Люди крепче стен

— Он широкий?

— Да. Через него можно протащить даже пулемет.

— Прохор, не возражаешь против таких проводников? — бодро поинтересовался майор Князев у Бурмистрова.

— Буду рад всему тому, что позволит нам взять крепость в кратчайшие сроки и с наименьшими потерями.

— Пан, только у нас еще одна просьба, — произнес седой поляк.

— Говорите.

— У нас в городе есть отряд, который хотел бы сражаться за свою землю против немцев. Наши люди обучены, многие пришли из армии и уже воевали против немцев, вот только у нас мало оружия. Вы нам поможете?

— Разве мы можем отказать людям, которые хотят освободить свою землю от захватчиков? — удивился майор Князев. — Оружие мы вам предоставим. А теперь идите отдыхайте, когда будет нужно, мы вас позовем. Коля, отведи гостей в землянку, — сказал он ординарцу.

— Есть, товарищ майор, — козырнул ординарец. — Пойдемте, товарищи, со мной. Только поосторожнее, здесь у нас пол проломан.

Неожиданно дверь отворилась, и в комнату вошел капитан Велесов, подтолкнув вперед немца со связанными руками.

— Вот, товарищ майор, взяли в подвале соседнего дома. Отсиживался, — доложил Велесов. — Говорит, что гражданский, вот только на гражданского он как-то не очень похож… Может, переодетый эсэсовец?

— Сейчас проверим, — сказал начальник штаба полка. Повернувшись к Войчеху Ковалевскому, спросил: — Вы случайно не встречали в гарнизоне этого человека?

Войчех подошел поближе к немцу, с минуту разглядывал его заросшее щетиной лицо, а потом сказал:

— Это Ганс Шальке, командир пехотного немецкого батальона в форте «Раух». Он часто спускался в наши цехи. Одно время он был даже ответственным за производство «Панцерфауст-30».

— Вот оно что, — невесело хмыкнул Велесов. — А нам он другое напел. Хотя кто он на самом деле, было понятно с первого взгляда. Warum hast du gelogen? Sie wurden von polnischen Arbeitern identifiziert. Sie sind ein Infanteriemajor, Bataillonskommandeur. Sie verteilten sich von Positionen[11].

— Ich bin in der Tat Major der Infanterie Hans Schalke undIch möchte in Übereinstimmung mit der Genfer Konvention vom 29. Juli 1929 über die Behandlung von Kriegsgefangenen behandelt werden[12].

— Что он там лопочет, товарищ майор?

— Говорит, что действительно майор пехоты, и требует, чтобы с ним обращались уважительно, согласно Женевской конвенции по военнопленным от 27 июля 1929 года.

— Ишь ты, гуманист какой выискался, конвенцию вспомнил. А когда они наших военнопленных десятками тысяч расстреливали, что-то никто про эту Женевскую конвенцию даже не вспоминал. А потом, он не военнопленный, взят не в бою… Он дезертир! Его свои за побег шлепнут! Вы можете идти, товарищи, — сказал Князев полякам. — Спасибо за содействие. Будем сражаться вместе, плечом к плечу.

— Спасибо, паны! — с чувством произнес Войчех Ковалевский и зашагал к двери, увлекая за собой товарищей.

— Боевые хлопцы, — посмотрел вслед удаляющимся майор Князев и, повернувшись к Велесову, спросил: — Так как прошла разведка? Что выяснили?

— Обнаружили на бронеколпаках люки, — ответил Михаил. — Через них вышла разведгруппа и направилась в сторону Цитадели. Форт лучше взять без предварительного артобстрела, чтобы немцы не догадались о предстоящем штурме. Нужно захватить люки, а далее штурмовая группа овладеет всеми подходами к форту: спустится через люки внутрь крепости и будет уничтожать фрицев с верхнего этажа по последний. Как это сделать, у нас есть опыт, поднаторели воевать в городских условиях.

— Схема форта тоже лишней не будет, — показал начальник штаба на разрисованный ватман. — Выяснилось, что у фрицев имеются слабые места в обороне. Этим мы тоже воспользуемся. Доложу о результатах вашей разведки командиру полка, а дальше мы решим, что делать. Затягивать со штурмом не станем. Время не терпит. А сейчас отдыхайте.

* * *

Прохор Бурмистров расположился со своим инженерно-саперным батальоном в одном из разрушенных зданий. Проверил выставленное охранение. Приказал укрепить его двумя пулеметами с фланга и вернулся к себе, в маленькую каморку на первом этаже, где, судя по рисункам на стенах, некогда размещалась детская комната. Не все бойцы спали: кто-то писал домой письмо, возможно, последнее в своей жизни, кто-то прилаживал капсюли к гранатам, а кто-то просто курил, думая о чем-то своем; накрывшись шинельками у окон, дремали пулеметные расчеты.

Добравшись до своего тулупа, постеленного в углу комнаты, Прохор лег. Едва он смежил глаза, как почувствовал, что кто-то деликатно трогает его за плечо, а потом услышал негромкий голос:

— Поднимайтесь, товарищ майор, вас командир полка вызывает.

Не без сожаления разлепил веки и увидел склонившегося над собой ординарца Колисниченко. Через небольшое окно просачивался сумрачный утренний свет, слегка обеливший на потемневших стенах помещения черную копоть, — несуразные рисунки войны. Несмотря на короткий сон, Бурмистров почувствовал, что заметно восстановился, сил хватит ровно на сутки, чтобы воевать добротно, а дальше потребуется такой же недолгий отдых. Попросил одного из бойцов, чтобы плеснул на руки водицы, и, наскоро умывшись, заторопился в штаб.

Штаб полка находился в трехстах метрах от расположения батальона, это если по прямой, по широкой улице, раздолбанной снарядами. Но этот отрезок пути жестоко обстреливался немцами с крыши и верхних этажей ближайших зданий, где по-прежнему размещались немцы, а потому пришлось сделать немалый крюк через обрушенные дома, пробираться через пробоины, прежде чем он добрался до небольшого уцелевшего двухэтажного дома, в котором размещался штаб.

В комнате, где некогда была гостиная, присутствовали несколько офицеров штаба. Удивляло, что среди них был пленный немецкий майор, загнанным зверем посматривающий по сторонам.

Значит, скоро штурм! Лучше начать пораньше, пока не рассвело и сон особенно крепок. Хотя поздним вечером тоже можно.

— План у нас таков, — заговорил подполковник Крайнов, когда все офицеры расселись по местам: кто на ящиках из-под оружия, а кто просто присел на стопке кирпичей. — Очень здорово нам помогли польские патриоты. Теперь мы представляем, как устроен форт, знаем его сильные и слабые стороны. Нашим двум боевым группам под командованием майора Бурмистрова и капитана Велесова завтра в десять часов вечера нужно будет выдвинуться в сторону крепости. Подойти незаметно к форту вам помогут польские патриоты. Но сейчас у нас другой разговор… Мы должны взять форт с минимальными потерями в течение нескольких часов. Нам еще до Берлина топать, так что каждый боец у нас на счету. Прохор, мы тебя позвали еще и как переводчика, ты пленному вот что переведи… Пусть идет к своим с белым флагом и растолкует, что сопротивляться бесполезно. На обдумывание нашего предложения мы даем немецкому гарнизону «Раух» три часа. Если немцы не согласятся сдаться, то будут уничтожены!

— Хорошо… Major, — повернулся Бурмистров к пленному майору. — Sie müssen in die Festung zurückkehren und Ihre Kollegen überzeugen, sich zu ergeben. Wenn unsere Bedingung akzeptiert wird, werden alle deutschen Soldaten überleben. Wir geben Ihnen drei Stunden Zeit, um über unseren humanen Vorschlag nachzudenken. Wird unser Angebot abgelehnt, wird die gesamte Garnison der Festung komplett zerstört[13].

— Ich bin total dagegen! — побледнел майор. — Sie können mich nicht in den sicheren Tod schicken! Ich bin ein deutscher Kriegsgefangener[14].

Бурмистров перевел.

— Военнопленный, значит, — усмехнулся подполковник Крайнов. — Вот что ему переведи… Он был схвачен в расположении советских войск переодетым в гражданскую одежду, а значит, считается шпионом. По положению Женевской конвенции он может быть расстрелян как диверсант и шпион! И мы так и сделаем, если он не согласится на наше предложение.

Бурмистров перевел слова командира полка. Майор сильно перепугался. Он понимал, что шутить здесь с ним никто не станет. Достаточно одного щелчка пальцами этого молодого старшего офицера, как его тут же выведут из комнаты и расстреляют где-нибудь за углом здания.

— Ich bin einverstanden. Wann soll ich gehen?[15]

Бурмистров с удовлетворенным видом кивнул, нисколько не сомневаясь в ответе гитлеровца.

— Немец согласился, спрашивает, когда ему идти.

— Переведи ему, что идти нужно сейчас. Как раз рассветает. Форму только подберем подходящую. Игорь, — окликнул подполковник ординарца, — недалеко от штаба парочка убитых фрицев валяется…

— Одного уже закопали, товарищ подполковник.

— Сними с другого форму и принеси сюда.

— Есть!

Ординарец вышел и вскоре вернулся с немецкой формой в руках. Видно, искать долго не пришлось. Протянув немцу обмундирование, сказал:

— Надевай давай, немецкая рожа! Повезло тебе… Оно тебе в самый раз будет. С капитана пехоты снял.

Взяв форму, немец внимательно ее осмотрел и брезгливо поморщился, а потом что-то быстро и возмущенно проговорил.

— Чего он там лопочет? — поинтересовался подполковник Крайнов, невесело посматривая на немецкого офицера. — Или его звание не устраивает? Ты ему скажи, мы не собираемся бегать по полю в поисках дохлого майора. Какой был френч, такой и принесли.

Усмехнувшись, Бурмистров перевел. Немец заговорил быстро, энергично размахивая руками, когда он умолк, Бурмистров перевел сказанное:

— Пленный майор недоволен формой. Говорит, кровью запачкана. С мертвого офицера форму сняли.

— Ты объясни этому немецкому щеголю, что у нас здесь на передовой не Дом моды, чтобы чего-то там выбирать, что дали ему, то пусть и надевает. А если не хочет, так мы его нагишом с белым флагом в крепость отправим.

Выслушав перевод, немец с презрительным видом покачал головой и, преодолевая отвращение, напялил на себя брюки. Осмотрел кровавое пятно в области груди и бережно, будто бы опасаясь испачкаться о высохшую кровь, застегнул френч на все пуговицы.

За окном уже рассвело. Неподалеку, разогревая двигатель, загудел танк. Прозвучали короткие громкие команды.

— Вы не забыли, о чем нужно сказать? — спросил Бурмистров.

Немецкий офицер, выражая неодобрение, покачал головой:

— Разве можно такое позабыть? Я должен убедить гарнизон сдаться… Гарнизон, в котором я прослужил без малого три года. И в котором меня считают сейчас дезертиром.

Форма явно была не по размеру, смотрелась на нем комично. Штаны были коротковаты, полы шинели надорваны, пилотка прострелена. Но никто из присутствующих даже не улыбнулся. Не тот случай, чтобы скалиться.

— Вот и отлично. Где тут у нас белый флаг?

— Вот он, товарищ майор, — сказал ординарец. К темной нетесаной палке, исполнявшей роль флагштока, двумя крепкими узлами была привязана белая, перепачканная грязью ткань.

— Держи, фриц!

Крутанув дважды ручку на полевом телефоне, подполковник Крайнов сказал в трубку:

— Прекратить стрельбу! — Видно, отвечая на чей-то вопрос, подполковник пояснил: — Сейчас пойдет пленный немецкий офицер с белым флагом к форту «Раух», будет уговаривать своих сдаться, — выждав паузу, добавил: — Если он фартовый, то дойдет, а если нет… Значит, такова судьба. — Положив трубку, сказал пленному: — Ну что, гитлеровец, давай топай вперед. Тебя там уже свои дожидаются. Надеюсь, дорогу домой не позабыл?

Переводить не требовалось, фашист понял и так. Едва кивнув, майор взял белый флаг и, толкнув перед собой дверь, вышел наружу. Первую сотню метров немецкого майора сопровождал боец разведки. Шли почти по-приятельски, едва ли не касаясь локтями друг друга, а дальше, где начиналось широкое шоссе, хорошо простреливаемое из крепости, разведчик отошел в сторону, предоставляя немецкому майору шествовать самостоятельно.

Некоторое время, стоя за углом, немец чего-то ожидал. Оглянулся на группу красноармейцев, стоявших поодаль, а потом, будто бы прыгая с высокого обрыва в омут, вышел из-за угла и, распрямив спину, будто на параде, направился к крепости.

Установилась тишина, какой давно не случалось. Немецкий майор несмело прошел десяток шагов, потом еще двадцать. Он по-прежнему оставался в живых и, уже приободренный, зашагал увереннее, слегка прибавив шагу.

— Nicht schießen! Не стрелять!!! — кричал он, энергично размахивая белым флагом. — Я хочу сообщить нечто важное от советского командования… Не стрелять!

На грузовике подъехала звуковещательная станция, работавшая по всей дивизии. Вместе с мобилизационной группой находились двое немцев-пацифистов, сдавшихся в плен еще в самом начале войны. С минуту округу оглашали звуки метронома, а потом зазвучала немецкая речь, усиленная громкоговорящими установками:

— Vom sowjetischen Kommando bis zu den Soldaten und Offizieren der Festung. Wir haben ein humanes Angebot für euch…[16]

Немецкий офицер прошел большую половину пути, все убыстряя шаг, в какой-то момент даже показалось, что он может перейти на бег. Не случилось. Обходил колючую проволоку, пытавшуюся зацепиться за штанины, перешагивал через убитых, немного замедлял движение, когда видел шляпки мин, торчавших из земли…

Неожиданно тишину резанула очередь крупнокалиберного пулемета. Ворох пуль ударил прямо в грудь пленного немецкого майора, вырвав из его тела куски мяса и швырнув бесчувственное тело на землю.

* * *

На следующий день установилось затишье по всему городу. Возникали лишь отдельные боестолкновения, но ни один огневой контакт не перерастал в многочасовые бои. Советские войска перегруппировались, уставшие в боях части отводились в тыл, им на смену приходили новые. Пополнение прибывало в основном из госпиталей, состоявшее из бойцов, уже успевших наглотаться пороховой гари, но немало было и тех, кто попал на фронт впервые — подросшие мальчишки, достигшие призывного возраста, взрослое население с освобожденных территорий.

Полевые госпитали пополнялись ранеными, среди которых было немало тяжелых. Их тоже отвозили глубоко в тыл для дальнейшего лечения. Бесперебойно поступали боеприпасы и вооружение. По дивизии прошел слушок, что вчера вечером своим ходом прибыли «катюши». Это означало, что готовится серьезная наступательная операция.

Через мощные громкоговорящие установки метроном отбивал свои пятьдесят ударов в минуту. После двенадцати часов тактика поменялась: звуки метронома прерывались после каждого седьмого удара, и размеренный голос на безукоризненном немецком языке сообщал о том, что на фронтах каждые семь секунд погибает немецкий солдат. Было заметно, что сообщения чувствительно бьют немцам по нервам, несколько раз на звуки метронома били артиллерийские батареи, рассчитывая случайным огнем уничтожить мобильную агитационную группу, но все выпущенные снаряды шли мимо цели. Громкоговорители продолжали неустанно вещать, чередуя фронтовые сообщения с немецкой музыкой.

Советская артиллерия тоже не оставалась в стороне и на каждый артиллерийский выпад немцев отвечала слаженными залпами гаубиц. Тот самый случай, когда немцам следовало набраться благоразумия, запастись терпением и слушать напоминания о семи секундах.

С планом предстоящего взятия форта «Раух» командующий армией генерал-полковник Чуйков познакомился ранним утром во время оперативного совещания. Все было готово для штурма. Дальше находилась Цитадель, к которой предстояло пробираться через множество укрепленных домов.

Из докладов офицеров инженерно-саперного батальона следовало, что в уличных боях выработалась техника захвата строений. Наиболее эффективным приемом был обвал фасада артиллерийским огнем: обстреливались промежутки между окнами штурмуемого здания, и когда стена обрушивалась, то она перекрывала обломками подвальные помещения и не давала возможности вести обстрел. В образовавшийся проем выдвигали пушки и продолжали пробивать противоположную стену, давая возможность штурмующей группе продвигаться дальше.

Генерал-полковник Чуйков внимательно выслушивал доклады генералов, иногда задавая уточняющие вопросы, и, получив ответ, продолжал выслушивать дальше. Ни хвалить, ни тем более кого-то поощрять он не собирался. Награды будут потом, после взятия Познани, а сейчас следовало приложить массу усилий, чтобы выполнить задачу, поставленную Ставкой.

Глядя на его сумрачное лицо, можно было подумать, что дела со штурмом города идут из рук вон плохо. Но в действительности все было не так, о чем свидетельствовала карта города, разложенная на столе, с закрашенными в красный цвет участками, которые уже принадлежали советским войскам. Оставались еще серые пятна — небольшие кварталы, находившиеся в руках немцев, но их захват — вопрос всего-то нескольких часов, возможно, одних суток. Но вряд ли бои местного значения как-то сумеют повлиять на общую картину освобождения города.

Конечно, это не те два дня, в течение которых поначалу планировали взять город, — никто даже не подозревал о столь многочисленном гарнизоне, тяжелом вооружении, сосредоточенном в городе, причем новейшем, включая современные танки. Никто не мог даже предположить, с каким остервенением будут биться немцы за город, уже обреченный, оставленный основными силами. Но вряд ли большего могла бы добиться какая-то другая армия, нежели Красная, та, что проявила себя в Сталинградской битве самым лучшим образом и имела немалый опыт уличных боев.

На южной стороне, в районах Староцки и Ротая, несмотря на цепочку фортов, соединенных каменными стенами, удалось пробить значительную брешь, что позволило штурмовым отрядам прорваться в жилые кварталы и захватить промышленные районы.

На западной стороне, в Марцелине штурм крепости тоже продвигался успешно. Пробив стены между фортами, штурмующим удалось изолировать каждый из них, а затем после массированной атаки заставить гарнизоны капитулировать, чему поспособствовали прибывшие в город гаубичные артбригады большой мощности и целый дивизион мортир. Как их доставляли по разрушенным железным дорогам — это отдельная история, но по затраченным усилиям результат того стоил: с помощью разрушительной техники уничтожали укрепленные пункты без особых усилий. Вот только одна беда — уж слишком многовато было крепостей.

В восточной и юго-восточной частях города 91-й стрелковый корпус действовал по уже отработанной схеме: концентрировал наибольшую мощь ударов в особо ослабленных местах внешнего обвода крепостей, затем полки окружали форты и уничтожали их.

Теперь на очереди был форт «Раух», примыкавший к Цитадели, — мощный, хорошо укрепленный, почти не имеющий недостатков в своей обороне, окруженный рвом, высоким валом и многими рядами колючей проволоки, охраняемый многочисленным опытным гарнизоном.

Каждый из собравшихся офицеров понимал, что два дня на взятие крепости — совсем немного. Но для успешного выполнения задачи 91-му стрелковому корпусу в дополнение были приданы два огневых взвода «катюш», а это уже немало.

Накануне у генерал-полковника Чуйкова с командующим фронтом маршалом Жуковым состоялся серьезный разговор. Георгий Константинович упрекал командарма в медлительности, нерасторопности, указывал, что следует активизироваться, привлекать к наступлению тяжелую артиллерию, на что Чуйков в сердцах заметил:

— Товарищ маршал, вы мне предлагаете поставить против одной крепости пятьсот тяжелых гаубиц? И еще мортиры калибром четыреста двадцать миллиметров? Только у нас нет всего этого. Воюем тем, что имеется.

— Используй смекалку, а она у тебя имеется, — возразил командующий фронтом. Немного помолчав, видно, раздумывая, добавил: — Два огневых взвода «БМ-31» получишь, но больше не могу. Не проси! Сам знаешь, на других участках тоже нужно наступать. Снаряды у них новые, модернизированные, более мощные, чем у «катюш», «М‑13», — доложить, как они себя проявят против крепости. Знаешь, бойцы их уже по-своему окрестили.

— И как же? — поинтересовался Чуйков.

— «Андрюша»! — рассмеялся маршал.

— А что? Подходяще, — улыбнулся Чуйков. — Жених «катюшам» отыскался.

…И вот сейчас, внимательно выслушав командира дивизии генерал-майора Мотылевского, Чуйков понял, что это та самая смекалка, которая стоит пяти сотен тяжелых гаубиц и мортир.

— А если люки не откроются, тогда что? — спросил Чуйков.

— Они откроются, товарищ генерал-полковник, — заверил командир дивизии. — Наблюдаем две ночи подряд. Об этом же сказали и польские патриоты. Через них охранение сообщается с гарнизоном крепости… Даже если допустить, что люки по какой-то причине будут заблокированы, то саперы взорвут их к чертовой матери!

— От «андрюш» все-таки не стоит отказываться, — усмехнулся Чуйков.

— А мы и не отказываемся, товарищ генерал-полковник, я бы для усиления еще и батарею гаубиц попросил двести третьего калибра. Бастион крепости выходит к реке Варта, — показал Мотылевский место расположения объекта на карте. — А мы бы заняли позицию вот где-нибудь здесь, метрах в четырехстах от стен, и расстреляли бы его просто прямой наводкой. Фронтальная стена не выдержит.

— Хорошо, получишь батарею гаубиц. Но мне нужно, чтобы ты взял крепость врасплох. После взятия крепости перейдешь Варту в районе крепости, ворвешься в Цитадель и возьмешь под контроль железную дорогу на своем участке. Нужна прямая дорога к Берлину, очередь из эшелонов уже собралась. К Одеру торопятся! А мы тут, — неодобрительно сказал командующий, — никак с одним городом не можем разобраться. Когда планируешь штурм?

— В двадцать четыре ноль-ноль, товарищ командарм. Немцы любят ночью поспать, а нам это только на руку.

Покинув штаб армии, командир дивизии Мотылевский немедленно созвал совещание оперативного штаба и изложил позицию командования:

— Крепость взять в ближайшие часы! — приказал он и, строго посмотрев на майора Бурмистрова, спросил: — Как там твоя панцирная пехота?