Помоги проекту - поделись книгой:
Рапунцель спустила волосы, принц обвязался косами, и девушка подняла его в башню. Сначала Рапунцель испугалась, увидев вместо феи, составлявшей ее единственное общество, молодого человека. Но ведь как раз о таком обществе она вздыхала все это время, а потому скоро увлеклась принцем так же, как и он ею.
Вскоре она, долгие годы пребывавшая в одиночестве, не представляла себе жизни без принца. Рапунцель согласилась на его ежедневные визиты в башню, чтобы они могли вместе проводить время.
– Каждый раз, приходя, приноси с собой шелковый шнурок, – попросила она. – Я стану тайно плести из шнурков веревку, и когда она станет достаточно крепкой, чтобы выдержать нас обоих, мы сбежим.
Принц стал приходить каждый вечер, каждый раз принося с собой шнурок. Рапунцель вплетала его в веревку, становившуюся все толще, а молодые люди тем временем наслаждались обществом друг друга. Фея ни о чем не догадывалась до тех пор, пока однажды Рапунцель не спросила ее:
– Скажи мне, матушка Готель, отчего я больше не влезаю в свои чудесные наряды? Почему вся моя прекрасная одежда сделалась мне мала?
Фея взглянула на Рапунцель и увидела, что девица больше не девица, что она располнела в талии, как ее мать много лет назад, когда ее отец залез в сад феи, чтобы украсть колокольчики.
Тут фея поняла, что все потеряно.
– Дитя мое, – сердито произнесла она. – Что же ты наделала?
Фея схватила Рапунцель за чудесные волосы, обернула косы вокруг своей руки, взяла ножницы и – вжик-вжик – прекрасные волосы упали с головы девушки. После этого она отослала Рапунцель из башни. Как все феи, эта тоже была могущественной колдуньей, способной ослеплять и вызывать видения, а потому она прогнала Рапунцель в лес, послав ей вдогонку заклинания:
– Раз ты не досталась мне, то не достанешься никому. Теперь ты станешь жить в большой печали. Мои чары не позволят никому увидеть тебя в густом лесу. Кто бы ни искал тебя среди темных деревьев, ни за что не отыщет. Даже если окажешься прямо перед ним, взывая о помощи, и тогда не увидит. Теперь ступай.
Произнеся свое проклятие, фея осталась поджидать в башне. Она подняла косы Рапунцель и крепко привязала их к крюку в окне, как поступала та. Принц по обыкновению подошел к башне и, стоя внизу, прокричал:
Фея сбросила концы кос вниз, принц схватил их и, как всегда, вскарабкался наверх.
Но не Рапунцель поджидала его наверху.
– Ах ты, ничтожество, – закричала фея. – С Рапунцель пришлось расстаться навеки, и за это ты расстанешься со своей жизнью.
С этими словами разъяренная фея кинулась на принца. Но он оказался проворнее и, бросившись к окну, стал поспешно спускаться по косам.
Фея схватила ножницы и перерезала толстые косы. Принц свалился с башни на землю прямо в заросли боярышника. Ветки выкололи ему глаза, превратив глазницы в кровоточащие раны.
Слепой и израненный принц поспешил в лес укрыться от разгневанной феи. Судьба ослепленного принца была ужасна. Он не мог найти свою лошадь и вернуться к друзьям, которые с удивлением наблюдали за его ежевечерними отлучками. Ничего не видя, он был не в состоянии найти дорогу домой и знал, что друзья не ведают, где его искать, ведь каждую ночь он тайком покидал их.
Слепому и израненному принцу оставалось лишь блуждать по огромному лесу, и тут он впервые в жизни узнал, что значит быть беспомощным. Он не мог охотиться на лесных зверей, добывая себе пищу, не мог отправиться на поиски воды. Ему приходилось опускаться на колени и, ползая по земле, ощупью искать себе пропитание на ее поверхности и в листве. Вечером он, обессиленный, в тоске и унынии падал и засыпал под деревьями, не дававшими защиты ни от холода, ни от пугающих ночных звуков.
Но однажды утром, проснувшись с мокрыми от слез щеками, принц, оплакивающий свою тяжелую долю, услышал, что к звериному шуршанию примешивается какой-то новый звук.
До него донесся плач. Детский плач. И кто-то утешал, укачивал и успокаивал малышей, а они всхлипывали и кричали, как все новорожденные, едва вошедшие в этот мир, чужой и загадочный. Принцу был знаком этот голос.
Он не мог поверить собственным ушам. В смятении молодой человек вскочил на ноги.
– Рапунцель, – позвал он. – Это ты, Рапунцель?
Боль в окровавленных глазницах, сосущий голод, тяжесть в теле – все исчезло. Принц не мог видеть, но он шел на звуки, продолжая звать Рапунцель. Теперь издалека доносился не только детский плач, но и слова, произнесенные таким знакомым голосом:
– Мой принц! Ты ли это? Разве чары феи не ослепили тебя, как остальных? Неужели ты видишь меня?
Но принц, качая головой, протянул к Рапунцель руки. Нащупал ее, нащупал двух рожденных ею детей. Их детей. Их близнецов.
– Нет, – ответил он. – Я ничего не вижу, да это и неважно, ведь я чувствую тебя. Наконец-то я нашел тебя.
При этих словах Рапунцель тоже залилась слезами, только это были слезы облегчения. Принц обнял ее, положив голову ей на грудь. Когда ее слезы докатились до его глаз, зрение к нему вернулось.
Принц снова стал видеть. Он увидел Рапунцель, увидел близнецов и понял, что проклятие феи снято и теперь-то они заживут счастливо.
Крестник смерти
В вольном пересказе Кенетта Бё Андерсена
За колченогим столом под цветущей сиренью сидели три пожилых господина. Нельзя сказать, чтобы они наслаждались обществом друг друга. Но, во всяком случае, они наслаждались чудесной погодой и изысканным портвейном, который принес господин в соломенной шляпе, и бутылка была скорее порожней, чем полной. Вернее сказать, двое из присутствующих наслаждались портвейном, третий же господин не поддерживал компанию.
– Что ж, спасибо за игру, – произнес тот, что был в соломенной шляпе, сдвигая ее на лоб. Он был премило одет в светлый летний наряд, украшенный красным цветком в нагрудном кармане. Господин поднял бокал, взглянув на своего соперника, сидящего по другую сторону стола. – Не игра, а сплошное удовольствие.
Они играли в кости, и удача была на его стороне. Так случалось весьма часто, а потому у господина, сидящего напротив, понемногу зародилось мрачное подозрение, что в игре не обходилось без плутовства, только понять, где кроется обман, ему не удавалось. На нем тоже была легкая летняя одежда, засученные рукава открывали загорелые руки.
Он теребил бороду, угрюмо разглядывая игральные кости.
Третий же господин, расположившийся в тени дерева, в отличие от двух других, был облачен в черное. Будучи самым молодым в этой компании, он, тем не менее, казался старше остальных.
Он не участвовал в игре, а только наблюдал за ней. Он-то догадался, как хитрил господин в соломенной шляпе, чтобы кости выпадали определенным образом, но молчал, потому что никогда не принимал ничью сторону.
Не укрылось от его внимания, и что речь игроков по мере игры звучала все глуше. И что господин в соломенной шляпе подливал в бокал противника больше вина, нежели в свой собственный.
– Более твое удовольствие, чем мое, – проворчал бородатый господин. – Но портвейн великолепен. Так что все же есть повод выпить.
– За старых друзей.
Бокалы опустели и снова наполнились.
– По-прежнему отказываешься? – господин в соломенной шляпе поднял бутылку, с улыбкой обращаясь к одетому в черное господину. – Увидишь все в ином свете, менее мрачном.
Голова в тени отрицательно качнулась, и прозвучал вежливый отказ.
– Скоро придется придумать что-то новое, – произнес бородатый, беря в руки игральный стаканчик и разглядывая его в поисках пружин и потайных отделений. – Кости все более и более к тебе благоволят.
– Бросаешь мне вызов? – бровь изогнулась, из-под соломенной шляпы блеснули глаза, на сей раз голубые. – У меня уже появилась идея.
– Выкладывай.
Господин в соломенной шляпе устремил взгляд на горизонт и даже дальше. На губах появилась улыбка.
– Видишь вон того человека? Вон он идет, склонив голову к земле, будто несет на плечах непосильное бремя.
Сгорбившийся человек был не больше точки вдалеке. Однако трое господ, сидевших на скамейке под сиренью, видели его совершенно отчетливо.
– Конечно, – раздалось в ответ.
– Нищий и впавший в отчаяние крестьянин, только что ставший отцом в тринадцатый раз. В этом причина его уныния. Он ума не может приложить…
– …Как же им прокормиться, – подхватил бородатый господин с легким раздражением. – Все, что знаешь ты, известно и мне.
– Тогда тебе уже известно, что я хочу предложить. Давай сыграем на этого человека и его новорожденного сына. Но на этот раз обойдемся без костей. В старой доброй манере. С помощью рук и красноречия.
Соперник разглядывал его, поглаживая бороду. Что если это ловушка? Прежде такое случалось, хоть ему и не хотелось в этом признаваться.
– Идет, – согласился он, вытягивая палец в сторону собеседника. В этом жесте было что-то, похожее на предостережение. – Но я первый.
– Уступаю старшему, – с улыбкой кивнул тот, вновь поднимая бокал. – Пусть же победит достойнейший.
Когда он поставил бокал на стол, его собеседник уже испарился, оказавшись на пыльной проселочной дороге, по которой тащился понурый крестьянин, погруженный в свои мрачные мысли.
– Добрый день, человек хороший.
Крестьянин поднял глаза и зажмурился. Солнце стояло высоко в небе, окружающий пейзаж и фигура стоящего перед ним старика подрагивали в знойном мареве. Вздохнув, крестьянин покачал головой:
– Хотелось бы мне, чтобы он был добрым… – и снова вздохнул.
– Что за настроение для человека, только что ставшего отцом, – бородатый господин стоял с поднятой рукой, глядя на крестьянина, растерянно морщащего лоб. – Я осведомлен о твоем положении. Не сказать, что ты к этому непричастен, но мне понятно твое беспокойство. Но теперь ты можешь сбросить его с плеч на обочину дороги, потому что я предлагаю себя в качестве крестного твоему новорожденному младенцу. Я сделаю так, что жизнь его будет безоблачно счастливой и он никогда ни в чем не будет нуждаться.
– Кто… кто же ты? – спросил крестьянин, моргая, будто в недоумении, а не сон ли он видит.
– Не кто иной, как сам всемогущий Господь, – прозвучал ответ. – Земные и небесные со… —
– Спасибо, не стоит.
– Что ты сказал?
– Спасибо, не стоит – таков был мой ответ, ты не станешь крестным моему ребенку. Ведь люди для тебя не равны. Дурных ты наделяешь властью и богатством, а честных людей оставляешь умирать с голоду, и мне это, откровенно говоря, не по душе. Так что благодарствую, но нет. Моя жена хочет крестить мальчика, да только я давненько перестал молиться перед сном. Желаю господину благословенного дня. – Крестьянин побрел дальше, все так же горбясь.
Бородатый господин вернулся на скамью под деревом сирени с растерянным видом, будто не мог взять в толк, что все это значит.
– Нет? – улыбнулся его соперник, обнажив ряд ровных жемчужно-белых зубов.
– Нет, он… Он…
– Мой черед, – и он исчез, мгновенно оказавшись посреди проселочной дороги. Солнце светило ему в спину, и его длинная тень ползла в сторону крестьянина, плетущегося по дороге, словно все тринадцать детей сидели у него на закорках.
– Догадываешься ли ты… – начал господин в соломенной шляпе, – что сегодня самый счастливый день в твоей жизни?
– Счастливый? – фыркнул крестьянин. – Разве медленно умирать от голода – это счастье? В таком случае я и правда самый счастливый человек на свете.
– Накормить тринадцать ртов да себя с женой в придачу – дело не из легких. Я знаю, в какой капкан ты угодил, но помогу выбраться из него. Позволь мне стать крестным твоего новорожденного мальчика, и я окружу его богатством и роскошью.
– И кто же ты? – спросил крестьянин, покосившись на свои руки. Волоски на них вдруг встали дыбом.
– А то ты не знаешь? – ответил господин, улыбаясь своей самой обворожительной улыбкой. – Я Дьявол, и я обещаю, что…
– Ты совращаешь, искушаешь, лжешь, и ни я, ни мой ребенок не станем участвовать в твоих делишках, – прервал его крестьянин. – Никогда в жизни!
Он плюнул на землю и поплелся дальше.
Господин в соломенной шляпе обескураженно посмотрел ему вслед и вернулся на скамью под сиренью.
– Надо же, черт возьми, – пробормотал он. – Если бы и двое твоих первых людей были такими же несговорчивыми, мир, определенно, был бы сейчас другим.
Господин, заявивший о своем всемогуществе, вздохнул, явно испытывая облегчение от того, что его давний враг тоже оплошал:
– Ничья в первом раунде. Теперь нам придется…
– Еще нет, – прервал его господин в черном, поднимаясь со скамьи. Со своего места в тени он с любопытством наблюдал за происходящим, и, честно говоря, ему порядком надоело слушать болтовню двух хвастливых фанфаронов. И, что бывало крайне редко, захотелось с ними сыграть. – Теперь мой черед.
– Твой черед? – с удивлением глядя на него, повторили разом его компаньоны, казалось, совсем позабывшие о его присутствии. Но мгновение спустя он был уже далеко – стоял на обочине дороги в тени огромного дуба. Он предпочитал тень. Возможно, оттого, что сам тени не отбрасывал.
– Тринадцать считается несчастливым числом, – заговорил он, когда крестьянин проходил мимо, не замечая его. – Но не для тебя.
– Ну а ты кто такой? – спросил крестьянин. Из его губ вылетал парок из-за ветра, внезапно сделавшегося ледяным, несмотря на сияющее в голубом небе солнце.
– Я Смерть. И я готов стать крестным твоему новорожденному.
– Надо же, до чего я сегодня востребован, – пробормотал крестьянин. – Смерть, говоришь…
– Я сделаю твоего сына богатым и знаменитым, хотя, в конечном счете, его постигнет участь любого другого человека.
– Перед тобой все равны, и мне это по душе, – произнес крестьянин, и на его лице читался вопрос, скреплять ли уговор рукопожатием. Все же он не решился протянуть руку. – Я счастлив принять твое щедрое предложение. Крестины в воскресенье.
– Тогда до встречи, – кивнув, проговорил Смерть. Вскоре господин Смерть вернулся к скамейке, а двое оставшихся там господ тем временем почти опорожнили бутылку портвейна. