Помоги проекту - поделись книгой:
Весной 542 года в империи разразилась вспышка бубонной чумы, одна из самых серьезных за всю историю Византии. Заразился и Юстиниан. В то кошмарное лето он несколько недель пролежал, находясь между жизнью и смертью и передав верховную власть жене. Феодора знала, что вся ее будущая жизнь поставлена на карту. Они с Юстинианом были бездетны; если ему суждено умереть, единственным шансом для нее сохранить власть будет выбор преемника – надежного придворного или какого-нибудь старого военачальника, с которым она могла бы сочетаться браком. Однако по традиции выбор императора возлагался на армию, а большинство старших офицеров находились сейчас на Востоке. На встрече в Месопотамии они договорились не признавать никакого правителя, если он будет избран без их согласия. Об этой встрече сообщили в столицу, но только после того, как жизнь Юстиниана оказалась вне опасности; Феодора, решив, что ей угрожают, пришла в ярость. Считалось, что два военачальника побудили остальных устроить эту встречу. Одного из них, Бузеса, бросили в печально известную дворцовую темницу, где он томился в полной темноте в течение 28 месяцев и откуда вышел, как говорили, больше похожим на призрак, чем на человека.
Вторым оказался Велизарий. Он был слишком популярен и обладал слишком большой властью, чтобы поступить с ним подобным образом, поэтому его обвинили в незаконном обогащении путем присвоения военной добычи, по сути принадлежавшей императору. По возвращении в столицу после кампании 542 года Велизарий обнаружил, что его отстранили от командования, прислуга его великолепного дома распущена, а все его состояние конфисковано по приказу Феодоры: она просто отправила туда одного из своих личных слуг, велев доставить все ценные вещи прямиком во дворец.
Юстиниан поправился только в 543 году. Вскоре после этого Велизарию частично вернули императорскую благосклонность, и это примирение закрепили обручением Иоаннины, единственной дочери Велизария и Антонины, и внука императрицы Анастасия. В одном из писем Феодора заявляла, что она простила Велизария, потому что дружила с его женой, но была и другая причина: быстро ухудшалась ситуация в отдаленных провинциях. В Африке с ужасающей скоростью ширилось мавританское восстание, а в Италии готы под командованием блестящего молодого короля Тотилы уже захватили Неаполь. В Армении в конце лета произошла катастрофа: огромная византийская армия из 30 000 человек была уничтожена гораздо более скромными силами персов. Словом, это было неподходящее время, чтобы держать единственного гениального военачальника империи в опале в Константинополе, и Велизарий стал командующим императорской армией на Западе – ничего другого он и не просил. Однако и здесь его ждало разочарование. Старые счеты были сведены не до конца, и в мае 544 года он вернулся в Италию не в ранге военного магистра, а всего лишь в чине
Нет более убедительных доказательств дарования Велизария, чем крушение византийской власти в Италии после его отъезда в 540 году. После его триумфального входа в Равенну все полагали, что империя вернула себе весь полуостров. Да, оставалось несколько небольших очагов сопротивления, где готы провозгласили своим новым королем молодого вождя по имени Ильдебад; однако его армия насчитывала не более тысячи человек, и казалось невообразимым, что он продержится больше нескольких недель. Этого бы и не случилось, оставь Юстиниан Велизария в Италии. Вместо этого он оставил там пятерых военачальников, которые должны были совместно укрепить положение византийцев, при этом ни у одного из них не было полномочий главнокомандующего. За исключением Иоанна (чьи способности тоже довольно сомнительны), все они были весьма второразрядными воинами и занимались главным образом добычей трофеев. В течение нескольких недель войска совершенно разложились, а к концу года Ильдебад собрал значительные силы, в которые вошли и многочисленные византийцы-дезертиры, и взял под контроль всю Италию к северу от По.
Юстиниану наверняка сообщили о полученном Велизарием предложении занять трон, и он боялся, что любой преемник может поддаться подобному искушению. Этот страх был настолько силен, что император лишь два года спустя заставил себя назначить префекта претория, выбрав на эту должность ничтожного человека, который не был способен на мятеж, но, к несчастью, не имел и никаких других способностей. Прошло еще два года, прежде чем он неохотно восстановил Велизария в звании командующего, которого тот вообще не должен был лишаться. Тем временем Ильдебада убили, та же участь постигла нескольких его преемников; это расчистило путь для восхождения к власти одного из величайших и самых привлекательных готских правителей.
Тотиле, племяннику Ильдебада, было около 25 лет. Придя к власти, он мобилизовал готов так, как это не удавалось сделать никому из его предшественников. Он никогда не забывал, что его подданные были преимущественно итальянцами. Во времена Теодориха взаимоотношения между этими двумя народами были сердечными; однако после побед Велизария итальянская аристократия стала поддерживать империю, и Тотила теперь обратился к более скромным слоям итальянского общества. Они больше не питали прирожденной верности империи, которая, хоть и называлась Римской, к тому времени почти целиком стала греческой; кроме того, они уже пострадали от домогательств Юстиниановых сборщиков налогов – высокопоставленных чиновников, называемых логофетами, которым платили по результатам работы и которые совершенно обескровили страну. Тотила в своих призывах обещал покончить с угнетением. Рабов освободят, огромные поместья разделят на части, землю перераспределят. Неудивительно, что люди к нему прислушивались, а потом шли за ним.
Так поступали и многие императорские солдаты. В течение нескольких месяцев после восшествия на престол Тотила собрал достаточные силы, чтобы заставить отступить от ворот Вероны императорское войско численностью 12 000 человек и уничтожить еще одно в ожесточенной схватке под Фаэнцей. Весной 542 года примерно в 15 милях (24,1 км) к северу от Флоренции он полностью разбил армию Иоанна. К концу лета Тотила подчинил всю Италию, за исключением Равенны, Рима, Флоренции и нескольких прибрежных городов, главным из которых был Неаполь. Именно Неаполь он теперь и осадил. Готы полностью блокировали подступы к городу, и в мае неаполитанцы были вынуждены сдаться, чтобы не умереть от голода. Предложенные Тотилой условия были типично щедрыми: византийскому гарнизону позволили мирно уйти со всеми пожитками и даже пообещали им сопровождение по дороге в Рим.
Падение Неаполя во второй раз за последние семь лет нанесло серьезный удар по боевому духу византийцев. В январе 544 года греческие военачальники писали Юстиниану из своих редутов, что они больше не могут защищать дело империи в Италии; почти наверняка именно эти письма заставили императора вернуть в Италию Велизария. Тем временем Тотила обратился из Неаполя напрямую к жителям Рима, надеясь, что сможет занять город без кровопролития. Однако внезапного восстания, на которое он надеялся, не произошло, и в начале лета 544 года он отправился на север полуострова. Возможно, у него немного поубавилось бы уверенности, знай он, что в это самое время Велизарий уже едет в Италию.
Велизарий с самого начала знал, что во второй своей итальянской кампании ему придется сражаться одной рукой: Юстиниан дал ему мало полномочий, выделил лишь небольшое неопытное войско и совсем не дал денег. Велизарий сделал все что мог. В течение года с прибытия в Италию летом 544 года он освободил Отранто и перестроил защитные сооружения в Пезаро, который вскоре выдержал решительную атаку готов. Однако Велизарий ясно понимал, как сильно изменилась ситуация за время его отсутствия: ныне враждебность к византийцам проявляли не только готы, но и практически все население. С теми силами, которые имелись в его распоряжении, он мог разве что сохранить византийское присутствие в Италии, но завоевать ее второй раз было совершенно невозможно. В мае 545 года он доверил Иоанну доставить Юстиниану письмо, в котором сообщал, что отчаянно нуждается в людях, лошадях, оружии и деньгах. На этот раз император отреагировал. В конце осени Иоанн вернулся с довольно большим войском, состоявшим из римлян и варваров, которым совместно командовали он сам и военачальник-армянин по имени Исаак. Почти одновременно с их прибытием армия Тотилы подошла к Риму и осадила город.
Перспективы были мрачные. Тотила контролировал все территории между Римом и морем, а его флот подошел к устью Тибра. Командующий императорским гарнизоном Бесса не сделал заранее никаких запасов продовольствия на крайний случай. Велизарий видел лишь одну возможность: быстро доплыть до устья Тибра, прорваться через готский флот, высадиться на берег и напасть на армию осаждающих с тыла. Пока Бесса будет отвлекать готов вылазками за стены города, Велизарий устроит десантную атаку на их тыл, проведя часть армии вдоль южного берега реки, а остальные в это время погрузятся на 200 кораблей, разобьют вражеский флот, а затем приплывут на выручку. На протяжении всей операции Исаак должен был отвечать за устье реки, приглядывать за резервными частями, за оставшимися судами и, что немаловажно, за Антониной, которая недавно приехала к мужу.
На деле Бесса не приложил никаких усилий, чтобы помочь Велизарию, но тот все равно отправился к Риму. Осыпая врага тучами стрел со своих палуб, его корабли медленно и с трудом продвигались вверх по реке. Они прорвались через огромную железную цепь, которую Тотила перекинул через русло в качестве дополнительной защиты, и уже подходили к Риму, когда пришла весть о том, что Исаака взяли в плен. Велизарий решил, что это может означать лишь одно: готы устроили внезапное нападение и отрезали его от моря. Более того, если в плен попал Исаак, значит, та же участь постигла и Антонину. Отменив приказ об атаке, Велизарий помчался обратно к побережью, где обнаружил, что Исаак, проявив вопиющее неподчинение приказам, атаковал готский гарнизон в Остии и сам пострадал от рук своих предполагаемых жертв. Кроме него и нескольких сопровождавших его солдат, все были целы, в том числе и Антонина.
Последний шанс был упущен, и судьба Рима была решена. Однако город так и не сдался. Ночью 17 декабря 546 года группа из четырех недовольных солдат гарнизона открыла Ослиные ворота, и войско готов хлынуло в город. Бесса немедленно сбежал, а с ним несколько римских патрициев. Оставшиеся искали убежища в церквах, пока Тотила не призвал своих людей к порядку, а затем медленно стали выходить оттуда, чтобы возобновить поиски пропитания, пока снабжение города не вернулось в нормальное русло. Прокопий рассказывает, что из всего населения в городе осталось лишь 500 человек. Хотя падение Рима не имело большого стратегического значения, в символическом смысле оно было крайне важным, так что Тотила немедленно предложил заключить мир и вернуться к тому положению дел, которое существовало в более благополучные времена. Предложение не приняли; однако, когда после нескольких месяцев сражений стало ясно, что война зашла в тупик, Велизарий решил отправить еще одно письмо императору. На этот раз его посланницей стала Антонина. У нее был прямой доступ к императрице, а через нее – к самому Юстиниану, так что мелким придворным сошкам не удастся от нее отделаться. Примерно в середине лета 548 года она отправилась в Константинополь, но по прибытии застала город в глубочайшем трауре – Феодора умерла. Император был вне себя от горя и не желал никого видеть. Все, чего удалось добиться Антонине, – это отданный ее мужу приказ возвращаться. Если поражение в Италии было неизбежным, то она не желала, чтобы в нем винили Велизария.
В начале 549 года Велизарий вернулся в столицу. Вторая итальянская кампания не принесла ему ничего, кроме пяти лет напряжения и разочарований; однако он спас Италию для империи, пусть и временно. Если бы не он, византийцев изгнали бы оттуда еще в 544 году. Благодаря ему были заложены основы для повторного завоевания, которые дали его давнему сопернику Нарсесу (получившему все средства, о которых тщетно просил Велизарий) возможность одержать победы и обрести признание, полагавшееся самому Велизарию.
Юстиниан приветствовал своего полководца, словно давно потерянного друга. Долгие годы между двумя мужчинами стояла Феодора, которая постоянно отравляла разум мужа и настраивала его против Велизария. Император никогда по-настоящему ей не верил, но ей все же удалось внушить ему смутное чувство недоверия. С ее смертью это чувство быстро исчезло. Однако даже Велизарий не смог убедить императора обеспечить необходимые средства для финальной атаки на Тотилу. Юстиниан вновь был занят другими заботами, и заботы эти вновь носили богословский характер.
Проблемы начались в 543 году, когда некий монофизит-фанатик по имени Иаков Барадей, служивший епископом при изгнанном патриархе Александрийском, приступил к выполнению миссии по возрождению монофизитства по всему Востоку. Он вдоль и поперек объездил Сирию и Палестину, Месопотамию и Малую Азию, рукоположив около тридцати епископов и посвятив в духовный сан несколько тысяч священников. Юстиниан оказался в затруднительном положении. Он не смел выступать против монофизитов при их нынешних настроениях, но в то же время на Западе его уже критиковали за бездействие перед лицом новой угрозы; поэтому он решил подвергнуть публичному осуждению не монофизитов, а тех, кто занимал другой конец теологического спектра, – несториан. После Эфесского собора 431 года на территории империи их почти не осталось, так что нападки на них имели мало значения; однако несториан одинаково сильно не любили как монофизиты, так и ортодоксы, и такое заявление могло бы разрядить обстановку. В 544 году император издал эдикт, обличающий три конкретных проявления ереси, известные как «три главы». Однако монофизиты не унимались, а западные епископы кипели от ярости. Любые нападки на несториан, громогласно заявляли они, могут послужить лишь на пользу монофизитам. Патриарх Мена был немедленно отлучен от церкви.
Юстиниан встревожился всерьез. Тогда, когда он отчаянно нуждался в поддержке против Тотилы, он умудрился восстановить против себя всю Римскую церковь. Чем скорее все это забудется, тем лучше. Он промолчал, когда папа Вигилий отказался осудить «три главы», и принялся потихоньку налаживать испорченные отношения. Однако через 18 месяцев Тотила подошел к воротам Рима. Если ему удастся захватить город, он может взять папу в заложники, и это будет иметь катастрофические последствия. Юстиниан действовал быстро. 22 ноября 545 года группа императорских гвардейцев прибыла в Рим и увезла оттуда папу в Константинополь. Оказавшись там, он постепенно сдался под постоянным давлением со стороны императора и императрицы. 29 июня состоялось официальное примирение с патриархом, а 11 апреля 548 года он издал
Тревоги по поводу «трех глав» отвлекли Юстиниана от проблем в Италии, но 16 января 550 года история повторилась, и еще одна группа недовольных исавров из числа римского гарнизона открыла ворота людям Тотилы. В 546 году готы вошли в город как захватчики; теперь они всячески демонстрировали, что намерены в нем остаться. Многие присвоили покинутые дома и поселились в них со своими семьями; беженцев поощряли возвращаться назад; пострадавшие здания ремонтировали и восстанавливали. На следующее лето Тотила возродил игры в Большом цирке и лично председательствовал на них, сидя в императорской ложе. Это настолько уязвило и оскорбило Юстиниана, что он наконец перешел к действиям. Он немедленно стал искать нового главнокомандующего, но выбрал не Велизария, а евнуха Нарсеса, которому уже было далеко за семьдесят.
В начале лета 552 года Нарсес во главе армии из 35 000 человек начал поход в Италию. Обойдя северную часть Адриатики, они дошли до Равенны, а оттуда двинулись на юг в сторону Фламиниевой дороги, по которой в это же время двигался Тотила, чтобы перекрыть им путь. В предпоследний день июня римская и готская армии встретились в решающем сражении. Закончилось оно довольно быстро: армию готов неуклонно теснили с флангов и побеждали числом, и на закате готы в панике и беспорядке бежали, а византийцы преследовали их по пятам. Тотила был смертельно ранен и бежал вместе со всеми; через несколько часов он умер.
Под командованием Тейи, одного из самых храбрых военачальников Тотилы, готы продолжали борьбу с продвигавшимся на юг Нарсесом. Рим пал после короткой осады, перейдя из рук в руки пятый раз за время правления Юстиниана, однако старый евнух шел дальше. Римляне и готы встретились для решающего сражения в октябре 552 года в долине реки Сарно, в паре миль от Помпей. Тейю вскоре сразил метко пущенный дротик, и вечером следующего дня выжившие готы согласились на переговоры. По условиям заключенного договора они обязались покинуть Италию и больше не вести военных действий против империи. Эта отчаянная битва у подножия Везувия ознаменовала собой поражение готов в Италии. Величайшая цель Юстиниана наконец была достигнута.
Тем временем папа Вигилий все еще находился в Константинополе, погруженный в споры о «трех главах». Он отозвал свой
Гнев узнавшего об этом императора был так силен, что папа кинулся искать убежища в храме Святых Петра и Павла. Едва он успел туда добраться, как в собор ворвались императорские гвардейцы с обнаженными мечами. При виде их Вигилий помчался к главному алтарю, и началась потасовка. Солдаты схватили папу, цеплявшегося за колонны алтаря, и попытались вытащить его из храма за ноги, за волосы и за бороду; но чем сильнее они его тянули, тем крепче он держался за колонны, пока наконец они не расшатались и алтарь не рухнул на землю, едва не придавив папе голову.
К этому времени собралась толпа людей, которые бурно протестовали против такого обращения с наместником Христа, так что солдаты отступили, оставив торжествующего, но сильно потрясенного Вигилия изучать причиненный ущерб. На следующий день прибыла делегация, возглавлял которую сам Велизарий; ее участники выразили сожаление от лица императора и уверили папу, что он спокойно может возвращаться в свою резиденцию. Вигилий так и поступил, однако вскоре обнаружил, что оказался фактически под домашним арестом. 23 декабря 551 года он протиснулся в крошечное окно и переплыл через Босфор в Халкидон, откуда вернулся только следующей весной для нового раунда переговоров. На этот раз наконец было решено аннулировать все недавние заявления обеих сторон касательно «трех глав», в том числе и эдикт императора. Сторонникам папы это должно было показаться победой, но Юстиниан еще не был побежден. Он созвал новый Вселенский собор, который должен был раз и навсегда высказаться по этому вопросу, и пригласил Вигилия его возглавить.
Теоретически Вселенский собор был собранием епископов со всех уголков христианского мира, на который, как считали, снизойдет Святой Дух, который дарует ему некую непогрешимость. На деле оказалось, что исход решений собора зависит от числа епископов, посетивших его с каждой стороны; а поскольку на Востоке их было больше, чем на Западе, и поскольку собор состоялся в Константинополе, представители Востока обладали значительным численным превосходством. По этой причине Вигилий решился на бойкот. Вследствие этого, когда Пятый Вселенский собор открылся в Святой Софии 5 мая 533 года, из присутствующих на нем 168 епископов только 11 были с Запада, 9 из них из Африки. Никто из присутствующих не сомневался в том, чего от них ждут.
14 мая папа издал так называемый
Если бы смерть пришла к Юстиниану в то же самое время, когда она явилась за папой Вигилием, его бы искренне оплакивали. Он восстановил прежние границы своей империи, вернул римлянам Средиземное море и привнес хотя бы подобие единства в христианскую церковь. Ему исполнилось 73 года, Феодора умерла, и пора было последовать за ней в могилу. Однако смерть задержалась еще на десять лет, в течение которых он отказывался передать власть другому человеку, хотя у него самого уже не было ни сил, ни желания править. Денег не хватало сильнее, чем когда-либо, и он предоставил министрам самим делать все, что в их силах. Армия, которая когда-то насчитывала 645 000 человек, уменьшилась до 150 000, а крупные пограничные крепости стояли заброшенные. Юстиниана отныне заботили лишь состояние церкви и бесконечные богословские прения, которые для него, истинного византийца, были одновременно и стимулом, и отдыхом.
Лишь один раз он очнулся от апатии – когда в 559 году гуннское племя кутригуров вторглось на территорию империи и через Фракию пошло на восток, остановившись в 20 милях (32,1 км) от столицы. Многие жители Константинополя бежали с семьями через Босфор, и Юстиниан всерьез встревожился. Он сделал то, что всегда делал в трудные периоды в прошлом, – послал за Велизарием, которому было около 55 лет и который не утратил ни энергии, ни способности к тактическому мышлению. Собрав несколько сотен воинов, он заставил кутригуров отступить в тщательно подготовленную засаду; 400 человек были убиты, остальных прогнали обратно в их лагерь. Если бы у Велизария было войско побольше, он, возможно, уничтожил бы их полностью, однако император предпочел дипломатию и откупился от кутригуров щедрой ежегодной данью.
Такой исход вряд ли заслуживал триумфальной церемонии, которую Юстиниан устроил в награду самому себе в августе. Очевидно, это странное мероприятие, в котором не принял участия Велизарий, устроили для того, чтобы внушить подданным мысль о славной и великой победе, единолично одержанной императором; прежняя зависть Юстиниана к своему военачальнику внезапно вспыхнула с новой силой. Велизарий, несомненно, обратил на это внимание и снова отошел на второй план. Затем, осенью 562 года, некоторые знатные горожане обвинили его в том, что он составляет заговор против императора. Доказательства так и не были представлены, но Велизария лишили всех званий, и восемь месяцев он жил в немилости, пока Юстиниан, которого наконец убедили в его невиновности, не восстановил его в правах. Предположительно именно этот случай лег в основу легенды о старом слепом Велизарии, которого вышвырнули на улицу с миской для подаяний; но поскольку самая ранняя версия этой истории возникла через пятьсот лет после описываемых событий, ее можно спокойно отбросить как несостоятельную. После того как Велизарий вернул себе расположение императора, он вел спокойную жизнь и умер в марте 565 года в возрасте примерно 60 лет.
В том же месяце появился и последний законодательный акт Юстиниана. Император продолжал устраивать приемы все лето и начало осени, а потом внезапно умер в ночь на 14 ноября. Единственный находившийся при нем придворный сообщил, что с последним вздохом император назвал преемником племянника Юстина.
На следующее утро Юстин и его жена София в парадном облачении поехали в главный собор, а оттуда в Ипподром, где их приветствовали подданные. Затем состоялись похороны Юстиниана. Тело вынесли из дворца и медленно пронесли по улицам, на которых в молчании толпился народ; за ним пешком следовали Юстин и София, сенат, патриарх, епископы, священники и дворцовая стража. По прибытии в церковь Святых Апостолов тело пронесли через неф к саркофагу Феодоры, рядом с которым ждал пустой порфировый саркофаг. Тело осторожно опустили в него, и по душе старого императора отслужили заупокойную мессу.
Закончилась целая эпоха. Юстиниан был последним по-настоящему римским императором, занимавшим византийский трон. Дело не в том, что он всю жизнь (если верить Прокопию) плохо говорил по-гречески; дело в том, что его ум был создан по латинскому образцу и что мыслил он категориями Римской империи. Он так и не понял, что империя уже стала анахронизмом; времена, когда один человек мог обладать бесспорной всеобъемлющей властью, прошли и больше не вернутся. На созданной при его жизни мозаике 546 года в Равенне Юстиниан выглядит моложе своих 64 лет, но лицо его не несет на себе отпечатка красоты или силы; его не сравнить с лицом Феодоры на противоположной стене. Глядя на него, не удивляешься, что ее муж легко поддавался влиянию, если это влияние исходило от нее. И все же Юстиниан был самодержцем до мозга костей – со всеми, кроме собственной жены. Всех, кто знал его, поражала его энергия; его способность к усердному труду, похоже, была беспредельна. Никто лучше его не понимал, как важно выходить к народу и ослеплять его великолепием, отражавшим славу самой империи. Отсюда и роскошные процессии, отсюда его страсть к перестройке Константинополя на свой лад; и, хоть многие из его памятников давно исчезли, при виде великих церквей – Святой Софии и Святой Ирины – и маленькой чудесной церкви Святых Сергия и Вакха у нас до сих пор захватывает дух.
Не все начинания Юстиниана были столь же успешны. В стремлении к религиозному единству он сумел лишь углубить пропасть между Востоком и Западом. Огромные усилия по реформе административной системы и очищению ее от коррупции он то и дело саботировал своей расточительностью. Даже его завоевания оканчивались разочарованием. Впрочем, были и успехи. Константинополь стал главным центром транзитной торговли между Европой и Азией. Поскольку Запад к этому времени прискорбно обнищал, византийцы обратились к Китаю и Индии в поисках торгового процветания, шелков, специй и драгоценных камней, которые они столь высоко ценили. Проблемы создавала Персия, где великий шах держал под жестким контролем все караванные пути и в периоды войн часто полностью их перекрывал. Морской путь представлял те же трудности, так как грузы прибывали в Персидский залив. За товар взимались огромные пошлины, особенно за шелк, пользовавшийся самым большим спросом.
Юстиниан намеревался разрубить этот крепко затянутый узел. Сначала он открыл новые пути, которые должны были идти в обход Персии: северный, пролегавший через Крым и Кавказ, и южный, который шел не через Персидский залив, а через Красное море. Первая из этих попыток оказалась отчасти успешной, вторая провалилась из-за того, что персы прочно удерживали под контролем индийские и цейлонские порты. Настоящий прорыв случился лишь в 552 году, когда группа православных монахов предложила привезти с Востока коконы шелковичных червей и технические сведения, которые помогут начать производство шелка. Юстиниан ухватился за это предложение, и вскоре шелкопрядильное производство появилось не только в Константинополе, но и в Антиохии, Тире и Бейруте. Оно всегда оставалось монополией государства и стало одной из самых прибыльных отраслей.
Что касается экономики, то, несмотря на все свои усилия, Юстиниан оставил империю в упадке, и по одной только этой причине он не может считаться по-настоящему великим правителем. В то же время при нем в империи появилось гораздо больше красивых зданий, государственных служб и общественных сооружений, и она стала несравненно красивее, чем прежде. Он расширил ее границы, упростил и усовершенствовал законы. Он постоянно и неутомимо трудился ради блага (как он его понимал) своих подданных; мало кто из других правителей в истории был в этом на него похож. И он, как никакой другой византийский правитель, придал империи ее характер; лишь многие столетия спустя страна вышла из его тени.
7
Первый крестоносец
(565–641)
Византию осаждали враги, однако непоколебимый в своей самоуверенности император Юстин II считал, что этих врагов можно рассеять при помощи мудрости и храбрости. Он доказал свою точку зрения уже через неделю после восшествия на престол, когда принимал посольство аваров – народа, предположительно имевшего татарское происхождение[25] и появившегося на Западе всего несколько лет назад. Его дядя согласился платить им ежегодную дань в обмен на охрану границ; Юстин же отказал им в этой плате. В течение следующего года он поступил точно так же с другими получателями щедрот Юстиниана, среди которых был и сам шах Хосров. Такая твердость заметно увеличила его популярность, однако вскоре выяснилось, что его дядя тратил эти деньги с пользой.
Однако народ, ответственный за самое серьезное бедствие, случившееся за время правления Юстина, никогда не получал от Византии денег за ее защиту. Лангобарды были германским племенем, медленно перемещавшимся на юг, на территорию, которая сегодня называется Австрией. Проникнув в Италию в 568 году, они обошли стороной Равенну и встретили на своем пути мало сопротивления, если не считать Павии. Их король Альбоин не продвинулся дальше Тосканы, но некоторые знатные лангобарды пошли дальше и основали независимые герцогства Сполето и Беневент. Таким образом, лангобарды вторглись в Италию не как захватчики, а как переселенцы. Они заключали смешанные браки с италийцами, перенимали их язык, впитывали их культуру и, несомненно, намеревались присвоить себе весь полуостров. Вероятно, они избегали Равенны и городов на побережье Венецианской лагуны по причине своей немногочисленности; Неаполь, Калабрия и Сицилия тоже оставались под властью империи. Лангобарды ни в коей мере не были разрушителями достижений Юстиниана – они стали в Италии новой мощной силой.
Юстин не мог предпринять каких-либо действий против наплыва лангобардов, так как был целиком поглощен проблемой с аварами. В 568 году они ворвались в Далмацию, горя жаждой разрушения, и через три года византийцы были вынуждены просить о перемирии. Заключенный договор стоил Юстину 80 000 серебряных монет – гораздо больше, чем изначально платил аварцам Юстиниан. В том же 571 году сложилась опасная ситуация на востоке, где армяне взбунтовались против Хосрова и обратились за поддержкой к Юстину как к брату во Христе; эту просьбу он никак не мог оставить без внимания. В начале 572 года война с Персией возобновилась. Через год персы захватили важную христианскую епархию – город Дара на реке Тигр – и одновременно опустошили Сирию, откуда, как говорят, они привели не меньше 292 000 пленников. Из их числа Хосров лично отобрал 2000 прекраснейших девственниц-христианок; однако девушки, дойдя до реки, попросили позволения искупаться, отошли подальше от солдат, объяснив это скромностью, а затем утопились, предпочтя смерть потере религии и девственности.
К этому времени император Юстин II начал открыто преследовать монофизитов. Казней и пыток не практиковалось, однако монахов и монахинь выселяли из обителей, а священников-монофизитов больше не признавали. Возможно, причиной этому было быстро прогрессировавшее безумие Юстина. Он часто впадал в неистовство, нападая на любого, кто к нему приближался, или пытался выброситься из окна; для его безопасности на окнах дворца установили решетки. Жена императора Элия София, к которой теперь перешла верховная власть, купила годовое перемирие с Хосровом. В 574 году, когда у ее мужа случилось временное просветление, она убедила его повысить военачальника Тиберия Константина до ранга цезаря, и после этого она и Тиберий правили вместе как два регента. Когда в 578 году Юстин умер, Тиберий был его явным преемником. Его регентство было непростым. Тюрки, впервые появившиеся на страницах западной истории, захватили византийскую крепость в Крыму. В 577 году огромные полчища (около 100 000) славян хлынули во Фракию и Иллирию. Еще более насущной проблемой стала сама Элия София: она все более неохотно делила власть с Тиберием и настаивала на том, чтобы ключи от казны хранились только у нее, выдавая цезарю скудное содержание для него самого и его семьи. Тиберий осмелился постоять за себя только после смерти Юстина: Элию Софию поместили под тщательное наблюдение, которое продолжалось до конца ее дней.
Новый император Тиберий II Константин оказался необычайно популярным. Преследование монофизитов прекратилось, увеличилась власть сената и обеих фракций – венетов и прасинов; армию усилили новым элитным войском из 15 000 варваров, которое через несколько веков превратилось в Варяжскую стражу. Если Тиберию Константину и не хватало величия, то виной этому была его неконтролируемая щедрость. Не удовлетворившись освобождением населения от одной четверти всех взимаемых в империи налогов, он только в первый год своего правления раздал не меньше 7200 фунтов золота. В следующие три года раздали такую же сумму, так что для казны его смерть стала удачей: он умер 13 августа 582 года – как говорят, от яда, добавленного в блюдо с шелковицей.
За неделю до смерти он назначил преемником молодого каппадокийца Маврикия. «Сделай свое правление моей лучшей эпитафией» – это были последние слова умирающего императора; и в следующие 20 лет Маврикий правил твердой и умелой рукой. Он всерьез задумался об оставшихся после Юстиниана завоеваниях в Италии и Африке. Результатом этих размышлений стали два его великих экзархата[26] – Равенна и Карфаген. Они были организованы по строгому военному образцу, с абсолютной властью экзарха как над военными, так и над гражданскими делами, и потому служили главными западными аванпостами императорской власти. Хорошие новости приходили и из Персии. Старый Хосров Аноширван умер в 579 году; его преемником стал сын Ормизд. Однако его убили во время переворота в 590 году, и его сын Хосров II Парвиз бежал в Византию и обратился к Маврикию за помощью. Император воспользовался этой возможностью и охотно предоставил ему необходимую помощь в обмен на мирный договор, по условиям которого персидская часть Армении и Восточная Месопотамия переходили к Византии. В 591 году молодой Хосров II при поддержке Маврикия сверг оппозицию и полностью сдержал данные обещания.
Главной проблемой для Маврикия стала нехватка денег. Расточительность его предшественника практически разорила империю, а военные действия и выплата дани так и не дали ему как следует пополнить имперскую казну. Результатом стала бережливость, постепенно приобретшая навязчивый характер. Уже в 588 году уменьшение на четверть продовольственного обеспечения армии привело к мятежу на востоке. В 599 году Маврикий отказался выкупать 12 000 пленников, захваченных аварами, которые в результате всех предали смерти. В 602 году император принял самое губительное решение, приказав армии не возвращаться на зиму домой, а оставаться на негостеприимных варварских землях за Дунаем. После восьми месяцев военных походов армия была измотана. По традиции солдаты всегда возвращались на зиму к семьям. Теперь им предстояло столкнуться с холодом и другими неудобствами зимы, проведенной в палатках за счет местного населения и под постоянной угрозой со стороны варваров. Наотрез отказавшись двигаться дальше, солдаты подняли на щиты одного из своих центурионов, некоего Фоку, и провозгласили его своим вождем, подчеркивая при этом, что они не назначают его своим императором. Они не желали больше терпеть Маврикия, но охотно признали бы его преемником его семнадцатилетнего сына Феодосия либо тестя Германа.
Маврикий немедленно обвинил их обоих в измене. Феодосия высекли, а Герман укрылся в соборе Святой Софии, где успешно сопротивлялся нескольким попыткам вытащить его оттуда. К этому времени мятежи начались по всей столице, и у дворца собралась разгневанная толпа. В ту ночь Маврикий, его жена и восемь детей ускользнули из дворца и через Мраморное море добрались до Никомедии. Здесь император остался со своей семьей, а Феодосий направился на восток, в Персию. Хосров был обязан Маврикию своим троном, и у него появилась возможность отплатить ему за это.
Тем временем в Константинополе Герман вышел из храма Святой Софии и явился претендовать на трон. Однако Фока, несмотря на заявления своих боевых товарищей, тоже имел имперские амбиции. Он отправил послание, которое зачитали с амвона в храме Святой Софии: патриарх, сенат и народ должны были немедленно явиться в церковь Иоанна Крестителя, и там Фоку через несколько часов короновали как римского императора. На следующее утро он триумфально въехал в столицу, а через день с еще большим размахом наделил свою жену Леонтию титулом августы. Тем временем отряд солдат быстро выследил беглецов. Говорят, что император бесстрастно смотрел, как у него на глазах убивают четырех его младших детей; затем он сам предстал перед палачом, который убил его одним ударом. Тела бросили в море, и командир отряда вернулся в Константинополь, привезя с собой пять голов.
Во многих смыслах Маврикий оказался мудрым и дальновидным государственным деятелем. Он заново начертил административную карту империи, включив ее разбросанные владения на востоке и западе в усовершенствованную систему провинций. С этого времени главная ответственность лежала на военных, а не на гражданских властях. Если бы такая строгая организация существовала во времена Юстиниана, завоевать Италию было бы гораздо легче. Таким образом, благодаря сочетанию решительности, прозорливости и усердного труда Маврикий оставил империю гораздо более сильной, чем она была до него. Если бы он давал своим солдатам побольше хлеба, а народу – развлечений, он мог бы легко избежать своей участи. Однако и при сложившихся обстоятельствах прошло всего несколько недель, и подданные уже начали оплакивать его смерть.
Внешность императора Фоки совершенно не располагала к нему людей. У него была копна спутанных рыжих волос и густые нависшие брови, сросшиеся на переносице; лицо обезображивал огромный воспаленный шрам, который становился темно-красным, когда Фока раздражался, что делало его внешность еще более отвратительной. Однако его характер был страшнее внешности. Дебошир и пьяница, он был патологически жесток и больше всего наслаждался видом крови. До его прихода к власти пытки в империи применялись редко; именно Фока ввел в практику дыбу, ослепление и расчленение, которые широко применялись в следующие столетия. Восьмилетнее правление Фоки привело империю к низшей точке упадка. Гибель Маврикия и его сыновей оказалась лишь началом: казни и узаконенные убийства следовали одно за другим, в том числе и убийство Феодосия, старшего сына бывшего императора. Единственными выжившими членами его семьи стали Герман, которого пощадили при условии, что он станет священником, и императрица Константина, которую вместе с тремя дочерями отправили в монастырь. Всех остальных, заподозренных в верности Маврикию, зарубили, задушили или, что бывало чаще, медленно замучили.
В 603 году шах Хосров II Парвиз послал на Византию огромную армию. В империи к тому времени остался лишь один первоклассный военачальник – некий Нарсес (не имевший никакого отношения к его более известному тезке), при упоминании которого, как говорят, любой персидский ребенок плакал от ужаса. Ради Маврикия Нарсес взялся бы за оружие; ради Фоки он отказался сдвинуться с места. Он поднял мятеж, захватил Эдессу и обратился к Хосрову за помощью. Они втайне встретились и составили план. Фока бросил всю мощь армии против наступающих персов, но это не дало результата. Нарсеса заманили в Константинополь, гарантировав ему безопасность, якобы для обсуждения условий мира. Если бы император действовал честно, он смог бы даже завоевать преданность своего военачальника. Вместо этого Нарсеса схватили и сожгли заживо, и Фока одним махом лишил себя лучшего полководца. В течение следующих четырех лет персы захватили большую часть Западной Месопотамии и Сирии, Армению и Каппадокию, Пафлагонию и Галатию; они двигались безжалостной волной до тех пор, пока авангард их войска не разбил лагерь в Халкидоне, совсем близко от столицы. Тем временем на Балканский полуостров хлынули славяне и авары.
В период кризиса у людей могло бы возникнуть чувство солидарности, которое Фоке следовало бы поощрять. Вместо этого он затеял решительную кампанию по насильственному обращению евреев в христианство. Большинство его предполагаемых жертв проживало в восточных провинциях, то есть на линии фронта, перед лицом готовящихся к нападению персов. Заставить их отвернуться от империи в такое время было невероятным недомыслием. Евреи Антиохии подняли восстание и, в свою очередь, устроили массовую резню среди местных христиан, с особой непристойностью убив патриарха Анастасия II[27]. Тысячи перепуганных жителей – и христиан, и евреев – спасались от резни и искали убежища на территории, которую контролировали персы. Империя погрузилась в анархию, последовала череда быстро сменявших друг друга заговоров. Среди бесчисленных казенных оказалась бывшая императрица Константина и три ее дочери. В столице прасины подняли мятеж и подожгли несколько общественных зданий; в восточных провинциях царил хаос. Повсюду христиане и евреи готовы были вцепиться друг другу в горло; евреи открыто заключали союзы с персами, которые принимали их с распростертыми объятиями.
В конце концов спасение пришло из Африки. Экзархом Карфагена был отставной военачальник Ираклий. Он и его брат и заместитель Григорий уже достигли пожилого возраста и были слишком стары, чтобы предпринимать какие-то решительные действия помимо отказа в поставках зерна, от которых зависела столица; однако в 608 году они собрали довольно большую армию и подготовили военный флот. Командование над армией получил сын Георгия Никита, а над флотом – сын Ираклия Ираклий Младший. К концу года Никита отправился по суше в Египет, где захватил Александрию, а затем двинулся дальше; в 609 году молодой Ираклий отправился морем в Фессалоники, где собрал еще людей и корабли, и летом 610 года отправился в Константинополь.
В среду 3 октября эти грозные силы подошли через Мраморное море к Золотому Рогу. Ираклия тайно уверили, что в городе его встретят как освободителя, и это оказалось правдой. Через два дня взятого в плен императора доставили на лодке на корабль Ираклия.
– Вот как ты правишь империей? – спросил Ираклий.
– А ты будешь править ею лучше? – с неожиданной смелостью спросил Фока.
Это был хороший вопрос, но вряд ли рассчитанный на милосердие Ираклия. Фоку, его приспешников и друзей сразу казнили. В тот же день в императорском дворце прошли две отдельные, хотя и проведенные почти одновременно церемонии. Сначала Ираклий женился: его жена, которую прежде звали Фабия, стала Евдокией. Сразу после этого его короновали.
Ираклию было около 36 лет; светловолосый, широкоплечий, он, должно быть, казался людям полубогом, когда вышел из дворца под руку с молодой женой. И все же многие из числа его подданных опасались, что он станет последним императором Византии, так как никому из его предшественников империя не доставалась в столь отчаянном положении. На западе авары и славяне захватили Балканы; на востоке, сразу за Босфором, из Халкидона были ясно видны сигнальные огни персов. Правда, Феодосиевы стены находились в хорошем состоянии, а у персов не было кораблей, чтобы переправиться через пролив; но, хотя столица была в безопасности, провинции слабели. Через год после воцарения Ираклия персидский военачальник Шахрвараз захватил Антиохию. В 613 году он присовокупил к ней Дамаск, а в 614-м – Иерусалим, где не оставил в живых почти никого из христиан. Храм Гроба Господня сожгли до основания, как и большинство других христианских храмов; Крест Господень, а также другие связанные с распятием реликвии, в том числе копье Лонгина и губку, захватили и увезли в Ктесифон. Трудно представить себе более явный знак божественного недовольства. После этого великий шах обратил свое внимание на Египет, и вскоре главный источник имперских запасов зерна превратился в персидскую провинцию. За этим последовали голод и бубонная чума.
Ираклий принялся за работу прямо в день коронации. Первой задачей была подготовка и защита оставшихся владений. Восточная Анатолия была потеряна; западную он разделил на четыре части, каждой из которых управлял стратег – военный наместник – и в каждой из которых поселили значительное число потенциальных солдат (стратиотов), дав им неотчуждаемые наделы земли при условии, что военная служба станет их семейной традицией. Эти новые правила заложили основу для появления хорошо обученной местной армии, что стало серьезным улучшением по сравнению с ненадежными иностранными наемниками. Финансовое положение тем временем улучшали через налогообложение, принудительные займы, непомерные штрафы за коррупцию в прошлом и – впервые в истории – крупные пожертвования от православной церкви. Несмотря на то что патриарх Сергий не одобрял личную жизнь императора (после смерти Евдокии в 612 году Ираклий сочетался браком со своей племянницей Мартиной), он без колебаний предоставил в распоряжение государства всю церковную и монастырскую казну.
Политическое положение Ираклия упрочилось благодаря наскоро заключенному соглашению с аварами, и к весне 622 года он был готов к собственной Персидской войне. В пасхальный понедельник он взошел на борт флагманского корабля, став первым после Феодосия Великого императором, который повел свою армию в битву, и направился вдоль побережья Ионического моря к Родосу, а затем на восток вдоль восточного побережья Анатолии к Иссу, где Александр Македонский нанес поражение персам почти за тысячу лет до этого. Там Ираклий провел лето, занимаясь интенсивным обучением войск тактике боя, проверяя подготовку военачальников и тренируя выносливость воинов. Лишь с приближением осени император двинулся на север, и две армии встретились где-то на Каппадокийском нагорье. Ираклий никогда прежде не командовал армией в полевых условиях, однако персы во главе с выдающимся военачальником Шахрваразом были обращены в бегство. После этого Ираклий вернулся в Константинополь, оставив армию зимовать в Понте. На этот раз никто не протестовал – в конце концов, они были воинами Христа и к тому же победителями.
Вернувшись следующей весной (на этот раз с Мартиной), Ираклий через Армению и Азербайджан дошел до дворца великого шаха в Ганзаке и разрушил его. Затем, оставляя после себя череду полыхающих городов, он направился в персидскую столицу Ктесифон. Шахрвараз двинулся ему наперерез, и Ираклий отступил, проведя следующую зиму на западном берегу Каспия, где Мартина благополучно родила ему ребенка. Последовало еще одно лето военных действий, еще одна зима (проведенная на этот раз на озере Ван), и 1 марта 625 года император повел своих людей в самый долгий и трудный поход из всех, что выпадали на их долю: сначала по предгорьям Арарата, затем 200 миль (321,8 км) вдоль реки Арацани до городов Сильван и Амида, которые он взял. Оттуда оставалось еще около 70 миль (112,6 км) до Евфрата, которые он преодолел, до сих пор не заметив никаких признаков врага. Наконец к северу от Аданы он обнаружил персидское войско, построенное в боевом порядке на противоположном берегу. Так вышло, что неподалеку был небольшой мост, и византийцы, несмотря на усталость после долгого перехода, немедленно бросились в бой; однако Шахрвараз притворился, что отступает, и заманил их в тщательно подготовленную засаду. В течение нескольких минут авангард императорской армии был разбит. Однако внимание персов было отвлечено от моста; Ираклий пришпорил коня и помчался вперед, ведя за собой войско и не обращая никакого внимания на тучи стрел. Даже Шахрвараз не сумел скрыть восхищения. «Взгляни на своего императора! – сказал он греку-перебежчику. – Эти стрелы и копья пугают его не больше, чем напугали бы наковальню!»
Ираклий спас положение исключительно своим мужеством; однако война еще не закончилась. До города Трапезунд, где зимовала армия, доходили зловещие сообщения и с запада, и с востока. Хосров приказал провести в своих владениях массовую мобилизацию всех годных к военной службе мужчин, включая иностранцев, и вверил своему военачальнику Шахину пятидесятитысячное войско. Шахрвараз должен был двинуться через Малую Азию в Халкидон и помочь аварам в намеченной атаке, которая теперь уже была неотвратимой. Тем временем аварский каган[28] во главе орды, состоящей практически из всех варварских племен от Вислы до Урала, подтягивал свои осадные орудия к Константинополю.
Решительно настроенный не оставлять свою столицу без защиты и при этом не покидать позиции, от которых полностью зависело сдерживание Хосрова (не говоря уже о надежде вернуть Крест Господень), Ираклий решил разделить войско на три части. Первая немедленно отбыла в Константинополь, вторая под командованием его брата Феодора отправилась разбираться с Шахином в Месопотамии; третья, самая немногочисленная, должна была остаться с императором, удержать Армению и Кавказ и, как надеялся Ираклий, в конечном итоге вторгнуться в относительно незащищенную Персию. Пока же он обратил внимание на одно из главных кавказских племен – хазар, прельстив богатыми дарами их кагана Зиевила и пообещав ему в жены свою дочь Епифанию. Зиевил, сверх меры польщенный, предложил в обмен войско из 40 000 человек. К счастью для Епифании, к концу года он умер.
29 июня 626 года персы и авары были готовы предпринять атаку на Константинополь. Жители окраин искали убежища за городскими стенами; за ними закрыли и заперли ворота, и давно грозившая им осада началась. Воинство варваров численностью около 80 000 человек растянулось вдоль городских стен от Мраморного моря до Золотого Рога. Стены защищала византийская кавалерия численностью больше 12 000 всадников при поддержке всех жителей города, которых патриарх Сергий привел в состояние религиозного воодушевления. Днем и ночью катапульты забрасывали бастионы камнями, но стены выдерживали эти атаки, а их защитники держались стойко. Осада продолжалась весь знойный июль, и каждый день Сергий во главе процессии священников проходил вдоль всех городских стен, неся над головой чудотворную икону Богородицы. 7 августа состоявший из плотов персидский флот, который должен был перевезти войска через Босфор, внезапно оказался окруженным греческими кораблями. Экипажи на плотах либо сразу убивали, либо бросали за борт. Почти сразу вслед за этим похожие плоты, которые славяне собрали в верхней части Золотого Рога, попытались прорваться в открытое море, однако угодили прямиком в подготовленную византийцами засаду и тоже были уничтожены. Похоже, после этой второй катастрофы осаждавших охватила паника. Их осадные машины оказались бесполезными, а все тонкие военные хитрости были разгаданы. К тому же до них дошла весть о победе Феодора над Шахином и о новом союзе Ираклия с хазарами. Этому могло быть только одно объяснение: империя находилась под защитой бога. На следующее утро они свернули лагерь, а еще через день ушли.
626 год, ставший таким памятным для Константинополя, оказался невыносимо скучным для императора Ираклия, поэтому в начале следующего, 627 года он решил двинуться на дворец самого великого шаха в городе Дастагирд недалеко от Ктесифона. Продвигался Ираклий осторожно, так как персидская армия находилась недалеко. Однако персы тоже выжидали удобного момента. Их новый главнокомандующий Рахзад намеревался встретиться с Ираклием, только когда будет к этому готов, так что бой завязался лишь в самом конце года у развалин Ниневии. Сражение длилось 11 часов без перерыва. В разгар битвы Рахзад внезапно вызвал Ираклия на поединок. Император принял вызов, пришпорил боевого коня и, как рассказывают, снес военачальнику персов голову одним ударом. Сам он получил в бою несколько ран, но отказался вложить меч в ножны. Только с заходом солнца греки поняли, что врагов, которые могли бы им противостоять, практически не осталось.
Ираклий добрался до Дастагирда, где обнаружил, что великий шах бежал, а его пышный дворец пуст. Византийцы его не пощадили и предали огню со всем содержимым. Из своего убежища в Сузиане Хосров призывал своих подданных поспешить на защиту Ктесифона; однако он истощил терпение персов, и Ираклию незачем стало свергать правителя, которого вот-вот лишат трона собственные подданные. Через пару недель император и его армия отправились домой. Тем временем сын Хосрова Шируйе бросил отца в тюрьму; там ему давали ровно столько воды и хлеба, чтобы он не умер, и таким образом продлевали его агонию. На пятый день его медленно убили, выпуская в него стрелы из лука. Эта новость застала Ираклия в Тебризе. Был заключен мирный договор, по которому персы возвращали все завоеванные территории и пленников, а также Крест Господень и прочие реликвии Страстей Христовых.
15 мая, в праздник Троицы, патриарх Сергий взошел на амвон в Святой Софии и прочел послание императора народу, которое представляло собой скорее благодарственный гимн, нежели объявление о победе. Вскоре после этого Ираклий прибыл в свой дворец в Гиере, находившийся напротив Константинополя на другом берегу Босфора, и обнаружил, что все население столицы ждет его там. Во дворце находилась его семья: 16-летний старший сын Константин, дочь Епифания и жена Мартина с младшим сыном Константином Ираклием, которому уже исполнилось 13 лет. Все ждали, что теперь императорская семья пересечет Босфор и прибудет в Константинополь, однако император не хотел въезжать в столицу без Креста, привезти который как можно скорее было поручено его брату. Феодор прибыл в Халкидон лишь в сентябре, и начались приготовления к возвращению императора домой.
14 сентября 628 года Ираклий триумфально въехал в столицу. Перед ним везли Крест Господень, позади шли четыре слона, которых в Константинополе прежде не видывали. Императору было около 55 лет, но выглядел он старым и больным; его силы истощило служение империи – благодаря ему Персия больше никогда не будет угрожать Византии. Процессия медленно двигалась к собору Святой Софии; во время последовавшей за этим благодарственной службы Крест Господень медленно подняли и водрузили перед главным алтарем. Наверное, это был самый трогательный эпизод в истории храма, и многие сочли это знаком, что вот-вот настанет новый золотой век.
Увы, ничего такого не случилось. Всего за шесть лет до этих событий, в сентябре 622 года, когда Ираклий начал персидский поход, пророк Мухаммед бежал из враждебной Мекки в дружественную Медину, где и началась эпоха мусульманства; а всего через пять лет, в 633 году, исламские армии начали наступление, которое в течение одного столетия привело их почти к самому Парижу (они остановились за 150 миль (241,4 км) от него) и к воротам Константинополя. До начала VII века Аравия была неизвестна на Западе, а ее обитатели не проявляли интереса к христианскому миру, не оказывали на него влияния и, уж конечно, не представляли собой угрозы. Все резко изменилось. В 633 году арабы вырвались из Аравии, всего через три года заняли Дамаск, через пять – Иерусалим, через шесть – всю Сирию, в течение одного десятилетия захватили Египет и Армению, за двадцать лет – Персидскую империю, а за тридцать – Афганистан и большую часть Пенджаба. Затем, сделав небольшой перерыв для объединения сил, они обратили внимание на Запад. В 711 году, заняв все побережье Северной Африки, они вторглись в Испанию, а к 732 году – меньше чем через столетие после того, как они покинули свою пустынную родину – перешли через Пиренеи и двинулись на север к берегам Луары, где их наконец остановили франки во главе с Карлом Мартеллом в битве при Пуатье.
Мухаммед умер от лихорадки в июне 632 года, и правление перешло к самому надежному его сподвижнику Абу-Бакру, который носил титул халифа – буквально «заместителя» пророка. В следующем году мусульманские армии вышли в поход, однако Абу-Бакр вскоре умер, и первые исторические победы мусульмане одержали при втором халифе, Омаре. В одном отношении удача особенно сопутствовала арабам: византийско-персидская война истощила силы обеих держав. Кроме того, монофизитские народы Сирии и Палестины не питали настоящей лояльности к Константинополю, который воплощал собой чуждую им греко-римскую культуру. Мусульмане, такие же семиты и пылкие монотеисты, которые к тому же обещали терпимость ко всем христианским верованиям, вполне могли показаться монофизитам более предпочтительными.
Ко времени вторжения арабов в Сирию в 634 году Ираклий уже возвратился на Восток. В завоеванных им новых провинциях требовалось навести порядок и разрешить богословские проблемы с восточными церквами. Самой важной задачей было возвращение Креста Господня в Иерусалим. Весной 627 года Ираклий в сопровождении Мартины и старшего сына Константина отправился в Палестину. Добравшись до Священного города, он сам пронес Крест по Крестному пути до заново отстроенного храма Гроба Господня, где его ожидал патриарх. Следующие семь лет император провел в восточных провинциях, налаживая и совершенствуя систему управления. Тем временем патриарх Сергий распространял в области богословия новую формулировку, которая, как все надеялись, окажется приемлемой и для монофизитов, и для ортодоксов. Эта формулировка заключалась в том, что, хотя Христос и имел две природы – человеческую и божественную, обе они обладали единой движущей силой, или энергией. Монофизитов только просили принять то, что единая сущность Спасителя была единством энергии, а не природы. Несмотря на то что Ираклий с энтузиазмом поддержал эту доктрину, она всюду встречала сильное сопротивление, в особенности со стороны фанатичного ортодоксального монаха по имени Софроний. Он громогласно заявлял, что эта доктрина – всего лишь бастард монофизитства и предает все достижения Халкидонского собора. Когда в 634 году Софрония избрали патриархом Иерусалимским, поддержка теории о единой энергии внезапно исчезла, и император бессильно наблюдал, как все его усилия обеспечить единство веры рассыпаются в прах.
Тем временем армия пророка хлынула в Сирию; отправленное туда небольшое византийское войско было уничтожено. Через несколько месяцев мусульмане заняли Дамаск и осадили Иерусалим. Ираклия потрясли эти события, и он немедленно стал собирать полномасштабную армию; через год 80 000 человек собрались у Антиохии. Перед лицом этой грозной силы мусульмане отступили к реке Ярмук к югу от Галилеи. В мае 636 года императорская армия выступила им навстречу, однако через три месяца, 20 августа, с юга налетела сильнейшая песчаная буря; молодой военачальник мусульман Халид ибн аль-Валид воспользовался этой возможностью и напал на византийцев. Застигнутые врасплох и ослепленные летящим в глаза песком, они уступили натиску арабов и были жестоко перебиты. Борьба кончилась. Иерусалим стойко держался еще год, но осенью 637 года патриарх согласился капитулировать, и в феврале 638 года халиф Омар въехал в Священный город на белоснежном верблюде.
А что же Ираклий? Почему этот доблестный защитник христианского мира, вернувший ему Крест Господень, бездействовал, когда сам Иерусалим попал в руки неверных? Ираклия поразила смертельная болезнь, и он сильно ослаб и духом, и разумом. После битвы на Ярмуке император утратил всякую надежду. Сделав короткую остановку, чтобы пробраться в осажденный Иерусалим и забрать оттуда недавно возвращенный Крест, он вновь отправился в долгий путь до Константинополя. К тому времени, как Ираклий добрался до Босфора, его разум серьезно помутился. У него отчего-то развилась необъяснимая боязнь моря: по прибытии в Гиеру ничто не смогло заставить его пересечь пролив. Наконец, как рассказывает один из авторитетных источников, через Босфор протянули цепочку лодок, которые были прикрыты с обеих сторон зелеными ветками, чтобы император не видел моря; после этого Ираклий сел на коня и переехал через пролив «словно по земле». Последнее возвращение императора в Константинополь выглядело жалким по сравнению с его приездом туда девять лет назад. Его подданные перешептывались о том, что он явно навлек на себя гнев Господа, женившись на своей племяннице. Из девяти детей, которых родила ему Мартина, четверо умерли в младенчестве, у одного была вывихнута шея, а еще один родился глухонемым. Императрицу, которая и так никогда не пользовалась популярностью, теперь публично осыпали бранью.
Однако императрица этого почти не замечала, так как направила все силы на то, чтобы сделать своего первенца Ираклона соправителем, как и Константина – сына Ираклия от первой жены Евдокии, печального и болезненного юношу, возможно страдавшего чахоткой. Ираклий был слишком слаб, чтобы противиться жене, и 4 июня 638 года в Босфорском дворце дрожащими руками возложил императорскую диадему на голову Ираклона (Ираклия II Младшего) в присутствии Мартины и Константина.
Перед смертью Ираклий I предпринял еще одну попытку решить проблему монофизитства. Патриарх Сергий слегка изменил формулировку: Христос, обладая двойной природой, имел не столько единую энергию, сколько единую волю. Принцип монофелитства, или доктрина о единой воле, разошелся по всему христианскому миру, и все четыре восточных патриарха подписали свое согласие с ним. Удар обрушился лишь два года спустя, в 641 году, когда новоизбранный папа Иоанн IV категорически осудил эту формулировку. Вопрос, который касался практически только восточной церкви, внезапно превратился в серьезный раскол между Востоком и Западом, что также привело к последнему унижению Ираклия. В декабре 640 года ему сообщили, что к воротам Александрии подошла сарацинская армия, а теперь, всего два месяца спустя, пришла весть о поступке папы. Тело Ираклия к этому времени распухло и было почти парализовано от водянки, и у него не осталось сил проявлять мужество: испуская последний вздох, он сказал, что никогда по-настоящему не поддерживал монофелитство. Лишь по просьбе патриарха, прошептал Ираклий, он неохотно дал на это свое одобрение. Вот так, с очевидной ложью на устах, один из величайших византийских императоров скончался в мучениях 11 февраля 641 года.
Ираклий прожил слишком долгую жизнь. Если бы он умер в 629 году, когда Персидская империя стояла на коленях, а Крест Господень возвратился в Иерусалим, его правление стало бы самым славным в истории империи. Без него, однако, Константинополь вполне мог достаться персам, после чего его неизбежно поглотила бы мусульманская волна, и невозможно вообразить, каковы были бы последствия для Западной Европы.
В культурном смысле правление Ираклия тоже стало точкой отсчета новой эпохи. Если Юстиниан был последним истинно римским императором, то Ираклий нанес старой Римской империи смертельный удар – ведь именно он приказал, чтобы греческий язык, давно ставший языком народа и церкви, стал официальным языком империи, и в добавление к этому упразднил древнеримские титулы императорского достоинства. Как и его предшественники, сначала он формально именовался императором, цезарем и августом, но все эти титулы были заменены древнегреческим словом «царь» – василевс.
В течение трех дней после смерти императора его распухшее и обезображенное тело лежало на открытых похоронных носилках под охраной дворцовых евнухов. Затем его положили в саркофаг из белого оникса и похоронили рядом с Константином Великим в церкви Святых Апостолов.
8
Род Ираклия
(641–711)
Смерть Ираклия, хоть и ожидаемая, повергла Византию в хаос; источником всех проблем стала Мартина, вынудившая его составить завещание, по которому империей должны были совместно править Константин, Ираклий Младший и она сама. При общем скоплении народа в Ипподроме она дала понять, что собирается применять свою власть на практике, но византийцы, которые давно ей не доверяли, не желали об этом слышать. Они могли неохотно выказывать ей уважение как матери императора, но подчиняться только ее сыновьям – родному и приемному. 25 мая 641 года умер давно болевший Константин. Не убили ли его по приказу Мартины? Он, безусловно, чувствовал, что ему грозит опасность, иначе зачем бы ему переезжать в Халкидон и со смертного одра просить армию защитить его детей? Он напрасно тревожился: жители Константинополя устали от честолюбия и высокомерия Мартины, а также от горячей поддержки, которую она выказывала монофелитству. Летом 641 года, в ответ на все более настойчивые народные протесты, Ираклия, 11-летнего сына Константина, короновали и изменили ему имя, назвав Константом; а в сентябре Мартину и Ираклия Младшего (Ираклона) арестовали. Мартине отрезали язык, а Ираклию – нос[29]; их обоих сослали на Родос. Если императрица и ее сын действительно были цареубийцами, то им повезло отделаться так легко.
27-летнее правление Константа II, в начале которого регентство взял на себя сенат, омрачала постоянная борьба с сарацинами. В 642 году Александрия досталась мусульманскому военачальнику Амру, который до основания разрушил ее стены и основал новую столицу в Фустате (нынешний Каир). Похоже, местное население, как и их сирийские и палестинские соседи, считало завоевателей приятным разнообразием по сравнению с византийцами. Лишив таким образом империю ее богатейшей провинции, завоеватели двинулись дальше на запад вдоль североафриканского побережья и в 647 году нанесли сокрушительное поражение экзархату Карфаген.
С воцарением в 644 году нового халифа Османа началось строительство флота, которым руководил Муавия ибн Абу Суфьян, управлявший Сирией. Первой целью стал Кипр – одна из главных морских баз империи; его столицу Констанцию разграбили, все сооружения в гавани разрушили, а прилегающие территории опустошили. В 654 году Муавия затеял еще более грозный поход и захватил остров Родос. Это окончательно убедило Константа II в том, что он должен проявить инициативу. В следующем году императорский флот поплыл вдоль побережья на юг и встретился с сарацинским флотом у современного Финике в Ликии. Впереди было целое тысячелетие морских сражений между мусульманами и христианами, но этот первый бой оказался катастрофой: византийский флот был уничтожен, а Константу II удалось бежать, лишь поменявшись одеждой с одним из своих подданных.
Теперь ситуация и в самом деле выглядела серьезно; однако 17 июня 656 года халифа Османа убили в его доме в Медине. Али, зятя пророка, сразу избрали его преемником. Муавия, которого в это же время провозгласили правителем в Сирии, обвинил Али в соучастии в убийстве и поклялся ему отомстить. Последовавшая за этим борьба за власть продолжалась до 661 года, когда Али тоже убили, и верховная власть досталась Муавии. В течение следующих нескольких лет мусульманский мир сотрясали волнения, и Византия смогла перевести дух.
Почему же Констант II ждал четырнадцать лет, прежде чем выступить против врага? Главным образом потому, что неприязнь, вызванная монофелитскими противоречиями и интригами Мартины, привела к опасному расколу среди жителей Константинополя. Прежде чем пускаться в зарубежные авантюры, требовалось каким-то образом восстановить религиозное и политическое единство. У самого Константа никогда не было времени на богословские размышления, однако в 647 году, когда споры привели к тому, что папа Теодор I отлучил от церкви константинопольского патриарха Павла, его реакция оказалась столь характерной, что явно исходила от него самого. В начале 648 года, в возрасте 18 лет, он издал эдикт, что весь спор следовало предать забвению и что предшествовавшее ему положение дел должно продолжаться, «как если бы этот вопрос никогда не возникал». Если какой-либо епископ осмелится даже поднять эту тему, его лишат сана, а частное лицо за этот же проступок подвергнут порке и изгонят. Трудно не посочувствовать императору, однако проблема не исчезла. В 649 году сменивший Теодора папа Мартин I созвал собор в Латеранском дворце, и на этом соборе монофелитство вновь осудили; затем он послал императору полный отчет о принятых на соборе решениях под видом письма, в котором он предлагал Константу выразить свое отвращение к монофелитству в похожих выражениях. Папе было неведомо, что еще до того, как он составил свое письмо, экзарх Равенны уже ехал в Италию, чтобы его арестовать; основание для ареста было довольно шаткое: избрание папы не было представлено для рассмотрения и одобрения в Константинополе.
В июне 653 года экзарх высадился в Италии. В течение нескольких дней после его прибытия папу Мартина надлежащим образом арестовали и после годового ареста на острове Наксос отправили в Константинополь. Там он провел в заключении 93 дня и лишь после этого предстал перед судом – изголодавшийся, замерзший (стояла середина зимы) и неспособный передвигаться. Добавилось новое, более серьезное обвинение в его адрес – заговор против императора. Мартин, конечно, все отрицал, но его признали виновным, приговорили к смерти и вывели в открытый внутренний двор, где перед плотной толпой народа с него сорвали одежду, обмотали шею железной цепью и повели по улицам в тюрьму. Там ему пришлось делить камеру с убийцами и обычными преступниками; с ним обращались так жестоко, что весь пол камеры был забрызган кровью. Наконец, после того как папа провел в тюрьме еще 85 дней, а умирающий патриарх отправил прошение о милосердии, приговор заменили ссылкой. Меньше чем через полгода папа умер в Крыму.
Восточные провинции одна за другой сдавались арабским завоевателям, и мысли Константа все больше обращались на Запад. Славянские поселенцы на Балканах проявляли беспокойство из-за выплачиваемой им ежегодно дани; в Италии, что неудивительно, Византия была более, чем когда-либо, непопулярна; а Сицилии тем временем грозила серьезная опасность от североафриканских сарацин. Без решительных действий западные провинции могли пасть так же, как пали восточные, поэтому в 662 году Констант принял важное решение навсегда покинуть Константинополь и устроить постоянную столицу на западе. Некоторые приписывали этот порыв желанию сбежать от страшных видений его брата Феодосия, которого он убил за два года до того; но главной целью императора, несомненно, была защита Италии, Сицилии и остатков африканской провинции от завоевания сарацинами. Оставив семью в Константинополе, в начале 663 года он с войском высадился в Южной Италии и через Неаполь (принадлежавший грекам и, следовательно, дружественный город) прошел до Рима, где его официально приветствовал папа Виталий, несмотря на то, как Констант обошелся с папой Мартином. Здесь император несколько деспотично принялся собирать те немногие ценности, которыми еще владел город, включая даже медь с крыши Пантеона, и отсылать их в Константинополь. Осенью, вернувшись на юг через Калабрию, он отплыл на Сицилию, и в течение следующих пяти лет его двор находился в Сиракузах. Для сицилийцев эти годы стали непрекращающимся кошмаром; к счастью для них, императора внезапно постигла насильственная и в некоторой степени унизительная смерть. 15 сентября 668 года, пока он намыливал голову в ванной, один из прислуживавших ему греков убил его шайкой.
Во время долгого отсутствия императора в Константинополе оставшимися восточными провинциями управлял старший из трех его сыновей, который и сменил его на троне под именем Константина IV. Он оказался мудрым государственным деятелем и прирожденным лидером, и первое десятилетие его правления стало переломным в истории христианского мира: воинство Полумесяца впервые было остановлено и обращено в бегство воинами Креста. Короткая передышка закончилась. В 661 году халифа Али убили, и с этого времени Муавия стал верховным правителем; он устроил столицу в Дамаске и основал династию Омейядов, которая правила следующие восемьдесят лет. Когда ресурсов у Муавии стало гораздо больше, он принялся за старое: армия в Анатолии и курсировавший вдоль побережья Ионического моря флот один за другим завоевывали города и острова империи. Наконец в 672 году корабли Муавии приплыли в Мраморное море, где захватили полуостров Кизик. Два года спустя началась осада.
Сарацинские корабли привезли тяжелые осадные машины и огромные катапульты, но укрепления вдоль Мраморного моря и Золотого Рога устояли против их атак. Кроме того, у византийцев было секретное оружие. Нам по сей день неизвестен точный состав «греческого огня». Им поливали вражеские суда или помещали его в длинные узкие трубки, которые метали в цель, и результат почти всегда был катастрофическим: пылающая жидкость на основе нефти плавала на поверхности моря, часто поджигая деревянные корпуса кораблей, и к тому же представляла собой опасность для тех, кто пытался прыгнуть за борт. Мусульмане долго отказывались признать поражение, и лишь на пятый год потрепанные остатки сарацинского флота развернулись и отправились восвояси. В 679 году Муавия угрюмо согласился на предложенный Константином мир, по которому он должен был вывести войска с недавно завоеванных Эгейских островов и платить ежегодную дань. Через год он умер. Константин находился на пике популярности. Он поднял боевой дух своих подданных, что позволило им выдержать пятилетнюю осаду войска, которое прежде считалось непобедимым, и таким образом спас западную цивилизацию. Если бы сарацины захватили Константинополь в VII веке, а не в XV, вся Европа и Америка сегодня могли бы быть мусульманскими.
Когда вражеский флот отступил, Константин IV смог заняться другим, менее серьезным врагом – булгарами, воинственным языческим племенем, которое расселилось по северному берегу Дуная, откуда все чаще и чаще проникало на территорию империи. Однако здесь он добился меньших успехов. Бесплодная морская экспедиция 680 года еще больше поощрила проникновение булгар в Византию. Захватчики быстро основали сильное государство, которое, пусть и в иной форме, существует по сей день, и даже вынудили императора согласиться ежегодно платить своему правителю за защиту. Это стало для Византии не столько бедой, сколько унижением, но выгода состояла в том, что таким образом укрепился общий мир, который продлился до конца правления Константина и позволил ему заниматься самыми сложными внутренними проблемами.
В 678 году император написал папе римскому, предложив Вселенскому церковному собору раз и навсегда разрешить нерешенные богословские вопросы, на что папа с энтузиазмом согласился. В начале осени 680 года делегаты стали массово стекаться в Константинополь; их было 174 из всех уголков христианского мира. В середине ноября Шестой Вселенский собор провел первое заседание в Купольном зале императорского дворца. Всего этих заседаний состоялось 18, и они растянулись на следующие десять месяцев. Константин лично председательствовал на первых одиннадцати и на последнем, состоявшемся 16 сентября 681 года, когда он официально одобрил почти единогласно принятые решения. Учение о Единой Воле по решению собора было несовместимо с учением о человеческой природе Спасителя, который, наоборот, обладал «двумя естественными Волями и двумя природными Энергиями, без разделения, изменения, разъединения или смешения». Тех, кто придерживался иных взглядов, предавали осуждению и проклятию.
После заключительной речи императора последовали громогласные аплодисменты. Четыре года спустя, когда Константин IV умер от дизентерии в возрасте 33 лет, он мог поздравить себя не только с тем, что оставил империю более сильной и объединенной, чем она была на протяжении всего этого столетия, но и с тем, что нанес монофелитству удар, от которого оно так и не оправилось.
Когда жена Константина IV Анастасия родила ему сына, императору едва исполнилось 17 лет. Было, как представляется, ошибкой назвать мальчика Юстинианом: юноша, который унаследовал трон через 16 лет, отличался буйным нравом и вознамерился брать пример со своего тезки. Кое в чем ему это удастся: будучи умным и энергичным, он проявлял все задатки способного правителя. К несчастью, он унаследовал и некоторую долю безумия, которое омрачало последние годы жизни Ираклия и вновь проявилось у стареющего Константа. Константин IV умер прежде, чем это свойство стало явным, однако оно быстро завладело его сыном Юстинианом II, превратив его в чудовище, единственными характерными чертами которого стали патологическая подозрительность по отношению ко всем окружающим и неутолимая жажда крови.
Начало его правления было довольно многообещающим. Триумфально войдя в Фессалоники, он переместил большое количество славянских сельских жителей и крестьян в фему[30] Опсикий на южном берегу Мраморного моря. За этим последовали еще несколько переселений, и через пять-шесть лет в Малой Азии поселились около четверти миллиона иммигрантов. Такие серьезные миграции неизбежно привели к резким переменам в социальных условиях. В начале века главным влиянием пользовались землевладельцы; к концу столетия важность приобрел новый класс свободных и независимых крестьян. Улучшение условий жизни привело к росту рождаемости и к постоянному увеличению площадей возделываемой земли, а благодаря растущему населению местное народное ополчение становилось все более многочисленным и в любое время готовым к действию. Проблемы начались, лишь когда Юстиниан II непомерно повысил налоги. По этой причине после возобновления войны с мусульманами в 691 году около 20 000 воинов-славян дезертировали в армию противника, что привело к потере Армении. Говорят, что разгневанный Юстиниан II приказал убить все славянские семьи в Вифинии; женщин и детей хладнокровно убивали тысячами и бросали в море.
Документ, в котором больше всего рассказывается о жизни во времена Юстиниана II, – записи синода 165 восточных епископов, который император собрал в 691 году, чтобы урегулировать вопросы, оставшиеся нерешенными после Пятого и Шестого Вселенских соборов, и который впоследствии стал известен как
Все было бы хорошо, если бы Юстиниан II, который не пригласил на синод ни одного представителя из Рима, не отправил папе Сергию I 102 утвержденных синодом канона с безапелляционным приказом их одобрить. Поскольку некоторые из этих канонов напрямую противоречили римским традициям, папа, разумеется, отказался, после чего Юстиниан приказал Захарию, экзарху Равенны, арестовать его и привезти в Константинополь на суд. К несчастью для него, папа Сергий был гораздо популярнее и обладал большей властью, чем его предшественники Вигилий и Мартин. Императорское ополчение и в Равенне, и в Риме наотрез отказалось повиноваться приказу. Вскоре после того, как Захарий прибыл в Латеранский дворец, здание окружили, и экзарх оказался пленником жителей Рима. Рассказывают, что лишь после личного вмешательства папы он вылез из-под папского ложа и сбежал.
Когда эта новость достигла Константинополя, у Юстиниана II случился очередной припадок гнева, однако подданные не проявили сочувствия. К своим 23 годам он уже был настолько непопулярен, что мог сравниться только с Фокой. Юстиниан II настроил против себя и старую аристократию, и новое крестьянство; он потерял Армению; его сборщики налогов (прежде всего его главный логофет – лишенный сана священник Феодот и его сакелларий[32] Стефан Персидский – евнух огромного роста и ужасного вида, который всегда носил хлыст) не останавливались перед пытками, если считали, что таким образом могут вытрясти из людей несколько лишних золотых монет для своего повелителя (самой распространенной пыткой было подвесить жертву над медленным огнем и держать так, пока человек не потеряет сознание). Понятно, что сильнее всего пострадали богатые аристократы. Они терпели эти вымогательства, сколько могли, а потом подняли мятеж.
Их предводителем стал профессиональный солдат по имени Леонтий, который впал в немилость и был брошен в тюрьму. Пока он сидел там, некий монах сказал ему, что однажды он наденет на голову императорскую диадему, и это пророчество настолько поглотило все его мысли, что после освобождения в 695 году Леонтий пошел маршем на тюрьму и освободил всех заключенных, многие из которых были его старыми товарищами по оружию. Они сразу поддержали его и вместе двинулись к храму Святой Софии, призывая всех встречных к ним присоединиться. Когда они пришли к собору, патриарх, который недавно чем-то обидел императора и опасался самого худшего, не колеблясь поддержал мятежников. К утру при поддержке венетов Леонтия провозгласили василевсом, и переворот закончился. Юстиниана арестовали, заковали в цепи и провели по Ипподрому. Благодаря его долгой дружбе с отцом Леонтия ему сохранили жизнь; вместо казни ему пришлось претерпеть ставшие уже обычными увечья – отрезание носа и языка, после чего его сослали в Херсон. Алчным министрам Юстиниана повезло меньше: их привязали за ноги к тяжелым повозкам и протащили от Августеона до Воловьего форума, где сожгли заживо.
Абсолютно ничем не примечательное правление Леонтия ознаменовалось лишь одним событием – захватом Карфагена мусульманами в 698 году, после чего экзархат в Африке прекратил свое существование. Новоиспеченный император послал довольно большой флот для освобождения города; по иронии судьбы именно это и привело к его свержению. Вместо того чтобы вернуться и сообщить, что они потерпели поражение, моряки решили поднять мятеж, провозгласив василевсом человека из своих рядов – Апсимара, чье германское имя торопливо сменили на Тиберия. Когда флот прибыл в Константинополь, прасины поддержали мятежников, и их поддержка оказалась решающей. Леонтий совершенно предсказуемо лишился носа, а также некоторого количества волос, необходимого для появления на голове тонзуры, и был сослан в монастырь.
Поделиться книгой: