Помоги проекту - поделись книгой:
Но зачастую боги были слишком несхожи между собой для того, чтобы можно было допустить такую ассимиляцию, и тогда они группировались вместе на основании каких-нибудь подходящих родственных связей.
Если речь шла о богине, — а народы эгейской культуры до появления греков чувствовали большое расположение к богиням, — то ее выдавали замуж за бога, а богу в образе животного или звезды придавали человеческий вид, а самое животное или астрономический образ — змею, или звезду, или солнце — делали орнаментом или символом. Или же, наоборот, бог покоренного народа становился злым противником более светлых богов. История теологии полна таких приспособлений, компромиссов и национализации богов, когда-то бывших местными.
По мере того, как Египет превращался из ряда разрозненных городов в объединенное царство, теокразия происходила все чаще и чаще.
Так сказать, главным богом был Озирис, бог жатвы, которому приносились жертвы и земным воплощением которого был фараон. Озирис представлялся как непрерывно умирающий и воскресающий вновь; он был не только семенем и жатвой, но также давал, по естественной ассоциации человеческой мысли, идею бессмертия. Среди его символов были ширококрылый жук-скарабей, который зарывает свои яйца, чтобы снова возродиться, и лучезарное солнце, которое заходит, чтобы снова взойти. Позднее он отождествлялся с Аписом, священным быком. С ним соединили богиню Изиду. Изида была также Гатор, богиней-коровой, а также восходящей луной и звездой моря. Озирис умер, и она принесла ребенка, Гора, который в то же время есть священный ястреб, а также утренняя заря, бог, который, когда вырастет, будет снова Озирисом. Статуи Изиды изображают ее с ребенком Гором на руках, стоящей на полумесяце. Здесь нет логической связи, но они были придуманы человеческим умом прежде, чем развилось сильное систематическое мышление, и они имеют ту связь, которая существует между образами во сне. Кроме этой тройки, были другие, более мрачные египетские боги, злые боги, Анубис с собачьей головой и т. п. истребители, искусители, враги богов и людей.
Всякая религиозная система с течением времени приспособляется к строю человеческой души, и потому не может быть никакого сомнения, что из этих нелогичных и неуклюжих символов египтяне были в состоянии создать себе предметы искреннего поклонения и черпать в них утешение. Жажда бессмертия была очень сильна в душе египтянина, и вся религиозная жизнь Египта вращалась вокруг этого желания. Египетская религия была религией бессмертия в большей степени, чем какая-либо иная из существовавших на Земле. Когда Египет подпал под власть иноземных завоевателей и египетские боги утратили всякое политическое значение, жажда награды в будущей жизни стала еще более интенсивной.
После покорения Египта греками новый город Александрия стал центром религиозной жизни страны и, в действительности, даже религиозной жизни всего эллинистического мира. Птоломеем I был построен большой храм Сераписа, в котором поклонялись чему-то вроде божественной троицы. Это были Серапис (перекрещенный так из Озириса-Аписа), Изида и Гор. Они не считались тремя отдельными богами, но тремя аспектами одного божества, и Серапис отожествлялся с греческим Зевсом, римским Юпитером и персидским богом солнца. Этот культ распространялся всюду, где только простиралось греческое влияние, даже в Северной Индии и в Западном Китае.
Идея бессмертия, будущей жизни, несущей награду и утешение, была горячо принята тем миром, где обыденная жизнь была безнадежно тяжела. Сераписа называли «спасителем душ». «После смерти» — так говорилось в гимнах того времени — «мы все еще находимся под попечением его промысла». Изида привлекала к себе множество поклонников. В храмах стояли ее изображения как царицы небесной, несущей младенца Гора на руках. Перед ней зажигались свечи, ей приносились по обету приношения, бритые жрецы, обреченные на безбрачие, служили у ее алтаря.
Возвышение Римской империи открыло этому развивающемуся культу путь в западноевропейский мир. Храмы Сераписа-Изиды, пение жрецов и надежда на будущую жизнь следовали за римскими знаменами в Шотландию и Голландию. Но у религии Сераписа-Изиды было много соперников. Самым сильным был митраизм.
Эта религия была персидского происхождения, и сущность ее заключалась в некоторых теперь забытых сказаниях — о Митре, принесшем в жертву священного и доброго быка. Здесь, по-видимому, мы имеем дело с чем-то еще более первобытным, чем сложное софистическое верование в Сераписа-Изиду. Мы тут прямо переносимся назад к кровавым жертвоприношениям времен гелиолитической культуры. У быка, изображаемого на памятниках, оставшихся от митраизма, всегда обильно льется кровь из раны в боку, и из его крови рождается новая жизнь. Последователи митраизма купались в крови жертвенного быка. При посвящении они должны были проходить под подмостками, на которых убивали быка, чтобы кровь могла стекать на них.
Обе эти религии, и это можно сказать по отношению ко многим другим параллельно существовавшим культам, искавшим признания со стороны рабов и граждан Рима времен первых императоров, являются религиями личными. Они призывают к личному спасению и личному бессмертию. Более древние религии, наоборот, не были личными, они носили характер общественный. Более древние божества являлись прежде всего божеством города или государства, и лишь затем уже божеством отдельных личностей. Жертвоприношения были обрядом общественного характера, а не личного. Они приносились ради практических коллективных нужд того мира, в котором мы живем. Но сначала греки, а за ними и римляне отделили религию от политики. Согласно традициям Египта, религия занялась исключительно потусторонним миром.
Эти новые религии личного бессмертия лишили всего их духовного начала и восторга древние государственные религии, но не заменили их. Типичный римский город времен первых императоров имел множество храмов всевозможных богов. Там мог стоять храм Юпитера Капитолийского, великого римского божества, и мог одновременно стоять храм во имя одного из правящих цезарей. Ибо цезари узнали от фараонов, что они также могут быть богами. В таких храмах производилось холодное и торжественное официальное поклонение; люди приходили, приносили дары и воскуряли фимиам, чтобы показать свою лояльность. Но только в храм Изиды, дорогой царицы небесной, человек нес бремя своих несчастий, чтобы получить там совет и утешение. Существовали также местные, подчас оригинальные боги. Севилья, например, долго боготворила старую карфагенскую Венеру. В какой-нибудь пещере или подземном храме непременно находился алтарь Митры, посещаемый легионерами и рабами. Возможно, что там существовала и синагога, где собирались евреи, чтобы читать Библию и подкреплять свою веру в невидимого Бога всей Земли. Иногда с евреями выходили недоразумения на почве политического значения государственной религии. Они утверждали, что их бог — ревнивый бог, не допускающий идолопоклонства, и отказывались принимать участие в публичных жертвоприношениях цезарю. Они не приветствовали даже римских знамен из страха стать идолопоклонниками.
На востоке, еще задолго до Будды, существовали аскеты, мужчины и женщины, которые отказывались от радостей жизни, отрицали брак и собственность и в воздержании искали духовной мощи, избавления от насилий и скорби этого мира. Сам Будда отворачивался от крайностей аскетизма, но многие из его последователей вели монашескую, очень суровую жизнь.
Подобное же умерщвление плоти, вплоть даже до самокалечения, существовало и в некоторых малоизвестных греческих культах. Аскетизм появился также в еврейских общинах Иудеи и Александрии в I веке до Р. X.
Эти общины уходили от мира и посвящали себя суровому образу жизни и мистическому созерцанию. Такова была секта ессеев. В течение I и II веков после Р. X. подобное отречение от жизни, подобное всеобщее искание «спасения» от горестей было распространено по всему миру.
Прежнее сознание прочно установленного порядка, старая вера в жрецов и в храмы, в закон и обычай исчезли. Среди всеобщего преобладания рабства, жестокости, страха, беспокойства, мотовства, тщеславия и лихорадочного самоугождения, протекала эта эпидемия самоунижения и умственной неуверенности, это мучительное искание мира ценой даже самоотречения и страдания. Но именно это-то чувство и наполняло Серапеум плачущими, кающимися грешниками; оно же приводило новообращенных во мрак окровавленного подземелья Митры.
ГЛАВА 37. УЧЕНИЕ ИИСУСА
Когда Иисус, ставший впоследствии Христом в христианстве, родился в Иудее, в Риме царствовал первый император, Август Цезарь. Во имя Иисуса возникла религия, которой суждено было стать официальной религией целой Римской империи.
Нам будет удобнее отделить историю от теологии. Громадное большинство христиан верят, что Иисус был воплощением Бога всей Вселенной, которому впервые поклонялись евреи. Историк, если он желает оставаться историком, не может ни отрицать, ни принимать такое толкование. В материальном смысле Иисус явился в человеческом образе, и историк должен толковать его как человека.
Он появился в Иудее в царствование Тиберия Цезаря. Он был пророком. Он проповедовал по образу прежних еврейских пророков. Ему тогда было около тридцати лет, и мы совершенно ничего не знаем об Его образе жизни до того момента, когда Он начал проповедовать.
Единственным прямым источником нашего знания о жизни и проповеди Иисуса являются четыре евангелия. Все четыре сходятся в том, что дают нам образ вполне определенной личности. Каждый вынужден сказать: «Такой человек был Этого нельзя было выдумать».
Но так же, как личность Гаутамы Будды была искажена и затемнена неподвижной скорчившейся фигурой, позолоченным идолом позднейшего буддизма, так — чувствуется — худощавая, мужественная фигура Иисуса представляется в неверном свете, благодаря той нереальности и условности, которыми окружало Его неправильно понятое почитание в новейшем христианском искусстве. Иисус был учитель, не имевший ни копейки денег, бродивший пешком по пыльной, выжженной солнцем Иудее, живший случайным подаянием, и, тем не менее, Он всегда изображается чистеньким, причесанным, гладеньким, в незапятнанной одежде; Он всегда держится чрезвычайно прямо, и в фигуре Его чувствуется что-то неподвижное, точно Он скользит по воздуху. Это одно уже возбуждало сомнение в Его реальности и в возможности Его существования у многих людей, которые не в состоянии отличить сути исторического факта от неразумных прикрас и добавлений, сделанных неразвитыми, но набожными почитателями.
Если мы выбросим из рассказа все эти аксессуары, то перед нами предстанет личность в высшей степени человечная, очень горячая и страстная, склонная к порывам, внезапному гневу и проповедующая новое, простое и глубокое учение, а именно — универсальную любовь Бога, отца для всех людей, и грядущее пришествие Царствия Небесного. Это, несомненно, был человек, — употребляя обычное выражение, — обладавший сильной способностью к внушению. Он привлекал к себе последователей и внушал им любовь и мужество. В Его присутствии слабые и больные люди делались сильными и исцелялись. В то же время Он, вероятно, не отличался физической крепостью, так как Он быстро скончался от страданий на кресте. Существует предание, что Он совершенно ослабел, когда Его, согласно обычаю, заставили нести свой крест к месту казни. Он ходил по стране в течение трех лет, распространяя Свое учение, потом пришел в Иерусалим и там был обвинен в попытке установить чужеземное царство в Иудее; Его судили, признали виновным и распяли на кресте вместе с двумя ворами. Но Его страдания прекратились еще задолго до того, как эти двое умерли.
Нет ничего удивительного в том, что современники Иисуса не сумели оценить Его истинного значения и в страхе отшатнулись, даже когда лишь смутно почувствовали, какой в Нем скрывается небывалый вызов всем установленным людским обычаям и учреждениям. Ибо учение о Царстве Небесном в том виде, как оно, по всей вероятности, проповедовалось Иисусом, являлось ни чем иным, как смелым, отрицающим всякие компромиссы требованием полного изменения и очищения жизни мятущегося человечества, полного очищения, как наружного, так и внутреннего. В евангелии читатель может найти все, что сохранилось от этого великого учения; здесь же мы заинтересованы только Его столкновением с установившимися идеями.
Евреи были убеждены, что Бог, единый Бог всей Вселенной, был Богом справедливым, но вместе с тем они представляли его себе как торгаша, который в отношении их заключил сделку с праотцом Авраамом, сделку, несомненно, весьма для них выгодную, в результате которой они должны были получить преобладание на Земле. С ужасом и негодованием услышали они, как Иисус отметает все их драгоценные привилегии. Бог, учил Он, не торгаш; в Царстве Божием нет ни избранного народа, ни любимцев, Бог — любящий отец всех живых существ, и Он так же неспособен оказывать кому-либо предпочтение, как само солнце. И все люди — братья, все грешники, но вместе с тем все — любимые дети этого Божественного Отца. В притче о милосердном самаритянине Иисус относится с порицанием к присущей всем склонности, которой мы всегда подчиняемся, — склонности прославлять свой собственный народ и приуменьшать хорошие черты людей другой веры и другой национальности. В притче о работниках Он отрицает упорно отстаиваемое евреями право предъявлять какие-то особые требования к Богу. «Ко всем, кого Бог принимает в свое царство, — учил Он, — Он относится одинаково; Он не делает между ними различия, ибо нет пределов его благости». Ото всех, как свидетельствует притча о зарытом таланте и подтверждает случай с лептой вдовицы, Он требует самой великой жертвы. Никаких преимуществ, ни уступок, ни извинений не существует в Царстве Небесном.
Но Иисус оскорбил не один только чрезмерный пламенный патриотизм евреев. Они были народом с сильно развитым чувством семейной жизни, а ему хотелось, чтобы всякие мелочные и ограниченные родственные привязанности были сметены прочь в одном великом потоке любви к Богу. Все Царство Небесное должно было быть единой семьей Его последователей. В Евангелии говорится: «Когда же Он еще говорил к народу, Матерь и братья Его стояли вне дома, желая говорить с Ним. И некто сказал Ему: вот, Матерь Твоя и братья Твои стоят вне, желая говорить с Тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто матерь Моя, и кто братья Мои? И указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат и сестра и матерь» (Мат. 12, 46–50).
Иисус не только наносил удар патриотизму и семейным узам во имя всеобщего братства всего человечества; Его учение так же, несомненно, осуждало существовавшую экономическую систему, частную собственность и всякие личные преимущества. Все люди принадлежат царству; все их имущество принадлежит царству; праведную жизнь — единственно праведную жизнь — ведут лишь те, которые исполняют волю Божию, жертвуя всем своим достоянием, жертвуя и собой. Неоднократно отвергал Он частную собственность и громил людей за их желание удержать что-нибудь лично для себя.
«Когда выходил Он в путь, подбежал некто, пал пред Ним на колени и спросил Его: Учитель благий! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Знаешь заповеди: не прелюбодействуй; не убивай; не кради; не лжесвидетельствуй; не обижай; почитай отца твоего и мать. Он же сказал Ему в ответ: Учитель, все это сохранил я от юности моей. Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение. И посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! Как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие!» (Мар. 10, 17–25).
Более того, в своем поразительном пророчестве об этом царстве, которое должно было соединить всех людей в Боге, Иисус крайне нетерпеливо относится к торгашеской праведности формальной религии. Большое число дошедших до нас Его проповедей направлены против мелочного соблюдения правил благочестия.
«Потом спрашивают Его фарисеи и книжники: зачем ученики Твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб? Он сказал им в ответ: хорошо пророчествовал о вас лицемерах Исаия, как написано: «люди сии чтут Меня устами, сердце же их далеко отстоит от Меня; Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим»; Ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. И сказал им: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание?» (Мар. 7, 5–9).
Но Иисус провозглашал не только моральную и социальную революцию; есть множество указаний на то, что Его учение имело определенную политическую окраску. Правда, Он говорил, что царство Его не от мира сего, что оно заключается в сердцах людей, а не на троне, но тем не менее очевидно, что, если бы где-нибудь в какой бы то ни было мере утвердилось это царство в сердцах людей, в окружающем их внешнем мире тотчас же произошел бы переворот и началось бы обновление. Слушатели Его многое, быть может, в Его учении не доглядели и не услышали, благодаря своей слепоте и глухоте; одного лишь они, несомненно, не пропустили мимо ушей, а именно Его намерения произвести переворот в мире. Весь характер оказанного Ему сопротивления, а также все обстоятельства, сопровождавшие суд над Ним и казнь, ясно доказывают, что современникам Он казался — впрочем, это так и было по существу — проповедником полного изменения жизни людей, что Он хотел сделать ее полнее и шире и объединить человечество. Итак, нам становится вполне понятным, когда мы вспомним Его учение, столь ясно Им высказанное, что все богатые, удовлетворенные жизнью люди, слушая Его, только ощущали ужас перед чуждыми им идеями, которые должны были поколебать мир. Он хотел раскрыть перед всеми мелкие оговорки, посредством которых они уклонялись от того или иного общественного долга, раскрыть их при свете всеобщей религиозной жизни. Он был подобен беспощадному охотнику, вытаскивавшему людей из уютных норок, в которые они до тех пор зарывались. В ослепительном свете Его царства не должно было быть ни собственности, ни привилегий, ни восхваления, ни первенства, никакой выгоды и никакой награды, кроме любви. Что удивительного, если люди были поражены, ослеплены и вопияли против Него? Даже ученики Его не выдерживали слишком яркого блеска этого света. Что удивительного, если священники почувствовали, что им нужно сделать выбор между собой и этим человеком, что Ему или всей касте священников надлежит погибнуть. Что удивительного в том, что римские солдаты, встретившись с чем-то выше их понимания, угрожавшим всем их твердо установленным порядкам, искали успокоения совести в безумных насмешках? Что они украсили Его терновым венком, одели в пурпур и, издеваясь, приветствовали Его как цезаря? Потому что отнестись к Нему серьезно — значило войти в какую-то странную и тревожную жизнь, отказаться от своих привычек, обуздать свои инстинкты и побуждения, чтобы испытать сомнительное счастье…
ГЛАВА 38. РАЗВИТИЕ ДОГМАТИЧЕСКОГО ХРИСТИАНСТВА
Из четырех евангелий мы узнаем о личности и учении Иисуса, но о догматах христианской церкви находим очень мало; лишь в «Посланиях» — целом ряде сочинений последователей Христа — были в самых общих чертах изложены основы христианского вероучения.
Главным основателем христианской догмы был св. Павел. Он никогда не видел Иисуса и не слышал Его проповеди. Павел первоначально носил имя Савла и раньше был известен как яростный преследователь маленькой группы учеников после распятия Иисуса. Потом он внезапно обратился в христианство и переменил свое имя на Павла. Это был человек необычайно сильного ума, страстно и глубоко интересовавшийся всеми религиозными движениями своего времени. Он был хорошо знаком с иудаизмом, с митраизмом и модной в то время религией Александрии, заимствовал от них множество идей и способов выражения и перенес их в христианство. Он сделал очень мало для расширения и развития оригинального учения Иисуса, учения о Царстве Небесном. Но он учил, что Иисус не только был обещанным мессией, обещанным евреям вождем их, но что Его смерть явилась жертвоприношением, подобным смерти древних жертв первобытных культов, ради искупления человечества.
Когда две религии развиваются параллельно друг другу, одновременно, в них всегда замечается тенденция перенимать друг у друга обряды и другие внешние особенности. Буддизм, например, в Китае имеет в настоящее время почти такого же характера храмы и таких же священников, как и даосизм, являющийся выражением учения Лао-цзы. Однако первоначальные учения буддизма и даосизма совершенно противоположны друг другу. Нельзя, поэтому, подвергать сомнению и отрицать сущность христианства лишь на том основании, что оно переняло от культа Митры и от александрийского культа различные чисто формальные стороны, как, например, обязательное бритье священников, приношения по обету, алтари, свечи, пение и образа, и даже заимствовало некоторые молитвенные выражения и теологические идеи. Все эти религии процветали бок о бок вместе с другими, менее распространенными культами. Каждый культ искал себе последователей, и случаи перехода новообращенных из одной религии в другую, несомненно, бывали постоянно. Временами та или другая религия начинала пользоваться расположением правительства. Но к христианству относились с большей подозрительностью, чем к другим соперничавшим с ним культам, вследствие того, что его последователи, так же, как и евреи, не желали признавать божественность цезаря. Христианство поэтому приобрело характер мятежной религии, независимо даже от революционного духа учения самого Иисуса.
Св. Павел освоил своих учеников с мыслью, что Иисус, подобно Озирису, был Богом, который умер, чтобы воскреснуть опять и дать людям бессмертие. И потому развивавшуюся христианскую общину вскоре стали раздирать споры о сложных теологических вопросах — об отношении Бога Иисуса к Богу, Отцу человечества. Ариане учили, что Иисус был божественного происхождения, но являлся лицом отдельным от Отца и стоявшим ниже его. Сабеллиты учили, что Иисус был только аспектом Отца, и что Бог был в одно и то же время и Отцом, и Иисусом, так же, как человек может быть одновременно отцом и ремесленником. Тринитарии же проповедовали более тонкое учение о том, что Бог был един в трех лицах — Отец, Сын и Святой Дух. Некоторое время казалось, что над остальными соперниками восторжествует арианство, но потом, после всяческих споров, насилий и войн, формула тринитариев стала общепринятой для всего христианства. Полное выражение ее можно найти в символе веры Афанасия.
Мы не выскажем здесь никакого мнения относительно этих споров. Они не имели на историю того влияния, которое имело учение самого Иисуса. Это учение ознаменовало новую фазу в умственной и духовной жизни нашей расы. Его настойчивое утверждение, что Бог — Отец Вселенной, и вытекающее отсюда братство всех людей на Земле, Его признание святости каждой человеческой личности как живого храма божества должно было иметь глубокое влияние на всю последующую социальную и политическую жизнь человечества. Вместе с христианством, с распространением учения Иисуса в мире явилось новое чувство — уважение к человеку как к таковому. И еще более определенно противилось христианство такому оскорблению человеческого достоинства, как бои гладиаторов на арене.
В течение первых двух столетий после Христа христианская религия распространилась по всей римской империи, соединяя везде все растущее количество новообращенных в общину, объединенную новыми идеями и единой волей. Отношение к этой религии императоров колебалось между враждебностью и терпимостью.
Во II и III столетии были попытки уничтожить новую веру, и, наконец, в 303 г. и в течение последующих лет началось сильное преследование при императоре Диоклетиане. Значительные церковные богатства были отняты, все Библии и религиозные книги конфискованы и уничтожены, христиане объявлены вне закона и многие из них казнены. Особенно знаменательно уничтожение книг. Оно показывает, какое значение придавали власти силе писаного слова и его роли в укреплении новой религии. Эти книжные религии, какими являлись христианство и иудаизм, имели огромное воспитательное значение. Продолжительность их существования в значительной степени зависела от способности людей читать и понимать их догматы: более древние религии не предъявляли таких требований к уму отдельных лиц. В годы нашествия варваров, которое тогда угрожало Западной Европе, науку сберегла одна лишь христианская церковь.
Гонения Диоклетиана не могли уничтожить все растущую христианскую общину. Во многих провинциях они не имели силы, так как большинство населения и многие чиновники были христианами. В 317 г. соправителем императора Галерием был издан эдикт о веротерпимости, а в 324 г. Константин Великий, всегда доброжелательно относившийся к христианству и наконец принявший крещение уже на смертном одре, стал единственным правителем всей Римской Империи. Он отказался от всяких притязаний на божественность и украсил христианскими символами щиты и знамена своих войск.
Через несколько лет христианство стало прочно установленной официальной религией империи. Соперничавшие культы исчезли или были с необычайной быстротой поглощены им, и в 390 г. Феодосий Великий повелел разрушить огромную статую Юпитера Сераписа в Александрии. С начала V века во всей Римской империи не осталось никаких храмов и священнослужителей, кроме христианских.
Книга II
С 361 ГОДА Р. X. ПО 1922 ГОД
ГЛАВА 1. НАШЕСТВИЯ ВАРВАРОВ ВЫЗЫВАЮТ РАЗДЕЛЕНИЕ ИМПЕРИИ НА ВОСТОЧНУЮ И ЗАПАДНУЮ
В течение всего III века Римской империи, приходившей понемногу в упадок в общественном и нравственном отношениях, пришлось выдержать борьбу с варварами. Императоры этого периода были военачальниками-автократами, и столица империи переносилась с места на место, соответственно с требованиями военной тактики. Главная императорская квартира переносилась то в Северную Италию, в Милан, то в нынешнюю Сербию — в Сирмиум или Ниш, то в Малую Азию, в Никомедию. Рим, находившийся посредине Италии, был слишком далек от центров борьбы и потому не мог являться удобным местом для пребывания императоров. Это был умирающий город. В большой части империи господствовал мир, и люди ходили невооруженными. Войска продолжали быть единственной могущественной силой: императоры, опираясь на свои легионы, становились все в большей мере автократичными по отношению к остальной империи, и двор их все больше и больше стал походить на двор в Персии и других восточных монархиях. Диоклетиан возложил на себя царскую диадему и одежды восточного образца.
Вдоль всей границы империи, которая шла приблизительно вдоль Рейна и Дуная, теснились неприятели. Франки и другие германские племена подступили к Рейну. В Северной Венгрии были вандалы; там, где раньше была Дакия и где теперь находится Румыния, — вестготы. Восточнее, в Южной России, жили восточные готы или остготы, а еще дальше, в бассейне Волги, — аланы. Но и монгольские народы уже прокладывали себе дорогу в Европу. Гунны собирали дань с аланов и остготов и гнали их к западу.
В Азии римская граница отодвигалась назад под натиском возродившейся Персии. Этой новой Персии, Персии царей из династии Сасанидов, суждено было в течение следующих трех столетий стать сильной и, в конце концов, счастливой соперницей Римской империи.
Взгляд на карту Европы укажет читателю на особенно слабое место империи. Река Дунай, протекая через нынешнюю Боснию, приближается на расстояние двух сотен миль к Адриатическому морю, образуя, таким образом, прямой угол, обращенный вершиной внутрь. Римляне никогда тщательно не охраняли свои морские коммуникационные линии, а эта прибрежная полоса в двести миль шириной как раз являлась коридором, посредством которого поддерживалось сообщение между западной, латинской, частью империи и восточной, в которой господствовал греческий язык. Натиск варваров был сильнее всего у этого угла, образуемого Дунаем. Когда они пробились в этом месте, стало очевидно, что империя должна разделиться надвое.
Более сильная империя могла бы, продвинувшись вперед, вновь овладеть Дакией, но у Римской империи не хватало именно силы. Константин Великий, несомненно, был монархом, отличавшимся набожностью и умом. Он заставил готов отступить именно от этого существенно важного пункта балканской области, но у него не было силы, чтобы перенести границу за Дунай. Он был слишком занят внутренними раздорами. Он укрепил дух умирающей империи, влив в него солидарность и моральную силу христианства, и решил основать новую постоянную столицу в Византии, на берегу Геллеспонта. Эта новая столица, Византия, впоследствии переименованная в его честь в Константинополь, еще строилась в то время, когда он умер. В конце его царствования произошло замечательное событие. Вандалы, теснимые готами, просили, чтобы им позволили поселиться в пределах Римской империи. Им были отведены земли в Паннонии, которая в настоящее время является частью Венгрии, расположенной к западу от Дуная, а воины их стали легионерами. Но эти легионеры управлялись своими собственными начальниками. Риму не удалось ассимилировать их. Константин умер в самый разгар работы над реорганизацией своей обширной империи, но вскоре после его смерти граница опять была прорвана, и вестготы подошли почти к самому Константинополю. Они разбили императора Валента у Адрианополя и поселились в нынешней Болгарии, подобно тому, как вандалы поселились в Паннонии. Номинально они были подданными императора, фактически же они были победителями.
С 379 по 395 гг. после Р. X. царствовал император Феодосий Великий, и во время его царствования империя формально сохраняла свое единство; в Италии и Паннонии над войсками начальствовал Стилихон, вандал по происхождению, а над войсками на Балканском полуострове — Аларих, гот. Когда Феодосий умер в конце IV столетия, он оставил двух сыновей. Аларих оказал поддержку одному из них, Аркадию, в Константинополе, а Стилихон другому — Гонорию, в Италии. Другими словами, Аларих и Стилихон боролись друг с другом за власть в империи, а сыновья императора были лишь марионетками у них в руках. Во время этой борьбы Аларих двинулся на Италию и после недолгой осады взял Рим (410 после Р. X.).
В течение первой половины V столетия вся европейская часть Римской империи стала добычей грабительских отрядов варваров. Очень трудно наглядно изобразить положение дел в мире в это время. Во Франции, Испании, Италии и на Балканском полуострове большие города, процветавшие в первые годы империи, все еще существовали, но уже обедневшие, с сильно убывшим населением, и приходили в упадок. Жизнь в них должна была быть пустой, мелочной, расстроенной. Местные власти старались поддерживать свой престиж и продолжали свое дело в зависимости от личной добросовестности, во имя уже далекого и недосягаемого императора. Церкви продолжали существовать, но обслуживались неграмотными священниками. Книг почти не читали, зато везде господствовали страх и суеверие. Но повсюду, где только они не были разграблены, можно было найти книги, картины, статуи и т. п. произведения искусства.
Жизнь в деревнях также пришла в упадок. Везде, во всех уголках Римской империи, господствовали запустение и беспорядок. Некоторые местности были превращены чумой и войной в пустыню. Дороги и леса кишели разбойниками. В эти-то области и вторглись варвары, почти вовсе не встречая сопротивления, и возводили в правители своих начальников, причем эти правители часто присваивали себе официальные римские титулы. Если это были хотя бы наполовину цивилизованные варвары, они предписывали побежденным достаточно сносные условия, овладевали городами, смешивались с покоренными, вступали с ними в браки и начинали говорить на латыни (но всегда с некоторым акцентом). Иногда бывало иначе. Юты, англы и саксы, покорившие римскую провинцию Британию, были народами земледельческими и в городах не нуждались; они, по-видимому, начисто вымели из Южной Британии все романизированное население и заменили латинский язык своим тевтонским наречием, из которого впоследствии образовался английский язык.
Нет никакой возможности в пределах настоящей работы проследить движение взад и вперед различных германских и славянских племен, бродивших по территории пришедшей в полное расстройство империи в поисках добычи и удобного места для поселения. Но возьмем для примера хотя бы вандалов. История застает их в Восточной Германии. Затем они поселились, как мы уже говорили, в Паннонии. Отсюда они около 425 г. после Р. X. начали продвигаться на запад и через промежуточные провинции добрались до Испании. Там они встретили вестготов, пришедших из Южной России, и другие германские племена, у которых были в то время свои герцоги и короли. Из Испании вандалы, под предводительством Гензериха, отплыли в Северную Африку (429), взяли Карфаген и построили флот. Они закрепили за собой господство на море, взяли и разграбили Рим (455), к тому времени уже успевший оправиться после взятия и разграбления его Аларихом, на полстолетия раньше. Затем вандалы овладели Сицилией, Корсикой, Сардинией и большинством других островов западной части Средиземного моря. Фактически они основали морскую державу, очень похожую, по своей величине, на морскую державу карфагенян, основанную за семьсот лет до того. В 477 г. они были на высоте своего могущества, а между тем это была лишь горсть завоевателей. В следующем столетии почти вся их территория снова была отвоевана у них Византийской империей в период временной вспышки ее энергии во времена царствования Юстиниана I.
История вандалов является лишь одним из примеров многочисленных предприятий подобного рода. Но в это время уже готовился вступить в пределы Европы совершенно чуждый ей по крови народ, самые страшные из всех разрушителей: монгольское племя гуннов, или татар, принадлежавший к желтой расе народ, деятельный и способный, подобного которому еще не видел западный мир.
ГЛАВА 2. ГУННЫ И КОНЕЦ ЗАПАДНОЙ ИМПЕРИИ
Появлением завоевателей-монголов в Европе отмечается начало нового периода в истории человечества. Приблизительно до последнего столетия перед началом христианской эры монголы и народы северной ветви арийской расы не приходили в непосредственное соприкосновение. Там, далеко в полярных странах, позади северных лесов, лапландцы, монгольское племя, продвинулись на запад до нынешней Лапландии, но они не сыграли никакой роли в истории человечества. В продолжение нескольких тысяч лет западный мир являлся ареной, на которой разыгрывалась драма борьбы между арийцами, семитами и основной смуглокожей расой; в эту борьбу совершенно не вмешивались (за незначительными исключениями, как, например, нашествия эфиопов на Египет и т. п.) ни чернокожие народы юга, ни монголы с далекого востока.
Новое продвижение монгольских кочевников на запад произошло, вероятно, по двум причинам. Первая из этих причин — укрепление великой Китайской империи, ее распространение на север и рост ее населения в период счастливого правления династии Хань. Второй причиной были климатические изменения: уменьшение ли количества осадков, уничтожившее заливные луга, а, быть может, и леса, или же наоборот, увеличение их, превратившее в пастбища пустынные доселе степи; возможно даже, что произошли оба эти явления, но в различных областях, и это, так или иначе, способствовало переселению монголов на запад. Третьей дополнительной причиной было бедственное экономическое положение, внутреннее разложение и уменьшение населения в Римской империи. Богачи последних лет республики, а затем сборщики податей императоров-военачальников донельзя истощили империю. Таким образом, у нас налицо три фактора: толчок, средства к передвижению и благоприятный случай. Натиск с востока, развал на западе и открытый путь для следования.
Гунны приблизились к восточным границам Европейской России в I веке после Р. X., но только в IV или в V эти наездники достигли господствующего положения в степях. Пятый век был веком гуннов. Первые гунны пришли в Италию в качестве наемников вандала Стилихона, подчинившего себе Гонория. Теперь они вступили в обладание Паннонией, опустевшим гнездом вандалов.
Во второй четверти V века среди гуннов возвысился великий военный вождь Аттила. Для нас сохранились лишь краткие, но сильно возбуждающие любопытство, намеки на его могущество. Он правил не только гуннами, но и целым рядом германских племен, плативших ему дань; его империя простиралась от Рейна до равнин Средней Азии. Он обменивался послами с Китаем. Главный лагерь его был расположен в долинах Венгрии, к востоку от Дуная. Здесь его посетил посол из Константинополя, Приск, оставивший нам рассказ о его дворе. Образ жизни этих монголов был очень схож с образом жизни первобытных арийцев, которых они заменили. Простой народ жил в хижинах и в палатках; начальники жили в обширных деревянных, обнесенных частоколом, балаганах. Там происходили пиры и слушали пение бардов. Герои Гомера и даже македонцы, товарищи Александра, по всей вероятности, почувствовали бы себя более дома в лагере-столице Аттилы, чем при цивилизованном и упадочном дворе Феодосия II, сына Аркадия, правившего в то время Константинополем.
Одно время могло казаться, что кочевники под предводительством гуннов и Аттилы сыграют ту же роль по отношению к греко-римской цивилизации стран Средиземного моря, какую задолго до того сыграли варвары-греки по отношению к эгейской культуре. Могло показаться, что повторяется та же история, но лишь в более широком масштабе. Но гунны были гораздо более привязаны к кочевой жизни, чем прежние греки, которые были скорее переселяющимися скотоводами, чем настоящими кочевниками. Гунны совершали набеги и грабили, но не поселялись оседло.
В течение нескольких лет Аттила унижал Феодосия, как хотел. Его войска опустошали и грабили страну, доходя до самых стен Константинополя. Гиббон говорит, что он разрушил до основания не менее семидесяти городов на Балканском полуострове. Феодосий откупался от него уплатой дани и старался избавиться от него, подослав к нему тайных агентов с поручением убить его. В 451 г. Аттила обратил свое внимание на остатки латинской половины империи и наводнил своими полчищами Галлию. Почти все города в Северной Галлии были разорены. Франки, вестготы и императорские войска объединились вместе против него, и он был разбит в сражении при Труа, во время которого войска были рассеяны на огромном пространстве. В этом сражении, по разным определениям, погибло от 150000 до 300000 человек. Оно задержало продвижение Аттилы в Галлию, но не истощило его огромных военных сил. На следующий год он появился в Италии, в провинции Венеция, сжег Аквилею и Падую, разграбил Милан.
Многие жители городов Северной Италии, и главным образом Падуи, бежали на острова в лагунах Адриатического моря и основали здесь Венецию, которой суждено было стать одним из величайших торговых центров Средневековья.
В 453 г. Аттила внезапно умер во время большого пира, который был дан по случаю его женитьбы на некой молодой женщине, и после его смерти грабительская конфедерация распалась на части. Гунны исчезают из истории, смешавшись с окружающими их более многочисленными арийскими народами. Великие нашествия гуннов фактически нанесли последний смертельный удар Западной Римской империи. После смерти Аттилы на протяжении двадцати лет Римом правили десять различных императоров, возводимые на трон вандалами или иными наемными войсками. Вандалы из Карфагена взяли и разграбили Рим в 455 г. Наконец, в 476 г. Одоакр, предводитель варварских войск, сместил уроженца Паннонии, который фигурировал в качестве императора под громким именем Ромула Августула, и известил константинопольский двор, что на западе нет более императора. Так бесславно закончила свои дни Западная Римская империя. В 493 г. королем в Риме стал гот Теодорих.
Во всей Западной и Центральной Европе вожди варваров царствовали теперь под именами королей, герцогов и т. п. Фактически они были самостоятельны, но в большинстве случаев признавали какую-то свою призрачную зависимость от императора. Существовали целые сотни и, может быть, даже тысячи таких фактически независимых разбойничьих правителей. В Галлии, Испании, Италии и Дакии преобладающим языком все еще являлся латинский, хотя и сильно искаженный, но в Британии и на восток от Рейна общепринятым языком был язык германской группы (в Богемии один из славянских, а именно чешский). Высшее духовенство и ставшие теперь малочисленными образованные люди читали и писали по-латыни. Нигде жизнь не была в безопасности, и собственность приходилось охранять силой оружия. Количество замков все возрастало, а дороги приходили в упадок. Начало VI столетия было эпохой дробления и умственного мрака для всего Запада. Если бы не монахи и христианские монастыри, латинская образованность погибла бы навсегда.
Как выросла Римская империя и почему она пришла в упадок? Усилилась она потому, что вначале ее поддерживал сильно развитый дух гражданственности. В эпоху расширения республики и даже во времена первых императоров оставалось еще множество людей, сознававших, что они являются римскими гражданами, чувствовавших, что это звание «дает преимущество, но вместе с тем и налагает обязанности», веривших, что их права находятся под защитой римских законов, и готовых приносить всевозможные жертвы во имя Рима. Обаяние Рима как воплощения справедливости и величия, как защитника законности, распространялось далеко за пределы его. Но уже в начале пунических войн дух гражданственности был подорван ростом богатства и рабства. Право гражданства распространилось широко, но идея гражданственности исчезла. Римская империя, в конце концов, была очень примитивной организацией; государство не стремилось ни воспитать все возраставшее количество своих граждан, ни разъяснять им свое значение; оно не приглашало их принимать участие в решениях правительства. Не было сети школ, которые обеспечили бы всеобщее понимание своего отечества, не было никакого способа распространения известий о совершающихся в мире событиях, для развития коллективной деятельности. Авантюристам, боровшимся друг с другом за власть, начиная с эпохи Мария и Суллы, не приходила мысль создать общественное мнение и обращаться к нему для решения проблем империи. Дух гражданственности умер, так как нечем было питаться, и никто не заметил его исчезновения.
Но, несмотря на то, что Западная Римская империя пришла к концу, в V веке в недрах ее родилась другая организация, которая в самых широких размерах использовала ее престиж и ее традиции, — это была латинская католическая церковь. Она победила победителей империи, варваров. Когда Аттила, по-видимому, решил идти на Рим, римский патриарх преградил ему дорогу и сделал то, чего не могли сделать армии: он одним своим моральным авторитетом заставил его повернуть обратно.
Глава католической церкви — папа — претендовал на главенство над всей христианской церковью. Теперь, когда императоры уже перестали существовать, он начал присваивать себе императорские титулы и притязания. Он принял титул «pontifex maximus» — главного жреца римского государства, древнейший из всех титулов, даваемых императорам.
ГЛАВА 3. ВИЗАНТИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ИМПЕРИЯ САСАНИДОВ
Восточная часть Римской империи, главным языком которой был греческий, выказала гораздо больше политической устойчивости, чем западная. Она пережила все бури V столетия после Р. X., увидевшего полное, окончательное крушение исконного латино-римского могущества. Аттила нападал на императора Феодосия II, вторгался в его владения, разоряя их, и доходил почти до стен Константинополя, но сам город остался нетронутым. По Нилу спустились нубийцы и опустошили Верхний Египет, но Нижний Египет и Александрия остались в цветущем состоянии. Большая часть Малой Азии выдерживала борьбу с персидской империей Сасанидов.
VI век, эпоха полного мрака для Запада, увидел значительное усиление греческого могущества. Юстиниан I (527–565) был правителем с большим честолюбием и энергией; женат он был на императрице Феодоре, женщине равного с ним ума, в молодости бывшей актрисой. Юстиниан отвоевал Северную Африку у вандалов и большую часть Италии у готов. Он даже вернул юг Испании. Деятельность его не ограничилась морскими и военными предприятиями. Он основал университет, построил знаменитый собор Св. Софии в Константинополе и кодифицировал римское право. Но, желая уничтожить соперников основанного им университета, он закрыл философские школы в Афинах, которые существовали без перерыва со времен Платона, т. е. в течение почти тысячи лет. Начиная с III века, с Византийской империей упорно соперничала Персидская монархия. Обе империи держали Малую Азию, Сирию и Египет в состоянии вечной тревоги и угрозы разорения. В I столетии после Р. X. эти страны еще стояли на высокой ступени цивилизации, были богаты и густо населены, но постоянное прохождение войск, погромы, опустошения, военные налоги упорно истощали их, пока от городов не остались одни лишь обломки и развалины, а в деревнях не разбрелось все крестьянское население.
Нижнему Египту во время этого печального процесса обеднения и смуты выпала, быть может, менее тяжелая доля, чем остальному миру. Александрия, подобно Константинополю, продолжала вести постепенно замиравшую торговлю между востоком и западом.
В обеих воюющих и распадающихся империях наука и политическая философия, казалось, окончательно погибли.
Последние афинские философы, до закрытия их школ, сохраняли подлинники великой литературы прошлого с бесконечным благоговением, но совершенно не понимали их значения. Но теперь в мире исчез класс свободных, независимых людей, обладавших смелым и самостоятельным мышлением, который мог бы продолжать традиции бесстрашного суждения и изучения, воплощением которых являлись эти труды.
Исчезновение этого класса объясняется в значительной степени социальным и политическим хаосом, но была и другая причина бесплодия и лихорадочного состояния человеческой мысли в этот период. И Персия, и Византия переживали эпоху нетерпимости. Обе империи были империями религиозными в новом смысле этого слова, и это сильно задерживало свободную деятельность человеческого разума.
Конечно, древнейшие империи мира тоже были религиозными империями, объединенными поклонением общему богу или монарху-божеству. Обожествлялся Александр, и Цезари были богами, в том смысле, что им посвящали алтари и храмы, воскурение фимиама перед которыми считалось доказательством лояльности Римскому государству. Но эти древнейшие религии были исключительно религиями действия и факта. Разума они не порабощали. Если человек приносил жертвы и поклонялся известному богу, ему предоставляли возможность не только думать, но, в сущности, и говорить все, что ему нравилось, относительно этого вопроса. А новые, носившие иной характер религии, появившиеся теперь в мире, в особенности христианство, обратились к душе человека. Эти новые культы требовали не только исполнения обрядов, но и сознательной веры. Понятно, что возникали ожесточенные споры по поводу точного смысла догматов веры. Эти новые религии были основаны на вере. Миру пришлось считаться с новым понятием, правоверностью, и с твердой решимостью правоверных удерживать не только поступки, но слова и личные убеждения в границах определенного учения. Ибо теперь придерживаться ложного мнения, а тем более передавать его другим, считалось уже не только недомыслием, но моральным грехом, который может привести душу к вечной гибели.
И Ардашир I, основатель династии Сасанидов, в III столетии после Р. X., и Константин Великий, перестроивший Римскую империю в IV веке, оба обратились за помощью к религиозным организациям, потому что они в этих организациях видели новое средство для использования и контролирования человеческой воли. И уже в конце IV столетия обе империи преследовали свободу слова и религиозные новшества. Ардашир нашел в Персии древнюю персидскую религию Зороастра (или Заратустры), с ее жрецами, храмами и священным огнем, горевшим на алтарях, уже совершенно приспособленную для его цели — создания государственной религии. К концу III столетия религия Зороастра преследовала христианство, а в 277 г. Мани, основатель новой религии, манихейства, был распят на кресте, а тело его предано поруганию. Константинополь, со своей стороны, деятельно охотился за христианскими ересями. Манихейские идеи заражали христианство, и с ними приходилось бороться самыми жестокими мерами; в свою очередь, христианские идеи нарушали чистоту учения Зороастра. Все идеи находились под подозрением.
Наука, требующая, прежде всего, свободной деятельности свободного ума, в этот период нетерпимости переживала полный упадок.
Война, жесточайшая теология и обычные человеческие пороки — вот из чего слагалась жизнь Византии того времени. Она была красочна, она была романтична, но давала мало радости и света. Когда Византия и Персия не воевали с северными варварами, они истощали Малую Азию и Сирию тяжелыми и разрушительными между-усобицами. Даже при условии тесного союза, отражение варваров и восстановление собственного благосостояния оказалось бы для обеих этих империй слишком трудной задачей. Турки или татары впервые появляются в истории в качестве союзников — сначала одной державы, затем другой. В VI веке двумя главными противниками были Юстиниан и Хосров I; в начале VII века император Ираклий боролся с Хосровом II (580).
Сначала, до того, как Ираклий стал императором (610), Хоеров II одерживал блестящие победы. Он взял Антиохию, Дамаск и Иерусалим, и его армии достигли Халкедона, лежавшего в Малой Азии, напротив Константинополя. В 619 г. он завоевал Египет. Затем Ираклий произвел контрнападение на неприятельскую страну и разбил персидскую армию при Ниневии (627), несмотря на то, что в это время в Халкедоне еще находились персидские войска. В 628 г. Хосров II был низложен и убит своим сыном Кавадхом, и между обеими истощенными империями был заключен непрочный мир.
В последний раз воевали между собой Византия и Персия. Но мало еще кому снилась та буря, которая уже поднималась из пустыни и должна была положить конец этой бесцельной, хронической борьбе. В то время, как Ираклий восстанавливал порядок в Сирии, до него дошло одно известие. Оно было доставлено на императорский аванпост в Бостре, к югу от Дамаска. Послание было написано по-арабски, на неизвестном семитическом языке жителей пустыни, и было прочитано императору, если оно вообще дошло до него, переводчиком. Оно было послано кем-то, кто называл себя «Мухаммедом, пророком божьим», и призывало императора признать единого истинного Бога и служить ему. Что ответил император, об этом умалчивается. Подобное послание дошло и до Кавадха, находящегося в Ктесифоне. Он рассердился, разорвал письмо и приказал посланцу удалиться. Оказалось, что Мухаммед был вождем бедуинов; его стоянка находилась в Медине, жалком маленьком городке посреди пустыни. Он проповедовал новую религию, веру в единственного истинного Бога. — Если так, о, Господи, — сказал он, — отторгни от Кавадха его царство.
ГЛАВА 4. ДИНАСТИИ СУН И ТАН В КИТАЕ
В течение V, VI, VII и VIII столетий становится заметным упорное стремление монголов на запад. Гунны Аттилы были только предшественниками этого наступления, которое, в конце концов, привело к расселению монголов в Финляндии, Эстонии и Венгрии, где до сих пор живут их потомки, говорящие на языках, напоминающих тюркский. Болгары также тюркского происхождения, но они говорят на языке арийского корня. Монголы сыграли по отношению к арианизированной цивилизации Европы, Персии и Индии ту же роль, которую, несколькими столетиями раньше, сыграли арийцы по отношению к эгейской и семитической.
Поделиться книгой: