Помоги проекту - поделись книгой:
Лучшим примером двусмысленности подобного рода служит, вероятно, продающееся в Соединенных Штатах
Борьба с подобными угрозами представляет собой одну из основных инвестиций сегодняшней «биополитики». Она отчаянно ищет решение, воспроизводящее парадокс шоколадного слабительного. Основным претендентом выступает «безопасный секс» – термин, который позволяет оценить правдивость старой поговорки: «заниматься сексом с презервативом – это как нюхать цветы в противогазе». Конечной целью здесь было бы, если следовать логике кофе без кофеина, изобретение «опиума без опиума»: не стоит удивляться популярности марихуаны среди либералов, которые хотят ее легализовать, – ведь она уже выступает своего рода «опиумом без опиума»[46].
Итак, в шутке про идеальную молитву, которую юная христианка адресует Деве Марии, есть доля правды: «О ты, что зачала, не согрешив, позволь мне согрешить, не зачав!» – в перверсивном функционировании христианства религия, в сущности, выступает защитой, позволяющей нам безнаказанно наслаждаться жизнью[47].
Быть может, сам Христос оказался в положении сына из анекдота о раввине, который в отчаянии обращается к Богу и спрашивает, как именно ему следует поступить с дурным сыном, столь глубоко его разочаровавшим. Бог спокойно отвечает ему: «Последуй моему примеру – напиши новый завет!»[48]
Подобное падение, из-за которого Бог лишается дистанции, отделяющей его от людей, и оказывается замешан в их делах, находит отражение в классическом анекдоте родом из ГДР. Встретив Бога, Ричард Никсон, Леонид Брежнев и Эрик Хонеккер спрашивают его о будущем своих стран. Никсону Бог говорит: «В 2000 году в Соединенных Штатах будет царить коммунизм!» Никсон отворачивается и начинает рыдать. Брежневу Бог говорит: «В 2000 году Советским Союзом будут править китайцы». После того как Брежнев тоже отвернулся и зарыдал, свой вопрос Богу задает Хонеккер: «Что же будет с моей любимой ГДР?» Уже сам Бог отворачивается и начинает рыдать.
Вот предельная версия шутки: трое русских попадают в одну камеру на Лубянке по обвинению в политических преступлениях. После знакомства первый из них говорит: «Мне дали пять лет за то, что я выступил против Попова». Второй говорит: «Да? А я вот как раз поддерживал Попова, но стоило курсу партии измениться, как я получил десять лет». Наконец, третий говорит: «Мне дали пожизненный срок. Я
Становится бессмысленным известный христианский анекдот. Итак, Христос обращается к толпе, решившей забросать камнями женщину, которая была «взята в прелюбодеянии», со словами «кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (Ин. 8-11), после чего сразу же получает камнем по затылку и восклицает: «Мама, я же просил тебя остаться дома!»[50]
В своей книге об остроумии Фрейд излагает историю посредника, пытающегося убедить юношу жениться на женщине, которую он представляет. Его стратегия заключается в том, чтобы обращать каждый отмечаемый недостаток в преимущество. Когда юноша говорит: «Но она же отвратительна!» – тот отвечает: «Так вам не придется беспокоиться о том, что она вам изменяет». – «Она бедна!» – «Она привыкла к невысокому достатку, так что не будет тратить много ваших денег». И т. д. и т. п. Наконец, когда юноша переходит к упреку, который невозможно так отвести, посредника разрывает: «Да чего же вы хотите? Совершенства? Никто не без изъяна!»
Разве в этой шутке нельзя усмотреть скрытую структуру легитимизации режима Реального Социализма? «В магазинах не хватает мяса и жирной пищи!» – «Не придется волноваться об ожирении и сердечных приступах». – «Мало интересных фильмов, книг и театральных постановок!» – «Зато вместо них вы могли бы сосредоточиться на развитии своей социальной жизни, посещая друзей и соседей». – «Тайная полиция осуществляет тотальный контроль над моей жизнью!» – «Просто чтобы вы могли расслабиться и ни капельки не волноваться». И т. д. и т. п., пока, наконец… «Но воздух так загрязнен из-за завода поблизости, что у всех моих детей хронические легочные заболевания!» – «Ну а чего вы хотели? У всякой системы есть недостатки!»[51]
ВАРИАЦИЯ
• В старом советском анекдоте клиент идет в банк, оглашает свое намерение отдать на хранение сто рублей и спрашивает, насколько защищены депозитные ячейки. Служащий отвечает ему, что банк гарантирует сохранность всех депозитов, однако клиент спрашивает: «Что, если банк рухнет?» Служащий отвечает, что за местные банки и их депозиты также ручается Центробанк. Клиент настаивает: а что, если сам Центробанк рухнет? Служащий вновь ему отвечает: «Тогда сохранность депозитов гарантирует советское государство!» Клиент все еще не убежден, так что решает поднять ставки: «Но что, если советское государство распадется?» И тут служащий взрывается: «То есть вы мне говорите, что не готовы потерять жалкие сто рублей, чтобы при этом свершилось такое замечательное событие, как распад Советского Союза?»
Нельзя ли точно таким же образом пересказать элементарную историю христианства – как шутку с неожиданным поворотом в конце? Верующий жалуется: «Мне обещали связь с Богом, Божественную благодать, но сейчас я один-одинешенек, брошен Богом, разорен, страдаю, и впереди меня ждет только жалкая смерть!» И тут ему отвечает Божественный глас: «Вот видишь, теперь у тебя действительно есть связь с Богом – с Христом, который страдает на кресте!»[52]
Вспомним анекдот, который точно передает логику (печально) знаменитой гегельянской триады. Трое друзей выпивают в баре. Первый из них говорит: «Со мной случилось нечто ужасное. В туристическом бюро я хотел сказать „Мне нужен билет до Питтсбурга!“, но вместо этого выпалил „Мне нужен пикет в Титтсбурге![53]“». Ему отвечает второй: «Это еще что! За завтраком я хотел сказать жене „Дорогая, не передашь мне сахар?“, а вместо этого выпалил „Ах ты шлюха, всю жизнь мне поломала!“» Вступает третий: «А теперь послушайте мою историю. Всю ночь я не спал, набираясь храбрости сказать жене за завтраком то же, что и ты. Однако в итоге сказал „Дорогая, не передашь мне сахар?“»[54]
Комическая гегельянская интерлюдия: тупой и еще тупее
Многие ли заметили, что гегелевскую диалектику бессознательно практикуют Дэн Куэйл и Джордж Буш? Мы считали, что всё уже повидали двадцать лет назад, когда был Куэйл; тем не менее на фоне Буша Куэйл предстает довольно умным человеком. Что касается знаменитого неправильного произношения Куэйла (
В чем же Буш может сравниться с Куэйлом? Находятся ли его оговорки, подобно лучшим оговоркам Куэйла, на уровне верховных присказок братьев Маркс («Неудивительно, что вы напоминаете мне Эмануэля Равелли, ведь вы И ЕСТЬ Равелли!») или ничуть не менее виртуозных «голдвинизмов» – изречений, приписываемых патриарху Голливуда, продюсеру Сэму Голдвину (от «Устное соглашение не стоит и той бумаги, на которой написано!» до пресловутого «Включите меня вне!»)? Большинство оговорок Куэйла и Буша следуют основной формуле того, что французы называют
Итак, вот несколько примеров элементарной оговорки Буша / Куэйла: «Если мы сейчас не преуспеем, то велик риск провала», «Низкая явка избирателей свидетельствует о том, что на избирательные участки приходит меньше людей», «Для НАСА космос остается в высшем приоритете». Лапалиссады становятся несколько интереснее, когда в качестве каузального объяснения во весь голос предлагается чистая тавтология. Возьмем, к примеру, следующий перл Куэйла: «Когда меня спрашивали во время последних недель, кто же начал бунт и убийства в Лос-Анджелесе, мой ответ был прям и прост. На ком лежит вина за бунт? Вина лежит на бунтовщиках. На ком лежит вина за убийства? Вина лежит на убийцах». (Разумеется, здесь присутствует подспудная консервативная логика, то есть цитата опирается на скрытую негацию: не надо искать «глубинные» причины социальных обстоятельств, всю ответственность несут непосредственные виновники.) Все становится еще интереснее, когда Куэйл причудливо гегельянским образом взрывает тождество, противостоя понятию и его эмпирическим экземплификациям: «Окружающую среду губит не загрязнение. Все дело в нечистотах, которые находятся в нашей атмосфере и в наших океанах, – они-то и губят среду».
Хотя Буш не в состоянии здесь последовать за Куэйлом, он зачастую догоняет его в производстве оговорок, где понятийная оппозиция поднимается до уровня диалектического самоотношения
С Куэйлом рефлексивность достигает апогея в следующей цитате, где серия из трех уверток / денегаций завершается самостиранием говорящего: «Холокост был непристойным периодом в истории нашей страны. Я имею в виду, в этом столетии в истории. Но мы все жили в этом столетии. Я не жил в этом веке». Логика прогрессии в этой серии неотвратима: сначала в стремлении свести счеты с темным прошлым своей страны Куэйл приписывает ей преступление века, которое она НЕ совершила; затем он отступает, уточняя, что это деяние не было совершено его страной; в отчаянной попытке вернуться к логике сведения счетов со своим прошлым он учреждает новое сообщество – теперь уже не «нашу страну», а всех нас, которые жили в прошлом столетии и тем самым были ответственны за холокост; наконец, осознав всю чушь, которую он наговорил и в которую сам себя загнал, Куэйл, если угодно, автоматически спасается бегством, исключая себя из собственного столетия. Короче говоря, с помощью жеста, который представляет собой точную инверсию голдвиновского «включите меня вне», Куэйл «исключает себя в» собственный век! Неудивительно, что после этого недоразумения Куэйл сделал заявление, дающее наиболее емкую характеристику Буша: «По-настоящему странные люди могут занять ощутимые позиции и оказать огромное влияние на историю».
И все же есть две области, в которых Буш способен дать Куэйлу фору. Первая область – это постмодернистская диалектика определенности и неопределенности. В мысли Буша неопределенность (касаемо эмпирической фигуры врага) не сбавляет угрозу, а диалектически обращает себя в высшую определенность, в соответствии с которой ДОЛЖЕН БЫТЬ враг и которая тем более опасна, поскольку мы не знаем в точности, кто им может быть. Так что чем больше неопределенности касательно врага, тем больше мы можем быть уверены в том, что он прячется где-то поблизости: «Мы живем в куда более неопределенном мире, чем прежде. В прошлом мы могли быть уверены, в прошлом мы были уверены в противостоянии нас и русских. У нас была определенность, и потому у нас были ядерные арсеналы, направленные друг на друга в целях сохранения мира… И все же, пускай это неопределенный мир, можно быть уверенным в некоторых вещах… Мы уверены, что в мире есть множество безумцев, и террор, и ракеты, ияв этом тоже уверен».
Буш также превосходит Куэйла в том, что касается утонченного рефлексивного переворачивания простого христианского предписания «люби ближнего своего как самого себя». Буш выучил урок диалектики желания и признания из Гегелевой «Феноменологии духа»: напрямую любить себя нельзя – в действительности мы любим быть любимыми другими, то есть мы любим, когда другие любят нас: «Все мы должны прислушаться к универсальному призыву к тому, чтобы любить своего ближнего точно так же, как мы сами любим быть любимыми».
Так что же должен сделать незадачливый Буш, чтобы избежать печальной судьбы Куэйла и развеять туман перед глазами глупой либеральной общественности, которая не может оценить скрытую диалектическую тонкость его высказываний? Как всем известно, верно не только то, что
«Это месяц предохранения. Я ценю предохранение. Это то, что вы будете делать, баллотируясь в президенты. Вы должны предохраняться» можно было бы перевести следующим образом: «Существо предохранения не имеет никакого отношения к оптическому предохранению материальных ресурсов. Существо предохранения – это предохранение существа самого нашего общества, и как раз-таки им должен заниматься президент Соединенных Штатов, пускай на вульгарном онтическом уровне он позволяет разрушаться большему количеству природных ресурсов, чем за всю предшествующую историю Соединенных Штатов». Стоит ему познать подобное ремесло, как у Буша вновь появится шанс доказать всем, что он представляет собой достойного преемника Билла Клинтона, коль скоро этот хайдеггерианский тренд в американском президентстве был узнаваем уже в эпоху Клинтона. Когда Клинтон ответил на вопрос прокурора о его связи с Моникой Левински («У вас были когда-нибудь?..») своим пресловутым «Все зависит от того, что значит слово „были“», не имел ли он в виду хайдеггеровский
Вспомним классическую остроту Граучо Маркса: «Этот человек выглядит как идиот и ведет себя как идиот, но это не должно вас обманывать – он действительно идиот!» Разве мы не сталкиваемся с ее версией в развязке «Головокружения» Хичкока? «Эта женщина (Джуди) выглядит как Мадлен и ведет себя как Мадлен, но это не должно вас обмануть – она и есть Мадлен!»[56]
ВАРИАЦИЯ
• Вспомним часто цитируемую шутку братьев Маркс про Равелли.
Сегодня старый анекдот про богача, говорящего своему слуге: «Прогони этого бедняка, просящего милостыню, – я так чувствителен, что не выношу вида страдающих людей!», актуален как никогда[58].
В старом анекдоте из ныне не существующей Германской Демократической Республики немецкий пролетарий получает работу в Сибири; зная о том, что цензоры будут читать всю почту, он говорит своим друзьям: «Давайте условимся так: если вы получите от меня письмо, написанное обычными синими чернилами, то в нем правда; если оно написано красными, то в нем ложь». Через месяц его друзьям приходит первое письмо, написанное синими чернилами: «Здесь все совершенно замечательно: в магазинах всего навалом, еды тоже, квартира большая, топят хорошо, в кинотеатрах крутят западные фильмы, много красивых девчонок, легких на подъем; один недостаток – нет
Разве не так обстоят дела в наши дни? У нас есть какие угодно свободы – одного не хватает: красных чернил. Мы «ощущаем себя свободными», поскольку нам недостает, собственно, языка для выражения своей несвободы. Вот что означает нехватка красных чернил: сегодня все основные понятия, используемые для обозначения существующего конфликта, – «борьба с террором», «демократия и свобода», «права человека» и т. д. и т. п. – представляют собой ложные понятия, которые мистифицируют наше восприятие ситуации вместо того, чтобы позволить нам ее помыслить. Главная задача сегодняшнего дня – дать протестующим красные чернила[59].
В классической сцене из бурлескной голливудской комедии девушка спрашивает парня: «Хочешь на мне жениться?» – «Нет!» – «Не увиливай ты, отвечай прямо!» В известном смысле ее логика справедлива: единственный приемлемый прямой ответ для девушки – «Да!», поэтому все остальное, включая прямое «Нет!», считается отговоркой. Эта логика, разумеется, опирается на принудительный выбор: вы свободны принимать решения при условии, что делаете правильный выбор. Разве священник не опирается на тот же самый парадокс в споре с мирянином-скептиком? «Веруешь ли ты в Господа?» – «Нет». – «Да кончай уже юлить, ответь мне прямо!» В глазах священника единственный прямой ответ, опять же, – утверждение веры: атеистическое отрицание веры вовсе не занимает ясную симметричную позицию, а пытается избежать проблемы столкновения с Божественным.
И разве не то же самое происходит с выбором «демократия или фундаментализм»?
Можно ли, на языке подобного выбора, в действительности выбрать «фундаментализм»? В том, как правящая идеология навязывает нам выбор, проблематичным оказывается не «фундаментализм», а, скорее,
В Израиле есть анекдот про Билла Клинтона, который посещает Биби Нетаньяху. Когда Клинтон замечает загадочный синий телефон, он спрашивает Биби о нем. Биби отвечает: по нему можно разговаривать с Самим на небесах. Вернувшись в Штаты, завистливый Клинтон приказал секретной службе добыть ему такой же телефон любой ценой. Через две недели они его достают, причем в рабочем состоянии, вот только счета за разговоры были чрезвычайно велики – два миллиона долларов за минуту разговора с Ним. Так что Клинтон в бешенстве звонит Биби и возмущается: «Как ты можешь позволить себе такой телефон, если мы этого не можем? Ведь мы оказываем тебе финансовую поддержку…» А Биби ему спокойно отвечает: «Все совсем не так! Дело в том, что для нас, евреев, звонки рассчитываются по местному тарифу…»
Любопытно, что в советской версии анекдота вместо Бога говорится об аде. Когда Никсон посещает Брежнева и замечает особый телефон, Брежнев ему объясняет, что это связь с самим адом. В конце шутки, когда Никсон жалуется на огромный счет за телефон, Брежнев спокойно отвечает: «Для нас в Советском Союзе звонки в ад идут по местному тарифу»[61].
Тысячи работников, лишившихся своих рабочих мест и сбережений, безусловно, подверглись риску, но в этом не было подлинного выбора – риск явился им сам, как слепой рок. Те же, кто, напротив, действительно имел возможность вмешаться в ситуацию (топ- менеджеры), минимизировали свои риски, получив деньги за акции и опционы перед банкротством, – реально риски и выбор были, следовательно, идеальным образом распределены… И вновь, по поводу популярного представления о том, что сегодняшнее общество является обществом рискованных выборов, можно сказать, что одни (менеджеры «Энрона») выбирают, тогда как другие (рядовые работники) рискуют…
Следует признать парадокс, заключающийся в том, что концентрационные лагеря и лагеря беженцев для поставок гуманитарной помощи представляют собой два лика, человеческий и бесчеловечный так сказать, одной и той же социологической формальной матрицы. И в обоих случаях уместна жестокая шутка из «Быть или не быть» Любича. Когда спрашивали о немецких концентрационных лагерях в оккупированной Польше, персонаж по имени «концентрационный лагерь Эрхардт» отвечал: «Мы концентрируем, а поляки разбивают лагерь».
(Не относится ли то же самое к банкротству «Энрона» в январе 2002 года, которое можно также проинтерпретировать как своего рода иронический комментарий к понятию общества риска? Тысячи работников, которые лишились рабочих мест и сбережений, вне всяких сомнений, подверглись риску, однако у них не было подлинного выбора – риск к ним явился сам, подобно слепому року. А вот топ-менеджеры, которые действительно могли вмешаться в ситуацию, минимизировали свои риски, обналичив акции и опционы перед банкротством, – настоящие риски и выборы распределились милейшим образом… Опять-таки, по поводу расхожего представления о том, что сегодняшнее общество – это общество рискованных выборов, можно сказать, что одни – менеджеры – выбирают, в то время как другие – работники – рискуют…)[62]
В одной из гомерически смешных сцен в «Быть или не быть» претенциозный польский актер Йозеф Тура, который должен войти в образ жестокого офицера гестапо Эрхардта в ходе тайной миссии, изображает его чересчур театрально. Так, на замечания собеседника о его жестоком обращении с поляками он реагирует грубым громким смехом и говорит: «Так ведь меня и называют концентрационным лагерем Эрхардтом, ха- ха-ха!» Мы, зрители, видим здесь нелепую карикатуру. Несколько позднее Туре приходится бежать, поскольку прибывает настоящий Эрхардт. Когда вновь заходит разговор о слухах вокруг его фигуры, он реагирует на замечания собеседников
В «Головокружении» Хичкока мы сталкиваемся с более трагичной разновидностью того же жуткого совпадения: вульгарная Джуди под давлением Скотти и из своей любви к нему пытается выглядеть и действовать как роскошная и неземная Мадлен, но в итоге она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО оказывается Мадлен – речь идет об одном и том же человеке, ведь «настоящая» Мадлен, которую ранее встретил Скотти, уже была фальшивкой. Но такая тождественность Джуди и Джуди – Мадлен, опять же, делает более ощутимой абсолютную инаковость Мадлен в отношении Джуди – эта Мадлен нигде не представлена, эта Мадлен присутствует лишь под видом эфемерной «ауры», которая обволакивает Джуди – Мадлен[63].
Иеремия Бентам ввел уникальное понятие «автоиконы» – представление о том, что вещь выступает наилучшим обозначением самой себя (примерно как в шутке Льюиса Кэрролла про англичан, использующих все более и более крупные карты, пока наконец не берут
В той мере, в которой меланхолик оплакивает то, что сам еще не утратил, трагической процедуре скорби в меланхолии присуща комическая субверсия, как в старом расистском анекдоте про цыган: когда идет дождь, они рады, поскольку знают, что после него всегда светит солнце; когда светит солнце, они грустят, поскольку знают, что в будущем в какой-то момент пойдет дождь[65].
В старом советском анекдоте у армянского радио спрашивают: «Выиграл ли Рабинович новый автомобиль в государственной лотерее?» – «В принципе да, он выиграл. Только это был не автомобиль, а велосипед, и не новый, а старый, и он не выиграл велосипед – его у Рабиновича украли!»[66]
В бывшей Югославии был популярен один старый расистский анекдот про цыгана на приеме у психиатра. Психиатр сперва объясняет цыгану, что такое свободные ассоциации: ты сразу говоришь то, что приходит на ум, в ответ на реплику психиатра. Затем психиатр переходит к самому тесту:
– Стол.
– Чертова Фатима.
– Небо.
– Чертова Фатима.
И так далее, пока психиатр не выпаливает:
– Вы меня не поняли! Вы должны говорить мне, что приходит вам на ум, то, о чем вы думаете, когда я произношу свое слово!
– Да, я понял вас, – спокойно отвечает цыган, – я не так глуп, но я
Этот анекдот, который четко передает структуру гегелевской «абстрактной всеобщности», тем не менее следует дополнить неожиданным поворотом из концовки другого анекдота, в котором учитель биологии спрашивает ученика о различных животных, а тот постоянно сводит ответ к определению лошади:
– Что такое слон?
– Животное, живущее в джунглях, где нет лошадей. Лошадь – это одомашненное четвероногое млекопитающее, которое используется для катания, работы в поле или же запрягается в повозки.
– Что такое рыба?
– Животное без ног, в отличие от лошади. Лошадь – это одомашненное млекопитающее…
– Что такое собака?
– Животное, которое лает, в отличие от лошади. Лошадь – это одомашненное млекопитающее…
И так далее, пока наконец отчаявшийся учитель не спрашивает:
– Ладно, ну а что такое лошадь?
Озадаченный и полностью сбитый с толку ученик удивляется, начинает мямлить и плакать, не будучи способен дать ответ[68].
Шутки про хорватского президента Франьо Туджмана по большей части демонстрируют структуру, представляющую интерес для лаканианской теории. К примеру: почему нельзя играть в прятки с Туджманом? Если он спрячется, никто не будет его искать… Прятаться имеет смысл, только если люди действительно захотят тебя найти: милая либидинальная мораль. Однако наилучшим примером служит шутка про Туджмана и его большую семью, летящих в самолете над Хорватией.
Зная о слухах, будто многие хорваты ведут печальную и несчастную жизнь, в то время как он и его друзья накапливают богатство, Туджман говорит: «Что, если я выкину чек на миллион долларов из иллюминатора, чтобы по крайней мере один хорват стал счастливым?» Жена заискивающе отвечает ему: «Дорогой, почему бы тебе не выбросить два чека по полмиллиона долларов каждый, чтобы порадовались уже двое хорватов?»
В разговор вступает дочь: «Почему бы тебе не выбросить четыре чека на четверть миллиона долларов, чтобы счастливыми оказались четверо хорватов?» И так далее, пока наконец внук Туджмана – пресловутый ребенок, устами которого глаголит истина, – не говорит: «Дедушка, но почему вам просто не выкинуться самому из окна, чтобы все хорваты стали счастливыми?»[69]
Существует стандартная сербохорватская непристойная шутка-загадка: «Как приготовить яичницу-глазунью? Положить член на лоб!» (В славянской группе языков тестикулы в просторечии называют яйцами, а не шарами.) Так объясняется сцена, свидетелем которой я стал в бараке: после одного особенно противного обеда, который многие солдаты даже не стали доедать, несчастный солдат (будущая жертва розыгрыша), лежа на своей койке, по неосторожности пожаловался, что он все еще очень голоден и был бы не прочь съесть какое-нибудь простое блюдо наподобие глазуньи. Его товарищи сразу воспользовались выпавшим шансом и обеспечили «глазунью», положив ему на лоб член[70].
В старые добрые времена «реально существующего социализма» каждому школьнику не раз говорили о том, как Ленин любил читать и что он советовал молодежи: «Учиться, учиться и еще раз учиться!» В одном классическом анекдоте эпохи социализма этот девиз производит очаровательный подрывной эффект, будучи помещенным в неожиданный контекст. У Маркса, Энгельса и Ленина спросили, кого бы они предпочли иметь – жену или любовницу. Маркс, чье отношение к интимным вопросам, как известно, было очень консервативным, ответил: «Жену». Энгельс, умевший получать удовольствие от жизни, ответил, разумеется: «Любовницу». Удивил всех Ленин, когда сказал: «Обоих – жену
Оппозицию «олух – плут» замечательно демонстрируют два пошлых восточноевропейских анекдота о яичках. В первом из них посетитель сидит в баре и пьет виски. По стойке бара проходит, пританцовывая, обезьяна, приближается к стакану, моет в нем яйца и точно так же уходит, пританцовывая. Пораженный посетитель заказывает еще стакан виски, и та же сцена повторяется. В ярости клиент спрашивает у бармена: «Вы не знаете, почему в моем виски моет яйца обезьяна?» Бармен отвечает: «Без понятия. Спросите у цыгана, он должен знать». Посетитель поворачивается к цыгану, который бродит по бару и развлекает гостей, играя на скрипке и распевая песни, и спрашивает: «Вы не знаете, почему в моем виски моет яйца обезьяна?» Цыган спокойно отвечает: «Разумеется, знаю!» – и начинает петь меланхоличную песню: «Почему моет яйца обезьяна в моем виски, ах почему…» Фишка здесь, конечно, заключается в том, что цыгане-музыканты должны знать наизусть сотни песен и исполнять их по заказу, и поэтому цыган воспринял вопрос посетителя в качестве заказа песни об обезьяне, которая моет яйца в виски. Такова поэзия идеологии во всей ее красе.
События второго анекдота происходят в XIV веке на Руси под татаро-монгольским игом. Крестьянин с молодой женой прогуливаются по пыльной деревенской дороге, где сталкиваются с татарским всадником, который говорит крестьянину, что будет насиловать его жену. При этом он добавляет: «Раз на земле столько грязи и пыли, ты должен держать мои яйца, пока я насилую твою жену, чтобы они не испачкались!» После того как татарин заканчивает и скачет дальше, крестьянин начинает смеяться и прыгать от радости. Когда жена спрашивает его с удивлением: «Как можно радоваться, когда в твоем присутствии грубо изнасиловали твою жену?» – крестьянин отвечает: «Но я его надул! Я не держал яйца, так что теперь они все в пыли!» Печальная шутка рассказывает о затруднительном положении, в котором оказались диссиденты: они думали, что наносят серьезные удары по партийной номенклатуре (представителям обычного народа), но все, что им удавалось делать, так это пачкать яички номенклатуры в то время, пока она насиловала народ. Разве левые сегодня не находятся в том же положении? (Среди современных терминов, которые обозначают аккуратное пачканье яичек тех, кто у власти, мы находим «деконструкцию» и «защиту гражданских свобод».)
В знаменитом противостоянии в университете Саламанки в 1936 году Мигель де Унамуно посмеивался над франкистами:
Взять хоть старый анекдот о разнице между советским бюрократическим и югославским самоуправленческим социализмом: в России номенклатура ездила в дорогих лимузинах, в то время как в Югославии
Поделиться книгой: