Помоги проекту - поделись книгой:
Антиох в Каппадокии перехватил вьючных животных, вышедших из осажденной крепости Суенда для фуражировки. Перебив сопровождавших их обозников, он переодел в их платье своих солдат и подослал их под видом подвозчиков хлеба. Обманув таким образом стражу, они вошли в крепость и впустили воинов Антиоха.
Фабий Максим, опустошив поля кампанцев, чтобы окончательно лишить их твердости для выдерживания осады, отошел на время посева, так что они затратили остаток зерна на сев; затем, вернувшись, он истоптал всходы и, доведя город до голода, овладел им.
Под руководством императора Цезаря Домициана Августа во время Германской войны, затеянной в Галлии Цивилисом, войско цезаря подходило к отпавшему к Цивилису богатейшему городу лингонов. Последний боялся подвергнуться разорению; но, сверх ожидания, его не тронули, и он ничего не потерял из своего имущества; он поэтому покорился и передал мне (единственное место, где автор хоть что-то поведал о себе
Наиболее известным языческим храмом Иераполиса был храм Аполлона. Его руины сохранились до сих пор; более того, они тоже датируются эллинистической эпохой, исходя из чего очевидно, что св. Филипп его застал; но скажу больше: именно этот храм и можно отождествить с тем самым храмом из «Жития», в котором держали заключенную смертоносную ехидну. Раскопки показали, что в правой части храма Аполлона находилась разрушенная ныне пещера Плутона, имевшая три метра в длину и отличавшаяся своими необычными свойствами: подобно храму в Дельфах, храм Аполлона был возведен над этой пещерой не случайно: она наполнялась шедшими из недр земли ядовитыми газами.
Страбон пишет: «Что касается святилища Плутона, то это – небольших размеров отверстие пещеры, лежащей под маленьким выступом горной области; эта пещера настолько велика, однако, что в ней может поместиться человек, а в глубину она идет далеко. Перед ней находится четырехугольное пространство, огороженное решеткой, около 1/2 плефра в окружности. Это пространство наполнено густым в виде облака дымом, так что с трудом можно различить пол. Для тех, кто приближается к решетке вокруг огороженного пространства, воздух безвреден, так как в тихую погоду он очищен от дыма, ибо дым держится внутри ограды; если же животное проникнет внутрь, то его ожидает моментальная смерть. Во всяком случае загнанные туда быки падают и их оттуда вытаскивают уже мертвыми. Я выпускал туда воробьев, и они тотчас падали бездыханными. Однако оскопленные галлы проходят внутрь безопасно, приближаясь даже к самому отверстию; затем, нагнувшись, они спускаются в глубину до известного предела, причем задерживают, насколько возможно, дыхание. Ведь по выражению их лиц я мог заметить признаки припадка вроде удушья. Свойственна ли такая безопасность всем людям, изувеченным таким образом, или только жрецам этого святилища; и проистекает ли она в силу божественного попечения, как это возможно при божественной одержимости, или же, наконец, она является результатом воздействия известных физических сил, противодействующих дыму?»
Тюркоглу поясняет, как хитрые жрецы морочили людям головы: «Основной вход в пещеру, являющуюся началом источника, был полон углекислым газом, который препятствовал существованию жизни. В пещеру запускали птиц, кошек и собак, привязанных к шнуру, а когда вытягивали обратно – находили их мертвыми… (Жрецы) демонстрировали чудеса, оставаясь в среде ядовитых газов… контролируя дыхание, оставались в пещерных проемах, где (скапливался) чистый воздух… (Они) могли там долго находиться… и выходили живыми. Таким образом это чудо способствовало росту славы и развитию города». Вот в чем был секрет смертоносной ехидны, которую никто – кроме жрецов, разумеется, – не видел. Не исключено, что апостолы раскрыли фокус жрецов, отчего те и были так злы на них.
Если идти от развалин храма Аполлона прямо в гору, можно посетить роскошный и неплохо сохранившийся римский театр II века н. э. на 10 тысяч зрителей: место, мало напоминающее христианскую святыню, но, судя по моим наблюдениям, имеющее право на звание таковой. Хранящиеся в музее Иераполиса, расположенном в римских банях (о замечательной истории которых мы еще расскажем), театральные барельефы с изображением гладиаторских боев подтверждают гипотезу об использовании бывшего эллинистического театра, перестроенного римлянами, в качестве цирка. А римский цирк – это не только гладиаторские бои: невозможно перечислить, сколько христиан пролило свою кровь на аренах римских цирков, когда их расстреливали, жгли, травили дикими зверями; тот же римский Колизей один чего стоит! Недаром на его арене установлен крест в память первых христиан, и накануне католической Пасхи в этом гигантском амфитеатре совершается крестный ход. Что же касается Иерапольского театра, то предположение мое переросло в уверенность, когда на одном из блоков театра мною был обнаружен византийский равносторонний крест в круге: вполне возможно, что, как и театр в городе Сиде, и другие театры, в IV веке он был освящен как церковь. Такая практика существовала в первые годы официального принятия Римской империей христианства ввиду, с одной стороны, недостатка церквей, а с другой – опять же из почтения к пролитой крови мучеников, на которой, как сказано, Церковь стоит и утверждается. И далеко, вверх и влево от театра, на пустынном возвышении, располагается главная святыня Иераполиса – мартириум (мавзолей) святого Филиппа. Именно мавзолей, не церковь: византийская базилика, вернее, ее руины, располагается неподалеку, имеются и развалины и иных церквей; мартириум был построен именно как погребальное сооружение памятного типа; не будучи церковью, это сооружение, тем не менее, давало возможность проводить в нем торжественные Богослужения. Построенный в V веке, каменный восьмиугольный мартириум имел размеры 20 × 20 м, размещался на квадратной основе и был увенчан деревянным куполом со свинцовым покрытием. Факт, что мартириум был уничтожен пожаром, но когда и по какой причине – неизвестно. Вероятнее всего, в период Турецко-византийских войн, когда город подвергся окончательному опустошению, о чем было рассказано в предыдущей главе. С тех пор пострадавшее от огня здание медленно, но верно разрушалось, и по этой причине сегодня можно видеть лишь развалины уникальной святыни. Однако эти руины до сих пор указывают нам то место, с которого в последний раз смотрел на негостеприимный Иераполис страждущий апостол Господень Филипп…
Однако наш рассказ об Иераполисе был бы неполным, если бы мы не вспомнили еще нескольких замечательных людей, прославивших свою родину. Одним из них был Эпиктет (50—138 гг. н. э.) – уникальный философ-стоик, бывший раб; и хотя он не был христианином, но его стоическая философия, несомненно, перекликалась с христианским учением. Он писал, что и кажущийся свободным, знатным и т. д. человек может быть рабом своих страстей, а стойкий духом раб – быть внутренне свободным. Утешая других, он утешал себя, как отмечает историк философии А.С. Богомолов. Эпиктет писал о едином Боге, считал, что счастье и добродетель совпадают, следовательно, счастлив тот, кто добродетелен. Побывав (против воли, в качестве раба) в Риме, впоследствии он, когда был свободен и приглашен в Рим самим императором, отказался от сего высочайшего приглашения наотрез и наименовал Рим «городом греха». В первом томе «Истории философии» про него написано: «Эпиктет… высмеивал сочинителей книг, говоря, если книга стоит 5 денариев, то и излагаемое в ней не стоит большего. Он требовал не книжной мудрости, а нравственных поступков, поэтому он предпочитал непосредственное живое общение с учениками и личный пример как лучшую форму философской деятельности. От своих учеников Эпиктет требовал не простой любознательности, а претворения философии в жизнь… Эпиктет осуждает рабство: “То положение, которого ты не терпишь, не создавай для других. Не желаешь быть рабом – не терпи рабства около себя… Как порок и добродетель ничего между собой общего не имеют, так и свобода и рабство…” Его этические предписания во многом совпадают с моральными нормами раннего христианства». Случайно ли это? Филиппа он слышать, конечно, не мог, поскольку был увезен в Рим в правление Нерона (54–68 гг.), но мог же мальчиком или даже подростком раб-иераполец слушать еще Епафраса или иных христианских проповедников? Опять же и окружающая среда (этическая, политическая, религиозная и т. д.) могла «выпестовать» столь похожие отдельными гранями христианство и стоицизм – недаром Энгельс назвал философа-стоика Сенеку «дядей христианства»! Обратимся немного к учению самого Эпиктета, чтоб не быть голословными (цит. по изданию 1904 г.)…
«Напрасно, друг мой, ты падаешь духом и сомневаешься в Боге. Когда мы видим какое-нибудь творение людское, то мы понимаем, что работу эту делал человек. Точно так же и весь мир, очевидно, имеет своего Создателя. Начало всех начал, причину всех причин. Отца мира вещественного и духовного мы называем Богом. Человек, который понимает то, что делается вокруг него в Божьем мире, если только он способен к благодарности, будет постоянно благодарить Бога за все благодеяния видимого мира, которыми люди окружены. Только неразумный человек не понимает блага всего того, что находится вокруг него, и не благодарит Бога, столь благо и премудро устроившего мир…
Человеку постыдно довольствоваться одного своею животною жизнью и забывать о человеческой разумной и духовной жизни. Человек должен поступать так, как указывают ему совесть и разум его. Старайся же, друг, чтобы ты не умер прежде, чем исполнишь твое назначение. Мне, как человеку, дано знать, кто я такой, для чего я родился и на что нужен мне разум мой. Оказывается, что я получил самые лучшие духовные способности: разумение, мужество, смирение. А с ними – какое мне дело до того, что может со мною случиться? Кто сможет рассердить или смутить меня? Ничего не может быть в тягость мне, и я ни о чем внешнем не стану ни сожалеть, ни сокрушаться. Напротив того, что бы со мною ни случилось, я приложу к делу то, что дано душе моей. Пойми это и ты, всмотрись хорошенько в свои силы и способности и скажи в душе своей: “Пошли мне, Господи, все, что Ты хочешь! Ты дал мне такие пособия, с которыми я могу справиться со всякими случайностями”. А ты вместо этого постоянно боишься, как бы не случилось с тобою того или другого, жалуешься и плачешь, когда с тобою случается то, чего тебе не хочется, и укоряешь судьбу. Судьба же так устроила тебя, что ты можешь уразуметь смысл жизни, и если захочешь терпеть и любить, то никто не в силах помешать тебе в этом. И что же оказывается? Ты получил такие высокие и могущественные душевные способности, и, несмотря на это, ты не прикладываешь их в жизни своей. Ты теряешь время, плачешь, стонешь и либо вовсе не думаешь о Боге, либо упрекаешь Его…
Желай быть праведным перед своею собственною совестью – перед Богом. Если будешь стремиться к этому, то преодолеешь свои порочные помыслы…
Рассуждай сам с собою так: “Пусть другому достанется богатство, а мне – мудрость; другому – власть, а мне – умеренность. Не стану я хвалить то, что постыдно. Я хочу быть свободным, то есть другом Богу, хочу добровольно повиноваться Ему. А Бог не хочет, чтобы я прельщался ни плотью своею, ни богатством, ни могуществом, ни славой. Если бы Бог желал, чтобы люди этим были довольны, то Он устроил бы так, чтобы все это доставляло довольство и блаженство. Но от всего этого люди не блаженствуют, а страдают. Значит, Бог не в этом назначил нам благо. А потому я и не стану ослушиваться Его велений. Беречь я буду свою добродетель; всем же остальным, что дано мне, я буду дорожить настолько, насколько требует разум…”
Когда ты заметишь, что ты начинаешь в душе своей упрекать Бога, то разбери внимательно то, чем ты недоволен, и ты увидишь, что оно так и должно было быть и не могло быть иначе.
– Да неужели, например, справедливо, чтобы вот этот бесчестный человек имел больше денег, чем я?
– Вполне справедливо, потому что он и хлопотал из-за денег больше, чем ты. Он подделывался к людям, обманывал их, обирал несчастных, по целым ночам напролет неустанно трудился для того, чтобы нажиться. Чему же ты удивляешься? А ты посмотри, больше ли у него разума и совести, чем у тебя. И ты увидишь, что у тебя больше всего того, из-за чего ты хлопотал и старался. То, что ты бережно хранил, – свою честь и совесть, – он продавал и получил за это ту награду, которую искал. Но ведь человека, который бесчестно приобрел богатство, мы не можем назвать счастливым, – мы, которые знаем, в чем истинное счастие. Мы знаем, что Бог справедлив и отдает то, что лучше тому, кто лучше. Чистая совесть – не гораздо ли лучше богатства?..
Разумный человек никогда ни на что не станет роптать, потому что он хорошо понимает, что настоящее горе наше происходит не оттого, что случается с нами а оттого, что мы неразумно думаем о случившемся. Отстраним же эти неразумные мысли, и прекратится то, что мы считали несчастием.
Если люди делают зло – они делают зло сами себе; тебе же они не могут сделать зла. Ты же рожден не для того, чтобы творить зло и грешить вместе с людьми, но для того, чтобы помогать им в добрых делах и в этом находить свое счастье. Знай и помни, что если человек несчастен, то он сам в этом виноват, потому что Бог создал всех людей для их счастья, а не для того, чтобы они были несчастны…
Нельзя быть счастливым, когда желаешь того, что невозможно; и наоборот, можно быть счастливым только в том случае, если желаешь возможного, потому что в таком случае всегда будешь иметь то, чего желаешь. Все дело в том, чтобы желать только того, что в нашей власти, того, что возможно…
Кто желает невозможного, тот раб и глупец, восстающий против своего хозяина – Бога. Хозяин наш желает, чтобы мы были счастливы; но для этого мы должны помнить, что все родившееся должно умереть и что люди должны разлучаться… Желать, чтобы никто с тобою не расставался и не умирал, – это все равно что желать винограда зимою. Обнимай ребенка или друга и сам думай: ты завтра уедешь или умрешь, и мы не увидимся больше… Если разлука или смерть кажется тебе такою страшною, то ты должен во время жатв горевать о том, что умирают колосья, а осенью плакать о том, что засохшие листья падают с деревьев. Разлука людей больше ничего, как небольшая перемена, а смерть – также перемена, только немного большая. В мире нет уничтожения, а только превращение одной жизни в другую. И для нас наступает это превращение тогда, когда Богу угодно. Ведь и родились мы не тогда, когда хотели, а когда Бог велел. И потому мудрый человек заботится только о том, чтобы исполнять волю Божью и размышлять в глубине своей души так:
– Если ты желаешь, Господи, чтобы я еще жил, то я буду жить так, как ты велишь, буду распоряжаться тою свободою, которую Ты дал мне во всем, что принадлежит мне. Но если я Тебе больше не нужен, то пусть будет по-Твоему! Я до сих пор жил на земле единственно для того, чтобы служить Тебе; если же Ты пошлешь мне смерть, то я уйду от мира, повинуясь Тебе, как служитель, понимающий приказания и запрещения своего хозяина. А пока я остаюсь на земле, я хочу быть тем, чем Ты хочешь, чтобы я стал…
Не думай, что Бог ненавидит тебя, если посылает тебе бедность, болезни, презрение людей: хозяин не может ненавидеть слугу, который хорошо исполняет его волю. И не забывает тебя Бог: Он не забывает и самой малой твари. Он упражняет тебя и на тебе дает примеры другим людям…
Создав меня таким, каков я есть, Бог как бы сказал мне так:
“Эпиктет! Я мог бы даровать гораздо больше твоему ничтожному телу и твоей маленькой судьбе. Но не упрекай Меня в том, что Я этого не сделал. Не забывай, что тело твое – не твое. Оно – не что иное, как горсточка земли, искусно выделанная. Я хотел даровать тебе полной свободы делать все, что тебе вздумается, но Я вселил в тебя божественную частицу Себя Самого. Я даровал тебе способность стремиться к добру и избегать зла; Я вселил в тебя свободное разумение. Если ты будешь прикладывать свой разум ко всему тому, что случается с тобою, то ничто в мире не будет служить тебе препятствием или стеснением на том пути, который Я тебе назначил; ты никогда не будешь плакаться ни на свою судьбу, ни на людей; не станешь осуждать их или подделываться к ним. Не считай, что этого мало для тебя. Неужели мало для тебя того, что ты можешь прожить всю свою жизнь разумно, спокойно и радостно? Так довольствуйся же этим!”
…Все… происходит не так, как ты хочешь, а как то Богу угодно.
– О чем же я должен думать, чтобы жить так, как ты говоришь?
– Не о чем ином, как только о том, что зависит от тебя и что от тебя не зависит, что ты можешь исполнить и чего не можешь. Например, тебе необходимо умереть, но необходимо ли тебе об этом плакать? Тебя насильно тащат в тюрьму; ты не можешь этого избежать, но ты можешь не сокрушаться об этом. Тебя ссылают в изгнание; никто не может тебе помешать уехать в спокойном духе и с легким сердцем.
– Расскажи мне о всех тайнах твоего друга, – скажет мне мой враг.
– Нет, я тебе не скажу этого, – отвечу я, – так как в моей власти сохранить тайну моего друга.
– Но я тебя закую в кандалы и отправлю на каторгу, если ты не откроешь мне его тайны!
– Что это ты говоришь? Не меня ты закуешь в кандалы; ты закуешь мои ноги, мои руки, а меня, мою душу, мою волю, мой разум ты не можешь заковать, потому что никто, кроме меня, не в силах распорядиться ими.
– Я тебе голову отсеку!
– Да разве я когда-нибудь говорил тебе, что мою голову труднее отсечь, чем голову всякого другого человека? Вот в каких мыслях тебе следует ежедневно упражняться! Кто разобрал и понял, что именно он может сделать и чего не может, тому не помешают никогда никакие препятствия и случайности, потому что он будет желать только того, что достижимо, и избегать того, чего достигнуть не может.
– Вы меня приговорили к смерти! – скажет такой человек. – Если вы хотите отрубить мне голову сейчас же, так пойдемте, я готов. Если же вы казните меня часа через два-три, так я пока пообедаю, потому что я проголодался; а потом, в свое время, я и умру.
– И ты спокойно пойдешь на казнь? – спросят его.
– Совершенно спокойно! – ответит он. – Как подобает человеку, отдающему то, что ему не принадлежит…
Помни, что никто не может быть господином над разумом и волею твоими и что в разуме и воле человека находится добро и зло для него. Значит, нет человека, который мог бы мне сделать добро или зло, – это могу сделать только я сам, и потому мне нечего бояться ни притеснителя, ни болезни, ни бедности, ни каких-либо помех.
– Ты не нравишься, – говорят мне, – вот этому высокопоставленному человеку?
– А мне что за дело до этого? – отвечаю я. – Разум и воля мои не в его распоряжении.
– Но ведь он может наделать тебе много зла!
– Он может причинить зло только тем, кто считает его сильнее себя, и только для них он страшен. У меня же есть свой хозяин, которому одному я повинуюсь. Бог – хозяин мой, и мне нет дела до других хозяев, потому что Сам Бог приставил ко мне в начальники меня самого и сделал так, что я могу разуметь Его волю и хочу следовать Его законам…
Если я вижу, что человек без устали хлопочет, читает, пишет, или работает с утра до ночи, или даже просиживает за своей работою целые ночи напролет, то я еще не скажу, что человек этот любит трудиться или трудится ради пользы людей, если я не знаю, зачем он все это делает. Ведь никто не скажет про человека, который по целым ночам кутит с распутными женщинами, что он полезен или что он любит трудиться… Я скажу про человека, что он любит труд и полезен людям только тогда, когда узнаю, что он трудится для души своей – для Бога и людей. Но чужая душа – потемки, как же я узнаю внутренние побуждения человека, известные только ему самому? И выходит, что человек не может судить человека, то есть осуждать или оправдывать его, ни хвалить, ни порицать. Разве можно сказать, что человек плотник или музыкант, если видишь у него в руках топор или музыкальный инструмент? Точно так же нельзя назвать человека мудрым, если он говорит мудрые речи. Мудрым можно назвать человека только тогда, когда он не только разумно рассуждает, но и на деле старается поступать согласно тому, что он говорит. Мы хорошо умеем распознать ремесленника, но часто путаемся в том, кто мудрый человек, так как склонны судить об этом по его речам или по наружному виду. Не называй мудрым такого человека, который говорит, что он мудр, точно так же, как ты не назовешь кузнецом всякого, кто купит себе наковальню. Если желаешь стать праведником, то сначала убедись в том, что ты скверен. Истинно мудрый человек всегда скромен и никогда не старается прослыть мудрецом. Часто люди, поняв кое-что из слов мудрого человека, воображают и себя мудрецами. Они делают с мудростью то же самое, что делает сластолюбец с вкусным кушанием: поняв какую-нибудь истину, они сейчас же хотят получить удовольствие и похвалу и для этого начинают с жаром рассуждать и спорить со всякими встречными, даже с теми, которые не хотят и слушать их. Но ты, если хочешь быть участником в истинной мудрости, будь мудрецом про себя…
Ты не будешь негодовать на злых и безрассудных людей.
– Да ведь они воры и мошенники! – говоришь ты.
– А что такое вор и мошенник? Ведь это человек порочный и эаблудший. А такого человека жалеть надо. Если ты можешь, то убеди его в том, что для него самого нехорошо так жить, как он живет, и он перестанет делать зло. А если он еще не понимает этого, то неудивительно, что он скверно живет. Пожалей же этих несчастных и старайся, чтобы их заблуждения не обозляли тебя. Вспомни, как часто ты сам заблуждался и согрешал… Когда ты видишь, что человек заблуждается, – не гневайся на него: пойми, что нельзя нарочно заблуждаться…
Когда ты перестал быть добрым и общительным существом, каким тебя Бог создал, и вместо того стал диким зверем, который подкрадывается, раздирает и губит свою жертву, – тогда ты потерял самую дорогую свою собственность. Ты чувствуешь потерю кошелька с деньгами; почему же ты не чувствуешь своего убытка, когда ты потерял свою честность, доброту и умеренность?..
С Богом надо поступать так же, как мы поступаем с нашими глазами. Мы не просим их видеть то, что нам хочется видеть; напротив, мы очень довольны, что глаза наши показывают нам предметы такими, каковы они на самом деле. Почему же мы с Богом поступаем не так? Почему умоляем Его сжалиться над нами и дать нам то, чего нам хочется, а не то, что мы получаем от Него?.. Если ты будешь постоянно помнить, каким великим мастером ты сотворен, то ты не захочешь оскорблять Его своим порочным житьем. Помни и то, что он не только сотворил тебя, но и велел тебе самому сохранять себя. Неужели сможешь решиться повредить и изгадить то, что Он доверил тебе? Если бы Бог поручил тебе призреть сироту, ты ведь позаботился бы предохранить его от вреда? Так же точно Бог поручил тебе призреть самого себя и как бы сказал тебе: “Убереги ты этого человека в том чистом образе, в котором Я произвел его на свет. Он родился честным, верным, бесстрашным и с чистой душой. Сохрани же его в целости!..”».
Еще одним философом – уроженцем Иераполиса – был софист Антипатр, которого император Септимий Север избрал воспитателем для своих наследников – Геты и Каракаллы. Как указано в анонимном, но заслуживающем доверия историко-археологическом турецком труде «Памуккале. Гераполис. Афродисиас», «Могилы членов семьи философа находятся на севере местного некрополя, но его могила не обнаружена».
Славен город Иераполис и христианскими учеными-апологетами Папием и Аполлинарием. Апологеты защищали христианство от нападок иудаизма и язычества. Папий (ок.70 – ок. 150 гг.) слушал проповеди самого Иоанна Богослова, общался с дочерьми апостола Филиппа и был другом священномученика Поликарпа Смирнского. Известен как автор многих, почти не сохранившихся (за исключением малых фрагментов, цитированных другими древними авторами) сочинений, наиболее интересным из которых является «Толкование Господних изречений». Сочинение его, судя по сохранившемуся вступлению, должно было быть весьма авторитетным: «Я не премину изложить тебе, что хорошо узнал от старцев и хорошо запомнил, и присоединить объяснения для подтверждения истины, потому что я держался не тех, которые, подобно многим, говорят много, а тех, которые учат истине; я соображался не с теми, которые припоминают чужие заповеди, а с теми, которые держатся заповедей, преданных от Господа для веры и происходящих от самой истины. Если мне случалось встречать кого-либо, обращавшегося со старцами, то я заботливо расспрашивал об учении старцев, например, что говорил Андрей, что Петр, что Филипп, что Фома или Иаков, что Иоанн или Матфей, либо кто другой из учеников Господа, что – Аристион и пресвитер Иоанн, ученики Господни. Ибо я полагал, что книжные сведения не столько принесут мне пользы, сколько живой и более внедряющийся голос». Впрочем, единого отношения к сочинениям Папия нет до сих пор, так как порой он слишком увлекался апокалиптической аллегорикой. Есть мнение, что скончался он мученически. Второй апологет-иераполец – Клавдий Аполлинарий – жил во второй половине II века. Все его творения также погибли (за исключением малых фрагментов, как у Папия), но в древности его ценили высоко как «знатока божественных и внешних наук и мужа достохвального». Он писал об Истине Христовой даже императору-философу Марку Аврелию и много боролся с фригийской ересью монтанистов, исступленных лжепророков, безумных аскетов, нередко доводивших своих последователей до смерти. Апологет противостоял им не только пером, но и делом: как епископ Иерапольский, Аполлинарий в 170-х гг. собрал против монтанистов собор из 26 епископов. Аполлинарий писал: «Лжепророк находится в мнимом исступлении, с которым связано дерзкое бесстрашие. Он начинает со своевольного бреда, который превращается, как мы сказали, в невольное безумие. Они не смогут указать ни одного ветхозаветного или новозаветного пророка, который исполнялся бы Духа Божия таким образом…» Неистовые лжепророки были отлучены от Церкви.
Участвовали иерапольские предстоятели и во Вселенских соборах. Есть известие об участии иерапольского епископа в заседаниях Первого Вселенского собора в Никее (325 г.), а имя другого пастыря, подписавшего акты Второго Вселенского собора в Константинополе (381 г.), известно по документам – Филофей; тогда Иераполис относился к Исаврийской области Малой Азии. На Третьем Вселенском соборе в Эфесе (431 г.) заседал епископ церкви иерапольской Венсаг, а приговор о низложении ересиарха Нестория подписал «за него пресвитер Павел, в его присутствии и по его повелению» – как гласят подлинные акты Эфесского собора. А. Норов приводит свои данные об иерапольских предстоятелях, которые выглядят следующим образом:
Стахий (возможно, упоминаемый в послании к Римлянам (16; 9).
Папий.
Св. равноапостольный Аверкий.
Св. Аверкий Второй, мученик.
Клавдий Аполлинарий.
Флакк.
Луций, упоминаемый в некоей распре между двумя арабскими епископами.
Авенеатий, участвовавший в 1-м Эфесском соборе.
Стефан, участвовавший во 2-м Эфесском соборе.
Аверкий Третий, участвовавший в Халкидонском соборе.
Филипп, упоминаемый при императоре Льве.
Авксанон, участвовавший в 5-м Вселенском соборе.
Сисиний, участвовавший в 6-м Вселенском соборе.
Игнатий, во время распри между константинопольскими патриархами Игнатием и Фотием (2 пол. IX века), переходивший от одной стороны к другой.
Никон, упоминаемый в то же время.
Арсевер, упомянутый в 997 г.
Неизвестный, упомянутый по должности в 1066 г.
Неизвестный, упомянутый по должности в царствование Мануила Комнина.
Георгий, упомянутый в 1155 г. при константинопольском патриархе Луке Хрисоверге.
Неизвестный, упомянутый по должности при императоре Исааке Ангеле.
Из всех вышеупомянутых иерархов можно рассказать подробнее о св. равноапостольном Аверкии, епископе Иерапольском (ум. ок. 167 г.). Однажды он, возмущенный имевшим место накануне большим языческим праздником, взял дубину, ночью проник все в тот же храм Аполлона и, в духе «ревнителей благочестия» ИГИЛ (экстремистская организация, запрещенная в России), переколотил все статуи. Когда на шум сбежались люди и жрецы, он заявил им, что они вчера своими возлияниями так упоили своих богов, что они попадали. Аверкия хотели сжечь вместе с его домом и домочадцами, но градоначальник запретил, чтоб заодно не пожечь весь Иераполис. Дело замяли после исцеления Аверкием трех бесноватых и большого числа прочего народа, в том числе матери местного большого римского начальника Евксениана Публиона, который и в дальнейшем покровительствовал Аверкию. Последний как чудотворец был даже вызван в Рим, где исцелил бесноватую дочь Марка Аврелия (впоследствии казнена вместе с сыном за участие в заговоре против нового императора Комода, своего зверонравного брата). Император спросил, чем вознаградить святого, но, поскольку тому лично ничего нужно не было, он похлопотал за город – чтобы убогим христианам из императорских запасов выдавались три тысячи мер зерна ежегодно и еще чтобы были устроены бани на термальном источнике для исцеления больных. Марк Аврелий дал свое императорское добро, и хлебные выдачи иерапольцам отменил только Юлиан Отступник (355–363) – почти 200 лет спустя! Отражение этого путешествия содержится в прижизненной эпитафии св. Аверкия. Она была известна давно, еще из жития св. Симеона Метафраста, и вот в 1883 г. англичанин Рамзей обнаружил подлинный камень со следующей надписью (приводится по статье И. Помяловского «Надгробие св. Аверкия и древнехристианский символизм» в «Византийском временнике» (т. 3, 1896 г.; нельзя не отметить, что автор поддерживает малораспространенную, но все же существующую версию о том, что св. Аверкий жил не в Иераполисе Фригийском, а в близрасположенном Иерополисе): «Гражданин избраннаго града, я при жизни сделал это для того, чтобы в свое время иметь здесь покоище своего тела. Мое имя Аверкий, я ученик чистаго пастыря, который пасет стада овец на горах и равнинах, который имеет большия очи, зрящия всюду; он научил меня верным писанием (жизни), он послал меня в Рим, дабы взглянуть на царский город и увидеть царицу, одетую в златую одежду и в златую обувь. Там видел я народ, имевший светлую печать, видел равнину Сирии и все города, Нисивию, перешедши Евфрат; везде были у меня сопутники: имея… Павла, вера всюду предводила и всюду предлагала в пищу весьма большую и чистую ΙΧΘΥΣ, от источника, которую захватила непорочная дева и давала ее в пищу постоянно друзьям; у нея есть прекрасное вино, и она дает смешение вместе с хлебом. Это я, Аверкий, сказал, чтобы написали в моем присутствии, я по истине провел семьдесят второй год. Думая об этом, пусть всякий единомысленный молится об Аверкии. Никто пусть не кладет в мою могилу кого-нибудь другого, если же кто это сделает, тот внесет в Римское казначейство две тысячи золотых и милому отечеству Иерополю тысячу золотых».
Памятник Аверкия поступил в собственность турецкого султана, а тот подарил его римскому папе Льву Тринадцатому к юбилею его священства, который поместил этот уникальный монумент в Латеранский музей.
Русский путешественник Авраамий Норов пишет: «У известнаго Кардинала Барония была в руках весьма древняя рукопись послания Св. Аверкия к Марку Аврелию, дышащаго Апостольскою простотою и которое ученый Кардинал готовился издать, но к несчастию это сокровище было потеряно. Этому святителю приписывают также книгу под заглавием: Правила для Пресвитеров и Диаконов, не дошедшую до нас».
А вот аверкиевы бани стоят до сих пор. Сейчас в Иераполисе есть два больших банных комплекса – один, руинированный, датируется третьим веком, а второй, реставрированный, – вторым. Это и есть те самые бани. Теперь в них размещается небольшой археологический музей. В первом зале представлены саркофаги и статуи; наиболее интересная из них – нимфа из Нимфеума (городского фонтана); а интересна она тем, что показывает, какое разрушительное воздействие оказывают минеральная вода и ее отложения на памятники истории: верхняя половина тела нимфы сильнейшим образом объедена солями, в то время, как нижняя почти не тронута. Второй зал музея содержит мелкие находки – предметы быта, амфоры, стеклянные пузырьки, масляные лампы, украшения, монеты и прочее. Третий зал содержит барельефы из иерапольского театра: там и вакхическая процессия, и воспитание Зевса, и казнь сатира Марсия, и гладиаторские бои. Также интересны находящиеся там статуи Плутона, змееногого гиганта, женщины-сфинкса; по заключению искусствоведов, скульптуры Иераполиса выполнены в традициях афродисиасской школы (город Афродисиас расположен недалеко от Иераполиса; в римскую эпоху скульптуры, изваянные здесь, отправлялись в Рим, и сами римские скульпторы приезжали сюда учиться. Христианские епископы Афродисиаса ставили свои подписи под актами Вселенских соборов: Евдоксий (или Екдикий) – на Втором Вселенском соборе и Кир – на Третьем). В банном саду стоят прекрасные саркофаги; на одном из них изображены римские воины, у одного из которых на поводке – маленькая собачка… Среди экспонатов музея – скульптурные портреты пергамских царей Эвмена Второго – основателя города – и Аттала Третьего, передавшего власть римлянам.
Всего этого не видят (или не хотят видеть?) многочисленные туристы, приезжающие в Памуккале искупаться в «лягушатнике» с «чудодейственной, омолаживающей и придающей красоту» минеральной водой, помпезно называемом «бассейном Клеопатры», которая в Иераполисе никогда, разумеется, не была, и тем более никогда не могла бы купаться в современном бассейне, устроенном прямо посередине древней улицы, так что в воде и сквозь воду видны поваленные колонны и мостовая. Просто пребывание Клеопатры в Киликии (теперь юг Турции) и Эфесе (запад Турции) позволило сделать из ее имени выгодный «бренд», и по всему южному и западному побережьям Турции чуть ли не через считаные километры показывают очередной «пляж Клеопатры» (будто ей больше делать нечего было, кроме как загорать на каждом пятачке). Если ехать на однодневную экскурсию, то расчет (за вычетом бесконечных лавок, ковровых и ювелирных центров и проч.) получается следующий. На «лягушатник» дают полтора часа, на осмотр руин – от 15 (теоретически) до 5 (фактически!!!) минут – вылезти из автобуса, сфотографироваться на фоне ворот – и хватит с вас, ни мартириум, ни музей, разумеется, не предусмотрены, – но, если как следует себя не пожалеть, за «лягушатные» полтора часа можно многое осмотреть и действительно прикоснуться к ИСТОРИИ.
Часть 4. Турецкая республика. Северного Кипра
Предисловие к четвертой части
Последняя часть книги посвящена святыням Турецкой Республики Северного Кипра, месту, посещение которого все еще относительно осложнено ввиду того, что эта Турецкая Республика не признана мировым сообществом, однако на свете мало есть чего невозможного. Главное – умудриться посетить Северный Кипр без отметок в загранпаспорте (иначе возникнут проблемы на Южном Кипре и при посещении Греции); впрочем, конфликт конфликтом, но в данное время греческие турбюро обеспечивают поездки иностранцев прямо «в тыл врага», отчего туркам перепадают от греков деньги. Результаты и осмысление двух «рейдов» автора и предлагаются ниже в двух главах, поскольку христианская история «турецкого Кипра» весьма интересна и вполне вписывается в общую канву книги.
1974 г. стал трагической датой в истории Кипра: турецкая оккупация разделила остров на две части – южную (греческую) и северную (турецкую). На протяжении веков отношения между двумя диаспорами были противоречивыми: одна сторона то оказывала другой покровительство, то устраивала очередное избиение. Когда турки захватили Кипр в XVI веке, отбив его у венецианцев, они оказали покровительство кипрской православной церкви, бывшей в «подполье» при католиках; в XIX веке, когда Греция боролась за независимость, турки повесили кипрского архиепископа Киприана и обезглавили трех прочих иерархов вместе с сонмом священников и монахов. В 1974 г. греческие «черные полковники» (военная хунта) попытались свергнуть президента Кипра архиепископа Макариоса и присоединить остров к Греции – и тогда Турция под предлогом защиты турецкой кипрской диаспоры вторглась на север острова, и ее войска пребывают там до сих пор. Вместе с землей туркам отошли и многие христианские святыни – храмы и монастыри, чье нынешнее состояние далеко от идеального: многие святые места заброшены или музеефицированы, имела место торговля похищенными реликвиями и предметами церковного византийского искусства вплоть до сбитых мозаик – увы, воистину, не знаешь, что пожнешь после посева. Можно, разумеется, во всем обвинять турок – но как забыть, что маховик катастрофы был запущен греческими военными?
И еще – мало кто обращает внимание, что оккупация острова, по сути, двойная: с северной частью все ясно; однако и на южной части есть несколько английских военных баз, «арендованных» бывшими колонизаторами «безвозмездно» у местных греческих властей. Более того, в любой момент при английской мобилизации вся сеть дорог, аэропорты и проч. тут же переходит в распоряжение английских войск. Пример – недавняя союзническая операция против Ливии, когда Кипр благодаря своему стратегическому положению был сделан штаб-квартирой антиливийских сил.
Но вернемся к истории; даже если рассматривать только ее древний церковной аспект, вспомним, что на острове проповедуют Слово Божие апостолы Павел, Варнава и Марк, а также сама Богоматерь; епископом города Китион становится праведный Лазарь Четверодневный, воскрешенный Господом на Святой земле и вынужденный бежать с родины от преследования иудеев; на рубеже III–IV вв. на острове епископствует один из самых прославленных святых Вселенской церкви – св. Спиридон Тримифунтский, друг святителя Николая Чудотворца, защищавший на Первом Вселенском соборе православие от нападок Ария вместе со св. Николаем и св. Афанасием Александрийским. Не менее известны и славны другие кипрские святые – Епифаний Премудрый, Трифиллий Левкусийский, Тихон Амафунтский, Неофит Пафосский…
Разумеется, святыни и древности Кипра заслуживают отдельной книги, и такая книга автора существует, однако она подверглась сокрушительному сокращению и абслютно непрофессиональной редактуре издательства московского Сретенского монастыря (чего стоят одно перемещение обстоятельства времени внутри предложения, благодаря которому св. Трифиллий, получается, прожил 300–400 лет, и смешение разных городов – Сол и Саламина), так что я искренне возжелал, чтобы она вообще не выходила в свет. Частично восстанавливая попранные справедливость и достоинство, ниже привожу две главы несчастной книги, посвященные турецкому Северному Кипру, с небольшими сокращениями одних материалов и добавлениями других.
Глава 1. Кирения и окрестности; святитель Трифиллий, прп. Илларион Великий
Путь из греческой Ларнаки в Кирению, на север острова, ведет через Никосию – город, разделенный с 1974 г. на две части турецкой оккупацией и являющийся, таким образом, столицей одновременно двух государств. В истории Никосия также была известна под следующими наименованиями: в ранний античный период (VII в. до н. э.) – как Ледра (ассирийский царь Асархаддон повелел в 673 г. до н. э. оставить памятную надпись о том, что он подчинил себе 10 кипрских царей, среди которых – Онесагор из Ледры), затем, при Птолемеях, – как Левкосия – в честь возобновителя города Левкона, сына первого эллинистического египетского царя Птолемея Первого; во времена святых Спиридона и Трифиллия – как Каллиникия или Каллиника.
Ученик св. Спиридона Трифиллий епископствовал там до 370 г. Происходил он из знатного римского рода, получил блестящее образование в Бейруте, после смерти отца посвятил себя Богу и вместе с царицей Еленой отправился в Иерусалим. По возвращении оттуда (в 330 г.) Елена посетила Кипр, основав монастырь Ставровуни, а Трифиллий, познакомившись со св. Спиридоном, остался на острове навсегда. Перевоспитав сына патриция в христианском духе простоты и смирения, Тримифунтский святитель и возвел своего ученика на епископскую кафедру. Блаженный Иероним так отозвался о нем: «Трифиллий, епископ Кипрский Ледренский, красноречивейший в своем веке и славнейший при Констанции. Я читал его толкования на Песнь песней; говорят, он оставил и многое другое, что до нас не дошло». Главное, что Трифиллий описал жизнь своего учителя стихами (ямбом), и, хотя его произведение в подлиннике также до нас не дошло, оно практически сохранилось в переработке епископа Пафосского Феодора (VII в.). Также Трифиллий возвел в Каллиникии большой собор, где и упокоился до времени нашествия арабов – в середине VII века. Они, в поисках сокровищ, вскрыли гробницу святого и обнаружили его нетленные останки. Отрубив голову Трифиллия (при этом из раны истекла кровь, словно голову отсекли живому человеку), они сожгли мощи, правда, не до конца (и то якобы только после того, как сарацины обратились к святому со словами: «Во имя своего Иисуса Христа дай себя сжечь»), и впоследствии его полуобожженная глава и еще часть обгоревших мощей были замурованы в стену собора (по крайней мере, о них свидетельствует наш знаменитейший паломник начала XII века игумен Даниил, посетивший Кипр и оставивший о нем запись в своем «Хождении»; это храмовое здание до наших дней не сохранилось, будучи, скорее всего, снесено венецианцами). Обратимся к хронике Леонтия Махераса, где он рассказывает подробности этого случая, как всегда, расцвечивая различными чудесами, – только по его версии, история с головой относится еще к IV веку, так как в его версии действует ученик Трифилия, св. Диомид, бывший епископом Ледрейским в IV веке: «И есть [на Кипре] св. Диомид, ученик св. Трифиллия. Однажды, в один из тех моментов, когда сарацины пришли на Кипр, вошли в Никосию (так Каллиникия стала называться при Лузиньянах
Явно, что упоминание набегов сарацина Кипр относительно IV века явный анахронизм: спутаны либо даты, либо противник, ибо именно VII век ознаменован проникновением на остров ислама вместе с захватчиками-арабами. Период их набегов определяется в 647–965 гг. Так случилось, что на Кипре погибла, упав с мула и сломав себе шею, Ум-Харрам – родная тетка пророка Мухаммеда по материнской линии. Она была торжественно погребена в римском саркофаге под сенью привезенного со Святой земли камня (впрочем, мусульмане утверждают, что он сам чудесным образом перенесся туда и завис над захоронением, вселяя в души правоверных благоговейный ужас). Над могилой родственницы Пророка была возведена мечеть. Могила Ум-Харрам с мечетью (правда, более позднего времени) сохранилась до нашего времени на берегу соленого озера близ Ларнаки и является усыпальницей родни иорданских королей и четвертой святыней ислама после Мекки, Медины и Иерусалима. Итак, на этом завершим тему переименования города: мы уже упомянули, что франки назвали его Никосией, под этим названием столица Кипра (а столичный статус ей придали Лузиньяны – королевская династия, правившая Кипром после изгнания своего основателя из Иерусалима) и теперь известна всему миру, – однако сами греки называют свою столицу старым именем – Левкосия (также допускается написание Лефкосия), а турки переделали это слово в Лефкоша.
Захватив во время Третьего Крестового похода Лимасол, Китион и Фамагусту и разбив византийское войско при Тримифунте, в Никосию триумфально вошел Ричард Львиное Сердце, где его ненадолго свалила какая-то болезнь или, может быть, рана (известно, что в битве при Тримифунте царек Кипра Исаак Комнин пытался убить Ричарда отравленными стрелами; кстати, как раз отравленная стрела оборвет жизнь великого короля – только в 1199 г. и во Франции; а кто бы мог осилить самого могучего рыцаря Европы в единоборстве?). Именно в Никосии 6 апреля 1192 г. произошло восстание греков против рыцарей-храмовников (тамплиеров), приведшее к отказу их от власти над островом и продаже его Лузиньянам. При франках город становится столицей и буквально расцветает – однако от их эпохи сейчас в городе мало что осталось: сменившие их венецианцы в конце своего владычества в маниакально-агонистической лихорадочной попытке защитить остров от турок обносят Никосию каменным кольцом прочнейших бастионов (доделать эту работу они, впрочем, не успели, так что большого толка от их варварства не было), на строительство которых разбирают многие постройки Лузиньянов – храмы, дворцы (в том числе и королевский, где своими неверными вассалами был убит король-крестоносец Петр Первый, покоритель Анталии) и аббатство Св. Доминика – усыпальницу франкской королевской династии. Уцелел мощный готический собор святой Софии, в котором Лузиньяны короновались, как короли Кипра (коронация их как номинальных королей Иерусалима производилась в соборе Св. Николая в Фамагусте из того принципа, что она находится ближе к Святой земле). Его строительство велось с 1208 по 1326 г. В 1373 г. его разорили генуэзцы, в 1426-м – мамлюки, а в 1571-м – турки, обратившие его в мечеть Селимие и возведшие на двух незавершенных постройкой башнях собора минареты. Та же судьба постигла еще один уцелевший монумент франкского периода – церковь Святой Екатерины конца XIV века: османы превратили ее в мечеть Хайдар-паши, также увенчав минаретом; теперь там выставочный зал. Загадкой остается вырезанная на ней из камня обнаженная женщина, держащая за хвосты двух рыб. Турецкий крытый рынок – Бедестен – изначально был византийским храмом XII века, расширенным франками в XIV веке. Баня Буюк-Хамам перестроена из латинской церкви Св. Георгия XIV века. Четыре вышеописанных здания стоят в турецкой части города; чтобы их осмотреть, нужно «попасть за границу», перейдя контрольно-пропускной пункт, открывшийся сравнительно недавно – лишь в 2004 году; в греческой части от лузиньянских времен сохранился фрагмент дворца, известный как Кастелиотисса, храм Богородицы Хрисалиниотиссы 1450 г. и мечеть Омери – бывший августинский храм Девы Марии XIV века.
Первый захват Никосии турками произошел в 1570 г. при султане Селиме Втором, а осуществил его адмирал Лала Мустафа-паша (о котором будет подробнее рассказано в главе о Фамагусте). Осада длилась 45 дней, начиная с 24 июля; за это время турки предприняли 15 штурмов. После взятия города была большая резня, а головы венецианского руководства Мустафа-паша отправил в две мощнейшие крепости острова – Фамагусту и Кирению с намеком, чтобы там знали, что их ждет в случае неповиновения. Реакция там оказалось абсолютно разной, но об этом позже и в соответствующих местах.
Никосия – родина повстанца Иоанниса Карадзаса, казненного османами в Белграде в 1798 г., архиепископа Киприана (родившегося в селе Строволос, ныне вошедшем в Никосию), принявшего мученическую смерть через повешение от турок в Никосии 9 июля 1821 г., во время греческого восстания против османского владычества, и новомученика Филумена (Хасаписа) – архимандрита Иерусалимской православной церкви, зверски убитого 29 ноября 1979 г. и канонизированного в 2009 г. 5 марта 2010 г. Священный синод Русской православной церкви постановил: «Включить имя священномученика Филумена (Хасаписа) в месяцеслов Русской православной церкви с установлением празднования его памяти 16/29 ноября, как это установлено в Иерусалимской церкви».
Об архитектурных памятниках города эпохи франков было сказано выше; достойны внимания венецианские стены 5 км длиной, с 11 бастионами и двумя воротами – киренийскими на турецкой стороне и фамагустскими на греческой (третьи – пафосские – уничтожены в Новое время); в греческой части острова – Кипрский музей, содержащий множество уникальных экспонатов, в том числе древние кувшины в виде уток и быков, бронзовые статуэтки древнейших, еще догреческих божков, золотой скипетр с двумя соколами XI века до н. э., сфинкс из слоновой кости, служивший частью украшения царского трона VIII–VII веков до н. э., архаические статуи, бронзовый шлем коринфского типа (400–325 гг. до н. э.), бюст Александра Македонского, прекраснейшая мозаика Леды с лебедем, мраморная статуя Афродиты из Сол II века до н. э., бронзовая статуя императора Септимия Севера (большие античные статуи из металла, избежавшие переплавки, – необычайная редкость!) и серебряные византийские блюда VII века н. э. с изображениями подвигов св. царя и псалмопевца Давида (к их истории мы еще вернемся ближе к концу главы). Также в греческой части Никосии имеются Византийский музей, музей национальной борьбы против английского колониализма, кафедральный собор Св. Иоанна Богослова, выстроенный на месте монастыря бенедиктинцев в 1665 г., Старое и Новое архиепископства, храм Фанеромени с мавзолеем священномучеников, казненных в 1821 г., храм Трипиотис 1695 г.; в турецкой части Никосии – венецианская колонна, монастырь крутящихся дервишей XVII века, мечеть Арап Ахмета 1845 г., пол которой выстлан лузиньянскими надгробиями, и еще много интересных образцов османской архитектуры.
По пути в Кирению нельзя не посетить замок св. Иллариона – одно из уникальнейших мест на Кипре с весьма непростой историей. Оно связано с именем св. Иллариона Великого, одного из основателей монашества на Кипре. Более того – в Средние века в отношении всего Кипра бытовало название «остров Св. Иллариона».
Преподобный родился в 291 г. в Палестине, в семье язычников; был отправлен родителями в Александрию, обучаться наукам. Там он крестился и, познакомившись со св. Антонием Великим – основоположником монашества, стал его учеником. Впоследствии вернулся в Святую землю, основал монастырь близ Иерусалима и прославился там чудотворениями и насаждением монашеской жизни. Ища уединения и удаления от мирской славы, он покинул родину и в 364 г. приплыл на Кипр. Высадился близ города Пафос, но и там не смог найти уединения, исцелив в итоге до 200 местных бесноватых, поскольку, по слову Спасителя: «Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5: 14–16). Два года спустя он ушел оттуда и нашел «место сокровенно и страшно меж высокими горами», где прожил 5 лет, но и там нашли его страждущие, которым он и помогал до самой своей кончины, последовавшей в 371 или 372 г. Верный ученик преподобного Исихий тайно перевез мощи святого в Палестину и положил их в Маюме, в основанном преподобным Илларионом монастыре.
Где же было это «место сокровенно и страшно меж высокими горами»? Местная традиция указывает на то самое место, высоко-высоко на горном хребте Пентадактилос (дословно «Пятипальцевый», по-турецки – Бешпармак), недалеко от Кирении, где сейчас высятся руины византийско-франкского замка. Это не голословное утверждение, поскольку, кроме самого названия, вполне исторического – «Замок святого Иллариона» (хотя сам преподобный вряд ли догадывался, что на месте его уединения, вознесшегося чуть ли не к самым облакам, будет возведен замок и веками будет литься кровь), есть и более весомые доказательства. Византийцы возвели там храм Св. Иллариона (имевший большой купол, опиравшийся на 8 арок, алтарная часть храма уцелела до сих пор) и монастырь. Начало арабских набегов привело к тому, что греки возвели там и башню в качестве наблюдательного пункта за морем, так как с этой горы открывается такой вид на киренийское побережье, словно из иллюминатора самолета. В хорошую погоду даже Турцию бывает видно. Кипрский хронист Ленотий Махерас пишет, что в «крепости Св. Иллариона» находятся чудотворные реликвии св. Иллариона Младшего, которого явно надо отличать от того святого Иллариона, о котором шла речь выше: его мощи, согласно Леонтию, покоились в Перистероне вместе с мощами св. ап. Варнавы (прав ли Леонтий насчет мощей Варнавы? Сомнительно, ибо местопребывание его мощей накрепко связано с его монастырем – см. следующую главу. Разве что допустить, что в Перистероне хранилась часть мощей апостола; храм Перистерона, доселе носящий посвящение свв. Иллариона и Варнавы и находящийся на греческой части Кипра, датируется IX–X вв. и весьма интересен, так как представляет уникальный архитектурный тип, в котором соединились трехнефная базилика и крестово-купольный храм. Легенда о других святых Варнаве и Илларионе, покоящихся в Перистероне, скудна подробностями и наверняка более позднего времени, создана, видимо, чтоб разрешить вышеизложенные противоречия – якобы тела двух подвижников V века приплыли на Кипр, ну и так далее).
Потом, в XI веке, грекам приходится перестроить обитель в форменную крепость, воздвигнув крепкие стены и башни. В это же время, в X–XI веках, на том же большом горном хребте Пентадактилосе строятся еще два замка – Кантара (выстроен также на месте бывшего монастыря Богородицы Кантаротиссы, от которого на вершине горы сохранилась часовенка) и Буффавенто (название явно итальянское, переводится как «сильный ветер», но подлинное найти не удалось; может, его греческое название – Вуфавентон – и является исходным; при Лузиньянах этот замок назывался «Замок льва»; от него ныне совсем мало что осталось). Эти три крепости охраняли стратегически важные проходы через перевал и имели зрительную сигнализацию между собой и Никосией. Впрочем, две твердыни не устояли перед англичанами короля Ричарда и воинами его союзника, иерусалимского короля-изгнанника Ги де Лузиньяна, когда они гонялись за кипрским царьком: Исаак Комнин скрывался сначала в Буффавенто, потом в Кантаре, где его настиг и пленил Лузиньян. Царек отдал приказ гарнизону замка Св. Иллариона капитулировать. С потерей Кирении весь остров перешел под власть Ричарда.
Обосновавшийся на Кипре с 1192 г. король-изгнанник Ги начал деятельно укреплять горные крепости; этим же занимались и его преемники. Вскоре они превратились в настоящие неприступные замки с несколькими линиями обороны. Замок Св. Иллариона получает странное наименование – «Бог любви». Французы всегда остаются французами, хотя в данном случае их подвела неграмотность, точнее – незнание греческого языка. Дело в том, что замок как бы дополнительно защищается горным пиком с двойной вершиной. Греки называли его Дидимос, то есть «Близнец». Франки же восприняли это название на слух, как «Dieu d’amour», сиречь «Бог любви». Это не байка экскурсоводов, название письменно зафиксировано в источниках и упоминается, в частности, в фундаментальном труде Бернгарда Куглера «История Крестовых походов». Будем, однако, придерживаться более уместной терминологии. В 1228 г. замок становится убежищем королевской семьи, когда германский император Фридрих Второй попытался навязать свое регентство малолетнему кипрскому королю Генриху Первому; тогда его конкурент, Жан д’Ибелин, значительно укрепляет замок, в котором и укрываются король-ребенок и его сестры; затем идет мирный промежуток времени почти полтора века; в замке Св. Иллариона на втором и третьем – высшем – уровнях были обустроены дворцы Лузиньянов, ставшие их летней резиденцией (первый уровень предоставлялся на случай убежища окрестным жителям и их скоту); из дворцовых построек третьего этажа через подвал можно было покинуть замок по подземному ходу; в страшную чуму, опустошившую Кипр в 1349 г., замок Св. Иллариона оказался единственным укрытием, где королевская семья оказалась в безопасности от эпидемии благодаря здоровому воздуху; там же в 1373 г. принц Иоанн Антиохийский, брат убитого (не исключено, что им) короля Петра Первого, оборонял замок от генуэзцев, а также заподозрив своих болгарских телохранителей в измене, приказал скинуть их с горы. К его чести, впрочем, надо сказать, что он в том же году, только чуть ранее, удержал Кантару от генуэзцев, захвативших Никосию и Фамагусту, после чего перебрался защищать и замок Св. Иллариона.
Вдова короля Петра Элеонора – черный гений лузиньянской истории, жестокая импульсивная испанка, искусно поссорившая венецианцев с генуэзцами, в 1375 г. отомстила ему в Никосии за смерть мужа, по преданию, показав ему перед убийством окровавленную рубаху короля Петра. Кстати говоря, есть мнение, что она оклеветала болгарскую стражу перед принцем, чтобы потом было удобнее добраться до него. Не исключено, что королева мстила принцу и за то, что ранее он и его брат Иаков (будущий король Иаков Первый) попытались через рыцаря Джованни Висконти уведомить Петра о том, что королева ему изменяет. Но к Элеоноре мы еще вернемся в рассказе о киренийском замке, а пока продолжим повествование о горных твердынях. В венецианское правление три горных замка приходят в упадок и запустение, поскольку новые хозяева острова полагаются более на приморские крепости – Кирению и Фамагусту, а также Никосию. Кантара, к примеру, была оставлена в 1525 году.
Замок Св. Иллариона постепенно обветшал и обрушился, но своего стратегического значения не потерял – в 1974 г. вторгнувшаяся на Кипр турецкая армия первым делом заняла его; конечно, ей нужны были не средневековые стены, лишенные всякого военного смысла в современных условиях, но стратегический пункт, господствующий над окрестностями. Неподалеку от замка до сих пор размещены турецкая военная база и полигон, видный с замковых высот. Позднее до замка Св. Иллариона добрались и гражданские специалисты Северного Кипра – историки и археологи, и началась его реставрация. Чтобы избежать опасности превращения исторических руин в новодел, все, дошедшее до нас, было просто закреплено на своих местах во избежание дальнейшего обрушения. Замок, это воистину орлиное гнездо, возвышающееся над облаками, имел три пояса обороны, как уже было сказано выше, и каждый имел собственную цистерну для воды, что было неоценимо на случай осады. Подковообразные и прямоугольные в плане башни датируются византийской и франкской эпохами соответственно. В нижнем поясе размещались гарнизон и кони; главный вход надежно защищался барбиканом. В срединном замке находились церковь Св. Иллариона, бельведер, воинские бараки и четырехэтажный дворец с подъемным мостом и цистерной для сбора влаги зимних дождей; там же располагались обслуживавшие дворец помещения – кладовые, винные погреба, кухня, а также трапезная и кастеллания, где ели и отдыхали рыцари и придворные, и т. д. Вход на третий уровень обороны, в верхний замок, охранялся башней с подъемным мостом. В верхнем дворце также имелись две цистерны, кухни, караулки; высшую точку верхнего замка и занимал принц Иоанн Антиохийский; оттуда же была скинута его болгарская стража.
В более-менее уцелевших частях замка и подсобных помещений дворца турками обустроены наглядные экспозиции: в кухне восковая женщина-повариха стряпает еду в окружении разной медной посуды и вязанок трав, лука и моркови, свисающих с потолка; кладовая полна бочек с вином; в кастеллании два рыцаря непринужденно пьют и закусывают, в то время как верный оруженосец стойко и неусыпно бдит над винным бочонком; в помещении мастерской представлены довольно безыскусные копии рыцарского вооружения, а в другом месте оборудовано кафе, как обычно, разрушающее своим существованием общее впечатление о глубокой старине.
Из замка Св. Иллариона путь ведет вниз, в Кирению. Написание ее названия весьма варьируется: она и Кириния, и Кериния, и Керинея, и Керинья, и Церинес; а по-турецки – Гирнэ. Главное – не путать при этом кипрскую Кирению с Киринеей (Киреной) Ливийской (написание названия которой тоже варьируется и часто совпадает с указанными выше кипрскими формами; к примеру, известный евангельский персонаж Симон Киринейский родом из Африки, а не с Кипра). История города уходит своими корнями в глубокую Античность. Основал ее якобы мифический царь Кефей, а вообще считается, что город-порт был основан ахейцами в X веке до н. э. и назван в честь горы в Пелопоннесе. В IX веке город подпал под сильное влияние финикийцев, которые и превратили его в важный торговый центр. Первое документальное свидетельство о Кирении, оставленное мореплавателем и географом Скилаком Кариандским, датируется VI–V вв. до н. э. До Птолемеева владычества Кирения была самостоятельным городом-государством – вообще на протяжении многих веков на небольшом острове насчитывалось от 9 до 12 царей, однако во время войны диадохов Антигона Одноглазого с Птолемеем Лагидом киренийский царь вместе с половиной других поддержал Антигона, за что был низложен Птолемеем, но и при египетском правлении, несмотря на потерю независимости, Кирения расцветала. Римляне упоминают город как Коринеум и возводят, очевидно, первое укрепление на месте современного замка – следов более ранних построек там не обнаружено, а вот римские статуи львов подтверждают строительство крепости римлянами. Крепость не была единственным укреплением подковообразной гавани – впоследствии были возведены четыре оборонительных башни, меж которыми натягивали цепи, закрывавшие вход в гавань. Одна из четырех башен уцелела доныне. Что же касается киренийского замка, то его можно уподобить многовековому дубу, который с веками становился только мощнее, обрастая годовыми кольцами твердой древесины. Однако прежде чем персонально рассказать о его истории, продолжим излагать историю самого города.
Поделиться книгой: