Святыни и древности Турции

Апостол Павел жил у Акилы и Прискиллы и работал, как известно, изготовляя палатки. Известный турецкий исследователь раннего христианства Фатих Чимок пишет в своем капитальном труде «Saint Paul in Anatolia and Cyprus»: «Как и другие ремесленники города, Павел, возможно, начинал исполнять свое дневное задание как палаточных дел мастер до восхода солнца и продолжал его до 11 часов… До 4 часов, когда большинство ремесленников снова начинали работать, он мог свободно посвятить себя миссионерской работе, ради которой он объективно и пребывал в городе».

Известно, что Павел неоднократно выступал в городской синагоге, а также в школе некоего Тиранна, который предоставлял свои залы различным лекторам. В Эфесе он точно написал два послания: в 55 году – к галатам, а в 56-м – первое послание к коринфянам; второе послание к коринфянам тоже, предположительно, могло быть написано в Эфесе. Св. Лука пишет о пребывании апостола Павла в Эфесе довольно подробно в 19-й главе «Деяний», упоминая о случаях изгнания бесов и о благодатных дарах Св. Духа: «Во время пребывания Аполлоса в Коринфе Павел, пройдя верхние страны, прибыл в Ефес и, найдя там некоторых учеников, сказал им: приняли ли вы Святаго Духа, уверовав? Они же сказали ему: мы даже и не слыхали, есть ли Дух Святый. Он сказал им: во что же вы крестились? Они отвечали: во Иоанново крещение. Павел сказал: Иоанн крестил крещением покаяния, говоря людям, чтобы веровали в Грядущего по нем, то есть во Христа Иисуса. Услышав это, они крестились во имя Господа Иисуса, и, когда Павел возложил на них руки, нисшел на них Дух Святый, и они стали говорить иными языками и пророчествовать. Всех их было человек около двенадцати. Придя в синагогу, он небоязненно проповедовал три месяца, беседуя и удостоверяя о Царствии Божием. Но как некоторые ожесточились и не верили, злословя путь Господень перед народом, то он, оставив их, отделил учеников, и ежедневно проповедовал в училище некоего Тиранна. Это продолжалось до двух лет, так что все жители Асии слышали проповедь о Господе Иисусе, как Иудеи, так и Еллины. Бог же творил немало чудес руками Павла, так что на больных возлагали платки и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них. Даже некоторые из скитающихся Иудейских заклинателей стали употреблять над имеющими злых духов имя Господа Иисуса, говоря: заклинаем вас Иисусом, Которого Павел проповедует. Это делали какие-то семь сынов Иудейского первосвященника Скевы. Но злой дух сказал в ответ: Иисуса знаю, и Павел мне известен, а вы кто? И бросился на них человек, в котором был злой дух, и, одолев их, взял над ними такую силу, что они, нагие и избитые, выбежали из того дома. Это сделалось известно всем живущим в Ефесе Иудеям и Еллинам, и напал страх на всех их, и величаемо было имя Господа Иисуса. Многие же из уверовавших приходили, исповедуя и открывая дела свои. А из занимавшихся чародейством довольно многие, собрав книги свои, сожгли перед всеми, и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм. С такою силою возрастало и возмогало слово Господне. Когда же это совершилось, Павел положил в духе, пройдя Македонию и Ахаию, идти в Иерусалим, сказав: побывав там, я должен видеть и Рим. И, послав в Македонию двоих из служивших ему, Тимофея и Ераста, сам остался на время в Асии» (Деян. 19: 1—22).

Перед тем как перейти к описанию бунта в эфесском театре, который фактически прервал проповеднические труды Павла в Эфесе, необходимо коснуться еще одного вопроса: находился ли Павел в Эфесе в заключении? Вот что пишет Фатих Чимок с опорой на апокрифические «Деяния апостола Павла»: «Хотя “Деяния” [Луки] об этом не упоминают, возможно, апостол был в заключении во время своего пребывания в Эфесе. В своих письмах в церкви Греции, Македонии и Азии он постоянно упоминает о своих страданиях. Если заключение имело место в Эфесе, обвинение, приведшее к нему, неизвестно. Предполагается, что эфесские евреи могли соорудить дело против апостола, обвинив его в присвоении денег, которые он собрал в церквях, которые он знал, в помощь Иерусалиму, которые он вез с собой и которые в нормальном случае он довез бы до места назначения. Евреи могли добиться доступа к римскому правителю и убедить его арестовать Павла. Писав из Эфеса коринфской церкви, Павел говорит: “Ибо мы не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы, так что не надеялись остаться в живых. Но сами в себе имели приговор к смерти…” (2 Кор. 1: 8–9), и, по другому случаю, упоминает о своей борьбе, так сказать, со зверями в Эфесе (1 Кор. 15: 32). В римском мире того времени только двумя способами человек мог сражаться со зверями. Один – быть выставленным им на арене, и в этом случае, кроме чуда, выжившие неизвестны, или стать профессиональным борцом со зверями, бестиарием, что в случае с Павлом отпадает. Возможно, что, когда он писал это, он представлял себя борцом такого рода, но не плотью, а духом борясь со злобностью Эфеса. Апокрифические “Деяния Павла” рассказывают о заключении Павла в [этом] городе. Разозленные речью Павла эфесяне заключили его и приговорили к растерзанию львами… Наименование [одной] сторожевой башни… из эллинистических укреплений Эфеса – “Тюрьма Св. Павла” – должно быть навеяно этим событием… Павел был отведен на стадион, и на него был выпущен большой лев. Но зверь лег у его ног. Другие звери вслед за львом тоже не тронули апостола, который стоял, подобно статуе, и молясь. Тогда сильный град поубивал одних зверей, но спас льва, который убежал в горы. Также град убил нескольких людей и отбил ухо губернатора. Видя, что случилось, он принял христианство и был крещен». (Э. Ренан выдвигает следующее объяснение: «Однажды Павлу грозила такая серьезная опасность [от эфесских язычников], что он сравнивает свое положение в этом случае с положением человека, отданного диким зверям; возможно, что инцидент этот произошел в театре (об этом – ниже. – Е.С.), что делает это выражение вполне подходящим».)

Но в смысле принятия эфесянами христианства реальность была не совсем такой радужной, как рассказывается в апокрифе. «Для широких масс язычества, – пишет епископ Кассиан (Безобразов) об эфесцах, – христианство было неприемлемо. Это вытекает из рассказа о мятеже в Ефесе». У Фатиха Чимока читаем: «Павел планировал остаться в Эфесе до праздника Пятидесятницы, говоря: “В Ефесе же я пробуду до Пятидесятницы, ибо для меня отверста великая и широкая дверь…” (1 Кор. 16: 8–9). Некоторые ученые полагают, что эта широко раскрытая дверь связана с ежегодным праздником Артемиды, который предоставлял блестящую возможность для миссионерской работы, ибо во время него город был переполнен народом со всей Анатолии, с островов и из Греции… Этот праздник проводился в месяц Артемисион, который иногда выпадал на апрель или май, приблизительно на Пятидесятницу».

Если все это так, то апостол весьма рискнул, приурочив свое выступление к празднику Артемиды, и тем самым, как говорится, только раздразнил гусей. Наконец, не менее важен был финансовый вопрос, ведь от культа Артемиды кормились не только жрецы и жрицы, но и серебряных дел мастера. Ренан пишет: «Страшное препятствие для новой проповеди представлял храм Артемиды. Это гигантское учреждение, одно из семи чудес света, было жизнью и существеннейшим нервом всего города, по своим колоссальным богатствам, по числу привлекаемых им иностранцев, по преимуществам и известности, которые он давал городу, по богатым празднествам, центром которых оно было, и по промыслам, которые оно поддерживало. Суеверие имело здесь прочнейшее обеспечение – материальные интересы, которые всегда так рады прикрыться личиной религии. Одним из промыслов города Эфеса был промысел ювелиров, делавших маленькие храмы Артемиды. Иностранцы увозили с собой эти предметы и потом, поставив их на своих столах или внутри своего дома, видели в них образ знаменитого святилища. Над этим работало очень много рабочих. Подобно всем промышленникам, живущим за счет благочестия паломников, эти рабочие были очень фанатичны. Проповедовать культ, подрывающий значение того, который обогащал их, казалось им ужасным святотатством… Одним из сокращенных выражений нового учения было: “Боги, сделанные руками человеческими, не боги”. Это учение достигло достаточной известности, чтобы ювелиры были этим обеспокоены. Начальник их, некий Димитрий, подстрекнул их произвести резкую манифестацию, утверждая, что дело идет прежде всего о чести храма, почитаемого Азией и всем миром».

Из книги Фатиха Чимока «Saint Paul in Anatolia and Cyprus» явствует, какова была продукция Димитрия и его коллег: «Влияние Павла вызвало враждебность гильдии среброкузнецов, которые делали миниатюрные ковчежцы и приношения для посвящения Артемиде. Надпись, найденная в театре и перенесенная на расположенную рядом нижнюю агору, датируется 40 годами после мятежа и упоминает о едином приношении 29 изображений, возможно, подобных тем, что изготовляли Димитрий и его мастеровые. Сделанные из золота и серебра и весящие от полутора до четырех кг каждое, они представляли собой фигурки богини с двумя оленями-самцами и разнообразием символических фигур. Эти объекты, посвященные Артемиде, носились в публичных процессиях по всему городу и затем ставились в ее храме».

Сделаем, при случае, небольшое отступление. Так называемая Артемида Эфесская не имела ничего общего с греческой богиней, кроме имени, что мы уже отмечали в главе про Милет, рассуждая о странной Баубо. Так вот, Артемида Эфесская, эта местная богиня, настоящего имени которой мы уже никогда не узнаем, тоже была весьма причудливым созданием, поскольку имела как символ плодородия огромное количество персей. Вольно-невольно опять согласишься со Страбоном, писавшим, что и Эфес мог быть обязан своим возникновением амазонкам, да и Каллимах писал, что именно Артемида Эфесская была покровительницей амазонок. Возникшее не так давно мнение о том, что Артемида обвешана не персями, но тестикулами, что, мол, тоже символизирует плодородие, идет вразрез с известным эпитетом Артемиды Эфесской – «πολύμαστα», то есть «многогрудая». Хотя оригинал давно погиб, изображение этой Артемиды сохранилось в многочисленных античных копиях и на монетах Эфеса (наряду с символом города – пчелой). Еще один важный момент: культ культом, а и денежный вопрос существует; фактически, выражаясь современным языком, храм Артемиды Эфесской исполнял функции банка, не только принимая средства на хранение, но и ссужая их – явно не безвозмездно.

Вот что пишет А. Ранович в своем труде «Восточные провинции Римской империи в I–III вв.», цитируя античные источники: «Громадные средства накопились в казне храма Артемиды Эфесской. “Вы знаете, вероятно, – пишет Дион Хризостом, – про эфесян, что у них вложено в храме Артемиды много денег частных лиц, не только эфесян, но и иностранцев и людей откуда угодно, а также деньги, принадлежащие народам и царям. Все помещающие вклады помещают их ради верности, так как никто никогда не осмелится обидеть это место, хотя были бесчисленные войны и город не раз был взят. Ясно, что деньги лежат просто на счете, но обычно их дают взаймы эфесянам под заемные письма”. Элий Аристид говорит, что Эфес – “общая казни Азии… убежище в нужде” (Правда, еще Страбон отмечал, что правившие Эфесом цари – значит, либо Селевкиды, либо Птолемеи, либо Атталиды, а потом еще и римские откупщики – пытались наложить руку на благосостояние эфесской богини: «За устьем Каистра идет озеро, образовавшееся от разлива моря, под названием Селинусия; рядом лежит другое озеро, соединяющееся с первым; оба озера приносят большие доходы. Эти озера, хотя и священные, цари отняли у богини, римляне же возвратили их назад. А государственные откупщики снова путем насилия овладели налогами, но в результате посольства Артемидора в Рим, как он сам говорит, ему удалось не только вернуть озера богине, но даже выиграть по решению суда отпавшую от Эфеса Гераклеотиду. В благодарность за это город воздвиг ему в храме золотую статую. В самой отдаленной части озера находится святилище царя, построенное, как говорят, Агамемноном»). Так что Павел, с точки зрения эфесцев, покушался не только на духовное, но как бы и на материальное, подтверждением чему – нижеприведенная аргументация ювелира Димитрия.

Итак, мы переходим к эфесскому мятежу против Павла в городском театре (в русской Библии «театр» передается как «зрелище», в славянской – «позорище»). Св. Лука описывает это событие так: «В то время произошел немалый мятеж против пути Господня, ибо некто серебряник, именем Димитрий, делавший серебряные храмы Артемиды и доставлявший художникам немалую прибыль, собрав их и других подобных ремесленников, сказал: друзья! вы знаете, что от этого ремесла зависит благосостояние наше; между тем вы видите и слышите, что не только в Ефесе, но почти во всей Асии этот Павел своими убеждениями совратил немалое число людей, говоря, что делаемые руками человеческими не суть боги. А это нам угрожает тем, что не только ремесло наше придет в презрение, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и испровергнется величие той, которую почитает вся Асия и вселенная. Выслушав это, они исполнились ярости и стали кричать, говоря: велика Артемида Ефесская! И весь город наполнился смятением. Схватив Македонян Гаия и Аристарха, спутников Павловых, они единодушно устремились на зрелище. Когда же Павел хотел войти в народ, ученики не допустили его. Также и некоторые из Асийских начальников, будучи друзьями его, послав к нему, просили не показываться на зрелище. Между тем одни кричали одно, а другие другое, ибо собрание было беспорядочное, и большая часть собравшихся не знали, зачем собрались. По предложению Иудеев, из народа вызван был Александр. Дав знак рукою, Александр хотел говорить к народу. Когда же узнали, что он Иудей, то закричали все в один голос, и около двух часов кричали: велика Артемида Ефесская! Блюститель же порядка, утишив народ, сказал: мужи Ефесские! какой человек не знает, что город Ефес есть служитель великой богини Артемиды и Диопета? Если же в этом нет спора, то надобно вам быть спокойными и не поступать опрометчиво. А вы привели этих мужей, которые ни храма Артемидина не обокрали, ни богини вашей не хулили. Если же Димитрий и другие с ним художники имеют жалобу на кого-нибудь, то есть судебные собрания и есть проконсулы: пусть жалуются друг на друга. А если вы ищете чего-нибудь другого, то это будет решено в законном собрании. Ибо мы находимся в опасности – за происшедшее ныне быть обвиненными в возмущении, так как нет никакой причины, которою мы могли бы оправдать такое сборище. Сказав это, он распустил собрание. По прекращении мятежа Павел, призвав учеников и дав им наставления и простившись с ними, вышел и пошел в Македонию» (Деян. 19: 23–20: 1). Следует обратить внимание, что эфесцы вообще были народ, легко возбуждаемый к разного рода мятежам, – подтверждением тому может служить надпись II века н. э. из города Магнесия с сообщением о бунте эфесских хлебопеков под предводительством некоего Ермия.

В этом описании, как указывает Ф. Чимок, весьма интересно упоминание об «Асийских начальниках» – Азиархах, доброжелательно отнесшихся к Павлу, хотя они, по сути, были не только представителями римской власти, но и, по совместительству, жрецами официального императорского культа. Фактически они защитили его от нападок иудеев. Так завершилось миссионерское служение апостола Павла в Эфесе – несколько, возможно, преждевременно и не настолько плодотворно, как ожидалось, но, даже уйдя из враждебного города, он не оставил его без пастырского попечения и, оказавшись через какое-то время снова в тех же краях, хоть сам и не решился идти в Эфес (Лука, как очевидец, приводит этому объективную причину), но вызвал в соседний город Милет эфесских пресвитеров, где дал им последние наставления (см. главу о Милете). Пребывая в заключении в Риме, апостол пишет послание эфесянам, отличающееся, по меткому определению архимандрита Никифора, «…особенною высотою предметов и глубоким его прозрением в тайны Божественныя. Здесь апостол с одной стороны объемлет всю обширность и глубокую таинственность предвечного определения Божия о всеобщем спасении и искуплении, простирающемся без изъятия на всех людей, а с другой, излагает частные обязанности людей, призванных ко спасению, как то: мужей и жен, родителей и детей, господ и слуг и для борьбы со врагом спасения указывает на средство во всеоружии Божием: “Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных. Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолев, устоять. Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие” (Еф. 6: 11–17)».

По преданию, освободившись от римских уз в 63 г. и отправившись в очередное путешествие в Испанию, Павел на обратном пути проповедовал и посещал церкви в Средиземноморье, и среди них – эфесскую, где поставил епископом своего верного ученика Тимофея (адресата двух новозаветных посланий Павла). После 15-летнего служения епископом Тимофей при Домициане или Нерве был побит камнями, как пишет арх. Никифор, «во время одного языческого праздника в честь Дианы (т. е. Артемиды. – Е.С.), от раздраженных язычников». Вряд ли прав Иаков Ворагинский, относящий его мученичество к более раннему времени и к Риму; он пишет, что на раны Тимофея брызгали негашеной известью, а потом обезглавили. Сам Павел был казнен в Риме ранее – в 64 или 67 году, при Нероне. Возвращение в Эфес Иоанна Богослова после убийства заговорщиками императора Домициана и прекращения гонений на христиан новым властителем Нервой (96 г. н. э.) влило в эфесскую церковь несравненные духовные силы, позволившие ей не только уцелеть, но и занять первенствующее место в молодом христианском мире.

Но вернемся к апостолу Павлу. В раскопанных руинах Эфеса осталось мало зданий, относящихся к деятельности апостола Павла. Синагога, в которой он выступал, не раскопана, и ее месторасположение неизвестно. Лекторий Тиранна тоже не идентифицируется с каким-либо конкретным зданием, хотя известно, что эфесские и заезжие философы (среди них упоминаются Андрон – автор сочинения о Семи Мудрецах, Писистрат, тезка знаменитого киника Антисфен, настоящий киник Эхекл – учитель Менедема, Диодор, историк и философ Демокрит – тезка всемирно известного философа-атомиста) любили встречаться для своих «говорений» у библиотеки Цельса, но она была возведена в начале второго века, так что неизвестно, было ли там место словопрений ранее ее постройки (на ее ступенях, кстати, выбито изображение семисвечника, свидетельствующее о городских иудеях). Также в этом смысле привлекает интерес мусейон, на руинах которого впоследствии была возведена церковь Девы Марии, в которой собирался Третий Вселенский собор 431 года, но и эта высшая школа Эфеса датируется лишь вторым веком. С именем св. апостола связан еще один объект Эфеса – так называемая пещера св. Павла, на склоне горы Бюльбюль (к северу от храма Сераписа). В пещере обнаружены надпись «Боже, помоги рабу твоему Тимофею!» и несколько молитв, обращенных к апостолу Павлу, а также древние фрески из житий св. Павла и св. равноапостольной Феклы (о ней много рассказывается в апокрифических «Деяниях Павла», созданных во II веке в Малой Азии). Но, поскольку мы говорим о постройках, не считая агор, бань и прочих бытовых построек, которые мог застать Павел в Эфесе, главный интерес должен вызвать эфесский театр, ставший местом действия столь тщательно описанного и разобранного выше мятежа.

Театр, врытый в большой холм, был возведен при Лисимахе (владел Эфесом с 287 по 281 г. до н. э.) и с той поры несколько раз перестраивался. В отличие от многих подобных греко-римских театров, аудиториум – места для зрителей, коих насчитывалось порядка 24 000, – состоял не из двух секций, возвышавшихся друг над другом и разделявшихся диазомой – своеобразным поперечным поясом кладки, а из трех; соответственно, и диазом было две. При императоре Клавдии (31–42 гг. н. э.) театр в очередной раз начали перестраивать, и работы эти не были завершены не только по смерти Клавдия, но и продолжались, что особо примечательно, еще в то время, когда там выступал перед эфесцами Павел. В период империи в театре проводились гладиаторские бои. Свой окончательный вид театр приобрел в правление Септимия Севера (193–211 гг. н. э.).

В недавнее время была введена порочная практика выступления в древнем театре западных эстрадных певцов под соответствующий мощный электронный аккомпанемент, но когда часть верхних рядов обвалилась при очередном выступлении либо вскоре после него и высота театра таким образом уменьшилась на несколько метров, этому безобразию был положен конец.

Еще, размышляя по поводу противостояния Павла и Димитрия, с определенной долей грусти можно сказать, что в ныне в Эфесе победило дело второго; перефразируя известную фразу недавнего прошлого, «Димитрий умер, а дело его живет». Христианства в Эфесе практически нет, последний оплот его – католическая часовня в доме Девы Марии, а вот статуэтками Артемиды – поделками умелых турок, которые, будучи мусульманами, не особо заботятся о том, что имеют дело с языческой богиней: до сих пор торговля идет вовсю. Как и две тысячи лет назад, религия имеет мало отношения к сувенирно-паломническому бизнесу. А сколько мучеников и исповедников, не желавших променять Христа на язычество, пролили свою кровь в Эфесе! Об этом будет рассказано в следующей главе.

Завершая рассказ об истории апостольского века в Эфесе, следует упомянуть следующее: по данным археолога Акана Атилы, в Эфесе находится и могила св. апостола и евангелиста Луки, раскопанная в 1925 г. Могилу украшает камень с изображением креста и тельца – символа евангелиста. Комплекс гробницы римского времени, состоявший из нескольких помещений, в византийскую эпоху путем пристройки апсиды был превращен в церковь. Рядом с ней найдены многочисленные детские захоронения. Подлинность гробницы в православном мире, в принципе, не оспаривается, но о ее нахождении в Эфесе мало кому известно, поскольку она находится в стороне от основной части раскопок. Как тело апостола, принявшего мученическую смерть в греческих Фивах (в житии «виотийские Фивы» ошибочно относятся к Фивам египетским, то есть Луксору, в то время как греческие Фивы как раз находятся в области Беотии), оказалось в Эфесе, сведений, к сожалению, нет. Также с Эфесом связаны имена многих верных спутников Павла, трудившихся там или уроженцев великого города Азии: это изгнанные из Рима Клавдием Акила и Прискилла, согласно преданию, спасшие Павла от бесновавшейся толпы в театре и затем мученически скончавшиеся в Эфесе; несколько апостолов от семидесяти: кроме Тимофея, о котором мы говорили выше, и Максимине («опекуне» Магдалины, см. предыдущую главу), это эфесец Трофим, служивший Павлу в его оковах в Риме, видимо, отвозивший вместе с Тихиком милостыню, собранную по распоряжению Павла в Азии для Иерусалимской церкви, скончался мученически при Нероне; эфесец Тихик, которого в послании к колоссянам Павел именует не иначе как «возлюбленный брат и верный служитель и сотрудник в Господе» (Кол. 4: 7), он же должен по поручению апостола известить эфесян о его «обстоятельствах и делах» (Еф. 6: 21), впоследствии стал епископом в Халкидоне; Артема – еще один верный сотрудник апостола, впоследствии – епископ в Листре; Онисифор, оказывавший апостолу Павлу неоценимые услуги (2 Тим. 1: 16) и служивший ему в заключении, ставший потом епископом Колофона или Кесарии и мученически скончавшийся; эфесец Эпенет, ставший, по слову апостола, «начатком Азии для Христа» (Рим. 16: 5) и впоследствии, по преданию, епископствовавший в Карфагене.

Если допустить, что Э. Ренан прав в своем предположении, утверждая, что заключительная часть Послания к римлянам содержит приветствия не только членам римской Церкви, но и ряду других – эфесской, коринфской, македонским (аргументация ученого в данном случае весьма убедительна), то, с учетом анализа и иных посланий, список эфесских друзей Павла значительно расширяется; к ним прибавлены имена некоторых его недоброжелателей – Александра-медника и иных. Приведем упоминаемый отрывок, несмотря на некоторые повторы с вышеприведенным списком, не настаивая однозначно на его полной несомненности (написание имен согласно тексту): «Аквила и Присцилла, сотрудники Павла, продолжали после его отъезда быть центром церкви. Дом их, где жил апостол, стал местом, где собирались все самые благочестивые и ревностные христиане. Павел любил восхвалять повсюду заслуги этой почтенной четы, которой, как он признавал, он обязан был на всю жизнь. Ввиду этого все церкви Павла глубоко уважали их. Эпенет, первый обращенный из эфесян, шел за ними по значению; потом некая Мария, по-видимому диаконисса, деятельная и самоотверженная женщина; потом Урбан, которого Павел называет своим сотрудником; потом Апеллес, которого Павел величает “честным человеком во Христе”; Руф, “избранный в Господе”; у него была пожилая мать, которую апостол из уважения называл “моя мать”. Кроме Марии, служению верным посвятили себя еще другие женщины, истинные сестры милосердия. Это были Трифена и Трифоза, “трудящиеся о Господе”, Персида, особенно любимая Павлом и много потрудившаяся с ним. Был еще Амплиат или Амплий, еврей Иродион, Стахис, возлюбленные Павлом; церковь или кружок, состоявший из Асинкрита, Флегона, Гермеса, Патрова, Гермия и иных; другая церковь или маленькая община, состоявшая из Филолога и Юлии, Пирея и “сестры его” (т. е., вероятно, его жены, Олимпана и нескольких других). Два больших эфесских дома, Аристовулов и Наркиссов, насчитывали среди своих рабов несколько верных. Наконец, двое эфесян, Тихик и Трофим, привязались к апостолу и с той поры вошли в число его товарищей. Они были членами первоначальной иерусалимской церкви; апостол Павел питал к ним глубокое уважение, “ибо они были во Христе ранее его”. Он называет их “избранными между апостолами”. В одном случае, нам неизвестном, вероятно, в том испытании, которое Павел называет “своим сражением с дикими зверями”, они разделяли с ним заключение. В гораздо более сомнительном свете является Артемас, которого называют спутником Павла. Александр-медник, Гименей, Филет, Фегел, Гермоген, по-видимому, оставившие по себе дурную память, вызвавшие расколы и отлучения и считавшиеся в школе Павла отступниками; Онисифор и домашние его, которые, наоборот, не раз показывали апостолу много дружбы и преданности. Многие из перечисленных имен суть имена рабов».

Епископ Поликрат Эфесский, председательствовавший на соборе епископов Малой Азии (196 г.) свидетельствует о том, что в Эфесе умерла одна из трех дочерей апостола Филиппа, исполненная Святого Духа (о Филиппе см. главы этой части, посвященные Иераполису). На этом мы завершаем рассказ об апостольских временах в Эфесе и переходим к эпохе мучеников и исповедников. Правда, искусственно разделять эти эпохи и сложно, и совершенно ни к чему: еще практически все апостолы, кроме св. Иоанна, скончались мучениками. Известнейшие «мужи апостольские» – Игнатий Богоносец и Поликарп Смирнский, оба – ученики апостола Иоанна (причем Поликарп – уроженец Эфеса), скончались мученически во II веке (Игнатия растерзали львы в римском цирке, Поликарпа сожгли). Оба внесли неоценимый вклад в обоснование иерархического устройства Церкви и разработку христианского вероучения. Св. Поликарп, по свидетельству св. Иринея Лионского, передавал своим ученикам живое предание Церкви: «Я (т. е. Ириней) могу показать, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп, могу рассказать о его уходах и приходах, особенностях его жизни, его внешнем виде, о беседах, какие он вел с народом, о том, как он говорил о своих встречах с Иоанном и с теми остальными, кто своими глазами видел Господа, о том, как припоминал он слова их, что он слышал от них о Господе, о чудесах Его и Его учении. Поликарп и возвещал то, что принял от видевших Слово жизни, это согласно с Писанием». Связывает апостольскую эпоху с мученическими временами и Ирина Македонская (до крещения – Пенелопа). Ее, дочь Лициния, градоправителя Мигдонии (Македонской или Фракийской), окрестил и наставил в вере св. апостол Тимофей. После многих пыток в разных местах она мирно скнчалась в Эфесе, причем легенда уподобляет обстоятельства ее кончины таковым же самого апостола Иоанна (наверняка не случайно): чуя смертный час, она удалилась в горную пещеру, попросила закрыть вход камнем, а на четвертый день, при посещении христианами ее захоронения, тела уже не было найдено.

Глава 3. Эфесские мученики

Эфес, город, который приобщил к христианству св. апостол и евангелист Иоанн Богослов, во время гонений римских императоров на христианство и византийских императоров-иконоборцев на православие дал Церкви сонм мучеников. При этом надо учесть, что преследования властями христиан были особенно жестоки именно в крупных городах – таких как, естественно, Рим, а также Эфес. Кроме того, проблема последнего заключалась в следующем.

Римский Эфес, будучи столицей азиатской провинции, имел сильно развитый императорский культ. Его возникновение, как и в соседнем Пергаме, датируется 29 г. до н. э., и император Август упоминается в надписях как «Спаситель» и «Сын Божий». Этот вопрос исследовал Селаххаттин Эрдемжил, директор эфесского музея, в своем капитальном труде «Ephesus. Ruins and museum», откуда, в основном, и приведены нижеизложенные факты об императорском культе в Эфесе. Существовавшее тогда понятие «неокорос» означало для города привилегию иметь императорский храм (при жизни царствующего императора), что было весьма престижно. Первую попытку упоминает еще Тацит, повествуя в «Анналах» о том, как 11 малоазийских городов вступили в прения по поводу строительства храма Тиберию, тогда Эфес проиграл из-за того, что в нем был сильно развит культ Артемиды (Дианы), выиграла Смирна: «Цезарь (имеется в виду император Тиберий. – Е.С.) стал часто бывать в сенате и в течение многих дней слушал представителей Азии, споривших, в каком городе возвести ему храм. Состязались одиннадцать городов, с одинаковою настойчивостью, но не с равными основаниями. Все они опирались на сходные доводы, ссылаясь на свое древнее происхождение, на преданность римскому народу в войнах с Персеем, Аристоником и другими царями. Но Гипепа, Тралла и вместе с ними Лаодикея и Магнесия сразу же были отвергнуты как города незначительные. И даже жители Илиона, заявившие, что Троя – мать Рима, не располагали ничем, кроме издревле утвердившейся за их городом славы. Некоторые колебания возникли по поводу Галикарнаса, так как его жители утверждали, что за тысячу двести лет их жилища ни разу не сотрясались от подземных толчков и что фундамент храма будет покоиться на природной скале. В отношении пергамцев было сочтено, что с них довольно существующего в их городе храма Августа, хотя именно это и было их главным доводом. Эфес и Милет отпали, потому что первый и без того совершает священнодействия Аполлону, а второй – Диане (здесь Тацит – или его позднейшие переписчики, или переводчик – конечно, перепутал. – Е.С.). Итак, оставалось выбрать лишь между Сардами и Смирной. Жители Сард огласили решение этрусков, признававших их своими кровными родичами, ведь Тиррен и Лид, сыновья царя Атиса, вследствие многочисленности своих соплеменников поделили их между собой; Лид остался на землях предков, а Тиррену достались по жребию новые земли, с тем чтобы он основал на них поселения; этим народам были присвоены имена их властителей – одному в Азии, другому в Италии; могущество лидян возросло еще больше, так как они послали после этого своих людей в Грецию, которая и стала называться затем по имени Пелопа. Одновременно жители Сард упоминали о грамотах, данных им нашими полководцами, о заключенных с нами во время Македонской войны договорах, протекающих у них реках, мягком климате их страны и богатстве, а также о полноводности земель, лежащих вокруг их города. А представители Смирны, напомнив о ее древности, основал ли ее сын Юпитера Тантал, или Тесей, который также был божественного происхождения, или одна из амазонок, перешли к тому, на что больше всего рассчитывали, а именно к своим заслугам перед римским народом, так как в помощь ему их город посылал свои корабли не только для войн с внешним врагом, но и для происходивших в самой Италии; они заявили, что первый храм городу Риму был выстроен в Смирне при консуле Марке Порции, когда римский народ уже свершил большие дела, но еще не достиг вершины могущества, потому что все еще стоял город пунийцев и в Азии были могущественные цари. Одновременно они призвали в свидетели Луция Суллу, что, когда его войско из-за суровой зимы и отсутствия теплой одежды оказалось в бедственном положении и об этом было сообщено в народном собрании, все присутствовавшие на нем сбросили с себя платье и отослали его нашим легионам. Итак, сенаторы, приглашенные высказать свое мнение, предпочли Смирну. И Вибий Марс внес предложение дать Манию Лепиду, которому досталась эта провинция, сверх положенного числа еще одного легата, с тем чтобы возложить на него заботу о храме. И, так как Лепид из скромности отказался выбрать его по своему усмотрению, туда был направлен избранный жребием бывший претор Валерий Назон». Но метрополия все равно «отыгралась»: Эфес удостаивался этой привилегии четырежды – при Домициане (81–96 гг. н. э.), Адриане (117–138), Элагабале (218–222) и Валериане (251–260) и все время занимал в этом отношении первое место, борясь с известными соседями – Пергамом и Смирной. Месторасположение двух последних императорских храмов еще под вопросом – они не найдены; после убийства Домициана всеобщая ненависть к тирану привела к тому, что его эфесский храм был переосвящен в память его отца, Божественного Веспасиана. Небольшой, но изящный храм Адриана стоит до сих пор и является украшением Эфеса (есть информация, что позднее, на рубеже III–IV вв. н. э., на четырех пьедесталах, доныне сохранившихся перед входом в храм, стояли статуи Диоклетиана и трех его соправителей-тетрархов: Максимиана, Галерия и Констанция Хлора). Император дал эфесцам разрешение на его возведение, когда прибыл в город в 128 г. н. э. из Афин, где он только что получил титул Олимпийского в память того, что благодаря его финансовой поддержке в Афинах был наконец-то выстроен гигантский храм Зевса Олимпийского (его фрагмент с колоссальными колоннами существует доныне). Эфес подобострастно отметил это новое титулование Адриана выпуском медали (впрочем, так же, как Никомидия, Кизик, Тарс, Лаодикия и др.). Впрочем, Эфес мог получить и пять означенных привилегий «неокорос», но братоубийца Каракалла (198–217), хоть и был свирепый тиран и самодур, не счел себя достойным этой чести и перевел средства вместо постройки своего храма в пользу храма Артемиды. К этим прижизненным храмам надо прибавить храмы Божественных Юлия Цезаря и Октавиана Августа, возведенные недалеко от Пританеона (горсовета) и немало содействовавшие поддержанию императорского культа, равно как и храм богини Рима и проводимые в честь императора гладиаторские бои.

Без этого разъяснения значения императорского культа нельзя понять важность гонений императора Деция (248–251 гг. н. э.) – первых МАССОВЫХ официальных и спланированных самой верховной властью гонений на христиан. Е.В. Федорова пишет: «Деций, пользовавшийся поддержкой сената, в 250 г. сделал серьезную попытку поднять престиж императорской власти и укрепить единство государства; он объявил обязательным для всех участие в культе Гения императора (божества, которое покровительствует императору). Христиане, проявившие непокорность, навлекли тем самым на себя тяжелые репрессии; многие из них попали в тюрьмы и были казнены».

Вот описание гонений Деция, данное их современником – Дионисием, епископом Александрийским, в послании антиохийскому епископу Фабию; речь идет, правда, об Александрии Египетской, но пример, с одной стороны, ярок, с другой – вполне типичен для крупнейших имперских городов: «Преследование у нас началось не с царского указа, а на целый год раньше, когда какой-то пророк и виновник бедствий этого города – кто бы он ни был – стал возбуждать и натравливать на нас языческую толпу, разжигая их родное суеверие. Подученные им язычники решили, что всякое злодеяние им дозволено и что благочестивое почитание демонов требует одного – убивать нас. Первым они схватили старца Метру и приказали ему богохульствовать; он отказался, его стали бить палками по телу и колоть острым тростником лицо и глаза, затем вывели за город и побили камнями. Верующую женщину, именем Квинту, привели в капище и заставляли кланяться кумирам; она с отвращением отворачивалась; ей связали ноги и протащили через весь город по острым камням мостовой, бичевали, толкали на мельничные жернова и, приведя туда же, куда Метру, убили. Затем все единодушно устремились на христианские дома; каждый врывался к знакомым и соседям, тащил и грабил. Вещи подороже забирали себе, дешевые и деревянные выбрасывали и жгли на улицах; казалось, город взят неприятелем. Братья уклонялись и уходили, радуясь расхищению своего имущества, как и те, о которых говорил Павел. Не знаю, нашелся ли до сих пор человек, который, попав к ним в руки, отрекся от Господа, разве один-единственный. Язычники схватили также Аполлонию, дивную старушку девственницу, били по челюстям, выбили все зубы; устроили за городом костер и грозили сжечь ее живьем, если она заодно с ними не произнесет кощунственных возгласов. Аполлония, немного помолившись, отошла в сторону, прыгнула с разбега в огонь и сгорела. Серапиона взяли дома, измучили жестокими пытками, переломали все суставы и сбросили головой вниз из верхней комнаты. Нам не было проходу ни на людных улицах, ни в переулках, ни днем, ни ночью; всегда и всюду все кричали: кто не произнесет слов мерзостных, сейчас же его в костер. Очень долго все так и шло, ничуть не ослабевая, но потом поднялся мятеж, и гражданская война обратила на них самих прежнюю их жестокость к нам. Мы немного передохнули: им в их злобе было не до нас, но скоро пришло известие о смене милостивой к нам власти; великий страх перед тем, что угрожало, навис над нами. И вот появился указ, говоривший почти о том же, что предречено было Господом нашим, – такой страшный, что могли, пожалуй, соблазниться даже избранные. Все притаились. Многие видные люди явились сразу: одни – из страха; магистраты – повинуясь своим обязанностям, некоторых тащили близкие. Вызванные по имени подходили к нечистым жертвам, одни – бледные и дрожащие, словно не они собрались принести жертву, а сами шли как жертвы на заклание. Толпа, стоявшая вокруг, осыпала их насмешками: явные трусы, они боялись и умереть, и принести жертву. Другие быстро, с готовностью подходили к жертвеннику, развязностью своей подтверждая, что никогда и не были христианами; об этих людях истинно изрек Христос: трудно им спастись. Из остальных одни вели себя или как первые, или как вторые из упомянутых, иные сбегали. Из тех, кто был схвачен, одни даже пошли в тюрьму и кое-кто долго просидел в заключении, но затем они отреклись, не представ еще даже перед судом; другие некоторое время терпели пытки, но терпеть дальше отказались. Крепкие и блаженные столпы Господни, укрепляемые Им, черпая в своей твердой вере соответствующие ей достоинство и терпение, стали дивными свидетелями Его царствования. Первым из них был Юлиан; он страдал подагрой и не мог ни стоять, ни ходить; он был взят вместе с двумя другими людьми, его несшими. Один из них сразу же отрекся; другой же, Кронион, по прозвищу Евнус, и сам старец Юлиан исповедали Господа; бичуя, их провезли на верблюдах по всему городу – а вы знаете, что он большой, – и, наконец, среди окружающей толпы бросили в негашеную известь. Воин, сопровождавший их по дороге, не позволял над ними издеваться; толпа подняла крик, и Вису, смелого воина Божия, отличившегося в великой борьбе за веру, привели на суд и обезглавили. Другой, ливиец родом, Макарий, воистину блаженный – и по смыслу своего имени, и по благословению Божиему, – остался непоколебимым, хотя судья долго уговаривал его отречься, и был сожжен живым. Затем Епимаха и Александра, долго просидевших в узах, перенесших “когти” и бичевание, облили негашеной известью. Вместе с ними были и четыре женщины: Аммонария, святая дева, которую судья пытал усердно и долго, ибо она сразу объявила ему, что не скажет ни слова из тех, которые от нее потребуют; обещание свое она сдержала и была уведена на казнь. Остальных: почтеннейшую старицу Меркурию, Дионисию, многодетную мать, возлюбившую, однако, Христа больше детей, судья, устыдившись напрасных пыток и поражения, нанесенного женщинам, распорядился убить мечом и не пытать. Аммонария, первая в этой борьбе, прошла через все. Ирон, Атир, Исидор, египтяне, и вместе с ними Диоскор, отрок лет пятнадцати, были выданы. Судья пытался сначала обмануть отрока, казалось, доверчивого, и припугнуть пытками, рассчитывая, что он сразу же сдастся, но Диоскор не поддался на уговоры и ни в чем не уступил. Остальных, истерзанных самым зверским образом и выдержавших эти муки, он предал огню. Диоскор вызвал общее восхищение и удивил судью умными ответами на его убеждения; он отпустил отрока, сказав, что он, считаясь с его возрастом, дает ему отсрочку для раскаяния. И сейчас богоугодный Диоскор пребывает с нами, ожидая борьбы более длительной и награды более достаточной. Некий Немезион, тоже египтянин, ложно обвиненный в сообщничестве с разбойниками, оправдался перед центурионом в этой нелепейшей клевете, но был уличен как христианин и в цепях приведен к правителю. Этот несправедливейший человек измучил его пытками и бичеванием вдвойне против разбойников и сжег вместе с разбойниками – блаженный был почтен примером Христа. Целое воинское отделение: Аммон, Зенон, Птоломей, Инген и с ними старец Феофил – выстроилось перед судилищем. Когда кого-то судили как христианина и он уже склонялся к отречению, они, стоявшие рядом, стали скрежетать зубами, кивать головой, протягивать руки, принимать разные позы. Все обернулись на них, но, прежде чем кого-либо из них схватили, они сами взбежали на помост и объявили себя христианами. И правителя, и его советников охватил страх; подсудимые еще более укрепились в своей вере, а судьи оробели. Христиане выходили из суда с торжеством и ликованием о своем исповедании: Господь даровал им славный триумф. Множество других по городам и деревням были растерзаны язычниками; я приведу ради примера один случай. Исхирион был вилланом на жаловании у одного из правителей. Хозяин велел ему принести жертву; отказавшегося выругал, упорствующего осыпал оскорблениями, непреклонного убил: вогнал ему в живот, в самые внутренности, огромную палку. Что сказать о толпах людей, скитавшихся в горах и пустынях, погибавших от голода, жажды, мороза, от болезней, от разбойников и зверей? Выжившие свидетельствуют об их избранничестве и победе. В подтверждение приведу один случай. Херимон, глубокий старец, епископ города, именуемого Нилополем, бежал вместе с женой на Аравийскую гору; они не вернулись обратно, и братья, несмотря на все поиски, не нашли ни их самих, ни их тел. Многие на этой же самой Аравийской горе стали рабами варваров-сарацин. Одни из них с трудом и за большие деньги были выкуплены, другие и доныне пребывают в рабстве. Я рассказал об этом, брат, не зря, но чтобы ты знал, сколько страшного мы пережили. Многие, испытавшие еще больше, могут многое рассказать».

Итак, согласно постановлению Деция, все жители империи должны были в обязательном порядке принести жертвоприношение в присутствии пяти правительственных чиновников и получить соответствующее удостоверение – libellus, привести одно из которых есть уникальная возможность: «Выборным по жертвоприношениям села Александру Незосу от Аврелия Диогена Сатабута из села Александру Незос 72 лет, дом у подножия холма справа. Я всю свою жизнь приносил жертвы богам и теперь в вашем присутствии принес жертву согласно предписанию и совершил возлияние и вкусил от жертвенного мяса и прошу вас засвидетельствовать. Будьте счастливы. Подписал Аврелий Диоген. (Другой рукой:) Я, Аврелий Сир, видел, как ты приносил жертвы (вместе с сыном). (Третьей рукой)… он… (Первой рукой) В первый год императора цезаря Гая Мессия Квинта Траяна Деция благочестивого, счастливого Августа. Эпиф 2».

Вот от этого-то мероприятия и затворились в пещере на другой стороне театрального холма знаменитые семь отроков эфесских – молодые воины Максимилиан, сын градоначальника, Иамвлих, Мартиниан, Иоанн, Дионисий, Ексакустодиан (Константин) и Антонин (память их совершается Церковью дважды – 4/17 августа и 22 октября/4 ноября). При этом в житии указывается, что в Эфес прибыл из Карфагена сам Деций и лично возглавил процесс принудительного жертвоприношения; тела казненных христиан развешивались на городских стенах, а головы их насаживали на колья у городских ворот. А семь отроков «уснули сном смертным, как пишет св. Димитрий Ростовский, а души их хранились в руке Божией, а тела, словно спящие, лежали в пещере нетленны и неизменны». В V веке, при византийском императоре Феодосии Втором (408–450), когда еретиками поставилось под сомнение телесное воскресение, было «очень своевременно» указано, что Господь явил чудо и воскресил эфесских страдальцев во свидетельство истинности воскресения в теле. При этом, как всякая фантазия, она обросла удивительно «достоверными» подробностями. Воскреснув, Иамвлих пошел за едой, с удивлением глядя на кресты у городских ворот, на новые здания, на иные одежды людей, думая, что проспал лишь ночь и не понимая, где он очутился. Никто его не узнавал. Когда он попытался расплатиться древней монетой, его арестовали, так как подумали, что он нашел клад, который и в те времена строжайше предписывалось сдавать государству. На допросе у градоначальника и епископа Стефана все выяснилось; мучеников вывели из пещеры, в Эфес приехал сам император и служил святым за трапезой, и беседовал с ними семь дней, после чего они второй раз преставились и были похоронены в той же пещере. Существует и турецкий вариант этого повествования, отличающийся набором имен святых, а также тем обстоятельством, что изначально страдальцев было шестеро; спасаясь от гонений, они попросили пастушка указать им безопасное место, что он и сделал. При этом он остался с ними, так же как и его собачка по имени Китмир. Она, как кажется, тоже воскресла.

Место, известное как «Пещера семи спящих», много веков служило кладбищем. Особенно «популярным» оно стало после обнародования чуда воскресения эфесских отроков, однако так было и до Дециева времени (считается, что там в I веке была похоронена Мария Магдалина; считается, что ее мощи перенесли из Эфеса в Константинополь при императоре Льве Шестом Мудром (866–912 гг., правил с 886 г.), чему противоречит известие Иакова Ворагинского о перенесении ее мощей еще в 769 г. в город Вежеле: «Говорят, что во времена Шарлеманя (т. е. Карла Великого. – Е.С.), а именно в 769 г. от Рождества Христова, Жерар, герцог Бургундский, не дождавшись от своей жены сына, раздал все свое имущество бедным и построил много церквей и монастырей. Когда он построил монастырь в Вежеле, они с аббатом послали монаха с процессией в город Эфес, чтобы тот, если только таковое возможно, привез им мощи святой Марии Магдалины. Прибыв в вышеупомянутый город, монах обнаружил, что мощи преданы язычниками земле. Но случайно наткнулся на мраморный саркофаг с надписью, указывавшей, что в нем находится тело святой Марии Магдалины, а на наружной стороне саркофага была выгравирована вся история ее жизни. Тогда монах ночью вскрыл саркофаг, взял останки святой и унес их с собой на постоялый двор. Той же ночью святая Мария явилась ему во сне и сказала, чтобы он бесстрашно продолжил начатое. На обратном пути в Вежеле, когда они были уже в версте от монастыря, процессия монаха вдруг оказалась не в силах сдвинуть с места свою ношу и стояла так до тех пор, пока сам аббат с братией не пришли торжественно их встретить. Рассказывают также о некоем рыцаре, который ежегодно поклонялся мощам Марии Магдалины, но однажды пал в битве. Когда он лежал на смертном одре, его родители стали оплакивать его и возносить жалобы Магдалине, сетуя, что она позволила своему верному слуге умереть без покаяния. Вдруг, к удивлению всех присутствовавших, мертвец встал с ложа и позвал священника Искренне исповедовавшись и получив отпущение всех грехов, рыцарь мирно почил в Бозе… Человек, потерявший зрение, шел в монастырь в Вежеле, желая посетить мощи Марии Магдалины. Поводырь сказал ему, что уже видит вдалеке церковь. И тогда слепец громко воскликнул: “О святая Мария Магдалина, если бы я когда-нибудь был удостоен чести увидеть церковь твою!” – и тут же глаза его прозрели». Отметим, что Иаков сам себе противоречит, ибо, спутав Магдалину с Марией Еипетской, «отправляет» ее из Эфеса на 30 лет в пустыню, где она и умирает, там же ее и погребают. Как же тогда и зачем, собственно, ее мощи оказались в Эфесе?

Эфесские христиане считали для себя большим почетом быть погребенными у «семи спящих», рядом со святыми; в V–VI веках там была обустроена церковь, а количество захоронений достигло нескольких сотен. Кстати, сказание о семи отроках эфесских было весьма популярно в Древней – домонгольской – Руси. Сохранившиеся пять из семи отроков до сих пор смотрят на нас со стен белокаменного Георгиевского собора XIII века в Юрьеве-Польском; они изображены в полулежащем положении, рядом с каждым – корзиночка с едой; на Руси считалось, что отроки не умерли, но действительно просто заснули, а еду им приносили в корзиночках ангелы и кормили сонных. Такой же сюжет изображен на древнем яшмовом амулете из собрания Государственного исторического музея в Москве; как и на стенах собора, отроки расположены там в своего рода шахматном порядке, причем одни отроки смотрят налево, другие – направо; по ободку амулета располагается соответствующая надпись, поясняющая, кто именно изображен на сем камне.

Однако вернемся к Децию. С его гонением связана история мученицы Миропии. Она родилась в Эфесе в начале III в. В житии сказано, что она рано лишилась отца и была воспитана матерью в христианской вере и благочестии. Миропия брала миро от мощей св. Ермионии, дочери св. апостола Филиппа, известной своим даром врачевания, и лечила им больных. Во время преследования христиан Децием Миропия удалилась с матерью на остров Хиос, где она была подвергнута пыткам и умерла в темнице. Гонение Деция прекратилось с его смертью. В 250 г. германские племена готов вторглись в Мизию и Фракию и император выступил с войском против них. В решающей битве римляне прорвали и рассеяли две линии готского войска и бросились на третью, но хитрые варвары оставили между своими второй и третьей линиями болото, и римляне с ходу увязли в нем и частью потонули, частью были перерезаны. Император погиб вместе с сыновьями. Готская опасность нависла над империей, и Эфес столкнулся с ней вплотную. Как пишет Селахаттин Эрдемжил, в 262 г. готский флот из 500 кораблей отплыл из Крыма и сначала разорил Кизик, а затем приплыл в Эфес. Варвары захватили часть города и разорили ее, включая храм Артемиды; ими же была сожжена знаменитая библиотека Цельса.

После готского разорения город относительно оправился, жизнь пошла своим чередом. Следующие данные об эфесских мучениках датируются четвертым веком. Градоправитель Давикт (Авдакт), христианин, не согласился на брак своей дочери Каллисфении с императором Максимианом (285–305), за что был лишен должности, имущества, сослан в Мелетины и там убит. Каллисфения же, скитаясь в Никомидии и Фракии (где она молитвой исцелила глазную болезнь девочки), пришла после смерти Максимиана к жене императора Лициния Констанции, сестре Константина Великого, христианке. Та любезно приняла ее и помогла вернуть имение отца, которое Каллисфения раздала нуждающимся. Потом дочь привезла тело отца, выстроила над его захоронением храм, а сама, апостольски житие препроводив, скончалась. Память их празднуется 4/17 октября.

Казалось, с единоличным воцарением Константина Великого гонения на христиан прекратились, но вот Юлиан Второй (355–363) попытался возродить язычество – и не без «эфесского влияния». Философ Максим Урфинский, ученик известных неоплатоников Ямвлиха и Эдесия, основал в Эфесе школу философов-неоплатоников. В числе прочих довелось ему учить и будущего императора Юлиана. Его-то – наставника, учителя и друга – и вызвал Юлиан, воцарившись, в Константинополь в качестве преподавателя и советника; именно Максима впоследствии обвинили в «совращении» Юлиана в язычество, за что, вполне в духе своеобразно понимаемого христианского милосердия, и казнили в 370 г. Армяно-византийский христианский философ-неоплатоник Давид Анахт (V–VI вв.) вспоминает: «Возникло разногласие между Максимом Урфинским – учеником Ямвлиха, и Фемистием, так как Фемистий, приняв [данное Аристотелем] разделение силлогизмов, некоторые из них назвал совершенными – те, которые строятся по первой фигуре, а некоторые – несовершенными – те, которые строятся по второй и третьей фигурам. Максим же, считая, что все силлогизмы, имеющие термины, не нуждаются [ни в чем постороннем], назвал их совершенными. И для решения этого спора они взяли в судьи императора Юлиана, который и присудил победу Максиму».

Сохранилось письмо Юлиана своему учителю: «Предание гласит, что орел, желая проверить, законно ли рождены его орлята, возносит их, еще не оперившихся, в область эфира к лучам Гелиоса, чтобы из свидетельства этого бога узнать, он ли является отцом этой семьи или это – внебрачное и чуждое ему отродье. Так и я приношу тебе мои сочинения, как Гермесу Красноречивому; если они выдержат испытание твоего слуха, то от тебя зависит решение, передать ли их на суд людей; если этого сделать нельзя, то отвергни их как непричастные музам, и сбрось в реку как внебрачный приплод. Также и Рейн отнюдь не поступает с кельтами несправедливо, увлекая в свои стремнины незаконных детей и мстя таким образом за оскорбление супружеского ложа; а тех, кого он признает рожденными от чистого семени, он выносит на поверхность своих вод и возвращает в объятия трепещущей матери, давая этим спасением ребенка непреложное свидетельство чистоты и непорочности ее брачного союза». Итак, во время юлирнавской языческой «реакции» в 361 г., 15/28 сентября в Эфесе пострадал Порфирий, бывший актер или мим, – по-славянски род его занятий определяется более емко – «скоморох». Желая поглумиться перед императором над таинством крещения, он залез в воду и, шутя, произнес: «Крещается раб Божий Порфирий во Имя Отца и Сына и Святого Духа», – после чего тут же, под воздействием Божией благодати, истинно исповедал себя христианином с обличением нечестия Юлиана, за что был тяжко мучен и затем обезглавлен. Христианское предание гласит, что гнев Господень настиг императора-отступника два года спустя, когда в бою с персами он получил удар копьем и якобы сказал, умирая, обращаясь ко Христу: «Ты победил, Галилеянин!»

VIII век тоже дал своих мучеников в Эфесе – епископа Ипатия и священника Андрея, выступивших в 730–735 гг. против иконоборческой ереси византийского императора Льва Исавра (см. часть 1, глава об Аспендосе). Тот пытался было действовать убеждением, а затем – как обычно для деспота и тирана. Священномучеников сначала нещадно били, потом содрали кожу с голов, обмазали бороды смолой и подожгли, затем прямо на их головах жгли иконы. Проволочив мучеников по всему Эфесу, их закололи (21 сентября/4 октября), а тела бросили на съедение псам; верные тайком предали тела погребению.

В программу иконоборческого движения входила также беспощадная борьба с монашеством, которой печально прославился сын Льва Исавра Константин Копроним. Как сообщает летописец Феофан, в 766 г. император прислал в фему Фракисийскую, в которую входил Эфес, стратига Михаила Лаханодракона для искоренения «расы» монахов: «Этот стратиг согнал всех монахов и монахинь своей фемы в главный город области Эфес и, собрав их на равнине, объявил им: “Кто не хочет быть ослушником царской воли, пусть снимет темное одеяние и немедленно возьмет себе жену; в противном случае будет ослеплен и сослан на остров Кипр”». Далее историк М.В. Левченко пишет: «Чтобы предупредить возможность возникновения в своей феме новых монастырских обществ, Лаханодракон не ограничился конфискацией монастырского имущества, но и распродал мужские и женские монастыри, а… мощи святых велел сжечь. По словам Феофана, в этой феме не осталось ни одного носящего монашескую одежду. Насильственное принуждение фракисийских монахов к брачной жизни было лишь воспроизведением того, что происходило в Константинополе (а также в фемах Анатолийской и Букеллариев. – Е.С.). В разгар гонений против монашества в 765 г. Константин Пятый устроил на гипподроме редкое зрелище: шествие монахов и монахинь попарно. С каждым мужчиной шла женщина, а зрители плевали и издевались над участниками процессии. “И когда император громко жаловался, что противные монахи не дают ему покоя, народ кричал: “Больше уже нет этого отродья”».

Теперь от мученических свидетельств христианской веры, перейдем к тому, как Эфес был связан с утверждением православного богословия – на Третьем Вселенском соборе, а также с деятельностью эфесского митрополита Марка Евгеника, ярого противника унии умирающей Византии с католиками. Об этом – последний рассказ из христианской истории Эфеса.

Глава 4. Эфес и защита православия

Малоазийский город Эфес еще со времен апостола Иоанна Богослова был славен не только защитой православной веры, но и, как явствует из истории античного гностицизма, «разбойничьего собора» (449 г.) и деятельности проживавшего в Эфесе монофизитского патриарха Иакова Барадея (ок. 541 г.) и монофизитского епископа VI века Иоанна, автора «Церковной истории», «град эфесский» в определенные периоды своей истории был не чужд и еретических уклонов. Впрочем, в официальной истории Церкви он остался одним из ярких примеров «стояния» за православие.

В 431 г. в Эфесе, в церкви Девы Марии, заседал Третий Вселенский собор (которые, как правило, собирались для разбора и последующего осуждения очередной ереси), основным направлением деятельности которого стало осуждение ереси Константинопольского патриарха Нестория. Заявивший перед императором о себе, как борце с ересями, он сам в итоге стал ересиархом, провозгласив, что Бог Слово обитал в человеке Иисусе, как в храме, и, кроме того, раз дева Мария родила не Бога, а человека, то ее нельзя называть Богородицей – разве что только Христородицей. Против Нестория, имевшего довольно сильную поддержку, активно выступают святой Кирилл, архиепископ Александрийский, и римский папа Целестин, а также православное население Константинополя. В итоге Феодосий Второй созывает в Эфесе Вселенский собор. Несторий хоть и прибыл в город, на заседания явиться не решился. Опаздывали легаты папы и Иоанн Антиохийский, сторонник Нестория. Дни шли, и тогда св. Кирилл и Мемнон Эфесский открыли собор, который после тщательного изучения вопроса признал учение Нестория неправославным, а самого его низложил. Вот 12 «глав» Кирилла, архиепископа Александрийского, против Нестория и его учения, впоследствии изъясненные им на Третьем Вселенском соборе в Эфесе, как образец александрийского богословия.

1-е анафематство

Кто не исповедует Еммануила истинным Богом и посему Святую Деву Богородицею, так как Она по плоти родила Слово, сущее от Бога Отца, ставшее плотью, – да будет анафема.

2-е анафематство

Кто не исповедует, что Слово, сущее от Бога Отца, соединилось с плотью ипостасно и что посему Христос един со Своею плотью, т. е. один и тот же есть Бог и вместе человек, – анафема.

3-е анафематство

Кто в едином Христе после соединения (естеств) разделяет лица, соединяя их только союзом достоинства, т. е. в воле или в силе, а не, лучше, союзом, состоящим в единении естеств, – да будет анафема.

4-е анафематство

Кто изречения евангельских и апостольских книг, употребленные святыми ли о Христе или Им Самим о Себе, относит раздельно к двум лицам или ипостасям и одни из них прилагает к человеку, которого представляет отличным от Слова Бога Отца, а другие, как богоприличные, к одному только Слову Бога Отца, – да будет анафема.

5-е анафематство

Кто дерзает называть Христа человеком богоносным, а не, лучше, Богом истинным, как Сына единого (со Отцом) по естеству, так как Слово стало плотью и приблизилось к нам, восприяв нашу плоть и кровь (Евр. 2: 14), – да будет анафема.

6-е анафематство

Кто дерзает говорить, что Слово Бога Отца есть Бог или Владыка Христа, а не исповедует, лучше, Его же самого Богом и вместе человеком, так как, по Писаниям (Ин. 1: 14), Слово стало плотью, – да будет анафема.

7-е анафематство

Кто говорит, что Иисус как человек был орудием действий Бога Слова и окружен славою Единородного как существующий отдельно от Него, – да будет анафема.

8-е анафематство

Кто дерзает говорить, что воспринятому (Богом) человеку должно поклоняться вместе с Богом Словом, должно его прославлять вместе с Ним и вместе называть Богом, как одного в другом, ибо так думать заставляет и постоянно прибавляемая частица συν – вместо с, а не чтить Еммануила единым поклонением и не воссылать Ему единого славословия, так как Слово стало плотью, – да будет анафема.

9-е анафематство

Кто говорит, что единый Господь Иисус Христос прославлен Духом в том смысле, что пользовался чрез Него как бы чуждою силою и от Него получил силу побеждать нечистых духов и совершать в людях божественные знамения, а не почитает собственным Его Духом, чрез Которого Он совершал чудеса, – да будет анафема.

10-е анафематство

Божественное Писание говорит, что Христос был Первосвященником и ходатаем нашего исповедания (Евр. 3: 1), что Он принес Себя за нас в приятное благоухание Богу и Отцу. Итак, если кто говорит, что Первосвященником и ходатаем нашим был не сам Бог Слово, когда стал плотью и подобным нам человеком, а как бы другой и некто отличный от Него человек, происшедший от жены; или кто говорит, что Он принес Себя в приношение и за Самого Себя, а не за нас только одних, так как, не зная греха, Он не имел нужды в приношении (за Себя), – да будет анафема.

11-е анафематство

Кто не исповедует плоть Господа животворящею и собственно принадлежащею самому Слову Бога Отца, но принадлежащею как бы другому кому, отличному от Него и соединенному с Ним по достоинству, т. е. приобретшему только божественное (в Себе) обитание, а не исповедует, как мы сказали, плоти, Его животворящею, так как она стала собственною Слову, могущему все животворить, – да будет анафема.

12-е анафематство

Кто не исповедует Бога Слова пострадавшим плотью, распятым плотью, принявшим смерть плотью и, наконец, ставшим первородным из мертвых, так как Он есть жизнь и животворящ как Бог, – да будет анафема.

Ересиарх обжаловал низложение, а Иоанн Антиохийский со своими епископами открыл свой собственный собор, на котором осудил и низложил Кирилла и Мемнона. Император предложил уничтожить акты собора и начать все заново, но обе стороны были против (благодаря этому деятельность Третьего Вселенского собора довольно полно документирована). Тогда Феодосий повел себя не очень мудро и арестовал всех главных действующих лиц – и Кирилла, и Нестория, и Мемнона. Всех остальных он пригласил в свою резиденцию в Халкидоне на переговоры. Они были трудны и тяжелы, но в итоге (благодаря умело инспирированной Кириллом бурной демонстрации столичного монашества перед дворцом василевса) император все же вынес окончательное решение – низложил и осудил Нестория и оправдал Кирилла; также на соборе было осуждено учение британца Пелагия, смело отрицавшего порочное влияние на человека первородного греха и, по мнению «ревнителей православия», тем самым умалявшего значение в спасении Божественной благодати – следовательно, и искупления (позднее это учение станет краеугольным камнем полемики Мартина Лютера с Эразмом Роттердамским о свободе человеческой воли). Однако процесс примирения между александрийцами и римлянами – с одной стороны и антиохийцами – с другой занял еще два года. Этот хрупкий мир продержался до смерти Кирилла (444 г.), после чего все началось сызнова, и к Эфесу это имеет самое прямое отношение: именно здесь в 449 г. Диоскор Александрийский возглавил очередной Вселенский собор, ополчившись против Флавиана Константинопольского, осудившего еретика Евтихия, утверждавшего, что во Христе человеческое растворилось в Божественном, как капля меда в океане. Евтихий, считавший себя последователем св. Кирилла, апеллировал к римскому папе Льву, в Александрию и к императору. Так и был созван этот собор, оправдавший Евтихия и низложивший Флавиана (вскоре умершего). Только римский папа не признал этот собор и назвал его «разбойничьим» – и в историческом смысле оказался прав. Этого собора мы не найдем в списке Вселенских, хотя он и был объявлен таковым, зато он так навсегда и остался в истории как «Эфесское разбойничество», или «Разбойничий собор». Не секрет ведь, что история пишется победителями. Вскоре после собора император Феодосий Второй умер, и его место занял «истинно православный» Маркиан; созванный им в 451 г. Четвертый Вселенский Халкидонский собор ликвидировал последствия «Эфесского разбойничества» и утвердил так называемый «Халкидонский орос», который исповедует «Христа, Сына, Господа, единородного, в двух естествах» – человеческом и Божественном, – «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого».

Руины церкви Девы Марии, где проходил Третий Вселенский собор, стоят до сих пор параллельно Гаванной, или Аркадианской, улице. По одному из преданий, первоначально на этом месте и жила Дева Мария по прибытии с Иоанном Богословом в Эфес, и только позднее он купил ей тот самый домик, который и известен сейчас как домик Марии. Во II веке н. э. там был выстроен мусейон – эфесская высшая школа, в которой преподавалась среди прочих наук медицина, – а Эфес весьма славился своими врачами; здесь же проводились философские диспуты. Среди преподавателей, освобожденных от уплат всех налогов, были философы, врачи и жрецы. Размеры мусейона – 260 × 30 метров. Предположительно, он серьезно пострадал во время нападения готов в 262 г.

В IV веке мусейон был переделан в церковь – первую в истории христианства, посвященную Деве Марии, и с течением веков несколько раз перестраивался из-за перенесенных разрушений. Первый храм, меньшего размера, нежели мусейон, имел большой двор, нартекс, неф, апсиду и пристроенный восьмиугольный баптистерий. С востока были пристроены дворец епископа и служебные помещения. Надпись V века подтверждает, что это именно та церковь, в которой проходили заседания Вселенского собора. Храм и баптистерий пострадали на рубеже VII–VIII вв. арабами, и тогда в западной части бывшего мусейона возвели более скромную по размерам купольную церковь из кирпича. Позднее ее сменила другая церковь, пристроенная к апсиде старой, «соборной» церкви – таким образом и получилось довольно вытянутое строение. Если посмотреть на план, то явно видно, что длина этих веками прилеплявшихся друг за другом построек относится к их ширине в соотношении 6 к 1! И сейчас руины одного здания неотличимы от остатков другого, и церковь известна еще как Двойная; раскопки и реставрация храма Вселенского собора, пришедшего в запустение в XIII веке, начаты в 1984 г.

Наше повествование об Эфесе движется к своему завершению. Мы будем прощаться с городом в тяжелое время, когда пережившая тысячу лет войн и потрясений Восточная Римская империя – Византия, съежившаяся практически до территории своей столицы, стоит на пороге своего смертного часа, а сам Эфес уже 133 года как находится под властью турок. 1437 год – начало подготовки Флорентийской унии Константинопольской церкви с Римской; если очень сильно упростить ситуацию и свести ее к геополитике, скажем так: император Иоанн Восьмой Палеолог, предчувствуя гибель Константинополя, пытается спасти Византию, отдав ее под покровительство Западной церкви и получив за это вооруженную помощь против турок. Писать объективно о Ферраро-Флорентийском соборе сложно, если не невозможно. Обе стороны – православная и католическая – за века сломали немало копий вокруг него, и у каждой стороны своя, весьма четко аргументированная «правда», которая, однако, совершенно не сходится с «правдой» противоположной стороны. Поэтому автор не даст ответов там, где их, не задумываясь, четко даст сведущий православный или католик. Православная позиция выражена во многих церковных изданиях по истории Церкви, католическая – в доступной русскому читателю книге католического священника князя А. Волконского «Католичество и священное предание Востока». Было ли учение о нисхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына (Filioque) исключительно латинским нововведением VI века против арианствующих готов, впоследствии силой «продавленным» Карлом Великим, как это принято излагать, отчего нарушается учение «троичного богословия» о монархии Бога Отца как «совершенного равновесия между троичностью и единичностью», или же так и вправду учили древние Отцы и Учители Церкви, как это утверждают католики – см. того же Волконского, и нам действительно, согласно этому автору, «надо выбирать между православием Иоанна Златоустаго и православием… протоиерея Сахарова»?

Обратимся лучше к фактам. Папа Евгений Четвертый созвал собор в Ферраре; на предварительных совещаниях особо отличился представитель Иерусалимского патриарха митрополит Марк Евгеник Эфесский, богослов, писатель, полемист и гимнограф, не пошедший ни на какие уступки латинянам. 8 октября 1438 г. собор был официально открыт, главным обсуждаемым вероучительным вопросом было исхождение Св. Духа. Греки посчитали латинское учение об исхождении Св. Духа не только от Бога Отца, но и от Бога Сына неверным, соглашение достигнуто не было, и опять здесь отличился Марк Эфесский. В 1439 г. из-за чумы собор переехал во Флоренцию, где – разумеется, не без влияния византийского императора – греки приняли спорное учение под следующим хитрословесным «соусом»: они приравняли латинское «и от Сына» к своему «через Сына»; сдал свои прежние позиции даже никейский святитель – и только Марк Эфесский, доселе замечательно полемизировавший с Иоанном Рагузским, прямо объявил католиков еретиками (те, в свою очередь, обвинили его в порче текста святителя Василия Великого: дело «всплыло» потому, что невежественный монах, которому якобы Марк поручил это щекотливое дело, вырезал не тот лист, который нужно, – ветер случайно перевернул лист, «приуготованный» к истреблению), отказался (вместе с небольшим числом тех, кто не побоялся императорского гнева) подписать акт о соединении церквей; после заточения, которому его подверг император, покинул собор и, прибыв в Константинополь, рьяно убеждал его обитателей не поддерживать нечестивое, по его мнению, соглашение. Папа, видя отсутствие его подписи под актом, горестно заметил: «Мы ничего не сделали», – но тем не менее акт вступил в силу. Правда, возвратившиеся в Константинополь греческие святители быстро отказались от своих подписей под соглашением, заявив, что их вынудили подписаться насилием. Марк Эфесский собрал вокруг себя всех недовольных и при поддержке иерусалимского, александрийского и антиохийского патриархов (константинопольский – Иосиф – умер на Флорентийском соборе) собрал в 1443 г. в Иерусалиме собор, отлучивший униатов. Факт согласия прочих восточных патриархов в этом деле Волконский интересно объясняет: «Я. Пиципиос видит причину этого поворота в давлении турок: все три патриархата находились уже под их властью. Связь Константинополя с Римом была туркам не на руку: папа был их главным врагом: он объединял Европу против них». Император еще пытался «продавить» унию, но отсутствие западной помощи против турок охладило его пыл. Народ отказался ходить в храм Св. Софии, «оскверненный» латинской мессой (хотя неприятие народом унии было не столь массовым, как это принято считать, ибо, как пишет Волконский, «если бы народ действительно отверг акт соединения, то Марк Эфесский в своих памфлетах конечно сослался бы на это обстоятельство как на важный довод против унии»; кипело, в основном, как всегда, монашество). Императорский флотоводец Лука Нотара произнес знаменитейшие слова: «Лучше я готов видеть в Константинополе турецкий тюрбан, чем папскую тиару!» Потом захватившие Константинополь турки казнят Луку; воистину, знай он свое будущее, не был бы столь категоричен. Вот в такой обстановке император Иоанн Восьмой и умер в 1448 г. Два года спустя уния была осуждена уже на Константинопольском соборе (деяния которого католики считают подложными). Еще три года спустя, 29 мая 1453 г., Мехмед Второй взял Константинополь – Византия пала. Дожил ли до этого времени св. Марк – неизвестно. Скончался он между 1444 и 1457 гг. (одни источники датируют его смерть 1444 г., другие – 1445-м, третьи – 1447-м, четвертые – 1449-м, пятые – 1457-м…). Память его – 19 января/1 февраля.

Как известно, История не терпит сослагательного наклонения. Уния Византию не спасла, это факт. Но была ли гибель самой унии благом? Не уверен, глядя на то, что было потом, да и что мы, по сути, имеем сейчас. Новый православный патриарх Константинополя, посаженный на первосвятительский престол турками, стал, по сути, обычным турецким чиновником, приравненным по статусу к трехбунчужному паше, исполнял над своей паствой судебные функции, обеспечивал уплату ею налогов в султанскую казну… Султан мог этого чиновника от религии спокойно сослать (как Иеремию Второго на Родос в 1585 г. (временно) или даже повесить (как св. Григория Пятого в 1821 г., в связи с освободительной борьбой восставших греков).

Провал из-за обычного местничества отдельных Церквей (в т. ч. РПЦ) Критского собора 2016 г., столь всеми чаемого как будущий Вселенский (наконец-то! С VIII века!!!), а также вопрос об украинской автокефалии, взятой под опеку константинопольским патриархом, вызвавший последовательное прекращение евхаристического общения (то есть раскол) Русской православной церкви с Константинопольским патриархатом, Элладской православной церковью и Александрийским патриархатом, показывают наглядно, что никакого «единства равных сестер-церквей» нет и в помине. Верно написал предстоятель Церкви Албании архиепископ Тиранский и всей Албании Анастасий Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу 7 ноября 2018 г. по поводу решения синода РПЦ от 15 октября: «… последнее решение Церкви России также вызывает серьезную озабоченность. Немыслимо, чтобы святая Евхаристия – наивысшее таинство безграничной любви и глубочайшего уничижения Христа – использовалась в качестве оружия одной Церковью против другой. Возможно ли, чтобы решение и указ священноначалия Церкви России отменяли действие Святого Духа в православных храмах, что служат в юрисдикции Вселенского Патриархата? Возможно ли, чтобы Божественная Евхаристия, совершаемая в храмах Малой Азии, Крита, Святой Горы и повсюду на земле, теперь была недействительна для русских православных верующих? И если они подходят “со страхом Божиим, верою и любовью” к принятию Святых Даров, – неужели то будет “грехом”, который требует исповеди? Свидетельствуем, что невозможно согласиться с таковыми решениями… Насколько бы ни были серьезны накопившиеся вопросы юрисдикций, они никоим образом не должны становиться причной схизмы (то есть раскола. – Е.С.) где бы то ни было в православном мире».

Так мы имеем то, что имеем, в отличие от относительного единства католического мира. Крыловский «Квартет». Папа Франциск предложил на встрече с патриархом Кириллом хотя бы Пасху, этот величайший Праздник праздников, отмечать вместе – ему было отказано. Что же касается новоявленной украинской автокефалии, то это явление еще в 1933 г. князь-священник А. Волконский верно охарактеризовал как «византийскую болезнь»: «Укрепление церковно-автономных течений в пределах нации – другая причина ослабления единства Церкви. История доказывает, что византийская болезнь передается по наследству: рождается в пределах Византийской Церкви новый народ, слагается новое государство (Болгария, Сербия, Греция, Румыния…), сейчас же зарождается и идеал новой автокефалии. Земная власть поддерживает “свою” церковь в ущерб ее духовной независимости. Проходят века, рушится государственная власть – опора национальной церкви – распадается и эта церковь… Россия слишком много страдала византийской болезнью, чтобы русские люди имели право закрывать глаза на эту печальную историческую правду».

Сделав это горькое, но необходимое отступление на злобу дня, завершим рассказ об Эфесе в слабой надежде на извлечение уроков из его непростой истории. Вместе с Византией ушла в прошлое слава Эфеса, и теперь лишь греко-римские развалины, древние документы и выставочные залы эфесского археологического музея (в 2014 г. был закрыт на реконструкцию) воскрешают зыбкую тень столицы римской провинции Азия, города, внесшего бесценный вклад в православное богословие, города проповеди св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова.

Глава 5. История Иераполиса

Древний город Иераполис во Фригии (ныне Памуккале) можно было бы назвать городом проповеди трех апостолов – Иоанна Богослова, Варфоломея (Нафанаила) и Филиппа. Последний навеки прославил Иераполис своей мученической кончиной за Христа. Что же можно сказать о самом Иераполисе – городе, где в 80 г. н. э. произошли все эти события? Основан он был в эллинистический период пергамским царем Эвменом Вторым Сотером (197–160/59 гг. до н. э.), и первое появление Иераполиса в анналах истории связано с декретом городского правления, изданном в честь матери Эвмена царицы Аполлониды (на него, не цитируя, ссылается известный английский исследователь греческих городов Восточных римских провинций Джонс, а О.Ю. Климов упоминает, что в этой надписи сообщалось о том, что после смерти жена Аттала Первого была после смерти причислена к богам). Интересны были ее взаимоотношения с сыновьями, двое из которых стали пергамскими царями (Эвмен Второй и Аттал Второй). Они буквально боготворили свою мать – и до, и после смерти. Полибий пишет: «Аполлониада, супруга Аттала, отца царя Эвмена, была родом из Кизика; по многим причинам она заслуживает нашего упоминания и похвалы. В самом деле, женщина простого звания, Аполлониада сделалась царицей и сохранила за собою это достоинство до самой кончины не ухищрениями любовницы, но скромностью и обходительностью, серьезным и благородным характером; уже за это она достойна доброй памяти. Кроме того, имея четырех сыновей, Аполлониада до смерти питала к ним несравненную любовь и нежность, хотя мужа своего пережила на много лет. Поэтому Аттал и брат его заслужили общее одобрение, когда при посещении Кизика оказали матери должную признательность и уважение. Вместе с матерью, которую с обеих сторон поддерживали за руки, они в сопровождении свиты обошли храмы и город. Все, кто видел это, любовались на юношей и превозносили их, вспоминали при этом поведение Клеобиса и Битона и сравнивали с ними Аттала и брата его; если первые проявили больше любви, зато на стороне последних было царское звание. Вот что случилось в Кизике по заключении мира с царем Прусием» (Клеобис и Битон известны нам из рассказа Геродота: они впряглись вместо быков в повозку, чтоб отвезти свою мать-жрицу в храм, после чего умерли. – Е.С.). Так братья отдали матери весь триумф победы.

Плутарх пишет в трактате «О братской любви» (доселе, насколько известно, не изданном в России, поэтому делаю перевод с англ. издания): «Сообщают об Аполлониде из Кизика, матери царя Эвмена и трех других сыновей – Аттала, Филетера и Афинея, что она всегда поздравляла себя и благодарила богов не за богатство или власть, но за то, как три ее сына охраняют жизнь [своего] старшего [брата], который проводил свои дни без страха среди братьев с мечами и копьями в руках». Правда, сохранилось собственное интересное высказывание Эвмена о братьях: «Когда мои братья относятся ко мне, как к царю, я веду себя по отношению к ним, как брат. Когда же они обращаются со мной, как с братом, я веду себя как царь»; о странном и благородном случае, когда супруга Эвмена Стратоника четыре раза выходила замуж (два за Эвмена и два – за его брата Аттала, как полноправная вдова), и о том, как Аттал отдал царство племяннику в обход своих детей, было рассказано выше (см. ч. 1, гл. 4).

Итак, изъявивший верноподданнические чувства этой замечательной матери город был известен в древности как торговый центр и курорт, поскольку там прямо из-под земли до сих пор струится теплая целебная минеральная вода. Иераполис – Памуккале – одно из природных чудес света. Термальные целебные воды температурой в 35 градусов, выходя из недр земли, остывают и выделяют при этом осадок кальция. Накапливаясь из века в век, эти отложения вкупе с водой образуют причудливые кратеры, белоснежные стены, испещренные бороздами, сталактиты… В переводе с турецкого Памуккале означает «Хлопковый замок». Древнеримский архитектор Витрувий пишет об этой специфической особенности местных термальных вод и о том, как она была поставлена людьми себе на службу («Десять книг об архитектуре»): «В Гиераполе, во Фригии, кипит множество горячих ключей, вода из которых проведена по канавам, обтекающим сады и виноградники. Эта вода по истечении года образует каменную корку. Поэтому ежегодно, сделав справа и слева земляные стенки, проводят между ними эту воду и делают из образовавшихся корок ограды на полях. Это происходит так, очевидно, по естественным причинам, потому что в тех местах и под той почвой, где зарождается эта вода, есть сок вроде закваски, вещество которого, выходя через источники на поверхность земли в смеси с водой, застывает от нагревания солнцем и воздухом, как это видно в соляных градирнях». О том же свидетельствует и Страбон: «Если перейти Месогиду между областью карийцев и Нисаидой – страной на той стороне Меандра, простирающейся до Кибиратиды и Кабалиды, то там расположены города вблизи Месогиды, напротив Лаодикеи: Гиераполь, где есть горячие источники и святилище Плутона; о том и другом ходят какие-то чудесные рассказы: застывшая вода с такой легкостью превращается в туф, что, проводя ее в каналы, делают стены их из цельного камня… Что же касается превращения воды в камень, то это, как говорят, происходит также в реках Лаодикеи, хотя вода их годится для питья. Вода в Гиераполе необыкновенно хороша для окраски шерсти; шерсть, окрашенная краской из марены, соперничает с выкрашенной кошенилью или пурпуром. Воды там много, и город изобилует естественными банями».

В переводе с греческого Иераполис значит «Священный город». Страждущие со всех концов Средиземноморья стремились сюда в надежде на выздоровление, соответственно в городе было множество храмов и прочих мест поклонения – с этой точки зрения предстоящий миссионерский подвиг апостолов был и особенно важен, и особенно труден. В городе царили не только местные и римский культы, но и иноземные. В иерапольском музее хранятся статуя жрицы египетской богини Исиды, а также саркофаг, на котором изображен азиатский солнечный бог Митра, убивающий быка. Особо почиталась восточная богиня Кибела, чьи жрецы кастрировали себя, чтоб ни в коем случае не «изменить» своей суровой госпоже. Из греко-римского пантеона особенно почитались Аполлон, Артемида и Геракл, как бог целебной воды (интересно, что эта традиция сохраняется даже теперь, и имя Геракла носит турецкий термальный курорт близ Памуккале). Сотрудник пергамского музея археолог Тевхит Кекеч пишет: «После основания Иераполиса воздействие этих минеральных вод превозносилось особо. Даже сегодня… минеральные воды являются самым главным фактором притока туристов в эти места… Люди со всего света, желающие получить настоящий отдых, найти лекарство от своих болезней, а также те, кто искал место для развлечений, приезжали в Иераполис. Вода эта хороша для излечения сердечно-сосудистых заболеваний, высокого давления и атеросклероза. Даже душевнобольные, лечившиеся некогда здесь… лечились внушением и водой. Другой особенностью этой воды считается то, что она помогает при заболеваниях кожи, особенно в случае аллергии, и также полезна для укрепления и вылечивания глазных мускулов. Жрецы в древние времена с помощью этой воды творили “чудеса”. Множество храмов были построены для лечения людей, и жрецы ухаживали здесь за своими пациентами. Сперва больной проходил сеанс внушения, а после ему назначали диету. Затем их водили в Плутониум (пещеру с газами. – Е.С.), а потом они принимали ванны в течение долгого времени. Это и была главная процедура. Побывало здесь множество людей, страдавших ревматизмом. Они могли ходить только при помощи трости, а в результате лечения они становились практически здоровыми. Но не только больные приезжают на минеральные воды. Советники, цари и даже философы посещали Иераполис для развлечений и забав. “Побочные эффекты” воды – обогащение местного населения, увеличение его и развитие самого города с появлением прекрасных архитектурных произведений… Иераполис был не только религиозным центром, но и центром развлечений знати. И среди этих развлечений празднества занимали особенное место. Эти празднества, обычно проводимые в честь Аполлона, состояли из различных игр, атлетических соревнований и музыкальных развлечений. Празднества организовывались богатыми людьми города. Тот, кто устраивал празднества, был ответственным за обучение и образование артистов, игроков, атлетов и музыкантов. Желавшие посетить празднества должны были выплачивать круглые суммы денег… организаторам. Празднества устраивались комитетом из шести человек, а самый богатый человек города был главой комитета… Водные игры, борьба животных и гладиаторские сражения были также включены в празднества». Гладиаторы и атлеты Иераполиса были славны по всему Средиземноморью, в их честь ставились статуи и бюсты и даже чеканились иерапольские монеты.

«Однако, – написано в турецком труде, – Иераполис был не только городом развлечений и отдыха. Иераполис приобрел значимость и богатство за счет различных промышленных структур. Торговые учреждения, зафиксированные в надписях, состояли не только из объединений ремесленников, занимающихся шерстяной промышленностью, но и артелей красильщиков, мойщиков, а также ковроткачей, изготовителей гвоздей и мастеров-медников». О том же пишет и Тевхит Кекеч: «Такие города, как Лаодикия и Иераполис, широко развились благодаря торговле хлопком и ткацкими изделиями. Для ткачества использовалась овечья шерсть. В то время пастушество считалось уважаемым и почитаемым делом. Химический состав воды Иераполиса способствовал развитию искусного ткацко-прядильного дела. В городе было множество мастерских и лавок, продающих рукодельные ковры. Большинство изделий было изготовлено из шерсти. Необходимый сырьевой материал доставлялся жителям города, а окрашивание, нанизывание ниток и сам процесс ткачества производились рабами. В Иераполисе для окрашивания использовались растения. Богатая соединениями кальция вода оказала огромное влияние на развитие такого вида промышленности. Особой популярностью пользовались тканые изделия красного цвета». Доныне сохранился склеп местного купца – торговца шерстью по имени Зевксис (конец I в н. э.); согласно эпитафии, удачливый торгаш 72 раза путешествовал из родной Фригии в Рим по коммерческим делам, возя шерсть на корабле, зафрахтованном в Эфесе. Считается, что ковроткачество и искусство окраски шерсти было привнесено в Иераполис вынужденными евреями-переселенцами из Вавилона, которых (еще до основания города Эвменом) около 208 г. до н. э. выселил сирийский царь Антиох Третий в подвластные еще ему тогда (до 188 г.) Лидию и Фригию, как о том свидетельствует Иосиф Флавий в своих «Иудейских древностях»: «Удостоверяя наше благочестие и верность, царь написал об этом (царю Птолемею. – Е.С.) в то время, когда находился в нагорных сатрапиях, и узнал, что во Фригии и Лидии готовятся перевороты. По этому поводу он повелел своему военачальнику и очень близкому человеку Зевксиду послать некоторых из наших из Вавилона во Фригию. Содержание этого приказа следующее: “Царь Антиох посылает привет “отцу” своему Зевксиду. Если ты здоров, хорошо, я здоров. Узнав, что в Лидии и Фригии происходят беспорядки, я пришел к заключению, что на это мне следует обратить особенное внимание. Когда же я посоветовался с друзьями, то мы пришли к решению переселить в крепости и наиболее опасные места две тысячи иудейских семейств из Месопотамии и Вавилонии, снабдив их всем необходимым. Я убежден, что эти люди, вследствие своего благочестия, будут преданными нам стражами, тем более что, как я знаю, мои предки засвидетельствовали их преданность и готовность оказывать поддержку там, где это от них требуется. Поэтому, несмотря на всю трудность этого дела, я желал бы переселить их туда с разрешением им жить по их собственным законам. Когда ты распорядишься доставить их на указанные места, назначь каждому из них по участку для постройки здания, а также по наделу для земледелия и виноградарства и освободи их на десятилетний срок от всех податей с их полей. Пока они не получат со своей земли плодов, пусть будет выдаваемо им содержание из средств, назначенных для моих личных слуг; пусть будет выдано вознаграждение также и тем, которые добровольно окажут им в чем-либо поддержку, дабы выражение нашей признательности еще более привязало этих людей к нашим интересам. Одним словом, позаботься о народе, чтобы ему ни с чьей стороны не подвергаться неприятностям”».

Э. Ренан пишет, что в Иераполисе «…открыто исповедовался иудаизм. Надписи, до сих пор попадающиеся среди чудесно уцелевших развалин этого необычайного города, говорят о ежегодных пособиях, распределяемых между рабочими корпорациями во время праздников опресноков и Пятидесятницы. Нигде не получили такого важного значения всякого рода добрые дела, благотворительные учреждения, общества взаимопомощи среди людей, занятых однородным ремеслом. Разного рода приюты для сирот, ясли для детей свидетельствуют о высоком развитии здесь филантропии».

Обратимся же непосредственно к истории Иераполиса. Под властью пергамских Атталидов Иераполис пробыл недолго: болезненного Эвмена Второго сменил Аттал Второй, талантливый полководец и администратор, основатель Анталии, весьма много вложивший сил и в строительство Иераполиса. Атталу же Второму наследовал несчастливый Аттал Третий, вынужденный римлянами завещать им свое царство. В 133 г. до н. э. Иераполис официально стал римским. Ранее уже упоминалось, что побочный брат Аттала Третьего Аристоник под именем Эвмена Третьего возглавил сопротивление пергамцев Риму, но явно, что эта доблестная попытка была заранее обречена на провал: только в баснях комар способен одолеть льва. Четыре года сражался доблестный Атталид, но к 129 г. до н. э. все было кончено: римляне овладели всеми землями Пергама. Поэтому-то присоединение Иераполиса к Риму датируется в разных книгах по-разному – 133 или 129 гг. до н. э.; автор подметил, отчего такое разногласие: первая дата – официальная, вторая – фактическая. В I веке н. э. Иераполис преследуют землетрясения – в 17 г. при Тиберии и в 60 г. при Нероне, в результате чего многие постройки эллинистической эпохи исчезли с лица земли. Из римских императоров Иераполис посещали Адриан (117–138), Каракалла (198–217) и Валент Второй (364–378), причем Каракалла присвоил городу звание «неокорос», давшее ему право на постройку храма в честь Каракаллы вкупе с особыми привилегиями и правом убежища преступников. II и III века н. э. – эпоха расцвета Иераполиса, несмотря на перенесенную в конце II века эпидемию чумы, Иераполис становится истинной столицей всей Фригии, затмевая бывшую столицу – Лаодикию. Упоминание об этой эпидемии содержится в одной из надписей на руинах храма Аполлона, в которой бог во время черного мора повелел соблюдать обряд приношений Аполлону Кларосскому и Аполлону Кареусскому. В это же время, в правление Марка Аврелия (161–180 гг.), население Иераполиса, как и некоторых других фригийских городов, уже по большей своей части христианское. Еще задолго до победы христианства в Римской империи Иераполис – не только святое место христиан, связанное с памятью апостола Филиппа и его дочерей-пророчиц, но и крупный епископский центр.

При Константине Великом город становится важным торговым центром на пути с Востока на Запад. При разделении Римской империи на две части Иераполис отходит к Византии и вместе с ней проходит горестный путь от величия до падения. Местные камни, вместе с колоннами Эфеса, Рима, Афин, Кизика и Троады, мрамором из Проконнеса, крапленым зеленым мрамором Лаконии и Фессалии, египетским порфирным гранитом, превосходными камнями из Нумидии, эвбейского Каристоса и карийского Иассоса, были использованы Исидором из Милета и Анфимием из Тралл при возведении «Богом хранимой дивной церкви… какой еще никогда не было со времен Адама и какой никогда более не будет» – храма Св. Софии в Константинополе, словно символизируя единство и незыблемость Византии под скипетром Юстиниана…

Увы, камни оказались крепче империи. В 1071 г. турки-сельджуки в битве при Манцикерте наносят сокрушительное поражение византийским войскам, ознаменовавшее потерю Византией большей части Анатолии, взяв при этом в плен самого императора Романа Диогена. Иераполис вместе с бывшим городом-соперником Триполисом объединяются против турок, но не могут противостоять им. Несмотря на гибель в бою турецких полководцев Мехмеда и Сервера Гази, византийцы признают поражение в войне и сдают свои позиции в 1097 г. При новой власти Иераполис начинает приходить в упадок, и только разгром сельджукского полководца Килич-Арслана крестоносцами дает византийцам возможность ненадолго отвоевать Иераполис и близрасположенную Лаодикию; затем турки берут реванш, после чего в 1119 г. византийский василевс Иоанн Второй Комнин выгоняет их – и впоследствии многострадальный город постоянно переходит из рук в руки до момента захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г.

Возродивший павшую и попранную Византию в Никейской империи Феодор Первый Ласкарис боролся и с крестоносцами, и с сельджуками – причем в одном из боев он лично вступил в единоборство с султаном и убил его; в частности, Ласкарису удалось было освободить Иераполис, но в 1210 г. город был захвачен султаном Гиязеддином (1192–1194, 1204–1210), покорителем Анталии. В результате переговоров река Мендерес близ Иераполиса стала пограничной между владениями сельджуков и никейцев. Страшное землетрясение 1219 г. вновь сильно разрушает Иераполис. Потесненный монголами султан Изеддин (1246–1261) в 1258 г. отдал лаодикийские земли византийцам в обмен на военную помощь, но при одном из ближайших преемников Изеддина Иераполис вновь попадает под власть турок, и на сей раз уже навсегда. Землетрясение 1334 г. разрушило город окончательно, и уже немногочисленные жители покинули его.

Русский путешественник Авраамий Норов описывает печальное состояние Иераполиса в своем капитальном труде «Путешествие к семи церквам, упоминаемым в Апокалипсисе», изданном в Санкт-Петербурге в 1847 г.: «Почти при выезде из Лаодикии, проехав чрез Ликус по мосту, и даже с холмов, прилежащих к Лаодикии, открываются вам скалы Иераполиса; оне удивляют взор своею белизною и своим странным образованием. Чем более вы к ним приближаетесь, тем непонятнее вам кажутся с перваго взгляда эти скалы, образованныя из белоснежных глыб и полос, резко отражающия лучи солнца; они представляют вид окаменелых водопадов и действительно должно их так назвать. На обширной платформе, которая образована уступом скал, процветал древний Иераполис или священный город, так названный по тем феноменам, которые в этом месте представляет природа и по большому количеству храмов, воздвигнутых в нем разным божествам. Эти храмы в страшном разрушении устилают всю местность города и их великолепные остатки разсеяны даже по скатам скал и в глубине оврагов, разметанные землетрясением. Один путешественник, пораженный величием этой картины, сказал, что этот город можно причесть не токмо к главным городам востока, но даже и мира. Почти тоже самое выражает древняя надпись, найденная на стене Иераполийскаго амфитеатра: “Радуйся, златой город Иераполь, превосходящий города Азии и Европы; жилище таинственных Нимф…” Нельзя видеть без грусти опустошительную картину развалин Иераполиса; великое множество гробниц, из которых иныя еще нераскрыты, а в других видны еще окаменелыя кости, разбросанныя во всех направлениях среди великолепия обрушенных храмов. Обширный театр с мраморными ступенями, на которых вместо зрителей ползают ящерицы и черепахи, господствует над разрушением; – все пусто и попалено и единообразный шум падающих с высоты скал ручьев, которыя, вместо того, чтоб производить и освежать растительность, окаменяют все, что встречается на их пути, – наводит на вас такое уныние, что это место представляется вам как бы жилищем смерти. Со всем тем падший Иераполис еще не без пользы для человечества; он дает пристанище в своих пещерных гробах поколению людей отверженных; они, как привидения, появляются на его великолепных развалинах только в то время, когда ни один путник не может их видеть; это есть поколение прокаженных. Турецкия узаконения дают право убивать безответственно этих несчастных, если они приближатся к жилищам или с кем встретятся. Не смотря на всю бедственность их жизни, они вступают между собою в брак и бродят целыми толпами по местам непроходимым и по разбросанным развалинам древних городов Малой Азии. Над входом в одно значительное обрушенное здание Иераполиса, к которому приводит ряд упавших колонн, виден высеченный в камне крест и этот символ спасения смиряет мрачныя и бурныя думы забредшаго сюда путешественника. Здесь была церковь, которая находилась первоначально под непосредственным надзором Епафраса Колоссийскаго. Память о святом апостоле Филиппе преклоняет колена Христианина на этом месте, где вероятно он был погребен».

Итак, мы вплотную приблизились к рассказу о том, как древний город эллинистических царей был прославлен мученическим подвигом св. апостола Филиппа.

Глава 6. Иераполис: место проповеди св. апостола Иоанна Богослова и страдания св. апостола Филиппа

Апостолы Иоанн Богослов, Филипп и Варфоломей пришли во Фригию во времена римского императора Тита (годы правления 79–81) во исполнение повеления Господа Иисуса Христа, пославшего своих учеников проповедовать Евангелие среди народов земных. Что могло быть пламеннее слов апостолов и силы их веры и убеждения, когда, познав истинного Бога, они, по словам епископа Александра (Семенова-Тян-Шанского), «…с тех пор… жили этим совершенно новым, небывалым, страшным и бесконечно радостным сознанием, что перед ними и с ними живет Сам Бог, ставший Человеком. Трепетом этого сознания полны все апостольские послания: “О том… что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни…” Но с каждым годом живых свидетелей Воплощения Бога Слова становилось все меньше, и один за другим уходили в жизнь вечную 12 избранных: первым пострадал Иаков Зеведеев в Иерусалиме в 44 г. н. э.; первоверховный апостол Петр был распят вниз головой в Риме в 57 г. Даты смерти прочих апостолов определяются уже не так четко, но можно предположить, что к 80 г. н. э. их осталось всего трое – Филипп, Варфоломей и Иоанн Богослов, любимый ученик Христа, единственный, не оставивший Его во время страданий и присутствовавший при распятии, тот, кому Иисус Христос поручил заботу о Своей Пречистой Матери; в конце концов, тот, кто переживет всех апостолов и – единственный изо всех – умрет своей смертью. Проповедуя в Малой Азии, он к 80 году н. э. встретился с пришедшими туда Варфоломеем, Филиппом и его сестрой Мариамиею; все вместе они направились в Иераполис (впрочем, Ренан предполагает, что Филипп мог обосноваться в этом городе уже после гонений Нерона).

Из Писания ясно видно, что Филипп и Варфоломей издавна были близкими друзьями. Уроженец Вифсаиды Филипп, земляк Петра и Андрея, одним из первых пришел ко Христу и, уверовав в Него, сразу же привел к Господу и своего друга Нафанаила-Варфоломея («Варфоломей» – это патроним, нечто среднее между прозванием и отчеством, переводящееся как «сын Фоломея»). Об этом подробно пишет св. Иоанн Богослов: «Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли того, о Котором писал Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета» (Иоанн, гл. 1, ст. 45 и далее), а св. Димитрий Ростовский добавляет: «О, коль многое благодарение Нафанаил воздаваше святому Филиппу, яко возвести ему о пришедшем на землю Спасителе, и яко приведе его к желаемому тому Мессии! Радовашеся же и святый Филипп…» («Жития святых», 14 ноября). В глубокой их старости Бог вновь соединил их для совместных трудов и страдальческих подвигов.

Иерапольская церковь ко времени миссии Филиппа и его спутников уже существовала. Ее основание связано с трудами апостола Павла, и хотя сам он, судя по источникам и сложившемуся историческому мнению, в Иераполисе не был, он упоминает город в своем послании к соседям иерапольцев – колоссянам. Там он пишет: «Приветствует вас Епафрас ваш, раб Иисуса Христа, всегда подвизающийся за вас в молитвах, чтобы вы пребыли совершенны и исполнены всем, что угодно Богу. Свидетельствую о нем, что он имеет великую ревность (и заботу) о вас и о находящихся в Лаодикии и Иераполе» (Кол. 4: 12–13). Этот Епафрас – апостол от семидесяти, ученик и сотрудник апостола Павла, как явствует из послания – уроженец Колосс. Он и стал первым епископом Колосским и Иерапольским. Скончался мученически. Очевидно, что ко времени миссии Филиппа, Варфоломея и Иоанна Иерапольская церковь была мала и большого влияния на городскую жизнь не имела: в «Житии св. апостола Филиппа» рассказывается, что Иераполис был преисполнен «идолами», а местные люди поклонялись некоей ехидне, которую почитали как бога и, отмечу особо, держали ее заключенной в созданном для нее храме. Молитва трех апостолов поразила ехидну, люди начали веровать, по слову апостолов, во Христа. В это время Иоанн Богослов отправился далее на проповедь, поручив Филиппу и Варфоломею распространять и укреплять христианскую веру в Иераполисе.

Но «жрецы ехиднины» не дремали: воспользовавшись удобным моментом, они оклеветали апостолов перед градоначальником, который, не особенно вникая в суть дела, подверг проповедников обыску и заключению; суд вынес смертный приговор. Филипп был распят вниз головой лицом к ехиднину храму, но его противникам этого показалось мало: они при этом еще и кидали в него камни. Следом был распят и Варфоломей. Вовремя последовавшее затем землетрясение, погубившее градоначальника и жрецов (вновь типично житийные моменты, о которых мы говори в 1-й части!), вразумило жителей Иераполиса: апостолы были сняты с крестов, но живым был только Варфоломей: Филипп скончался от перенесенных мук и полученных ран. Варфоломей крестил многих людей, поставил им епископа, после чего понес Слово Христово далее, завершив свой путь земной страшной смертью в Великой Армении: его распяли вниз головой и с живого содрали кожу. Дело проповеди Филиппа продолжили его сестра Мариамия, отправившаяся в малоазийскую Ликаонию, и дети: церковное предание говорит о трех или четырех дочерях (имена двух из них – Ермиония, запытанная в начале царствования императора Адриана, к мощам которой ходила эфесская мученица Миропия, о чем было рассказано ранее, и Евтихия. Этих дев не следует путать с дочерьми другого новозаветного Филиппа – одного от семи первых диаконов, апостола от семидесяти. Впрочем, окончательной ясности в этом вопросе до сих пор нет, и одним из невольных виновников этой путаницы явился знаменитый церковный историк Евсевий Кесарийский (IV в.), постоянно смешивавший в своей «Церковной истории» обоих Филиппов). Турецкий ученый Сабахаттин Тюркоглу, опираясь на свои источники и подводя итоги собственного изучения мартириума св. Филиппа в Иераполисе, говорит, что там вместе с апостолом были некогда похоронены и его сыновья (ныне глава апостола Филиппа хранится в Крестовоздвиженском храме деревни Омодос, на Кипре); так или иначе, дети Филиппа продолжили дело отца.

Иаков Ворагинский добавляет следующие сведения об апостоле Филиппе («Золотая легенда»): «[В Иераполисе апостол] положил конец ереси эбионитов, учившей, что тело, данное Христу, было только фантомом. С ними были и две его дочери, посвятившие себя девству, через которых Господь тоже обратил в веру немало народу. За неделю до смерти Филипп, созвав епископов и священников, сказал им: “Господь даровал мне эти семь дней для того, чтобы я мог дать вам добрый совет”. Было ему тогда 87 лет. Неверные связали его и обнаженным, как и его Учителя, подняли на крест. Таким образом он перешел к Господу и счастливо окончил дни свои». Исидор в своей книге «О жизни, рождении и смерти святых» пишет о Филиппе следующее: «Филипп Галилеянин проповедовал Христа и вел варварские народы, жившие во мраке на берегах великого океана, к свету знания и гавани веры. В конце жизни он был побит камнями и распят в Иераполисе, городе провинции Фригия. Там он и покоится вместе с дочерьми».

Можно ли представить город эпохи миссии апостола Филиппа? Истинной бедой Иераполиса были землетрясения, сильные и регулярные (одно из них и отмечено в «Житии»); из-за них в городе не осталось почти никаких построек, современных подвигу апостола. Наиболее впечатляют две полуразрушенные башни, меж которыми стоят ворота императора Домициана, построенные талантливейшим архитектором и военным стратегом того времени Секстом Юлием Фронтином; впрочем, Домициан пришел к власти спустя год после общепринятой даты смерти апостола Филиппа, так что самих ворот апостол застать не мог, чего нельзя сказать о башнях, которые относятся к эллинистическому периоду. Одна из них обрушилась до половины, другая расселась совсем.

Отойдем немножко в сторону от основной линии нашего повествовавния, чтобы отметить похвалой необычайные труды Фронтина – трактаты об акведуках и о военных хистростях («Стратегемы»). Последний веками являлся настоящим учебником будущих полководцев, и на страницах данной книги он уже не раз цитировался. Почитаем еще классика военной науки!

«Божественный Август Веспасиан напал на иудеев в субботу, когда им запрещалось предпринимать серьезное дело, и таким образом победил их.

Либурны, занимая мелководье, выставили из воды только головы, внушив таким образом неприятелю представление, что там – глубокое место; преследовавшая их трирема села на мель и была захвачена.

Ю. Цезарь велел выпустить окруженных германцев, храбро сражавшихся в отчаянии, и напал на них, когда они бежали.

Царь Сирии Трифон, потерпев поражение, разбросал по всему пути своего бегства деньги и, задержав всадников Антиоха, ускользнул.

Клисфен Сикионский прорвал водопровод, ведший в Крисы; когда вскоре жители стали страдать от жажды, он вернул им воду, испортив ее чемерицей; когда они, пользуясь ею, ослабели… [от болезни], он их покорил.

Г. Цезарь говорил, что он применяет против врага тот же способ, который большинство врачей применяют против телесных недугов, – побеждать их скорее голодом, чем железом.

Кимон, предводитель афинян, покушаясь на какой-то город в Карии, ночью неожиданно поджег находившийся вне городских стен священный для жителей храм Дианы и рощу. Когда жители выбежали на помощь против пожара, он захватил лишившийся защитников город.

Александр Македонский перед принесением жертвы исписал краской руку гаруспика, которую тот должен был приложить к внутренностям жертвы; письмена гласили, что Александру даруется победа. Когда эти письмена отпечатались на теплой печени и царь показал их воинам, он поднял их дух, поскольку бог якобы обещал победу.

[Спартак], будучи заперт проконсулом П. Варинием, воткнул в землю перед воротами столбы с небольшими интервалами и привязал к ним стоймя трупы в одежде и с оружием, так что на расстоянии они казались заставой, и развел по всему лагерю костры; обманув неприятеля пустыми призраками, он в тиши ночной вывел войско.