Помоги проекту - поделись книгой:
— Значит, ваш сын записан как ребенок от неизвестного отца и носит вашу фамилию?
— Да, его зовут Эмиль Луге. С тех пор, как он стал играть в кафе на гитаре, начал именовать себя Билли.
— У вас с ним хорошие отношения?
— Иногда он меня посещает, обычно когда у него нет денег. Живет по-цыгански, но парень хороший.
— Он тоже посещал вашу тетю?
— Приходил со мною, когда был ребенком. Кажется, с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать-шестнадцать, он ее не видел.
— Ведь он мог у нее попросить денег.
— Это не в его стиле. У меня — да, я его мать, но ни у кого другого. Он слишком горд.
— Вы хорошо знаете квартиру тетки?
— Довольно хорошо.
— Где она любила сидеть?
— В том кресле около окна.
— Как она проводила дни, вечера?
— Сначала уборка, покупки. Потом приготовит еду. Она не довольствовалась проглоченным второпях куском холодного мяса. Хотя жила одна, ела всегда в комнате, за столом, покрытым скатертью.
— Она часто выходила из дома?
— Когда была хорошая погода, ходила в парк посидеть на скамейке.
— Читала?
— Нет. Она жаловалась на плохое зрение, чтение ее утомляло. Смотрела на прохожих, на детей, играющих в аллеях. Почти всегда немного грустно улыбалась. Наверное, вспоминала прошлое.
— А с вами она откровенничала?
— А что бы она могла мне рассказать? У нее была совершенно обычная жизнь.
— У нее не было подруг?
— Старые подруги поумирали, искать новых у нее не было охоты, и поэтому она даже сменила скамейку, как мне помнится.
— Давно?
— В прошлом году, под конец лета. Она всегда сидела на одной и той же скамейке в Тюильри. Однажды к ней подошла какая-то женщина примерно ее возраста и спросила, свободно ли место рядом. Ей пришлось ответить утвердительно. Ведь мест на скамейках не занимают заранее. Женщина стала рассказывать, что она русская, была знаменитой балериной… На следующий день тетка встретила ее на том же месте, и почти час иностранка рассказывала о своих давних успехах. Долгое время она жила в Ницце. Говорила об этом без перерыва, жаловалась на парижский климат… Вот одно из немногих событий, о которых рассказывала мне тетка. «Я так любила свою скамейку! — вздыхала она. — Пришлось не только ее сменить, но и перебраться в другую часть парка, чтобы она меня не нашла».
— Та русская никогда здесь не была?
— Об этом я ничего не знаю. Судя по характеру тетки, она наверняка ее не приглашала.
— Словом, вы понятия не имеете, кто может быть убийцей?
— Нет, господин комиссар. Как быть с похоронами?
— Оставьте свой телефон, мы вам позвоним. Кстати, есть у вас относительно недавний снимок тетки?
— Последний сделан двенадцать лет назад, ее сфотографировал дядя Антуан. Лучше звонить вечером, днем я обычно у клиентов.
Когда она ушла, Лапуэнт обратился к Мегрэ:
— Что вы о ней думаете, шеф?
— Говорит охотно и категорично, — ответил он и попросил: — Лапуэнт, поскольку ты уже немного знаешь дом, обойди все квартиры. Спроси жильцов, знали ли они старушку, в каких отношениях с ней были, видели ли людей, входивших в ее квартиру.
В гостиной был только один современный предмет — телевизор, стоящий против кресла, обтянутого тканью в цветочек.
Паркетный пол с покоробившимися от старости клепками был устлан не ковром, а дорожками, на одной из которых стояли три ножки стола.
— А теперь, — сказал Мегрэ, — надо все методично осмотреть, заметив положение каждой вещи. Она начала беспокоиться, когда заметила, что вещи передвинуты.
Круглый стол, покрытый вязаной скатертью, перенесли, сняли дорожку, убедились, что она ничего не прикрывала. Поставили на место стол. Старательно расставили мелкие предметы, которые осмотрели перед этим: большую раковину с надписью «Дьепп», фаянсовую пастушку, статуэтку школьника в матроске с ранцем за спиною.
На полочке камина стояли фотографии — снимки двух мужчин, двух мужей, которые, возможно, перепутались в памяти старой дамы. Один из них, с полным, почти одутловатым лицом без всякой растительности, перед съемкой принял позу, полную достоинства. Скорее всего, это был начальник отдела в мэрии.
Второй, попроще, носил седеющие усы. Он представлял собою тот тип мужчины, который чаще всего встречается в метро или в автобусе. С одинаковым успехом он мог быть чиновником, бухгалтером, мастером или продавцом из универмага, каковым и был на самом деле. На фото он улыбался, и его улыбка была открытой. Видно было, что он доволен жизнью.
— Кстати, Жанвье, как сюда вошла племянница? У нее был ключ?
— Нет, она позвонила, и я открыл дверь.
— Шкаф заперт на ключ. Он должен быть где-то здесь.
Сначала Мегрэ начал искать ключ в белой кожаной сумочке, которую старушка, вероятно, вынула из шкафа в первые весенние дни. В сумочке была прессованная рисовая пудра с голубоватым оттенком и вышитый платочек с меткой «Л» — Мегрэ и Лапуэнт вскоре узнали, что госпожу Антуан звали Леонтина. Сигарет на было. Конечно, она не курила. Купленная на улице Риволи коробочка мятных лепешек — наверняка они лежали здесь давно, все склеились.
— Есть ключи.
Мегрэ был почти убежден, что найдет их в сумочке, которую она всегда носила с собой, — три ключа от шкафа, ключ от комнаты и ключ от входной двери.
— Отперев дверь, прежде чем толкнуть ее, она открыла сумочку и убрала ключи. Иначе они остались бы в замке или мы нашли бы их на полу. Она успела еще положить сумочку на кресло, и только тогда на нее напали.
Мегрэ говорил скорее себе, чем инспектору Жанвье. Он не мог избавиться от чувства вины. Но если бы он даже и пришел вчера, чтобы это изменило? Он не нашел бы достаточного повода, чтобы установить постоянное наблюдение за домом. А убийца, не зная о его визите, все равно проник бы в квартиру.
Мегрэ перебрал несколько ключей, вставляя их в замок шкафа, пока не нашел нужный.
Выдвижной ящик был полон бумаг и фотографий. Он заметил сберегательную книжку на имя Леонтины Антуан, набережная Межесери, с суммой вклада десять тысяч франков. Были только вклады и ни одной выплаты, а деньги начали вносить двадцать пять лет назад. И поэтому под фамилией Антуан была зачеркнута фамилия Караме.
Двадцать пять лет жизни, экономии. Утренние прогулки. Скамейки в парке после обеда, а когда шел дождь — может быть, кино?
В ящике лежала банковская книжка с вкладом в размере двадцати трех тысяч двухсот франков. За несколько дней до прошлогоднего Рождества снято со счета две тысячи пятьсот франков.
— Эта сумма тебе ничего не говорит?
— Телевизор. Могу держать пари, что она купила его за те две с половиной тысячи. Сделала себе рождественский подарок.
Была еще одна выплата, двенадцать лет назад, скорее всего, на оплату расходов по похоронам второго мужа.
Открытки. Большинство подписано — Жан. Посланные из разных городов Франции, Бельгии, Швейцарии, скорее всего, с конгрессов. Текст всегда один и тот же, почерк круглый, красивый: «С нежностью — Жан».
Жан — это Караме. Антуан не разъезжал один, и не нашли ни одной открытки от него. Зато много фотографий, его самого или их вместе. Фотоаппарат, достаточно сложной конструкции, лежал в том же ящике.
Было похоже, что супруги Антуан ездили в отпуск каждый раз в новые места. Они побывали в Кемпере, в Ла-Боле, в Аркашоне и Биаррице. Пересекли центральный массив и побывали на Лазурном берегу.
Фотографии за разные годы, их можно было уложить в хронологическом порядке.
Несколько писем, в основном от Анжелы Луге, племянницы-массажистки, посланные также из разных городов Франции. «
Единственный снимок этого Эмиля, который сейчас стал называть себя Билли, — пятнадцатилетний парень смотрит прямо перед собой, как бы бросая вызов всему миру.
— Ничего таинственного, ничего неожиданного, — вздохнул Мегрэ.
В ящике стола лежали карандаши, пенал, ластик и почтовая бумага без фамилии и инициалов. Старая госпожа Леонтина наверняка нечасто писала письма. Да и кому ей было писать? Остались только племянница и ее сын, от которого, за исключением фотографии и упоминания в старом письме его матери, не было и следа.
Тщательно осмотрели кухню, и Мегрэ обнаружил неизвестные ему приспособления, которые, как ему показалось, не были куплены в магазине. Были там, например, усовершенствованная модель ножа для консервов, простая и оригинальная машинка для чистки картофеля.
Они поняли, в чем дело, когда следующим ключом открыли на другом конце коридора комнату, а точнее чуланчик, с окошечком, выходящим во двор. Там находился столярный верстак, а по стенам в идеальном порядке были развешаны инструменты. В этой клетушке господин Антуан утолял свою жажду технического творчества. В углу, на столе, громоздились технические журналы, а на этажерке лежала тетрадь с эскизами, был там и рисунок машинки для чистки картофеля.
Сколько людей жили, как они, сколько было таких супружеских пар среди миллионов парижан. Упорядоченная, спокойная жизнь.
Неожиданной была только смерть маленькой сероглазой старушки.
— Остаются только спальня и стенные шкафы.
Ее гардероб состоял из зимнего пальто, плаща из шерсти, двух теплых платьев, одно из них было фиолетовым, и трех или четырех летних платьев.
Мужской одежды не было. После смерти второго мужа она, вероятно, избавилась от нее, а может, спрятала в мансарде или на чердаке. Нужно будет спросить об этом у консьержки.
Все было чисто и аккуратно сложено, полки выложены белой бумагой. Но на бумаге, выстилающей ящичек в ночном шкафчике, виднелось довольно большое пятно от жира или мази, хотя ящичек был пуст.
Мегрэ, заинтересованный, понюхал пятно и показал его Жанвье.
— Как ты думаешь, что это такое?
— Смазка.
— Да, но не какая-нибудь. Это оружейная смазка. Старушка держала здесь револьвер или пистолет.
— Куда же он делся?
— Пятно кажется свежим. Может быть, человек, который убил старуху…
Трудно поверить, что убийца, мужчина или женщина, думал о похищении оружия.
Это пятно, которое они нашли в последнюю минуту, ставило все под сомнение.
Купила ли старая дама револьвер, чтобы в случае нужды обороняться? Это неправдоподобно. Мегрэ считал, что она скорее боялась огнестрельного оружия. Он не мог себе представить, чтобы она пришла к оружейнику, купила револьвер и опробовала его.
А собственно, почему нет? Разве не удивительна ее энергия? Она была хрупкой, ее кулачки были, как у ребенка, а ведь квартиру она содержала в порядке, как самая лучшая хозяйка.
— Скорее всего, револьвер принадлежал первому или второму мужу.
— Но где же оружие? Отдай бумагу в лабораторию, пусть сделают анализ этого жира. Хотя заранее знаю ответ.
Они услышали звонок, и Мегрэ безотчетно оглянулся, ища телефон.
— Это в дверь, — сказал Жанвье.
Вошел Лапуэнт, он выглядел измотанным.
— Был у жильцов? У всех?
— У тех, кто был дома. Мне едва позволяли задавать вопросы. Сами спрашивали. Как она умерла? Каким оружием пользовался убийца? Почему не было слышно выстрела?
— Рассказывай.
— В квартире наверху живет шестидесятилетний старый холостяк, кажется, известный историк. В книжном шкафу я видел написанные им книги. Он редко выходит из дома. У него есть собака. Ежедневно приходит гувернантка убирать и готовить. Я говорю «гувернантка», так как он употребил это слово. Я ее видел. Он называет ее «мадемуазель Элиза». Вполне достойная женщина. Квартира почти так же старомодна, как и эта, но обставлена с большим вкусом. Он сказал мне: «Если бы она хоть не покупала себе этого проклятого телевизора! Он работал у нее почти каждый вечер до одиннадцати! А я встаю в шесть утра…» Еще сказал, что он никогда с ней не разговаривал, хотя живет здесь двадцать лет. Когда они встречались на лестнице, только здоровались. Вспоминал ее мужа — тот был шумливым. Кажется, у него была мастерская со множеством инструментов, и по вечерам слышно было, как он вбивает гвозди, пилит, строгает…
— А квартира напротив?
— Никого не было. Я пошел кое-что узнать у консьержки. Там живут молодые супруги. Он — инженер по звукозаписи на какой-то киностудии, она — монтажер. Ужинают чаще всего в городе и возвращаются поздно. Встают тоже поздно, так как начинают работу после обеда.
— Третий этаж?
Лапуэнт заглянул в блокнот.
— Семья Лапэ. Я застал только бабку с ребенком. Жена работает в галантерейном магазине на улице Риволи, муж — страховой агент. Много ездит.
— Следующая квартира?
— Минуточку! Я говорил со старухой, она мне сказала: «Нет, я с ней не встречалась. Для меня эта женщина была чересчур ловкой. Доказательством служат ее два мужа. Я тоже вдова. А разве вышла замуж во второй раз?»
Лапуэнт снова заглянул в блокнот.
— Отец Раймон. Не знаю, к какой категории его причислить. Он очень стар и почти не покидает своей квартиры. Он ничего не знал о существовании Леонтины Антуан, бывшей Леонтины Караме. Я пошел этажом выше. Квартира пуста, жильцы выезжают через две недели. Супруги лет сорока и двое детей, школьники. Сейчас там ремонт. Посетил старичка, у которого убирает консьержка. Он передвигается в кресле на колесиках с неслыханной ловкостью. Я думал, что встречу подавленного, разочарованного человека, а он острит. «Значит, ее убили? — выкрикнул он. — Лет пятьдесят, если не больше, в этом доме не случалось ничего подобного! Наконец-то убийство. Известно ли, кто это сделал? Полагаю, что это не преступление в порыве страсти?»
Через минуту Лапуэнт добавил:
— Его это рассмешило. Он развеселился. Если бы мог сойти вниз, то обязательно попросил разрешения осмотреть место преступления. Напротив старика живет госпожа Бланш, ей лет шестьдесят, кассирша в винной лавке. Ее я не видел, она возвращается домой только в полночь.
Поделиться книгой: