вид человека, который сыт и ни в чем не нуждается. Большинство людей в моем родном городе были изможденными. Они тяжело трудились, чтобы заработать себе на пропитание, и у них не было времени на радости жизни. Фалело Кирога выглядел их полной противоположностью. Все его манеры были манерами человека, у которого есть время только на радости жизни.

Он был приятным на вид. Доброжелательный, хорошо выбритый, с добрыми голубыми глазами. Самоуверенность и важность преуспевающего доктора. Люди в моем городе говорили, что он умеет делать так, чтобы любой с ним чувствовал себя свободно, и что ему нужно было стать священником, юристом, врачом, но не профессиональным игроком. И еще они говорили, что на азартных играх он заработал больше, чем заработали своим трудом все врачи и юристы в городе, вместе взятые.

У него были черные, аккуратно причесанные волосы. Было заметно, что они сильно редеют. Он пытался скрывать отступающую назад линию волос, зачесывая волосы на лоб. У него была квадратная челюсть и совершенно обворожительная улыбка, крупные белые зубы, о которых он хорошо заботился, – кое-что новенькое в регионе, где у всех были плохие зубы. Двумя другими замечательными чертами Фалело Кироги были для меня его огромные ноги и черные лакированные туфли ручной работы. Я восхищался тем, что его туфли совсем не скрипят, когда он ходит туда-сюда по комнате. Я привык слышать приближение моего дедушки по скрипу подметок.

– Мой внук прекрасно играет на бильярде, – небрежно сказал мой дедушка Фалело Кироге. – Почему бы мне не отдать ему кий – пусть он сыграет с тобой, а я посмотрю.

– Такой малыш играет в бильярд? – со смехом спросил моего дедушку этот большой человек.

– О да, – заверил его мой дедушка. – Конечно, не так хорошо, как ты, Фалело. Почему бы тебе не испытать его? А чтобы это было для тебя интересно и чтобы ты не поддавался моему внуку, давай поставим на кон немного денег. Что ты скажешь, если мы поставим вот столько?

Он положил толстую пачку скомканных банкнот на стол и улыбнулся Фалело Кироге, покачав головой из стороны в сторону, как бы бросая вызов этому большому человеку принять ставку.

– Боже, так много, а? – сказал Фалело Кирога, вопрошающе глядя на меня.

Потом он открыл свой бумажник и вынул несколько аккуратно сложенных банкнот. Это была для меня еще одна удивительная деталь. Мой дедушка привык держать деньги совершенно скомканными во всех своих карманах. Когда ему нужно было за что-то заплатить, ему приходилось распрямлять банкноты, чтобы их сосчитать.

Фалело Кирога не сказал этого, но я знал, что он чувствует себя как грабитель с большой дороги. Он улыбнулся моему дедушке и, очевидно из уважения к нему, положил свои деньги на стол. Мой дедушка, играя роль арбитра, подготовил игру на определенное количество карамболей и подбросил монетку, кто начнет первым. Выпало Фалело Кироге.

– Ты играй в полную силу, не стесняйся, – подначивал его мой дед. – Не испытывай никаких угрызений насчет того, чтобы уничтожить этого прохвоста и выиграть мои деньги!

Фалело Кирога, следуя совету моего дедушки, играл так хорошо, как мог, но в какой-то момент он на волосок пропустил один карамболь. Я взял кий. Я думал, что упаду в обморок, но, видя ликование моего деда – он подпрыгивал вверх и вниз, – я успокоился, и, кроме того, меня раздражало то, как Фалело Кирога чуть не лопнул от смеха, когда увидел, как я держу кий. Я не мог наклониться над столом, как обычно играют в бильярд, из-за своего роста. Но мой дедушка с кропотливым терпением и решимостью научил меня другому способу игры. Отведя руку далеко назад, я держал кий почти над плечами, сбоку.

– А что он делает, когда ему нужно достать до середины стола? – спросил Фалело Кирога, смеясь.

– Он опирается на край стола, – как ни в чем не бывало сказал мой дед. – Ты знаешь, это разрешается.

Дедушка подошел ко мне и сквозь зубы прошептал, что, если я буду вежливым и проиграю, он сломает все кии об мою голову. Я знал, что он не собирается этого делать; он просто таким способом выражал свою уверенность во мне.

Я легко выиграл. Мой дедушка неописуемо радовался, и как ни странно, Фалело Кирога тоже! Он смеялся, обходя бильярдный стол и хлопая по его краям. Мой дедушка превозносил меня до небес. Он по секрету назвал Кироге мой лучший счет и пошутил, что я достиг успехов, потому что он нашел способ заинтересовать меня в тренировке: кофе с датскими пирожными.

– Не может быть, не может быть! – все время повторял Кирога. Он попрощался; дедушка взял поставленные деньги, и этот случай был забыт.

Дед пообещал взять меня в ресторан и купить мне лучшие блюда в городе, но так и не сделал этого. Он был очень скупой; он слыл известным расточителем только с женщинами.

Через два дня двое огромных людей от Фалело Кироги подошли ко мне, когда я выходил из школы.

– Фалело Кирога хочет тебя видеть, – сказал один из них гортанным голосом. – Он хочет, чтобы ты пришел к нему и выпил с ним кофе с датскими пирожными.

Если бы он не сказал о кофе и датских пирожных, я бы, наверное, убежал от них. Я вспомнил тогда, что мой дедушка сказал Фалело Кироге, что я душу продам за кофе и датские пирожные. Я с радостью пошел с ними. Но идти так же быстро, как они, я не мог, поэтому один из них, которого звали Гильермо Фалькон, поднял меня и усадил на свою огромную руку. Он засмеялся сквозь кривые зубы.

– Лучше наслаждайся поездкой, малыш, – сказал он. Его дыхание было ужасным. – Тебя когда-нибудь так носили? Судя по тому, как ты дергаешься, никогда! – Он нелепо захихикал.

К счастью, дом Фалело Кироги был не особенно далеко от школы. В офисе мистер Фалькон посадил меня в кресло. Фалело Кирога сидел там за огромным столом. Он встал, пожал мне руку и сразу же заказал мне кофе и восхитительные пирожные. А потом мы сели вдвоем, как друзья, болтая о птицеферме моего дедушки. Он спросил меня, хочу ли я еще пирожных, и я сказал, что не против. Он засмеялся и сам принес мне из соседней комнаты целый поднос невероятно вкусных пирожных.

После того как я по-настоящему объелся, он вежливо попросил меня подумать над тем, чтобы приходить в его бильярдную в ранние ночные часы, чтобы сыграть парочку дружественных игр с несколькими людьми по его выбору. Он между делом упомянул, что будут замешаны большие суммы денег. Открыто выразив свое доверие моему мастерству, он добавил, что за мое время и усилия будет платить мне процент от выигранных денег. Потом сказал, что знает образ жизни моей семьи: для них было бы предосудительно, если бы он давал мне деньги, даже если это плата. Так что он пообещал класть эти деньги в банк на специальный счет для меня, или, еще практичнее, он может рассчитываться за любые мои покупки в магазинах города или еду, которую я буду есть в любом ресторане.

Я не верил ни одному слову из того, что он говорил. Я знал, что Фалело Кирога проходимец, рэкетир. Но мне понравилась идея играть в бильярд с незнакомыми мне людьми, и я заключил с ним сделку.

– А ты будешь угощать меня кофе и датскими пирожными, как сегодня? – сказал я.

– Конечно, мой мальчик, – ответил он. – Если ты будешь приходить играть для меня, я куплю тебе пекарню! Я заставлю пекаря печь их только для тебя. Поверь мне.

Я предупредил Фалело Кирогу, что единственное препятствие в том, что я не могу выходить из своего дома, – у меня было слишком много тетушек, которые следили за мной, как ястребы, и, кроме того, моя спальня была на втором этаже.

– Нет проблем, – заверил меня Фалело Кирога. – Ты довольно маленький. Мистер Фалькон поймает тебя, если ты прыгнешь из окна в его руки. Он большой, как дом! Я советую тебе сегодня рано лечь спать. Мистер Фалькон разбудит тебя, свистя и бросая камешки в твое окно. Но тебе нужно быть начеку! Он нетерпеливый человек.

Я пошел домой в необыкновенном возбуждении. Я не мог заснуть. Я совсем не спал, когда услышал, как мистер Фалькон свистит и кидает камешки в стекла. Я открыл окно. Мистер Фалькон был прямо подо мной, на улице.

– Прыгай мне на руки, малыш, – сказал он мне приглушенным голосом, который он пытался превратить в громкий шепот. – Если ты не будешь целиться в мои руки, я уроню тебя и ты убьешься. Помни это. Не заставляй меня бегать вокруг. Просто целься в мои руки. Прыгай! Прыгай!

Я прыгнул, и он поймал меня с такой легкостью, как будто ловил тюк шерсти. Он поставил меня на землю и сказал, чтобы я бежал. Он сказал, что я – разбуженный от глубокого сна ребенок и что ему нужно заставить меня бежать, чтобы я полностью проснулся к тому времени, когда доберусь до бильярдной.

В эту ночь я играл с двумя мужчинами и выиграл обе партии. Мне подали невообразимо вкусный кофе и пирожные. Лично я был на седьмом небе. Около семи часов утра я вернулся домой. Никто не заметил моего отсутствия. Пора было идти в школу. Все было бы нормально, если бы не то, что я так устал, что у меня весь день смыкались веки.

С этого дня Фалело Кирога два или три раза в неделю посылал за мной мистера Фалькона, и я выигрывал каждую партию, которую он предлагал мне сыграть. И, верный своему обещанию, он платил за все, что я покупал, особенно за еду в выбранном мной китайском ресторане, куда я ходил каждый день. Иногда я даже приглашал своих друзей, которых я смертельно пугал, выбегая из ресторана с криками, когда официант приносил счет. Они были поражены тем, что их никогда не забирали в полицию за то, что они едят и не платят за это.

Самым трудным испытанием для меня было то, что мне неожиданно пришлось столкнуться с надеждами и ожиданиями всех тех людей, которые держали на меня пари. Но испытание испытаний произошло, когда знаменитый игрок из соседнего города бросил вызов Фалело Кироге и подкрепил свой вызов огромной ставкой. Ночь игры не предвещала ничего хорошего. Мой дедушка заболел и не мог заснуть. Вся семья волновалась. Кажется, никто не лег спать. Я сомневался в том, что мне представится возможность тайком выбраться из спальни, но свист мистера Фалькона и удары камешков по стеклу моего окна были такими настойчивыми, что я рискнул и прыгнул из окна на руки мистера Фалькона.

Казалось, все мужчины города собрались в бильярдной. Страдальческие лица молчаливо умоляли меня не проиграть. Некоторые из мужчин откровенно заверили меня, что они поставили на кон свои дома и все свое имущество. Один человек полушутя сказал, что он поставил на кон свою жену; если я не выиграю, то этой ночью он станет рогоносцем или убийцей. Он не уточнил, кого он собирается убить, свою жену, чтобы не стать рогоносцем, или меня за проигранную партию.

Фалело Кирога прохаживался взад-вперед. Он нанял массажиста, чтобы массировать меня. Он хотел, чтобы я был расслаблен. Массажист положил мне горячие полотенца на руки и запястья и холодные полотенца на лоб. Он надел мне на ноги туфли, удобнее и мягче которых я никогда не носил. У них были твердые военные каблуки и супинаторы. Фалело Кирога даже снабдил меня беретом, чтобы волосы не падали мне на лицо, и широкими брюками с поясом.

Половина народа вокруг бильярдного стола были мне незнакомы – болельщики из другого города. Они глядели на меня. У меня появилось чувство, что они желают мне смерти.

Фалело Кирога подкинул монетку, чтобы решить, кто будет первым. Мой соперник был бразильско-китайского происхождения, молодой, круглолицый, очень нарядный и самоуверенный. Он начал первым и сделал поразительное количество карамболей. Я знал по цвету лица Фалело Кироги, что сейчас его, как и других людей, которые поставили на меня все, что имели, хватит удар.

Я прекрасно играл в эту ночь, и, когда я приблизился к количеству карамболей моего соперника, нервозность тех, кто поставили на меня, дошла до максимума. Фалело Кирога был самым истеричным из них. Он орал на всех и требовал, чтобы кто-то открыл окна, потому что из-за сигаретного дыма я не могу дышать. Он хотел, чтобы массажист размял мои руки и плечи. В конце концов, мне пришлось их остановить, и в большой спешке я сделал все восемь карамболей, которые были нужны мне для победы. Эйфория тех, кто поставил на меня, была неописуемой. Я не обращал внимания на все это, потому что было уже утро и им нужно было срочно отвести меня домой.

В тот день я был до предела измучен. Фалело Кирога очень любезно не посылал за мной никого целую неделю. Но однажды после обеда мистер Фалькон забрал меня после школы и отвел в бильярдную. Фалело Кирога был крайне серьезен. Он даже не предложил мне кофе или датские трубочки, выставил всех из своего кабинета и сразу приступил к делу. Он придвинул свой стул ближе ко мне.

– Я положил в банк много денег для тебя, – сказал он очень торжественно. – Я придерживаюсь своих обещаний. Даю тебе честное слово, что я всегда буду присматривать за тобой. Знай это! Ну а если ты сделаешь то, что я тебе сейчас скажу, ты заработаешь столько денег, что тебе не нужно будет работать и дня в своей жизни. Я хочу, чтобы ты проиграл свою следующую игру на один карамболь. Я знаю, что ты можешь это сделать. Но я хочу, чтобы ты ошибся только на волосок. Чем драматичнее, тем лучше.

Я был ошарашен. Все это было непостижимо для меня. Фалело Кирога повторил свое требование и, кроме того, объяснил, что он собирается анонимно поставить все, что имеет, против меня и что в этом суть нашей новой сделки.

– Мистер Фалькон охранял тебя много месяцев, – сказал он. – Должен сказать тебе, что мистер Фалькон использует всю свою силу, чтобы защищать тебя, но с той же силой он может сделать и прямо противоположное.

Угроза Фалело Кироги была более чем очевидной. Наверное, он увидел в моих глазах тот ужас, который я чувствовал, так как расслабился и засмеялся.

– Да ты не беспокойся об этом, – сказал он, успокаивая меня. – Ведь мы братья.

Впервые в своей жизни я попал в безвыходное положение. Я хотел изо всех сил убежать от Фалело Кироги из-за того страха, который он во мне вызвал. Но в то же время и с такой же силой я хотел остаться; я хотел свободно покупать в любом магазине все, что я хочу, и, самое главное, свободно обедать в любом ресторане по своему выбору, не платя за это. Но мне так и не пришлось выбирать что-то одно.

Неожиданно – по крайней мере для меня – мой дедушка решил переехать в другое место, очень далеко. Он как будто знал, что происходит, и отправил меня раньше всех остальных. Вряд ли он действительно знал, что происходит. По-видимому, отправить меня было одним из его обычных интуитивных решений.