Собаки и тайны, которые они скрывают

Миша понимал важность хладнокровия, как и молодой волк, но Мишин противник, большой сенбернар, этого не понимал. Его страсть и настойчивость в защите интересов своего хозяина в конце концов оказались для него непосильными, и этого пса отдали в местное общество защиты животных. Однако большинству людей не нужна огромная собака, да к тому же необучаемая. Никто не взял его. Это общество защиты животных было еще и собачьей больницей. Однажды попав туда, я с удивлением узнала этого сенбернара. Он понуро стоял в тесной клетке. Наши глаза встретились. Мне показалось, он узнал меня. Я видела, что он очень надеялся, что я ему помогу, но, увы, я не могла. Приговоренный к казни, он ждал, пока из него откачают кровь, чтобы сделать переливание собакам, которым повезло больше, чем ему…

* * *

Для чего собаке высокий ранг? Среди собак, как и среди людей, для этого существует множество причин. Для дикого животного, особенно социального, высокий ранг гарантирует выживание потомства. Среди диких псовых и даже среди бродячих домашних собак суки чаще выбирают для спаривания высокоранговых кобелей.

Когда я отправилась на Баффинову Землю, я была уверена, что увижу драму выживания псовых в дикой, нетронутой природе. Но в действительности я увидела одинокую группу из пяти взрослых волков, которые прилагали массу усилий, чтобы прокормить семерых щенков. Они казались семьей – вероятно, это были мать, отец и трое их волчат из прошлогоднего помета, которые помогали своим родителям заботиться о самых маленьких. Территория этих волков простиралась на пять ложбин между холмами вдоль реки. Вероятно, они каждый год занимали новое логово в качестве метода борьбы с блохами. Я нашла себе маленькую неглубокую пещеру на холме по соседству от их логова, где разбила лагерь в одиночестве, чтобы наблюдать за волками.

Одной из первых вещей, которую я заметила, была система волчьих троп. Однажды, следуя по основной тропе с востока на запад, я наткнулась на что-то настолько незаметное и, казалось бы, тривиальное, что чуть не пропустила это: тропа превратилась в неглубокую канавку там, где она пересекала уступ скалы. То, что это волки протоптали канавку, не подлежало сомнению: след привел прямо ко входу в логово, и, следовательно, этим маршрутом вряд ли пользовались другие животные. Во всяком случае, других животных, которые могли бы оставить такой след, почти не было. Птицы, несколько видов насекомых, зайцы, лисы, лемминги и полевки – вот животные, кроме волков и северных оленей, которые живут в глубине этого полярного острова. Белые медведи и люди редко удаляются от побережья вглубь суши.

Однако более важным был тот факт, что ширина выступа вдоль вертикальной поверхности высокой скалы, поднимавшейся прямо из озера, составляла буквально десять сантиметров и тропа в этом месте была слишком узкой для меня или любого другого широкого животного, чтобы пройти по ней, не упав в ледяную воду. Таким образом, выступ был бы слишком узким для карибу. Кроме того, поскольку выступ был неровным, большая часть тропы была слегка затоплена водой. Сначала именно это поразило меня в ней. Я представила волка, бредущего по щиколотку в воде. Но постепенно до меня дошло истинное значение канавки, пока я не поняла, что, возможно, вижу одну из самых важных картин из всех, что когда-либо видела. На горе недалеко от моего дома тысячи туристов ходили по гранитной плите более века, не оставив на ней сколь-либо заметных следов. Сколько пройдет времени, прежде чем туристы в ботинках протопчут канавку? А что если тропинкой пользовались только волки? И всего пять или шесть волков каждый год? И использовали ее лишь несколько раз в неделю, причем только летом, а их лапы касаются камней только тогда, когда тропа и озеро свободны ото льда и снега? Сколько же времени ушло у волков на то, чтобы протоптать такое углубление?

Волки, несомненно, обитали на этом холме издревле. Сколько? Тысячи лет? Давным-давно большие белые волки переселились на Баффин с материка. Они стали родоначальниками островного подвида – новой расы мелких белых волков. Неужели первые поселенцы нашли этот холм и расположились на нем? Возможно. Год за годом волки ходили к холму одной и той же дорогой, потому что это был лучший маршрут, самый легкий путь, который, насколько это возможно, огибал болота, пересекая хребты в самых низких точках. Каждое уточнение маршрута экономило энергию. Но почему именно этот холм был таким желанным, что волки ходили к нему достаточно долго, чтобы протоптать канавку в скале? И кем были эти волки?

На самом деле на том холме было все, что только может пожелать волк для логова. Он был расположен примерно на полпути между летними и зимними пастбищами стада карибу. Таким образом, логово всегда находилось в пределах нескольких дней пути от гарантированной добычи. Весной, когда рождались щенки и их мать оставалась в логове, чтобы кормить и греть их, карибу в сопровождении оленят проходили прямо мимо холма по пути на свое летнее пастбище. А осенью, когда малыши превращались в неуклюжих подростков с волчьим аппетитом и им нужно было больше еды, чем когда-либо прежде, но они еще не могли помочь с охотой, откормленные к зиме олени снова мигрировали прямо мимо логова, возвращаясь к своим местам отела. Однако возможности для охоты были не единственными преимуществами этого холма. По-видимому, он образовался из отложений ледника, его почва была достаточно песчаной, чтобы копать, но в то же время достаточно твердой, чтобы сохранять форму, так что волки могли вырыть логово, которое не обрушилось бы на них.

Этот холм, расположенный в центре обширной котловины, был отличным наблюдательным пунктом. С него открывался 360-градусный обзор на многие километры во всех направлениях, а с южной стороны он был ограничен ручьем. Последнее было особенно важно не только потому, что волкам нужна вода для питья, но также и потому, что ручей служил естественной преградой. Ради их собственной безопасности щенки должны были оставаться в логове, но там становилось скучно, и они неизбежно попытались последовать за уходящими взрослыми сородичами. Естественно, взрослые не могли этого допустить, – щенки замедлили бы их и испортили бы охоту. Поэтому они уходили, перепрыгивая через ручей, который был таким широким и глубоким, что щенки не могли последовать за ними. Вода была такой холодной, что волчатам и думать нечего было о том, чтобы переплыть ручей. Вместо этого они стояли перед водным препятствием и тихо скулили, наблюдая за взрослыми, которые, разрываясь между родительским инстинктом и родительским же долгом, неохотно убегали прочь.

Таким образом, на вопрос, почему именно этот холм был выбран в качестве места для логова, ответить было легко. Любой волк хотел бы жить в таком месте.

Кем же были волки, жившие там, и почему именно они, а не какие-то другие волки, поселились в этой местности? Хорошо известно, что волки – территориальные животные, и свою территорию они ревностно защищают от чужаков. К тому же волки, как и большинство птиц и многие другие млекопитающие, по-видимому, предпочитают места обитания, которые занимали их предки. Но были ли нынешние обитатели логова потомками первых поселенцев? Могла ли одна и та же семья занимать логово на протяжении нескольких тысяч лет? Конечно, теоретически возможно все, но все же маловероятно, что этим логовом долгое время владели представители одной и той же семьи волков. Вероятно, это отличное место время от времени переходило из рук в руки.

Это логово напоминало средневековый замок, обитатели которого проводили большую часть времени в поисках пропитания, при этом всегда готовые дать отпор захватчикам.

Их право владения можно проследить глубоко в прошлое, до героического предка, построившего замок или отобравшего его у предыдущих обитателей. Владение передавалось от родителя к ребенку; первородство людей, в конце концов, – это не что иное, как предпочтение доминирующего ребенка. Чем чаще я задумывалась об этом, тем больше древняя землевладельческая знать Европы напоминала мне волков, с одной парой, доминирующими мужчиной и женщиной, владеющими территорией и замками на ней и охотящимися на оленей в своих угодьях. Доминирование и право владения, несомненно, были очень тесно связаны.

