Пока дышу, надеюсь

- В картотеках, которые имеются в моем распоряжении, есть личные данные на нескольких людей с интересующими вас фамилиями, или аналогичными кличками, проходившими по следственным делам, или проживающих на территории Утянского района в период с сорокового по сорок четвертый год .

Подойдя к сейфу, комендант открыл его, достал несколько папок с документами и разложил их на столе перед старшим лейтенантом. Медлительность его движений и манера говорить, придавали ему важный вид, внушавший уважение.

- Это то что моим людям на данный момент удалось найти по интересующему вас лицу, - проговорил комендант, - Некоторые из этих дел были закрыты и отписаны в архив еще до начала войны. Другие были заведены немецкими оккупационными властями и частично были уничтожены в период их отступления. Я просмотрел следственные дела, заведенные немецкой комендатурой по Утянскому району за весь период оккупации. Ничего существенного, к сожалению не нашел. Ведь вот... право, не знаю, как бы удачнее выразиться... Два десятка убийств, ограбления, денежные махинации, мелкие кражи.... Интересующее вас лицо в этих документах не фигурирует. Вообще, в Департаменте полиции Литвы, как мне кажется, были больше обеспокоены недостатком обуви, нижнего белья и верхней одежды, нежели правопорядком в этой на оккупированных нацистами территориях. Но есть и кое что любопытное. Вот посмотрите...

Терешков открыл первую из папок:

"Штепонас Бразаускас (Имя отца: Николас), - прочитал он, - 1921 г. р. урож. нп. Дягучай Утянского района, беспартийный, образование незакончен. Призван на военную службу в октябре 1940 года. Служил водителем грузовика ЗиС-5В в 26-м Отдельном ремонтно-восстановительном батальоне. Сдался в плен немцам в сентябре 1941-го года. Летом 1942-го года направлен в 15-й литовский батальон (на территории Белоруссии), участвовал в проводимой немцами широкомасштабной операции "Болотная лихорадка" с 21-го августа по 21 сентября 1942-го года. Принимал участие в акциях по уничтожению евреев на территории Белоруссии и Литвы с 1942-го по 1944-й годы. Погиб в бою с частями АК в феврале 1944-го года..."

- Штепонас..., - прошептал Терешков, на минуту погрузившись в раздумья, - Нет, не может быть. Не тот..., - он быстро пролистал папку от начала до конца. Фотографии, характеристики от различных ведомств, допросные листы на немецком языке, бланки, объявленные в приказах награды и поощрения, служебные записки, сведения о семье, паспортные данные, политические убеждения... Не найдя уже какой-либо интересной для себя информации, Терешков повернулся к коменданту, - Так вы говорите, что тут в последнее время активизировались "Лесные братья"? Обстреливаются блокпосты, ведется настоящая охота на советских офицеров и политических руководителей?

- Так точно, - пробормотал тот, непонятно отчего удивившись.

Забавный человек, подумалось Терешкову. На передовой, наверное, он не бывал ни разу, оружие в руках держал не часто. Всю войну, может статься, просидел за каким-нибудь канцелярским столиком, а теперь старается произвести впечатление о себе, как о работнике деловом и инициативном. И одежонка у него ладная, хорошо постиранная, отглаженная. Такой не позволит себе одеться в грязную гимнастерку, питаться черствыми сухарями и запивать их грязной водой из ручья. И наверное, даже в самое голодное время он сможет позволить себе пить красное вино, есть сыры и колбасы. Наступит время, когда этому коменданту придется отвечать на неудобные для себя вопросы, но Терешков потому и полагал себя человеком неглупым, что предпочитал не задавать кому-либо вопросов несвоевременных. До той поры, пока этот кто-то не перестанет быть ему полезным...

- Послушайте, майор, - сказал Терешков, - будьте добры, прикажите кому-нибудь принести нам обоим по кружке кофе. Вы ведь пьете кофе? Вот и хорошо. Попросите сделать покрепче...

- Да, конечно, - отозвался комендант. Встав с кресла, он направился к двери.

Проводив его взглядом, старший лейтенант открыл вторую папку.

"Марианас Падаба. (Имя отца: Альгимантас) Позывной "Штапье". 1905 г. р. урож. нп. Антальге Утянского района. Инспектор литовской полиции. Поддерживал служебную связь с учреждением гестапо в Вильнюсе. Хорошо владел немецким, русским и польским языками. После передачи в 1939 г. Вильнюса Литве стал агентом НКВД. После вступления в Литву немецкого вермахта перешел служить в гестапо, принимал участие в допросах арестованных поляков. Приговорен руководством АК к смерти и в марте 1943 года, по дороге на службу был застрелен".

Какая пестрая жизнь! Серьезный человек. Этот натворил, по всей вероятности, черт знает что... И, должно быть, он доставил не мало проблем аковцам, если те внесли его в черный список. Надо бы пробить этого человека по своим каналам, в управление запрос послать. Агент НКВД, или сотрудник гестапо, это вам не мелочевка какая-нибудь, не уголовщина. Такая личность была бы ныне опасна и неудобна для всех без исключения. Весьма сомнительно, что в РСХА решились бы сейчас делать крупные ставки на этого человека...

Вытащив из кармана пачку сигарет, Терешков встал, подошел к окну. Закурил, некоторое время глядя в открытое окно, туда где солдаты выгружали из машины какие-то ящики. Гражданских на улице уже не было. Изредка мимо комендатуры проезжала какая-нибудь машина, или повозка, груженная скарбом. Слышались негромкие голоса, лаяли на редких прохожих собаки. В такие минуты, наверное, можно и позабыть о том, что где-то там, в стороне, идут кровопролитные бои.

Он почему-то вспомнил то время, когда диверсионные группы гитлеровцев беспрепятственно выводили из строя военную телефонную связь и электролинии, устраивали засады на офицеров глубоко в тылу отступающих на восток советских войск. Это было время, когда ему, как и другим пограничникам 9-й пограничной заставы, приходилось многие дни, под лучами немилосердно палящего солнца, по пыльным дорогам Украины отступать на северо-восток. Не ровен был тогда строй, растянувшийся на сотни метров... Но кто и когда учил солдат Красной армии отступать? И смотреть в глаза женщин, детей и стариков уходящим все дальше, в сторону Киева пограничникам, было тогда тяжело. Очень тяжело...

Открылась дверь в кабинет и вошел комендант. За ним вошел военнослужащий, неся блюдце с двумя чашками ароматно пахнущего кофе. Одну из этих чашек взял себе комендант, с важной серьезностью усевшийся в кресло стоявшее у стола, другую солдат поставил рядом с телефоном.

- Благодарю, - проговорил старший лейтенант. Он отошел от окна и открыл третью папку.

"Кантрус Станкявичюс (Имя отца: Валдас). Прозвища в уголовной среде: Штяпа. Скрипач. 1911 г. р. урож. нп. Рибникай Утянского района. Вор рецидивист. В общей сложности провел в местах заключения восемь лет. В сотрудничестве с немецкими властями замечен не был. Связи с лидерами Армии освобождения Литвы отсутствуют. С приходом советской армии перемещен в проверочно-фильтрационный лагерь на территории Литовской ССР".

Сердце в груди Терешкова часто забилось. Словно после применения какого-то быстро действующего лекарственного препарата, исчезла зубная боль, а в голове словно взорвалось маленькое солнце, породив в один миг множество вопросов. Неужели это оно? Неужели вот так вот, вовсе не трудно удалось ему ухватить эту конец той нити, что казалась прежде неуловимой? Теперь нужно осторожно, не торопясь, разматывать и сам клубок. Взяв папку в руки, старший Терешков внимательно стал вчитываться в каждое слово.

Фотокарточка... семейное положение... связи... кражи... продажа краденных вещей... хазы... судимости... фильтрационный лагерь за номером... дата...

- Лучше чем ничего, - прошептал старший лейтенант, вдавив окурок в стоявшую перед ним на столе пепельницу. Придвинув к себе чашку с кофе, он с наслаждением вдохнул его аромат. Потом Терешков вытащил из кармана ручку, старенький блокнот и принялся аккуратно переписывать в него из дела все, что казалось ему важным.

Время уже приближалось к полуночи, когда Терешков вышел из ворот комендатуры и, сев в "Виллис", приказал Беневичу направляться в Сельцы. Хутор находился четырнадцати километрах от города и дорога до него, по словам коменданта, считалась не безопасной. Она проходила через лесной массив, в котором по словам коменданта, действовали местные националисты называвшие себя "лесными братьями". Для того, чтобы хоть как-то обезопасить транспортные пути в районе Утяны от этих вооруженных формирований, этапно-заградительные комендатуры вынуждены были ввести контроль за передвижением транспорта по военно-автомобильным дорогам и установить контрольно пропускные пункты на въезде и выезде из города. Задерживались и содержались под строгим контролем всякие подозрительные лица, дезертиры, солдаты, отставшие от эшелонов. Особое внимание уделялось военнослужащим, уличенным в попрошайничестве и лицам, задержанным за уклонение от воинского учета или призыва на военную службу. Около недели назад Терешкову довелось увидеть, как на одном из таких постов военнослужащими была задержана женщина, не имевшая при себе каких либо документов, работавшая, как выяснилось позже, во Вспомогательной службе немецких Сухопутных Сил. Что стало с той женщиной позже, он не знал. И думать об этом не хотел.

Около одного из контрольно-пропускных пунктов Беневич остановил свою машину. Подошедший к "Виллису" офицер попросил предъявить документы и, удостоверившись, что перед ним работники контрразведки, вежливо извинился.

- Учтите, товарищ старший лейтенант, что дорога опасная, - произнес он, отдавая удостоверение Терешкову, - Вчера бандиты обстреляли один из наших постов, в пяти километрах отсюда, дальше на дороге. Полагаю, то были "Лесные братья". Сейчас по всем дорогам, в районе города проводятся спецмероприятия по задержанию бандитов и дезертиров. Будьте осторожны в пути. Ваша машина весьма приметна.

- Спасибо за информацию, - отозвался Терешков. Он посмотрел на небо, где темные тучи наползали на луну, потом повернулся к Беневичу, - Поезжай.

Снова заревел двигатель кургузой машины и "Виллис" тронулся с места. Населенный пункт уже закончился и начиналась лесополоса. Она тянулась еще по крайней мере километра два, после чего дорога углубилась в лесную чащу. Здесь Беневич увеличил скорость передвижения, желая как можно быстрее пересечь опасный участок пути. Плохая видимость и скверное дорожное покрытие, впрочем, не давали ему возможности двигаться на скорости, превышающей шестьдесят километров в час и это заставляло Беневича нервничать, пристально оглядываться по сторонам. Каково это бывает, чувствовать свою полную беззащитность в то время, когда пулеметчик ведет прицельный огонь по машине, в которой ты сидишь? Ни уклониться от пуль, ни скрыться от них ты уже не можешь. Ты только вжимаешься в кресло от страха и отсчитываешь последние мгновения своей жизни, уповая на то, что тебе повезет остаться в живых...

Человека, вышедшего откуда-то из темноты на обочину дороги, Терешков увидел сразу. Шел он не маскируясь, открыто, но осторожно. Глядя на приближающийся автомобиль, почему-то остановился и, чуть склонив голову посмотрел в сторону "Виллиса". Странная, однако, личность. Такую, наверное, можно было бы поостеречься. Терешков поймал себя на той мысли, что если бы он был простым гражданским, то наверное действительно бы испугался этого человека. Событие непонятное, как и неожиданное, всегда волнует, порождает массу вопросов, ответов на которые не так то просто бывает найти.

Приоткрыв кобуру, старший лейтенант прикоснулся пальцами к своему пистолету. Кто этот путник, спрашивал он себя Что делает он здесь, в такой час? Один ли он? Не хотелось бы думать о том, что появление его вовсе не случайно. Личность, однако, в крайней степени занимательная. Но, сбавлять скорость, чтобы выяснять, кто это такой и куда направляется, сейчас было бы не неразумно, более того, не безопасно.

Никаких провоцирующих к действиям движений мужчина, впрочем, делать не стал, лишь вгляделся в проезжающий мимо него "Виллис", словно пытаясь запомнить его и сидевших в машине людей, потом зашагал по направлению к городу.

Лишь когда лесополосы по обеим сторонам дороги закончились, Беневич глубоко вздохнул и заговорил:

- И чому ми в комендатури не заночувати, старшой лейтенант? Я там мисяц тому таку красиву дивчину запримитив! Кухаркою працюэ. Ох и гарны щи варит! А теперь ось... У лиси цьому хиба що один чорт не живе...

Он говорил что-то еще, негромко, малопонятно, но Терешков его уже не слушал. Он думал о том, что наверное еще долго, после окончания войны, в этих местах будет не спокойно. И работы, даже после проведения зачистки местности от вооруженных трофейным оружием многочисленных бандитских организаций, чистильщикам тут найдется вовсе не мало. Горя и печали тут хватит кому-то на всю оставшуюся жизнь.

Вытащив блокнот, старший лейтенант еще раз пробежался взглядом по своим записям. Марианас Падаба, Штепонас Бразаускас, Кантрус Станкявичюс... Слишком много имен, много допущений и гипотез. И, может статься, что первые двое и впрямь лежат в земле, а третий находится в проверочно-фильтрационном лагере. Теперь старшему лейтенанту казалась весьма сомнительной мысль о том, что человек, которого он разыскивает, может оказаться вором рецидивистом. Тут, вероятно, дела обстоят куда сложнее. Но, как говорил некогда древнеримский поэт Овидий, Dum spiro, spero - пока дышу, надеюсь.

Серое небо, серая земля. Высокая, колючая трава, кроны деревьев, лица людей... Ничто не имеет цвета, и только кровь, которая расползается по земле, в свете бледного, белого солнца, кажется почему-то багровой. Но крови той много. Она просачивается сквозь землю, перемешивается с грязью и заполняет рытвины, воронки от разорвавшихся снарядов, подчиняясь каким-то неведомым физическим законам, наползает на бруствер, стекает в траншею. И некуда порой ступить, чтобы не запачкать в ней свои сапоги.

Странное место. Знакомое, но чужое для его памяти. Вон там, возле покореженного противотанкового орудия, он знает, лежит его друг, Сашка Весельков, убитый в июне сорок первого года. Еще дальше, в глубокой воронке, нашел свою смерть младший лейтенант Делюгин, тот самый, который при жизни своей смеялся и шутил по каждому поводу. Склонившись над котелком, неподвижно сидит якут Омогой Баай и в глазах его до сих пор можно увидеть удивление. Сколько их, этих знакомых ему людей, давно уже не живых, находится здесь, на этой израненной войной земле? И хочется отчего-то кричать, рвать на себе волосы от осознания того, что ты остался в одиночестве здесь, среди мертвецов. Но из глотки вырывается только почти не слышимый хрип. Совершенное безмолвие властвует тут, в мире его воспоминаний. Только голос чей-то тихий и невнятный раздается откуда-то издалека. Голос, зовущий его, вырывающий из сна и страшных его воспоминаний...

- Товарищ старший лейтенант! - толкая Терешкова произнес дежурный у аппарата "ВЧ", - Управление на связи.

Быстро одевшись, старший лейтенант прошел в рабочий кабинет. Прежде чем взять лежавшую на столе трубку телефона, он взглянул на часы, отметив, что время приближалось к семи часам утра. Недолго же ему отвели времени для сна.

- Разбудил, Терешков? - прозвучал из телефонной трубки голос Смыслова, - В любом случае, доброго утра желать не стану, ибо в нашем деле это плохая примета.

- Здравствуйте, Виктор Васильевич.

- Слушай меня внимательно, друг мой. Час назад из Центра пришла записка по "ВЧ" с информацией о группе Рябцова. Паренька того, судя по всему, выжали до суха. Ближе к полудню, к вам приедет из управления один из моих адъютантов, привезет оперативные документы. Протоколы допросов, личные данные. Приказываю вам вплоть до его приезда быть на месте, никуда не отлучаться. Понял меня, старший?

- Приказ ясен, товарищ майор.

- Слышал я, что ты некоторое время назад отправил в Управление, через комендатуру запрос на несколько имен. Появились какие-нибудь какие-то зацепки?

- Есть сомнения, Виктор Васильевич. Хвастаться пока нечем.

- Истина, как говорил какой-то китайский мудрец, рождается именно в сомнениях, -отозвался Смыслов, - Работай.

Положив трубку на место, Терешков вытащил из стола свой блокнот и подошел к висевшей на стене карте Утянского района. Некоторое время он стоял возле нее, вглядываясь в названия населенных пунктов и расстояния между ними. В тот момент, когда он нашел взглядом населенный пункт Дягучай, в кабинет вошел Сергей.

- Мне сообщили, что звонили из Управления, - произнес он.

- Смыслов звонил, - отозвался Терешков, вытаскивая из кармана ручку, - Завтра приедет какой-то бумажный офицер, привезет бумаги по группе Рябцова. Я останусь тут, встречу его. А тебе придется немного поработать на местности. Завтра возьмешь за рога Беневича и поедешь в Налишкис. Это вот тут... Судя по карте, в двух километрах к востоку от хутора Дагучай и в шести километрах отсюда. Наведаешься здание сельсовета. Меня интересуют сведения о Штепонасе Бразаускасе. По официальным данным, он погиб полгода назад. Если этого человека и впрямь нет в живых, выясни есть ли у него родственники. Где проживают? Чем занимались в период немецкой оккупации? Есть ли подозрение на их связи местными националистами...

С этими словами старший лейтенант занес в свой блокнот координаты найденного им на карте местности населенного пункта и подвел под ними черту.

- Если повезет, - он обернулся к Сергею, - мы будем иметь четкие представления о том, с кем имеем дело. Но в любом случае нам необходимо проработать несколько фамилий. Я попробую отработать версии со Станкявичюсом и Падабой. Съезжу в Утянский отдел госбезопасности, попробую пробить информацию об этих двоих.

Сергей покачал головой.

- Мне отчего-то кажется, что сам ты не веришь ни в одну из этих версий.

- С чего ты взял? - тихо, как-то отрешенно спросил Терешков, - Но кривить душой не буду. Скажу тебе, младший лейтенант... Я вообще в последние несколько часов склоняюсь к мысли, что диверсантов тех, мальчишек, нам просто подбросили. Кинули нам наживку, а мы ее заглотнули. Как щука блесну хватает, так же и мы с жадностью оголодавшего хищника схватили тот крючок. И трепыхаться нам на нем ровно столько, сколько нам с тобой позволят...

- Я не совсем понимаю.

- Ты удивлен. Салага. Поработаешь в контрразведке еще месяцев шесть, поймешь, что в любом нашем деле, даже самом простом, найдется что-то, что заставляет человека сесть в кресло и поразмыслить о том, что же на самом деле происходит и кому выгодно вести нас по верному, или ложному следу. Мы сейчас, как будто плывем по течению в открытом море, при полном штиле. Нам подбрасывают время от времени спасательные средства и мы хватаемся за них, не подозревая, что спасает нам жизнь тот человек, который желает нас утопить в конкретном месте, в конкретное время. И детей тех нам подбросили тоже.

- Но зачем?

- Ответ на этот вопрос лежит на самой поверхности. Представь себе... Идет крупнейшая из наступательных операций, проведенных советской армией за все годы войны. Фронт стремительно отодвигается на запад, к границам восточной Пруссии, а в тылу у советских войск остаются десятки, сотни остаточных групп. Здесь же, в тылу действуют вооруженные формирования, состоящие из литовских националистов, дезертиров, бывших карателей и полицаев, частей армии Крайовой и прочего отрепья. Общая численность всей этой мерзоты может исчисляться десятками тысяч человек. С этими бандитами приходится считаться даже руководству РККА, поскольку с отходом немецких частей из этого района, бандиты не только не сложили оружие, но и начали оказывать вооруженное сопротивление регулярной армии. Ситуация складывается чрезвычайно сложная. Скрывающиеся в лесах немцы испытывают сильное давление, как со стороны советских войск, так и со стороны литовских националистов. Действовать в таких условиях немецкой агентуре затруднительно. Для эффективной работы немецкого разведывательного аппарата на восточных территориях, РСХА разрабатывают план по ослаблению этого прессинга. Поскольку сломать четко слаженный механизм национального освободительного движения в прибалтийских странах немцам пока не представляется возможным, у них не остается иного выбора как заключить с националистами временный союз. В таком союзе каждая из сторон преследовала бы свои цели, руководствовалась личными интересами. Что может Берлин предложить этим мерзавцам? Поставки оружия, предоставление сведений о противнике, стратегически важных для советской армии объектах. Все, что РСХА требуется от "лесных братьев" сейчас, это содействие их работе немецкой агентуре на территории прибалтийских стран. Для достижения этих целей немецкой контрразведкой забрасывается в наш тыл агентурная группа, состоящая из подростков от четырнадцати до семнадцати лет. Диверсанты снабжаются переносной радиостанцией, оружием, взрывчаткой, а главное - удостоверениями личности. Подлинными, заметь, удостоверениями. Далее, развитие сюжета может идти по двум направлениям: Первое - через связного группа устанавливает контакт со скрывающимися в лесах националистами. Второе направление - группа устанавливает контакт не со связным, а с советской военной контрразведкой. В этом случае Рябцов передает в Управление фронта, или в отделы "Смерш" НКО армии сведения о времени и месте выхода группы на связь с посредником и сливает соответствующую информацию. После этого чекистам остается только взять посредника и использовать полученные от него сведения для разработки операции по уничтожению баз Армии освобождения Литвы, то есть тех самых бандитских группировок, что затрудняют действие немецкой агентуры в тылу у советских войск. В случае ее успеха, немецкому командованию удалось бы значительно сократить людские потери в тех боеспособных на сегодняшний день частях, что действуют в нашем тылу и усилить свои позиции на местах. Это шахматная комбинация из нескольких ходов, в которой белые начинают и... выигрывают.

Терешков взял со стола кружку и подошел к кадке с колодезной водой, стоявшей в углу, у обшарпанных стен. Его движения были резкими, почти судорожными и от того он мало напоминал человека, уверенного в себе и деятельного, каким представлялся Сергею до этого времени.

- Вот такие вот дела, младший лейтенант, - произнес старший лейтенант, окунув кружку в воду, - Но все это, конечно же, допущения, догадки, предположения не основанные сейчас ни на чем. Как говорит Ханников, это всего лишь мультики. Может быть и в Управлении сейчас предполагают что-то подобное, но не озвучивают по тем, или иным соображениям. Там вообще работают интересные ребята. Головы, надо полагать, на плечах имеют...

Терешков поднес кружку к своим губам и жадными глотками, словно он испытывал сильнейшую жажду, стал пить воду. Потом он поставил опустевшую кружку на стол, и покачал головой, отчего-то вспомнив недавний свой страшный сон

- Я уже больше года работаю в отделе контрразведки сорок третьей, - хриплым голосом произнес Терешков после недолгого молчания, - Многое уже повидал... Научился определять диверсантов даже по скрепкам из нержавеющей стали на красноармейских книжках, а главного в нашем деле так и не усвоил. Мне порой сложно работать с людьми, Серега, сложно работать по мелочам. Для того, чтобы понять, чтобы увидеть что-то, приходится иногда прилагать неимоверные усилия. И сейчас... Не укладывается все происходящее в привычную схему... Чувствую, что-то важное находится совсем рядом с нами, но найти его, пощупать руками пока не могу. Как слепой котенок тычусь во всяких Бразаускасов и Станкявичусов, а главного не наблюдаю. Свиридов, тот бы смог размотать этот чертов клубок очень быстро. А я, вот...

Сергей ничего не сказал в ответ, только подошел к карте местности и, найдя на ней Дагучай, посмотрел на Терешкова.

- Хуторок этот лежит всего в километрах восьми от города. Может быть и будет от меня, наконец, какой-то прок, а, старшой?

- В нашей работе случаются всякие совпадения, - ответил тот, пожав плечами, - Но чем черт не шутит...

Ближе к полудню дорогу, неровную и узкую, заполнило множество повозок, грузовых и санитарных машин, двигавшихся со стороны автомагистрали по направлению к госпиталю. Раненых было много. Их везли с Рашчуная, Иоджемяя, Плитницы, мелких населенных пунктов, где держали оборону части стрелковых дивизий сорок третьей армии, приостановившей свое наступление из-за сопротивления противника, возраставшего по мере продвижения советских войск к городу Биржай. Глядя на транспорт, скопившийся на дороге, Константин Иванович Варенников, занимавший с недавнего времени должность председателя сельсовета в Налишкисе, с неудовольствием вдавил окурок сигареты в пепельницу. В последнее время он часто курил, наверное потому что нервничал больше обычного. Участившиеся административные проверки, запросы из райкома, визиты сотрудников органов государственной безопасности, занимавшихся сбором всякого рода сведений, его раздражали. Работа с документами казалась ему нескончаемой и утомительной. Поездки без надлежащей охраны в близлежащие хутора были опасными.

Константин Иванович не раз уже бывал в окрестных населенных пунктах. Он видел, как обветшали, за отсутствием хозяйственных рук, за пройденные военные годы деревянные хаты, как покосились заборы и заросли высокой травой некоторые из посевных полей. Немногие из мужиков, в основном бывших партизан, возвратились в свои дома после восстановления в этих местах советской власти. Те же, которые возвратились, без всякого воодушевления приняли новые порядки и не ожидали каких-либо существенных изменений к лучшему в своей жизни. К советским военнослужащим, останавливавшимся на постой, коренное население относилось прохладно, а работников службы госбезопасности, собиравших информацию о деятельности бандформирований и немецкой агентуры в этом районе, побаивалось. Немало людей еще помнило ту массовую депортацию литовских граждан, что проводилась незадолго до войны. Куда-то в центр России тогда уходили эшелоны с членами некоммунистических политических партий, помещиками, фабрикантами и коммерсантами, госслужащими и офицерами. И в ожидании новой волны депортации жили теперь граждане на той территории Литвы, что была уже занята советскими войсками. Когда она нахлынет, то волна, Константин Иванович не знал, но понимал, что это лишь вопрос времени.

Скрипнула дверь, появилась секретарша, неся в руках какие-то папки, возможно те производственные дела, которые Варенников попросил ее оформить некоторое время назад.

- Понас председатель, приехал какой-то официер, - произнесла она, потом немного замялась, видимо пытаясь подобрать нужные слова и произнесла, - Atvyko iš miestas. То ли из районной комендатуры, то ли еще откуда...

Константин Иванович устало вздохнул. Люди, с которыми ему приходилось работать здесь, за редким исключением очень плохо изъяснялись на русском языке. Для того, чтобы понять своих подчиненных, Варенникову часто приходилось их переспрашивать и пользоваться словарями. Ситуации, когда возникало полное взаимонепонимание случались нередко, хотя Константин Иванович переехал на постоянное место жительства в Дягучай еще до войны. Он иногда спрашивал себя, что делает он здесь, среди людей, которые с неприязнью относились к русским, боялись их и считали оккупантами, но пытался убедить себя в том, что если бы тогда, в сороковом году, в Литву не вошли бы советские войска, то тогда же сюда пришли бы войска немецкие. Понятно, что границы, с которых вермахт начал бы свое вторжение в СССР, были бы совсем другими.

- Что ему нужно?

- Желает сообщать, - ответила женщина подходя к столу и кладя документы на край стола, - Говорит, что главное... Aš nepamenu... Важное дело. Хотите попустить?

Скверно это все, подумал Константин Иванович. Очень скверно.

- Нужно, так приглашай.

Женщина вышла из кабинета. В коридоре зазвучали негромкие голоса и вскоре в дверях появился молодой, статный человек в потрепанной армейской гимнастерке. Войдя в помещение, он достал из кармана удостоверение работника СМЕРШ и показал его Варенникову.

- Младший лейтенант, - произнес он, - Ставров Сергей Михайлович. Как зовут вас я знаю, представляться не нужно. Прошу вас уделить мне немного вашего внимания. Надолго вас от ваших дел не оторву.

Варенников пожал потянутую Сергеем ему руку.

- Чем обязан?

- Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Быть может, взглянуть на кое-какие бумаги. Если вы поможете мне разобраться в некоторых вопросах, я был бы вам очень признателен.

Сергей вытащил из кармана пачку американских сигарет и протянул ее Варенникову.

- Не стесняйтесь, берите. Это вам не самокрутки...

Константин Иванович кивнул.

- Спасибо, добрый человек. От такого подарка, конечно же не откажусь. Я то махорку курить привык, знаете ли. Не представляю себе, как без нее бы жил все эти годы. А теперь, вон, Лайма, - он осекся, бросив короткий взор на чуть приоткрытую дверь, ведущую в секретарскую, - на меня ругается, говорит, что от той дряни даже коровы дохнут. Сама то она табачного дыма вовсе не выносит...

- Понимаю, - качнув головой, промолвил Сергей, - Понимаю...

Варенников, отчего-то усмехнувшись, вытащил из протянутой ему пачки сигарету, закурил. Потом он подошел к двери, закрыл ее и на секунду неподвижно застыл на месте, словно прислушиваясь к чему-то.

- Так о чем же вы хотите поговорить? - спросил он негромко, обернувшись к Сергею.

- Говорят, что вы, в период немецкой оккупации руководили одним из партизанских отрядов, действовавших в районе Утяны. Это правда?

- Да, было дело.

- Это хорошо. Значит, вы и впрямь можете оказаться весьма полезным мне человеком. Таких людей сейчас надо искать и искать... А сотрудничать с контрразведкой таким вот полезным людям сами понимаете, важно и нужно.

Сергей улыбнулся и, помолчав немного, спросил:

- Константин Иванович, сколько человек было в вашем подчинении в начале этого года?

- Да разве сейчас упомнишь? Около двухсот человек, наверное. Не думаю, чтобы было меньше. Политрук в декабре сорок третьего говорил о двухстах пятидесяти. Убили его месяцем позже, того политрука, в стычке с украинскими выродками.

- Так... Вы говорите о националистах? А что и такие здесь были?

Варенников причмокнул губами и тяжело вздохнул. По всей видимости Сергей затронул крайне неприятную для него тему.

- Я не говорю о националистах, хотя этого сброда тут и сейчас полно. Я говорю о частях СС, переброшенных в Новую Вильну год назад с территории Украины. Украинцев тех прислали в помощь литовским полицейским батальонам. Как и других... Много тут было всякого... Латышей, поляков, эстонцев, татар, русских... Пожалуй, что только белорусов мы тут не видели. В каком-то смысле, то была настоящая дружба народов, мать его так! Уж не знаю, где немцы набрали столько погани...

- А куда распределялись те военные части?

- По всей Прибалтике, нужно полагать. Батальонов пять, или шесть всей этой разношерстной братии фашисты рассредоточили по всей восточной Литве. Какая-то часть их была переброшена в Казенские леса. Там действовали многочисленные антинемецкие формирования. Говорят, что в тех местах, в сентябре прошлого года немцами была проведена крупномасштабная операция по зачистке местности от партизан и частей армии Крайовой... Самое любопытное во всем этом то, что литовские полицейские батальоны, в то же время, немцы распределяли по всей оккупированной территории Советского Союза. Гитлеровцам то было все равно кого на убой слать... Что в Белоруссии, что на Украине, что в России. Какой-то из полицейских батальонов, как я слышал, даже под Сталинградом побывал... Да... Подумать только... Без прекослова все немцам подчинялись, словно и не помнили совсем кто и в каком народе их породил. И ведь честно им служили! Хорошая заработная плата, хорошая жратва... Что еще нужно было этим подонкам? А как у немцев дела совсем плохо пошли, так эти литовские формирования словно тараканы разбегаться начали, большей частью подались, к бандитам. Знали, сволочи, что ничего кроме веревки на шею, или пулю в лоб, партизаны, как и аковцы, им предложить не могли.

- Вам приходилось сотрудничать с поляками?

- Конечно! Как же без этого? Да и могло ли быть в то время иначе, скажите мне на милость? Ведь какие-то сведения, что они нам предоставляли, уходили прямиком в Москву... Это потом уже пришел приказ прекратить всякие переговоры и совместные действия с аковцами. Как обухом по голове... Я не знаю с чем это было связано в то время. Так то решает Москва... Что уж о нас говорить то?