Синдзи-кун и дорога домой (СИ)

Все, настроение исправлено, взгляд на мир снова оптимистичен, за девушек — радуюсь. Что касается персонального участия во всем этом — так не последний день живем. Не последний же?

— Ну и хорошо. — говорю я вслух: — зато мы с тобой вчера вечером долго одни были.

— Угу. — Читосе ложится и прижимается ко мне, лежит так некоторое время.

— Так бы и лежала. — говорит она: — но у нас других вахтенных кроме Иошико и ее подружки нет, а им тоже надо поспать. Да и завтрак надо бы приготовить…

— Завтрак уже Тринадцатая приготовила, могу поспорить на что угодно. — отвечаю я: — спи давай. Сегодня день длинный будет. Нам сегодня флот жечь и порт. Представление разыгрывать. Потом под прикрытием — в столицу выдвигаться. Жаль будет яхту оставлять, конечно, и хорошо, что Хината согласилась ее посторожить, вместе с Тринадцатой и Чиеко.

— Согласилась посторожить. — фыркает Читосе: — да ей просто лень по жаре и пылище таскаться. Она просто будет тут на пузе валяться, пока мы имя не узнаем и всех назад не телепортируем. Она ж знает, что мы их тут не оставим, а когда мы имя узнаем, для нас расстояние не проблема будет. Тем более Иошико и Михо тоже тут остаются.

— Ну не с руки нам всем вместе в экспедицию идти, тем более что Михо у нас точно еще ребенок, в отличие от Джин. И у нее еще и способностей никаких нет… в общем лучше будет если они на яхте побудут, а мы за недельку управимся. — говорю я: — и конечно я в курсе, что Хинате никуда не охота идти, я в общем-то на это и надеялся. Под ее защитой их оставить не страшно, если что она тут любого закошмарит.

— Это точно. Ладно, я встаю. Надо Иошико на вахте подменить. — Читосе приподнимается, переносит ногу через меня и на полпути — прикасается своими губами к моим, даря поцелуй, уворачивается от моих попыток затянуть ее обратно и вскакивает с кровати. Одевает на голову капитанскую фуражку. Это да, фуражку надо надеть первым делом, даже если больше на тебе ничего нет. Статус обязывает.

— Долго не валяйся. — говорит она, одеваясь: — и мою кохай тоже поднимай, у нее сегодня работы много. Вот кто бы мог подумать, что такие таланты она тратила на создание третьесортного порно?

— Именно воссоздавая порно она научилась изображать детали человеческого тела, движения, свет — думаю именно поэтому у нее получаются такие убедительные оптические иллюзии. — отвечаю я, бросая взгляд на Орнеллу Мути, которая прижимается к другому моему боку. Орнелла Мути — прекрасна. И обнажена. Джин одеял не признает и всегда откидывает их во сне. Да и щеголяет в одной футболке, ей как Акире — всегда жарко, но в отличие от Акиры — она просто не чувствует холода, а вот простудиться может на раз. Отсюда и многочисленные попытки Читосе поймать Джин и напялить на нее теплые носки. Ноги, кстати у Джин действительно холодные и она это компенсирует, прижимая свои пятки к моим ногам.

— Да, но все ее иллюзии немного однобокие. Весь ваш Армагеддон и Апокалипсис немного пошлятиной отдавал. — Читосе выпрямляется и застегивает китель цвета морской волны: — надо будет с ней поговорить об этом. Ну, все, я побежала, долго не залеживайтесь! — Читосе исчезает, прикрыв за собой дверь в каюту. Тут же открывает глаза Орнелла Мути.

— Читосе-семпай не сердилась. — делает короткий вывод она: — хорошо.

— Хорошо-хорошо. Вставать пора, слышала сама. — отвечаю ей я: — у тебя сегодня много дел.

— Знаю. Корабли жечь. А почему мы с этими цацкаемся, а с Инквизицией сразу отрыв башки? — спрашивает Джин: — мне просто любопытно.

— А… ты тоже о морали и этике — усмехаюсь я: — все очень просто. Мораль и этика — это следствие наличия ресурсов, скажем так. Вот, например — возьмем человека в дикой природе и трогательную, трепетную лань. В случае, если у человека есть джип, запас консерв и бензин, чтобы доехать до города, то убийство лани — это вопрос этики и морали. А вот если у него нет ничего, и он едва на ногах от голода держится и если он не пожрет мяса — то умрет от голода, вот здесь убийство лани уже вопрос выживания. И никакой человек в этой ситуации не будет задумываться, этично ли убийство лани, у которой и детки есть, и сама она жить хочет. У Марии-сан просто ресурсов до черта и больше, вот они и могут себе позволить задумываться. А мы, по сравнению с ней, по сравнению с Инквизицией — всего лишь кучка фриков без ресурсов, исключительно на личных качествах и волей случая вывернувшиеся из тисков. У нас нет роскоши думать об этике в нашем мире — у нас задача выжить. А для этого придется их всех убить, ведь иначе выжить у нас не получится. Вот и все, никаких высоких моральных принципов тут нет, тут как говорит Мария-сан — ситуационная этика.

— А, слышала. — говорит Орнелла Мути-Джин и переворачивается на спину, демонстрируя мне свое ослепительное тело, которое наполовину иллюзия.

— Это когда твоего товарища убили, и его очень жалко, но на нем сапоги хорошие, а тебе еще воевать и воевать, а у тебя сапоги плохие. А ему они все равно уже без надобности. — декламирует обнаженная итальянская актриса на чистом японском: — ведь так?

— Что-то в этом духе. В свое время Флетчер признавал, что его теория «ситуационной этики» — в крайней степени утилитарна. Но вообще, ситуационная этика — это про любовь, потому я не удивлен, что Мария-сан так хорошо ее знает.

— Ух ты. Про любовь… — Орнелла Мути прижимается ко мне покрепче, и я чувствую, что начинаю вставать. Не весь, но определенными частями организма. Как там — «при виде этой женщины я привстал. Частично».

— Кхм. — говорю я и понимаю, что контролировать реакции организма в этом возрасте я еще не могу. Как тут контролировать организма, если на организме лежит, закинувши ногу голая Орнелла? Даже если внушать себе что никакой Орнеллы тут нет, а это просто Джин… которая прикинулась Орнеллой Мути…

— Ну да. Ээ… последователь ситуационной этики следует либо моральному закону, либо закону любви. Моральный закон — он прописан раз и навсегда и не подлежит изменению. Ну там всякие «не убий», «не возжелай жены ближнего своего», «не вноси деньги в трастовые фонды». А закон любви…

— Да? — дыхание у Джин учащается и становится горячим и близким: — что там про прелюбодеяние?

— Вообще порицается, но в таких случаях — можно… — говорю я, решив что практический урок ситуационной этики будет важнее теории и начинаю поглаживать Орнеллу Мути. В конце концов, ситуационная этика это про любовь, верно?

— Син? — спрашивает Джин в своем настоящем облике: — а можно я тебя спрошу?

— Спрашивай. — разрешаю я. Она начала называть меня по имени, вместо этого «Сумераги-тайчо!», словно солдат первого года службы при виде сержанта — и глазами ест.

— А … ты можешь меня так схватить, как тогда… на заводе, в первый раз? Ну… грубо… и накричать? — тихонько говорит она, тыча своими указательными пальцами друг в друга. Я поднимаю бровь и смотрю на нее. Она начинает заливаться краской. Так, все ясно, сейчас главное не осуждать человека, а то закроется в раковину хрен потом вытащишь.

— Конечно могу. — говорю я: — и если у тебя такие потребности, то тут ничего стыдного нет. Это совершенно нормально. — я начинаю напоминать себе ведущего утренней программы о здоровье.

— Да? — поднимает голову Джин.

— Угу. — киваю я: — вообще потребность в доминации или подчинении заложена в самой природе человека как социального существа. Так изначально в нас есть две противоположные линии поведения — первая к доминации, то есть к тому, чтобы стать самым крутым альфой и подчинить всех вокруг. Эта линия поведения гарантирует постоянную конкуренцию в социуме и желание стать лучшим, чтобы обеспечить выживание себе и своим потомкам. Но альф, лидеров, вожаков и прочих доминантов в обществе ну никак не может быть много, а мы должны сотрудничать друг с другом в социуме, иначе вымрем. Если каждый будет считать себя вождем и никто не будет подчиняться — люди перестанут сотрудничать и попросту помрут от голода поодиночке. И вот тут включается вторая линия поведения — желание подчиняться. И она ничуть не меньше первой. И на мой взгляд даже важнее. И, конечно же такие важные стереотипы поведения отражены и в сексуальной жизни человека. Практически каждый человек может быть и доминантой, то есть мастером, и подчиненным.

— Круто. — говорит Джин и как-то сникает: — круто, конечно…

— Ты чего? — спрашиваю я и тут же понимаю, — чего она. Человек попросил о сокровенном, а ему лекцию прочитали, вот радость-то. Блин. Надо исправлять. Я встаю с кровати и грубо хватаю пискнувшую Джин за волосы. Надо бы, конечно, нам стоп-слово обговорить, но прямо сейчас времени нет, а судя по расширившимся зрачкам Джин я все делаю правильно.

— Слушай меня! — пытаюсь подобрать слова, правда в голову ничего не идет: — ты — моя собственность, ясно тебе? Моя рабыня и ты будешь делать все, что я захочу. И я буду делать с тобой все что захочу, тебе ясно?!

Джин восторженно кивает головой, ее глаза сияют, я думаю, что настоящие рабыни конечно так себя не ведут, столько радости, что охота ей лимон скормить.

— Сейчас я привяжу тебя к кровати и оттрахаю так, что ты будешь умолять о прощении, слышишь меня, жалкая рабыня?! — накручиваю я.

— Да, господин! Трахните меня, господин! — пищит совершенно восторженная Джин. Сзади что-то грохается об пол, гремит, стучит и катится, я оборачиваюсь и вижу покрасневшую Михо, прижимающую руки к лицу. На полу — лежит поднос с двумя чашками, одна уже разбита и чайник, перевернутый набок, вокруг разливается лужица чая.

— Кьяя! — кричит Михо и скрывается в коридоре. В дверь каюты заглядывает Иошико.

— А мы хотели тебе чая принести. — говорит она: — там Тринадцатая завтрак приготовила. И вообще, Читосе-нээсан говорила, чтобы мы местные обычаи уважали, насчет рабства и все такое, но вы как-то уж совсем близко к сердцу это приняли…

— Кьяяя! — пищит Джин, прикрываясь руками, а потом и вовсе исчезая в воздухе. Раздается топот легких ножек. Я сажусь на кровать и изучаю отпечаток мокрой ступни в лужице остывающего чая на полу.

— И вот где теперь мне эту всадницу Апокалипсиса искать? — задаю я вопрос в воздух. Иошико садится на кровать рядом и кладет руку мне на плечо, таким, поддерживающим жестом.

— Ничего. — говорит она: — прибежит еще. Она ж твоя рабыня, куда ей деваться. Тут у них с этим строго.

— И ты, Брут. — говорю я: — и ты… ладно, пошли завтракать и Джин искать. А то останется голодной, а ей еще флот топить.

Глава 3

POV Контр-Адмирал Флота Вторжения Хью Лестер,

— Нигде не можем его найти, сир! — вытянувшись в струнку рапортует Capitán de navío и капитан флагмана объединенного флота вторжения. Контр-адмирал Хью Лестер хмурится, скрывая сложные чувства, которые испытывает с момента пропажи адмирала Флота. С одной стороны — возмутительно. Как так, офицер высшего чина Флота Ее Величества — и пропал посреди операции по укрощению прибрежной провинции Империи. Конечно, на флоте случалось всякое, иной раз мог и вахтенный упасть за борт, или морячки в трюме выясняли отношения и случайно забили кого-нибудь до смерти, а потом — втихую спустили тело в морские волны. Но с офицерским составом такого не происходило, а уж тем более с адмиралами. Адмиралы не бегают по вантам, пытаясь спустить или поднять парус в бурю, когда вшитое в тяжелую и мокрую парусину стальное кольцо бьет по лицу, а ты находишься на мачте на высоте пяти метров и корабль опасно накренился над волнами. Адмиралы находятся в безопасности. Как выяснилось — весьма относительной. Проклятые имперцы со своим запретом торговли красным песком, да вообще с полным запретом торговли. Они как-то нашли способ проникнуть на борт самого защищаемого корабля флота и украсть адмирала. Варвары.

— Везде посмотрели? — задает глупый вопрос Хью и сам же морщится от этого. Вопрос идиотский, вопрос дурацкий, но не задать его он тоже не мог. Сейчас по факту именно он — старший офицер на всем флоте, и именно он с этого момента возглавляет как сам Флот Вторжения, так и к Экспедиционный корпус — десять тысяч морских пехотинцев в трюмах. И конечно же подразделения боевых ведьм. И именно он принимает решение о применении Немезиды. Такая ответственность могла бы испугать кого-нибудь другого, но контр-адмирал Хью Лестер всю свою жизнь готовился к этому и между нами говоря — именно он и должен был возглавить эту экспедицию, просто у старого Скорти были нужные знакомства в Адмиралтействе, кто-то помнил его еще с Бугиканских войн, кому-то он подарил породистого жеребца, а с кем-то ходил по портовым борделям — как говорили злые языки. В результате Хью отодвинули в сторону, а старика — повысили в звании и сделали командующим операцией. И он скрипел зубами глядя на то, как старый маразматик приказал встать на якорь на траверзе Анкервилля и сделать предупредительный залп, а потом — дожидаться, когда имперские макаки пришлют парламентеров, обсудить условия сдачи. Он искренне полагал, что те наложат в штаны, едва увидев на горизонте Флот Вторжения, еще бы — солидная сила, одних линейных кораблей пятьдесят штук, такой флот еще никогда не подходил к этим берегам, обезьяны испугаются и побегут умолять о мире, заваливая самого адмирала подарками, паучьим шелком, миндалеглазыми девушками и слитками золота, кафом и бежевой костью.

Хью же полагал, что старый идиот не понимает законов войны и нельзя было давать имперцам времени подготовиться. Надо было молча обрушиться на берег, выжечь все, до чего дотянутся орудия линейных кораблей, нанести удары с воздуха силами боевых ведьм, высадить в бухте морских пехотинцев, разбить имперский гарнизон, расположенный в городе, захватить склады с красным песком, ранее конфискованным у торговых кораблей Ее Величества… и только тогда начать переговоры. При этом предметом переговоров могут быть только условия капитуляции провинции. Старый дурак Скорти не понимает, что оставить провинцию в руках у имперцев — это сделать шаг назад. Империя не понимает угроз, их выжившая из ума старуха Всемудрая вот уже пятьдесят лет не делала и шагу за пределы дворца, ее Сынок занимается дворцовыми интригами и развлечениями, провинции отданы на растерзание и прокорм губернаторам, которые придумывают новые законы и вводят новые налоги. Все врут и преувеличивают в своих докладах наверх. Даже если они захватят Анкервилль и сожгут его — весть об этом придет в Императорский дворец в весьма искажённом виде, пусть и мгновенно. Имперская система оповещения, все эти световые башни — работали и днем и ночью, а правительственные депеши посылались вне очереди. Вот только никто не решится признать поражение, даже если морская пехота Ее Величества будет орудовать штыками в городе, вырезая гарнизон. И уж тем более, эти высокомерные обезьяны не сдадутся, едва завидев Флот на горизонте. Все, чего добился своей демонстрацией враждебных намерений старина Скорти — дал местным время подготовиться. Зарядить орудия, подготовить укрепления и самое главное — привести войска в боевую готовность. А уж если Скорти действительно удалось бы перепугать губернатора Анкервилля до усрачки — то тот немедленно вышел на связь с дворцом Всемудрой… в результате чего имперские макаки призвали бы на защиту берегов дракона. Разведка подтвердила, что на найме у Империи есть как минимум один дракон. А дракон — это ультимативное оружие и если бы у Королевства Альбион не было ее Немезиды — то Флот Вторжения сейчас не стоял бы на якоре у берегов Империи. Пятьдесят линейных кораблей, сто шестьдесят кораблей поменьше, десять тысяч морских пехотинцев, три подразделения боевых ведьм и приданные линейным кораблям королевские маги ордена Белой Лилии — все это меркло перед огнедышащим драконом. Потому что драконов нельзя убить. Единственный, кто когда-либо мог это сделать — легендарная Драконоубийца, Новая Надежда.

