Гость Дракулы и другие странные истории

Шли месяцы. В округе начали шептаться, что в Брентс-Рок наконец-то появится наследник. Джеффри был очень нежен с женою, новый союз как будто смягчил его нрав. Брент стал больше, чем когда-либо прежде, проявлять участие к своим арендаторам и их нуждам, много занимался благотворительностью, как и его прелестная молодая жена. Казалось, все надежды он теперь возлагает на будущее дитя. Джеффри все пристальнее вглядывался в грядущее, и постепенно тень, омрачившая его черты, растаяла.

А между тем Уикем Деландр не переставал лелеять свою месть. В глубинах его души зрели злобные мысли, и нужен был только удобный случай, чтобы они обрели осязаемую форму. Все эти мысли так или иначе вращались вокруг жены Брента, ибо Деландр знал, что самым болезненным для противника будет удар по его любимой. И время долго вынашивало подходящую возможность, о которой он так страстно мечтал. Однажды вечером Уикем сидел в одиночестве в своей гостиной. Когда-то эта комната была не лишена красоты, но мало-помалу из-за пренебрежения хозяина стала походить на жалкие развалины, лишенные какого бы то ни было величия и живописности. В последние дни Деландр непрестанно пил, и чувства его сильно притупились. Ему послышался шум, как будто кто-то находился за дверью. Уикем поднял голову и грубо окликнул неизвестного гостя, повелев ему войти. Никто не ответил. Выбранившись себе под нос, Уикем вернулся к возлияниям и постепенно позабыл обо всем и погрузился в полудрему, но вдруг очнулся и увидел перед собой нечто, напоминавшее изувеченный призрак его сестры. На несколько мгновений Уикема охватил страх. Стоявшая перед ним женщина с искаженными чертами и горящим взором мало походила на человека, единственное, что напоминало в ней о прежней Маргарет, – копна золотых локонов, в которых теперь виднелась седина. Она смерила брата долгим холодным взглядом, и, постепенно осознав, что перед ним действительно его сестра, Уикем почувствовал, как в сердце поднимается застарелая ненависть. Зревшая в нем весь последний год злость наконец обрела голос:

– Зачем ты явилась? Ты умерла и похоронена.

– Явилась я, Уикем Деландр, не из любви к тебе, а оттого, что другого ненавижу еще сильнее! – ответила Маргарет, и во взоре ее сверкнул нестерпимый гнев.

– Его? – прошипел Деландр так свирепо, что даже Маргарет на мгновение испуганно вздрогнула, но потом опомнилась.

– Да, его! – отозвалась она. – Но не обманывайся: моя месть принадлежит лишь мне одной, и я всего лишь воспользуюсь тобой, чтобы свершить ее.

– Он женился на тебе? – внезапно спросил Уикем.

Изувеченное лицо расплылось в жутком подобии ухмылки. Это была отвратительная гримаса: из-за напряжения лицевых мышц изменившиеся черты и шрамы от зарубцевавшихся ран обретали причудливую форму и превращались в неестественные белесые полосы.

– Ты хочешь знать! Будь твоя сестра законной женой, это потешило бы твою гордыню! Ну так ты не узнаешь. То была моя месть тебе, и я не отступлюсь ни на пядь. Сегодня ночью я явилась лишь для того, чтобы показать: я не умерла. Если там, куда я иду, надо мною свершат насилие, у меня будет свидетель.

– А куда ты идешь?

– Это уж мое дело! И у меня нет ни малейшего желания посвящать в него тебя!

Уикем поднялся, но тут выпитое ударило ему в голову, он покачнулся и упал. Лежа на полу, Деландр пригрозил отправиться вслед за сестрой и в приступе меланхолической ярости крикнул, что через тьму его поведет сияние ее золотых локонов и красоты. Маргарет обернулась к брату и сказала, что, кроме него, кое-кто еще пожалеет о ее красоте и золотых локонах.

– Он пожалеет, – прошипела она, – ибо локоны остались, но красоты уж нет. Когда он вытащил шплинт и мы рухнули с обрыва в реку, о моей красоте он и не помышлял. Быть может, и его прекрасное лицо изуродовали бы шрамы, кабы его, как и меня, кружило среди скал Фиспа, кабы он замерзал на дрейфующей льдине. Пусть же поостережется! Близится его час!

С этими словами Маргарет яростно распахнула дверь и скрылась во мраке.

Тем же вечером, несколько позже, миссис Брент, которая уже дремала, неожиданно проснулась и спросила:

– Джеффри, а это не замок щелкнул где-то у нас под окном?

Но Джеффри крепко спал и дышал спокойно и глубоко, хотя ей и показалось, что он тоже вздрогнул от странного звука. Миссис Брент снова задремала и снова проснулась: Джеффри, смертельно бледный и полуодетый, стоял возле кровати. На лицо мужчины упал отсвет лампы, которую он держал в руке, и юная итальянка испугалась, увидев его взгляд.

– Джеффри, что это? Что ты делаешь? – спросила она.

– Тише, малышка! – ответил Брент странным хриплым голосом. – Спи. Я не могу заснуть, мне нужно закончить одно дело.

– Дорогой, закончи его здесь, – попросила она. – Мне одиноко и страшно, когда тебя нет рядом.

Но он лишь поцеловал ее и вышел, прикрыв за собой дверь. Некоторое время женщина бодрствовала, но потом природа взяла свое и она уснула.

Внезапно миссис Брент проснулась: в ушах ее, казалось, еще звучал отголосок приглушенного вопля, раздавшегося где-то совсем близко. Она вскочила, бросилась к двери и прислушалась, но все было тихо. Волнуясь за мужа, миссис Брент позвала:

– Джеффри! Джеффри!

Спустя несколько мгновений дверь, которая вела в большой зал, отворилась; на пороге стоял Джеффри, но уже без лампы.

– Тихо! – прошептал он сурово и резко. – Тихо! Ступай в постель! Я работаю, меня нельзя отвлекать. Спи! Так ты весь дом перебудишь!

Сердце миссис Брент похолодело – никогда раньше муж не разговаривал с нею таким тоном. Она вернулась в постель. Женщина была слишком напугана и не могла даже плакать, а потому просто лежала, дрожа и вслушиваясь в каждый звук. Довольно долго ничто не нарушало тишины, потом будто бы приглушенно стукнул какой-то железный инструмент – раз, другой! Упал тяжелый камень, донеслось сдавленное проклятие, что-то поволокли, и снова камень ударил о камень. Миссис Брент лежала, терзаясь страхом, и сердце ее неистово колотилось. Послышались странные скребущие звуки, и опять воцарилась тишина. Вскоре тихонько открылась дверь, вошел Джеффри. Его жена притворилась спящей, но сквозь полуприкрытые веки видела, как Брент смывает с рук что-то белое, похожее на известь.

Утром Джеффри ни словом не обмолвился о случившемся, а миссис Брент была слишком напугана и не стала ни о чем спрашивать.

С того самого дня словно некая тень нависла над Джеффри Брентом. Он почти потерял сон и аппетит, к нему вернулась прежняя привычка внезапно оборачиваться, будто кто-то окликал его со спины. Большой зал, казалось, притягивал Джеффри. Сам он заглядывал туда по нескольку раз на дню, но мигом выходил из себя, если там появлялся кто-нибудь еще, даже его жена. Когда старший мастер явился узнать, можно ли приступать к отделке, Джеффри был на прогулке. Мастер отправился прямиком в большой зал. Брент вернулся, слуга доложил ему о визите и объяснил, куда пошел посетитель. Грубо выругавшись, Джеффри оттолкнул слугу и бросился в зал. Мастер встретил его почти на пороге, и Брент, ворвавшись в помещение, с ним столкнулся.

– Прощения просим, сэр, – извинился мастер. – Я просто хотел тут кое-что проверить. Я велел двенадцать мешков с известью сюда отправить, а тут только десять.

– Черт с ними, с этими десятью мешками! И с двенадцатью тоже! – последовал странный и грубый ответ.

Мастер удивился и решил сменить тему:

– Вижу, сэр, мои ребята тут кой-чего напортачили. Но наш начальник, конечно, проследит за тем, чтобы все было исправлено. За его счет, разумеется.

– О чем это вы?

– Да о каменной плите в очаге, сэр! Какой-то болван, видать, поставил на нее шест от лесов да и расколол ровнехонько посередке. А уж на что толстая была – казалось, ничем ее не прошибешь.

Джеффри с минуту молчал, а потом произнес сдавленным, но уже гораздо более спокойным голосом:

– Скажите своим людям, что я пока не намерен отделывать большой зал. Пусть побудет как есть.

– Ладно, сэр, пришлю парочку своих ребят, чтоб унесли леса и мешки с известкой да прибрались чуток.

– Нет-нет! – возразил Джеффри. – Оставьте все на своих местах. Я пошлю за вами, когда придет пора браться за отделку.

Старший мастер ушел, а начальнику своему потом сказал:

– Выставлю им счет, сэр, за то, что успели сделать. Сдается мне, у них с деньгами туго.

Раз или два Деландр пытался остановить Брента на дороге, но когда понял, что это ему не удастся, устремился вслед за экипажем, выкрикивая:

– Что сталось с моей сестрой – вашей женой?

Джеффри подстегнул лошадей, и те пустились в галоп. Деландр же, увидев, как Брент побледнел, а его жена едва не упала в обморок, понял, что цель достигнута, и отправился восвояси, злобно посмеиваясь.

Вечером того же дня Джеффри вошел в большой зал, приблизился к огромному очагу, но тотчас отпрянул, тихо вскрикнув. С трудом взяв себя в руки, он сходил за лампой, склонился над треснувшей каменной плитой и всмотрелся в нее, проверяя, не сыграл ли с ним дурную шутку лунный свет, падавший через высокое створчатое окно. Потом с мучительным стоном Брент опустился на колени.

Вне всякого сомнения, сквозь трещину в каменной плите во множестве пробивались золотые волоски, тронутые сединой!

Услышав шум у двери, Брент обернулся и увидел на пороге жену. В отчаянии постарался он скрыть все следы – зажег от лампы спичку и спалил пробивавшиеся через трещину волоски, потом поднялся, разыграв, как мог, беззаботность и удивление приходом супруги.

Джеффри терзался всю следующую неделю: случайно или нет, ему никак не удавалось остаться надолго одному в большом зале. Возвращаясь туда, он всякий раз замечал, что волосы снова проросли сквозь плиту, и ему приходилось внимательно следить за ними, чтобы эта жуткая тайна не раскрылась. Брент пытался найти подходящее место за пределами дома, где можно было бы спрятать труп убитой женщины, но ему постоянно мешали. Раз, когда он выходил через ту самую потайную дверцу, его застала жена, и последовали расспросы. Он неохотно показал ей ключ, и итальянка удивилась тому, что не заметила его раньше. Брент горячо и нежно любил супругу, и потому сама мысль о том, что она узнает о его страшных тайнах или даже просто усомнится в нем, приводила его в ужас. Спустя несколько дней он понял: жена по меньшей мере что-то подозревает.

В тот вечер миссис Брент вернулась с прогулки в экипаже и вошла в большой зал. Возле пустого очага сидел Джеффри, погруженный в мрачные раздумья.

– Джеффри, – напрямик обратилась она к нему, – со мною говорил тот человек, Деландр. Он рассказывает ужасные вещи. Сказал, неделю назад его сестра вернулась в этот дом – искалеченная тень себя прежней, от ее былой красоты уцелели лишь золотые локоны. Она будто бы говорила о каких-то злых намерениях. Деландр спросил меня, где она, и… О Джеффри, она же мертва, мертва! Как же могла она вернуться? Боже! Я в ужасе! Не знаю, что и думать!

В ответ Джеффри разразился проклятиями, от которых его жена содрогнулась. Он поносил на чем свет стоит Деландра и его сестру, весь их род и в особенности ее золотые локоны.

– Тише! Тише! – взмолилась итальянка, но потом умолкла, ибо боялась проявлений его гнева.

В порыве ярости Джеффри вскочил и отошел от очага, но вдруг замер, заметив ужас в глазах жены. Проследив за ее взглядом, он тоже содрогнулся: из расколотой каменной плиты, прямо из трещины, пробивалась золотая прядь.

– Смотри! Смотри! – вскрикнула женщина. – Это призрак умершей! Уйдем отсюда! Уйдем!!

И, схватив Джеффри за руку, она в безумном ужасе повлекла его прочь из зала.

В ту ночь миссис Брент металась в страшной горячке. Сразу же явился местный врач; кроме того, телеграммой вызвали доктора из Лондона. Джеффри охватило отчаяние. Мучимый страхом за жизнь молодой жены, он почти позабыл о своем преступлении и его последствиях. Вечером врач вынужден был оставить Брентов: его ждали другие пациенты. Джеффри он велел позаботиться о больной и напоследок сказал:

– Помните, вы должны потакать ей во всем, пока утром не вернусь я или пока ею не займется другой врач. Остерегайтесь пуще всего еще одного сильного проявления чувств. Ей следует находиться в тепле. Больше ничего сделать нельзя.

Позже, когда все слуги отправились спать, жена Джеффри поднялась с кровати и позвала мужа:

– Пойдем! Пойдем в тот старый зал! Я знаю, откуда взялось золото! Хочу посмотреть, как оно растет!

Джеффри и рад был бы помешать жене, но опасался за ее жизнь и рассудок, да еще боялся, не начнет ли она в порыве чувств кричать о своих страшных подозрениях. Поняв, что останавливать женщину бесполезно, Брент закутал ее в теплый плед и отвел в большой зал. Там она закрыла и заперла дверь.

– Сегодня ночью нам троим посторонних не нужно! – прошептала итальянка, чуть улыбнувшись.

– Нам троим? Но нас только двое, – содрогнувшись, отозвался Джеффри, но сказать больше побоялся.

– Присядь, – велела миссис Брент и погасила лампу. – Присядь у очага, посмотри, как растет золото. Серебристый лунный свет нам завидует! Погляди, как крадется он по полу к золоту – нашему золоту!

Ужас охватил Джеффри, когда он увидел, что за несколько последних часов золотые пряди еще больше выросли из расколотой плиты. Он хотел их спрятать, наступив ногой на трещину, но жена придвинула свой стул поближе и склонилась к Джеффри, положив голову на его плечо.

– Теперь сиди смирно, дорогой. Давай посидим тихонько и посмотрим. Мы узнаем тайну золотых локонов!

Обняв ее одной рукой, Джеффри замер. Лунный луч скользил по полу. Наконец женщина погрузилась в сон.

Боясь разбудить жену, Брент тихо сидел, охваченный тоской, а часы уходили один за другим.

Глазами, полными страха, наблюдал он за тем, как все выше и выше поднимаются из треснувшего камня золотые пряди; и по мере того как они росли, все холоднее и холоднее становилось его сердце. В конце концов он уже не мог шевельнуться – просто сидел и с ужасом смотрел на свою погибель.

Утром приехал из Лондона врач, но слуги никак не могли найти ни мистера, ни миссис Брент. Осмотрели все комнаты – тщетно. Наконец взломали массивную дверь старого зала, и взорам вошедших туда предстало мрачное и печальное зрелище.

Рядом с пустым очагом сидели Джеффри Брент и его молодая жена – два бледных, хладных трупа. На лице женщины застыло умиротворение, глаза были закрыты, словно во сне, но, глядя на мужское лицо, все присутствующие содрогнулись, ибо его исказил невыразимый ужас. Широко раскрытые остекленевшие глаза смотрели вниз, на ноги, которые были обвиты тронутыми сединой золотыми локонами, росшими из трещины в каменной плите очага.

Предсказание цыганки

– Как бы там ни было, мне и правда кажется, что кому-то из нас следует сходить и проверить, не мошенничество ли это, – сказал доктор.

– Хорошо! – согласился Консидайн. – После ужина возьмем по сигаре и наведаемся в табор.

И вот, как и было условлено, после ужина, покончив с бутылкой «Латура», Джошуа Консидайн и его друг доктор Берли отправились на восточную оконечность вересковой пустоши, где стали табором цыгане. На прощание Мэри Консидайн, которая вышла проводить мужчин до садовой калитки, крикнула мужу:

– Джошуа, помни, ты должен дать им шанс, но смотри ничего не подсказывай, когда тебе будут гадать! И не вздумай заигрывать с молодыми цыганками! Да присматривай за Джеральдом, чтобы он не влип в неприятности.

Вместо ответа Консидайн торжественно поднял руку, словно принося публичную клятву, и начал насвистывать старую песенку под названием «Графиня-цыганка». Джеральд к нему присоединился, а потом они весело расхохотались и направились по дороге к пустоши, то и дело оборачиваясь на ходу, чтобы помахать Мэри. Она стояла в сумерках, облокотившись на калитку, и смотрела им вслед.

Чудесный летний вечер дышал покоем и тихим счастьем, словно и его овеяло тем умиротворением и радостью, которые превратили дом молодой пары в райский уголок. Жизнь Консидайна не отличалась разнообразием. Единственным испытанием, выпавшим на его долю, было сватовство к Мэри Уинстон, против которого долго возражали ее честолюбивые родители, желавшие блестящей партии для своей единственной дочери. Узнав о чувствах молодого адвоката, мистер и миссис Уинстон попытались было разлучить влюбленных и услали Мэри подальше. Она долго гостила то у одних родственников, то у других, и с нее взяли слово не писать во время поездки своему поклоннику. Но любовь выдержала испытание. Ни долгая разлука, ни отсутствие писем не остудили пыл Джошуа, а при своем жизнерадостном складе характера он был чужд ревности. В конце концов родители сдались, и молодые люди поженились.

Вот уже несколько месяцев жили они в деревне и только-только начали чувствовать себя тут как дома. Джеральд Берли, закадычный друг Джошуа еще с университетских времен (когда-то он и сам был неравнодушен к чарам прекрасной Мэри), неделю назад приехал их навестить и собирался провести здесь столько времени, сколько позволит его служба в Лондоне.

Когда муж окончательно скрылся из виду, Мэри вернулась в дом и уселась за пианино, решив посвятить ближайший час Мендельсону.

Дорога через пустошь была недолгой, и двое друзей добрались до цыганского табора, не успев докурить свои сигары. Табор представлял собою живописное зрелище, как обычно и бывает, когда он располагается в деревне, а дело у цыган идет бойко. Вокруг костра сидели несколько человек, заплативших за гадание. Множество других, не столь богатых – или же более бережливых – стояли позади, наблюдая за происходящим.

Двое друзей приблизились, и жители деревни, узнав Джошуа, чуть посторонились, пропуская миловидную юную остроглазую цыганку, которая подошла к вновь прибывшим и, вмешавшись в разговор, предложила погадать. Джошуа протянул руку, но девушка, словно не замечая ее, с престранным видом уставилась ему прямо в лицо.

– Нужно посеребрить ей руку, – подтолкнул друга локтем Джеральд. – Это же самая важная часть таинства.

Джошуа достал из кармана полкроны и поднес гадалке, но та, снова не глядя на его руку, ответила:

– Руку цыганки надобно позолотить.

– Да ты важный клиент, – со смехом заметил Джеральд.

Джошуа принадлежал к тому распространенному типу мужчин, которые могут спокойно выдержать пристальный взгляд хорошенькой девушки. После непродолжительного раздумья он ответил:

– Хорошо. Держи, красавица. Но уж теперь-то ты должна нагадать мне по-настоящему счастливую судьбу.

С этими словами он вручил девушке полсоверена.

– Счастливая судьба или злая – решаю не я, – отозвалась гадалка, забирая монету. – Я лишь читаю то, что говорят звезды.

Она взяла правую руку Джошуа, повернула ее ладонью кверху, но, едва взглянув, тут же выпустила, будто схватилась за докрасна раскаленное железо. С испугом на лице она быстрым скользящим шагом направилась к большому шатру, стоявшему посреди лагеря, откинула полог и исчезла внутри.

– Надули! – цинично заметил Джеральд.

Джошуа происшедшее слегка удивило, но любопытство его не было утолено. Друзья смотрели на шатер. Через несколько мгновений оттуда показалась цыганка – на этот раз не молодая девушка, а статная и властная женщина средних лет.

При ее появлении весь табор будто замер. Смех и гомон на миг-другой стихли, а все цыгане и цыганки, лежавшие в траве, сидевшие на корточках или просто на земле, встали и повернулись к величественной особе.

– Это, конечно же, королева, – прошептал Джеральд. – Везет нам сегодня.

Цыганская королева внимательно оглядела табор, а затем, ни мгновения не медля, подошла к Джошуа.

– Дай руку, – повелительно сказала она.

– Со мной таким тоном последний раз в школе разговаривали, – снова прошептал Джеральд.

– Руку следует позолотить.

– Ставлю сто к одному на то, что она – тоже в игре, – не унимался Джеральд, меж тем как Джошуа положил на свою открытую ладонь еще полсоверена.