Подвенечное платье

Девочка выглядела растерянно. Только вступив на дорожку, ведущую к церкви, она сразу же замерла в нерешительности. Анфиса заподозрила, что Лиза просто не знает, куда следует идти. По словам воспитанницы, на кладбище она не была со времен похорон и вряд ли помнила, где находится могила матери.

– Мы можем обратится к смотрителю, – спокойно сказала Анфиса, ласково касаясь плеча девочки.

Лиза с благодарностью закивала. Осмотревшись по сторонам, Анфиса заприметила сторожку и хотела было туда пойти, как вдруг увидела Александра Ивановича! Удивившись, девушка не сразу поверила, что перед ней именно управляющий, с котором они чуть более часа назад завтракали за одним столом. Первым желанием Анфисы было схватить Лизу за руку и уйти, но любопытство быстро взяло верх, и она решила понаблюдать за Александром.

Управляющий беседовал с невысоким седовласым старичком, по всей видимости, служившим местным смотрителем. Судя по разговору, пожилой мужчина отчитывался перед Александром за расходы, понесенные по благоустройству могилы и прямо сейчас сетовал на дороговизну цветов, настоятельно рекомендуя Александру разрешить высадить на могиле куст пионов вместо того, чтобы каждый месяц покупать срезанные цветы.

Анфиса так увлеклась, наблюдая за Александром и его собеседником, что позабыла о Лизе, которая тем временем пошла вслед за гувернанткой и в какой-то момент тоже увидела смотрителя. Правда, к этому времени Александр развернулся так, что его стало не видно из-за деревьев, а потому девочка заприметила только старичка и громко крикнула своей гувернантке:

– Анфиса Алексеевна, мне кажется это тот, кто нам нужен. Пойдемте скорее к нему.

В отличие от парка, кладбище было местом немноголюдным, и звонкий девичий голос моментально привлек внимание не только смотрителя, но и Александра Ивановича.

Мужчины обернулись, Александр вышел из тени деревьев, а Лиза только и успела, что ахнуть, повнимательнее присмотревшись к собеседнику сторожа, и опознав в нем управляющего отца. Более прятаться Анфисе не имело ни малейшего смысла. Взяв Лизу за руку, девушка, как ни в чем не бывало, пошла вместе с ней по дорожке к тому месту, где беседовали мужчины.

Александр выглядел не менее удивленным встречей, чем Лиза с Анфисой, которые с изумлением прочли на надгробии могилы, возле которой он стоял, имя Марии Васильевны. Быстро закончив разговор со сторожем и распрощавшись с ним, Александр строго посмотрел на Анфису:

– Вы решили писать пейзажи на кладбище?

Лиза, к удивлению Анфисы, не стала прятаться за спиной гувернантки и первой ответила на вопрос управляющего.

– Александр Иванович, пожалуйста, только папеньке ничего не говорите! Я уговорила Анфису Алексеевну со мной поехать. Если он прознает об этом, то может попросить ее оставить службу у нас, а она ни в чем, слышите, ни в чем не виновата!

Анфису тронула забота со стороны ребенка, но защитить себя перед управляющим она могла и сама:

– Признаться, я не получала от Петра Ивановича никаких распоряжений по поводу того, куда я могу, а куда не могу выезжать с девочками. Мы с Елизаветой, может, и хотели поехать в парк, но она обмолвилась, что сегодня день памяти ее матушки, и я посчитала возможным поехать сюда. Вы находите мой поступок опрометчивым? Отчего же, если вы и сами сегодня здесь?

Анфиса внимательно посмотрела на могилу. Памятник и могильный холм выглядели чистыми и ухоженными, в мраморной вазе у надгробия стоял свежий букет белых цветов.

– Александр Иванович, это вы взяли на себя труд присматривать за могилой Марии Васильевны?

Мужчина не спешил с ответом, смотрел то на памятник, то на девочку, которая впервые за пять лет оказалась у могилы матери. Видя, что Александр не выказывает желания разоблачить ее с Анфисой в глазах отца, Лиза быстро потеряла интерес к разговору между гувернанткой и управляющим, и сейчас, смотря на памятник, явно думала о чем-то своем.

Отведя Анфису немного в сторону, Александр все-таки ответил на вопрос:

– Когда мне было семь лет, Мария Васильевна и Петр Иванович взяли меня к себе. К тому времени я уже дважды сбегал из воспитательных домов, но они, несмотря ни на что, приютили меня и дали шанс выбиться в люди. Я не знал другой семьи, кроме Еремеевых, а потому память о Марии Васильевне очень дорога мне.

Отчего-то Анфиса не была удивлена, узнав, что Александр вырос в семье купца. Положение управляющего в доме очевидно было особенным, и девушка всегда понимала, что этому должно быть какое-то объяснение. Втайне она даже обрадовалась, что дело оказалось в том, что купец вырастил Александра, а не в том, что тот должен стать его зятем. Хотя обе эти причины втолне могли быть связаны между собой…

Но раз Александр много лет прожил в доме Еремеева, должно быть, хорошо знал об отношениях своего покровителя с супругой.

– Александр Иванович, а отчего купец не привозит детей на могилу покойной жены?

Лицо управляющего, еще мгновение назад светлое от воспоминаний, сделалось непроницаемым, будто бы солнце зашло за тучи.

– «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Мудро, вы не находите?

– Петр Иванович не был счастлив с супругой?

– Признаться, мне сложно быть объективным, так как другой семьи я не знал. Но мне почему-то кажется, что нежелание Петра Иваночика вспоминать о покойной жене, лучшее тому подтверждение.

Понизив голос до шепота так, чтобы Лиза уж точно не могла услышать, Анфиса все-таки задала Александру мучавшие ее вопросы, хотя и не была уверенна, что мужчина пожелает на них ответить:

– Это правда, что купец всячески неволил жену, запрещал ей покидать дом? Мария Васильевна действительно умерла родами?

Столь странные вопросы будто бы и вовсе не удивили Александра, как бывает, когда человека спрашивают именно о том, о чем он сам размышлял минуту назад.

– Как я уже говорил, мне сложно быть объективным, но я знаю одно, что, погибшей от открывшегося кровотечения, Марии Васильевне до этого неоднократно диагностировали повышенную свертываемость крови. Что бы это не значило…

Сказав это, мужчина вышел из тумана собственных размышлений, посмотрел на часы и направился к Лизе. Анфисе хотелось задать управляющему еще много вопросов, но она понимала, что место и время сейчас совершенно неподходящее. Вместо этого она дала Лизе и Александру время побыть вдвоем, чтобы предаться воспоминаниям о покойной Марии Васильевне.

И снова Анфиса была глубоко тронута способностью мужчины обращаться с детьми. Он с невероятной деликатностью находил слова и делился историями о Марии Васильевне, которые, с одной стороны, трогали впечатлительную девочку, но, вместе с тем, заставляли ее скорее улыбаться, а не только лишь скорбеть об утрате. Александр напомнил Лизе, как мама ласково называла ее цыпленком за большие глаза и высокий голос, и как однажды, на именины девочки Мария Васильевна своими руками испекла для нее пирожные с желтым заварным кремом в виде маленьких цыплят. Лиза, которой после исчезновения старшей сестры было буквально не с кем даже поговорить о маме, была очень благодарна Александру и слушала его, как зачарованная. Лишь спустя без малого час, дав девочке слово никому не рассказывать о том, что она нарушила предписание отца и упросила гувернантку свозить ее на кладбище, Александр повел их с Анфисой к выходу.

Наняв извозчика, Александр подал руку вначале миниатюрной Лизе, чтобы помочь ей забраться на высокую подножку коляски, а после, так же галантно предложил помощь Анфисе. Усаживаясь напротив нее, он не отрывал взгляда от браслета, который заприметил, когда минуту назад держал Анфису за руку.

– Вы позволите?

– Конечно…

Отвечая, Анфиса не совсем понимала, о чем именно спрашивает Александр, а потому несколько удивилась, когда он вновь дотронулся до ее руки и отодвинул край перчатки, обнажая запястье, чтобы как следует рассмотреть браслет.

– У вас новое украшение? Мне кажется, я не видел его раньше.

– А, это? Так, безделица.

Александр с интересом наклонился к Анфисе, перебирая в пальцах молочные жемчужинки, отчего по нежной коже девушки тут же побежали мурашки.

– Так значит вам известно, что это не настоящий жемчуг, а щедро покрытое эмалью стекло? Лично я не вижу ни малейшей разницы, но некоторые дамы отчего-то расстраиваются, когда узнают, что их капризы слишком дешево обходятся их кавалерам…

Анфиса удивленно захлопала ресницами. По-своему интерпретировав ее удивление, Александр откинулся на спинку сидения и отчего-то чрезвычайно самодовольно произнес:

– Надеюсь, вы не станете теперь думать о вашем ухажёре хуже? Бросьте, судя по всему, он не богат, но, быть может, сообразителен, что, по моему мнению, является достоинством во много раз превосходящим любое богатство. Ваш браслет вам очень идет, и, полагаю, нет большой разницы – оригинальное ли это ювелирное украшение или же его более доступная по цене копия.

Анфиса была действительно поражена словами управляющего, вот только причина такой реакции скрывалась совершенно не в том, в чем подозревал Александр. Сейчас девушка могла думать лишь о том, что все это время допускала серьезную ошибку. Все свое расследование она строила на том, что платье под кроватью Татьяны раньше принадлежало покойной Марии Васильевне. Но настоящее платье Еремеевой не могло быть расшито стеклом! А значит в комнате Тани его реплика.

Что, если сама Татьяна решила втайне от отца сшить платье, похожее на то, что было у матери? Быть может, злоумышленник просто подложил записку в коробку с готовым заказом? Но, чтобы сшить подобный наряд, да еще со шлейфом, нужна специальная мастерская, а это в свою очередь значит, что, отыскав место, где сшили реплику платья, появится шанс найти отправителя загадочной записки. Копия! Конечно же, это копия! Теперь-то Анфиса знала, что ей следует делать.

***

Вернувшись домой, Анфиса первым делом отправилась к Матвею Никифоровичу, чтобы сообщить о том, что их с Лизой домой привез Александр, и кучеру не нужно ехать за ними к Летнему саду. Заодно девушка хотела спросить у добродушного мужчины, нет ли у него каких-нибудь поручений на воскресенье и не мог ли он свозить ее в несколько швейных мастерских. Кучер ответил, что к десяти ему надобно быть на почте, но после он с готовностью отвезет барышню, куда ей будет угодно.

План Анфисы состоял в том, чтобы объехать места, где могли бы изготовить подвенечное платье. Анфиса была практически уверена, если это сама Татьяна заказала реплику маминого платья, то, будучи лишенной возможности надолго покидать дом, девушка наверняка сшила его где-то поблизости и, быть может, Анфиса уже в это воскресенье найдет нужное место. Воодушевлённая планом, она, практически улыбаясь, зашла в столовую, где уже сидели Александр и Глафира Матвеевна. Лица обоих были напряженно-сосредоточенными.

– Господа, что-то случилось?

Глафира Матвеевна как обычно излишне резко повернула голову в сторону вошедшей. Сейчас женщина как никогда напоминала сжатую, тугую пружину.

– Петр Иванович возвращается домой. Сегодня, ночным поездом из Москвы.

Анфиса хотела тут же спросить про Татьяну, но не успела, так как Александр опередил ее:

– Возвращается один. Без Татьяны. Полиция продолжит поиски самостоятельно.

Сказав это, Александр покинул столовую, заявив, что у него нет аппетита.

Анфисе пришлось ужинать вдвоем с экономкой, которая довольно быстро покончила с трапезой и и тоже побежала по каким-то совершенно неотложным делам. Приезд хозяина явно был серьезным испытанием и для нее.

Анфиса осталась в одиночестве. За последние несколько дней девушка узнала множество неприятных фактов о купце Еремееве и даже начала бояться этого господина. Если его покойная супруга действительно была такой замечательной женщиной, как описывал ее Александр. Если ее записям в дневнике можно верить, а Еремеев проявлял к ней ничем необъяснимую жестокость, то у Анфисы были все основания опасаться купца.

Девушка все больше и больше убеждала себя, что купец каким-то мистическим образом повинен в исчезновении дочери, а может, и в смерти супруги. Слова Александра, произнесенные на кладбище о том, что причина смерти Марии Васильевны плохо вяжется с ее ранними диагнозами, говорили, что управляющий и сам подозревает Еремеева в каком-то злодействе.

И вот совсем скоро, уже этой ночью, купец будет здесь.

По спине Анфисы побежали мурашки, будто бы в передней открыли окно, и в столовую потянуло холодом.

Глава 6. Возвращение Синей Бороды

Вечером Анфиса решила заглянуть к Лизе, которая после визита на кладбище предпочла поужинать с сестрой в детской. Войдя в спальню Лизы и Кати, девушка стала свидетельницей удивительной картины. Девочки очень увлеченно спорили с няней Соней, к которой до этого момента всегда относились с любовью и уважением. Сестры, судя по всему, хотели дождаться приезда отца и не желали ложиться в постель, а маленький Ванечка, услышав об этом, тоже отказывался идти спать, требуя, чтобы и ему разрешили остаться в комнате у сестер. Заметив Анфису в дверях, Соня обратилась к ней с мольбой в голосе:

– Анфиса Николаевна, ну хоть вы их угомоните! Не дело ведь это – детям до полуночи бдеть. Мне же потом за них от Петра Ивановича влетит!

Но девочки продолжали настаивать, что родитель может заехать домой лишь на пару часов, и, если они не дождутся его и сразу же обо всем не расспросят, то уже к утру он опять куда-нибудь уедет.

Анфисе и самой очень хотелось посмотреть на купца, а потому она посчитала, что, убедив Соню доверить ей Ванечку, она сможет дождаться возвращения хозяина дома. Гувернантка велела детям умыться и переодеться ко сну, но так и быть, разрешила всем лечь спать в одной комнате, а сама между тем достала Волшебные сказки Шарля Перро и отпустила Соню, пообещав, что сама присмотрит и за девочками, и за Ваней. Мальчишка тут же забрался под одеяло к Кате, которая, взяв с него слово не толкаться, даже отдала брату своего плюшевого медведя.

Анфиса сама удивилась тому, что открыла книгу на истории о Синей Бороде, но затем решила все-таки выбрать другую сказку и начала читать «Спящую красавицу».

Поначалу дети были полны решимости дождаться возвращения родителя, но размеренный убаюкивающий тембр Анфисы склонил одного за другим ко сну. Дольше всего Морфею сопротивлялась Лиза. В любой другой раз она бы наверняка дождалась полуночи, но сегодняшний день был слишком богат на события, и девочка утомилась. Дочитав историю до конца и обнаружив, что все дети мирно спят, Анфиса уже собиралась пойти в свою спальню, как вдруг дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошел мужчина средних лет.

Под глазами купца залегли глубокие тени – свидетельство того, что он уже долгое время не спал как следует. Во всем его облике чувствовалась невероятная усталость: и в опущенных плечах, и в ссутуленной, должно быть, когда-то широкой спине.

Еремеев поприветствовал Анфису слабым кивком, жестом попросил сохранять молчание, а потом, стараясь двигаться как можно тише, подошел к каждому из мирно спящих детей и трогательно поцеловал их в маленькие лбы и щечки. Зрелище это было до того удивительное и так сильно не вязалось с представлениями Анфисы о хозяине, что ей потребовалось несколько раз моргнуть, чтобы убедиться, что она сама не уснула вместе с детьми.

Когда купец Анфисой уже выходили из детской, Ванечка открыл было глаза. Все еще находясь в полудреме он спросил, уедет ли папа завтра утром. Еремеев заверил сына, что весь следующий день проведет с ним, и только, когда малыш снова улегся на подушки, Еремеев вышел из комнаты вслед за гувернанткой.

– Анфиса Алексеевна, от всей души благодарю вас за то, что позаботились о моих детях в это непростое для всех нас время. Наверняка у вас есть множество вопросов ко мне, и я постараюсь ответить на каждый, но, с вашего позволения, уже завтра. Валюсь с ног.

Девушка с пониманием кивнула, пожелала купцу доброй ночи и отправилась в свою спальню. Завтрашний день обещал быть по-настоящему интересным.

***

После полуночных бдений все в доме просыпались неохотно, за исключением разве что Анфисы, которая сгорала от любопытства и не могла дождаться новостей о поисках Татьяны. Гувернантка первой спустилась в столовую, но уже вскоре к ней присоединился Александр, экономка, а затем и сам Еремеев в сопровождении детей и няни. Было решено, что разговор состоится в просторной гостиной. Когда все, кроме Александра, расселись, Еремеев начал рассказ:

– Боюсь вести пространные разговоры я не обучен. Поэтому вынужден сказать все как есть. Долгое время я искал Татьяну в Москве. Были некоторые свидетельства, что она отправилась именно туда, возможно, даже по своей воле, так как требований от похитителей я так и не получил… Но вот уже вторую неделю никаких новых сведений у полиции нет, и, хоть все эти сыщики требуют от меня терпения, боюсь, они просто не могут признаться, что зашли в тупик и сами уже не знают, что предпринять…

Тут купец отвел глаза от смотревших на него домашних. Было видно, что ему больно, по-настоящему больно признаваться в своем бессилии. Видя, что Петру Ивановичу тяжело говорить, все замерли в неловком молчании и только бойкая Катя не удержалась и робко спросила:

– Неужели Таня больше не вернется домой? Она хотя бы жива?

– Я не могу ответить на эти вопросы, родная. Нам остается только надеяться.

Еремеев нежно потрепал дочь по голове и потом снова обратился ко всем собравшимся:

– Мне хочется верить, что еще не все потеряно, прошу вас, если кто-нибудь получит какое-нибудь сообщение от Тани или лица, уверяющего, что ему известно о ее местонахождении, тут же сообщите об этом мне. Сейчас важна любая зацепка. И если за время моего отсутствия кто-то из вас узнал или обнаружил что-то хоть сколько-нибудь подозрительное, молю, дайте мне знать.

Анфиса замерла в нерешительности. Слова купца казались искренними, и сам он вел себя не иначе, как следует вести убитому горем отцу. Но если все именно так, как говорит Еремеев, то почему Татьяна сбежала? И почему только Анфиса обратила внимание на подвенечное платье в спальне девушки? Решив, что от небольшого промедления вреда не будет, гувернантка вознамерилась присмотреться к поведению Еремеева повнимательнее и лишь после, если он оправдает доверие, поделиться с ним своими размышлениями и подозрениями. Ее продолжали мучать записи из дневника, а также то немаловажное обстоятельство, что в ночь исчезновения Тани ключ от верхнего замка был исключительно у купца и экономки.

О подвенечном платье она пока решила промолчать.

***

Первым открытием Анфисы с момента появления купца в доме стало необъяснимое сходство между ним и Александром. Помимо таких вещей как жесты и манера изъясняться, которые вполне можно было объяснить тем обстоятельством, что Александр рос в доме купца и как большинство детей перенимал привычки окружавщих его взрослых, было и еще кое-что поистине удивительное. Комплекция, черты лица и даже разрез глаз Еремеева и его управляющего были как будто схожи. Мужчины походили друг на друга, как иной раз двоюродные кузены или даже братья. Хотя Анфиса быстро списала это на одинаковую стрижку и манеру одеваться, которые, по мнению девушки, могли сделать практически близнецов из совершенно посторонних друг другу людей. В конце концов, не было ничего удивительного в желании управляющего походить на своего покровителя.

Удивительным было полное взаимопонимание между мужчинами. Обсуждая рабочие моменты за столом, они частенько договаривали друг за другом целые предложения и, казалось, используя минимально необходимое количество слов, могли обсудить любое, даже самое запутанное дело.

А дел, судя по всему, за время отсутствия Еремеева накопилось немало. Новые ввозные пошлины делали нерентабельным импорт целого ряда товаров, договоры на поставку которых были расписаны на несколько лет вперед. В трех пудах чая, который с таким трудом удалось привезти из Китая, обнаружили какую-то плесень. Торговый дом Еремеевых в Казани погорел и чуть ли не половина товара пропала не то в огне, не то на личных лабазах местного управляющего.

Анфиса искренне восхищалась энергичностью мужчин, которые ни минуты свободного времени не проводили в праздности. Ум их ежесекундно был занят решением множества вопросов. За столом более не было неловкого молчания, и Анфиса даже, казалось, поняла, отчего дети купца принимали пищу отдельно от взрослых. Это не купец избегал их по неведомой причине, на самом деле, Еремеев таким образом лишь проявлял заботу, понимая, какими скучными будут для девочек разговоры за столом. Однако, увидев Лизу за обедом, купец, казалось, искренне обрадовался и первые десять минут изо всех сил старался поддерживать пустяковую беседу о преимуществах туши перед акварелью. Но затем, получив очередное письмо от лакея (а письма нынче шли нескончаемым потоком), не без сожаления снова вернулся к обсуждению дел с Александром.

При этом управляющий очевидно старался держать дистанцию между собой и купцом, не позволяя себе обсуждать за столом что-либо, кроме работы. Анфисе все более и более казалось, что Александр, как и она сама, в чем-то подозревает Еремеева, и присматривается к нему, надеясь заметить в поведении что-то необычное.

***

Спустя несколько дней одно чрезвычайное происшествие действительно заставило Анфису заподозрить Еремеева в жестокости. Случилось это, когда экономка подала хозяину какой-то конверт, сообщить о котором, по всей видимости, требовалась намного раньше. Не стесняясь в выражениях, купец с четверть часа распекал нерадивую экономку за оплошность, после чего запретил ей принимать хоть какие-то письма от его имени, велев в его отсутствие сразу же передавать всю корреспонденцию Александру.

В гневе Еремеев был страшен, казалось, вокруг него сгущалась туча, из которой то и дело молниями выстреливали самые обидные и точно попадающие в цель слова. К своему удивлению, Анфисе даже стало жаль Глафиру Матвеевну. При всей нелюбви девушки к этой высушенной как сухофрукт особе, ей было сложно поверить, что какое-то письмо может послужить достаточной причиной для такого гнева.

Весь день после инцидента Анфиса, как и все прочие в доме, предпочитала не попадаться Еремееву на глаза, но неизбежно наступило время ужина, и девушке пришлось снова спуститься в столовую.

Экономки за столом не было, сидели лишь Еремеев и, по всей видимости, только что вернувшийся из торгового дома Александр. Анфиса с Лизой зашли в комнату, когда разговор между мужчинами уже начался:

– Как же это так, Петр Иванович? Никакого уведомления от Кайсарвова к нам в контору до сих пор не поступило.

– В том то и дело, что договор с Кайсаровым заключен не на торговый дом, а лично со мной, так сказать, в частном порядке и под личную мою гарантию. Не поверишь, басурманин этот и уведомление прислал, как положено, ровно за месяц на мое имя, еще и подписал «Моему старейшему другу». Глафира, чтоб ей вконец пусто было, решила, что письмо это к делам отношение не имеет, а потому в Москву мне его пересылать не стала. Она бы и сегодня о нем не вспомнила, если бы из дома Кайсаровых не пришло напоминание об ужине в честь их с супругой годовщины.

– Так, может, это наш счастливый случай? Если вы сами лично к нему придете, он не посмеет отказать…

Купец, весь день пребывавший в самом отвратительнейшем расположении духа, сжал правую руку с вилкой в кулак, но, взглянув в распахнутые от страха глаза дочери, сдержался и медленно разжал пальцы:

– Не могу я сейчас на людях показаться. Пока исчезновение Татьяны – это только слухи. Мерзкие, но слухи. Если я появлюсь у Кайсаровых, вопросов избежать не удастся. Ты к нему поедешь.

Желание купца держать исчезновение Тани в секрете показалось Анфисе крайне странным. Она была уверена, что чем больше людей будут в курсе происшествия, тем выше шансы, что Татьяну рано или поздно удастся найти. Но купец, видимо, действительно верил, что Татьяна сбежала из дома по собственной воле и, вероятно, надеялся утаить происшествие от общества и попытаться спасти репутацию дочери.

Александр равнодушно кивнул.

– Когда состоится ужин?

– Послезавтра. Сегодня пришло письмо с напоминанием, чтобы уточнить число гостей. Cамо приглашение доставили еще до моего возвращения.