Именно она положила начало восхождению Империи на континенте, и сейчас уже трудно отличить факты от мифов, но она как-то смогла убить самого старшего из драконов, видимо овладев секретом их уязвимости. Она загнала их обратно в пещеры Срединной равнины, а потом — призвала на службу Империи. С тех далеких пор никто и никогда не смел бросить вызов Империи, как же за ней стоят драконы. Армия Империи превратилась в шлак, в совершенно небоеспособный мусор, способный только грабить мирное население и нести полицейские функции — потому что за ними были драконы. Зачем тебе боеспособная армия, если у тебя есть десять тысяч стоунов неуязвимого дракона? Если бы не драконы, Королевство Альбион давным-давно указало бы Империи на ее место… но сейчас…

Хью кашлянул и стиснул пальцы на подзорной трубе, украшенной рубинами и позолотой. Он не станет испытывать радости из-за того, что пропал высший офицер Королевства, адмирал Флота. Но он может позволить себе облегчение — потому что командование операцией наконец-то попало в компетентные руки. В его руки.

— Капитан. — говорит Хью, убирая подзорную трубу в сторону: — объявляйте боевую тревогу. Передайте на другие суда о смене командования и начале операции через два часа. И да, поднимите этих ленивцев с «Немезидой», она нам может понадобится.

— Слушаюсь! — Capitán de navío заметно побледнел, но козырнул и отправился исполнять, не задавая лишних вопросов. Флот делает людей несгибаемыми, подумал Хью, сама мысль о применении «Немезиды» где-либо в принципе — вселяла в сердца знающих людей ужас. Это не оружие для нападения, это оружие последнего шанса, оружие возмездия, потому что Немезида не знает жалости, не знает пощады и не отличает своих от чужих. Она убивает всех.

За его спиной послышались трели боцманских дудок, топот ног и сдавленные ругательства. Машина, имя которой — Флот — приходила в действие, проворачивая шестеренки и прогревая двигатели, на мачте вверх взвились флажки с обозначением «Боевая Тревога!» и «Смена Командования!», замелькали флажки в руках сигнальщиков, передавая более подробные инструкции, сто тысяч моряков и десять тысяч морских пехотинцев — занимают свои места, кто у орудий, расчехляя их и проверяя боезапас, кто в трюмах десантных кораблей, прижимая к себе оружие и начиная молиться, кто — на открытых палубах авианосных кораблей, где сейчас начинают разминаться боевые ведьмы, а стюард обходит их, предлагая стопку крепкого эля и двойные порции красного песка, кто — на вороньих гнёздах грот-мачт, привязываясь и тоже молясь. Боевая машина флота Ее Величества начинает движение и горе тому, кто встанет у нее на пути. Потому что Королевство Альбион не знает равных на море. Потому что единственной костью в горле у Королевского Флота — всегда была Империя с ее драконами. И сейчас пришло время это изменить.

Хью не был тщеславен, но мысль о том, что история творится здесь и сейчас, проходит через его руки и голос — невольно возбуждала, заставляла выпрямить спину и расправить плечи, широко расставить ноги и вперить взгляд вперед, туда, где за утренним туманом скрывается порт Анкервилля.

— Контр-Адмирал? — на командный мостик поднимается один из серых лентяев, Хью не помнит его имени, хотя он — академик и профессор Королевской Академии Магии, лауреат правительственных наград и прочего. Хью помнит, что этот конкретный серый сморчок — глава команды ученых, ответственных за проект «Немезида». Как его там … не то Альберт, не то Альбино…

— Сир. — коротко кивает контр-адмирал, применяя стандартное обращение к гражданским лицам: — доложите о состоянии «Немезиды» и возможности ее использовать.

— «Немезида» готова. — отвечает сморчок с таким видом, будто лимон съел: — если вы отдадите команду, мы будем готовы в течении двадцати… нет, пятнадцати минут.

— Долго. — качает головой Хью: — но что поделать.

— Мы уже все подготовили для призыва. — отвечает сморчок: — разложены инструменты, начерчены круги и руны, приготовлены жертвы и подношения. Эти пятнадцать-двадцать минут — на сам ритуал.

— Хорошо. — говорит Хью: — будьте готовы. Как только поступит сигнал — не мешкайте. Я жду от вас исполнения своего долга перед отечеством и Королевой.

— Да, конечно. Как скажете. — сморчок кланяется и уходит. Гражданский. Нет хлесткого «Слушаюсь! Разрешите исполнять!», нет четкого разворота на пятках и печатания шага.

— Контр-адмирал? — на мостик приземляется лидерская тройка боевых ведьм — все в обтягивающих комбинезонах, на вкус Хью — даже слишком обтягивающих, вызывающих косые взгляды стоящих на мостике. Ходят слухи, что боевые ведьмы порой не прочь поразвлечься с морячками, но все же знают, что из этого получается — ужасная смерть во сне. Выдавленный изо рта, прокушенный язык и выпученные шары глаз. И запах. Нет, нельзя связываться с ведьмами, это каждый знает. Они специально одеваются вот так вот вызывающе, конечно оправдывают свои наряды аэродинамикой, но на самом деле им просто нравится дразнить его людей.

— Хелен. — кивает Хью, стараясь не обращать внимания на фигуру, заключенную в обтягивающий комбинезон. Это и не одежда вовсе, думает он, выглядит так, будто ее просто облили черной каучуковой смолой, а та застыла прямо на ней.

— Извещаю о смене командования. — говорит он, выкинув из головы неподобающие мысли: — Старина Скорти попал в руки имперцев, это обнаружилось утром. Как старший офицер в экспедиции — принимаю командование на себя.

— Что? Но как… эээ… то есть — так точно. — козырнула Хелен и Хью кивнул. Все-таки Хелен и ее ведьмы — кадровые военные, пусть и не флотские, понимают почем фунт лиха. Конечно, немного растерялась, ну так и ситуация неординарная — смена командования посередине операции, пропажа старшего офицера.

— Действуем по моему плану — говорит Хью, по тому самому плану, который в свое время отверг старый маразматик, думающий что имперские прибегут ему в ножки кланяться.

— Поняла. — кивает Хелен: — уничтожение ключевых объектов, поддержка корпуса морской пехоты с воздуха, противодействие воздушным силам противника, если таковые имеются.

— Судя по тому, как пропал адмирал — таковые у них имеются. — говорит Хью: — и, Хелен, я напоминаю — если не дай Великая Десятка, появится дракон — отступайте немедленно. Ты и твои девочки — для него на один зуб. Врассыпную и назад.

— Конечно. — Хелен позволяет себе ответ не по уставу, но Хью не будет ее корить за это. Сейчас не время обращать внимания на мелочи. Сейчас время творить историю.

— Адмирал? — говорит лидер боевых ведьм: — разрешите обратиться?

— Конечно, Хелен, конечно.

— Для нас всех честь участвовать в этой операции. Славься Королева! — Хелен козыряет, вытягиваясь в воинском салюте.

— Славься Королева! — отвечает на салют Хью: — я уверен, что боевые ведьмы исполнят свой долг!

— Так точно! Мы — птицы возмездия! — выкрикивает она девиз боевых ведьм, миг и Хелен с двумя ее подопечными — оказывается в воздухе и стремительно набирает высоту. Хью отворачивается от них к берегу. Он знает, что боевые ведьмы исполнят свой долг, пусть даже они не флотские по духу, но они все же подданые Королевы, а флот это или армия — без разницы. Ведьмы были единственным подразделением, прикомандированным к Флоту Вторжения, все остальные — флотские. Даже пехота у Флота была своя, корпус морской пехоты под командованием генерала Браннигана. Ах, да, еще эти научники со своей «Немезидой».

— Готовность по флоту подтверждена. — докладывает адъютант и Хью еще раз выпрямляется, чувствуя тяжесть ответственности на своих плечах. Он поворачивается назад, смотрит в глаза офицерам, стоящим на мостике.

— Моряки. — говорит он и это слово объединяет их всех. Сухопутные генералы сказали бы «господа офицеры», оставляя за бортом солдат и унтеров, тех, кто работает в обозе и на кухне. Но слово «моряки» — объединяет всех на флоте. Кто бы ты ни был, сколько бы золотых якорей не сверкало на твоих погонах — все они равны между собой, когда корабль тонет. Все они — моряки. От последнего юнги, который драит гальюны — до трехякорного адмирала. Они все — вместе. Вместе они приплыли сюда, вместе они одержат победу. Или погибнут. Но — все вместе. От последнего юнги, от морского пехотинца в трюме, сжимающего свое оружие, от боевых ведьм в своих скандальных комбинезонах, до адмирала — никто не умрет один. Только все вместе. Это и есть Флот. Никто не умирает в одиночку. Никто не празднует в одиночку. Никто не побеждает в одиночку. Это — Флот Ее Величества. И пусть иногда офицеры и матросы позволяют себе скабрезные шуточки в Ее адрес, но все они — как один — готовы умереть за нее.

— Моряки. — говорит он, глядя в глаза штабным офицерам, адъютантам и командирам подразделений: — вот уже пятьдесят лет как Империя угрожает нашим берегам, как они уничтожают торговые суда и блокируют торговые пути. Пятьдесят лет после позора Накийского сражения. После гибели тысяч наших моряков. После того, как пассажирские суда были захвачены, а подданые Ее Величества — обращены в рабство. И все это время Империя вела себя как хозяин на море. Как хозяин на берегу. Она вела себя как хозяин на нашей территории. У нас дома. Империя — с ее коррумпированными чиновниками, с ее разлагающейся армией, с ее рабством и зверствами даже в отношении своих подданых — это старый, умирающий зверь. Пришло время выбить зубы этому зверю. Нас пугают драконами, которые служат Империи. Даже если это так — в чем я сомневаюсь. Сомневаюсь что благородные духом звери будут прислуживать кому-то вроде Сыночка Всемудрой, с его ноздрями, забитыми красным песком. Но даже если это так и сегодня мы увидим дракона — мы не сдадимся! Мы утащим его за собой — в ад! Если сегодня Империя применит свое ультимативное оружие — мы расчехлим «Немезиду»!

— Славься Королева! — кричат все присутствующие на мостике. Глаза горят энтузиазмом, лица краснеют от прилива эмоций.

— Хорошо. — кивает Хью Лестер, контр-адмирал и командующий Флотом Вторжения: — полный вперед!

Глава 4

POV Боевая ведьма третьего ранга Кэтти Уинслоу

Облачка пара вырываются изо рта. Раннее утро и на палубе в тени — все еще прохладно, особенно в антиперегрузочных комбинезонах, плотно прилегающих к телу, словно вторая кожа. Продержись в таком двенадцать часов подряд и тебе будет казаться, что иной кожи у тебя и нет и придется срезать его с тебя по частям, медленно, специальным острым лезвием, чтобы не срезать больше, чем необходимо. Говорят, что Хелен однажды провела в бою сутки, но потом ей пришлось восстанавливать кожу, потому что она попросту срослась, сплавилась со своим комбинезоном в одно целое.

Кэтти подпрыгивает от холода на палубе. Внизу всегда холодно, но стоит только стартовать в небо, начать полет — как становится жарко. Поэтому, внизу можно и потерпеть. Она ждет, когда наконец отменят боевую готовность и они смогут спуститься вниз, в свои каюты, досыпать сладкие сны, а потом — выползать из кают к завтраку, а самое главное — снимут наконец эти обтягивающие комбинезоны. Она видит, как оглядываются на них моряки и морские пехотинцы, расквартированные на «Найджеле», раньше ей было немного стыдно, но это было еще до того, как она вступила в свой первый бой. Сейчас ей все равно. Пусть шушукаются, пусть пялятся, никто из них не посмеет даже слова сказать. А уж тем более — руку протянуть.

— Кэтти, Мэдисон, Тайра. — зовет их командир эскадрильи, высокая женщина с белыми волосами: — подойдите. Получите карту полетов.— она выдает вощеные таблички с обозначением маршрута и целей, нахождением запасных судов для посадки и маршрутов отхода — на тот случай, если имперцы все же собьют кого-нибудь из них.

— Боевая тревога не отменяется. — поясняет она: — приказано действовать по ранее утвержденной схеме «Бастион». Будьте внимательны, ваша задача — уничтожение огневых точек, прикрытие высадки морской пехоты и дальнейшая работа в глубину вражеских позиций. Вы же понимаете, что нас применяют как застрельщиков.

Кэтти понимала. Морская пехота еще не успеет высадится, а они должны будут уже носиться над городом и подавлять огневые точки. А это значит в течении всего этого времени, пока бравые ребята в красно-голубых мундирах высаживаются на побережье и захватывают улочку за улочкой — они будут мишенью в небе для каждого ублюдка с арбалетом или заклинанием. Двадцать минут славы. Двадцать минут обстрела с каждой крыши. Потом, когда «кожаные шеи» ворвутся в портовые переулки — оттуда перестанут стрелять по ним и перенесут огонь на атакующих. Будет немного легче. Чуть-чуть. Надо просто продержаться эти двадцать минут, двадцать минут на максимальной скорости и бреющем полете.

— Подавление огневых точек… — Мэдисон тянет слова словно жвачку из розового каучука: — штурмовка. Может лучше подняться повыше и ковровой бомбардировкой по городу пройтись? Тайра опять врежется куда-нибудь…

— Не врежусь! — восклицает новенькая и сжимает кулаки: — можете не сомневаться.

— Я бы и сама хотела с высоты поработать. — пожимает плечами командир: — но таков приказ, который не обсуждается. Расслабилась ты у нас, Мэдисон, гонять тебя надо в хвост и гриву.

— Командир! — разводит руками Мэдисон: — у меня в тройке Кэтти и новенькая, чего ты от меня хочешь?

— Все, ступай. — командир машет рукой и они отходят в сторону, не мешая другим тройкам получать карты полетов.

— Что за отношение такое? — возмущается Кэтти, едва они отходят достаточно, чтобы их не слышали: — «у меня в тройке Кэтти и новенькая»… я уже давно на уровне работаю.

— Да не переживай ты так, знаешь же что тебе бреющий полет на полной скорости трудно дается, а тут еще надо будет штурмовать… — рассеяно отвечает Мэдисон и машинально потирает свой шрам через всю щеку: — вон на Тайру глянь, она полна энтузиазма.

Кэтти хочет сказать, что Тайра потому и полна энтузиазма, что ни разу в бою не была. Вот будет — перестанет энтузиазм испытывать.

— Миз? Ваши напитки. — рядом с ними останавливается стюард, в руках у него поднос. На подносе выстроились бокалы с небольшим количеством темного эля. Рядом с каждым — небольшой бумажный пакетик. Красный песок.

— Минутная готовность! — кричит сигнальщик на палубе, размахивая флажками с черными кругами на них: — Минутная готовность!

Мысль о том, что она опаздывает бьет Кэтти в голову, она привычным жестом рвет бумагу и высыпает красный песок под язык. Запивает бокалом темного эля и выдыхает языки пламени. Она больше не мерзнет. Ранец за спиной начинает выдавать шипение, переходящее в свист, когда раскаленный воздух вырывается наружу. Она подпрыгивает на месте — уже от нетерпения, ее кровь бурлит, злые, нетерпеливые пульсы толкают ее в виски, в кончики пальцев. Ток, ток, ток. Мы всех убьем. Мы — птицы возмездия. Мы — боевые ведьмы Альбиона.

— Классно! — кричит новенькая рядом, перекрикивая свист и шипение заплечных ранцев: — как же классно!