Помоги проекту - поделись книгой:
Несмотря на военные удачи, дело Агесилая закончилось провалом – спартанское государство отозвало его назад, потому что надо было защищаться от угрожавших нападением афинян и фиванцев. Угрожали они не просто так – дадим слово снова Плутарху: «Так как персидские монеты чеканились с изображением стрелка из лука, Агесилай сказал, снимаясь с лагеря, что персидский царь изгоняет его из Азии с помощью десяти тысяч стрелков: такова была сумма, доставленная в Афины и Фивы и разделенная между народными вожаками, чтобы они подстрекали народ к войне со спартанцами». В 338 г. город попробовал было восстать, объявив себя свободным от персидского царя, но персидский вельможа Автофрадат, выманив руководство города для переговоров, перебил сначала его, а потом и многих жителей.
Свободу эфесянам от персов принес Александр Македонский, которого (еще до его похода в Азию) по поручению малоазийских греков пламенно побуждал туда вторгнуться Делий, ученик велемудрого Платона. Что интересно, именно в ночь рождения Александра тщеславный безумец Герострат сжег эфесский храм Артемиды (работы архитекторов Херсифрона Критского, его сына Метагена и самосца Феодора, сына Ройка, который, согласно Лаэрцию, «…посоветовал засыпать уголья под основание эфесского храма, так как место было сырое, а уголья, в которых выгорает все древесное, приобретают твердость, недоступную для воды»; размер этого храма – 110 × 55 м, 127 19-метровых колонн шли двумя рядами), чтобы таким образом прославиться. По древнегреческой вере, Артемида хоть и была девственницей, но помогала роженицам, и в истории остался замечательно-хитроумный ответ эфессцев на коварный вопрос, почему Артемида не сохранила свой храм от пожара. «Ее в ту ночь не было, – отвечали лукавые эфесяне, – она была занята – помогала разродиться Олимпиаде, жене македонского царя Филиппа». Плутарх, сообщивший эти сведения, добавляет: «Находившиеся в Эфесе маги считали несчастье, приключившееся с храмом, предвестием новых бед; они бегали по городу, били себя по лицу и кричали, что этот день породил горе и великое бедствие для Азии», – имея в виду сокрушение Александром Персидского царства. Кстати, когда Македонский предложил оплатить все работы по восстановлению храма Артемиды (при условии, что его имя будет высечено на храмовом фризе), гордые эфессцы отказались, политично сказав: «Боги богам храмы не строят». Тогда Александр повелел ту сумму, которую эфесяне платили персам в виде дани, перечислять отныне в пользу храма Артемиды. Архитектор Хирократ отлично справился с задачей восстановления храма, а знаменитые Скопас и Пракситель – с его отделкой. Он имел чуть меньшие размеры – 105 м в длину и 55 м в ширину, 18-метровые колонны и отдельный алтарь (также по типу пергамского, очевидно, более поздней эпохи Атталидов). Пребывание Александра в Эфесе ознаменовалось тем, что там ему изъявили покорность послы таких крупнейших городов, как Траллы и Магнезия, он отдал ряд административных распоряжений по благоустройству освобожденных от персидского ига близлежащих территорий: восстановить разрушенную Смирну, соединить Клазомены плотиной с островом, служившим гаванью для этого города, прорыть у Клазомен канал для прохода кораблей и т. д. Наконец, он познакомился там со знаменитым художником Апеллесом, который нарисовал его портрет, на котором царь держал в руках молнию (впоследствии хранился в храме Артемиды). Римский писатель Клавдий Элиан сообщает в своих «Пестрых рассказах» следующий исторический анекдот по этому поводу: «Александр, рассматривая в Эфесе свой портрет, нарисованный Апеллесом, не воздал подобающей хвалы мастерству художника. Когда же приведенный конь, точно живого, ржанием приветствовал изображенного на картине, Апеллес воскликнул: “Владыка, конь оказался лучшим знатоком искусства, чем ты!”»
После смерти Александра город не раз переходил из рук в руки в период «войн диадохов», т. е. наследников империи Александра, и был при этом широко известен как рынок воинов-наемников (вспомните в одноименной комедии Плавта бессмертный образ эфесского хвастливого воина Пиргополиника, который говорит: «Пора, однако, трогаться нам к площади. // В табличках здесь записаны наемники, // Им жалованье надо заплатить теперь. // Ведь царь Селевк просил меня настойчиво // Набрать и принанять ему наемников… Вот приятно, если дело начатое ладится: // Я послал к царю Селевку парасита только что, // Отвести к Селевку мною нанятых наемников, // Чтоб трон его хранили». Антигон Одноглазый захватил Эфес, чтоб иметь добротный опорный пункт для своих войн. Особенно упорно, не стесняясь в средствах, за Эфес боролись Деметрий Полиоркет, сын Антигона Одноглазого (о Деметрии подробно будет рассказано в 4-й части данной книги), и Лисимах – бывший телохранитель Александра. Деметрий брал Эфес в 302 г. Плутарх пишет о том, как в 301 г. до н. э. в битве при Ипсе в Великой Фригии Антигон I и его сын Деметрий потерпели поражение от коалиции прочих диадохов – Селевка, Птолемея, Лисимаха и Кассандра; Антигон погиб, а Деметрий, хоть и был обращен в бегство, фактически спас от разграбления своими воинами храм Артемиды Эфесской, уже отстроенный заново после Геростратова пожара полувековой давности: «После битвы цари-победители расчленили всю державу Антигона и Деметрия, словно некое огромное тело, и, поделивши части между собою, присоединяли новые провинции к прежним своим владениям. Деметрий с пятью тысячами пехоты и четырьмя тысячами конницы почти без остановок бежал до Эфеса, и, меж тем как все опасались, что, испытывая нужду в деньгах, он разграбит храм, сам он, в свою очередь, боялся, как бы этого не сделали его солдаты, а потому без промедлений двинулся дальше и поплыл в Грецию, последние свои упования возлагая на афинян. У них оставались и суда Деметрия, и его деньги, и супруга Деидамия, и он полагал, что в эту годину бедствий нет для него надежнее прибежища, чем расположение и любовь афинян. Вот почему, когда подле Кикладских островов его встретили афинские послы и просили не приближаться к их городу, ибо народ постановил никого из царей не принимать и не впускать, Деидамию же со всеми подобающими почестями проводил в Мегары, Деметрий был вне себя от гнева, хотя до сих пор переносил свое несчастие с полным спокойствием и, невзирая на столь резкую перемену обстоятельств, ни в чем не уронил себя и не унизил. Но обмануться в афинянах вопреки всем ожиданиям, узнать, что их любовь – на самом деле пустое притворство, было для Деметрия нестерпимою мукой». Потом в 287 г. Деметрий вновь взял его и какое-то время удерживал в своих руках при помощи нанятых им пиратов под предводительством некоего Андрона (или Мандрона), причем Эфес в это время был складочным местом для награбленной пиратами добычи. Вообще этот царь часто нанимал пиратов для своих предприятий – при осаде Родоса (305–304 гг.) Деметрию служил архипират Тимокл, а через два года после этого Деметрий нанял 8000 пиратов для похода в Македонию. Лисимах, со своей стороны, однажды пытался подкупить Деметриева полководца, чтоб тот сдал ему Эфес, однако Полиоркет, узнав об этом, лично утопил предателя, но Лисимах в 287 г. успешно повторил попытку (недаром уже покойный к тому времени Антигон презрительно называл Лисимаха «казначеем», точно так же как Птолемея – «навархом», т. е. адмиралом, а Селевка – «элефантархом», т. е. предводителем боевых слонов, отказывая своим соперникам в присвоенных ими царских титулах). Секст Юлий Фронтин пишет в своих «Стратегемах» о том, как Лисимах захватил Эфес: «Лисимах, царь македонский, осаждал Эфес, которому оказывал помощь архипират Мандрон, часто приводивший в Эфес корабли, нагруженные добычей. Подбив Мандрона на измену, Лисимах дал ему храбрейших из македонцев, которых тот ввел в Эфес под видом пленных со связанными руками. Позднее, захватив в крепости оружие, они передали город Лисимаху». Лисимах капитально перестроил Эфес, «сдвинув» его ближе к гавани; как – пишет Страбон: «Лисимах окружил стеной современный город; но, так как население стало неохотно покидать насиженные места, он выждал наступления ливня и затем, чтобы усилить его действие, приказал закрыть водосточные каналы, так что в городе произошло наводнение. Тогда жители с радостью переселились. Лисимах назвал город Арсиноей по имени своей супруги; впрочем, древнее имя осталось преобладающим».
Огромная Лисимахова крепость доныне объемлет большую часть Эфеса по горе Бюльбюль, то понижаясь на уровень фундамента, то достигая первоначальной высоты 6,5–8,5 м. Сохранились от 42 до 48 башен или их фундаментов (площадью от 7 × 7 до 15 × 15 м). Протяженностью в 9 км, стена слишком трудно поддавалась обороне, и потому ей требовался большой гарнизон. В 281 г. хозяином Эфеса становится победивший Лисимаха сирийский царь Селевк Никатор (вдова Лисимаха, опасаясь за свою жизнь, переодела свою служанку в царские одежды и отправила в гавань с отрядом телохранителей, а сама оделась в рабские лохмотья, испачкала лицо грязью и так бежала). Селевк, правда, недолго радовался приобретению, через 7 месяцев пав жертвой предательского удара кинжалом, который ему нанес Птолемей Керавн – лишенный египетского престола старший сын царя Птолемея Первого Сотера, но на некоторое время город остается под властью потомков Селевка (при них творит местный историк Пиферм, сочинения которого «История» и «Пирейские тираны» сохранились лишь в небольших фрагментах). В 262 г. при Эфесе сирийцы отбили вторжение галлов. При Антиохе Теосе (261–247 гг. до н. э.) Селевкиды утратили Эфес, завоеванный Египтом; царь пытался его вернуть, в том числе дипломатическими путями, но при очередном своем прибытии в Малую Азию был отравлен собственной бывшей женой Лаодикеей близ Эфеса и там же погребен, а египтяне продолжали упорно отстаивать город (при этом известно, до какого бесстыдства дошла царица, подложившая на место покойника живого человека, который, исполняя роль царя при смерти, вверил царицу и ее детей преданности народа, сиречь обеспечила так передачу власти себе, а не второй жене своего мужа Беренике и ее сыну, обоих она потом убила). Птолемей, незаконный сын египетского царя, был назначен править Эфесом, но затем вместе с милетским тираном отпал от отца. Тот подбил на бунт фракийских наемников сына, который вместе со своей любовницей Иреной был вынужден искать убежища в храме Артемиды, но они были умерщвлены, а в Эфес назначен градоправитель. Имя египетского правителя Эфеса приблизительно того времени известно – Софрон (он был на переговорах с сирийским царем, когда того отравила жена, и еле спасся в Эфес).
Стремление Египта контролировать средиземноморскую торговлю в царствование Птолемея Второго Филадельфа (ок. 308–245 гг., правил с 285 г.) привело доселе дружественное к Родосу царство к военному конфликту с ним: родосец Агофострат разбил египетский флот под предводительством Хремонида при Эфесе – военная хитрость, как обычно, компенсировала недостаток сил. Родосец притворился, что избегает битвы; египтяне, полагая, что прогнали врага, высадились с хвалебными песнями на берег в гавани, а родосцы вернулись и уничтожили их корабли. В 196 г. Селевкиды наконец отвоевали Эфес у Лагидов, правда, ненадолго (только и успели, что дворец себе там выстроить, в котором Антиох Третий принимал бежавшего к нему на службу Ганнибала).
От того времени остались следующие интересные исторические сведения. Фронтин так пишет о том, как Эфес был взят Антиохом: «Антиох в войне против Эфеса приказал родосцам, находившимся в его войске, напасть ночью с большим шумом на гавань. Когда вся масса толпой устремилась сюда и прочие укрепления остались без защитников, он сам подступил с другой стороны и взял город».
А Плутарх вспоминает следующий случай из жизни Антиоха Третьего, связанный с Эфесом: «Увидевши жрицу Артемиды, показавшуюся ему великой красавицей, он тотчас покинул Эфес, опасаясь против воли своей совершить нечестие». Эней Тактик, рассуждая о тайных письмах, привел следующий пример из истории Эфеса в своем произведении «О перенесении осады» (к сожалению, не указав, к какой эпохе он относится): «В Эфес письменное сообщение было доставлено следующим образом. Был послан человек с письмом, написанным на листьях, листья же были привязаны к ране на голени».
По Апамейскому миру 188 г. город отошел к Пергамскому царству. Эфесец Мегон числился в числе «друзей» пергамского царя, там же нашли себе «кормушку» эфесские поэты Лесхид и Мусей; эфесцем был ставленник Эвмена Второго на подвластной ему Эгине некто Гикесий, сын Метродора, а пергамским стратегом Эфеса при том же Эвмене Втором был Деметрий, сын Аполлония, исполнявший одновременно обязанности хранителя царской печати. Об инженерной ошибке царя Аттала Второго в отношении Эфеса свидетельствует Страбон: «В городе есть верфь и гавань. Строители сделали вход в гавань более узким, но они ошиблись вместе с царем, который повелел им это (именно Атталом Филадельфом). Ибо царь этот думал, что вход будет достаточно глубоким для больших грузовых судов (так же как и самая гавань, которая прежде была мелководной вследствие наносов реки Каистра), если насыпать мол у входа, в то время очень широкого, и поэтому приказал построить плотину. Однако случилось обратное: заключенные внутри гавани наносы сделали ее мелководной вплоть до входа. Прежде морские приливы и отливы в достаточной степени уменьшали наносы, унося их во внешнее море. Таковы особенности гавани. Что касается города, то он в силу удобств местоположения и в прочих отношениях день ото дня растет, являясь самым большим портом в Азии по эту сторону Тавра».
В 133 г. Пергамское царство было аннексировано Римом – при этом Эфес выказал полную преданность своим новым хозяевам, разбив флот Аристоника, то ли побочного сына царя Эвмена от эфесянки – дочери кифариста, то ли талантливого самозванца, выступившего с оружием в руках на защиту Пергамского царства от римлян, подняв на борьбу рабов и бедноту, обещая им – задолго до Кампанеллы! – справедливую жизнь в городе Солнца, который они все построят после победы… Страбон так пишет о восстании Аристоника: «За Смирной идет городок Левки. После смерти Аттала Филометора Аристоник склонил этот городок к восстанию. Аристоник считал себя потомком царского рода и стремился захватить царскую власть. После нанесенного Аристонику эфесцами поражения в морской битве у берегов Кимы он бежал из Смирны; затем он направился в глубь страны и быстро собрал толпы бедняков и рабов, привлеченных обещанием свободы, назвав их «гражданами Солнечного града». Сначала он совершил вторжение в Фиатиры, потом ему удалось захватить Аполлониду и обратиться против других крепостей. Впрочем, он недолго продержался; города немедленно послали против него большие силы, причем им оказали помощь Никомед Вифинский и каппадокийские цари. Затем прибыли 5 римских послов, а после этого – войско под начальством консула Публия Красса, а потом – Марка Перперны; последнему удалось закончить войну, захватить живым в плен Аристоника и отослать его в Рим. Аристоник, таким образом, кончил жизнь в темнице, Перперна умер от болезни, а Красс подвергся нападению каких-то людей около Левки и пал в стычке с ними. Затем прибыл консул Маний Аквилий с 10 легатами и придал провинции устройство, существующее еще до настоящего времени».
Присоединение к Риму спокойствия не принесло: в 80 г. до н. э. воевавший с римлянами царь Митридат взял город и вырезал всех римлян поголовно (в тот день в Малой Азии было вырезано от 80 000 до 100 000 римлян и италиков). Историк Аппиан так пишет в своей «Римской истории» об «эфесской резне», учиненной царем Митридатом в Азии против римлян и италиков: «[Митридат] явился в Магнесию, Эфес и Митилену; все они дружественно приняли его, а жители Эфеса разрушили бывшие у них статуи римлян, за что немного спустя они понесли наказание… Митридат выстроил против родосцев очень много кораблей и всем сатрапам и начальникам городов послал тайный приказ, выждав тридцать дней, сразу всем напасть на находящихся у них римлян и италийцев, на них самих, на их жен и детей и отпущенников, которые будут италийского рода, и, убив их, бросить их без погребения, а все их имущество поделить с царем Митридатом. Он объявил и наказания тем, кто их будет хоронить или скрывать, и награды за донос тем, кто изобличит или убьет скрывающих; рабам за показание против господ – свободу, должникам по отношению к своим кредиторам – половину долга. Такой тайный приказ он послал одновременно всем, и когда наступил этот день, то по всей Азии можно было видеть самые разнообразные картины несчастий. Из них я укажу следующие. Жителей Эфеса, тех, которые бежали в храм Артемиды и обнимали изображение богини, убивали, отрывая от статуй. Жителей Пергама, бежавших в храм Асклепия и не желавших оттуда уходить, убивали стрелами, когда они сидели, обняв статуи богов. Адрамиттийцы, выйдя в море, убивали тех, которые собирались спастись вплавь, и топили в море маленьких детей. Жители Кавна, после войны с Антиохом ставшие подданными и данниками родосцев и незадолго до этого от римлян получившие свободу, оттаскивая от статуи Гестии тех римлян, которые бежали в храм Гестии в здании совета, сначала убивали детей на глазах матерей, а затем и их самих, и вслед за ними и мужчин. Жители Тралл, не желая стать собственноручными исполнителями такого преступления, наняли для выполнения этого дела пафлагонца Феофила, человека дикого, и Феофил, собрав всех римлян вместе в храм Согласия, стал их там убивать и у некоторых, обнимавших статуи богов, отрубал руки. Такое бедствие постигло бывших в Азии италийцев и римлян, всех вместе – и мужей, и детей, и женщин, и вольноотпущенных, и их рабов, которые были италийского происхождения. И в этом случае особенно было ясно, что Азия не вследствие страха перед Митридатом, но скорее вследствие ненависти к римлянам совершала против них такие ужасные поступки. Но они понесли двойное наказание; во-первых, со стороны самого Митридата, вскоре проявившего против них свой вероломный характер, склонный к насилию, а во-вторых, позднее со стороны Корнелия Суллы».
Он же свидетельствует о восстании эфесцев против полководца Митридата Зенобия, продавшего в рабство хиосцев: «Когда Зенобий с войском подошел к Эфесу, то жители этого города предложили ему сложить оружие у ворот и войти в город с небольшим количеством провожающих. Он послушался их и, войдя в город, пошел к Филопемену, отцу Монимы, любовницы Митридата, поставленному Митридатом в качестве наблюдателя над эфесцами, и объявил, чтобы эфесцы собрались к нему на собрание. Эфесцы, не ожидая себе от него ничего хорошего, перенесли это собрание на следующий день, ночью же, собираясь друг с другом и побуждая друг друга, бросили Зенобия в тюрьму и убили, заняли свои стены, распределили все население на отряды, собрали с полей все предметы питания и вообще поставили свой город на военное положение. Узнав об этом, жители Тралл, гипейбы, месополитяне и некоторые другие, боясь такого же несчастия, какое постигло хиосцев, поступили так же, как жители Эфеса. Митридат послал войско против отпавших городов, и с теми, кого он захватил, он поступил со страшной жестокостью, но, боясь дальнейшего, он дал свободу греческим городам, объявил об уничтожении долгов, метеков в каждом городе сделал полноправными гражданами, а рабов – свободными, понадеявшись, как это и действительно случилось, что должники, метеки, рабы будут на его стороне, считая, что только под властью Митридата за ними неизменным останется дарованное право».
Митридатовы войска выбил из Эфеса Сулла (его внук Гай Меммий поставил в городе памятник деду и отцу, сохранившийся до наших дней). В I веке до н. э. Эфес посещали Цицерон, Антоний и Клеопатра. Имена последних неблаговидно связаны с историей сестры Клеопатры – Арсинои, которая укрылась в храме Артемиды от преследований царственной родственницы. Антоний, исполнявший любую прихоть египетской царицы, приказал святотатственно нарушить право священного убежища и зарезать Арсиною (она была похоронена в Эфесе недалеко от того места, где позже была возведена библиотека Цельса; немецкие археологи вывезли ее череп в Германию, где он бесследно исчез во время Второй мировой войны, но его фотографии позволили современным ученым восстановить внешность несчастной царевны; в средневековой Европе эта кровавая история обратилась в авантюрный рыцарский роман со спасением Арсинои и ее служанки, и на этот сюжет существует знаменитая картина Тинторетто в Дрезденской галерее – но, увы, все это фантазии). Плутарх так пишет о двукратном пребывании в Эфесе Марка Антония – сначала одного, а затем – вместе с Клеопатрой, незадолго до неудачной для них морской битве при Акциуме (упоминаемый в тексте Цезарь – племянник Юлия Октавиан): «Когда же, оставив в Греции Луция Цензорина, Антоний переправился в Азию и впервые ощутил вкус тамошних богатств, когда двери его стали осаждать цари, а царицы наперебой старались снискать его благосклонность богатыми дарами и собственной красотою, он отдался во власть прежних страстей и вернулся к привычному образу жизни, наслаждаясь миром и безмятежным покоем, меж тем как Цезарь в Риме выбивался из сил, измученный гражданскими смутами и войной. Всякие там кифареды Анаксеноры, флейтисты Ксуфы, плясуны Метродоры и целая свора разных азиатских музыкантов, наглостью и гнусным шутовством далеко превосходивших чумной сброд, привезенный из Италии, наводнили и заполонили двор Антония и все настроили на свой лад, всех увлекли за собою – это было совершенно непереносимо! Вся Азия, точно город в знаменитых стихах Софокла, была полна “курений сладких, песнопений, стонов, слез”. Когда Антоний въезжал в Эфес, впереди выступали женщины, одетые вакханками, мужчины и мальчики в обличье панов и сатиров, весь город был в плюще, в тирсах, повсюду звучали псалтерии, свирели, флейты, и граждане величали Антония Дионисом – Подателем радостей, Источником милосердия. Нет спору, он приносил и радость и милосердие, но – лишь иным, немногим, для большинства же он был Дионисом Кровожадным и Неистовым. Он отбирал имущество у людей высокого происхождения и отдавал негодяям и льстецам. Нередко у него просили, добро живых – словно бы выморочное, – и получали просимое. Дом одного магнесийца он подарил повару, который, как рассказывают, однажды угодил ему великолепным обедом. Наконец, он обложил города налогом во второй раз, и тут Гибрей, выступая в защиту Азии, отважился произнести меткие и прекрасно рассчитанные на вкус Антония слова: “Если ты можешь взыскать подать дважды в течение одного года, ты, верно, можешь сотворить нам и два лета, и две осени!” Решительно и смело напомнив, что Азия уже уплатила двести тысяч талантов, он воскликнул: “Если ты их не получил, спрашивай с тех, в чьи руки эти деньги попали, если же, получив, уже издержал, – мы погибли!” Эта речь произвела на Антония глубокое впечатление. Почти ни о чем из того, что творилось вокруг, он просто не знал – не столько по легкомыслию, сколько по чрезмерному простодушию, слепо доверяя окружающим… [Будучи в Армении, Антоний] немедленно отдал распоряжение Канидию спускаться во главе шестнадцати легионов к морю, а сам вместе с Клеопатрою отправился в Эфес. Туда со всех сторон собирался его флот, числом восемьсот кораблей (включая грузовые), из которых двести выставила Клеопатра. От нее же Антоний получил две тысячи талантов и продовольствие для всего войска. По совету Домиция и некоторых иных Антоний приказал Клеопатре плыть в Египет и там дожидаться исхода войны. Но, опасаясь, как бы Октавия снова не примирила враждующих, царица, подкупивши Канидия большою суммою денег, велела ему сказать Антонию, что, прежде всего, несправедливо силою держать вдали от военных действий женщину, которая столь многим пожертвовала для этой войны, а затем – вредно лишать мужества египтян, составляющих значительную долю морских сил. И вообще, заключил Канадий, он не может назвать ни единого из царей, участвующих в походе, которому Клеопатра уступала бы разумом, ведь она долгое время самостоятельно правила таким обширным царством, а потом долгое время жила бок о бок с ним, Антонием, и училась вершить дела большой важности. Эти соображения взяли верх – все должно было устроиться наивыгоднейшим для Цезаря образом, и, меж тем как войска продолжали собираться, Антоний с Клеопатрой отплыли на Самос и там проводили все дни в развлечениях и удовольствиях».
Император Август назначил Эфес столицей провинции Азия (к этому времени отстроенный римлянами Эфес уже входил в пятерку крупнейших городов империи, население его в начале нашей эры составляло порядка 225 000 человек – вспомним, что тогдашнее население всей провинции Ликии составляло всего 200 000!). Сюда-то между 37 и 44 гг. н. э. и пришли Иоанн Богослов и Дева Мария – то есть раньше апостола Павла, прибывшего в Эфес с проповедью в 52 г. Следовательно, именно Иоанн Богослов посеял первые семена христианства в Эфесе, но к приходу Павла его в Эфесе уже не было – иначе Лука непременно отметил бы это в «Деяниях». Рассмотрим подробно, что нам известно о первом посещении Эфеса Иоанном Богословом, и постараемся разрешить вопрос о пребывании в этом городе Девы Марии.
Св. Димитрий Ростовский однозначно утверждает, что дева Мария пришла в Эфес с Иоанном Богословом, во-первых, по причине гонения от иудеев и царя Ирода, обезглавившего брата Иоанна Иакова (ок. 44 г. н. э.), а во-вторых, потому что Эфес достался Иоанну по жребию, и далее, ссылаясь на авторитетнейшие источники – документы Эфесского Вселенского собора, пишет: «Известие об отшествии Пречистой Богоматери с Иоанном в Эфес происходит из послания Третьего Вселенского собора в Эфесе (431 год) клиру Константинопольскому, в котором есть такие слова: “Несторий, злочестивой ереси изобретатель, в Эфес-град, в котором Иоанн Богослов и святая Дева Богородица Мария когда-то пребывали, от святых отцов и епископов собора на суд званный, сам себя отлучая, смущенный злою совестью, не дерзнул к ним придти, чего ради по троекратном вызове праведным святого собора и Божественных отцов судом осужден и от всякой священнической чести низложен”. Из этих слов в данном послании, говорящих о том, что Иоанн Богослов и святая Дева Богородица пребывали некогда в Эфесе-граде, видно, что с Богословом Богоматерь ушла из Иерусалима и некое недолгое время пребыла в Эфесе». Итак, Богоматерь действительно одно время жила в Эфесе, вместе с Иоанном Богословом, но затем вернулась с ним же и в Иерусалим и до успения своего жила в Иоанновом доме. Роберто Джаньоли пишет: «Факт, что Дева Мария проживала в Эфесе, подтверждался также другими элементами: наличием церкви, посвященной Деве (построенной в период, когда канонический закон разрешал посвящать церковь какому-либо святому только в том случае, если тот жил или умер на данном месте, – имеется в виду строительство в Эфесе самого первого богородичного храма в IV веке на месте мусейона; в этом храме и заседал Вселенский собор
Таким образом, домик Девы Марии на Соловьиной горе в Эфесе, древнейшая часть которого датируется первым веком – отнюдь не выдумка турок; новое открытие дома Богородицы миру состоялось в 1891 году, а в 1961 г. католическая церковь признала его подлинность. Существует протокол католических монахов-лазаристов, заверенный главой греческой деревни Ширинджи и измирским (смирнским) адвокатом Константинидисом, по исследованию пребывания Девы Марии в Эфесе (декабрь 1892 г.): «После распятия Мессии Иисуса в Иерусалиме пресвятая Богородица Мария находилась под покровительством Иоанна. Они вместе прибыли в Эфес, и Мария стала жить в подготовленной для нее пещере, которая находилась с западной стороны города на северном склоне горы Бюльбюль. Это жилье находится на расстоянии полутора часов от места захоронения Иоанна (базилика Святого Иоанна) и полутора часов от станции. Мария пряталась от насилия идолопоклонников, вот почему ту пещеру, где она жила, называли “Крифи Панагия”, что означает “Прячущаяся Святая Святых”. Наряду с этим в первую пятницу после Пасхи празднуется праздник “Зоодокупионис” (“Источник жизни”). Через некоторое время Мария перешла жить из “Крифи Панагии” в “Каваклы (“Тополиная”) Панайя”, которая находилась на расстоянии часа ходьбы к югу. Это наименование связано с тем, что, как и сейчас, в то время здесь тоже росло много тополей. Это место расположено на расстоянии полутора часов от железнодорожной станции Сельчук. Потом Мария перешла жить из “Каваклы Панайи” на западный склон “Соловьиной горы”. “Соловьиная гора” расположена на расстоянии двух часов хода от железнодорожной станции Сельчук. В этом доме Мария отошла в вечность. Христиане отмечают этот день 15 августа. Информация о “Соловьиной горе” почерпнута из рассказов предков. Девяносто лет назад, то есть в 1800 году, один старец дал свидетельское показание о том, что там находится могила Пресвятой Марии. Как и сегодня, в то время это было место поклонения. Кроме имеющихся здесь трех церквей, в Эфесе и его окрестностях находились 33 церкви и места поклонения, посвященных святой Деве».
В архитектурном смысле домик состоит из трех частей – притвора, часовни и так называемой комнаты Марии, и носит на себе черты римской и византийской архитектуры, поскольку неоднократно восстанавливался еще в древние времена: византийские стены XIII века возвышаются на более древних участках стен; по крайней мере, «комната» явно древнее двух остальных частей, поскольку видно, что они пристроены и, если можно так выразиться, приспособлены к ней. Итальянский профессор археологии Адриано Пранди сделал следующий доклад в 1967 г. в Лиссабоне по этому поводу: «Существующая по сей день церковь принадлежит по всей вероятности XIII веку… Маленькое здание в южном крыле не соответствует продольной части [основного] здания… [так как] главная большая часть здания построена в общепринятом виде, симметрична и имеет архитектурную типологию, а маленькая часть здания является исключением из правил… Форма этого здания определялась выявленными на этом же самом месте стенами. Почему воспользовались этими стенами? По всякой вероятности, в XIII веке просто хотели оказать уважение и почет, построив на том же самом месте настоящую маленькую церковь». Наконец, углеродный анализ золы из обнаруженного при раскопках очага, являвшего из себя несколько мраморных плит и камней, показал точную дату – I век н. э.
Вот что мы читаем в изданной в Турции анонимной, но солидной по содержанию и достоверности книге «Дом Пресвятой Богородицы Марии»: «Найденная в 1898 году черная мраморная плита, которую можно увидеть перед Жертвенником, вероятнее всего принадлежит I веку и наводит на мысль о месте, где находился очаг. Исследователь монах Юнг сделал подробное описание этого места:…“Во время перестройки церкви рабочие при очистке пола нашли несколько мраморных плит. После того как раскопки были [углублены] еще на 50 см, были найдены еще пять мраморных плит. Три из них были довольно-таки большими и закопченными. При продолжении раскопок были найдены еще два камня, только они не были покрыты копотью”. Монах Пулен останавливается еще на одном интересном моменте: “Внутренняя часть камней была черной, а внешняя – белой. Более того, здесь была найдена зола. Религиозные авторитеты Измира согласились с тем, что в результате использования этой золы наблюдались чудеса”. При домике Марии есть тройной святой источник. Обратимся вновь к турецкой книге: «Мраморная плита темного цвета, положенная в центре комнаты Богородицы Марии, указывает на место, где в 1891 г. был найден источник воды. Монах Пулен пишет: “На полу, в той его части, которая была ниже других, имелось воронкообразное отверстие глубиной приблизительно 60 см. Было похоже на то, что оно было сделано не специально, а при работе источника, питающего внешние источники воды, но по неизвестным причинам там уже не было воды. На дне отверстия была видна сильно клокочущая, но не вытекающая за пределы краев вода”. Жители Шириндже (расположенной неподалеку греческой деревни и населенной, соответственно, греками до “обмена населением” между Грецией и Турцией после войны 1919–1922 гг.
По личному впечатлению можно сказать, что домик Марии – место величайшего душевного покоя и благодати. Нельзя не отметить и почитание Девы Марии мусульманами, как Мериеманы – матери одного из самых почитаемых ими пророков Исы, то есть Иисуса. Вот что написано в цитированной выше книге: «В доме Богородицы Марии находится Коран, в котором есть связанные с Марией суры и стихи. Они были внесены в 1985–1986 гг. по желанию губернатора Измира с тем, чтобы напомнить о том, что и мусульмане, как и христиане, уважают и чтут величие Пресвятой Девы Марии. В Коране 33 раза упоминается имя Богородицы Марии. Примерами могут послужить такие суры, как: Аль-и Имран (3, 35–36); Маидэ (5, 75); Мерием (19, 16–35); Энбийя (21, 91); Мюминун (23, 50); Тахрим (66, 12)». Католики в этом отношении, пребывая на птичьих правах в исламском окружении, не только весьма веротерпимы, но и стараются использовать это почитание, как о том свидетельствует письмо папы Пия Двенадцатого от 22 июня 1957 г. католическому епископу Измира Дескуффи: «Все мусульмане и христиане, какой бы национальности они ни были, должны прийти сюда, в этот единственный в мире центр культа Богородицы Марии, с тем чтобы засвидетельствовать Богородице свое почтение и подтвердить справедливость слов пророка: “Все поколения будут поминать имя мое с любовью!”»
Впрочем, вернемся собственно к пребыванию Богоматери в Эфесе. Оно на основании исторических источников – даже если не принимать в качестве доказательства ее домик – неоспоримо. Другой момент – это то, что утверждается, что Дева Мария здесь и умерла. Традиция эта не новая и существует не только в западном католическом мире, но и в восточном православии, так что вопрос на самом деле до конца не решен. Епископ Кассиан (Безобразов) пишет: «С начала 50-х годов жизнь ап. Иоанна окутана мраком. Пробел в наших сведениях об ап. Иоанне продолжается до 90-х годов. Он не пополняется даже сказаниями о том попечении, которое ап. Иоанн, несомненно, имел о Пресвятой Богородице, будучи усыновлен Ей Господом на Голгофе… Дело в том, что, по одному преданию, Успение Пресвятой Богородицы, пребывавшей на попечении ап. Иоанна, имело место в Гефсимании, т. е. в Иерусалиме, а по другому преданию – в Ефесе. Несовпадение двух линий предания оправдывает наше утверждение, что до 90-х гг. жизнь апостола Иоанна теряется во мраке… [Впрочем] когда Лука писал свою историю – после 70 г. и до 90-х гг., – ему уже было известно то влиятельное положение, которое занимал Иоанн, – вероятно, в Ефесе».
Тем не менее св. Предание сообщает, что по успении Богоматери (в Иерусалиме) Иоанн вместе с учеником своим Прохором возвращается в Эфес, где обличил заблуждения язычников прямо в храме Артемиды – за что чуть не был побит камнями – и, согласно житию, сотворил много чудес. К нему, как сообщает св. Димитрий Ростовский, пришла Мария Магдалина, «… и там апостольски с апостолом спасению человеческому послужив, блаженным успением ко Господу преставилась, и положена была у входа в пещеру, в которой позже семь отроков уснули», – эта пещера и некрополь при ней находятся по другую сторону того холма, в который встроен эфесский театр. Интересно, что и западное предание, изложенное в «Золотой легенде» Иакова Ворагинского (XIII век), «приводит» Магдалину в Эфес, правда, немного «кружным путем». Когда апостолы разошлись проповедовать по миру, «благословенный Максимин, один из 72 учеников Господа, был с апостолами, и святой Петр поручил ему Марию Магдалину» (здесь и далее фрагменты сочинения Иакова Ворагинского приведены в переводе с английского языка В.Г. Рохмистрова). По преданию, этот Максимин ассоциируется с исцеленным Господом слепорожденным; вместе с Магдалиной он проповедовал Христа в Галлии и стал первым епископом Экс-ан-Прованса. «Затем, – продолжает Иаков Ворагинский, – Божественное Провидение отправило их в город Эфес. Там множеством чудес обратили они народ к вере Христовой, а благословенный Максимин стал епископом Эфеса». Еще Иаков Ворагинский приводит следующую интересную легенду, несомненно, по-своему освещающую связь Магдалины и ап. Иоанна, и, естественно, ее пребывание в Эфесе становится от этого неслучайным – правда, сам средневековый писатель в ней несколько сомневается. Вот ее текст: «Есть также люди, которые утверждают, что Мария Магдалина была невестой Иоанна Евангелиста. Но Иоанн предпочел отказаться от бракосочетания и последовать за Господом, и она, будучи оскорбленной, предалась безудержному распутству. Однако Иоанн никоим образом не порицал за это Марию, и Господь милостиво привел ее к обращению и очистил от всех грехов. А так как она после этого воздерживалась от плотских наслаждений, Он более, чем кого-либо другого, наполнил ее наслаждением духовным, заключающимся в любви Божией. А брат Альберт в своем предисловии к Евангелию от Иоанна однозначно говорит, что женщина, от женитьбы на которой был отозван Иоанн, осталась девственницей и впоследствии была замечена в обществе благословенной Девы Марии, матери Христа, и в конце концов почила с миром». На этом мы оставим сочинение Иакова, поскольку затем он необоснованно «отправляет» Магдалину на 30 лет в пустыню, перепутав ее с прп. Марией Египетской (кроме того, для него Магдалина – та самая Мария из вифанского семейства друзей Христа, сестра Лазаря и Марфы). В 80 г. Иоанн Богослов вместе с апостолами Филиппом и Варфоломеем посещает с проповедью знаменитый город Иераполис (о чем подробно рассказано в двух последних главах данной части), в котором по отшествии Иоанна его спутники были распяты (Варфоломей затем был снят с креста живым). В 81 г. на римский престол вступает император Домициан, который первым из римских властителей объявил себя богом при жизни, и за то, что христиане не могли почитать его богом, воздвиг на них гонения. Иоанн был вызван на допрос в Рим, после чего сослан на остров Патмос. Именно там, по свидетельству Иринея Лионского, к концу правления Домициана (правил до 96 г.) он пишет Апокалипсис – Откровение Божие.
Но сделаем пока небольшое отступление, позволяющее дополнить вышеизложенное и обрисовать как бы альтернативную версию развития событий. Дело в том, что библеистская критика (в хорошем значении этого слова) уже давно доказала, с точностью чуть не до месяцев, что «Апокалипсис» был создан апостолом Иоанном ранее правления Домициана – а именно в 68–69 гг. н. э. Доказательная база широка и убедительна, но воспроизведение ее здесь не соответствует цели и задачам работы; отметим лишь, что в свете этой даты толкуется и «звериное число» 666 (Апок. 13: 18), буквенно-числовое соответствие которому видят в имени Нерона (читатель, знакомый с числовым значением славянских букв, знает, что арабские шестерки соответствуют трем совершенно разным буквам; в греческом и еврейском – то же самое; правда, это самое уязвимое доказательство, т. к. при желании тот же результат получался с именами Домициана и Наполеона, а у некоторых энтузиастов – даже Гитлера и Сталина), и слова о смертельно раненом звере, рана которого исцелена (Апок. 13: 3, 14), и особенно «зверь, который был и которого нет, есть восьмой, и из числа семи» (Апок. 17: 11) – семь зверей, которые суть «семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть», прекрасно вписываются в этот хронологический отрезок времени: это Цезарь, Август, Тиберий, Калигула, Клавдий, Нерон и Гальба; первые пять точно умерли, шестой, который вместе с тем и сам зверь, – и мертв, и жив, – Нерон: это странное определение блестяще разъясняется тем, что хотя слух о гибели Нерона уже дошел до Азии, но не все ему верили, тем более, что тогда как раз объявился некий лже-Нерон, который вполне мог «вернуться» на трон; седьмой – хворый Гальба на восьмом десятке лет (см. также Апк. 12: 3, где есть те же 7 голов дракона – 7 римских императоров, включая диктатора Цезаря) и те же 10 рогов (10 римских проконсулов – управителей провинций Италии, Ахайи, Азии, Сирии, Египта, Африки, Испании, Галлии, Британии и Германии), что в 17: 3. Упование на то, что проконсулы разорвут тело блудницы, т. е. Рима, связано со всеобщими восстаниями в войсках после смерти Нерона и, конечно, событиями 68–69 гг., когда последовательно правили и были убиты 3 императора из имперских наместников – Гальба, Отон и Вителлий; «усидел» на троне лишь четвертый бывший наместник – Веспасиан). Ренан связывает предание о мучениях апостола Иоанна, рационально их объясняя, с казнями христиан Нероном (64 г.) и мученичеством свв. первоверховных апостолов Петра и Павла: «Если Иоанн сопровождал Петра в его путешествии в Рим, как это позволительно думать, то этим самым делается правдоподобной сущность древнего предания, по которому Иоанн был брошен в кипящее масло на том месте, где впоследствии находились так называемые Латинские ворота. Иоанн, по-видимому, пострадал во имя Иисуса. Мы склонны думать, что он был очевидцем и до известной степени жертвой кровавого события, которому Апокалипсис обязан своим происхождением. Для нас Апокалипсис представляется криком ужаса, который вырвался из груди очевидца, жившего в Вавилоне, видевшего Зверя, видевшего окровавленные тела своих замученных братьев, испытавшего и на себе объятия смерти. Несчастных, приговоренных к участи живых факелов, предварительно погружали в масло или иную горючую жидкость (конечно, не кипящую). Быть может, Иоанн вместе с другими братьями был приговорен к такой казни и его ожидала страшная участь быть светильником при вечернем празднестве в предместье на Латинской дороге (вспомните Тацита: «[Христиан] поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады»
Так что однозначно, катастрофа, происходящая на родине, не могла не отозваться глубочайшей болью в груди апостола Иоанна и не выплеснуться на страницы его великой книги (то же соотношение Апокалипсиса и Иудейской войны – у Ренана, который толкует Апок. 12: 13–17 как отражение исхода христианской общины в Декаполис из охваченного междоусобием Иерусалима в первые месяцы 68 г. и др.). Еще интересный момент, и говорящий в пользу более раннего мучения Иоанна в Риме, и добавляющий малоизвестный штрих к его биографии. Иаков Ворагинский, относя в «Золотой легенде» историю с кипящим маслом ко времени Домициана, пишет: «Когда мать Иоанна (Саломия) узнала о том, что он стал пленником в Риме, она, движимая материнским состраданием, отправилась туда, чтобы увидеться с ним. Но, прибыв в город, обнаружила, что Иоанн уже в ссылке, и пустилась в далекое путешествие. Она добралась до города Нерулана в Кампанье, где и окончила дни свои». Если учесть, что, по преданию, Иоанн был лет на 10 младше Господа, гораздо логичнее отнести путешествие его матери к 64 году, нежели к 96-му, ведь в последнем случае Саломии должно было бы быть более 100 лет (ведь у Иоанна еще был старший брат). Разве что она отличилась таким же долголетием, как ее младший сын… Но, отметив еще раз, что это только версия, вернемся, собственно, к «Апокалипсису».
Эта новозаветная книга всем известна, начинается она с обращения Господа к семи малоазийским церквям, и первая среди них – эфесская. Упоминаемые ангелы церквей – это не небесные существа, а вполне земные главы церковных общин. «Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звезд в деснице Своей, Ходящий посреди семи золотых светильников: знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое, и то, что ты не можешь сносить развратных, и испытал тех, которые называют себя апостолами, а они не таковы, и нашел, что они лжецы; ты много переносил и имеешь терпение, и для имени Моего трудился и не изнемогал. Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе, и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься. Впрочем то в тебе
Николаиты, по определению священника Григория Дьяченко, считавшие тело произведением злого начала и проповедовавшие разврат как средство умерщвления плоти, упоминаются здесь не зря: Эфес страдал и от ереси гностиков, и от ереси Керинфа, который разделял «человека Иисуса и Бога Христа» и о котором мы вспомним чуть ниже. Епископ Кассиан пишет: «Жизнь, бившая ключом в Ефесе, вела к скрещиванию разнообразных влияний (известно, что в Эфесе были иудейская синагога и храмы египетских божеств Сераписа и Исиды
Что же касается еретика Керинфа, то епископ Евсевий Кесарийский, церковный историк IV века, передает один интересный эпизод, в котором мы вновь видим того самого Иоанна, ревнителя, «сына грома», который хотел низвести на самарийские селения огонь с неба: «Ссылаясь на Поликарпа, он (Ириней) рассказывает, что апостол Иоанн пришел однажды помыться в баню, но, узнав, что тут же находится и Керинф, вскочил с места и выбежал вон: не мог он оставаться под одной с ним кровлей. И спутников уговаривал поступить так же: “Бежим, как бы не обрушилась баня, там ведь находится враг истины Керинф”».
Вообще пребывание апостола Иоанна в Эфесе явилось благодатным источником всяческих апокрифов и легенд, порой приближающихся к наивным сказкам. Приведем некотоые из них. Климент Александрийский так написал об апостоле Иоанне Богослове и его ученике, ставшем разбойником, в своем произведении «Какой богач спасется»: «Выслушай не сказку, а рассказ об апостоле Иоанне. Его нам передали, а мы его крепко запомнили. Вернувшись после смерти тирана с Патмоса в Эфес, он, по приглашению, навещал ближайшие местности – где поставить епископов, где устроить целые Церкви, где ввести в клир человека, указанного Духом. Придя в один город неподалеку (некоторые называют и его имя), он водворил спокойствие среди братьев и, заметив юношу, видного собой, красивого и пылкого, апостол обратился к тамошнему епископу, которого поставил: “Я целиком вверяю его тебе пред лицом Церкви и Христа”. Епископ юношу взял и все пообещал; а Иоанн повторил свои слова и просил вновь их засвидетельствовать. Затем он отбыл в Эфес, а епископ, взяв к себе в дом порученного ему юношу, содержал его, опекал, оберегал и, наконец, окрестил. Теперь он стал менее заботлив и менее охранял его, считая вернейшей охраной печать Господа. К юноше, преждевременно выпущенному на волю, на погибель ему, пристали сверстники – отъявленные бездельники, привыкшие к дурному. Сначала они водили его с одного роскошного пира на другой, затем повели ночью на воровство, а затем сочли способным участвовать и в больших преступлениях. Он постепенно привыкал и по своей богатой природе, словно мощный, норовистый конь, закусил удила, свернул с прямой дороги и понесся прямо в пропасть. Отчаявшись наконец спастись в Боге, он стал замышлять дела немалые: раз все равно погибать, так уж страдать наравне с другими, свершив нечто крупное. Он собрал разбойничью шайку из тех самых товарищей и стал истым ее главарем: насильником, убийцей, злодеем паче всех. Между тем по какому-то нужному делу пригласили Иоанна. Он, устроив все, ради чего прибыл, говорит: “Теперь отдай нам, епископ, залог, который я и Христос вверили тебе, чему свидетельницей Церковь, который ты управляешь”. Епископ сначала перепугался, думая, что его ложно обвинили в похищении денег, которых он не брал, он не мог согласиться с тем, чего не было, но не мог и не доверять Иоанну. “Юношу и душу брата твоего требую”, – сказал тот. Тогда епископ застонал из глубины сердца и сказал: “Умер он”. – “Как и какой смертью?” – “Умер для Бога: законченный негодяй и, более того, разбойник; вместо Церкви он теперь на горе с воинством ему подобных”. Апостол разорвал на себе одежду и, громко стеная, осыпал ударами свою голову: “Хорошего же стража оставил я брату! Коня мне и кого-нибудь проводником”. И прямо тут же он, как был, поскакал от церкви. Приехав, куда указали, он был схвачен разбойничьей заставой, но не стал ни убегать, ни отпрашиваться, а кричал: “Я за тем и пришел: ведите меня к своему начальнику”. Тот вооружился и стоял, поджидая, но, узнав подходившего Иоанна, кинулся от стыда бежать. Иоанн, забыв свои лета, погнался за ним что было мочи с воплем: “Дитя, что ты бежишь от меня, своего отца, от безоружного, от старого? Пожалей меня, дитя! Не бойся, есть у тебя еще надежда на жизнь. Я отвечу Христу за тебя; если нужно, смерть за тебя приму, как принял ее за нас Господь. Душу отдам за тебя. Остановись же, поверь: Христос послал меня”. Разбойник слушал, постоял, сперва потупившись, затем бросил оружие и, содрогаясь в горьких рыданиях, обхватил подошедшего старца; защитой ему был его плач, слезами он крестился вторично. Все время, однако, он прятал правую руку. Апостол клятвенно поручился, что обретено ему прощение у Спасителя; умолял его, стоял на коленях и поцеловал правую его руку, как очищенную покаянием, и привел его таким образом обратно в Церковь. Непрестанно молясь за него, непрестанно упражняя его в посте и сам постясь с ним, наставляя его всячески умилительными сказаниями, он оставил его, говорят, не раньше, чем водворил в Церковь того, кто подал великий пример истинного покаяния, великое знамение возрождения и победный знак зримого воскресения».
Иаков Ворагинский сообщает о жизни и чудесах св. апостола Иоанне Богослове в Эфесе следующее:
«Домициан был убит за беспредельную жестокость, сенат отменил все его декреты, и Иоанн, высланный на Патмос несправедливо, был возвращен с большими почестями в Эфес. Огромная толпа верующих вышла встречать апостола с криками:
– Благословен грядущий во имя Господне!
Входя в город, святой Иоанн встретил погребальную процессию: хоронили женщину по имени Друзиана, очень любившую апостола и жаждавшую его прибытия в город. Ее родители, а также все вдовы и сироты Эфеса рыдали:
– Посмотри, святой Иоанн! Мы несем хоронить Друзиану. Она всегда следовала твоему учению и пеклась обо всех нас. Больше всего на свете ждала она твоего возвращения, повторяя: “О, если б прежде, чем умереть, я смогла увидеть апостола!” – и вот ты вернулся, а ей уже не суждено увидеть тебя!
Иоанн велел им опустить носилки и приоткрыл покрывало.
– Друзиана! – позвал он. – Господь мой Иисус Христос воскрешает тебя к жизни! Встань же, ступай домой и приготовь мне обед!
Она тотчас поднялась и поспешила домой, чтобы выполнить просьбу апостола. Казалось ей, что она просто долго спала – и вот очнулась ото сна.
На следующий день философ Кратон созвал всех людей на главную площадь, намереваясь показать им, как надо презирать мир. Он склонил двух очень богатых юношей продать все свое имущество и на вырученные деньги купить драгоценные камни. Камни эти они должны были разбить при всем народе. Так случилось, что в это время по площади проходил Иоанн. Он подозвал философа и осудил презрение к миру, которому тот учил.
Доказательства Иоанна заключались в трех положениях. Во-первых, такое поведение одобряется миром, но осуждается судом небесным; во-вторых, оно не лечит порока и потому бесполезно как лекарство; в-третьих, подобное презрение к богатству добродетельно только в том случае, если богач отдает свои деньги бедным. Как говорил об этом Господь юноше: “Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим” (Мф. 19: 21). Кратон же ответил Иоанну:
– Если Бог и вправду твой Учитель и хочет, чтобы эти камни были проданы, а деньги розданы нищим, собери их снова воедино. Соедини во славу Бога то, что я разбил во славу мира!
Святой Иоанн взял осколки камней в руки и стал молиться – и вдруг все они снова приняли прежний облик. Камни были проданы, а вырученные деньги розданы бедным.
Двое других юношей из благородных семей сделали то же: продали все, что имели, раздали деньги нищим и последовали за апостолом. Но однажды они увидели своих прежних слуг, разодетых в прекрасные дорогие одежды, в то время как они сами делили один плащ на двоих, и опечалились. Святой Иоанн, догадавшийся по их расстроенным лицам, о чем они думают, взял камышинки и камушки с морского берега и превратил их в золото и драгоценные камни. Потом он попросил обоих юношей пойти к менялам, и когда они вернулись, то рассказали, что, по словам менял, они в жизни не видели золота и камней подобной чистоты. И Иоанн сказал им:
– Идите и выкупите обратно ту землю, которую продали, ибо богатство небес вы потеряли! Процветайте, и богатства ваши будут приумножаться! Будьте богатыми, но потом попроситесь в вечность!
После этого апостол стал горячо выступать против богатства, выдвигая шесть доводов, которые должны оградить нас от желания обогатиться. Первый довод взят был из Писания: Иоанн рассказал историю о богаче, отвергнутом Богом, и о нищем Лазаре, Богом избранном. Второй был взят из самой жизни: человек приходит в мир наг и нищ и таким же должен его покинуть. Третий – из истории творения: солнце, луна и звезды, дождь и воздух существуют для всех и доступны любому; потому и все остальное на земле должно быть так же свободно разделено меж всеми. Четвертый довод касался богатства: богач становится рабом своих денег и рабом дьявола. Рабом денег – потому что не он владеет богатством, а богатство им, рабом дьявола – потому что, по Евангелию, человек, любящий деньги, есть раб маммоны. Пятый касался беспокойства, приносимого деньгами: богачи пекутся день и ночь о том, как бы приумножить свои богатства, и бесконечно беспокоятся о том, как бы сохранить уже имеющееся. Шестой говорит о крахе, следующем за богатством. Богатству всегда сопутствуют два зла: одно ведет к гордыне в этом мире и к вечному проклятию в мире ином. А за вечным проклятием следует и потеря двух благословений: Божьей милости сегодня и вечной славы – в будущем.
В то время как святой Иоанн проповедовал о вреде богатства, мимо проносили на кладбище усопшего юношу, который женился лишь месяц назад. Его мать, вдова и другие скорбящие пали к ногам апостола и умоляли его вернуть юношу к жизни во имя Господа, так же как вернул он к жизни Друзиану. Некоторое время апостол плакал и молился, а когда юноша воскрес, повелел ему рассказать двум бывшим своим последователям, какое страшное наказание они обрели и какую славу потеряли. Воскресший так и сделал, рассказав о могуществе райской славы и о наказаниях в аду, которым он был свидетель.
– Бедные глупцы, – воскликнул он, – я видел, как рыдают ваши ангелы и как бесы скачут от радости!
Он рассказал им, что они потеряли дворцы в Вечности, в которых накрыты изысканные столы, где залы полны всевозможной роскоши, а кресла – непрекращающегося блаженства. Еще он поведал им о восьми страстях ада, перечисленных в следующих двух строчках: «Черви и тьма, бичевание, пламя и стужа, // Дьявола взор и упреки, и вопль бесконечный».
Воскресший вместе с двумя юношами пал к ногам апостола, и они вместе просили его молиться о их небесном прощении. Он же ответил:
– Несите наказание 30 дней и все это время молитесь, чтобы камушки и камышинки вернулись в свое прежнее обличье.
Они исполнили волю его, и, когда минуло 30 дней, апостол сказал:
– Теперь ступайте и положите камни и камышинки туда, где вы их взяли.
Так юноши и поступили – и снова получили благословение апостола, и к ним вернулись добродетели, которыми они обладали раньше.
Когда святой Иоанн проповедовал по всей Азии, идолопоклонники взбунтовали народ и привели апостола в храм Дианы, чтобы заставить его принести ей жертву. Иоанн же предложил им выбор: если они, вызвав Диану, смогут разрушить церковь Христа, он сам станет поклоняться идолам. Но если он, помолившись Христу, разрушит храм Дианы, все они примут христианство.
Большая часть народа согласилась с этим. Когда все вышли из храма, апостол стал молиться – и храм рухнул, а само изображение Дианы распалось на куски. Но Аристодем, верховный жрец храма, так возбудил людей, что, разделившись на две враждующие стороны, они готовы были броситься в драку друг с другом. И апостол сказал жрецу:
– Что мне делать, чтобы убедить тебя?
Аристодем ответил:
– Если хочешь заставить меня поверить в своего Бога, то выпей отравленного питья, что я подам тебе. И если оно не причинит тебе вреда, тогда я поверю, что твой Господь есть Бог истинный.
– Так сделай же! – ответил Иоанн.
– Но для начала, – сказал жрец, – я хочу, чтобы ты посмотрел, как будут умирать другие, отведавшие питья. Хочу, чтобы ты знал, как оно смертоносно!
Аристодем поспешил к проконсулу и попросил отдать ему двух осужденных преступников. Перед всей толпой жрец дал им отравленного питья – и в тот же момент оба упали замертво. Затем принял чашу апостол. Укрепив себя крестным знамением, он выпил ее до дна – и остался невредим. Все вокруг принялись возносить хвалу Богу.
Но Аристодем сказал:
– Я все еще не убежден. Вот если ты воскресишь умерших от яда, тогда у меня не останется сомнений.
Апостол снял свою тунику и вручил ее жрецу.
– Зачем мне это? – удивился Аристодем.
– Дабы исцелить тебя от неверия, – ответил апостол.
– Ты и вправду веришь, будто твоя одежда заставит меня уверовать? – рассмеялся жрец.
– Иди, накрой ею мертвецов и скажи: “Апостол Христа послал меня вернуть вас к жизни во имя Его”».
Аристодем исполнил это – и оба умерших тут же воскресли. Видя такое чудо, верховный жрец и проконсул обратились в христианскую веру. Их вместе с семьями крестил во имя Христа сам апостол, и вскоре они построили церковь во имя святого Иоанна… (Далее следуют сокращенный рассказ «Какой богач спасется» и история с Керинфом в бане, см. выше
Кассиан в своих «Собеседованиях» рассказывает историю о том, как кто-то подарил святому Иоанну живую куропатку, и он стал нежно гладить ее. Один юноша, удивленный увиденным, сказал своим товарищам:
– Посмотрите, как этот старик играет с птичкой. Он словно дитя!
Иоанн узнал, о чем подумал юноша, позвал его и сказал:
– Что у тебя в руке?
Юноша ответил, что в руке у него лук, и Иоанн спросил, для чего он предназначен.
– Стрелять птиц и зверей, – ответил юноша.
– Как?
Юноша в ответ натянул лук и держал его наготове. Апостол ничего не сказал, и юноша опустил оружие.
– Сын мой, – сказал тогда апостол, – почему ты отпустил тетиву?
– Потому что, – последовал ответ, – если я буду держать тетиву натянутой слишком долго, она ослабнет и не сможет пускать стрелы.
И на это апостол сказал ему:
– Люди так же хрупки. У человека будет меньше сил для размышлений, если он всегда будет напряжен и не будет порой снисходителен к своей слабости. Возьми хотя бы орла: он летает выше прочих птиц и смотрит прямо на солнце, и все-таки природа его такова, что иногда и ему приходится опускаться на землю. Так и человеческий дух, немного отдохнув от размышлений, возвращается посвежевшим и с прежним рвением принимается думать о небесном.
Как говорит Иероним, святой Иоанн жил в Эфесе до столь глубокой старости, что мог дойти до церкви лишь с помощью учеников. Он уже едва говорил, но каждый раз, останавливаясь отдохнуть, повторял:
– Дети мои, любите друг друга!
Удивленные ученики как-то спросили его:
– Учитель, почему ты всегда говоришь одно и то же?
– Это заповедь Господня, и она одна заменяет все остальные.
Хелианд говорит нам, что когда Иоанн собрался писать свое Евангелие, то повелел пастве молиться о том, чтоб слова его соответствовали истине. Существует история о том, как он отправился в пустынное место, где собирался писать святое Евангелие, и о том молился, чтобы во время работы его не отвлекали ни дождь, ни ветер. И силы природы того края настолько уважали желания святого, что исполняли их на протяжении всего времени работы апостола над книгой».
В Эфесе – хотя доныне раскопана лишь десятая часть древнего города – сохранилось достаточно много сооружений, датируемых вплоть до начала второго века, знакомых апостолу Иоанну Богослову. В первую очередь, это театр на 24 000 человек, заложенный еще Лисимахом, в котором, возможно, выступал с проповедью апостол Павел, затем Одеон (I в. н. э.; крест, высеченный над входом в него, доказывает, что в христианское время он был обращен в церковь) с Пританеоном – аналогом современного горсовета (III в. до н. э.), фонтаны Поллиона (97 г. н. э.) и императора Траяна (102–114 гг. н. э.), монумент Меммия, государственная агора, агора и храм Домициана, ворота разбогатевших и выкупившихся на волю императорских рабов Мазея и Митридата (4–3 гг. до н. э.); возможно, апостол еще застал строительство библиотеки Цельса (117 год), вмещавшей 12 000 свитков и уступавшей по собранию книг только библиотекам Александрийской и Пергамской, или возведение храма императора Адриана. Сохранилось много бань разного времени, некоторые из них – бани Вария, к примеру, самые большие в Эфесе – вполне могли быть местом «инцидента» с Керинфом… А от знаменитого храма Артемиды остался лишь фундамент с одной-единственной колонной, на которой свил гнездо аист, где-то на отшибе, среди болота. Не так далеко от него, на возвышенном месте, в глубокой старости, будучи 100–120 лет от роду, упокоился Иоанн Богослов, единственный ученик Христа, оставшийся при Учителе во время Его страстей, и единственный из 12 апостолов, умерший своей смертью, но, тем не менее, за перенесенные им за благовестие Христово труды и испытания, один из его преемников – Поликрат, епископ Эфесский, председатель Собора епископов Малой Азии в Эфесе в 196 г., в послании к Виктору, епископу Римскому, причисляет Богослова к мученикам: «Иоанн, возлежавший на груди у Господа, священник, носивший золотую дощечку (на груди, как сам иудейский первосвященник
С его кончиной связаны следующие предания: Иаков Ворагинский пишет: «Согласно Исидору, когда Иоанну исполнилось 98 лет и со дня Страстей Христовых прошло уже 67 лет, Господь со всеми учениками явился ему и сказал:
– Приди ко Мне, Мой возлюбленный, пришло время тебе вкусить Моей трапезы вместе с твоими братьями!
Иоанн поднялся и уже собрался идти, но Господь добавил:
– Ты придешь ко Мне в воскресенье.
Когда наступило воскресенье, все люди собрались в церкви, построенной во имя апостола. На рассвете Иоанн обратился к ним с проповедью, призывая быть твердыми в вере и ревностно исполнять все Божьи веления. Потом попросил выкопать квадратную могилу неподалеку от алтаря, а вынутую землю разбросать за пределами храма. Он спустился в могилу, простер руки и воззвал:
– Господь Иисус Христос, Ты позвал меня на пир Свой, и вот я благодарю Тебя за приглашение разделить с Тобой трапезу. Ты знаешь, что я всегда стремился к Тебе всем сердцем!
И когда он произнес эти слова, то небывалое сияние окружило его и скрыло от людских глаз. А когда свет исчез, могила оказалась полна манны. Эта манна до сих пор проявляется там, покрывая могилу многочисленными песчинками».
Другой вариант легенды – что, почувствовав приближение смерти, Иоанн спустился в гробницу и повелел ученикам закрыть вход; когда они открыли гробницу, чтоб попрощаться с телом, их учителя там уже не было. «Каждый год, – пишет св. Димитрий Ростовский, – из гроба его прах тонкий в восьмой день месяца мая являлся, и исцеление болящим молитвами святого апостола Иоанна подавал». Епископ Кассиан (Безобразов) добавляет: «Передавали, что он лег в могилу живым и что могила поднималась от его дыхания». Другая легенда утверждала, что могила по проверке оказалась пустою. Возможно и даже вероятно, что эти предания восходят к молве, вызванной загадочным словом Иисуса и Иоанном не подтвержденной, но и не опровергнутой: «будто ученик сей не умрет» (ср. Ин. 21: 20–23). Это предание нашло отражение даже в богослужении Православной церкви. Совершая 26 сентября память преставления святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, Церковь ублажает, в стихирах на «Господи воззвах», «Иоанна приснопамятного, от земли преселяющегося и земли не оставляющего, но живуща и ждуща страшное Владыки второе пришествие». Над могилой Иоанна в IV веке была выстроена базилика с деревянной крышей, вместо которой император Юстиниан в VI веке выстроил огромнейшую одиннадцатикупольную церковь в плане креста размером 110 на 40 м, руины которой стоят и доныне, а представление о былом величии дают установленный там макет и чертеж. Крипта с гробницей апостола находилась как раз в средокрестии, поверх нее был алтарь, а над ним – третий из 5 больших куполов. Фатих Чимок пишет, что форма храма якобы была основана на том предании, что Иоанн собственноручно выкопал себе могилу в форме креста. По утверждению турецкого археолога Хусейна Чимрина, в небольшой часовне, расположенной к северу от могилы апостола, сохранилась фреска X века с изображением Господа Иисуса Христа, св. Иоанна слева и священника справа. Для возведения храма были использованы колонны и капители храма Артемиды, которые также вывозились в Константинополь для постройки Софийского храма (кстати, около руин базилики стоит старая мечеть Иса-бея, внутри которой тоже можно увидеть множество античных камней и огромных полированных колонн, «заимствованных» с руин Эфеса). Прокопий Кесарийский, знаменитый историк Юстиниановой эпохи, записал следующее в 5-й главе своего сочинения «О постройках»: «Насупротив Ефеса виден крутой холм, который так каменист и бесплоден, что, несмотря на все старания, на нем ничего не можно было насадить. Жители этих мест построили тут некогда церковь в память Святого Апостола Иоанна, который был прозван Богословом, потому что он изобразил естество Божие в таких выражениях, которые далеко превосходят все изречения человеческие. Так как эта церковь была слишком мала и даже начинала уже разрушаться от времени, Юстиниан велел ее совершенно разрушить, с тем чтобы воздвигнуть на ее месте другую, которая так обширна и великолепна, что может быть сравнена с тою, которую он соорудил прежде того в Византии, в память всех Апостолов». Более того, сам храм являлся вместе с тем и первоклассной византийской крепостью со стенами и башнями. Позднее рядом на высоком холме был выстроен еще один замок, венчающий эфесский холм; башни и стены представляют собой образцы типичной византийской кладки с сельджукскими добавлениями, а внутри находится очень древняя церковь (V века) в руинированном состоянии. На ней следует остановиться особо, потому что это не просто древнейшее строение замка; турки полагают, что эта церковь тоже была освящена в память Иоанна Богослова, поскольку, по преданию, он жил и молился на вершине этого холма, когда писал свое Евангелие. Захватившие Эфес турки перестроили ее апсиду в цистерну для сбора дождевой воды. В XII веке большой юстиниановский храм Иоанна Богослова посетил первый известный в истории русский паломник ко святым местам игумен Даниил, свидетельство чему мы находим в его знаменитом «Хождении»: «О ЕФЕСЂ ГРАДЂ. А от Ахиа острова до Ефеса града верстъ 60. И ту есть гроб Иоанна Богословца, и исходит персть святаа из гроба того на память его, и взимают вЂрнии человЂци персть ту святую на исцЂление всякого недуга; и свита Иоаннова ту лежит, в ней же ходил. И ту есть близь пещера, идЂ же лежать тЂлеса 7-ми отрок, иже спали 300 и 60 лЂт; при Декии цари успоша, а при Феодосии цари явишася. В той же пещерЂ 300 святых отець лежит; и святый Александръ лежит ту, и гроб Магдалыни Марьи и глава ея, и святый апостолъ ТимофЂй, ученикъ святаго апостола Павла, в ветсЂмъ гробЂ лежить. И ту есть в ветсЂй церкви икона святыя Богородица, ею же святии препрЂша Несториа еретика. И ту есть баня Диоскоридова, иде же работал Иоаннъ Богослов с Прохором у Романы. И видЂхом пристанище то, иде же Иоанна Богословца море изверже; ту стояхом три дни, и зоветься пристанище то Мореморное. Ефесъ же град есть на сусЂ, от моря вдале 4 верст, в горах; обилен же есть всЂм добромъ. И ту
Храм же Иоанна Богослова в Эфесе рухнул от землетрясения в XIV веке, когда городом уже владели турки, успевшие обратить его в главную мечеть города (по свидетельству знаменитого путешественника Ибн-Батуты). История города после Рождества Христова была не менее кровава, чем до него. Еще в 262 г. Эфес подвергся нападению готов, персов в 614 г., в VII–VIII веках страдал от набегов арабов (император Константин Багрянородный пишет в своем труде «Об управлении империей» о набегах араба Муавии (в тексте Мавии, VII век), разорившего, в числе много прочего, и Эфес: «Его [Уфмана, т. е. Османа] стратигом был Мавия, разрушивший Колосс Родосский и разграбивший остров Кипр и все его города. Он захватил остров Арад, сжег его город и покинул остров, оставшийся не населенным вплоть до сих дней. Взяв остров Родос, Мавия уничтожил колосс, стоявший на нем 1360 лет после его установления, купив который, некий купец – иудей из Эдессы погрузил медь колосса на девятьсот верблюдов. Это Мавия совершил поход и против Константинополя; он разорил Эфес, Галикарнас, Смирну и прочие города Ионии». В 716 г. Эфес захватил халиф Сулейман. Византийцы отбили город, и в X–XI веках он был даже переименован в Айос Феологос, т. е. Святой Богослов, в честь Иоанна. На улице, ведущей в гавань, на высоких колоннах еще в V веке стояли статуи четырех евангелистов, и в их числе, естественно, был Иоанн Богослов. М.В. Левченко, опираясь на хронику Феофана, сообщает интересную деталь, относящуюся к X–XI векам: «На Эфесской ярмарке, связанной с днем Иоанна Богослова, собиралось торговых пошлин до 100 литр золотом». Можно представить, каков был товарооборот. В 1090 г. турки под предводительством эмира Чахи взяли город, известный с тех пор как Айясулук, но это название – просто искаженное турками Айос Феологос; войска Чахи в союзе с печенегами взяли в клещи сам Константинополь. Византийский император Алексей Первый Комнин искусно отвел грозившую Византии опасность, сначала стравив печенегов с половцами, а затем, в 1093 году, восстановив против Чахи его тестя, турецкого султана, который Чаху и убил. Вскоре византийцам еще раз улыбнулась удача и Эфес вновь вошел в состав Империи, когда Алексей Комнин вернул себе кое-какие владения за счет усилий первых крестоносцев. Во время неудачного для христиан Второго Крестового похода (1147–1149 гг., о злоключениях французов в Малой Азии см. ч. 1, главу про Анталию) Эфес стал местом, где германский король Конрад Третий собирал остатки своего разбитого при реке Меандр войска (сестра его жены Берта Зульцбахская была византийской императрицей, женой Мануила Первого Комнина, и василевс оказывал ему посильную помощь), где заодно заболел под Рождество, и оттуда же французы начали свой злосчастный поход к Анталии. Однако в 1304–1308 гг. турки окончательно отбили Эфес у византийцев, и султан Осман милостиво подарил его айдынскому эмиру, который его и захватил. Еще некоторое время Айясулук процветал и даже стал столицей эмирата Айдыногуллар, но с присоединением эмирата к Османской империи город пришел в упадок, был заброшен, и рядом с ним выросло турецкое поселение с прежним названием; в 1941 г. Айясулук был переименован в Сельчук (Сельджук), и так и доныне значится на всех картах.
Окинем взглядом величественные, местами частично восстановленные, руины Иоанновой базилики. Самая сохранившаяся часть постройки – монументальные византийские ворота, ошибочно известные, как «Ворота предателей» (по вмурованному в них античному барельефу). Кладка стен типично византийская, с чередующимися рядами камней и кирпичей. На мраморных колоннах высятся капители с крестами разнообразных форм и монограммами императора Юстиниана и императрицы Феодоры, на полу местами сохранились фрагменты узорчатой мозаики; на месте захоронения св. Иоанна Богослова высятся по углам четыре небольших колонны с витым узором, а с западного края установлена простая плита с надписью ST JEAN IN MEZARI – THE TOMB OF ST JOHN (могила св. Иоанна).
Последнее замечание – как извечная ложка дегтя в бочке меда. Туристические гиды русских в базилику Св. Иоанна не возят (для наших соотечественников дело ограничивается лишь осмотром античных руин), мною там были замечены только организованные итальянские группы; небольшие группы (2–4 человека) англичан, турок, немцев пробирались туда, как и мы с отцом, самостоятельно. Утешился тем, что дополнительные препятствия к осуществлению цели делают ее лишь еще более желанной, и факт остался фактом: моя многолетняя мечта посетить гробницу апостола Иоанна наконец-то осуществилась 31 августа 2014 г.
Древний Эфес, раскопанный лишь на малую часть, конечно, хранит еще немало информации и бесценных произведений Античности, но когда все это будет явлено на свет Божий – неизвестно. А история его, которой мы пока что коснулись лишь краем, в рамках всего нескольких вопросов, поистине необъятна. Если взять хотя бы только христианский период, можно многое рассказать о миссии апостола Павла, о гонениях на христиан в Римской империи, с которым связана легенда о чуде воскресения семи отроков эфесских, о заседаниях Третьего Вселенского собора и о подвижнике позднего византийского православия митрополите Марке Евгенике Эфесском, – и вот как раз об этом далее и пойдет речь.
Глава 2. Продолжатель миссии апостола и Евангелиста Иоанна Богослова в Эфесе – апостол Павел
Апостол Павел пришел в Эфес в 52 г. н. э. (во время своего второго миссионерского путешествия), после того как Иоанн Богослов покинул этот город в первый раз (либо вместе с Богоматерью, либо после ее Успения, если оно имело место в Эфесе). Св. Лука пишет об этом так: «Павел, пробыв еще довольно дней, простился с братиями и отплыл в Сирию, – и с ним Акила и Прискилла, – остригши голову в Кенхреях, по обету. Достигнув Ефеса, оставил их там, а сам вошел в синагогу и рассуждал с Иудеями. Когда же они просили его побыть у них долее, он не согласился, а простился с ними, сказав: мне нужно непременно провести приближающийся праздник в Иерусалиме; к вам же возвращусь опять, если будет угодно Богу. И отправился из Ефеса. (Акила же и Прискилла остались в Ефесе.)» (Деян. 18: 18–21). Именно эти коринфские друзья и сотрудники Павла трудились над становлением христианской церкви в Эфесе до того времени, как Павел вернулся в этот город во время своего третьего миссионерского путешествия, предположительно год спустя, и пребывал в этом городе порядка двух-трех лет. О его трудах в этом городе и пойдет речь.
Эфес, зерна христианства в котором были посеяны еще Иоанном Богословом во время его первого пребывания там с Девой Марией, представлял собой одновременно и очень благодатную почву для проповеди христианства благодаря своей космополитичности, и в то же время сложную из-за сильных языческих культов, в первую очередь – Артемиды Эфесской. Известный французский библейский исследователь-критик Эрнест Ренан оставил точное аналитическое описание Эфеса времен апостола Павла: «Языческое население было в порядочной степени фанатично, как во всех городах – центрах паломнических и знаменитых культов. Поклонение Артемиде Эфесской… питало несколько значительных промыслов. Тем не менее, значение города как столицы Азии, оживленная деловая жизнь, стечение людей всех национальностей, все это делало Эфес очень благоприятным… пунктом для распространения идей христианства. Нигде эти идеи не находили себе более благодарной почвы, как в городах густонаселенных, торговых, переполненных иностранцами, кишащих сирийцами, евреями и тем неопределенного происхождения населением, которое с древних времен хозяйничает во всех гаванях Средиземного моря. Уже целые века Эфес не был больше чисто греческим городом. Некогда он блистал в первом ряду последних, по крайней мере, в деле искусств; но понемногу он дал себе увлечься азиатскими нравами. Эфес всегда пользовался у греков дурной славой. Распущенность, распространение роскоши были, по мнению греков, следствием влияния изнеженных нравов Ионии; а Эфес был в их глазах центром Ионии – ее воплощением… (до сих пор сохранились руины роскошных домов знати “на склоне” – с остатками мозаик, фресок и т. д. Диоген Лаэртский сохранил имя одного из древних художников Эфеса – Феодор; кроме того, Эфес был популярным местом действия фривольных античных романов (таких как, например, “Левкиппа и Клитофонт” Ахилла Татия, где дом Мелиты описан как “первый из всех эфесских домов. Огромный, он кишел многочисленной прислугой и блистал роскошью убранства”, где Мелита “…приказала приготовить самый восхитительный обед, какой только можно представить”) и комедий (знаменитый “Хвастливый воин” Плавта
Элиан многозначительно пишет об эфесской роскоши: «Рассказывают, что лакедемонянин Лисандр, попав в Ионию, презрел строгие предписания Ликурга и предался роскоши. На это аттическая гетера Ламия сказала: “В Эфесе греческие львы превращаются в лисиц”. Эфесский рынок занимал 7 гектаров, а существование местного рынка рабов подтверждается тем, что местные работорговцы оставили памятную доску своему собрату по черному ремеслу, некоему Александру. Вот ее текст: «Торговцы и посредники статария (т. е. невольничьего рынка) по торговле рабами почтили Александра, сына Александра, работорговца, добросовестно исполнявшего в течение четырех месяцев должность агоранома (т. е. рыночного надзирателя за порядком и торговлей, верностью такс, мер, весов и проч., обладавшего весьма широкими полномочиями, вплоть до судебных
Поделиться книгой: