Помоги проекту - поделись книгой:
Это различие между миром пресмыкающихся и миром нашего человеческого разума принадлежит к таким, через которые не в силах перешагнуть наши симпатии. Мы не можем осознать в самих себе быструю, несложную, отвечающую немедленной потребности инстинктивность побуждений пресмыкающегося, его аппетиты, страхи, ненависти.
Мы не в состоянии понять их во всей их простоте, ибо все наши мотивы сложны; они не представляют собой простых потребностей, а являются результатом размышления и взвешивания. Но млекопитающие и птицы обладают способностью сдерживаться и заботиться о других индивидуумах, им свойственно стремление к общественности, самообладание; другими словами, они подобны нам самим, но лишь стоят на более низком уровне. Мы можем, следовательно, установить связь почти со всеми их разновидностями. Когда они страдают, они кричат и производят движения, которые будят в нас сочувствие. Мы можем сделать из них понятливых любимцев, вызвать в них ответную привязанность. Их можно приучить к сдержанности в отношении нас, приручить и обучить.
Необыкновенное увеличение мозга, являющееся центральным фактом кайнозойского периода, свидетельствует об установлении новых связей и взаимоотношений между индивидуумами. Оно предвещает развитие человеческих обществ, о которых у нас скоро будет речь. По мере того, как развивалась кайнозойская эра, сходство между тогдашней флорой и фауной и той, которая населяет мир в настоящее время, все возрастало. Огромный, неуклюжий винтатерес и титанотерес, чудовищные, неповоротливые животные, не похожие ни на одно живое существо нашего времени, исчезли. С другой стороны, ряд форм последовательно поднимался по определенным ступеням от причудливых, неуклюжих предков к жирафам, верблюдам, лошадям, слонам, оленям, собакам, львам и тиграм ныне существующего мира. Эволюция лошади особенно ясно видна в геологической летописи. Мы обладаем прекрасной полной серией форм лошади от ее маленького, похожего на тапира, предка из ранней кайнозойской эры. Есть еще животные, постепенное развитие которых удалось довольно точно проследить — это ламы и верблюды.
ГЛАВА 9. МАРТЫШКИ, ОБЕЗЬЯНЫ И ПОД-ЧЕЛОВЕК
Естествоиспытатели делят класс млекопитающих на известное число разрядов. Во главе их стоит разряд приматов, включающий лемуров, обезьян и человека. Эта классификация была основана вначале лишь на анатомическом сходстве и не принимала во внимание умственных качеств.
Историю приматов чрезвычайно трудно расшифровать в геологической летописи. К этому разряду относятся большей частью животные, населяющие лесные дебри, как лемуры и обезьяны, или живущие на голых скалистых местах, как павианы. Они редко тонут или покрываются отложениями; к тому же большинство видов не отличается многочисленностью особей. Таким образом, среди ископаемых они фигурируют гораздо реже, чем предки лошадей, верблюдов и т. п. Но все же нам известно, что в самом начале кайнозойского периода, т. е. приблизительно около сорока миллионов лет тому назад, появились первобытные обезьяны и лемуроподобные существа с менее развитым мозгом и не столь дифференцированные, как их позднейшие преемники.
Великое лето Земли в середине кайнозойского периода наконец прекратилось. Ему было предназначено последовать за двумя другими великими летними периодами в истории Земли, летом угольных болот и летом эры пресмыкающихся. Земле снова предстояло пройти через ледниковый период. Мир замерз, оттаял на время и замерз снова. Там, где в настоящее время беспечно разгуливают взад и вперед бульварные журналисты, в далеком жарком прошлом пробирались сквозь буйную субтропическую растительность гиппопотам и ужасный тигр с клыками, похожими на кинжалы; саблезубый тигр охотился за своей добычей. Но вот наступили мрачные времена, а за ними и еще более мрачные. Произошло великое искоренение и уничтожение видов. Один из видов носорога, весь покрытый шерстью, приспособился к холодному климату и уцелел вместе с мамонтом — огромным, также покрытым шерстью родичем слона, полярным мускусным быком и северным оленем. Столетие за столетием полярный ледяной покров, смертоносная зима ледникового периода, сползал все дальше и дальше к югу. В Англии он дошел почти до Темзы, в Америке достиг Огайо. Наступили более теплые промежутки в несколько тысяч лет и возвраты к еще более жестоким холодам.
Геологи называют эти периоды вечной зимы Первым, Вторым, Третьим и Четвертым ледниковыми периодами, а промежутки — междуледниковыми периодами. Мы живем теперь в мире, все еще истощенном и искалеченном этой ужасной зимой. Первый ледниковый период начался 600000 лет тому назад. Четвертый достиг наибольшей суровости около 50000 лет тому назад. И вот среди снегов этой долгой зимы и зародилось на нашей планете первое человекоподобное существо.
К середине кайнозойской эры появились уже различные обезьяны со многими человекоподобными особенностями в строении челюстей и костей конечностей, но только приближаясь к ледниковым периодам, мы встречаем следы существ, о которых можем говорить как о «почти людях». Эта следы — не кости, а утварь. В Европе среди находок этого периода, длившегося от полумиллиона до миллиона лет, — кремни и камни, которые, очевидно, были оббиты намеренно каким-нибудь обладающим руками существом, желавшим ударять, скоблить или сражаться при помощи заостренного конца. Эта вещи были названы «эолитами» (камни зари жизни). В Европе не найдено костей или каких-либо других следов существ, которые сделали эти предметы — ничего, кроме самих предметов. У нас нет полной уверенности в том, что они не сделаны какой-нибудь умной, но совсем не человекообразной обезьяной. Однако в Триниле на Яве среди ископаемых этой эпохи были обнаружены кусок черепа и различные зубы и кости какой-то породы обезьяночеловека, мозговое вместилище которой превосходит по размерам черепа всех прочих из когда-либо живших и живущих обезьян и которая, по-видимому, держалась вертикально. Это существо названо теперь Pytecanthropus erectus, «прямоходящий обезьяночеловек», и маленький поднос, наполненный его костями, является доныне единственной точкой опоры нашего воображения в попытке восстановить образ творцов эолитов.
Мы не находим никаких других частей под-человека вплоть до времени образования песчаников, насчитывающих почти четверть миллиона лет существования. Но зато попадается множество утвари, и она непрерывно улучшается в качестве по мере того, как мы читаем дальше летопись. Это уже больше не неуклюжие эолиты, теперь это острые орудия, сделанные со значительным искусством. И они много больше соответствующих орудий, позднее сделанных настоящими людьми. Затем в песчаном колодце в Гейдельберге появляется единственная человекообразная челюстная кость, неуклюжая челюстная кость, без малейшего признака подбородка, гораздо более тяжелая, чем настоящая человеческая челюсть и настолько узкая, что язык животного, несомненно, не мог в ней двигаться для членораздельной речи. По мощи этой челюстной кости ученые предполагают, что обладатель ее был тяжелым чудовищем, с огромными конечностями, с густой волосатой шерстью и называют его гейдельбергским человеком.
Эта челюсть, я думаю, является одним из самых дразнящих наше человеческое любопытство предметов в мире. Видеть ее — все равно, что смотреть в прошлое сквозь испорченное стекло, лишь мельком, как в тумане, кинуть мучительно короткий взгляд на это существо, неуклюже двигающееся по мрачной пустыне, карабкающееся, чтобы избежать саблезубого тигра, и следящее за мохнатым носорогом в лесу; но прежде, чем нам удается рассмотреть чудовище, оно исчезает. Однако земля обильно усеяна неразрушимой утварью, которую оно оббивало для своих нужд.
Еще более заманчивы и загадочны остатки какого-то существа, найденные в Пилтдауне в Суссексе, которые, быть может, принадлежат эпохе, отдаленной от нас на сто или сто пятьдесят тысяч лет, хотя некоторые авторитеты и склонны считать, что эти странные останки еще более раннего происхождения, чем гейдельбергская челюстная кость. Это остатки массивного подчеловеческого черепа, превосходящие по величине черепа всех ныне существующих обезьян, и челюстная кость, напоминающая таковую же у шимпанзе; эта кость, может быть, относится, а может быть, и не относится к черепу; кроме того, там же найден имеющий форму палицы кусок слоновой кости, очевидно, тщательно обработанный, с пробуравленным в нем отверстием. Тут же находится берцовая кость оленя с нарезами, напоминающими бирку. Это все.
Что же это было за существо, умевшее буравить отверстия в костях?
Ученые назвали его эоантропос, человек зари жизни. Он стоит отдельно от своей родни; он значительно отличается как от гейдельбергского существа, так и от всех ныне живущих обезьян. Нигде не обнаружено никаких других костей, подобных его костям. Но в песчаных наносах, образовавшихся за последние сто тысяч лет, обнаружено все возрастающее количество утвари, кремней и сходных с ними камней. И эта утварь уже не грубые эолиты. Археологи теперь в состоянии различить инструменты для скобления, буравы, ножи, стрелы, камни для метания и секиры.
Мы подходим очень близко к человеку. В следующей главе нам придется описывать самого странного из всех этих предшественников человечества, неандертальского человека, который был почти, но все же не вполне человеком.
Но, может быть, будет полезно вполне определенно установить здесь, что ни один ученый не предполагает в каком-нибудь из этих существ, ни в гейдельбергском человеке, ни в эоантропосе, прямых предков современного человека. Это лишь ближайшие родственные формы.
ГЛАВА 10. НЕАНДЕРТАЛЬСКИЙ
И РОДЕЗИАНСКИЙ ЧЕЛОВЕК
Около пятидесяти или шестидесяти тысяч лет тому назад, перед самым апогеем Четвертого ледникового периода, на Земле жило существо, столь похожее на человека, что остатки его до самого последнего времени принимались за бесспорно человеческие. У нас имеется его череп, кости и большое скопление крупных орудий, которые он сделал и которыми пользовался. Он разводил огонь. Он укрывался в пещерах от холода. Он, вероятно, умел грубо обрабатывать шкуры зверей и одеваться в них. Он действовал преимущественно правой рукой, как люди.
И, однако, этнологи теперь говорят нам, что эти существа не были настоящими людьми. Они принадлежали к другому роду того же вида. У них были тяжелые, выдающиеся челюсти, очень низкий лоб и выдающиеся надбровные дуги. Их большие пальцы не были отделены от остальных, как у людей; их шея была устроена так, что они не могли поворачивать назад голову и смотреть вверх на небо. Они, по всей вероятности, двигались тяжелой поступью, с головой, наклоненной вниз и вытянутой вперед. Их челюстные кости с совершенно срезанным подбородком похожи на гейдельбергскую челюстную кость и заметно отличаются от человеческих. Большая разница существует также между их зубами и зубами человека. Их коренные зубы обладали более сложным строением; кроме того, они не имели выраженных резцов нормального человеческого существа. По объему их череп вполне соответствовали человеческому; мозг их был больше сосредоточен сзади и меньше спереди, чем у людей. Их умственные способности имели совершенно иной характер. Они не были предками человеческого рода. Умственно и физически они развивались не так, как человек, а по совершенно иному образцу.
Черепа и кости этой исчезнувшей разновидности человека были найдены в Неандертале и в других местах, и по месту нахождения этот странный прото-человек был окрещен неандертальским человеком, или неандертальцем. Он, должно быть, продержался в Европе в течение многих сотен или даже тысяч лет.
В то время климат и очертания нашего мира сильно отличались от современных. Европа, например, была покрыта льдом, простиравшимся на юг до Темзы, Центральной Германии и России; пролива, отделяющего Францию от Англии, не существовало; Средиземное и Красное моря представляли собой обширные долины, пожалуй, с цепью озер в наиболее глубоких частях, а от современного Черного моря через Южную Россию далеко в Центральную Азию простиралось огромное внутреннее море. Испания и другие части Европы, не покрытые в то время льдом, состояли из мрачных плоскогорий с климатом более суровым, чем нынешний климат Лабрадора и, только достигнув Северной Африки, можно было найти умеренные климатические условия. По холодным степям Южной Европы с их редкой скудной полярной растительностью бродили такие выносливые существа, как мохнатый мамонт и мохнатый носорог, огромные буйволы и лоси, несомненно, передвигавшиеся вслед за растительностью к северу каждую весну и к югу каждую осень.
Такова была обстановка, среди которой бродил неандерталец, добывая себе пропитание в виде мелкой дичи или плодов, ягод и кореньев. Возможно, что он был, главным образом, вегетарианцем, жевал ветки и коренья. Его ровные стертые зубы свидетельствуют об обилии вегетарианской пищи. Но мы находим в его пещерах также и длинные мозговые кости больших животных, расколотые с целью извлечь мозг. Его оружие не могло быть очень полезно в открытой схватке с крупными зверями; предполагают, что он нападал на них с секирой на опасных бродах рек и даже строил для них западни. По всей вероятности, он следовал за стадами и пожирал всякую падаль, оставшуюся после боя, и, быть может, играл роль шакала по отношению к саблезубому тигру, который все еще жил в его время. Возможно, что под влиянием суровых условий ледникового периода это существо, после долгих веков вегетарианства, начало нападать на животных.
Мы не можем представить себе, как выглядел этот неандертальский человек. Он мог быть покрытым густой шерстью и быть совсем не похожим на человека. Сомнительно даже, ходил ли он прямо. Возможно, что он пользовался передними конечностями так же хорошо, как и ногами, чтобы поддерживать себя. По всей вероятности, он бродил один или небольшими семейными группами. По строению его челюсти заключают, что он был неспособен к членораздельной речи.
Целые тысячелетия эти неандертальцы были самыми высшими животными, каких когда-либо видели европейские равнины, но затем, каких-нибудь тридцать пять тысяч лет тому назад, по мере того, как климат делался теплее, порода родственных им существ, более умных, более знающих, умевших говорить и действовать совместно, устремилась с юга в неандертальский мир. Они вытеснили неандертальцев из их пещер и становищ; они охотились за той же дичью; они, по всей вероятности, вступили в борьбу со своими чудовищными предшественниками и истребили их. Эти пришельцы с юга или востока, — ибо в настоящее время мы не можем установить страны, из которой они происходили, — заставившие неандертальцев, в конце концов, совершенно прекратить существование, были существами, родственными нам, первыми настоящими людьми. Их черепа, большие пальцы, затылки и зубы анатомически вполне схожи с нашими. В пещерах Кроманьона и Гримальди были найдены скелеты, представляющие собой первые истинные человеческие останки, известные до сих пор. Итак, наш род появляется в летописи Земли, и история человечества начинается.
В те дни мир становился все более похожим на наш, хотя климат по-прежнему оставался суровым. В Европе ледники ледникового периода начали понемногу исчезать. По мере того, как степи все больше покрывались травой, северный олень Франции и Испании уступал место большим табунам лошадей, а мамонты становились все более и более редким явлением в южной Европе и, в конце концов, отошли окончательно на север.
Мы не знаем, где впервые появился настоящий человек. Но летом 1921 г. в Бревен Хилле в Южной Африке был найден крайне интересный череп вместе с частями скелета, являющийся, как полагают, остатками третьего вида человека, промежуточного по своим особенностям между неандертальцем и человеком. Череп указывает на мозг, сильнее развитой спереди и менее развитой сзади, чем у неандертальца, а голова была, должно быть, посажена прямо на позвоночник, совершенно по-человечески. Но лицо было, вероятно, похоже на обезьянье, с огромными надбровными дугами и выступающим рубцом, швом вдоль середины черепа. Зубы и кости также были совершенно человеческие. Это существо было действительно настоящим человеком, с обезьяньим, так сказать, неандертальским лицом. Этот родезианский человек, очевидно, гораздо ближе к настоящему человеку, чем неандертальский.
Родезианский череп окажется, вероятно, только вторым номером в будущем длинном списке следов подчеловеческих видов, живших на Земле в долгий промежуток времени между началом ледникового периода и появлением их общего преемника, общего наследника и, быть может, общего истребителя — настоящего человека. Сам по себе родезианский череп, быть может, не очень древний. До времени выхода этой книги точного определения его вероятного возраста не существовало. Возможно, что это подчеловеческое существо жило в Южной Африке до совсем недавних времен.
ГЛАВА 11. ПЕРВЫЙ НАСТОЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК
Первые известные в настоящее время науке признаки и следы неоспоримо родственной нам породы людей были найдены в Западной Европе, в частности, во Франции и Испании. Кости, оружие, рисунки, выцарапанные на камнях и костях, сделанные, как полагают, 30000 или более лет тому назад, были обнаружены в обеих странах. Испания в настоящее время является самой богатой страной мира по количеству останков истинных человеческих предков.
Конечно, существующие у нас собрания этих предметов являются лишь зачатком коллекций, на которые мы можем рассчитывать в будущем, когда налицо будет достаточно ученых, способных произвести тщательные исследования всевозможных источников, и когда другие страны мира, ныне недоступные археологам, будут подробно изучен])!. Большая часть Африки и Азии до сих пор никогда даже не посещалась опытным наблюдателем, который интересовался бы подобными вопросами и имел бы возможность приступить к раскопкам, и поэтому мы должны строго воздерживаться от заключения, что первые истинные люди были определенно жителями Западной Европы или — что они впервые появились в этой местности.
В Азии, или в Африке, или в частях суши, ныне покрытых морем, могут находиться более ранние и более богатые депозиты останков настоящих людей, чем все те, которые были открыты до сих пор.
Эти первые настоящие человеческие существа, с которыми мы знакомимся в Европе, как будто уже принадлежали, по меньшей мере, к двум, резко отличающимся друг от друга расам. Один из этих видов превосходит объемом череп современного среднего мужчины. Один из мужских скелетов больше шести футов росту. Физический тип напоминает тип североамериканских индейцев. По пещере Кроманьон, где были найдены первые скелеты этих людей, они были названы кроманьонцами. Это были дикари, но дикари высшего порядка. Вторая раса, раса останков, найденных в пещере Гримальди, носит определенно негроидный характер. Ее ближайшими живыми родственниками являются бушмены и готтентоты Южной Африки. Интересно установить, что в самом начале известной нам истории человечества последнее было уже разделено в расовом отношении, по меньшей мере, на две главные разновидности; невольно чувствуешь соблазн к построению таких недоказуемых предположений, что первая раса была, должно быть, скорее смуглой, чем черной, и явилась с востока или севера, а последняя была скорее черной, чем смуглой, и пришла с экваториального юга.
И эти дикари, жившие, быть может, сорок тысяч лет тому назад, были настолько похожи на современных людей, что прокалывали дырки в раковинах, делали из них ожерелья, татуировали свои тела, вырезали изображения из кости и камня, выцарапывали фигуры на камнях и костях и делали грубые, но часто очень похожие наброски животных и т. п. на гладких стенах пещер и на подходящих для этой цели поверхностях скал. Они изготовляли огромное количество орудий, гораздо более мелких размеров и более искусно сделанных, чем у неандертальских людей. В наших музеях имеется теперь огромное количество их утвари, статуэток, рисунков на камнях и т. п.
Первые из этих людей были охотниками. Главным предметом их преследований являлась дикая лошадь, маленький бородатый пони того времени. Они следовали за ней, когда она передвигалась куда-нибудь в поисках пастбищ. Также охотились они и на бизона. Они знали мамонта, ибо оставили нам поразительно похожие изображения этого животного. Судя по одному, довольно, впрочем, двусмысленному изображению, они ловили их в западни и убивали их.
Охотились они с дротиками и метательными камнями. У них, кажется, не было луков; сомнительно, чтобы они умели приручать животных. Собак у них не было. Существует вырезанное изображение лошадиной головы и один или два рисунка, изображающих как бы запряженную лошадь, обмотанную сплетенной кожей или сухожилиями. Но маленькие лошадки той эпохи и местности не могли бы нести на спине человека, и если лошадь была приручена, она служила, должно быть, лишь вьючным животным. Сомнительно и невероятно, чтобы они выучились несколько неестественному употреблению в качестве пищи молока животных.
Как кажется, они не воздвигали никаких сооружений, хотя могли иметь палатки из шкур; они лепили фигуры из глины, но, несмотря на это, так и не дошли до выделки глиняной посуды. При отсутствии кухонной утвари их стряпня должна была быть очень примитивной, или же они вовсе не готовили. Они не имели понятия об обработке земли и не имели никакого представления о плетении корзин или тканой одежде. Если не считать плаща, кож и шкур, это были голые татуированные дикари.
Эти первые древнейшие известные нам люди охотились в открытых степях Европы, быть может, сотни веков, и затем стали медленно оседать и приспосабливаться к изменению климатических условий. Климат Европы с каждым веком становился все более теплым и влажным. Северный олень уходил к северу и востоку, бизон и лошадь следовали за ним. Степи уступили место лесам, и красный олень заменил лошадь и бизона. В связи с изменением ее назначения изменяется и самая утварь. Рыбная ловля в реках и озерах начинает приобретать большое значение для человека, и количество тонких орудий из костей все увеличивается. «Костяные иглы этой эпохи, — говорит Мортилье, — значительно превосходят таковые в позднейшие, даже исторические времена, вплоть до эпохи Возрождения. Римляне, например, никогда не имели игл, способных выдержать сравнение с иглами этой эпохи».
Около пятнадцати или двенадцати тысяч лет назад новый народ проник на юг Испании и оставил там замечательные собственные изображения на открытых поверхностях скал. Это были азилианцы, названные так по пещере Мас-д’Азиль. Они были уже знакомы с луком, кажется, носили головные уборы из перьев, и очень недурно рисовали. Свои рисунки азилианцы свели к некоторому символизму — человек, например, изображался одним вертикальным штрихом с двумя или тремя горизонтальными, что указывает на зарождение идеи письма. Против изображений охоты часто имеются знаки вроде знаков на бирке, один набросок изображает двух людей, выкуривающих пчелиный улей.
Это последние из людей, которых мы называем жителями палеолитического (древнего каменного века), потому что у них была только оббитая утварь. Около десяти или двенадцати тысяч лет тому назад в Европе занялась заря новой жизни: люди научились не только оббивать, но и полировать и обтачивать каменные орудия и положили, таким образом, начало цивилизации. Неолитический век (новый каменный век) начался.
Интересно отметить, что менее ста лет тому назад в отдаленной части света, в Тасмании, существовало еще одно племя человеческих существ, стоявшее на более низком уровне развития в физическом и умственном отношениях, чем любое из этих первых племен человечества, оставивших следы в Европе. Эти племена Тасмании оказались давным-давно отрезанными географическими переменами от остальных людей, и потому у них отсутствовали стимулы к дальнейшему развитию. Они, кажется, скорее вырождались, чем развивались. Ко времени открытия их исследователями-европейцами, они стояли на очень низкой ступени развития, питаясь моллюсками и мелкой дичью. Жилищ у них не было, а существовали становища. Это были настоящие люди, нашего типа, но они не обладали ни ловкостью рук, ни художественными способностями первых настоящих людей.
ГЛАВА 12. ЗАРОЖДЕНИЕ МЫСЛИ
А теперь разрешите нам углубиться в область весьма интересных гипотез. Что должен был чувствовать человек в те далекие первые дни своих похождений? Как думали люди, и о чем они думали в ту отдаленную эпоху охоты и кочевого образа жизни, за четыреста веков до первых посева и жатвы? Это было задолго до того, как впечатления людей стали записываться, и мы можем ответить на эти вопросы лишь на основании выводов и догадок.
Источники, которыми пользовались ученые в своих попытках восстановить это примитивное мышление, чрезвычайно разнообразны. В последнее время наука психоанализа, исследующая пути, которыми сдерживаются, подавляются, умеряются и заглушаются эгоистические и непосредственные импульсы ребенка с целью приспособить их к требованиям общественной жизни, пролила, по-видимому, значительный свет на историю первобытного общества; другим благодарным источником послужило изучение понятий и обычаев современных нам племен, которые и поныне остались в состоянии дикости. А кроме того, и фольклор, и всякие глубоко укоренившиеся неразумные суеверия, и все предрассудки, сохранившиеся до сих пор даже у цивилизованных народов, — все это является своего рода психологическими окаменелостями, и, наконец, во все возрастающем, по мере приближения к нашему времени, количестве рисунков, фигур, резьбы, символов и т. п. мы находим все более и более ясные указания на те предметы и явления, которые люди находили интересными и достойными запоминания и воспроизведения.
Мышление первобытного человека должно было сильно походить на мышление ребенка, т. е. он, несомненно, мыслил образами. Он сам вызывал эти образы, или образы эти сами представлялись его воображению, и он поступал в соответствии с возбужденными ими эмоциями. Так действует в наше время дитя или необразованный человек. Систематическое мышление является, по-видимому, сравнительно поздним достижением человека; оно не играло никакой видной роли в человеческой жизни вплоть до последних трех тысяч лет. И даже теперь люди, действительно проверяющие и приводящие в систему свои мысли, составляют лишь незначительное меньшинство. Большая часть населения мира до сих пор живет воображением и страстью.
По всей вероятности, первобытные человеческие общества в первоначальных стадиях человеческой истории представляли собой небольшие семейные группы. Первые племена образовались, вероятно, так же, как и стада и стаи первых млекопитающих, т. е. развились из семей, остававшихся вместе и размножавшихся. Но прежде, чем это могло случиться, должно было произойти известное обуздание первобытного эгоизма индивидуума. Страх перед отцом и уважение к матери должны были сохраняться и в зрелом возрасте, а естественная ревность стариков группы к молодым самцам должна была значительно ослабеть. С другой стороны, мать являлась естественной советчицей и покровительницей детенышей. Человеческая общественная жизнь выросла из борьбы между жестокими первобытными инстинктами детей, выражающимися в стремлении уйти и, в свою очередь, найти себе по достижении зрелости пару, с одной стороны, — и сознанием опасности и невыгодности отделения — с другой. Весьма талантливый антрополог Дж. Дж. Аткинсон в своем «Первобытном праве» показывает, какая значительная часть обычного права дикарей (табу), играющего такую видную роль в жизни каждого племени, может найти себе объяснение в подобном умственном приспособлении потребностей первобытного человека к развивающейся общественной жизни, и последние труды психоаналитиков во многом подтверждают его толкование.
Некоторые теоретики доказывают, что уважение и страх перед старым человеком и эмоциональное отношение первобытного дикаря к покровительствующей ему старой женщине, преувеличенные в снах и обогащенные фантастической игрой воображения, сыграли большую роль в возникновении первобытной религии и в создании образов богов и богинь. В связи с этим почтением к сильным и покровительствующим личностям возникали ужас и благоговение к подобным людям после их смерти, в связи с их появлением в снах. Легко было поверить, что они не перестали существовать, а только странным образом оказались перенесенными в страну большого могущества.
Сны, воображение и страх ребенка гораздо более ярки и реальны, чем у современного взрослого человека, а первобытный человек всегда оставался до известной степени ребенком. Он был также ближе к животным и мог предполагать у них мотивы и поступки, сходные с его собственными. Он мог представить себе животных-помощников, животных-врагов, животных-богов. Только тот, кто в детстве обладал богатым воображением, может снова осознать, какими значительными, важными, зловещими или дружескими должны были казаться людям каменного века причудливые формы скал, заросли леса, деревья и т. п., и как сны и фантазии создавали сказки и легенды вокруг таких явлений, приобретавших достоверность по мере того, как о них рассказывали. Некоторые из этих историй оказывались удачными и вызывали желание пересказать их снова. Женщины рассказывали их детям и, таким образом, установились известные традиции. До сих пор многие дети, одаренные воображением, выдумывают длинные истории, в которых в качестве главного действующего лица фигурирует любимая кукла, собака или какое-нибудь фантастическое получеловеческое существо, и первобытный человек, по всей вероятности, делал то же самое, но притом он был гораздо более склонен верить в реальность своего героя. Ибо первые известные нам представители настоящих людей были, вероятно, весьма разговорчивыми, общительными существами. В этом отношении они отличались от неандертальцев и имели перед ними преимущество, ибо неандерталец был, вероятно, существом немым. Конечно, первобытная человеческая речь представляла собой вначале лишь весьма скудный набор различных названий и дополнялась жестами и знаками.
Нет дикаря, который стоял бы на такой низкой ступени развития, чтобы не иметь понятия о причине и следствии. Но первобытный человек соединял причину со следствием без особой разборчивости; он очень легко связывал следствие с какой-нибудь совершенно не относящейся к нему причиной. «Ты делаешь то-то и то-то, — рассуждал он, — и происходит то-то и то-то». «Ты даешь ребенку ядовитую ягоду, и он умирает». «Ты съедаешь сердце доблестного врага и становишься сильным». Тут мы имеем два примера соединения причины со следствием: одно правильное, другое неправильное. Мы называем способ связывания причины со следствием в уме дикаря фетишизмом, но фетишизм есть просто-напросто наука дикаря. Она отличается от современной науки отсутствием системы и критики, а потому чаще впадает в ошибки.
Во многих случаях не представляло труда связать истинную причину с ее следствием, во многих других ошибочные заключения быстро корректировались опытом, но существовал длинный ряд весьма важных для первобытного человека следствий, для которых он настойчиво искал причины и находил совершенно ложные объяснения, но недостаточно ложные или не так очевидно ложные, чтобы их неправильность могла быть сразу обнаружена. Для него, например, было чрезвычайно важно, чтобы дичь водилась в изобилии, или чтобы рыбы в реках было много, и чтобы она ловилась легко, и он, без сомнения, употреблял с твердой верой тысячи талисманов, заклинаний и чар, способных вызвать эти желательные результаты. Другой важной заботой его были болезни и смерть. Случалось, что по стране распространялась зараза, и люди умирали от нее. Случалось, что люди поражались болезнью и умирали или обессиливали без всякой видимой причины. Это также должно было доставить нетерпеливому, эмоциональному разуму примитивного человека много лихорадочной работы. Сны и фантастические предположения заставляли его винить в этом какого-нибудь человека, зверя или предмет и взывать о помощи к другому лицу, животному или вещи. Он обладал чисто детской наклонностью к страху и панике. Уже в самом начале, в еще немногочисленном племени людей, лица более старые и крепкие умом, разделявшие общие страхи, верившие в те же вымыслы, но несколько более сильные, чем остальные, должны были занять место советчиков, предписывать, повелевать. Они объявляли, что это является неблагоприятным, а вот это необходимо сделать; вот это является добрым, а вот то плохим предзнаменованием. Знаток фетиша, знахарь, был первым жрецом. Он поучал, толковал сны, предупреждал, он проделывал сложные фокусы, которые приносили счастье или отвращали бедствие. Первобытная религия не была религией в нашем значении слова, т. е. исповеданием и культом, и первый жрец предписывал то, что являлось на самом деле плодами совершенно произвольной примитивной практической науки.
ГЛАВА 13. НАЧАЛО ЗЕМЛЕДЕЛИЯ
Нам до сих пор очень мало известно о начале обработки земли, о переходе людей к оседлому образу жизни, хотя за последние пятьсот лет значительное количество исследований было посвящено именно этим вопросам. В настоящее время мы можем с некоторой уверенностью утверждать лишь, что когда-то, около 15 000 или 12000 лет до Р. X., в то время, как азилианские люди населяли юг Испании, а остатки первых охотников устремлялись к северу и востоку, где-то в Северной Африке, или Западной Азии, или в той обширной средиземной долине, которая погребена теперь под водами Средиземного моря, существовали люди, век за веком вырабатывавшие два жизненно необходимых вида деятельности: обрабатывание земли и приручение животных. Они стали также мастерить впервые, кроме орудий из оббитого кремня своих предков-охотников, орудия из полированого камня. Они открыли способ плести корзины, ткать грубые ткани из растительных волокон и делать неуклюжую глиняную посуду.
Они вступили в новую стадию человеческой культуры, неолитическую стадию (новый каменный век), в отличие от палеолитической (старого каменного века), кроманьонских, гримальдийских народов, азилианцев и им подобных[2]). Постепенно эти неолитические люди расселились по наиболее теплым местностям Земли, а ремесла, которые они изобрели, растения и животные, которыми они научились пользоваться, распространились, благодаря подражанию и усвоению, еще более широко, чем они сами. В период около десяти тысяч лет до Р. X. большая часть человечества уже поднялась до неолитического уровня.
Вспашка земли, посев семян, сбор жатвы, молотьба и размол должны казаться современному сознанию вполне очевидными, последовательными ступенями, точно так же, как для него является банальной истиной то, что Земля круглая. Спрашивается, как можно было иначе действовать? Что же еще оставалось делать? Но для первобытного человека, жившего двадцать тысяч лет тому назад, вся система действий и рассуждений, которая кажется нам такой достоверной и очевидной, не представлялась вполне ясной. Он ощупью искал правильный способ, проходил через множество испытаний и ошибочных представлений, вызывавших на каждом шагу фантастические и бесполезные осложнения и неправильные толкования. Где-то в области Средиземного моря росла в диком состоянии пшеница, и человек, должно быть, научился толочь ее и растирать ее зерна для пищи задолго до того, как начал сеять. Он умел жать прежде, чем научился сеять.
Чрезвычайно интересно, что во всем мире, повсюду, где существуют посевы и жатвы, можно всегда найти следы прочно установленной первобытным умом связи между представлением о посеве и идеей кровавой жертвы и, первоначально, жертвы человеческой. Изучение происхождения этой связи представляет глубокий интерес для любознательного ума. Заинтересованный читатель найдет очень обстоятельное изложение этого вопроса в капитальном труде Дж. Г. Фрезера «Золотая ветвь». Мы не должны упускать из виду, что эта связь возникла в детском, мечтательном, создавшем мифы, первобытном сознании дикаря; никакими логическими выводами нельзя ее объяснить. Но, по-видимому, у неолитических народов, живших от 12000 до 20000 лет тому назад, существовал обычай принесения человеческой жертвы всякий раз, когда наступало время посева, и в жертву приносились не какие-нибудь незначительные, изгнанные из общества люди: обычно умерщвлялись избранный юноша или девушка, к которым часто относились с глубоким почтением и даже благоговением вплоть до момента их заклания. Такой юноша являлся чем-то вроде жертвенного бога-царя, и все подробности, сопровождавшие его жертвоприношение, превратились в ритуал, руководимый старейшими, сведущими людьми и освященный выросшим в течение веков обычаем.
Вначале первобытный человек, имевший лишь грубое представление о временах года, должен был натолкнуться на большие трудности при определении наиболее благоприятного момента для принесения жертвы и начала посева. Есть основание предполагать, что существовал такой момент в истории человечества, когда люди не имели понятия о годе. Первая хронология велась в лунных месяцах; предполагают, что годы библейских патриархов являются в действительности месяцами, а Вавилонский календарь носит явные следы попытки вычислить время посева путем отсчитывания тринадцати лунных месяцев от момента предыдущего. Это влияние луны на календарь наблюдается вплоть до наших дней. Если бы привычка не притупила ощущения странности, нам показалось бы весьма удивительным, что христианская церковь празднует распятие и воскресение Христа не в настоящие годовщины, а в числа, которые изменяются из года в год вместе с фазами луны.
Сомнительно, занимались ли первые земледельцы наблюдением над звездами. Более вероятно, что за звездами стали наблюдать впервые кочевые пастушеские племена, которые открыли, что по ним легко узнавать направление. Но как только они поняли, что по звездам можно определять времена года, значение их для земледелия стало очень велико. Время посева оказалось связанным с более северным или более южным положением некоторых наиболее заметных звезд. Почти неизбежным следствием этого для первобытного человека явились создание мифа и поклонение этой звезде.
Легко заметить, какое значение должен был приобрести в этом раннем неолитическом мире человек знаний и опыта, человек, хорошо знакомый с обрядом кровавого жертвоприношения и положением звезд.
Другим источником влияния для умудренных знаниями мужчин и женщин служили страх перед нечистотой и осквернением и способы очищения, уместные в таких случаях. Ибо наряду с колдунами были и колдуньи, а наряду с жрецами — жрицы. Первый жрец был на самом деле не столько служителем культа, сколько носителем прикладных знаний. Его знания были, главным образом, эмпирические и часто ложные: он ревниво охранял их от остальных людей, но все это отнюдь не меняет того факта, что первоначальные его функции состояли лишь в том, чтобы знать, и что его первоначальная деятельность была деятельностью чисто практической.
Двенадцать или пятнадцать тысяч лет тому назад эти неолитические человеческие общины, обладавшие известными традициями и классом жрецов и жриц, умевшие возделывать поля и строить маленькие, обнесенные стеной города, распространились по всем теплым и хорошо орошенным местностям Старого Света. Век за веком между этими общинами происходил обмен и заимствование идей. Элиот Смит и Риверс употребляли термин «гелиолитическая культура» для обозначения культуры этих первых земледельческих народов. Слово «гелиолитический» (составленный из слов «солнце» и «камень») не представляется, пожалуй, наиболее подходящим термином для этой культуры, но нам придется его употреблять, пока ученые не дадут нам другого. Зародившись где-то в Средиземных и западноазиатских пространствах, эта культура распространялась век за веком в восточном направлении с острова на остров через Тихий океан, пока не достигла Америки и не смешалась там с более первобытной культурой монгольских переселенцев, спустившихся туда с севера.
Эти смуглолицые люди гелиолитической культуры приносили с собой всюду известное количество идей и навыков. Некоторые из этих идей настолько странны, что нуждаются в объяснении психологов. Гелиолитические люди сооружали высокие пирамиды и складывали огромные круги из больших камней, быть может, для того, чтобы облегчать жрецам астрономические наблюдения; некоторых или даже всех своих мертвецов они сохраняли в виде мумий; они татуировались и совершали обрезание; у них существовал древний обычай кува-ды, состоявший в том, что при рождении ребенка отец укладывался на ложе и симулировал роды; они считали приносящим счастье амулетом хорошо известную свастику.
Если бы нам нужно было набросать карту мира и указать пунктиром границу распространения этих обычаев по оставленным ими следам, пришлось бы нарисовать пояс вдоль умеренных и субтропических побережий от Англии (Стоунхендж) и Испании через весь земной шар до самой Мексики и Перу. Но часть Африки, лежащая ниже экватора, северная Центральная Европа и Северная Азия не имели бы совсем этих точек. Там жили расы, развивавшиеся фактически в самостоятельном направлении.
ГЛАВА 14. ПЕРВОБЫТНЫЕ НЕОЛИТИЧЕСКИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ
В период около 10000 лет до Р. X. географические очертания поверхности земного шара очень походили на современные. Весьма возможно, что к тому времени большой водораздел, пересекавший Гибралтарский пролив и преграждавший до тех пор водам океана путь в средиземноморскую долину, был уже размыт, и эта долина была обращена в море с теми же приблизительно очертаниями берегов, что и сейчас. Каспийское море было, вероятно, все еще гораздо более обширно, чем теперь, и соединялось, быть может, с Черным морем к северу от Кавказских гор. Окружавшие это обширное среднеазиатское море страны, представляющие теперь степи и пустыни, были плодородны и пригодны для жизни. Вообще климат Земли был более влажный и плодородный. Европейская Россия представляла собой болотистую и озерную страну в гораздо большей степени, чем теперь; весьма возможно, что между Азией и Америкой существовал перешеек на месте Берингова пролива.
Уже в то время можно было различить важнейшие расовые подразделения человечества, которые мы знаем в настоящее время. Умеренные области и прибрежные страны этого более теплого и лесистого пояса земного шара были населены смуглыми людьми гелиолитиче-ской культуры, предками большинства нынешних обитателей бассейна Средиземного моря: берберов, египтян и большинства населения Южной и Восточной Азии. Эта многочисленная раса имела, конечно, много разновидностей. Иберийцы или жители бассейна Средиземного моря, то есть «темно-белая раса» побережья Атлантического океана и Средиземного моря; хамитские народы, к которым принадлежат берберы и египтяне; дравиды, то есть более темные народы Индии; множество ост-индских народов, большое количество маорийских и полинезийских племен, представляют собой стоявшие на разныхступенях культуры подразделения этой огромной основной массы человечества; ее западные разновидности белее восточных. В лесах же Центральной и Северной Европы стала выделяться более светлая белокурая общность людей с голубыми глазами, отделившаяся от главной массы смуглых людей, разновидность, которую многие называют теперь северной расой. В более открытых областях Северо-Восточной Азии жила другая ветвь этой смуглой расы, обладавшая более косыми глазами, выдающимися скулами, желтоватой кожей и очень прямыми черными волосами; это были монголоидные народы. В Южной Африке и в Австралии, на многих тропических островах близ юга Азии жили остатки первых негроидных племен. Центральная Африка уже представляла собой область расового смешения. Почти все цветные племена Африки являются продуктом скрещения смуглых народов севера с основным негритянским элементом.
Мы должны помнить, что человеческие расы могут свободно скрещиваться, что они расходятся, соединяются и сливаются вместе, подобно облакам. Человеческие расы не разветвляются, подобно деревьям, ветви которых никогда уже потом не соприкасаются. Мы ни при каких обстоятельствах не должны упускать из виду этого беспрестанно повторяющегося смешения рас. Это избавит нас от многих жестоких заблуждений и предрассудков. Люди употребляют слово «раса» в самом туманном смысле и основывают на этом самые нелепые выводы. Они говорят о «британской» расе, о «европейской» расе, но почти все европейские народы являются продуктом беспорядочного смешения смуглых, темно-белых, белых и монголоидных элементов.
В неолитическую эпоху народы монгольской ветви впервые перебрались в Америку. По-видимому, они переправились через Берингов пролив и распространились на юг. Они нашли канадского и американского северного оленя на севере и табуны бизонов на юге. Когда они достигли Южной Америки, там все еще жили глиптодон, гигантский армадилл и мегатерий, чудовищный неуклюжий ленивец величиной со слона. Последнего они, вероятно, истребили, ибо он был так же беспомощен, как и огромен.
Большая часть этих американских племен никогда не поднялась выше уровня охотничьей, кочевой, неолитической жизни. Они так и не открыли пользы железа, их основное богатство в смысле металлов ограничивалось местным золотом и медью. Но в Мексике, Юкатане и Перу существовали условия, благоприятные для оседлой культуры, и там примерно за тысячу лет до Р. X. или около этого времени возникла параллельно цивилизации Старого Света, но все же отличная от нее по типу, новая, очень любопытная цивилизация. Как и в гораздо более ранних цивилизациях древнего мира, в этих общинах замечается широко распространенный обычай человеческих жертвоприношений, связанный с процессами посева и жатвы. Но в то время, как в старом мире, как мы увидим дальше, эти первобытные идеи, в конце концов, смягчились, осложнились и были подавлены другими, в Америке они развились и были доведены до чрезвычайно высокой степени интенсивности. Эти американские цивилизованные страны являлись, по существу, теократическими государствами, управляемыми жрецами; их военные вожди и правители были строго подчинены обычаю и связаны предзнаменованиями.
Жрецы этих народностей довели астрономические знания до высокой степени точности. Они знали астрономический год лучше, чем вавилоняне, о которых у нас скоро будет речь. В Юкатане у них существовал вид письма — письмо майя — чрезвычайно любопытного характера и тщательно разработанное. Насколько нам удалось расшифровать его, оно употреблялось главным образом для ведения точного и сложного календаря, на составление которого жрецы тратили все свои умственные силы. Искусство майянской цивилизации достигло расцвета лет за семьсот или восемьсот до Р. X. Скульптурные произведения этих народов поражают современного наблюдателя своей необыкновенной пластичностью и нередко красотой, но в то же время приводят его в замешательство своей гротескностью, какой-то безумной условностью и сложностью, выходящей из круга наших понятий. В Старом Свете нет ничего подобного этим произведениям. Наибольшее сходство с ними, да и то очень отдаленное, усматривают в архаических скульптурных произведениях Индии. Везде на этих рисунках мы встречаем развевающиеся перья и сплетающиеся и расплетающиеся клубки змей. Из всех произведений Старого Света, майянские надписи больше всего напоминают некоторые виды замысловатых рисунков, сделанные пациентами в сумасшедших домах Европы. Кажется, будто мышление майя развивалось по другому пути, чем мышление Старого Света; оно отличалось своеобразным ходом мыслей и не было, с точки зрения Старого Света, вполне здравым.
Приписываемая этим американским цивилизациям иррациональность находит себе подтверждение в свойственной им в чрезвычайно сильной степени одержимости, выражающейся в стремлении проливать человеческую кровь. Особенно отличалась в этом отношении мексиканская цивилизация. Она приносила в жертву каждый год тысячи человеческих жизней. Вспарывание живых жертв, извлечение еще трепещущего сердца, было событием, владевшим умами и жизнями этого странного жречества. Общественная жизнь, народные празднества — все сводилось к этому фанатически чудовищному акту.
Обычное существование низших классов в этих государствах очень походило на быт всех других земледельцев-варваров. Их гончарные изделия, ткани и краски были очень хороши. Майянские письмена не только вырезались на камне, но писались и рисовались на шкурах и т. п. Европейские и американские музеи содержат много загадочных манускриптов майя, в которых, кроме дат, расшифровано лишь очень немного. В Перу существовали зачатки подобной же письменности, но они были вытеснены особой системой сохранения преданий при помощи завязывания узлов на веревках. Подобная же система веревочной мнемоники существовала в Китае около тысячи лет тому назад.
В Старом Свете за четыре или пять тысяч лет до Р. X., т. е. на три или четыре тысячи лет раньше, существовали первобытные культуры, не лишенные сходства с американскими, культуры, сосредоточивавшиеся вокруг храма, обладавшие большим количеством установленных кровавых жертвоприношений и усердно занимающиеся астрономией и жречеством. Но в Старом Свете первобытные цивилизации оказывали влияние друг на друга и развивались в направлении условий нынешнего нашего мира. В Америке эти первобытные цивилизации никогда не поднялись над уровнем примитивной культуры. Каждая из них составляла обособленный маленький мирок. Мексика, кажется, знала очень мало или совсем ничего о Перу до тех пор, пока в Америке не появились европейцы. Картофель, составлявший основную пищу в Перу, был неизвестен в Мексике.
Век за веком эти народы жили, поклонялись своим богам, приносили жертвы и умирали. Искусство майя развилось до высокой степени декоративного великолепия. Люди любили и вели войны. Засухи и урожаи, болезни и здоровье сменялись одни другими. Жрецы в течение долгих веков разрабатывали свои календари и жертвенные ритуалы, но мало прогрессировали в других областях.
ГЛАВА 15. ШУМЕРЫ,
ДРЕВНИЙ ЕГИПЕТ И ПИСЬМЕННОСТЬ
Старый Свет представлял собой более широкую и более разнообразную арену, чем Новый. За шесть или семь тысяч лет до Р. X. в нем существовали стоявшие почти на уровне перуанской культуры, уже цивилизованные государства, возникшие в плодородных областях Азии и в долине Нила. В то время Северная Персия, Западный Туркестан и Южная Аравия были гораздо более плодородны, чем теперь; эти страны все еще носят следы существования очень древних государств. Однако лишь в низменной части Месопотамии и в Египте впервые появляются города, храмы, системы орошения и признаки общественной организации, возвышающиеся над уровнем простого варварского города-села. В те дни Тигр и Евфрат впадали в Персидский залив отдельными устьями, и в местности, заключенной между ними, шумеры построили свои первые города. В это же приблизительно время началась историческая жизнь Египта.
Шумеры, как кажется, были смуглокожим народом с выдающимися носами. У них было письмо, которое удалось расшифровать, и их язык теперь известен. Они открыли бронзу и умели строить огромные, имевшие вид башен, храмы из обожженных на солнце кирпичей. Глина в этой стране очень хороша. Он и употребляли ее для письма, благодаря чему их надписи сохранились до нашего времени. У них был рогатый скот, овцы, козы и ослы, но лошадей не было. Они сражались пешими, сомкнутым строем, вооруженные копьями и щитами из кожи. Они носили шерстяную одежду и брили головы.
Каждый шумерский город был, по-видимому, независимым государством с собственными богами и жрецами. Но время от времени один из городов делал попытку установить власть над другими и собирать дань с их населения. Очень старая надпись в Нипуре отмечает «владычество» — первую известную нам попытку установить свою власть — шумерского города Эреха. Его бог и царь-жрец простирали свое влияние от Персидского залива до Красного моря.
Вначале письменность являлась просто сокращенной системой записи посредством рисунков. Люди начали писать еще и до неолитической эпохи. Азилианские рисунки на скалах, о которых мы уже упоминали выше, показывают нам начало этого процесса. Многие из них изображают охоту и походы, и во многих человеческие фигуры нарисованы обычным образом. Но в некоторых из них художник, по-видимому, не захотел возиться с головой и членами и потому просто обозначал человека вертикальной и одной или двумя поперечными чертами. Отсюда уже один шаг к условному сокращенному картинному письму. У шумеров, где писали палочкой по глине, очертания фигур стали вскоре до неузнаваемости непохожими на то, что они изображали, но в Египте, где люди рисовали на стенах и свитках папируса (первая бумага), сходство с изображаемыми предметами сохранилось. Ввиду того, что деревянные стилеты, которыми писали шумеры, оставляли клинообразные следы, письмо шумеров названо клинописью.
Значительный шаг вперед к письменности был сделан, когда изображения стали употребляться для обозначения не самого изображаемого предмета, а другого, ему подобного. В ребусах, которые всегда имеют очень большой успех у детей определенного возраста, это проделывается до сих пор. Мы рисуем лагерь с палатками и колоколом, и дети приходят в восторг, догадываясь, что это шотландское имя Кемпбел (Campbell). Шумерский язык состоял из соединения слогов, скорее всего, напоминавших современные американо-индийские наречия, и очень легко укладывался в подобную силлабическую систему начертания слов, выражавших понятия, которые не могли быть переданы непосредственно изображениями. Египетское письмо развивалось по такому же пути. Позднее, когда другие чужестранные народы, менее ясно выговаривавшие слоги, начали изучать и употреблять это изобразительное письмо, они вынуждены были сделать в нем дальнейшие изменения и упрощения, приведшие, в конце концов к буквенному письму. Все настоящие азбуки позднейшего мира произошли из слияния клинописи шумеров и египетского иероглифического (жреческого) письма. Позднее условное изобразительное письмо начало развиваться в Китае, но там оно никогда не дошло до алфавитной стадии.
Изобретение письма имело очень большое значение для развития человеческих обществ. Оно дало возможность записывать договоры, законы и приказы. Оно обусловило возможность большого роста государств по сравнению с древнейшими городами-государствами. Распоряжения жреца или царя и его печать могли распространяться теперь далеко за пределы его зрения и голоса и даже пережить его смерть. Интересно отметить, что в древнем Шумере было широко распространено пользование печатями. Цари, аристократия и купцы имели свои печати, часто очень художественно вырезанные, и прикладывали их ко всем глиняным документам, которым они желали придать силу. Так близко подошла цивилизация к печатанию 6 000 лет тому назад. Затем глина высушивалась, и документ делался вечным. Ибо читатель должен понимать, что в Месопотамии в течение бесчисленного множества лет все письма, записи и счета писались на относительно мало поддающихся разрушению черепицах. Этому факту мы обязаны огромным богатством сохранившихся об ее жителях сведений.
Бронза, медь, золото, серебро и, как драгоценная редкость, метеоритное железо были известны как в Шумере, так и в Египте в очень раннем периоде их существования.
Ежедневная жизнь в Египте и Шумере, этих первых государствах Старого Света, должна была отличаться большим сходством и, если не считать присутствия рогатого скота и ослов на улицах, несомненно, походила на жизнь в городах майянской цивилизации Америки, возникшей на три или четыре тысячи лет позднее. Большинство населения в мирное время занималось обработкой земли и орошением ее, за исключением дней, посвященных религиозным празднествам. Денег там не существовало, да и нужды в них не было. Свои мелкие торговые сделки они совершали путем обмена. Князья и владыки, которые одни являлись крупными собственниками, пользовались кусками золота или серебра и драгоценными камнями для совершения всяких случайных торговых сделок. Над жизнью господствовал храм; в Шумере это было большое, похожее на башню, здание, с крыши которого наблюдали за звездами; в Египте же храм представлял собой массивное сооружение, состоявшее из одного лишь нижнего этажа. В Шумере жрец-правитель считался самым великим и прекрасным из всех людей. В Египте же было существо, возвышавшееся над жрецами, то было воплощение божества страны — фараон, бог-царь.
В те дни на земном шаре происходило мало перемен. День протекал мирно, озаренный солнцем, наполненный трудом по установленному порядку. Немногие чужестранцы посещали страну, а те, которые все же приезжали, испытывали большие неудобства. Жрецы руководили жизнью согласно правилам, существовавшим с незапамятных времен, наблюдали за звездами для определения времени посева, толковали предзнаменования при жертвоприношениях и разъясняли вещие сны. Люди трудились, любили и умирали, забыв о прошлом диком состоянии своего рода и не задумываясь над его будущим. Иногда правитель был великодушным существом, как например, Пепи II, правивший Египтом около 90 лет. Иногда же он оказывался честолюбивым и забирал сыновей своих подданных в солдаты, посылал их против соседних городов-государств сражаться и грабить или заставлял трудиться над постройкой больших сооружений. Такими были Хеопс, Хефрен и Микерин, создавшие огромные погребальные сооружения, пирамиды в Гизе. Самая большая из них имеет 450 футов высоты, а камни, из которых она состоит, весят 4 883 000 тонн. Вся эта огромная масса была привезена по Нилу в лодках и перенесена на место постройки главным образом силой человеческих мышц. Возведение такой усыпальницы должно было истощить Египет больше, чем сделала бы это самая тяжелая война.
Поделиться книгой: