Батон за 13 копеек

– Ну да, это джинсы… Эх, Юрка, поверь: не в них счастье!

На лице отца мелькнуло такое выражение, словно он хотел сказать: «нет, дядя, как раз в них». Секунду спустя это выражение исчезло, Юрка посерьёзнел и задал ещё один вопрос:

– А вот можно вас, товарищ времянавт, ещё спросить? Война в Афганистане скоро кончится? Кончится она до того, как мне восемнадцать будет?..

Я на миг растерялся. В глазах бати мне привиделось ужасное предчувствие. Соврать или расстроить его?.. Пока я раздумывал над этой дилеммой, включилась бабушка:

– Юра, что ты к человеку лезешь с глупостями?! Кончится, конечно! Тебе до восемнадцати три года! Войны так долго не длятся! Да вообще она уже кончается… почти что… Да, товарищ?

– Ага, – сказал я. – Ты, Юрка, не бойся войны! Настоящий мужик, он войны не боится! Он Родину защищает! Вот я, например…

Я хотел сказать, как круто играю в танчики и как героически поддерживаю русское воинство в Интернете. Потом решил, что объяснять предкам, что такое Интернет и компьютерные игры, будет слишком сложно.

– Вот я, например, прибыл к вам сюда именно с этой целью! Спасти нашу общую Родину! Исправить историю и сохранить страну, которую дерьмократы променяли на колбасу!

– Кто такие дерьмократы? – спросил Юра. – Это, может, демократы? Что, Белинский, Чернышевский, Добролюбов?.. Но они же уже умерли…

– Да Юрка, замолчи, не суйся с глупостями! – оборвала его мать. – Вы, товарищ, лучше про колбасу расскажите! Что у вас там при капитализме с колбасой?

– В смысле – что… – Я растерялся. – Это было образное выражение. Я хотел сказать, что либероиды обменяли величие нашей страны на западные погремушки. Вот я и говорю – за колбасу продали.

– Да-да, – сказала баба Маня. – Понимаю. Ну так мне вот интересно: за какую именно колбасу продали Родину? Варёную или копчёную? Может, докторскую? Может, сервелат? О, знаете, я слышала, что при капитализме есть тридцать сортов колбасы. Это правда? Вот девчата говорили. Я не верю. Их же столько не придумать!

– Мария Петровна, нашли про что спрашивать! – бросил я укоризненно. – У вас Отечество в опасности, понимаете? Вас Америка вот-вот поработит! А вы про колбасу чего-то спрашиваете! Ну есть эти тридцать сортов, ну и что?! Что с них проку? В любом супермаркете тридцать, и сорок, и пятьдесят…

– Пятьдесят! – бабуля ахнула. – Скажите, а что супермаркет – это, получается, такой большой магазин самообслуживания? Это где полки, полки, полки, а на них товары, товары, товары… И ты там идёшь и берёшь, и берёшь, и берёшь всё, что хочешь… И у вас такие есть, да?

– Ну есть, – буркнул я.

– О, Юрка! Слышал? – дед хлопнул отца по плечу. – Вот оно, твоё светлое будущее! Будешь в старости жить по-буржуйски! В супермаркеты будешь ходить!

– А бананы к вам завозят? – спросил Юра.

– Завозят. До жопы бананов, – сказал я, не желая сообщать ему о том, что до старости он не доживёт. – А вы, товарищи, лучше бы поинтересовались более серьёзными вещами, чем эти мелочи. Вот вы можете себе представить, чтоб мужики с мужиками как бабы жили? Чтобы красились, манерничали… И ещё говорили, что это нормально! В наше время в Америке так. И мало им своих извращенцев, они еще и стараются к нам это распространить! Гомосеков развелось уже немеряно!.. А что у хохлов сейчас – даже представить не можете…

– Плевать на хохлов, – сказал дед. – Вы, товарищ, правду нам сказали про колбасу и бананы?

– Ну естественно, правду!

– И скоро ли наступит такая жизнь?

– Да уже в девяностые!

– Долго, – вздохнул Николай.

– Вот именно! У нас еще есть время побороться! Спасти Родину! Так что же? Вы со мной?

– Ну пожалуй, что и с вами, – сказал дед. – А скажите, я правильно понял, что вот эта дверка из пара – она в ваше время?

– Да. Представьте, я встретил волшебницу, которая исполнила моё заветное желание – создала портал в восьмидесятые!

– Стало быть, он и обратно работает?

– Ну, вероятно. А что?

– Да так я, просто… А вы знаете, товарищ… Как вас там… Хотя не важно… Принесите мне, пожалуйста, отвёртку!

– Зачем?

– Я вам фокус покажу, – ответил дед. – Посмотрите фокус, а дальше начнём спасать Родину сразу. Отвёртка на балконе, балкон в комнате.

Я знал, где балкон и где с давних времен размещаются инструменты. Бегом бросился в коридор, оттуда в комнату. Бросил несколько любопытных взглядов на ретро-облик моего привычного жилища. Вышел на балкон, нашёл отвёртку.

И вернулся.

Переступив порог кухни, я сразу же понял, зачем деду Коле понадобилась отвёртка. Чтоб отвлечь меня! На моих глазах в волшебной дверке мелькнул и скрылся бабушкин халат. Бати уже не было. Дед стоял у самой дверки.

– Что же вы творите, Николай Иваныч?! – смятенно воскликнул я. – Как же вам не стыдно?! А кто же Союз спасать будет?

– Так вам надо – вы и спасайте, – ответствовал дед.

Шагнул дверку и исчез.

Пар тут же рассеялся. Шарика в кастрюльке больше не было.

«Три туда – три обратно» – вдруг вспомнилось мне.

На обычной советской плите в обычной советской кухне обычного советского человека остывала обычная советская вода.

3.

Первые минуты я был в шоке от того, что навсегда застрял в чужой эпохе. Потом решил: да что я, в самом деле? В самом лучшем в мире государстве, что ль, не выживу? Да выживу, конечно! И благостным «застоем» наслажусь, и Андропову помогу за дисциплину бороться! Он ведь молодец, этот Андропов-то! Не даром кэгэбэшник! Он с врагами церемониться не станет! Вот дойду до него, расскажу, что за дело проклятые Ельцин с Горбачёвым замышляют… А потом буду стоять и похохатывать, глядя как они в клетке в суде умоляют их не расстреливать. То-то бабка с дедом обломаются, когда в будущем не будет никаких джинсов! А будет там вечный Союз, мною лично спасённый!

… Впрочем, перед тем, как приступать к его спасению, следовало освоиться. Так, квартира у меня уже была. Причём честно унаследованная! Ключи от неё я нашёл в коридоре: замок на деревянной двери был тот же самый, вот только второй, железной, установленной в 90-е еще не было.

В комнате стоял хорошо знакомый мне мебельный гарнитур (ещё не обшарпанный) и висел хорошо знакомый мне ковёр (ещё не выцветший). Вот только на месте моего компьютерного стола находилась кадка с фикусом. «Сейчас вся наша гильдия в рейде, – внезапно мелькнуло в сознании. – В игре про огород поспела тыква… В контакте хохлов обсуждают – и всё без меня… На АТ автор книги «В постели со Сталиным» выложил проду…». Впрочем, эти мысли не подобали спасителю Родины, так что я их отогнал, как только смог.

В шкафу нашлись дедовы шмотки. Мне они были немного коротковаты, но в целом по размеру – всё лучше, чем в штанах буржуйских шляться! Я переоделся.

Потом вспомнил: бабушка рассказывала: дед ей отдавал свою получку, но, как все советские мужики, откладывал на собственные нужды, и как-то раз жена обнаружила его накопления за бачком в туалете. Я метнулся в уборную. Вот так удача! Дедова заначка была здесь! Я сделался счастливым обладателем аж целых тридцати пяти рублей. Как раз будет на первое время на жизнь… Интересно, на долго ли хватит? Начал вспоминать советские цены, прикидывать в голове… А потом решил – какого чёрта? Надо просто пойти в магазин и увидеть все цены воочию! Тем более, жрать уж охота. Гештальт с пельменями, про которые я думал перед тем, как оказаться здесь, пока что не закрыт…

Я вышел на улицу. Двор был всё тем же двором, по которому всего час или два назад я возвращался со свидания с Велемирой: серые хрущёвки, помойка возле ограды детского сада, всё те же бабульки на лавочке. В этот раз их сидело две штуки, и они проводили меня взглядами, полными подозрений. На миг мне показалось, что одна них это Людмила Васильевна – наша полоумная соседка снизу, которая несколько раз вызывала милицию из-за того мы с матерью якобы двигаем мебель посреди ночи. Говорят, что крыша у нее поехала после того, как единственному сыну Славке дали пожизненный срок за разбой… Впрочем, это я отвлёкся. Нынче время другое, и бабки, конечно, другие. Эти, небось, при царе родились-то ещё…

Проходя через двор, я заметил, что тот стал как будто просторней, пустее. Наверное, это было из-за того, что горизонт не загораживали двадцатипятиэтажки соседнего района. И машин во дворе почти не было. В чём-то эта пустота была приятной, но в чём-то, признаюсь, пугала слегка: было ощущение, что кто-то постепенно демонтирует мой мир, и вслед за машинами и небоскрёбами всё остальное исчезнет.

Обследовав пару кварталов, я набрёл на булочную, в помещении которой в будущем расположится отделение одного крупного банка. Внутри неё тоже было как-то пустовато и непривычно: вдоль стен стояли деревянные стеллажи, над которыми красовалось суровое «РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ», а на одной из вертикальных перекладин болталась привязанная на веревочке рогатина. Часть стеллажей пустовала, на остальных лежали целые и располовиненные буханки серого. В уголке, у самой кассы, покоился тот самый батон по 13 копеек в единственном экземпляре – такой же одинокий, как и я.

Я потрогал батон рогатиной. Шибко свежим он, кажется, не был.

– А других батонов не осталось? – спросил я у продавщицы в белом халате и колпаке.

Та ответила, что мне следует открыть глаза или обратиться к окулисту, раз я не могу ответить на этот вопрос самостоятельно. Ответить на такое было нечего, так что я признал своё поражение, купил батон и пошёл дальше по улице, откусывая прямо от него.

Это был тот самый вкус детства!.. Ну, в смысле… Батон был на вкус как батон.

Дойдя до трамвайной остановки, где обычно садился, когда ехал в центр, я набрёл на ещё один магазин. Лаконичное одноэтажное здание со стеклянным низом, разрисованным картинками с едой, и бетонным верхом, украшенным вывеской «Универсам», обещало пиршество натуральных продуктов по социалистическим ценам.

Я зашёл.

Пельменей не было…

В стеклянных витринах, которые караулили продавщицы, стояли пустые корыта, напоминающие о мясе, и покоились горы колбасного сыра. В открытом доступе стояли пирамиды рыбных консервов, морской капусты, томатного и яблочного сока в пятилитровых банках. В большой белой ёмкости располагалась батарея стеклянных бутылок с кефиром. Для покупки сметаны был нужен бидон, коего у меня не имелось. Несколько тёток копались в большой металлической корзине, заполненной кочанами капусты, и источающий лёгонький запах гнилья (потому что без химии!). Были ещё какие-то макароны и крупы в картонных коробках. Их мне как-то пока не хотелось.

Я побродил по универсаму, наслаждаясь видом тех самых ценников, о которых так долго и мечтательно читал в Интернете. Пёс с ними, с пельменями! Сам сготовлю, если будет надо! И сникерсы с марсами сратые, и кока-кола, и чипсы – в гробу я видал их! Да, магазин здесь не такой, как я привык. Зато всё своё, родное, никакой американщины, никакого мусора пищевого! Вот сейчас сайру возьму или «завтрак туриста», поем их с батоном – и сыт. Много ль надо-то?

Я остановился возле стеллажа с консервами, приглядывая себе подходящий ужин.

«И все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он им светит! И все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он горит!» – надрывалось радио.

Я отвлёкся от консервов и задумался о том, кто это поёт.

Так задумался, что даже не заметил, как меня окружили четыре милиционера.

– Ваши документы, гражданин, – сказал один из них, представившись и назвав звание. – Почему вы в такой час не на работе?

4.

В отделении милиции было так же тоскливо, как у меня на душе. Стандартные, довольно-таки обшарпанные стены – снизу зелёные, сверху белые. Пыльные подоконники. В коридоре – стенд «Они сражались за родину» с фотографиями ветеранов. В кабинете, куда меня привели, – груда папок на столе, ни единого компьютера и непременный портрет вождя, Юрия Владимировича.

Фамилия участкового была Рогожкин. Это был тщедушный паренёк, на вид моложе меня, но с усталым взглядом человека, уже немало повидавшего.

– Ну что, гражданин, – устало и как-то безнадёжно проговорил он. – Может, всё-таки представитесь? Или задержать вас до выяснения личности?

Когда менты замели меня в магазине, я не придумал никакого правдоподобного объяснения тому, почему я не на работе. По первости хотел было сказать, что безработный, да побоялся: в СССР безработицы нет ведь! Представиться я тоже отказался и всю дорогу до отделения думал о том, как бы вывернуться из этой истории. Ничего толкового так и не придумал.

– Ладно. Моя фамилия Колобков, – признался я. – Но паспорта нет. Потерял.

– Очень жаль, гражданин Колобков, что вы так халатно обращаетесь с документами, которые вам выдало государство, – сказал милиционер. – Ну так где же вы работаете? И почему в четыре часа дня в четверг шатаетесь по универмагу вместо того, чтобы быть на рабочем месте?

– Тут такое дело… – я вздохнул. – Вы, товарищ милиционер, мне наверняка не поверите. Дело в том, что я путешественник во времени. Я прилетел из будущего.

– Гражданин Колобков! – отозвался Рогожкин. – Мы с вами взрослые люди!..

– Понимаю, вы, конечно, мне не верите! Но правда! Я перенёсся сюда из 2022 года! Чтоб спасти СССР!

– От вторжения марсиан, я полагаю?

– От распада! Понимаете, всего через восемь лет Союз распадётся!

– За восемь лет вы сможете отсидеть за тунеядство четыре раза.

– Гражданин Рогожкин, я серьёзно! В девяностые тут уже будет пятнадцать отдельных стран! И все под влиянием Штатов!

– Может, ещё небо на землю упадёт? – язвительно поинтересовался милиционер. – Гражданин Колобков, ведите себя по-человечески, не заставляйте меня вызывать психиатров!

– Да блин! Вот вам кажется, что СССР навсегда, да? А шиш! Андропов скоро умрёт. Потом будет старый Черненко, он тоже умрёт. А потом генсеком изберут предателя Горбачёва…

Рогожкин встал.

– Гражданин Колобков! Я понимаю, что платить штраф за прогул или садиться за тунеядство никто не хочет. Но антисоветская пропаганда – это гораздо более тяжёлая статья! Ну вот что вы такое несёте?!

Я прикусил язык. Да, кажется, здешняя милиция ещё не готова к спасению Родины… Вдруг мелькнула мысль в голове: а что, если назваться именем деда и назвать его место работы? Раз я застал его дома с семьёй, может быть, сегодня у него законный отдых? Может, смена не его?

– Колобков Николай Иванович, 1940 года рождения, уроженец города Кыштым, – забормотал я. – Русский. Коммунист. Начальник цеха металлообработки на заводе «Красный компрессор».

– Ну вот, так бы сразу! – ответил Рогожкин. – Ваш рабочий телефон!

– Не помню. Честно.

Участковый вздохнул, но ругаться не стал: видимо, ему уже надоело общаться с чудилой из непонятно какой эпохи. Он кому-то позвонил, попросил найти номер «Красного компрессора» и вскоре уже набирал его на обаятельно-допотопном дисковом аппарате.

– А знаете, телефоны скоро кнопочные будут, – заметил я. – А потом вообще мобильные. С экраном.

Рогожкин взглянул на меня строго, словно учитель на нерадивого ученика. А потом сказал в трубку:

– Добрый день! Колобков Николай Иванович у вас работает? Начальник какого-то цеха… Ага… У него сегодня выходной?.. Да, отлично, спасибо!

Он повесил трубку.

– Я могу идти? – спросил я, сжав с надеждой свой искусанный батон.

– Можете, Николай Иванович. Понятия не имею, зачем была вся эта клоунада, если можно было просто сразу сообщить, где вы работаете. И что смена сегодня не ваша. Идите, идите.

5.

К тому времени, когда я вышел из милиции, все продуктовые магазины уже закрылись. Честно говоря, после жизни рядом с круглосуточной «Пятёрочкой» поверить в это было немного сложно. Но делать нечего! Догрызая батон, я направил стопы домой в надежде, что там поскребу по сусекам и ужин себе как-нибудь сварганю.

Добравшись до дома, я заприметил хорошенькую молодую мамашу в лёгком розовом платье, подчёркивающем плечи, и с причёской в стиле Пугачёвой. Ей никак не удавалось втащить коляску со своим отпрыском по лесенке, чтобы попасть в наш подъезд. Я решил, что если помогу ей, то она поймёт, что зря выбрала того мужика, который сделал ей этого мелкого, а не кого-нибудь типа меня. И помог.

Дамочка рассыпалась в благодарностях:

– Спасибо огромное! Что бы я тут без вас делала?!

– Мелочи, – сказал я благородно. – Мы, советские люди, всегда помогаем друг другу, не так ли?

Женщина взглянула на меня как на придурка. Потом мило рассмеялась:

– Ой, а вы ещё и с юмором! Шутник! Знаете, по-настоящему остроумные мужчины это редкость!