Это, очевидно, актуально для волков. Для них владение логовом имеет решающее значение, поскольку без укрытия стая распадется. Взрослым волкам логова не нужны; взрослые могут стойко выдержать тяжелые условия окружающей среды. Но детеныши – нет. Как и человеческие младенцы, волчата едва могут согреться, не говоря уже о том, чтобы выжить на открытом пространстве в условиях арктической зимы. Более того, поскольку волки должны быть почти взрослыми, чтобы иметь хоть какую-то надежду пережить первую зиму, они должны родиться как можно раньше, чтобы у них было время вырасти. Для этого волки спариваются в феврале, а щенки рождаются в марте, задолго до таяния снега. Логово невозможно вырыть в мерзлой земле, и поэтому пара волков без логова наверняка потеряет своих щенков из-за непогоды. И в любой группе волков, независимо от того, которая из самок беременная, доминирующая самка рожает в логове. Таким образом, владение и доминирование для волков – это сама жизнь, и собаки генетически помнят об этом и действуют соответственно. Воспоминания о прошлом отчасти объясняют, почему Миша любил кружить вокруг других собак.

Что касается волков, то вокруг их «усадьбы» лежала обширная и пустынная тундра, открытая всем ветрам. Ветер гнал облака или трепал волчью шкуру, но не издавал ни звука. В этой тишине, под ослепительным арктическим солнцем пятеро взрослых волков умело и со знанием дела выполняли свои обязанности. Они были настолько закалены тяжелыми условиями жизни и настолько привыкли друг к другу, что общались редко, если вообще общались. Среди этих одиноких тружеников не было проявлений доминирования – как и во всех близких семьях, они хорошо знали, кто есть кто, не напоминая об этом друг другу.

И вообще, как и в трудолюбивой фермерской семье или одинокой группе охотников-собирателей, у этих волков было слишком мало времени на что-либо, кроме добывания средств к существованию в беспощадном мире. Бродя поодиночке или парами, четверо из них почти всегда охотились где-то далеко, в то время как пятый оставался в логове присмотреть за выводком, часто настолько уставший, что все время спал высоко на выступе, вне доступа надоедливых щенков. Какое-то время толстолапые волчата пытались добраться до няньки, но в конце концов сдавались и замолкали, поняв, что все ушли и нянька не будет с ними играть.

Но не стоит забывать и о внешнем мире: как только охотник возвращался с едой, щенки выбегали и толпились вокруг него. Вернувшийся волк быстро опускал голову, выгибал спину, напрягал мышцы живота и отрыгивал груду тщательно пережеванного мяса, которое щенки моментально съедали, буквально за пару секунд. Потом они бросались вслед удаляющемуся сородичу, плача, толкаясь и умоляя о добавке. Один или два раза за время моего наблюдения мать щенков, которая была самой высокоранговой самкой, давала детям добавки, отрыгивая вторую кучку, уже поменьше. Возможно, это была еда, которую она планировала оставить себе.

Обычно после выдачи порции пищи прибывший охотник просто менялся местами с дежурной нянькой. Он сворачивался на выступе вне досягаемости щенков, а бывшая нянька потягивалась и встряхивалась, поводила носом по сторонам, мочилась и испражнялась, делала глоток воды из ближайшего ручья и стояла минуту или две, задумавшись. Вероятно, этот волк пытался выбрать направление. Рано или поздно он выбирал одну из тропинок и брел поначалу медленно, как будто его разум был отягощен грандиозностью предстоящей задачи, а затем постепенно набирал темп, как бы смирившись со своей работой, и, наконец, переходил на деловую размашистую рысь волка, которому предстоит далекий путь, волка, который снова собирается сделать все возможное, чтобы щенки были накормлены. К тому времени новая нянька, изможденная, уже спала крепким сном. Спала она до тех пор, пока другой волк не возвращался с охоты, чтобы заменить ее. Поскольку в середине лета солнце на Баффиновой Земле никогда не заходит за горизонт, я могла вести наблюдения круглые сутки. Однажды я видела, как уставший волк проспал восемнадцать часов подряд, с того момента, как он лег на «нянькин» карниз, до прибытия смены, и затем он вновь отправился на охоту. После первых девяти часов неподвижного сна волк поднял голову, вздохнул, широко зевнул и снова заснул на девять часов. Таким образом, охота и сон составляли жизнь, которую вели не знакомые с цивилизацией волки заполярного острова.

У меня сложилось впечатление, что какой бы скучной и обыденной ни казалась такая жизнь современным городским людям, волкам она нравилась. Эти волки были вынуждены каждые несколько дней преодолевать большие расстояния, искать вероятную жертву, подкрадываться к ней или долго преследовать, и наконец, нападать на нее и убивать. Взрослый тундровый волк острова Баффин в два раза меньше взрослого северного оленя, обитающего там, этот олень – практически единственная крупная добыча на острове. Крупная, но отнюдь не легкая, потому что и у самцов, и у самок карибу есть рога.

Охота на карибу очень сложна. Большинству людей, которые боятся даже подойти и погладить крупное копытное животное, сложно представить себе охоту на него. Но если ты волк, то у тебя нет выбора: тебе нужно изловчиться и впиться зубами в шею огромного животного. Удар его копыта можно сравнить с ударом молота, и все же ты должен убить эту добычу. Вернуться невредимым, с полным желудком, чуть отдохнуть и снова пускаться на поиски добычи.

Когда я посетила остров Баффин с канадскими учеными, наше появление в речной системе вызвало недоумение обитавших там волков. Это стало неприятным сюрпризом для них. Первыми нас увидели волчонок-однолетка и его мать. Когда они встретились после приключения волчонка с поморником, то, очевидно, сразу же отправились обратно в логово, где завыли, призывая остальных своих сородичей. Примерно через час они завыли все вместе. Хор их голосов словно внушал нам, что эта территория принадлежит им и что мы должны уйти. Волчий вой начинается на низких нотах, постепенно поднимается и вновь опускается. Он переходит в хоровое пение, поскольку любой другой волк может присоединиться к вою из любой точки, так что эффект получается полифоническим. Волки любят выть вместе; их морды и энергичные действия до и после воя подтверждают это. Я уверена, что совместное «пение» усиливает их коллективное чувство.

Когда мы услышали этот вой, один из ученых по имени Клайв Эллиотт сказал, что волки созвали собрание, потому что появились мы. Вскоре нам показалось, что мать и сын позвали остальных, чтобы предостеречь их от нас. Это оказалось правдой. Как ни странно, пока мы оставались в лагере на Баффиновой Земле, волки больше никогда не посещали то место, где они впервые заметили нас. Разумеется, мы не угрожали им – наоборот, подбрасывали угощения, чтобы подманить поближе. Позже они привыкли к нам и даже посещали меня в моем одиночном лагере прямо у их логова. Однако, как и предвидел Клайв, волки избегали нашего основного лагеря, как если бы те двое волков, которые увидели нас первыми, сказали остальным, где произошло это опасное событие. На самом деле они почти наверняка так и сделали. Никто из нас не знал, как они общались, но, с другой стороны, волчье общение – это одна из бесчисленных загадок природы.

* * *

В отличие от волков Баффиновой Земли, мои домашние собаки вели жизнь, полную высокого драматизма, хотели они того или нет. Такова судьба городских собак, когда несколько из них живут вместе и они вольны делать более или менее все, что им заблагорассудится, особенно если не все они родственники и если их группа время от времени взаимодействует с соседскими собаками. В отличие от, казалось бы, изолированной волчьей семьи с Баффина, чей статус по отношению друг к другу казался прочно установленным, мои собаки тратили огромное количество времени и энергии, пытаясь изменить свою иерархию, вероятно, из-за того, как была составлена группа. Если волки были настоящей семьей (мать, отец, взрослые дети и младенцы), то некоторые из моих собак были немногим больше, чем друзьями, и им не хватало глубокой привязанности друг к другу (по крайней мере поначалу).

Их группа началась с молодого мопса-кобелька по кличке Бинго. Бинго был самоуверенным маленьким существом, им сильно восхищались, и он это знал. «Ты большой маленький пес», – ласково говорил ему мой отец. В качестве вознаграждения Бинго ставил передние лапы на колени моему отцу и подолгу смотрел ему в глаза. Однажды Бинго попал под машину и потерял глаз. В больнице он снискал себе такое расположение благодаря своему мужеству и дружелюбному поведению, что ветеринар хотел купить его у нас. Но мы слишком любили Бинго и не хотели с ним расставаться.

Вероятно, он бы оставался единственным псом в нашей семье. Но мы решили, что поступили несправедливо, заведя для нашего сына собаку-мальчика, но не взяв собаку-девочку для нашей дочери. Тогда мы приобрели еще одного мопса, суку с впечатляющими документами, словно выведенную специально для выставок. Вскоре она выросла в беспокойную, перевозбужденную собаку, чьи частые приступы паники, вероятно, были вызваны тем, что во время физических нагрузок ей было так трудно дышать, что она почти теряла сознание. Это характерно для миниатюрных пород с очень короткими мордами. У них точно такое же количество носовых пазух и зубов, как и у всех других собак, но им катастрофически не хватает места для размещения языка и мягкого нёба: все сплющено внутри укороченного черепа. Вайолет (так наша дочь назвала свою собачку) была более «благородной» и более уродливой, чем Бинго. И, к сожалению, она не была такой же умной. Она никак не могла понять, например, что чрезмерные усилия заставляли ее задыхаться и даже биться в конвульсиях. По этой причине она довольно часто падала в обморок. Не могла она обучиться и обычным собачьим навыкам. Мы страшно радовались, что хотя бы частично приучили ее к туалету. Вайолет не обращала внимания на то, что ее окружало, ее нельзя было спускать с поводка, и однажды, приняв ряску на пруду за траву, она ступила в воду с конца пирса и чуть не утонула.

Видя, насколько она непригодна почти для любой деятельности, кроме участия в выставках, многие люди предлагали нам найти для Вайолет другой дом. Но ей бы это не понравилось. Ее сердце было в нашем доме, и к тому же бедная собачка была ужасно привязана к нам. Тем не менее, объектом ее привязанности не был ни один из нас; несмотря на то что мы кормили и любили ее, и позволяли ей спать на наших кроватях, она отдавала нам только свое хорошее отношение, приберегая свои более глубокие чувства для Бинго. С того момента, как она впервые увидела его, она его обожала. Желая только быть рядом с ним, изливать на него свою привязанность, Вайолет следовала за ним повсюду. Она неистово лаяла, лишь услышав звук его голоса.

Бинго же не был сильно привязан к Вайолет. Но тем не менее он зависел от нее. У них были свои личные договоренности. Например, она всегда уступала ему свою еду, если он заканчивал есть первым, а Бинго считал своим долгом требовать, чтобы его и Вайолет впустили в дом, если они были снаружи. С этой целью он вставал на задние лапки и энергично царапал деревянную дверь. Он действовал так усердно, что процарапал глубокие борозды. Вайолет всегда сидела рядом с ним, с тревогой наблюдая за его действиями.

Из-за физических недостатков Вайолет не была хорошей собакой-компаньоном, особенно для ребенка. Когда Бинго было три года, а Вайолет два, мы поняли, что нашей дочери такая собака не подходит. Так Вайолет стала моей собакой, а для нашей дочери мы нашли и взяли третью собаку, красивую молодую хаски по кличке Мэри.

Пышущая здоровьем Мэри была воплощением всего того, чего не было у Вайолет. Бинго сразу же глубоко заинтересовался ею. Как старший и, следовательно, доминирующий пес в доме, он красовался перед ней, медленно и неловко прохаживаясь взад и вперед поперек ее тропы, но с низко опущенными ушами и сияющим нежностью взглядом. Язык его тела говорил ей, что он знает, что она моложе его и, кроме того, что она младше его как член семьи, поэтому он превосходит ее во всем, что имеет значение для собак, но все это было ничто, поскольку он уже чувствовал к ней большую привязанность и хотел, чтобы она следовала за ним и была его дамой.

Тихая юная Мэри наблюдала за всем этим с некоторой настороженностью. Она была новенькой в доме, это правда, но первые пять месяцев жизни она провела с обоими родителями, а также с братьями и сестрами и с братом отца, и в результате того, что она была так хорошо социализирована с собаками, у нее были отличные собачьи манеры и она знала, как себя вести. Всем своим видом и поведением она показывала лишь частичное подчинение – достаточное для начала. Она имела в виду, что готова уважать Бинго, но будет ждать развития событий, чтобы увидеть, какой может быть природа их будущих отношений.

Собаки, в конце концов, не привязываются друг к другу автоматически только потому, что делят жилое пространство. Скорее, многие собаки, живущие вместе, вступают в отношения, напоминающие отношения между братьями и сестрами или коллегами в офисе: они сразу же устанавливают ранги, но после этого часто довольствуются тем, что просто избегают конфликтов. Когда нужно предупредить друг друга о незваных гостях или сообща отогнать других собак, живущие вместе обычно действуют слаженно. Они часто путешествуют или охотятся вместе, особенно если живут за городом. Но такое сотрудничество означает просто дружеские отношения, не более того.

В отличие от Бинго, Вайолет не пыталась установить свой ранг. Вместо этого она, казалось, не могла справиться с проблемой под названием «Мэри». Действительно, Мэри была гораздо сильнее и энергичнее Вайолет, и у нее были большие блестящие белые зубы, зубы сильной собаки – не чета жалким зубкам Вайолет. Тем не менее во многих семьях маленькая пожилая собака легко доминирует над крупным молодым новичком благодаря силе своего характера, и Вайолет, возможно, было бы лучше, если бы она попыталась добиться некоторого психологического превосходства над Мэри, пока та была еще юной. Вакуум, возникший в результате неудачи Вайолет, стал для Мэри сигналом поиграть с ней, как кошка с мышкой, и тогда бедная маленькая Вайолет в ярости бросалась на Мэри, рыча, задыхаясь и пытаясь укусить. Мэри, казалось, неверно толковавшая отчаяние Вайолет, радостно танцевала вокруг нее, пока кто-нибудь из людей не прекращал это.

Однако больше всего Вайолет беспокоило то, что Мэри очень нравилась Бинго. Игнорируя Вайолет, Бинго проводил каждый день, пытаясь завоевать Мэри, расхаживая взад и вперед рядом с ней и слегка виляя хвостом. Вайолет часто пыталась его остановить. Она бросалась на него, тявкая и прыгая на него так, что ее грудь сильно ударялась о его плечо, как будто она пыталась отбросить его в сторону. Тогда Бинго резко оборачивался и рычал, а затем его лицо снова принимало умильное выражение. Он не мог долго поддерживать гнев, чтобы Мэри не поняла его неверно и не подумала, что является объектом его злости. Но даже таких коротких вспышек было достаточно для Вайолет, которая к тому времени уже находилась слишком низко в собачьей иерархии, чтобы даже думать об угрозах сопернице. Она уходила в дальний угол и сидела там в подавленном настроении.

Проблема достигла апогея, когда Мэри исполнился год и у нее появились признаки второй течки. Бинго удвоил свои усилия.

Он следовал за Мэри, куда бы она ни пошла. Кавалер ходил на цыпочках, пытаясь казаться выше. Мэри, казалось, чувствовала себя некомфортно от такого повышенного внимания. Обычно она старалась не обращать внимания на Бинго, но когда это становилось невозможно из-за его назойливости, она бросала на него тяжелый взгляд и уходила, иногда вскакивая на диван, где сворачивалась в тугой клубок и бросала на ухажера злые взгляды. Очевидно, у нее и в мыслях не было отвечать взаимностью мопсу.

Есть ли у собак мораль? У Бинго, безусловно, была. В данных обстоятельствах, учитывая его обожание Мэри, он по своей природе должен был хотеть сделать все, чтобы доставить ей удовольствие.

Но однажды ночью он бросил ей вызов, чтобы сделать то, что считал правильным. Несмотря на то что рассказ о его поступке раскрывает мое собственное постыдное поведение, я помещаю его здесь, потому что нахожу его одновременно загадочным и необычным.

У нас на кухне была огромная клетка с перегородками, в которой наши дети держали двух попугаев и трех белых мышей. В течение нескольких недель Мэри игнорировала эту мелкую живность, но однажды поздно ночью, проходя через тускло освещенную кухню, она, очевидно, впервые заметила их и набросилась на попугая. Конечно, он взлетел, напугав мышей и второго попугая, и вскоре Мэри в бешенстве металась вокруг клетки, пытаясь поймать паникующих обитателей клетки, хлопающих крыльями и снующих внутри. Я должна была остановить ее немедленно. Но так как собака не могла по-настоящему навредить попугаям и мышам, а только напугала их, я продолжала наблюдать за этой сценой и, вопреки своей совести, ничего не предпринимала.

Но вдруг что-то ударило Мэри в бок так сильно, что она вскрикнула и споткнулась. Это был Бинго, который незаметно пробрался на кухню и встал между изумленной Мэри и клеткой. Она тут же оправилась и, не обращая внимания на Бинго, снова бросилась к клетке. Но Бинго гавкнул очень властно, прямо рявкнул, и снова врезался в Мэри. Пораженная, она остановилась, а затем, как это часто бывает с собаками в растерянности, просто покинула сцену, отойдя в дальний конец комнаты, чтобы посмотреть, что будет дальше. Там она и осталась. Затем мы все затихли в полуосвещенной комнате. Бинго дрожал от волнения и тяжело дышал, настороженно глядя на Мэри. Мэри была ошеломлена таким неожиданным поворотом событий. Я сидела, пристыженная, а мыши и попугаи замерли. Бинго оставался на месте, как защитник обиженных, пока Мэри не вышла из комнаты. Затем я протянула к нему руку, извиняясь. Тихо, робко и очень нежно он коснулся языком моих пальцев.

Что произошло? Встал ли Бинго на защиту беспомощных мышей и попугаев? Думаю, что это возможно, но есть объяснения и получше. Он мог, например, воспринимать мышей и попугаев так же, как более крупные собаки воспринимают сельскохозяйственных животных – в качестве движимого имущества своих хозяев, нуждающегося в защите. Или, возможно, он воспринял сильное волнение Марии как ситуацию, вышедшую из-под контроля, и хотел восстановить порядок в доме. Однако, какова бы ни была его интерпретация, его поступок хорошо говорит о силе его моральных устоев. Дело в том, что влюбленные кобели склонны позволять своим самкам делать все что угодно, но Бинго не позволил Мэри делать то, что он считал неправильным.

* * *

Именно тогда в доме появилась четвертая собака. Это был Миша, чьи хозяева привезли его к нам домой для предварительного знакомства, чтобы он привык к своему новому жилищу перед их отъездом в Европу. Он ворвался в прихожую впереди них, натягивая поводок. Мы отпустили его как раз в тот момент, когда Мэри вышла из кухни, а Бинго с важным видом спустился по лестнице, чтобы посмотреть, кто стоит у двери. Обычная роль Бинго в таких случаях заключалась в том, чтобы громко лаять до тех пор, пока посетитель не пройдет, а затем поставить свои передние лапы на колени посетителя в знак приветствия или принятия. Потом Бинго высоко задирал голову и хвост и медленно шел впереди посетителя, как бы ведя его в дом. Готовый сделать то же самое и на этот раз, Бинго остановился как вкопанный при виде Миши, крупного незнакомца, а затем начал угрожающе надвигаться.

Но Миша практически не заметил Бинго. Зато он увидел Мэри. Он перепрыгнул через голову Бинго и остановился перед ней, а она тут же опустилась на локти, приглашая поиграть. «Догони меня», – говорила ее поза. И Миша погнался. Два соплеменника, обрадованные нежданной встречей, закружились по комнате, прыгая с дивана на стул, на подоконник, на стол и снова на диван. Их лапы почти не касались пола. Их глаза сияли, энергия рвалась наружу – эти две счастливые собаки были одним из самых прекрасных зрелищ, которые я когда-либо видела. Я могла бы смотреть на них вечно.

Тем временем Бинго пытался дать о себе знать. Ему хотелось медленно прохаживаться взад-вперед перед Мишей, глядя на него снизу вверх, демонстрируя свой более высокий статус. Но, поскольку Миша прыгал через мебель в погоне за Мэри, все усилия Бинго остались незамеченными. Когда Миша проигнорировал Бинго, мопс усилил свои угрозы. Бросившись поперек пути Миши, когда тот быстро отскочил от дивана, Бинго попытался укусить его за лапу. Однако ловкий и сильный Миша как бы совершенно случайно сбил Бинго. С ревом и рычанием мопс побежал за ним. Мы поймали Бинго и посадили в другую комнату. Миша и Мэри были так увлечены друг другом, что ничего не замечали. Миша даже не заметил, как ушли его хозяева.

Примерно через неделю после их первой встречи Мэри почувствовала себя готовой к спариванию. Игриво посмотрев через плечо на Мишу, она отвела в сторону хвост, так что он почти прижался к ее боку. Миша оседлал ее, закинув переднюю лапу ей на спину. Собаки увлеченно занялись сексом. Будучи девственницей, Мэри лишь раз взвизгнула, но не сопротивлялась. Вскоре они слились, а затем, прижав уши, с открытыми пастями и часто дыша, поскольку температура их тел резко возросла, партнеры перевернулись круп к крупу и опустились на пол. Спустя долгое время они разошлись, а потом повернулись друг к другу и начали целоваться, а затем вновь принялись резвиться. Дверь во двор была открыта. Собаки выбежали на улицу, чтобы радостно гоняться друг за другом.

К чести Бинго, который присутствовал при всем этом, следует сказать, что он радовался за эту гармоничную пару. Он с довольным видом поглядывал и на Мишу с Мэри, и на нас, как бы приглашая нас выразить одобрение этому знаменательному событию. Но большую часть времени он держался в дальнем конце комнаты, подальше от хаски, и подошел к ним лишь раз или два, словно желая поздравить (так делают многие собаки в присутствии «брачной пары»).

Мэри никогда не симпатизировала мопсу. Она ни разу не ответила на его призывы, в отличие от многих сук, которые отдаются либо более чем одному кобелю за раз, либо разным самцам в разные дни, в результате чего щенки одного помета имеют разных отцов. Мэри так заботливо берегла себя для Миши, что, выходя на улицу, чтобы помочиться, не оставляла меток, как это часто делают самки в течке. В последующие годы, когда у нее уже не было Миши, она вовсю афишировала свое сексуальное состояние. А в более поздние годы она продемонстрировала готовность принять других собак (однако Бинго так и остался обделенным).

Со дня знакомства Миша и Мэри ели вместе, выходили на прогулку вместе и спали бок о бок. Когда хозяева Миши пришли забирать его после предварительного визита домой, его пришлось тащить, а через час он вернулся, перепрыгнув через свой забор. Затем он выпустил Мэри из нашего двора, прокопав лаз под забором, и она стала его спутницей в путешествиях. Они пропадали целыми днями, а иногда даже уходили на всю ночь, и по утрам я обнаруживала их спящими на крыльце. Когда мы были вынуждены не выпускать Мэри из дома из-за закона о поводке, она ждала своего супруга у двери, а когда он входил, она быстро подходила к нему и зарывалась носом в его мех. Миша при этом стоял неподвижно, терпеливо ожидая, пока она изучала его. Кстати, именно поэтому собаки катаются на наших вещах. Это очень социальные существа. Они приносят запахи домой и делятся информацией.

С этого времени дом Миши был там, где находилась Мэри. К ней он возвращался из путешествий. Пока Миша отсутствовал, Мэри ждала его, сидя у двери или глядя в окно.

Когда она видела его, то сразу вскакивала, так что мы знали, что нужно открыть дверь и впустить бродягу. Согласно распространенному предубеждению, собакам неведома верность. Это не так. В полной мере, как и любая человеческая история любви, история Миши и Мэри демонстрирует эволюционную ценность романтической любви. Сила, которая двигала Ромео и Джульеттой, не менее сильна и важна, если ее проявляют представители животного мира. Сила связи помогает убедить самца в том, что именно он, а не другой кобель, является отцом всех рожденных щенят и что оба родителя настроены на сотрудничество, когда придет время их воспитывать.

Эти щенки стали пятым, шестым, седьмым и восьмым членами нашего собачьего сообщества. Они родились ранним майским утром после тяжелой ночи. Не обращая внимания на коробку для щенков, которую мы поставили, Мэри выбрала место в глубине моего шкафа и оставалась там вплоть до начала родов. Однако потом она запаниковала и начала отчаянно искать место получше. Собака металась вверх и вниз по лестнице с безумными глазами, ее бока вздувались, кровь и амниотическая жидкость испачкали ее красивые меховые панталоны. Миша был со своими хозяевами, а Бинго и Вайолет находились рядом, смотрели и убирались с ее дороги каждый раз, когда она проносилась. Что бы мы ни делали, чтобы успокоить Мэри, ничто не помогало. Не имея опыта и столкнувшись с самым критическим моментом своей жизни, собака была напугана и чувствовала себя очень одинокой.

В конце концов она решила лечь со мной на мою кровать, и как раз вовремя. Появился белый щенок – он стал моим любимым ездовым псом Сьюзи, героем-победителем зимних троп, который в последние годы своей жизни, подобно отцу, свободно путешествовал, правда, не по городу, а по лесам, где встретил самку койота и женился на ней. Но это уже другая история…

Едва белый щенок сделал первый вдох, как за ним последовал черный щенок, его грозный брат Виндиго. За ним последовала пара близнецов, мальчик и девочка – Зуи и Мойра, серые с белым, как Миша. Когда начались роды, Мэри коротко взвизгнула, но почти сразу же отбросила свой страх и боль и принялась за работу. Повинуясь закону природы, она засовывала голову под приподнятое бедро и, прижавшись пастью к вульве, освобождала каждого появляющегося щенка от плодного пузыря. Облизывая языком и покусывая резцами, роженица снимала пузырь с ноздрей каждого щенка, пока тот не оказывался освобожденным до бедер, с пузырем, собранным, как рубашка, вокруг пупка, и пуповиной, лежащей между острыми зубами Мэри. Затем она деликатно перегрызала пуповину и проглатывала пузырь. Как только выскользнул послед, она проглотила и его. Мэри так быстро справлялась с каждыми родами и поддерживала в такой чистоте свое тело и новорожденных щенков, что к тому времени, когда маленькая Мойра благополучно появилась на свет, ей уже нечего было вылизывать. После этого Мэри свернулась в клубок. К моему большому удивлению, она подняла глаза и взглянула на меня почти враждебно. «Чего ты на меня уставилась?» – будто спросила она.

Мне казалось, что я вообще ничего не вижу, кроме сжавшейся в клубок Мэри, ее высоко поднятой головы и ушей. Ее глаза были жесткими, взгляд был твердым и прямым, словно она осуждала меня. Бедра для собак – то же самое, что руки для людей, когда дело доходит до укрытия младенцев. Узкие бедра Мэри скрыли ее щенков, как будто их вовсе не было. «У тебя все хорошо? Хочешь попить воды?» – спросила я, предлагая ей миску. Собака холодно посмотрела на меня, словно впервые видела. Я решила выйти из комнаты. Вернувшись позже, я попыталась приподнять ее бедро, чтобы посмотреть на щенков. Выражение морды Мэри не изменилось, но она сжалась еще сильнее. Стало понятно, что для того, чтобы рассмотреть щенков, нужно приложить усилия и разжать бедра Мэри. Я не хотела этого делать. Вместо этого я предложила ей воду, молоко и еду. Но это было не то, чего она хотела. Она хотела остаться в одиночестве, и я снова вышла. Когда я пришла к ней в третий раз, она решила ненадолго довериться мне. Собака рванулась вниз и наружу, чтобы облегчиться, а затем моментально прибежала обратно, страшно запыхавшись. Мэри вскочила на кровать и устроилась со своими младенцами, которые к тому времени были уже совсем чистенькими. Щенки крепко спали, плотно прижавшись друг к другу. И до самого конца своей долгой жизни Мэри была преданной и замечательной матерью.

На следующий день хозяева Миши привели его познакомиться со щенками. Никто из нас не был готов к тому, что произошло. Миша вбежал в комнату, как обычно, бодро и дружелюбно, но при виде Мэри остановился как вкопанный и резко переменился. Он немного пригнулся, опустив голову, уши и хвост, и замер неподвижно посреди комнаты, глядя на Мэри. К тому времени ее уговорили использовать для щенков подходящую коробку, и она лежала в ней в дальнем конце комнаты, свернувшись калачиком и крепко прижав своим сильным бедром всех четверых щенков. Но голова у нее была высоко поднята, уши стояли прямо, глаза широко раскрыты, и она пристально смотрела на Мишу через край ящика. Ее губы были оттянуты назад, но видны были только резцы. Однако выражение ее морды было неласковым.

Казалось, Мэри в любой момент может показать клыки. Ни грамма приветливости, но и ни грамма страха. Это была собака, готовая броситься на кого угодно ради своих щенков. Тем не менее, будучи умной собакой, она понимала, что по крайней мере в этот момент ей не придется этого делать. Мгновение две собаки просто смотрели друг на друга. Мэри казалась очень резкой и настороженной, а Миша прямо излучал осторожность и благожелательность. Потом Миша очень медленно еще ниже опустил голову, подтянул живот, и, не сводя глаз с Мэри, отрыгнул съеденную пищу.

Хозяева Миши тут же принялись высказывать предположения, объясняющие странный поступок. Возможно, мысль о щенках заставила его нервничать. Возможно, его тошнило от волнения или ревности. Но не это было причиной его рвоты. На самом деле он таким образом давал понять Мэри, что будет кормить ее и их детей. Он отдавал ей еду, которая в данный момент была у него с собой, и этот подарок был обещанием большего. Так взрослые волки кормят своих детенышей.

Таким образом, загадка, предложенная Мишей, заключалась не в том, почему его вырвало, а в том, как он узнал о щенках. Ему было всего два года, он был воспитан людьми и не имел опыта собачьего отцовства.

Миша определенно не мог видеть щенков, лежащих глубоко в коробке. Так откуда он узнал, что они там? На этот вопрос нелегко ответить.

Поскольку щенки не издавали никаких звуков, он не мог их услышать, а поскольку – по крайней мере, для человека – они не имели запаха, он, вероятно, не мог их и унюхать. Однако как он мог бы узнать, что означает этот запах? Несомненно, поведение Мэри подсказало ему, что что-то изменилось с тех пор, как он видел ее в последний раз, но, не имея опыта, как он мог знать, о чем говорило ее поведение? Однако Миша все знал и ясно показал это.

Как отец Миша был чем-то вроде волков с Баффиновой Земли. Когда его щенки были маленькими, ему не очень нравилось, когда они возились вокруг его лодыжек, но предпочитал находиться выше, чем они. Если щенки возились на полу, он мог запрыгнуть на стул или диван. Когда его щенкам было около четырех месяцев, он иногда брал старшего в путешествие. Сначала я была в ужасе, обнаружив, что Миша и белый щенок исчезли (Миша перепрыгнул через забор, а щенок протиснулся под ним через свежевырытый лаз). Я беспокоилась не только потому, что родительские чувства Миши не были доказаны, но и потому, что я не знала ни о каких поведенческих прецедентах у волков, чтобы Миша мог обратиться к своим инстинктам в экстренных ситуациях. Я мысленно видела, как Миша увлекается чем-то и забывает про своего щенка, который в этом момент будет далеко от дома и потеряется без проводника. Но этого не произошло. Со временем стало ясно, что Миша никогда не уходил далеко, когда с ним был маленький Сьюсси. И, очевидно, он не двигался слишком быстро, не пересекал опасные магистрали и не заходил на территорию злого сенбернара. В основном, насколько я могла судить, он проходил через задние дворы домов или держался у границ большого кладбища, где движение было медленным и опасные собаки не застали бы их врасплох. Если бы я случайно не разговорилась на кладбище с одним из служителей, то могла бы так никогда и не узнать, где бродили эти собаки. На путешествия с неопытным щенком Миша меня не приглашал.

Тем не менее я подозреваю, что белый щенок Сьюсси получил свои непревзойденные навигационные навыки, путешествуя в детстве с отцом. Этот опыт хорошо пригодился ему на протяжении всей его долгой и интересной жизни, особенно в одну морозную ночь в Нью-Гэмпшире, когда, совсем старый и ослабевший, он ушел в лес с сильную метель. Возможно, он думал о своей возлюбленной – самке койота, которая некоторое время назад исчезла из тех мест. В отчаянии я бегала по лесу, искала и звала. Наконец я увидела Сьюсси, шагающего сквозь вихри снега. Он направлялся не на мой голос, а в сторону дома. Этот пес ни за что не мог сбиться с верного пути, потому что восемнадцать лет назад его отец научил его безошибочно ориентироваться в любой местности.

* * *

Сьюсси был первенцем и достиг самого высокого ранга в помете. Он стал самым высокоранговым кобелем в нашей группе после Миши. Вторым после него был родившийся следующим черныш Виндиго, а третьим был близнец-кобелек Зуи. Хаски не считались с Бинго, хотя, будучи щенками, поначалу уважали его. Сьюсси и Виндиго были почти одинаковы по росту и весу, а социальная разница между ними была почти незаметна. Они прожили всю жизнь вместе, всегда идеальные друзья. Они никогда не ссорились и только один раз, насколько я знаю, объединились, чтобы сразиться с кем-то еще. Их противником был молодой коричнево-белый хаски моего друга, которого я временно согласилась приютить. К моему удивлению, в этом молодом хаски сочетались невоспитанность и завышенное самомнение. Он действительно пытался доминировать над моими старшими собаками. Долгое время Сьюсси и Виндиго игнорировали его. Если псы не исключают возможность драки, они обычно не откладывают это в долгий ящик и сразу же начинают выяснять отношения. В данном случае драки при первом знакомстве не случилось, я решила, что все в порядке.

Очевидно, Сьюсси и Виндиго не чувствовали нужды доказывать что-либо наглому новичку или заставлять его признать их высокий статус. Однако это не означало, что они были готовы вечно терпеть его позерство. Однажды, к моему удивлению, они решили поставить на место этого молодого коричнево-белого пса, объединившись с двумя своими племянниками. Гостю порядком досталось, когда я вмешалась в эту битву. Я прорвалась через кольцо собак и бросилась на гостя-выпендрежника, который, при всем своем прежнем высокомерии, безошибочно понял, что ему угрожает. Осознав наконец свое заблуждение, он не стал возражать против того, чтобы я прижала его к земле, и сразу притих, умерив свой гонор. Мои собаки видели во мне только препятствие и метались вокруг, пытаясь подобраться к своей жертве и укусить его еще разок. Лежа на земле, я могла смотреть им прямо в глаза. Я не видела в них ни гнева, ни страха, ни угрозы, ни лютой агрессии – только ясность и подавляющую решимость. Такова психологическая сила высокого статуса (по крайней мере, у собак).

Практически все собачьи разборки вызываются разногласиями по поводу статуса, которые на самом деле являются вопросами ранга. Порой это приводит к тому, что собаки кусают детей. Большинство собак охотно подчиняются взрослым людям, но главенство детей они не признают. По мнению собак, дети еще не заслужили высокого статуса. При этом чаще всего собаки не кусают детей всерьез, а наносят просто удары зубами. Это дисциплинарные меры, которые собаки применяют к собственным щенкам. Насколько я могу судить, собаки так поступают только тогда, когда так или иначе их щенки недостаточно послушны или, другими словами, претендуют на более высокий статус. Когда собака хочет дисциплинировать своих щенков, она обнажает передние зубы до десен и сильно ударяет щенка боковой стороной длинного клыка, часто сопровождая удар коротким, но устрашающим рычанием. Все это происходит очень быстро и, конечно же, для испуганных людей-наблюдателей выглядит как ужасный укус, особенно если собака таким образом воспитывает человеческого ребенка. Однако это, повторяю, не укус, и на коже детей от такого удара никогда не остается следов.

В отличие от коричнево-белого хаски, большинство собак учатся признавать высокий статус своих владельцев очень рано, еще в щенячьем возрасте. Однажды это спасло жизнь маленькому йоркширскому терьеру, который в клетчатой куртке и сапожках, с лентой на голове прогуливался на поводке мимо моего дома. Я как раз собиралась в поездку, а мои собаки стояли на тротуаре, готовые запрыгнуть в машину, когда, к моему ужасу, они бросились вдогонку за этим малышом. Что еще хуже, вместо того, чтобы остановиться на некотором расстоянии от йорка, как это делают собаки при встрече с другой собакой, они рванули прямо к нему, словно он был кошкой или кроликом.

Я закричала, хозяин йорка тоже крикнул предостерегающе. Сам терьерчик завизжал и перекатился на спину. Это остановило моих собак на полпути. Они внезапно замерли и уставились вниз на неподвижное маленькое существо у своих лап, которое, зажав хвост между ног, в ужасе смотрело на них снизу вверх, бесконтрольно выпуская мочу. Что произошло? Увы, владелец йорка слегка сбрызнул его одеколоном. Этот запах и его франтовской наряд так изменили песика, что мои собаки приняли его за какой-то другой вид. Вероятно, они не удосужились даже задаться вопросом, что это было; главным для них было то, что это была явно не собака, по их мнению. Этот маленький йорк спасся благодаря своей сообразительности, а не моим крикам. Перекатывание на спину, поджимание хвоста и мочеиспускание, словно он был маленьким щенком, и даже его визг вмиг показали, что это собака с очень низким статусом. Да, он очень вовремя успел предупредить мою свору хаски – прирожденных охотников.

Пока собаки с низким статусом знают и соблюдают свое место, им не нужно бояться нападения со стороны высокоранговых собак. Кроме того, уважительная демонстрация низкого ранга может гарантировать членство в группе собаке, которая была бы исключена, если бы она соперничала с высокопоставленными членами группы. Собаки любят, чтобы их общество было хорошо упорядочено, и с этой целью присваивают ранги, словно располагаясь на ступенях лестницы: самцы с одной стороны, самки – с другой. В некоторых собачьих сообществах система иерархии настолько охотно принимается, что трения наблюдаются очень редко. Это залог спокойствия и мира. Когда собаки знают, кто есть кто, они не устраивают драк.

ИДЕАЛЬНОГО социального равновесия достичь трудно. Это стало ясно нам и нашим собакам через год после рождения щенков Мэри, когда в нашей группе произошли серьезные изменения. Той весной хозяева Миши отдали его другим людям. Мы, конечно, хотели его оставить у себя, но некоторые из наших соседей были настолько яростно настроены против него, что мы не смогли этого сделать (к тому же закон был на их стороне). Вместо этого его владельцы нашли для него дом в другом штате, в сельской местности. Новые хозяева Миши хорошо относились к собакам, так что мы были уверены, что он счастлив, за исключением того, что пес скучал по своей семье. Да и его семья тосковала по нему. И он, и Мэри знали, что произошло что-то ужасно плохое, когда его хозяева пришли за ним в последний раз, так что Мэри изо всех сил пыталась последовать за Мишей. Когда ей не дали этого сделать, она бросилась к подоконнику и, стоя на задних лапах, смотрела, как Мишу заталкивают в машину. После этого Мэри неделями сидела у окна, высматривая и ожидая Мишу. Наконец она, должно быть, осознала, что он больше не придет. Что-то случилось с ней в этот момент. Собака впала в депрессию. Она двигалась медленнее, была менее отзывчива и довольно легко раздражалась из-за вещей, на которые раньше не обратила бы внимания. Она также проявляла меньше интереса к своим детям, хотя к тому времени они уже почти выросли.

Ее несчастье разбило мне сердце. Я стала давать ей шарик мороженого каждый вечер, примерно в то время, когда приходил Миша.

Она ненадолго оживлялась и ела мороженое (она его очень любила). Это помогало ей на короткое время. Но даже для собаки еда не работает как панацея. Мэри так и не оправилась от своей утраты, и хотя она не утратила своего места альфа-самки, она не проявляла никакой заинтересованности в установлении постоянной связи с другим самцом, хотя с годами к нам присоединилось несколько подходящих кобелей.

Той весной дочь Мэри по кличке Мойра уехала со своим хозяином – студентом, который жил в нашем доме. А брат-близнец Мойры, Зуи, уехал жить в семью брата моего мужа. Осенью того же года в нашем поле зрения появились маленькая сука динго по кличке Вива и взрослая сука хаски, которую звали Коки. Вива была такой маленькой, что я завернула ее в свою рубашку, чтобы она согрелась, кормила ее из детской бутылочки и помогала ей справлять нужду, поглаживая ее паховую область ватным шариком, как ее мать делала бы языком.

Коки была настоящей индейской собакой. Она родилась в индейской деревне на Аляске. Коки оказалась одним из самых умных существ, которых я когда-либо знала. Я хотела, чтобы она стала ведущим в собачьей упряжке, и она в совершенстве выполнила эту задачу, как только преодолела свои страхи. Очевидно, собачья жизнь была менее радужной в дальних северных деревнях: звук чего-нибудь, просвистевшего в воздухе, – веревки или, может быть, палки – превращал Коки в желе, так что она опускалась на землю, шерсть вставала дыбом, зубы стучали, в глазах плескался страх. Так же на нее действовал и мужской голос с пьяной интонацией.

Бедная собака так и не оправилась от ужасов жизни на Аляске, но усвоила, что в нашей собачьей упряжке никто не причинит ей вреда, даже если что-то пойдет не так, пока она будет ведущей и, следовательно, как бы ответственной. Коки была мне благодарна. Мы с ней на протяжении многих лет наслаждались ездой по зимним тропам.

Ей пришлось вливаться в собачий коллектив. Поначалу она попеременно то враждебно относилась к другим собакам, то боялась их, что, как мне показалось, много говорило о ее раннем опыте ездовой собаки. Мэри любила Коки не больше, чем Коки ее, и они набрасывались друг на друга при каждом удобном случае. Излишне говорить, что я пыталась держать этих двух самок отдельно, и в большинстве случаев мне это удавалось. Пока Коки бродила по моему кабинету и на переднем дворе, Мэри гуляла по кухне и на заднем дворе с другими собаками. У Коки была я, а у Мэри была стая. Когда мы катались на собачьих упряжках, Мэри оставалась дома или в машине (у нее болела лапа), а Коки вела за собой остальных. Итак, несмотря на то, что Коки в конце концов подружилась с другими собаками и стала вожаком в рабочее время, Мэри была настоящим, признанным вожаком – Собакой Номер Один среди всех самцов и самок, включая Коки, и все это знали.

Неудивительно, что господство Мэри над Коки означало не то, что она приняла Коки в группу, а скорее то, что у нее была власть отогнать Коки, и, таким образом, разделение двух сук по-прежнему было необходимо. Такое распределение позволяло обеим собакам мирно сосуществовать, когда у них началась течка.

Кто знает, отчего у собак начинается течка? Из-за длинных ночей и коротких дней? Из-за того что короткие дни становятся длиннее? Потому что у других собак началась течка? Из-за неизвестных феромонов? Как бы то ни было, собаки в группах склонны к одновременной овуляции (это замечается и у женщин). Среди моих собак процесс начинали, как правило, высокоранговые самки, и в том же году к ним присоединилась молоденькая динго Вива. Малыш мопс Бинго дал понять всем этим дамам, что готов стать их мужем, но ни одна из них не восприняла его всерьез.

Кто может размножаться в группе диких псовых? Конечно, только доминирующая пара, так как для того, чтобы вырастить всего один помет, требуются напряженные усилия всех членов стаи. Но если один из доминирующей пары отсутствует, что тогда? Если отсутствует самка, самец может спариться с одной из своих дочерей. Видимо, инцест между отцом и дочерью не кажется слишком предосудительным представителям семейства псовых. Но инцест между матерью и сыном – кажется, совсем другая история. По причинам, известным собакам, но не нам, многие собаки-матери не спариваются со своими сыновьями. И, конечно, Мэри не стала бы этого делать. Однако, как ни странно, табу, которое Мэри ощущала так сильно, не разделялось ее сыновьями, которые не стеснялись приближаться к ней. Оба кобеля продолжали приставать к ней и, наконец, стали очень настойчивы. Сьюсси даже однажды схватил Мэри за хвост и потащил к себе. Однако она не позволяла им и не поворачивалась к ним задом, чтобы они не застали ее врасплох. Вместо этого, когда они подходили слишком близко, Мэри поворачивалась к ним мордой, садилась и показывала зубы.

Коки и Вива, напротив, могли выбрать любого из самцов. Однако, как ни странно, ни одна из них не выказывала никаких признаков желания спариться с кем-либо. Насколько я могла видеть, они не оставляли меток, не демонстрировали свое желание и не приглашали никого. На взгляд человека, для этого не было очевидной причины. И все же я подозреваю, что Мэри каким-то непостижимым образом принуждала их. В дикой природе альфа-волчицы часто способны удерживать подчиненных самок от беременности исключительно силой своего характера: альфы не одобряют подчиненных, принимающих самцов, и подчиненные это знают.

Альфа-волчицы сообщают о своих чувствах, глядя на подчиненных самок, когда к ним приближаются самцы. Обычно одного взгляда достаточно, чтобы заставить подчиненных сесть. Похоже, именно это Мэри и делала с Коки и Вивой, которые, пока у них длилась течка, казались очень подавленными. Но я хотела, чтобы Коки повязали, потому что знала, что ее щенки будут очень хорошими ездовыми собаками. После того как я перевезла ее в такое место, где Мэри не могла знать, что та делает, я поместила ее вместе со Сьюсси.

Возможно, социальные ожидания также слегка принуждают самцов. У Сьюсси тоже почти не было энтузиазма. Но я держала их вместе до тех пор, пока они не спарились. Все прошло хорошо. Во время акта они были весьма трогательно нежны друг с другом, хотя от всего процесса в целом получали мало радости, а когда все кончилось, без дальнейших церемоний расстались. Наверняка Мэри поняла, что произошло, – после она подошла к Сьюсси и понюхала его пенис. Наверняка она учуяла секрецию Коки.

Через несколько дней к нам вернулся третий сын Мэри, Зуи, потому что семья брата моего мужа не могла приспособиться к его скитаниям. Едва Зуи вошел в дверь, как Мэри бросилась прямо к нему, развернулась, сдвинула хвост вбок и приняла бы его тут же, если бы мы их не остановили. Ее готовность породила загадку: почему ей оказался нужен он, а не его братья? Она это знала, а мы нет. Возможно, она не узнала Зуи. Когда он уехал почти год назад, он еще был подростком, а вернулся уже взрослым псом. При этом от него пахло чужим домом. Неудивительно, что Мэри не помнила, кто он такой. Однако, когда после более чем двухлетнего отсутствия одну из дочерей Коки привезли к нам в гости, все присутствующие, как наша семья, так и ее владельцы, считали, что Коки и ее дочь узнали друг друга.

Но узнала ли Мэри Зуи или нет, на самом деле не имело значения. В конце концов, единственное, чего Мэри хотела от Зуи, – осеменение. С другой стороны, ни тогда, ни позже она не предпринимала никаких действий, чтобы быть с ним, играть или путешествовать с ним, как она делала с Мишей. Он был третьим на верхушке мужской иерархии, когда ушел от нас, и незмедлительно и охотно занял то же место, когда вернулся, – возможно, потому, что его прежний статус цеплялся за него или, возможно, потому, что первое и второе места были заняты состоявшимися собаками, которые были сильнее его. И, возможно, Мэри не хотела видеть его постоянным супругом из-за его относительно низкого ранга. Считала она его незнакомцем или нет, но подходящего партнера она в нем явно не видела.

Любовь между собаками очень трогательна, но не менее трогательна, на мой взгляд, деловая сексуальная встреча, когда сука, которую кобель интересует слабо или совсем не интересует, стремится только размножаться. Одно функциональное спаривание, свидетелем которого мне довелось стать, казалось особенно безличным, и, несомненно, Мэри имела в виду нечто подобное. Эпизод произошел на тротуаре в Сан-Хосе, Коста-Рика, где маленькая сука принимала высокорангового кобеля. Четыре других кобеля ждали своей очереди, в то время как один кобель (Собака Номер Два в иерархии собравшихся) охранял спаривающуюся пару, негромко рыча на прохожих, подошедших слишком близко. Расставшись, в отличие от Миши и Мэри, которые радовались вместе, коста-риканские собаки даже не переглянулись, а, повернувшись спиной друг к другу, сели на противоположных сторонах тротуара и провели следующие несколько минут за вылизыванием своих гениталий. Закончив, сука встала, но это движение вызвало новый выброс спермы, поэтому она села и снова подмылась. Когда она закончила, высокоранговый пес уже ушел. Она ушла, сопровождаемая другими самцами в порядке их рангов, причем каждый из них уделял местонахождению своих коллег больше внимания, чем любой из них обращал на нее. Подобно людям, стоящим в очереди за билетами на концерт, эти кобели, казалось, были в основном озабочены тем, чтобы никто не прошел вперед очереди. Спаривание Мэри было бы таким же бесстрастным.

Я хотела бы завершить наблюдение, хотя бы для того, чтобы увидеть, как самка ведет себя с другими самцами, но я не могла. К сожалению, был вечер, и тротуар, выбранный собаками, находился прямо напротив шумного бара в безлюдном районе города. Я была с научной писательницей Сай Монтгомери, и мы решили, что завсегдатаи бара могут неверно истолковать мотив двух американок без сопровождения на пустой улице ночью, наблюдающих за совокуплением собак. Ситуация была двусмысленной, и поэтому мы ушли.

* * *

Когда, наконец, у маленькой динго Вивы началась течка, она знала свое место и показала всем нам, что не думает о том, чтобы спариться с кем-то. Во всяком случае, не тогда, когда Мэри бросала на нее неодобрительные взгляды. Кем, в конце концов, была Вива, чтобы рожать? Если бы группа была дикой и пыталась обустроить логово, Вива ни за что не стала бы матерью. Она была бы одной из охотящихся помощниц и нянек, если бы ее присутствие вообще терпели. Я выпускала ее во двор в одиночестве, чтобы та могла справить нужду, что она делала очень осмотрительно, вообще не оставляя меток и сразу же возвращаясь в дом. Однако однажды, наблюдая за Вивой из окна, я увидела, как чей-то спрингер-спаниель перемахнул через забор и рухнул рядом с Вивой. Позже я узнала, что его звали Мисти, но в тот момент я его впервые видела. Его внезапное появление напугало Виву, которая, будучи дикой, не терпела неожиданностей, и к тому же была очень застенчива. Она побежала к кухонной двери, а я вылетела из дома как раз в тот момент, когда спаниель запрыгнул было на Виву. Громко завизжав, она перевернулась на спину, зажав хвост между ног, чтобы прикрыть вульву, в позе безоговорочного неприятия, но в то же время испуганного подчинения. Но спаниель мужественно оседлал ее. Хотя Вива боролась с ним, извиваясь, крича, брыкаясь и кусаясь, и хотя я кричала и размахивала руками, несясь к ним, за то время, пока я пересекла двор, Мисти проник в нее и выпустил сперму. Так что ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Я была в ярости, перепуганная динго изо всех сил пыталась встать и горько плакала по-собачьи, а спаниель с извиняющимся видом стоял над ней, но смотрел на меня с некоторой тревогой, пытаясь понять, не грозит ли ему опасность. Конечно, она ему не грозила – действия собак нельзя оценивать по человеческим меркам. Когда собаки разошлись, я открыла калитку и отпустила горе-ухажера с миром. В конце концов, он нас кое-чему научил: собаки могут насиловать.

Так закончилась коллективная течка. Коки была беременна от Сьюсси, Вива была беременна от спаниеля (мы сделали инъекции от нежелательной вязки, но безрезультатно), а Мэри, которая в качестве альфа-самки по собачьим правилам должна была являться единственной беременной собакой, как раз-таки беременной не была. Прошло два месяца. Коки была готова рожать. Поскольку эти щенки были моей идеей, а не Коки или чьей-либо еще, я обустроила в своем кабинете коробку для щенков, где она могла родить незаметно и беспрепятственно. Это было человеческое событие, а не собачье, как я это понимала. Коки поняла. Она довольно легко и быстро родила пятерых симпатичных щенят, но ее гнездо, когда она закончила, не было таким чистым, как у Мэри. Кроме того, хотя она улыбалась, когда люди подходили к ней, и довольно охотно показывала своих щенков, иногда она казалась беспокойной, проводила меньше времени в своей коробке, чем Мэри, и часто раздражалась на щенков. Однажды поздно ночью она очень сильно ударила своего маленького первенца краем зуба, и его скулеж заставил нас всех – и собак, и людей – прийти в комнату. Хотя щенок лежал на полу и все еще плакал, Коки лежала в своей коробке, как будто ничего не происходило.