История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства

Тем временем отношения между Востоком и Западом неуклонно ухудшались, во многом по вине епископа Константинополя Иоанна Златоуста. Этот безгрешный, но совершенно невыносимый прелат сделался опасно непопулярным при дворе из-за убийственно суровых выговоров в адрес императрицы, и в 403 году его сняли с должности и выслали в Вифинию. Однако он пользовался значительной поддержкой в народе, и на улицах начались серьезные беспорядки. В ту же ночь произошло землетрясение, которое так напугало суеверную императрицу, что высланного прелата призвали обратно и вернули ему епископский сан.

Иоанн выиграл первый раунд, и, если бы он умерил свой пыл, все могло бы закончиться хорошо. Однако всего через несколько недель он стал протестовать против установки серебряной статуи Евдоксии перед храмом Святой Софии, заявив, что шум, раздававшийся во время церемонии открытия памятника, помешал ему вести церковную службу. Это привело к окончательному разрыву: Евдоксия запретила своему мужу какое бы то ни было общение с главным священнослужителем империи. В начале следующей весны Златоуст был вновь осужден. На этот раз Аркадий запретил епископу появляться в храме, а 24 июня его сослали во второй раз; однако на Константинополь снова обрушилось несчастье: в тот же вечер собор Святой Софии уничтожил пожар, пламя которого сильный северный ветер перекинул на находившееся рядом здание сената. Меньше чем через четыре месяца, 6 октября, произошло последнее событие, ставшее безошибочным знаком божественного недовольства, – выкидыш у императрицы, в результате чего она умерла.

Незадолго до отъезда Златоуст обратился к папе Иннокентию I с жалобой на несправедливый приговор и с требованием официального суда. Папа созвал синод латинских епископов, которые единогласно потребовали восстановления Златоуста в правах. Гонорий тем временем написал суровое письмо брату, однако, когда в 406 году он и Иннокентий отправили в Константинополь делегацию, послов арестовали, допросили и выслали обратно в Италию. Таким образом, после смерти Иоанна Златоуста (он умер в изгнании в 407 году) империя оказалась разделенной, и Стилихон решил осуществить свой давно вынашиваемый план. Он знал, что Аларих ждет и готов ему помочь. Первым шагом стал приказ о блокаде восточной части империи. По сути это было объявление войны, однако, когда сам он еще находился в Равенне, прибыл посланец от Гонория: оказалось, что Аларих мертв. Тем временем правивший в Британии проконсул Констанций приплыл в Галлию и поднял мятеж. Оставив армию в Равенне, Стилихон поспешил в Рим. Приехав туда, он обнаружил, что первая часть послания основывалась на ложном слухе: Аларих был жив и здоров, однако весьма недоволен отсрочкой, за которую он ожидал компенсации. Сенат, которому были адресованы его требования, пришел в ужас, однако Стилихону все же удалось убедить сенаторов.

В начале мая 408 года в возрасте 31 года умер император Аркадий. Трон он оставил своему семилетнему сыну, названному Феодосием в честь деда. Стилихон надеялся, что теперь ему удастся реализовать свои планы на востоке без кровопролития и даже без затрат, пока Аларих будет разбираться с узурпатором в Галлии. Однако из этих планов ничего не вышло. Может быть, личные амбиции Стилихона были слишком очевидны, а может, в ком-то зашевелилась старая зависть: ведь в конце концов, он был вандалом, а вандалы должны знать свое место. При дворе в Равенне его главным врагом был некий магистр оффиций по имени Олимпий, и именно он убедил Гонория в том, что его тесть плетет против него заговор. Нам неизвестна суть этих обвинений и то, были ли для них какие-либо основания. Одно мы знаем наверняка: Стилихона судили, признали виновным и казнили в Равенне 23 августа 408 года.

С казнью Стилихона внезапно нашла выход вся сдерживаемая ненависть римлян к варварам. В гарнизонах по всей империи римские легионеры нападали на готских, гуннских и вандальских наемников и их семьи, что привело к катастрофическим последствиям: выжившие бродили по сельской местности, грабя и мародерствуя, и в конце концов находили дорогу к Алариху. Когда-то преданные империи солдаты теперь превратились в ее врагов, решительно настроенных мстить. В это критическое время оказалось, что у римлян нет командующего. Какие бы преступные замыслы ни вынашивал Стилихон против Восточной империи, он всегда оставался верным слугой Запада. Он был одним из тех варваров, кто верил в империю, и при всей своей суровости и некотором коварстве был отличным военачальником. Только с его смертью римляне поняли, насколько он был незаменим.

Аларих тоже верил в империю – на свой лад. Однако он не верил в Гонория, а еще меньше доверял римскому сенату, который все тянул с решением по поводу компенсации. Сенаторам следовало бы понять, что такое поведение фактически представляло собой приглашение к вторжению; и тем не менее даже тогда армию, для которой после смерти Стилихона отменили боевую готовность, так и не мобилизовали. Аларих вторгся в империю и в сентябре 408 года стянул готское воинство к стенам Рима.

Алариху понадобилось лишь несколько дней, чтобы взять город мертвой хваткой. Все дороги, мосты и тропы, каждый дюйм стен находились под постоянным наблюдением; лодки беспрестанно патрулировали Тибр. В городе ввели строгое нормирование еды. Вскоре стали поступать сведения о случаях каннибализма. Из-за ухудшившейся погоды, холода и недостатка еды люди начали болеть. Постепенно стало ясно, что помощи из Равенны ждать бесполезно: Гонорий и пальцем не пошевелил, чтобы спасти прежнюю столицу. Незадолго до Рождества был назначен выкуп: 5000 фунтов золота, 30 000 фунтов серебра, 4000 шелковых туник, 3000 окрашенных в алый цвет кож и 3000 фунтов перца. Первые два пункта подразумевали, что придется вынести из церквей и храмов статуи и украшения и переплавить бесчисленные произведения искусства.

Однако Аларих по-прежнему желал получить дом для своего народа и сделал Гонорию новое предложение: Венетия, Далмация и Норик (нынешняя Словения и Южная Австрия), оставаясь частью империи, будут предоставлены готам как постоянное место для проживания, а взамен Аларих обязуется с готовностью защищать и поддерживать Рим и империю против любых врагов. Предложение выглядело разумным, однако Гонорий и слышать ни о чем подобном не желал. Это был первый случай, когда он проявил хоть какой-то характер, но в крайне неудачное время. Его неорганизованная и лишенная верховного командования армия не имела никаких шансов выстоять против готов, когда они возобновили наступление. Восточная империя пребывала в смятении после воцарения семилетнего ребенка; Галлия, Британия и Испания находились во власти узурпатора, который когда угодно мог двинуться на Италию; в этом случае Аларих и его готы вполне могли стать неоценимой защитой.

Итак, беззащитный Гонорий продолжал сопротивляться, а Аларих, который мог легко его сокрушить, все еще искал мира. Он ограничил свои притязания одним Нориком, но снова получил от Гонория отказ. Наконец терпение Алариха иссякло, и второй раз за год он двинулся на Рим; однако в данном случае сообщил римлянам, что у него лишь одна цель – свергнуть Гонория, ставшего единственным препятствием к миру в Италии. Если римляне объявят о его низложении и изберут более разумного преемника, Аларих тотчас снимет осаду с города.

Римскому сенату не потребовалось много времени для принятия решения – пережить еще одну осаду было невообразимо. Гонорий не проявил никакой заботы о народе; пока сам он был в безопасности в Равенне, его совершенно не волновала судьба людей. Ворота города распахнулись, и Аларих мирно вошел в Рим; Гонория объявили низложенным; по общему согласию вместо него августом стал префект города, грек по имени Приск Аттал. Это был неплохой выбор, который устраивал и язычников: Аттал был умным и образованным христианином, но придерживался терпимых взглядов и любил античную литературу. Назначив Алариха своим magister militum, он приготовился к наступлению на Равенну, но прежде следовало уладить один серьезный вопрос. Ираклий, правитель римской провинции Африки (ее территория примерно соответствовала Северному Тунису), от которой Рим полностью зависел в поставках зерна, предположительно должен был остаться верным Гонорию; поэтому Аттал отправил туда молодого человека по имени Констант, дав ему указание мирно вступить в должность правителя от его имени. Сделав это, Аттал и Аларих отправились в Равенну.

Гонория наконец покинуло хладнокровие. В панике он отправлял Атталу послания, соглашаясь на его правление в Риме, если сам он сможет оставаться августом в Равенне, а тем временем приказал подготовить корабли, на которых мог бы бежать в безопасный Константинополь. Однако тогда прибыли шесть византийских легионов от молодого Феодосия II, который наконец-то отозвался на просьбу своего дяди. Это подкрепление придало императору мужества, и он объявил, что останется в Равенне до конца или по крайней мере до тех пор, пока не получит новостей из Африки: если Ираклий проявит твердость, то, возможно, еще не все потеряно.

Так и вышло: через несколько дней пришла весть, что несчастного Константа казнили и что Ираклий прекращает поставки зерна. Это был серьезный удар для Алариха. Это означало, что у него больше нет надежды выдавить императора из Равенны; кроме того, это указывало на серьезную нехватку политического инстинкта у Аттала. В начале 410 года Аларих публично сорвал с Аттала пурпурную мантию, а затем вернулся в Рим и осадил город в третий раз. Поскольку еды в городе и так уже было мало, долго римляне не продержались, и ближе к концу августа готы вошли в город. После захвата последовали традиционные три дня на разграбление, но похоже, этот грабеж был не таким жестоким, каким его описывают исторические книги. Аларих, будучи набожным христианином, приказал не трогать церкви и религиозные здания и уважать право на убежище. Однако грабеж, пусть и благопристойный, оставался грабежом, так что возможно, есть большая доля правды в рассказах о том, как жгли великолепные постройки, убивали невинных, похищали матрон и насиловали девственниц.

По истечении этих трех дней Аларих двинулся дальше на юг, намереваясь раз и навсегда разделаться с Ираклием и спасти Италию от голода; однако в Козенце у него внезапно началась сильнейшая лихорадка, и через несколько дней он умер. Ему было всего сорок лет. Его сподвижники донесли тело до реки Бузенто, перегородили реку дамбой и похоронили своего вождя в ее сухом русле. Потом дамбу разрушили, и хлынувшая вода накрыла собой могилу.

Несомненно, невозможно забыть первое впечатление, которое производят стены Константинополя. Они начинаются примерно в четырех милях (6,4 км) от Мраморного моря, заканчиваются у верхней части Золотого Рога, защищают город со стороны суши и до сих пор известны как Феодосиевы стены – в честь Феодосия II, в чье царствование они были возведены. Однако на самом деле Феодосию принадлежит лишь малая доля этой чести. Строительство стен началось в 413 году, когда он был двенадцатилетним мальчиком, а проектированием и возведением стен занимался префект претория Антемий, который в то время был его опекуном и фактическим регентом на Востоке. Антемий стал первым высокопоставленным мирянином в Константинополе со времен Феодосия Великого; способность к управлению сочеталась в нем с высокими идеалами, но он пробыл на своем посту недолго. После 414 года он исчез, а невидимой властью во дворце вместо него стала сестра императора Пульхерия. С ней начался период длиной 36 лет (остаток правления ее брата), во время которого фактически вся действующая власть сосредоточилась в женских руках.

Пульхерия родилась на два года раньше Феодосия, так что ей едва исполнилось пятнадцать, когда ее провозгласили августой, и она приняла бразды правления. Должно быть, к тому времени уже было ясно, что ее брат правит ненамного лучше Аркадия. Сама она обладала силой и решимостью и любила власть ради нее самой; кроме того, Пульхерия отличалась чрезвычайной набожностью. Под ее влиянием две младших сестры стали проявлять сходные склонности. Говорят, что атмосфера во дворце чаще напоминала монастырь, а не императорский двор; повсюду толпились священники и монахи, а принцессы-девы вышивали покровы для их алтарей под пение псалмов и бормотание молитв. Люди с некоторой грустью отмечали, насколько разительно все это отличалось от времен Евдоксии.

Багрянородный[17] Феодосий II с самого раннего детства был вынужден жить в этой унылой обстановке и в изоляции от своих ровесников – это считалось подобающим для наместника Бога на земле. Безусловно, он был далеко не глуп, однако интересовался не религией, а классическими авторами, математикой и естественными науками, а больше всего – искусством иллюстрации и рисования миниатюр в манускриптах. Феодосий также был страстным охотником. Возможно, именно он познакомил Константинополь с персидской игрой в конное поло (човган). Феодосий довольно охотно предоставлял решение государственных вопросов сестре даже в том возрасте, в котором ему уже следовало бы заниматься ими самостоятельно. Лишь в 420 году, когда ему исполнилось 19, он послал за Пульхерией по делу государственной важности: он сообщил, что ей пора подыскать ему жену.

Примерно в это время во дворце появилась необыкновенной красоты юная гречанка по имени Афинаида. Увидевшая ее первой Пульхерия очень впечатлилась не только ее красотой, но и великолепным знанием греческого языка. Феодосий же безумно в нее влюбился. Потенциальную трудность в виде языческих верований легко устранили: девушку крестили под новым именем – Евдокия; крестной матерью стала ее будущая золовка. 7 июня 421 года Афинаида с Феодосием поженились. Афинаида стала свежим ветерком в невыносимо душной атмосфере дворца. Она с детства воспитывалась в эллинистической традиции, поэтому умом значительно превосходила трех унылых императорских дочерей. Ее звезда взошла еще выше, когда через год после свадьбы она подарила мужу дочь, которую тот назвал Евдоксией, что многих сбивало с толку. В 423 году он возвысил свою жену до ранга августы.

Казалось бы, в этом не было ничего необычного; однако ее золовка восприняла это событие с недовольством, ведь теперь ее протеже внезапно стала ей ровней. Обладавшая большей красотой, лучше образованная и бесконечно более любимая людьми, она также оказывала на Феодосия гораздо большее влияние, чем то, на которое когда-либо могла надеяться его сестра. И Пульхерия вознамерилась поставить Афинаиду на место.

В то лето императорская чета принимала во дворце третью августу империи – Галлу Плацидию, дочь Феодосия Великого и сводную сестру Гонория, которая прибыла в Константинополь с двумя малолетними детьми. Плацидии было немного за тридцать, однако у нее за плечами была необыкновенная жизнь. Пережив все осады Рима, она вышла замуж за зятя и преемника Алариха; когда он умер, она взяла в мужья главного советника Гонория, Констанция, и стала августой, когда ее мужа сделали соправителем императора. Когда и Констанций умер полгода спустя, она осталась дважды вдовой при дворе своего сводного брата. Гонорий в тот период стал еще более неуравновешенным. Сначала он демонстрировал приводившие всех в смущение признаки влюбленности в сводную сестру; затем, обнаружив, что его чувства не взаимны, он стал подозрительным, завистливым и откровенно враждебным. В конце концов Плацидия решила, что она больше не может это терпеть, и в 423 году решила укрыться у своего племянника в Константинополе, взяв с собой своих детей от Констанция – Гонорию и Валентиниана.

Трудно сказать наверняка, как долго Плацидия и ее дети оставались бы на Босфоре, если бы она не получила известие, которое наверняка принесло и ей, и принявшим ее родственникам большое облегчение: 26 августа Гонорий умер от водянки на сороковом году жизни. К несчастью, за этой вестью сразу последовала еще одна: опустевший трон захвачен неким Иоанном, начальником императорской канцелярии. Феодосий не собирался спокойно наблюдать, как Западную империю присваивает довольно незначительный государственный служащий. Он сразу подтвердил ранг августы для Плацидии, сделал Валентиниана цезарем и приказал армии сопроводить их обратно в Италию, где они воссядут на свои законные троны. Эта операция завершилась триумфально: защитников города застали врасплох и в начале 425 года Равенну захватили, не понеся при этом практически никаких потерь. Иоанна арестовали, заковали в цепи и отправили в Аквилею, где провезли по городу на осле, а затем казнили. Византийским солдатам разрешили три дня грабить Равенну, чтобы таким образом наказать ее жителей за поддержку узурпатора, а Валентиниана, которому исполнилось шесть лет, повезли в Рим на коронацию.

В Константинополе эллинизм Афинаиды уже ощущался далеко за пределами императорского дворца. Она и префект претория Кир Панопольский (поэт, философ, любитель искусства и грек до мозга костей) превратили достаточно скромное образовательное учреждение, основанное Константином, в крупный прославленный университет, ставший христианским аналогом университета в Афинах, который изначально был языческим. Побочным продуктом деятельности этого университета стал Кодекс Феодосия – сборник всех законов, введенных и на востоке, и на западе империи со времен Константина. Кодекс был опубликован 15 февраля 438 года и очевидно нацелен на то, чтобы подчеркнуть единство империи, поскольку вышел всего через несколько месяцев после свадьбы Валентиниана и пятнадцатилетней Евдоксии. Однако это единство было в большей степени мнимым, чем реальным. Почти сразу две половины империи снова начали расходиться, и законодательство одной из них редко применялось в другой или не применялось вовсе. К тому же в структуре византийской жизни появилась еще одна трещина. Присущая грекам страсть к богословским размышлениям усилилась благодаря таким харизматичным фигурам, как Иоанн Златоуст, чьи злоключения легко приводили к восстаниям и демонстрациям. А из всех вопросов, которые с большой вероятностью могли накалить страсти до предела, самым спорным был вопрос о связи Иисуса Христа с Богом Отцом.

Этот явно не имеющий ответа вопрос лежал в основе арианской ереси; ее осудили в 325 году в Никее, но вопрос оставался актуальным на протяжении всего IV века. Сложились две противоположные школы мысли, располагавшиеся по обе стороны никейской ортодоксальности. Первым этой темой озаботился некий Несторий, пылкий фанатик, назначенный в 427 году епископом Константинополя. Отказываясь приписывать слабости человека одному из элементов Троицы, он говорил в своих проповедях, что Иисус был не одним человеком, как считали никейцы, а обладал двумя отдельными личностями (лицами, или ипостасями) – человеческой и божественной.

Во многом благодаря ораторскому таланту Нестория его учение быстро распространилось; однако ему нашелся достойный оппонент в лице архиепископа Кирилла Александрийского. Их спор становился все более ожесточенным, и император, всегда склонный верить тем, кто находился к нему ближе, и вследствие этого остававшийся убежденным несторианцем, в 430 году решил созвать еще один церковный собор. Однако он сильно недооценил александрийцев: когда собор открылся в Эфесе 22 июня 431 года, Кирилл, разоривший свою епархию, чтобы найти достаточно средств для подкупа государственных чиновников и при необходимости священнослужителей, взял верх. Без труда получив место главы собора, он велел Несторию отвечать на выдвинутые против него обвинения в ереси. Несторий отказался, сказав, что он посланник, а не подсудимый и явится на собор только после прибытия всех участников. Однако Кирилл не был расположен ждать; вскоре все 198 посланников предали Нестория анафеме, после чего он был лишен сана епископа. Он зажил жизнью частного лица, а в 435 году император, который больше не был несторианцем, выслал его сначала в Петру в Аравии, а потом в отдаленный ливийский оазис, где он и умер.

За много лет до этих событий – возможно, еще когда Галла Плацидия и ее дети гостили в Константинополе – Афинаида поклялась, что, если ее дочь станет императрицей Запада, она совершит паломничество в Иерусалим. Свадьба ее дочери с Валентинианом состоялась летом 437 года, а в 438 году Афинаида отправилась в Святую землю. Она пробыла в Иерусалиме целый год и привезла обратно множество реликвий, включая мощи святого Стефана и вериги святого Петра. По возвращении муж оказал ей теплый прием, и некоторое время все шло как прежде, но, увы, недолго. Самое вероятное объяснение этому – махинации Пульхерии; но какова бы ни была причина, Афинаида как-то утратила расположение супруга. Она вернулась в Иерусалим, где жила до 460 года, – печальная, одинокая, обиженная на судьбу; бледная тень той блестящей талантливой девушки, которая так поразила молодого императора.

Зять Афинаиды, молодой император Западной империи Валентиниан III, оказался слабым и безвольным; он полностью подчинялся своей матери Плацидии, которая правила от его имени еще долго после того, как он достиг зрелости, – то есть до самой своей смерти в 450 году, после чего ее похоронили в Равенне. Мавзолей Плацидии стал памятником эпохи. Что касается сестры Валентиниана III Гонории, то она заслуживает хотя бы сноски в любом рассказе о тех временах. В конце концов, мало принцесс в истории предлагали себя в жены Аттиле. Как рассказывает Гиббон, «дочь Плацидии пожертвовала всеми обязательствами и предрассудками и предложила доставить себя к варвару, языка которого она не знала, который почти не был похож на человека и чью религию и манеры она презирала»:

Однако ее непристойные предложения были встречены холодно и с презрением, а предводитель гуннов продолжал умножать число своих жен до тех пор, пока его любовь не пробудилась от более сильных страстей – честолюбия и алчности.

Аттила – «Бич Божий» – стал правителем гуннов в 434 году. Через полстолетия общения с римлянами его народ, возможно, стал чуть менее жестоким и грубым, чем при первом своем появлении, однако гунны продолжали жить и спать под открытым небом, презирали любое сельское хозяйство и даже приготовление пищи – сырое мясо они делали мягче, положив его на спину лошади под седло. Одежду они, как ни удивительно, делали из грубо сшитых вместе шкурок полевок и носили ее не снимая, пока она сама с них не сваливалась. Гунны практически жили в седле – ели, занимались торговлей, держали совет и даже спали верхом на лошадях. Сам Аттила был типичным представителем своего народа: низкорослый, смуглый, курносый, с крошечными блестящими глазками, слишком большой по отношению к телу головой и жидкой косматой бородой. За семь лет после прихода к власти он создал обширные владения, протянувшиеся от Балкан до Кавказа и даже дальше, однако благодаря ежегодной дани, которую платил ему Феодосий, Аттила не доставлял империи серьезных проблем до 447 года. Тогда его армия двинулась сразу в двух направлениях: на юг в Фессалию и на восток в Константинополь. Похоже, Феодосиевы стены построили как раз вовремя: гунны повернули прочь в поисках более легкодоступной добычи; однако они нанесли Византии сокрушительное поражение при Галлиполи и отступили лишь после того, как император пообещал утроить ежегодную дань. С этого времени между Аттилой и Феодосием постоянно курсировали послы. Аттила справедливо полагал, что всерьез напугал императора; что касается Феодосия, то он применял исключительно политику уступок, ради которой был готов не только истощить собственную казну, но и обобрать до нитки своих подданных. Одно из его посольств, отправленных к Аттиле в 448 году, подробно описал некий Приск, бывший одним из послов. Благодаря ему у нас есть незабываемое изображение двора гуннов и их правителя:

Нам подали щедрое угощение, сервированное на серебряных блюдах, а перед Аттилой стояла только деревянная тарелка с мясом… Пирующим раздавали золотые и серебряные кубки, его же чаша была из дерева. Одежда его была простой и совершенно не отличалась от одежды прочих гуннов, разве что была чистой. В отличие от других скифов ни висевший у его бедра меч, ни застежки на обуви, ни уздечка его коня не были украшены золотом, драгоценными камнями или еще чем-либо ценным.

Трудно сказать, как долго Аттила продолжал бы тратить богатства Восточной Римской империи, если бы Феодосий не умер после падения с лошади 28 июля 450 года. У него не было наследников мужского пола, но Пульхерия решила проблему наследования престола: несмотря на свою клятву целомудрия, она смогла заключить формальный брак с фракийским сенатором и бывшим воином по имени Маркиан, которого она быстро сделала августом и посадила рядом с собой на трон, заявив, что Феодосий назвал его своим преемником перед смертью.

Первым делом Маркиан отказался платить вождю гуннов ежегодную дань. Зная, что Аттила готовит масштабную военную операцию против Западной Римской империи, он, без сомнения, рассчитывал на его нежелание откладывать ее, устраивая карательную экспедицию на Восток. Его расчеты оправдались, и жители Константинополя возликовали, получив весть о том, что армия гуннов отправилась в поход на Италию и Галлию. Однако как только непосредственная опасность миновала, Маркиан столкнулся с другой угрозой – углублявшимся расколом в византийском обществе, вызванном на сей раз ересью монофизитства.

Корни ее лежали все в той же старой загадке – в каких именно отношениях состоят Отец и Сын внутри Троицы. С ошибочным суждением несториан, которые поддерживали принцип двух отдельных личностей Христа, человеческой и божественной, разобрались на Эфесском соборе в 431 году. Ныне маятник качнулся в противоположную сторону, и в 448 году пожилой архимандрит Евтихий был обвинен в проповедовании столь же подрывного учения: что воплотившийся в облике человека Иисус обладал лишь одной природой – божественной. Евтихия признали виновным и лишили сана, после чего он обратился с жалобой к папе Льву I, императору и константинопольским монахам, из-за чего разразились невообразимые волнения. В конце концов, чтобы покончить с хаосом, в октябре 451 года пришлось созвать Четвертый Вселенский собор в Халкидоне. Поскольку в соборе принимали участие от 500 до 600 епископов, представлявших собой всю широту христологического спектра, поразительно, что им вообще удалось принять хоть какие-то решения; однако собор достиг тех целей, ради которых собирался, и даже большего. Евтихия снова обвинили в ереси; был составлен новый Символ веры, согласно которому не признавались доктрины Евтихия и Нестория. Собор постановил, что Христос обладает одной личностью, имеющей две природы – идеальный Господь и идеальный человек.

Однако Халкидонский собор заложил основу для будущих серьезных проблем, о которых никто пока даже не догадывался. С монофизитством вовсе не было покончено: в последующие годы епископы и в Египте, и в Сирии один за другим отрицали решения собора, и, когда эти провинции начали борьбу за независимость, единая природа Христа стала их призывом к сплочению. Семена раздора были посеяны и на Западе, в особенности из-за того, что собор даровал епископу Константинополя титул патриарха. Это явно означало, что верховная власть папы римского чисто номинальная и что во всех прочих отношениях римский и константинопольский престолы совершенно равны, а восточные провинции подотчетны только патриарху. Тогда зародилось соперничество между священничеством Старого и Нового Рима, которое на протяжении веков становилось все более ожесточенным.

Мы не будем останавливаться на подробностях западных кампаний Аттилы, однако не следует забывать о том, что в 451 и 452 годах судьба всей западной цивилизации висела на волоске. Если бы вождь гуннов сверг Валентиниана и устроил в Равенне или Риме свою столицу, то и Галлия, и Италия, несомненно, превратились бы в духовную и культурную пустыню. В 451 году Аттила проник в Западную Европу, дойдя до самых стен Орлеана, а в начале 452 года бросил свои войска на Италию. Здесь вождь гуннов смёл на своем пути все, и казалось, ничто не может помешать ему пойти на Рим. И все же, почти собравшись продвигаться дальше по полуострову, он внезапно остановился; историки и поныне размышляют, почему он так поступил. Традиционно это ставят в заслугу папе Льву I, который прибыл из Рима, чтобы встретить Аттилу на берегах Минчо, и каким-то образом убедил не идти дальше. Аттила, как и прочие представители его народа, был безнадежно суеверен, и папа вполне мог напомнить ему, как Аларих умер сразу после разграбления Рима, подчеркнув, что подобная судьба, как известно, постигает всех захватчиков, посягнувших на Священный город. Сами гунны тоже не проявляли никакого энтузиазма: они уже испытывали серьезную нехватку продовольствия и страдали от вспыхнувших болезней. К тому же из Константинополя стали подтягиваться войска Маркиана, и гунны решили, что поход на Рим может оказаться не таким простым, как они поначалу думали.

Только ли поэтому или по совокупности причин, но Аттила решил повернуть назад. Год спустя, в ночь после его женитьбы на очередной из бесчисленных жен, напряженные усилия на супружеском ложе вызвали у него внезапное кровоизлияние; когда жизнь его покинула, вся Европа вновь вздохнула свободно. Его тело положили в три гроба – золотой, серебряный и железный. Затем, когда его опустили в землю и засыпали, всех участников похоронного обряда предали смерти, чтобы место последнего упокоения вождя навеки осталось тайным и нетронутым. Таким оно и остается по сей день.

Примерно в середине мая 455 года император Валентиниан III, перенесший свою резиденцию в Рим, выехал на Марсово поле, чтобы попрактиковаться в стрельбе из лука. Внезапно из-за кустов выскочили два воина-варвара и пронзили его мечами. Валентиниан не оставил наследника, и выбор армии пал на пожилого сенатора Петрония Максима, который попытался сделать своей женой овдовевшую императрицу Евдоксию. Евдоксия, которую приводила в ужас перспектива выйти замуж за человека почти вдвое ее старше, решилась на отчаянный шаг: как и ее золовка Гонория за несколько лет до того, она попросила о помощи одного из вождей варваров – по крайней мере, так рассказывает традиционная история. Более вероятно, что она вполне могла позаботиться о себе сама. Слава Рима была достаточным мотивом для последовавшего вторжения Гейзериха, короля вандалов. Это германское племя, исповедовавшее фанатичное арианство, бежало на запад от гуннов и в 409 году осело в Испании. Там они оставались до 428 года, когда недавно ставший королем Гейзерих повел весь свой народ – около 160 000 мужчин, женщин и детей – в Северную Африку, где в 439 году объявил об основании независимого королевства. Завоевав после этого Сицилию и сделав своей столицей Карфаген, он вскоре стал властителем всего Западного Средиземноморья.

Валентиниан лежал в могиле меньше трех месяцев, когда флот вандалов вышел в море. В Риме началась паника; перепуганные римляне отсылали жен и дочерей в безопасные места, и дороги на восток и на север были запружены повозками, в которых более состоятельные семьи бежали из города. Петроний Максим тоже решил бежать, но его подданные, считавшие его ответственным за это нашествие, решили, что он не должен уйти. 31 мая дворцовая стража взбунтовалась, напала на своего отчаявшегося господина и выбросила его расчлененное тело в Тибр. Он пробыл у власти всего семьдесят дней. В четвертый раз за полвека армия варваров стояла у ворот Рима.

И снова папа Лев I отправился в лагерь варваров, чтобы вступиться за свой город. Однако на этот раз у него не было твердой почвы под ногами: Гейзерих уже находился у самой цели, его люди были здоровы, за его спиной не было врага. Однако он был христианином и имел некоторое уважение к папскому сану. Миссия Льва I не вполне провалилась: по крайней мере, вандалы пообещали, что не будут убивать и пытать людей и разрушать здания. Ворота открыли, и воинство варваров вступило в город. В течение четырнадцати дней они его грабили, вынося золото и серебро из церквей и статуи из дворцов; сняли даже позолоченную медную крышу с храма Юпитера. Все награбленное погрузили на ожидавшие в Остии корабли и отправили в Карфаген. Затем отбыл и Гейзерих, заставив Евдоксию и двух ее дочерей сопровождать его. Он сдержал слово и не причинил вреда ни людям, ни зданиям.

Когда в начале 457 года умер восточный император Маркиан, прервалась мужская линия потомков Феодосия, почетным членом которой он должен считаться благодаря женитьбе на Пульхерии. Подобные периоды, когда заканчивалась очередная династия, всегда были опасными для Римской империи. Пульхерия умерла в 453 году; две ее младших сестры умерли еще раньше. Жители Константинополя надеялись, что на пустой трон сядет командующий армией – военный магистр Аспар. Сделавший блестящую военную карьеру Аспар теперь носил титул «первый из патрициев», и ему наверняка удалось бы занять трон, если бы не два обстоятельства: во-первых, он происходил из германского племени аланов, которое гунны изгнали из их родной земли за Черным морем; а во-вторых, как и большинство варваров-христиан, он исповедовал арианство. Однако Аспар вполне удовольствовался ролью создателя королей, и его выбор пал на собственного управляющего, ортодоксального христианина по имени Лев. Легионеры послушно провозгласили того новым императором и, согласно традиции, подняли его на щиты. Однако на этот раз впервые провели еще одну церемонию: 7 февраля 457 года в соборе Святой Софии Льва официально короновал патриарх. Это означало, что прежний порядок меняется, отходя от старых военных традиций и двигаясь к новому, мистическому пониманию верховной власти.

Если Аспар полагал, что сажает на византийский трон марионетку, то он ошибался. Между ним и Львом немедленно разразился ожесточенный спор из-за намерения Льва подрезать крылья мощной германской стихии, которой руководил Аспар: он задумал перестроить армию, сделав ее ядром группу исавров – крепких горцев из дикого региона Тавр, расположенного в бассейне реки Каликадн. Аспар воспротивился этому, и вскоре их разногласия стали лейтмотивом правления Льва. Основное влияние на императора оказывал вождь исавров Зенон, женившийся на дочери Льва Ариадне. Главным сторонником Аспара во дворце был Василиск, брат жены императора Верины. Эти два человека были совершенно разными. Аспар не обладал образованностью; будучи убежденным арианином, он склонялся к отрицанию божественной природы Христа; при этом он был величайшим военачальником своего времени. Василиск же был образованным римлянином, приобщившимся к эллинской культуре, фанатичным монофизитом, для которого Христос был скорее богом, чем человеком; он совершенно не подходил на роль командующего чем бы то ни было. Их свела вместе ненависть к исаврам, и, когда в 468 году император с большим запозданием решил затеять поход против Гейзериха, жена и Аспар убедили его поставить Василиска во главе этой кампании.

С разграбления Рима Гейзерихом прошло тринадцать лет, и ничем нельзя было оправдать то, что вандалы так и остались безнаказанными. Кроме того, арианин Гейзерих начал жестоко преследовать православных христиан. Вследствие этого долгожданное объявление Льва I о предполагаемой экспедиции встретили с облегчением и одобрением; начались приготовления к походу. Как сообщают источники, по всему Восточному Средиземноморью удалось собрать больше тысячи кораблей и сто тысяч воинов. Такая мощная армия уничтожила бы вандалов полностью, и наверняка так бы и случилось под командованием любого другого человека. Когда Василиск прибыл в порт Меркурион, но еще не выступил в поход, Гейзерих отправил послов с заявлением, что он примет любые условия и просит лишь пять дней отсрочки для необходимых приготовлений. Василиск согласился, и это стало его величайшей ошибкой. Гейзерих потратил это время на подготовку военного флота, и на пятый день его корабли приплыли в Меркурион, ведя на буксире множество пустых понтонов. При входе в гавань эти понтоны подожгли и направили с наветренной стороны на пришвартованные плотно друг к другу византийские корабли. Пламя быстро перекидывалось с одного судна на другое, и через несколько часов все было кончено. Василиск вернулся в Константинополь, где ему пришлось искать убежища в соборе Святой Софии. Лев I согласился пощадить его только после горячих просьб своей сестры.

Льва I традиционно считают самым удачливым и успешным из всех императоров, если сравнивать с теми, кто правил до него. Пускай он не был любим, но по крайней мере пользовался уважением подданных. Хотя он вряд ли заслуживал титула «Великий», который, очевидно, был дарован ему за его религиозную ортодоксальность, а не за какие-то другие качества, в целом он был справедливым и милосердным правителем; когда Лев умер 3 февраля 474 года, то, по меркам того времени, на его руках было поразительно мало крови. За пять месяцев до смерти он назвал своего преемника; им стал не зять Зенон, как все ожидали, а его семнадцатилетний сын, которого, как и деда, назвали Львом. Трудно сказать, почему он так поступил, но Ариадна велела сыну сразу назвать отца своим соправителем, когда тот выразит ему официальное почтение. Пожалуй, хорошо, что она это сделала: через девять месяцев юный Лев умер, Зенон сменил его на троне и первым делом положил конец войне с вандалами. В конце года был подписан мирный договор, и больше вандалы не причиняли империи беспокойств.

Однако грозовые тучи уже собирались. К этому времени исавры сделались крайне непопулярными. Будучи подданными империи, формально они не могли называться варварами; однако их считали гораздо более неприятными людьми, чем германцев: они были высокомерными, шумными и предрасположенными к насилию. Большая часть враждебности, которую они вызывали, неизбежно сконцентрировалась на их самом высокопоставленном представителе, то есть на самом императоре, которому к тому же пришлось столкнуться с непримиримой ненавистью двух сильных врагов в собственном дворце: императрицы-матери Верины и ее брата Василиска.

Василиск, несмотря на фиаско в Африке, желал получить императорскую корону, императрица же хотела, чтобы она досталась ее новому любовнику – магистру оффиций[18] Патрицию; при этом оба они намеревались избавиться от Зенона. При содействии военачальника-исавра Илла они привлекли на свою сторону большое число союзников. В ноябре 475 года, когда император председательствовал в Ипподроме, он получил срочное сообщение от тещи: армия, сенат и народ объединились против него, и он должен немедленно бежать. В ту же ночь он ускользнул, взяв с собой жену и мать, чтобы укрыться в своей родной Исаврии. Василиска провозгласили императором. Он пробыл на троне недолго, так как утратил расположение своей сестры, приказав убить ее любовника; подданных он настроил против себя чудовищными налогами, а его попытки навязать империи монофизитство и даже упразднить Константинопольскую патриархию навлекли на него враждебность со стороны церкви. Патриарх Акакий покрыл алтарь Святой Софии черным покрывалом, а Даниил, знаменитый городской столпник, впервые за пятнадцать лет сошел со своего столпа; все это напугало Василиска и заставило его отменить свой эдикт. После всех этих событий никто не удивился, когда Илл, проникшись отвращением к правителю, которого он помог возвести на трон, присоединился к Зенону в его горном убежище и стал планировать его восстановление на троне. Однако прямая ответственность за падение Василиска лежит на его племяннике Армате. Этот молодой щеголь и фат получил от дяди должность военного магистра, пребывая на которой он пристрастился расхаживать по Ипподрому, нарядившись Ахиллом. Его отправили во главе армии против Зенона и Илла, и те легко убедили его выступить в их защиту, пообещав титул префекта претория. Таким образом, в июле 477 года Зенон беспрепятственно вернулся в столицу. Василиск сдался при условии, что не прольется его кровь; его сослали вместе с семьей в малообитаемую Каппадокию, где следующей зимой их погубил холод и голод.

В отсутствие Зенона произошли события, которые потребовали его внимания; в их числе было окончательное падение Западной Римской империи. Приведшая к этому падению последовательность событий была слишком длинной и запутанной, чтобы пересказывать ее здесь. Достаточно сказать, что в 476 году военачальник варваров Одоакр сверг совсем юного императора Ромула Августула, обеспечил ему щедрое содержание и отправил жить в мирной безвестности в Кампанье. Затем, узнав о восстановлении Зенона на троне, Одоакр отправил в Константинополь послов, чтобы сообщить императору о новом руководстве на Западе и передать ему западные символы императорской власти в знак того, что он, Одоакр, не претендует на верховную власть. Все, чего он просил, – это титул патриция, предлагая заняться на этом посту управлением Италией от имени императора.

Действительно ли отречение Ромула Августула 4 сентября 476 года ознаменовало конец Западной Римской империи? Ведь империя была единой и неделимой, независимо от того, правил ли ей в определенное время один август, или два, или даже три или четыре – все это было лишь вопросом административного удобства. И разве не всегда Одоакр старался подчеркнуть непрерывную верховную власть императора над Италией? Отличался ли он хоть в чем-нибудь от любого другого военачальника варваров, находившегося у власти, – Арбогаста, Стилихона и прочих? Да, отличался, поскольку он отказался принять западного императора. В прошлом императоры, пусть и марионетки в чужих руках, носили титул августа, представляя собой таким образом символ и постоянное напоминание об императорской власти. Без них об этой власти вскоре забыли. Одоакр попросил для себя титул патриция, но сам предпочитал использовать титул Rex (король). Меньше чем через шестьдесят лет Италия была до такой степени утрачена для империи, что Юстиниану потребовалось организовать ее полномасштабное завоевание. Прошло более трехсот лет, прежде чем на Западе появился новый император, а когда это произошло, его столица находилась не в Италии, а в Германии, и он был не соратником, а соперником, не римлянином, а франком. Решение Одоакра создало политический вакуум в старой столице. Люди стали инстинктивно искать новую фигуру отца, а потому призвали епископа Рима, который уже был примасом христианского мира, дав ему мирскую власть вдобавок к духовной и окружив его пышностью и полумистическими церемониями, которые прежде предназначались императорам. Началась эпоха средневекового папства.

В Константинополе изгнание Василиска мало способствовало восстановлению гармонии внутри государства. Высокомерие и самовлюбленность Армата достигли таких масштабов, что стали возникать опасения по поводу его душевного здоровья: каковы были шансы на то, что он останется верным императору? После долгой и мучительной борьбы с собственной совестью Зенон наконец решил, что Армата следует устранить. Среди многочисленных врагов Армата нашелся убийца, готовый пойти на это поручение, которое вскоре и было исполнено.

В 483 году вспыхнуло масштабное восстание, центральной фигурой которого стал Илл. Следует признать, что на эти действия его толкнули серьезные провокации. Сначала был обнаружен устроивший на него засаду раб императора с обнаженным мечом в руке. Затем в 478 году охрана дворца поймала еще одного предполагаемого убийцу, который признался, что действовал по поручению префекта Эпиникуса и императрицы Верины. Поняв, что его жизнь находится в серьезной опасности, Илл на некоторое время удалился на родину, в Исаврию. В сентябре 479 года городские стены сильно расшатались в результате землетрясения, и Зенон, опасаясь, что готы воспользуются этим для нападения, призвал Илла в столицу, однако военачальник отказывался входить в город до тех пор, пока Верину не передадут в его руки. Зенон не питал любви к своей теще, и потому охотно выполнил это требование, и вдовствующую императрицу заточили в крепости в Исаврии. После этого Илла назначили магистром оффиций, что считалось большой честью; однако как-то раз в 482 году при входе в Ипподром на него внезапно напал один из охранников императора. Оруженосцу удалось отбить удар, однако лезвие меча отрезало Иллу правое ухо. На этот раз зачинщицей оказалась сама императрица Ариадна, желавшая отомстить Иллу за то, как он обошелся с ее матерью.

Магистр оффиций поступил благоразумно и вновь удалился в Анатолию; однако почти сразу вслед за этим разразился мятеж в Сирии, где некто Леонтий пытался восстановить прежнюю языческую религию, и Иллу приказали взять под свое командование восточные войска и восстановить порядок. Вероятно, испытывая благодарность за возможность вновь хорошо зарекомендовать себя в глазах своего правителя, он немедленно поспешил в Сирию, но лишь по прибытии туда обнаружил, что местный военачальник – некомпетентный и распутный брат императора Лонгин, которого крайне оскорбила эта узурпация его полномочий. Он устроил громкий скандал, и Илл приказал арестовать его и посадить в тюрьму.

Поступить так со столь могущественным соперником было своевольством, но реакция императора оказалась еще более неразумной: он приказал немедленно выпустить своего брата, объявил Илла врагом общества и конфисковал его собственность, таким образом вынудив его перейти в противоположный лагерь. Илл объединился с мятежником, и вместе они освободили императрицу Верину, которая торжествующе короновала Леонтия в Тарсе и отправилась вместе с ним в Антиохию, где 27 июня 484 года он устроил свой императорский двор.

Похоже, тогда Илл и Леонтий были вполне довольны сложившейся ситуацией, что дало Зенону достаточно времени для поиска новых союзников. В их числе оказался молодой варвар по имени Теодорих, король вестготов, который согласился повести армию своих подданных против мятежников и вскоре вытеснил их в глубь Исаврии. Там Верина умерла, никем не оплакиваемая, а Леонтию и Иллу пришлось сдаться в 488 году. Их обезглавили, а головы отправили в Константинополь. Восстание закончилось.

Эта военная операция оказалась успешной во многом благодаря Теодориху. Он родился в 454 году и провел десять лет жизни в заложниках в Константинополе; возможно, в интеллектуальном смысле он получил от этого мало пользы (всю жизнь ставил на документах подпись, обводя ее по трафарету на золотой пластине), однако научился понимать византийцев и их обычаи, что сослужило ему хорошую службу в 471 году, когда он стал преемником своего отца на вестготском троне. Главной целью раннего периода его жизни было обеспечение своему народу постоянного места жительства. С этой целью он провел почти двадцать лет в сражениях – иногда против Зенона, иногда на его стороне; так что оба они, должно быть, обрадовались заключенному в 487 или в начале 488 года соглашению, по которому Теодорих обязался повести весь свой народ в Италию, свергнуть Одоакра и править этой территорией как остготским королевством под верховной властью империи. В начале 488 года начался великий исход: мужчины, женщины и дети, лошади, вьючные животные, крупный рогатый скот и овцы медленно продвигались через равнины Центральной Европы в поисках более плодородных и безопасных пастбищ. Как и ожидалось, Одоакр оказал сопротивление, однако в феврале 493 года было заключено перемирие, по которому Теодорих согласился на весьма щедрые условия: он и Одоакр должны править Италией совместно, деля между собой дворец в Равенне.

Тем не менее Теодорих не собирался держать данное слово. 15 марта, всего через десять дней после его официального входа в Равенну, он пригласил на пир в своей части дворца Одоакра, его брата, сына и главных военачальников. Когда Одоакр занял отведенное ему почетное место, Теодорих подошел к нему и одним мощным ударом меча разрубил его от шеи до бедра. Результат поразил даже его самого: говорят, он рассмеялся и сказал, что «у бедняги наверняка нет костей в теле». Спутников Одоакра быстро убила охрана, его брат попытался сбежать, но его настигла стрела. Жену Одоакра бросили в тюрьму, где она умерла от голода, его сына казнили. Остгот Теодорих снял принятый у его народа наряд из меха и шкур, облачился в пурпур и принялся править Италией. Однако он не забыл о своем более раннем соглашении с византийцами и оставался вассалом, который, как и все его подданные, хранил верность императору. Хотя на монетах стояла его монограмма, единственным портретом на них было изображение Зенона. Сам Теодорих не возражал против такого положения дел. Римские граждане Италии, намного превосходившие готов численностью, были гораздо счастливее при императорском вице-короле, чем при иноземном угнетателе. Теодорих позволил им жить как прежде, не тронув их имущества и поместий.

Правление Теодориха началось с вероломства и кровопролития; его завершение было омрачено тюремным заключением и казнью философа Боэция[19] в 524 году, о чем Теодорих позже горько сожалел. Не считая этих событий, 33 года его правления стали временем процветания и мира. Необычный мавзолей, который построил Теодорих и который по сей день стоит в Равенне, с его отчасти классической, отчасти варварской мощью, служит прекрасным и символичным напоминанием об этом колоссе, ставшем представителем двух культур. Когда Теодорих умер 30 августа 526 года, Италия лишилась величайшего из своих правителей раннего Средневековья, равного которому не нашлось до появления Карла Великого.

5

Возвышение Юстиниана

(493–540)

9 апреля 491 года в Константинополе умер император Зенон, наконец освободив империю (по крайней мере ту ее часть, которая еще оставалась под контролем столицы) от готов. Ему так и не удалось решить лишь одну серьезную проблему – религиозную: продолжала распространяться монофизитская ересь. В 482 году Зенон и патриарх Акакий вместе попытались сгладить разногласия, утверждая, что Христос был одновременно богом и человеком, и полностью избегая употребления слова «природа»; однако это лишь усилило враждебность с обеих сторон. Больше других это разъярило папу Феликса III, особенно когда патриархом александрийским назначили Петра Гугнивого – священника, чьи речи, когда их вообще можно было разобрать, носили крайне монофизитский характер. На синоде в 484 году папа Феликс фактически отлучил от церкви патриарха Константинопольского – приговор, произнести который никто не отважился, и потому его написали на пергаменте и прикололи со спины к ризе Акакия во время службы в храме Святой Софии. Патриарх, обнаружив приговор позже, немедленно отлучил от церкви папу Феликса, подтвердив таким образом раскол между церквами, который длился следующие тридцать пять лет.

К концу десятилетия физическое и умственное здоровье императора заметно ухудшилось. Его единственный сын умер, истощенный сексуальными утехами и венерической болезнью. Ожидалось, что на троне императора сменит его испорченный брат Лонгин, который к 490 году фактически управлял государством. Однако Лонгина обошли вниманием, и выбор пал на некоего Флавия Анастасия – во многом благодаря Ариадне, которая вскоре вышла за него замуж. Ему было слегка за шестьдесят, и он имел репутацию прямого и честного человека. «Правь, Анастасий, – кричал народ, когда он впервые предстал перед людьми в пурпурной императорской мантии. – Правь так, как живешь!» Анастасий так и поступил, и если подданным жизнь при его правлении показалась более скучной, чем они ожидали, то винить в этом им оставалось лишь самих себя. Его главным недостатком была скупость – дефект, который, в сочетании с большой склонностью к аскетизму, превратил Константинополь в город, где жизнь была уныла как никогда. Состязания с участием диких зверей запретили; жителям больше не позволялось устраивать ночные празднества; объяснялось это тем, что такие праздники приводят к необузданному распутству, что и в самом деле частенько случалось. Кампания Анастасия против ненужных общественных расходов обогатила имперскую казну на 320 000 фунтов золота.

Религиозная политика Анастасия была менее успешной. Искренне верующий христианин, он регулярно проводил богословские семинары в храме Святой Софии во время правления своего предшественника; однако позже он стал постепенно склоняться на сторону монофизитства и дошел до того, что патриарх Евфимий был вынужден отказать ему в коронации, пока он не подпишет официальное заявление о своей приверженности православию. Анастасий, искренне веривший, что он – непоколебимый сторонник халкидонского лагеря, подписал этот документ без всяких колебаний; однако нашлись люди, которые с готовностью обвинили его в том, что он положил свои принципы на алтарь политической целесообразности. Во главе этих людей стоял Лонгин, который так и не простил Анастасия за то, что тот занял трон, который Лонгин считал своим. Вскоре он собрал вокруг себя отвратительную толпу смутьянов, главным образом исавров; последовавшие беспорядки и уличные драки привели к пожарам, в которых сгорели несколько прекраснейших зданий Константинополя. Император дал Лонгину отпор: в 492 году тот был арестован и сослан, однако раздоры вскоре перешли в гражданскую войну. Порядок удалось восстановить с большим трудом; после этого исавров, включая всю семью Зенона, изгнали из столицы. В Константинополе наконец настал покой, хотя война в Анатолии продолжалась еще три года.

Другой серьезной причиной беспорядков было разделение народа на две соперничающие группы – «синих» (венетов) и «зеленых» (прасинов). Их названия изначально происходили от цвета одежды, которую носили участники двух основных команд колесничих; однако теперь их лидеры назначались правительством, которое также наделило их важными обязанностями, такими как охрана и забота о сохранности защитных стен. Таким образом, группы венетов и прасинов существовали во всех крупных городах империи как две полуполитические партии, которые при необходимости объединялись для создания местного народного ополчения. В тот период венеты были партией крупных землевладельцев и старой греко-римской аристократии, в то время как прасины представляли торговлю, промышленность и государственную службу. Многие члены этой группы были родом из восточных провинций, где ересь распространилась шире; поэтому венетов постепенно стали ассоциировать с религиозной ортодоксальностью, а прасинов с монофизитством. Сам Анастасий поначалу пытался сохранить беспристрастность, однако вскоре его инстинктивная склонность к монофизитству привлекла его на сторону прасинов.

Враждебность двух демов (так назывались эти группировки) по отношению друг к другу постоянно росла на протяжении правления Анастасия. Самыми серьезными оказались беспорядки 511 года, которые едва не закончились свержением императора с трона. Ему было уже за восемьдесят, а его монофизитские симпатии известны всем. Патриарх Евфимий, обвиненный в поддержке исавров, был изгнан, а его преемнику Македонию, обладавшему мягчайшим характером, начинало казаться, что иметь дело с императором просто невозможно. Ситуация обострилась, когда Македония обвинили в подстрекательстве к мятежу в Святой Софии, что на самом деле было результатом намеренной провокации со стороны монофизитов. Жителей Константинополя эта явно несправедливая атака на их патриарха привела в такое негодование, что они угрожающей толпой двинулись на дворец. К счастью, Македоний поспешил к императору, и толпа разошлась по домам, однако ситуация сложилась крайне опасная. Она могла бы стать полезным уроком, но император был слишком стар, чтобы меняться. Македония, как и его предшественника, тихо сослали, и в ноябре 512 года начались еще более серьезные беспорядки, продолжавшиеся целых три дня. Затем Анастасий наконец перешел к действиям. Появившись на площади перед 20 000 своих разъяренных подданных, он медленно снял императорскую диадему и сказал, что готов сложить с себя бремя управления империей; все, о чем он просит, – назвать его преемника. Или же, если они пожелают, он останется у власти и больше никогда не даст повода для недовольства. Император по-прежнему был высок и красив, его седая голова и твердый убедительный голос произвели на людей впечатление. Постепенно шум затих, и положение дел вновь удалось спасти. За время долгого правления Анастасия возникало множество других угроз мирной жизни, однако ни одна из них не имела долгосрочных последствий. Мне показалось важным столь подробно описать религиозные мятежи, чтобы подчеркнуть ту сторону повседневной жизни Византии, которую в наши дни так трудно понять: вовлеченность всех классов общества в то, что сегодня кажется невыносимо трудным для понимания, – богословские тонкости.

Как гласит легенда, ближе к концу правления старого суеверного Анастасия стал сильно волновать вопрос, кто из трех его племянников сменит его на троне. Он пригласил всех троих на обед и велел приготовить три ложа, на которых они будут отдыхать после еды. Под подушку на одном из лож он положил кусочек пергамента с надписью REGNUM[20], решив, что тот из племянников, кто займет именно это ложе, взойдет после него на трон. Увы, двое молодых людей, чья взаимная привязанность, кажется, несколько выходила за рамки семейных чувств, предпочли разделить общее ложе, и помеченная кушетка осталась несмятой. После жарких молитв о знаке с небес императору открылось, что его преемником станет тот, кто первым войдет в его опочивальню на следующее утро. Этим человеком оказался начальник экскувиторов[21] Юстин. Анастасий склонил голову. Он знал, что такова воля Божья.

Юстину было около 65 лет; он был фракийским крестьянином, необразованным и неграмотным. Его жена Луппикина имела еще более скромное происхождение – она была рабыней и наложницей мужчины, у которого Юстин ее выкупил. Так что, несмотря на свои несомненные военные таланты, новый правитель вряд ли мог считаться человеком имперского масштаба. Однако он, похоже, обладал изрядной долей самоуверенности и честолюбия, а также крестьянской хитростью. Кроме того, в вопросах веры он был бескомпромиссным ортодоксом, который решительно выступал против партии Анастасия с ее монофизитским уклоном и открыто защищал венетов, а не ставших к тому времени крайне непопулярными прасинов. В армии Юстина любили и уважали, и он наверняка твердой рукой пресек бы новые попытки мятежа. Однако самым большим его преимуществом был племянник Юстиниан. Вполне вероятно, что именно он стоял за возвышением дяди; именно он осуществил примирение с папской властью после 35-летнего раскола; и именно он отпраздновал свое вступление в должность консула в 521 году, устроив самые роскошные игры и публичные зрелища в Ипподроме, которые когда-либо видел Константинополь. На украшение города, театральное оборудование и подарки народу был потрачен эквивалент 3700 фунтов золота, а гонки колесниц вызвали такое волнение, что финальное состязание пришлось отменить из опасения общественных беспорядков. Контраст с аскетичными и скаредными днями предыдущего царствования был разительным, а посыл четким: империя стоит на пороге новой великолепной эпохи, когда под властью гордого и ослепительного императора она вернет себе свои утраченные территории и восстановит прежнее величие.

Юстиниан тоже родился во Фракии, в 482 году. В Константинополь он почти наверняка прибыл по распоряжению Юстина, будучи еще ребенком: такое образование и знание культуры нельзя было получить за пределами столицы. Когда умер Анастасий, он был офицером в схоле – одном из дворцовых полков. К этому времени Юстин, похоже, официально усыновил его, и по такому случаю Юстиниан в знак благодарности взял себе имя, под которым вошел в историю. Надев пурпурную мантию, его дядя первым делом возвысил Юстиниана до ранга патриция и назначил его начальником дворцовой стражи; этот пост открыл ему доступ к самым узким кругам власти, и именно тогда началась его власть. Юстин немедленно выразил готовность во всем руководствоваться его советами и всю оставшуюся жизнь вполне довольствовался ролью его марионетки. Таким образом, Юстиниану принадлежит честь самого важного достижения за время правления его дяди – устранение разрыва с Римом, который случился, когда приговор об отлучении прикололи на ризу патриарха Акакия в 484 году. Этот разрыв, по мнению Юстиниана, оскорблял внутреннее единство, которое следовало сохранить любой ценой: так же, как существовал единый Бог, должны были существовать единая империя и единая церковь. 25 марта 519 года в Константинополь прибыло папское посольство, которое Юстиниан лично встретил у десятого мильного камня. Через два дня в храме Святой Софии патриарх Иоанн объявил церковь Старого и Нового Рима единой и неделимой и торжественно прочел предание анафеме целого ряда еретиков, включая своего предшественника Акакия. В конце церемонии имена Зенона и Анастасия были официально исключены из диптихов[22]. Период раскола завершился. Цена, которую за это заплатила Византия, была почти равна безусловной капитуляции, но для Юстиниана это была невысокая плата за объединенную церковь.

Всего через пару лет после этого события в жизни Юстиниана произошла судьбоносная встреча с будущей императрицей. Феодора не была для него идеальной парой. Ее отец был смотрителем медведей в Ипподроме, мать – акробаткой; такое происхождение было более чем достаточным основанием не пускать ее в приличное общество. Это было еще не все; еще будучи ребенком, Феодора вместе со своей старшей сестрой выступала на сцене в фарсах и бурлесках. Довольно быстро она поднялась до положения самой знаменитой константинопольской куртизанки. Пожалуй, самым откровенным за всю историю поношением императрицы стали слова ее современника Прокопия, который писал:

Когда Феодора была еще слишком мала, чтобы спать с мужчиной или вступать в половые связи как женщина, она поступала так, как вел бы себя проституированный мужчина, чтобы удовлетворять тех подонков общества, которые подолгу оставались в борделе, предаваясь подобной неестественной торговле телом… Однако как только она достигла зрелости, она стала шлюхой. Никогда прежде ни одна женщина так не предавалась удовольствиям. Часто она посещала пир с десятком или даже больше молодых мужчин; все они обожали блуд и были в расцвете сил. Когда она доводила их всех до изнеможения, она шла к их слугам, которых порой было по 30 человек, и совокуплялась с каждым из них по очереди; и даже тогда она не могла удовлетворить свою похоть. И хотя она использовала все три отверстия своего тела, она имела обыкновение жаловаться, что природа не наградила ее большими отверстиями в сосках, чтобы она могла и там придумать какую-нибудь форму сношения. В театре она тоже часто на виду у всех ложилась на спину, раскинув руки и ноги, а определенные рабы, назначенные специально для этого, сыпали зерна ячменя на ее интимные места, после чего специально обученные гуси клювами подбирали ячмень по зернышку и проглатывали.

Феодора вскоре начала искать лучшей жизни и стала любовницей не слишком прославленного государственного деятеля, с которым она отправилась в Северную Африку. После громкого скандала он ее выгнал, и она добиралась обратно домой единственным известным ей способом. Однако, пока она была в Александрии, она, похоже, встречалась с ведущими священниками и даже получила некий религиозный опыт. В Константинополь она совершенно точно вернулась другой женщиной. Одна ее черта, впрочем, оставалась неизменной – привязанность к партии венетов. Юстиниан тоже оказывал предпочтение венетам, и, возможно, именно через них он познакомился с Феодорой, которой к тому времени было около 35 лет. Она сразу его пленила, и он решил сделать ее своей женой. К этому неизбежно возникли препятствия, не последним из которых было неумолимое сопротивление императрицы. Луппикина по сути своей осталась той же крестьянкой, какой была всегда, и, встретив наконец женщину с еще более низким происхождением, она собиралась унижать ее всеми возможными способами. При жизни Луппикины свадьба была невозможна, но в 524 году она умерла, а в 525 году пара сочеталась браком в храме Святой Софии. Всего через два года, 4 апреля 527 года, их короновали как правящих совместно императора и императрицу, а когда 1 августа скончался старый Юстин, они оказались единственными верховными правителями Византийской империи. Слово «они» имеет большое значение: Феодора была не просто императрицей – супругой императора. По настоянию Юстиниана она правила бок о бок с ним, принимала решения и помогала ему советом в самых важных государственных делах.

История не сохранила свидетельств, что думали о браке Юстиниана жители Константинополя. Вероятно, многие считали его женитьбу позором для империи, однако многим Юстиниан всегда казался далеким от своих будущих подданных. Теперь, по крайней мере, стало понятно, что он такой же человек, как и все прочие. Быть человеком, впрочем, не обязательно означает пользоваться популярностью. Юстиниана никогда не любили. За все его сумасбродства приходилось платить: за войну с Персией, за «вечный мир» 532 года, которым она окончилась, что означало выплату ежегодной дани (хотя ее никогда не называли именно такими словами) по 11 000 фунтов золотом. Платить пришлось и за монументальное строительство, которое Юстиниан начал с посвященной Богородице большой церкви во Влахернах, где Феодосиевы стены спускаются к Золотому Рогу, и которое он продолжал одновременно с перестройкой как минимум семи других церквей. Одно только это было бы впечатляющим достижением, но оказалось лишь началом. В первые дни после восшествия на престол Юстиниан построил в память о святых Сергии и Вакхе церковь, которая по своей оригинальности и роскоши и сегодня считается второй в Константинополе после храма Святой Софии.

Средства, необходимые для этих и многих других целей, изыскивались при помощи повсеместной рационализации налоговых сборов. Такие меры никогда не вызывают радости; народное недовольство еще больше усилилось из-за Иоанна Каппадокийского, которого император назначил для применения этих мер. На посту префекта претория Иоанн ввел строжайшую экономию в обеспечении армии, затеял решительную кампанию против коррупции, ввел новые налоги, которые касались не только бедняков, но и богатых и власть имущих, и сильно урезал полномочия чиновников высокого ранга в провинциях. Что касается его моральной распущенности, она вызывала всеобщее презрение. Тех, кто, по его мнению, владел скрытыми богатствами, он подвергал тюремному заключению, порке и даже пыткам; по словам его современника Иоанна Лида, «не было ни одной жены, девственницы или юноши, которых он не попытался бы растлить». Словом, нет ничего удивительного в том, что к началу 532 года Иоанн стал самым ненавидимым человеком в империи. Однако был еще один чиновник, которого ненавидели почти так же сильно, – судья Трибониан, которого в 529 году назначили квестором (самым высокопоставленным юристом в государстве). Иоанн хотя бы был христианином и неподкупным человеком; Трибониан же был бесстыжим язычником и вдобавок продажным. Прокопий отмечает, что «он всегда был готов вынести неправосудный приговор ради выгоды и каждый день отменял одни законы и предлагал принять другие – в соответствии с требованиями тех, кто покупал его услуги». В то же время всех, кто с ним встречался, поражала его образованность; а Юстиниан нашел в Трибониане единственного человека, способного воплотить его давнюю мечту – провести полную рекодификацию римских законов, убрать из них все повторы и противоречия, обеспечить их совместимость с христианским учением, заменить путаницу и хаос ясностью и краткостью. Назначенная императором специальная комиссия под руководством Трибониана принялась за работу. 8 апреля 529 года, меньше чем через четырнадцать месяцев после начала работы, новый кодекс был готов, а еще через неделю он вступил в законную силу, став высшим авторитетом для всех судов империи. В 530 году еще одна комиссия под руководством Трибониана начала собирать письменные работы всех законоведов Древнего Рима. Этот сборник, известный как Дигесты или Пандекты, стал первой попыткой соединить эти работы в рамках методической системы. И наконец, в 533 году появились Институции – справочник, составленный из двух главных книг, который был создан для использования в императорских юридических школах.

В сравнении с огромным вкладом Трибониана в юриспруденцию Византии дефекты его профессиональной деятельности кажутся довольно незначительными; однако и он, и Иоанн Каппадокийский, несомненно, в большой степени ответственны за растущее недовольство, сопровождавшее первые годы правления Юстиниана. 13 января 532 года, когда император занял свое место в Ипподроме и подал знак к началу игр, его появление встретили возмущенным гулом. Внезапно он понял, что венеты и прасины впервые объединились и что этот гул они адресовали не друг другу, а ему. Nika! Nika! («Побеждай! Побеждай!») – кричали они, используя слово, которым обычно подбадривали колесничих. Однако раньше каждая сторона старалась перекричать противоположную; теперь же они кричали в один голос, и слышать его было неприятно.

Вскоре про игры забыли; толпа повалила из цирка, одержимая желанием крушить все вокруг. Первой ее целью стал дворец городского префекта, из которого они выпустили всех заключенных, а потом подожгли здание. Оттуда они направились в преторианскую префектуру, потом в здание сената и даже в две главные церкви – Святой Ирины и Святой Софии, оставляя за собой огненный след. К концу дня все эти здания и бесчисленное множество других построек лежали в руинах. Пять дней и пять ночей город застилал плотный дым. На второй день толпа вернулась в Ипподром и потребовала немедленной отставки Иоанна Каппадокийского, Трибониана и городского префекта Евдемона; это требование Юстиниан, уже всерьез встревоженный, сразу удовлетворил. К этому же времени мятежники нашли нового фаворита. Гипатий, пожилой племянник прежнего императора, изо всех сил старался скрыться, когда толпа начала выкликать его имя, однако его разыскали и понесли на плечах к Ипподрому, где его короновали, взяв у одного из зрителей золотое ожерелье, и усадили на трон. Тем временем во дворце отчаявшийся Юстиниан совещался со своими советниками. Он уже приказал начать приготовления к побегу из столицы вместе с двором, если возникнет такая необходимость, и теперь утверждал, что медлить больше нельзя. Внезапно вмешалась Феодора, сказав, что возможность побега нельзя рассматривать даже на секунду. Она продолжила:

Любой, кто рождается на белый свет, должен рано или поздно умереть; и как может император позволить себе стать беглецом? Никогда я по своей воле не сниму своих императорских одежд, и лучше я не доживу до того дня, когда ко мне больше не будут обращаться как к императрице. Если ты, мой господин, хочешь спасти свою шкуру, тебе это будет нетрудно. Что касается меня, то я поддержу древнее изречение: пурпурная мантия – лучший саван.

После таких слов не могло быть и речи об отъезде. Кризис решили преодолеть силой оружия. К счастью, два лучших военачальника империи находились во дворце. Первому, романизированному фракийцу Велизарию, было чуть больше двадцати лет; второй, Мунд, был уроженцем Иллирии, и при нем как раз находились значительные силы, состоявшие из скандинавских наемников. Оба военачальника тайно выбрались из дворца, собрали своих солдат и разными маршрутами двинулись к Ипподрому. Затем они внезапно появились в толпе, застав мятежников врасплох. Пощады не было никому: убивали без разбору и венетов, и прасинов. Тем временем начальник императорской стражи, обманчиво хрупкий на вид евнух-армянин Нарсес, расставил своих людей у всех выходов из Ипподрома, дав им приказ убивать всех, кто попытается бежать. Через несколько минут гневные крики в огромном амфитеатре сменились воплями и стонами раненых и умирающих; вскоре и они стихли. Наемники ходили между тел 30 000 убитых, снимая с них ценные вещи; в это время к императору привели дрожащего Гипатия. Юстиниан был склонен проявить милосердие, однако Феодора его остановила. Этого человека, подчеркнула она, короновал народ; он в любое время может оказаться центральной фигурой нового мятежа. Муж, как всегда, подчинился ее воле. На следующий день Гипатия и его брата без промедления казнили, после чего их тела бросили в море.

Восстание «Ника», как его стали называть, послужило Юстиниану уроком. Через несколько недель он восстановил Трибониана и Иоанна Каппадокийского в их прежних должностях, но с тех пор действовал более осторожно, и налоги больше не выходили за рамки разумного. Его подданные тоже смирились: похоже, теперь императоров уже нельзя было назначать и свергать так легко, как им казалось. Юстиниан продемонстрировал, что с ним нельзя шутить. Тем временем и для императора, и для народа появилась новая забота: столица лежала в руинах, и ее требовалось отстраивать заново, по возможности сделав еще более роскошной и впечатляющей, чем прежде. Первым делом следовало заняться храмом Святой Софии. Юстиниан решил, что собор как можно скорее должен стать его личным творением. 23 февраля 532 года начались работы по возведению третьей, и окончательной, версии церкви Премудрости Божией.

Здание, построенное Юстинианом, должно было стать совершенно непохожим на предыдущие два. Церковь планировалось сделать гораздо больших размеров, чтобы создать самое масштабное религиозное сооружение всего христианского мира. Оно должно было получиться скорее квадратным, а не прямоугольным, а как высшая точка задумывалась не апсида с алтарем в восточной части, а высокий центральный купол. Эта концепция была революционной, так что кажется вполне вероятным, что император планировал перестройку собора вместе с двумя выбранными архитекторами – Анфимием из Тралла и Исидором Милетским – задолго до того, как восстание «Ника» сделало это необходимым; при всех своих талантах они вряд ли успели бы подготовить рабочие чертежи за шесть недель.

Похоже, Юстиниан с самого начала предоставил архитекторам полную свободу действий, поставив лишь два условия: здание должно быть непревзойденно величественным, а возвести его следует в кратчайшие сроки. По словам одного из ответственных за строительство людей, он отправил по 5000 человек на северную и южную стороны стройки, чтобы эти две команды соревновались друг с другом. Наместникам всех провинций приказали немедленно отправить в столицу все сохранившиеся остатки классических сооружений, которые можно было бы встроить в новое здание. В ответ из Рима прислали восемь порфировых колонн, прежде служивших частью храма Солнца, а из Эфеса прибыли восемь колонн из зеленого мрамора. Не сохранилось упоминаний о настенных росписях, но, несомненно, практически вся внутренняя поверхность стен над мраморной облицовкой была покрыта мозаикой – либо полностью золотой, либо с декоративными рисунками с добавлением красных, синих и зеленых мозаичных элементов. Большая часть этой работы сохранилась по сей день.

Однако великолепие собора не ограничивалось украшением поверхностей; в архитектурном смысле он должен был казаться первым посетителям почти чудом. Для большинства из них самой необычной его чертой был огромный купол шириной около 30 и высотой почти 50 метров – он был шире и выше всех предыдущих; по его окружности были проделаны 40 окон, так что он словно «свисал с неба на золотой цепи». Обстановка поражала воображение: 12-метровый иконостас из чистого серебра, огромный круглый амвон для священника, сверкающий многоцветным мрамором и мозаикой, бесчисленные золотые светильники. Реликвии тоже не имели себе равных: главной из них был, конечно, Крест Господень, привезенный императрицей Еленой из Иерусалима вместе с другими реликвиями Страстей Христовых. Были там и пеленки младенца-Христа, и стол, за которым он сидел с апостолами во время Тайной вечери. Неудивительно, что Юстиниан, впервые войдя в законченное здание 27 декабря 537 года (всего через 5 лет 10 месяцев и 4 дня после закладки первого камня), долго стоял в молчании, а потом прошептал: «Соломон, я превзошел тебя».

В период внутреннего спокойствия, который последовал за восстанием «Ника» и заключенным через восемь месяцев миром с Персией, Юстиниан задумался о восстановлении Западной Римской империи. Прежде это было невозможно: империя находилась в трудном положении, защищаясь от вечно тревоживших ее границы германских и славянских племен, а проникновение варваров в армию делало ее не вполне надежной. Однако теперь эти проблемы были в основном решены; к тому же, как оказалось, в Велизарии Юстиниан нашел того единственного человека, которому он мог смело доверить эту священную задачу. Военные таланты и физическое мужество Велизария были несомненны, и он был прирожденным лидером. Его связывало лишь одно обязательство: он был женат. Его жена Антония тоже выросла в цирке и в театре, так что ее прошлое, пусть и не такое шокирующее, как у Феодоры, тоже было далеко не безупречным. Она была по крайней мере на двенадцать лет старше мужа и имела нескольких детей, как законных, так и внебрачных. В отличие от императрицы она не пыталась изменить себя после брака, и в последующие годы неоднократно причиняла мужу боль и ставила его в неловкое положение, однако Велизарий по-прежнему ее любил и брал с собой во все походы.

Первой территорией, выбранной для завоевания, стало королевство вандалов в Северной Африке. Король Гейзерих давно умер, и в 531 году его внука сверг с трона его дальний родственник по имени Гелимер, ответивший на официальный протест Юстиниана письмом, в котором он подчеркивал, что «нет ничего более прекрасного, чем монарх, который занимается своими делами». Император счел эти высказывания провокационными. Велизарий получил приказ выступать, и на Иванов день 533 года отправился в поход. Его войско состояло всего из 5000 всадников и 10 000 пеших воинов, из которых не меньше половины были наемными варварами, в первую очередь гуннами. Они погрузились на 500 кораблей, за которыми следовали 92 дромона[23].

Флот задержался на несколько дней, так как пятьсот человек должны были оправиться после серьезного отравления заплесневелыми галетами, которые поставил им Иоанн Каппадокийский, однако в конце концов корабли благополучно добрались до Северной Африки. Затем армия отправилась на север к Карфагену, а корабли следовали за ней по морю. 13 сентября, когда до столицы оставалось 10 миль (16 км), армия вандалов пошла в атаку. Гелимер запланировал атаку по трем направлениям: его брат Аммата должен был идти в авангарде, племянник Гибамунд бросился бы в центр вражеской армии, а сам он занялся бы тылом. К несчастью, его подвели средства связи. Аммата двинулся в бой слишком рано; византийцы были готовы и ждали его. В последовавшем бою Аммата погиб, и его солдаты вскоре утратили мужество. Некоторых изрубили мечами, остальные бежали. Атака с флангов тоже оказалась безуспешной. Гибамунд еще подтягивал войска, когда кавалерия Велизария перешла в нападение. Это были гунны – страшные, дикие, безжалостные. Вандалы лишь взглянули на приближающееся войско и бросились в бегство. Теперь все зависело от Гелимера. Он хорошо начал атаку, но внезапно наткнулся на труп своего брата, и боевой дух его покинул. Велизарий воспользовался этим шансом и набросился на войско вандалов. Битва закончилась. Поскольку дорога на север уже находилась под контролем византийцев, вандалы бросились на запад, в нумидийскую пустыню. Карфаген остался без защиты, и через два дня, в воскресенье 15 сентября, Велизарий, рядом с которым находилась и его жена Антония, официально вступил в город. Никто не проявлял развязности, презрения или высокомерия; за купленные товары платили быстро и полную цену. Велизарий направился прямиком во дворец, где сел на трон короля вандалов и принял выдающихся горожан, а затем устроил пышный пир для своих военачальников.

Гелимер не сразу отказался от борьбы. Он и его оставшийся в живых брат Цазон перегруппировали силы и продолжили атаку, однако 15 декабря потерпели другое сокрушительное поражение, и король вновь бежал в Нумидию, а его армия в беспорядке отступила вслед за ним. На этот раз все было кончено. Велизарий дошел до Гиппона и завладел королевской казной. Затем, ведя за собой взятых в плен вандалов и груженные добычей повозки, он вернулся в Карфаген. Гелимер сдался только в марте 534 года.

В середине лета Велизария призвали обратно в Константинополь. Юстиниан любил древние обычаи, поэтому он устроил для своего победоносного военачальника торжество: население города приветствовало Велизария громкими криками, когда он вошел в Ипподром во главе войска, а за ним шли Гелимер, его семья и самый высокий и красивый из плененных вандалов. Процессию продолжала череда повозок с военными трофеями, среди которых была менора – священный семисвечник, который император Тит привез в 71 году из Иерусалима в Рим, откуда Гейзерих увез его в Карфаген в 455 году. (Позже, после протестов иудейского сообщества, Юстиниан вернул менору и другие храмовые сосуды в Иерусалим.) Высшая точка церемонии была достигнута, когда Велизарий и Гелимер пали ниц перед императорской ложей, где торжественно восседали Юстиниан и Феодора. Далее последовал приватный разговор с императором, во время которого последний король вандалов с благодарностью принял предложенные Юстинианом богатые владения в Галатии, где мог жить в покое и уединении.

Тогда мысли Юстиниана обратились к Италии. Римская империя, в составе которой нет Рима, – это нелепость; остготское и арианское королевство, в котором есть Рим, – это мерзость. Ныне, когда Теодорих умер, это могло представлять и политическую опасность. Было ясно, что это королевство следует уничтожить; но как? В отличие от Гейзериха и его наследников король остготов правил от имени императора как вице-король. Первые преследовали ортодоксальную церковь; он же, хоть и был арианином, старался добиться дружеского отношения и поддержки со стороны папы и выдающихся римлян. Он пользовался большой популярностью среди своих подданных, и Юстиниан хорошо понимал, что те вполне могут оскорбиться, если их жизнь станут больше регламентировать, а налоги серьезно возрастут, что неизбежно последует за включением Италии в состав империи.

Незадолго до смерти в 526 году Теодорих назвал своим преемником восьмилетнего внука Аталариха, сына своей единственной дочери Амаласунты, которая к тому времени осталась вдовой; она была такой же удивительной женщиной, как Феодора, и так же сильно любила власть. Однако Амаласунта была еще и интеллектуалкой: бегло говорила на латыни и по-гречески, а ее культурные познания были весьма широки, что можно признать редкостью для VI века и совсем уж уникальным для готов. Она настаивала на том, что юный Аталарих должен получить всестороннее классическое образование; это привело в ужас готскую знать, и Аталариха очень рано удалили от нее и ее влияния. Он почти сразу пал жертвой пьянства и разгульного образа жизни, из-за чего не дожил даже до семнадцати лет. Его мать вступила в тайную переписку с Юстинианом, и в конце концов был составлен план: Амаласунта через Адриатику доберется до Диррахия, где попросит убежища и обратится к императору с просьбой вернуть ей власть, которая по праву принадлежит ей. Юстиниан знал, что, имея в союзницах дочь Теодориха, он сможет рассчитывать на значительную поддержку со стороны самих готов; возможно, ему даже удастся вернуть Италию без кровопролития. Однако события развивались слишком стремительно. 2 октября 534 года в Равенне умер юный Аталарих, и трон перешел к его родственнику Теодахаду, который не интересовался властью и предпочитал вести жизнь благородного человека и ученого в одной из своих бесчисленных вилл. Амаласунта воспользовалась этой возможностью и предложила ему совместное правление: Теодахад будет наслаждаться всеми удовольствиями и привилегиями королевского положения, а она займется государственными делами. Теодахад согласился, и об этом новом распределении обязанностей объявили публично; однако вскоре он начал планировать свержение Амаласунты. В апреле 535 года ее схватили и заключили в тюрьму в замке-острове на озере Больсена, где вскоре задушили, когда она принимала ванну. Это убийство дало Юстиниану именно тот повод, в котором он нуждался; едва получив это известие, он отдал приказ Велизарию, только что триумфально вернувшемуся из Африки, плыть с войском 7500 человек на Сицилию. Поход начался довольно хорошо, и Сицилию Велизарий взял почти без боя; однако потом случилась серьезная задержка из-за мятежа в Африке, и на землю Италии его армия ступила лишь в конце весны 536 года. Он не встретил сопротивления до самого Неаполя, жители которого стойко защищали город в течение трех недель. Велизарий предупреждал их, что если они будут упорствовать, то после захвата города он не сможет удержать свою армию (которая, как он им напомнил, состояла в основном из полудиких варваров) от убийств, грабежа и мародерства. Когда Неаполь наконец пал, жители дорого заплатили за свой героизм: лишь много часов спустя Велизарий смог убедить своих воинов опустить мечи и копья и вернуться в лагерь.

Захват византийцами Неаполя нанес серьезный удар по боевому духу готов, которые обвинили в этом Теодахада, свергли его, вскоре после этого казнили, а его преемником назначили пожилого военачальника по имени Витигес. Однако многие из них, должно быть, пожалели о своем выборе, когда Витигес объявил, что не станет защищать Рим. Его жителям придется самим о себе позаботиться в меру своих сил, сам же он отступил в Равенну, чтобы собрать там войска. Велизарий не спешил. Он двинулся на север только в декабре, якобы в ответ на приглашение папы Сильверия занять Священный город. Предыдущие несколько месяцев вполне могли быть потрачены на организацию этого приглашения, которое значительно укрепило дипломатическое положение Велизария. Как бы то ни было, 9 декабря 536 года Велизарий вошел в Рим, который как раз покинул готский гарнизон.

Однако если Сильверий и его паства воображали, что, открыв императорской армии городские ворота, они избегнут тягот осады, то их ждало разочарование. Велизарий, со своей стороны, понимал, что готы скоро вернутся и что их ждет тяжелая битва. Он немедленно занялся ремонтом городских стен, реквизировал зерно в деревнях и приказал прислать еще припасов с Сицилии, так что зернохранилища были переполнены. Он знал, что предстоящая осада может оказаться долгой. Так и вышло. Витигес и его люди заняли позиции вокруг города в марте 537 года. Они продержались на них целый год, и это было крайне тяжелое время и для осаждающих, и для осажденных; в начале осады готы отрезали Рим от всех акведуков, нанеся тем самым рану, от которой город не смог оправиться еще тысячу лет. Подкрепления от Юстиниана прибыли в апреле; около 1600 славян и гуннов прорвали блокаду и смогли обеспечить периодические вылазки за стены города. Однако летом страдания обеих сторон усилились: римляне страдали от голода, готы – от чумы. Равновесие пошатнулось лишь в ноябре, когда с востока прибыло войско из 5000 конных и пеших воинов под командованием полководца Иоанна. Вскоре после этого готы попросили трехмесячного перемирия и передали Велизарию свои предложения по мирному договору, которые тот должен был отправить в Константинополь. В ожидании ответа он послал Иоанна с 5000 всадников в карательную экспедицию. Опустошая все на своем пути, Иоанн быстро продвинулся на север до Римини, где устроил передовой штаб.

Узнав, что захватчики заняли город, находящийся в тылу в 200 милях (321,8 км) от него и всего в 35 милях (56,3 км) от Равенны, Витигес снял осаду с Рима. Ранним мартовским утром 538 года его упавшие духом войска подожгли свои лагеря и двинулись на север. Однако даже теперь их унижения не закончились: византийцы обрушились на них с тыла, и еще несколько сотен воинов остались лежать на берегу реки или утонули в Тибре под тяжестью доспехов. Через несколько дней, оставив в Риме лишь небольшой гарнизон, Велизарий тоже отправился на север. Его беспокоило лишь одно: он знал, что положение Иоанна в Римини крайне уязвимо, поэтому отправил к нему двух надежных офицеров с приказом немедленно выступить и присоединиться к нему в Анконе. Однако Иоанн отказался подчиниться, и, едва оба офицера вернулись обратно, под стенами Римини появились готы. Через несколько дней началась осада, и для тех, кто находился в городе, ее перспективы выглядели довольно мрачно. В отличие от Рима, который был хорошо защищен и обеспечен провизией, Римини был маленьким городком посреди равнины, плохо защищенным и не подготовленным к осаде. Можно вообразить ярость Велизария, когда он получил эти известия. Он мог перенести потерю Иоанна, но пожертвовать 2000 всадников было не так легко. Любая спасательная операция оказалась бы крайне опасной. Должен ли он ради спасения одного-единственного кавалерийского полка ставить под угрозу всю свою армию?

Велизарий все еще размышлял, как поступить, когда из Константинополя прибыли свежие войска под командованием самого влиятельного человека при императорском дворе – армянина-евнуха Нарсеса, чьи действия сыграли решающую роль во время восстания «Ника». Однако он не был солдатом и большую часть из прожитых шестидесяти лет провел во дворце. Юстиниан поручил ему командование экспедиционными войсками лишь по одной причине: он начинал беспокоиться по поводу Велизария. Этот военачальник был слишком умен, слишком успешен и слишком молод (ему было 30 с небольшим). Он был не просто сделан из того же теста, из которого сделаны императоры, – он относился к тем людям, которые сами могут сделать себя императором. За ним следовало приглядывать, и кто справился бы с этим лучше, чем самое надежное доверенное лицо Юстиниана, человек, чей возраст и обстоятельства служили препятствием для возникновения любых личных амбиций?

Сразу по прибытии Нарсеса призвали на военный совет, на котором обсуждалась спасательная экспедиция в Римини. Сам он горячо выступал за этот поход, указывая на то, что захват столь серьезных сил византийцев готы сочтут крупной победой или даже поворотной точкой в войне. Его советы всех убедили, и Велизарий, который, видимо, хранил молчание, чтобы его доводы не были отвергнуты, разработал соответствующий план. Через пару недель он обратил в бегство армию осаждающих и вошел в город как раз вовремя, чтобы успеть спасти его защитников от голода. Однако его естественная неприязнь к новому сопернику усилилась, когда Иоанн приписал свое спасение исключительно Нарсесу. Семена раздора были посеяны.

Велизарий был превосходным стратегом и великолепным командующим; ему недоставало лишь одного – умения внушить подчиненным лояльность. После освобождения Римини довольно большая часть армии дала понять, что в случае раскола они последуют не за Велизарием, а за Нарсесом. Раскол произошел совершенно неожиданно, и причиной его была растущая враждебность двух военачальников по отношению друг к другу, а местом действия стал Милан.

Предыдущей весной, во время трехмесячного перемирия в Риме, архиепископ Милана Даций обратился к Велизарию с просьбой прислать войска для освобождения своей епархии от готской и арианской оккупации, и Велизарий отправил туда тысячу человек. Не только Милан, но и несколько других крупных городов открыли им свои ворота. Однако каждому из них требовался небольшой гарнизон императорских военных, так что силы, предназначенные для Милана – а этот город был значительно больше Рима, – уменьшились примерно до 300 человек. Витигес немедленно отправил войско, чтобы вернуть город. К этому войску почти сразу присоединились около 1000 бургундцев. Таким образом, к лету 538 года Милан осаждали огромные силы, а солдат-защитников в нем было так мало, что на крепостные валы были призваны все годные к военной службе мужчины. Велизарий без колебаний послал на освобождение города двух лучших военачальников, дав им столько людей, сколько мог позволить. Однако эти два командующих, поняв, что противник безнадежно превосходит их числом, отказались переходить реку По без поддержки военачальника Иоанна и военного магистра Иллирии Юстина; в свою очередь, Иоанн и Юстин заявили, что они подчиняются только приказаниям Нарсеса. Впрочем, было уже слишком поздно. Гарнизон, перешедший на питание собаками и мышами, с благодарностью принял условия, предложенные им командующим готов: он дал им слово, что они могут покинуть город невредимыми. Так они и поступили, однако это предложение не распространялось на жителей Милана, которые в глазах готов предали свой город. Всех мужчин зарубили мечами, а женщин отдали в рабство бургундцам в благодарность за военный союз; в самом же городе разрушили до основания все дома.

Милан пал в начале 539 года. Это была катастрофа, имевшая, пожалуй, только одно полезное последствие: Юстиниан отозвал Нарсеса в Константинополь. Велизарий, который больше не беспокоился из-за раздоров в рядах своих войск, смог сосредоточиться на нескольких последних очагах сопротивления, и к концу года вся Италия к югу от Равенны оказалась в руках византийцев. У Витигеса оставалась лишь одна надежда: зная, что персидский шах Хосров I грозит нашествием, он отправил к нему двух тайных агентов с письмом. В этом письме он давал понять, что в случае, если шах нападет немедленно, он вынудит византийцев сражаться на двух фронтах одновременно, что безмерно увеличит его шансы на успех. Эти два агента так и не вернулись на Запад; однако их сирийского переводчика взяли в плен, привезли в Константинополь, допросили и выяснили все обстоятельства. Юстиниан всерьез забеспокоился. Если Хосров I действительно склоняется к войне, то императорская армия должна быть к ней готова. Не оставалось ничего другого, кроме как договариваться с готами, чтобы самые блестящие военачальники были свободны для службы на Востоке.

К тому времени, как императорские распоряжения доставили в Италию, Велизарий уже окружил Равенну; с земли ее осаждала армия, с моря блокировал флот. Требовалось лишь проявить терпение, и город окажется в его руках. К концу 539 года прибыли посланцы из Константинополя, уполномоченные подписать договор с готами, по условиям которого в обмен на капитуляцию им позволят сохранить половину королевской казны и всю Италию к северу от реки По. Велизарий был потрясен, однако он не мог помешать заключению этого соглашения и уже был готов принять неизбежное, когда готы внезапно сыграли ему на руку. Опасаясь какого-нибудь дипломатического подвоха, они заявили, что признают договор законным, только если на нем рядом с подписями посланников будет стоять его. Велизарий ухватился за этот шанс и категорически отказался подписывать договор без личного указания самого императора. Затем однажды ночью доставили послание от готского двора: Витигес откажется от трона, если Велизарий объявит себя императором. Многие из военачальников императорской армии воспользовались бы такой возможностью, но Велизарий не поступился верностью. Одновременно это был идеальный способ закончить войну. Все, что он должен сделать, – принять предложение, и ворота Равенны распахнутся перед ним. Он призвал нескольких надежных соратников, чтобы согласовать с ними это последнее усилие, в результате которого можно было вернуть империи Италию, взять в плен всю готскую знать и привезти в Константинополь вместе с королевской казной. Они немедленно согласились, и к Витигесу поспешили посланцы. Ворота города распахнулись, и императорская армия вошла в Равенну.

Наблюдая за тем, как римские солдаты грузят на корабли их казну, а Витигеса и самых знатных людей берут в плен, готы, должно быть, проклинали предавшего их военачальника; однако не похоже, что Велизария хоть сколько-нибудь мучила совесть. Готы были мятежниками, а их предложение расценивалось как вероломство. Война есть война, и он уберег обе ее стороны от неописуемого кровопролития. Лишь одно обещание он сдержал в точности: не было никаких грабежей, мародерства и убийств. Когда в мае 540 года Велизарий сел на корабль, отправлявшийся в сторону Босфора, он испытывал лишь воодушевление и гордость.

Увы, каждая одержанная Велизарием победа лишь увеличивала зависть императора и его опасения, что однажды этот блестящий молодой военачальник может узурпировать трон. Когда Велизарий вернулся в Константинополь, в воздухе не витал дух победы, а император был не в настроении для празднеств: в июне 540 года войска шаха Хосрова I захватили Антиохию. Присутствие Велизария требовалось не на очередном триумфальном праздновании в Ипподроме, а на восточном фронте.

6

Юстиниан: последние годы

(540–565)

Великий шах Персии Хосров I Ануширван сидел на троне с 531 года. Он был самым прославленным из всех Сасанидов, его до сих пор помнят лучше других правителей. Будучи во многом прогрессивным правителем, в некоторых вопросах он оставался человеком своего времени. К примеру, с Византийской империей он воевал не ради территорий, а ради добычи, и совершенно этого не стыдился. В марте 540 года он пересек границу империи и в начале июня оказался перед Антиохией, причем любезно отвел войска в сторону, чтобы позволить запаниковавшему гарнизону города числом 6000 человек опрометью сбежать. Однако жители города сражались решительно и мужественно. Численное превосходство позволило Хосрову в конце концов одержать победу, и жители Антиохии дорого заплатили за сопротивление. Самый большой собор и другие церкви разграбили; солдаты персидской армии удовлетворяли свою похоть так активно, что по крайней мере две знатные дамы, как говорят, бросились в реку Оронт, спасаясь от их внимания. Погрузив на повозки все богатства Антиохии, Хосров мог себе позволить проявить щедрость: он предложил мир в обмен на задаток 5000 фунтов золота и еще по 500 фунтов каждый последующий год. Императору ничего не оставалось, кроме как согласиться.