Вэйв Стори

– Вроде нет. Наоборот, твоё лицо очень разговорчиво, – он указательным пальцем аккуратно дотронулся до кончика моего носа.

Внезапно мне послышался какой-то звук. Я быстро осмотрелась вокруг, но как ни пыталась не смогла углядеть хоть что-то в этой непроглядной темноте, окутавшей парк. Будто мир существовал только здесь на этой скамейке под единственным исправным фонарём. Возможно моё воображение разыгралось как раз из-за пронзительной тишины и темноты, взявшей нас в осаду со всех сторон.

– У тебя депрессивные мысли, Аристотель, – я нарушила пугающую тишину.

– Я до последнего сомневался, но теперь точно знаю благодаря тебе, – горько усмехнулся он. – Думаю это из-за работы.

– Так каким спортом занимаешься?

– Киберспорт. Ну знаешь, сидишь за компом, убиваешь виртуальных противников и нервы заодно. Ничего особенного.

– Ты всегда этим хотел заниматься? – я, честно говоря, впервые встретилась с киберспортсменом.

– У меня в какой-то момент начало хорошо получаться. Меня заметил менеджер одной профессиональной команды и пригласил. Долго не раздумывая, я согласился. Работа ведь не пыльная.

– Ты любишь своё дело?

– Ты первая, кто задаёт вопросы о моём занятии, как об обычной работе. Чудно, – он видимо решил сменить тему, но меня это не устраивало.

– И всё же?

– Так просто не отстанешь? – он серьёзно посмотрел мне в глаза. – Тогда сначала ты ответь на свой вопрос.

– Нет, не люблю. Я занимаюсь исследованиями, что впрочем интересно звучит. Я люблю науку, работу в лаборатории, но само направление выбрали когда-то мои родители. Может это занятие ежеминутно напоминает о лишении моих прав на свободу выбора? Кто знает, что было бы, если бы сама выбрала эту специальность.

– А я не знаю как ответить. Скорее всего я ненавижу то, чем занимаюсь. В команде есть ещё четверо других ребят, но я ни с кем не могу найти общий язык, да и не хочу. Игра командная, поэтому тяжело приходится играть вместе.

– Вы часто проигрываете?

– Наоборот. В общем-то выигрываем из-за меня, но я не коммуницирую с остальными, отчего они скорее всего думают, что я тщеславен. А мне просто плевать на них и на игры. Мне даже смешно, что за такое деньги платят. Вот у тебя, например, занятие всё равно серьёзное. Проводишь исследования там, учишься, статьи научные наверняка пишешь. А я что? Сажусь за комп, как любой прыщавый подросток, и целый день играю в виртуальные игры. Бред.

– А чем ты любил заниматься, когда был маленьким? – мне захотелось вырвать Аристотеля из пучины отчаяния.

– Посмотрим… Я ходил в музыкальную школу и играл на фортепиано. У меня неплохо получалось к тому же. Знаешь, находится внутри музыки и быть её частью завораживает. Представь, ты жмёшь на клавишу, а из-под твоих пальцев в мир вырывается целый сонм мелодично выстроенных звуков.

– При этом я считаю, что фортепиано идеальный инструмент, потому что он-то и может заменить целый оркестр. Самодостаточный и прекрасный, – подхватила я его мысль.

– Значит и ты на нём играешь, – он снова улыбался, что меня немного подбодрило.

– Да, играю. Я не обладала особенным талантом и предрасположенностью к музыке, но меня заставили ей заниматься. Я восполнила отсутствие таланта упорным трудом и бесконечными упражнениями. Окончив музыкальную школу, я забросила инструмент на несколько лет. Но однажды, не помню точно когда, захотелось снова сесть за него самой и теперь часто музицирую для себя.

– А какой композитор тебе нравится больше всего? Ханада? – он подпёр щёку ладонью, приготовившись внимательно слушать.

– Ханада мне нравится безусловно, как очень яркий самобытный неоклассицист. Но самый-самый для меня – Александр Скрябин. Каждое произведение наполнено жизнью и волей к ней. А тебе кто нравится?

– Я давно уже ничем таким не увлекаюсь, поэтому не могу ответить. А вот Скрябина я как-то слушал на канале Mezzo. Случайно вышло: я был пьян и не хотел переключать канал. И когда я перестал интересоваться музыкой? Я ведь и пою неплохо.

– Хочешь послушать что-нибудь?

– Ты наушники взяла? – он удивлённо посмотрел на меня, когда я вытащила их из кармана.

– Так уж вышло. Могу забыть дома кошелёк или, например, важные документы, но наушники всегда оказываются в кармане, как по волшебству. Вот и сегодня не помню, как положила их. Музыка не даёт мне утонуть в невыносимой серости дней, – с этими словами я передала ему правый наушник.

Я, не задумываясь, включила концерт для фортепиано с оркестром фа-диез минор соч. 20, а именно третью часть Allegro moderato в блестящем исполнении Владимира Ашкенази и Лондонского филармонического оркестра под руководством легендарного Лорина Маазеля. Я давно осознала, что мне больше приходятся по душе заключительные части симфоний: здесь таятся бури эмоций, неукротимое стремление, апогей тщательно продуманной мечты.

С самого начала мелодия ласково захватывает слушателя на борт величавого фрегата, который бороздит необъятный, своенравный океан XVIII века. Ты неспешно прогуливаешься по борту корабля в ясный солнечный день, а лазурные малышки-волны мягко покачивают судно, уносящееся куда-то за горизонт.

Внезапно налетает ветер и малыши вырастают в громадное голодное чудовище, способное проглотить наш фрегат, который в одночасье становится не больше детской игрушки. Ты цепляешься за всё, что угодно, чтобы не упасть в воду и удержаться хотя бы немного на этом свете. Зачем? Потому что мы начали свой путь не просто так. У нашего фрегата была цель. Далёкая, желанная, бесценная, достойная всех трудов и лишений в её поиске.

Мелодия снова приносит нам испытание: мы попали в штиль. Всякое движение замирает, всякая надежда начинает медленно и неотвратимо гаснуть. Вокруг царит тишина, но в голове рождаются и множатся тысячи навязчивых мыслей и сомнений, заставляющих бросить всё, что ты сделал на пути к мечте и сдаться. Они возводят дома, встречают похожие мысли, строят с ними семью и рожают новые мысли, которые сильнее въедаются в самое твоё естество. Они жадно пожирают все отсветы надежды, хранящиеся глубоко в сердце.

Ты начинаешь поддаваться сумбуру в голове и фатальности, как вдруг всемогущий Скрябин чужими руками создаёт совсем крошечный порыв свежего, наполненного надеждой, ветерка. Десятки рук, услышав твои молитвы, стремительно и дружно призывают движения волн и ветра, наполняют паруса фрегата воздухом и наконец сдвигают его с места.

Достигнет ли он своей цели? Хотелось бы мне знать. Апогей я вижу в возвращении к движению. Мелькнёт ли где-то за волнистым морским завитком плавник заветной мечты? Остаётся только надеется и мечтать.

Концерт закончился пару минут назад, а мы просто сидели в тишине, погружённые каждый в свои мысли

– Приплыли, – усмехнулся Аристотель.

– Что ты сказал? – я не могла поверить ушам.

– Ничего особенного, – Аристотель убрал волосы со лба. – Красиво, мне понравилось, но чуть морально не раздавило. Может поэтому я и порвал с классикой.

– А мне нравится как раз это. Надеть наушники, поставить трясину реальности на паузу и наконец почувствовать себя хоть немного живой. На живом концерте это чувство умножается во много раз, поэтому я редко посещаю их.

– Разве так не лучше?

– Понимаешь, всё в мире должно быть в балансе. Если переусердствовать, то можно напрочь оторваться от реальности и потеряться между внутренним и внешним миром. Думаю, что только музыке подвластно такое.

– Вроде как портал между мирами?

Я повернула голову к Аристотелю. Он буравил меня своими тёмно-карими глазами, обрамлёнными в длинные чёрные ресницы. Впервые за день я увидела, какой он необычайно красивый. Вот так со мной всегда: я не воспринимаю внешность человека до того, как не узнаю его. В основном все люди одинаково безобразны и искорёжены душевно, поэтому я их и вижу таковыми с любой внешностью.

Но он другой. Что-то в нём заставило меня наконец увидеть как он выглядит на самом деле. Чёрные удлинённые небрежно уложенные волосы, симметричные черты лица, маленькая круглая чёрная родинка под левым глазом, чувственные пухлые губы цвета чайной розы, и радужки глаз настолько тёмные, что напоминают две чёрные дыры. Приятное лицо на границе европейца и азиата, проникновенный глубокий взгляд.

Я собралась что-то ответить, но внезапно Аристотель упал на землю, будто его кто-то толкнул сзади.

Глава 5

Всё происходящее заняло скорее всего не больше пяти минут, но тогда мне показалось, что время остановилось. На сцене в свете единственного исправного фонаря появилась агрессия в чистом виде.

Опрокинув Аристотеля на землю, трое неизвестных принялись забивать его ногами, сопровождая каждый пинок весёлым смехом. Они что-то приговаривали на неизвестном языке, но в основном просто смеялись.

Я стояла в тени рядом с этим торжеством насилия не в силах пошевелиться. Разбойники не давали возможности Аристотелю дать хотя бы намёк на отпор. Что мне делать? Позвать кого-то на помощь из отеля? Кричать? Убежать было бы легче всего, да и знаю я его каких-то пару часов. Стоит ли рисковать ради чужого, едва знакомого человека своей жизнью? А что если жизни им будет недостаточно и они изнасилуют меня прямо здесь в парке?

– Беги! – вдруг хрипло крикнул Аристотель.

Я испуганно посмотрела в его карие глаза, которые глядели на меня без тени страха, но с острым желанием защитить меня. Теперь я перестала сомневаться. Мерзавцы будто только теперь заметили меня, но было поздно. Я со всей силы оттолкнула ближайшего громилу и закрыла собой Аристотеля, зовя на помощь изо всех сил. Он дрожал всем телом, а я с закрытыми глазами продолжала кричать, что есть мочи.

– Что ты творишь? Убирайся отсюда! – наконец выдавил из себя Аристотель.

Мне было всё равно. Я только крепче обняла его и продолжала кричать. Что мне оставалось ещё? Они вряд ли говорили на нашем языке или хотя бы на английском, чтобы можно было с ними о чём-то договориться. Пришлось действовать инстинктивно, по-животному. Сердце бешено колотило грудную клетку, а горло обжигало болью, отчего голос начал хрипеть.

Я набрала в очередной раз воздух, чтобы ещё раз крикнуть, но не смогла издать ни звука. Это должно было произойти в конце концов, но, потеряв единственное своё оружие, я начала содрогаться всем телом от страха и бессилия. Только моё тяжелое дыхание прерывало пронзительную тишину злополучного парка.

Набравшись храбрости, я разомкнула веки и огляделась. Вокруг не было ни души. Неужели вышло отпугнуть их? Или они забили нас до смерти и это другой свет?

Аристотель вдруг закашлялся.

– Как ты? – я слезла с него и аккуратно, насколько это было возможно, повернула его на спину и обхватила за плечи.

– Ты ненормальная, – прохрипел он и улыбнулся, оголив кровавые зубы.

Я оглядела его: нижняя губа разбита, бровь тоже, скорее всего и по телу можно найти множество синяков или один большой синяк, покрывающей восемьдесят процентов его тела. Мне вдруг стало не по себе, слёзы наполнили глаза, и я заплакала. Наверное, я так плакала в раннем детстве: от души, во весь голос. Потом я почувствовала тёплую ладонь на своей щеке.

– Спасибо тебе, Луна, – ласково сказал Аристотель.

Он присел рядом со мной. Я тыльной стороной ладони протёрла лицо от слёз.

– Всё-таки перенёс нас Скрябин в другой мир. По-моему, лучшее средство ощутить себя живым – быть побитым, – тихо произнёс Аристотель.

– Или побить другого, – я нахмурила брови, вспомнив отвратительное зрелище.

– Приятно получать твою заботу. Но если вдруг когда-то окажешься в похожей ситуации с незнакомцем, то спасайся сама, – серьёзно сказал он.

– Действительно приятно, – мы переглянулись и рассмеялись.

В это мгновение погас наш фонарь-прожектор. Сцена завершена.

– Что-то бургера захотелось, – сказал Аристотель под закрытие занавеса.

Он поднялся на ноги и подал мне руку. Такой обычный жест заставил сердце биться чаще.

– Я знаю здесь рядом одно местечко. Оно точно работает круглосуточно.

Он крепко держал меня за руку. Я до сих пор помню тепло его ладони на своей коже. Такой настоящей и пронизанной жизнью…

Глава 6

– Вот и я, – Аристотель бухнулся на диван напротив меня.

– Полегче? – я внимательно оглядела рану на губе и рассечённую бровь.

– Не парься! – он показал большой палец вверх, но тут же сморщился от боли. – Просто ушибы.

– Окей, – настаивать на больнице я больше не стала: всё-таки взрослый человек и сам понимает своё состояние.

Нам принесли два огромных бургера и внушительную порцию картошки фри. Обычно я ем немного, но видимо подскочивший уровень адреналина имел свои планы на мой вечерний рацион. Время от времени я всё ещё содрогалась то ли от страха, то ли от сбоя в гормональной системе. Но от первого же куска сочного мясного блаженства во рту я почувствовала умиротворение.

Мы поглощали еду в полном молчании и не обращали внимания на окружающих. Обычно я всегда принимала пищу в одиночестве. Теперь же, поглощая гамбургер в компании другого человека, мне было спокойнее, чем если бы была здесь одна. Странно и то, что мне неприятно смотреть на жующих людей, но кушать в компании оказалось вполне приемлемо.

Я подняла глаза на Аристотеля: он с удовольствием поглощал свой бургер, свободной рукой закидывая сразу горсть картошки в рот, а кончик носа и подбородок были перепачканы кетчупом. Мне вдруг стало так тепло внутри и я тихонько усмехнулась.

– Испачкался? – он тыльной стороной ладони вытер рот, не задев испачканные части.

Я взяла салфетку и аккуратно вытерла грязь сначала с носа, а затем с подбородка. Он всё это время смотрел на меня, как заворожённый.

– Что? – я отложила салфетку и взяла последнюю картошку с тарелки.

– Ничего, – он дотронулся до своего носа, будто не верил, что всё происходит на самом деле. – Ты странная девушка.

– Уже не новость, – мне вспомнились бесконечные издевательства в школе и университете. – Наверное, поэтому у меня нет людей, которых смогла бы назвать друзьями. Это не страшно, но, как оказалось, ужинать в компании приятнее, чем одной.

– У меня всё иначе. Многие хотят проводить со мной время, особенно девчонки, но у меня нет желания. Не хочу слушать их пустые речи, глядеть в пустые глаза и обнаруживать бесцельные, заурядные души. Меня они не обманут, и насиловать себя враньём нет желания.

– Я понимаю. И понимаю почему люди лгут – в этом нет ничего плохого. Они хотят нравиться, хотят быть нужными и заметными, поэтому прибегают к знакомым методам. Я хорошо умею врать, но тоже не вижу смысла в этом. Люди не любят правду и тех, кто её говорит, даже глазами. Глаза меня выдают с потрохами.

– У тебя самые замечательные глаза, которые я когда-либо видел, – он так серьёзно произнёс откровенный комплимент, что я почувствовала как мои щёки предательски запылали.

Впервые мне стало приятно от комплимента, потому что сказанное этим человеком было прямодушно и искренне. Ему незачем мне врать, ведь наша встреча сама по себе эфемерна и может раствориться в бурном течении реальности в любой момент. Но пока мы вместе, всё вокруг по-прежнему статично и сюрреально.

– Как думаешь, скоро ли портал закроется? – он задумчиво глядел за окно.

– Портал? – мне не удалось сразу понять о чём он спрашивает.

– Портал, который мы открыли концертом Скрябина в наш несуществующий ночной мир, – он снова посмотрел на меня.

– Думаю, раз мы его создали, то нам и решать когда. Но процедура возвращения должна быть другой.

– А может останемся здесь вдвоём? Я впервые себя чувствую живым и свободным. Интересно, ведь я тебя толком и не знаю, но всё же рядом с тобой я тоньше ощущаю окружающий мир и чувствую себя всесильным и уязвимым одновременно.

– Иными словами, мы находимся в состоянии эйфории прямо сейчас, – подхватила я.

– Мы? Идеально, – он счастливо улыбнулся мне, а я ответила ему тем же.

Какое-то время Аристотель и я хранили уютное молчание. Это был первый раз, когда я ощущала спокойствие, не говоря ни слова, рядом с другим человеком. Голова не взрывалась ненужными мыслями, а наоборот отдыхала от блаженной пустоты. Полный штиль в самом центре океана уже не пугал, но помог перевести дыхание в бесконечной погоне за чем-то немыслимым.

– Я отойду в уборную, – он не поднял головы на мои слова, а продолжал задумчиво изучать полночную улицу чужого города.

Уборная в этой закусочной была общая для мужчин и женщин. Мне неприятно было даже думать сколько человек уже успели отпечатать следы своих ягодиц на единственном в этом месте ободке унитаза, поэтому решила просто умыться. Я закатала рукава и ополоснула руки до самых локтей – это было на меня не похоже. Зачем я так сделала? Многое в тот день было необычно. Из зеркала на меня смотрела незнакомка с ярким живым блеском в карих глазах. Мы чем-то похожи с Аристотелем внешне: форма губ, немного смуглая кожа, тот же разрез глаз на грани Европы и Азии, но у меня две родинки на левой щеке. Как-то в школе одна девчонка сказала мне: «Ого! У тебя прикольные родинки, будто две планеты». Она тогда была одной из тех, кто долгое время строил мне козни, но за глаза, поэтому я восприняла эти слова, как очередную насмешку. Зачем я сделала чёлку? Одна морока с ней по утрам, поэтому решила снова отрастить её под основную длину. Длинные волосы всё же лучше смотрятся без чёлки.

Я испугалась, что могла долго глазеть на себя, и быстро вышла из уборной, но тут же остановилась как вкопанная. За нашим столиком на месте, где совсем недавно была я, сидела официантка. Она весело смеялась и каждый раз пыталась дотронуться до Аристотеля. Я как ошпаренная умчалась в уборную, захлопнула со всей силы дверь и повернула замок.

Помню вкус слёз и приторный сладковатый запах освежителя воздуха. Почему я так сильно расстроилась? Мы ведь только познакомились, да и сама понимаю, что с такой внешностью на него обязаны вешаться девчонки: высокий, молчаливый красавец, который на их недалёкий взгляд, только и ждёт, чтобы кто-то из них пришёл, понял все его горести и невзгоды, а потом, исключительно из добродетельных побуждений, изменил его в удобного для себя красавчика. Частенько такие истории заканчивались одинаково: удобную метаморфозу выкидывают за ненадобностью, так как он больше неинтересен, все его переживания глупы и решены бесстрашной бестией, которая уже находится в поисках новой жертвы.

Какие глупые мысли иногда лезут в голову. Накручивать себя я умею, точнее имею мастерский разряд в этом деле. Надо было выходить, чтобы не показаться чудачкой. Я попыталась открыть замок, но его вероятно заклинило. Телефон остался за столом, да и номера Аристотеля у меня не было, поэтому я подёргала за ручку ещё немного. В таком захудалом месте звукоизоляция уборной комнаты была на высоте, так как никто не услышал мои крики о помощи. В конце концов меня найдут. Я надеюсь…

– Луна? У тебя всё в порядке? – Аристотель постучал в дверь.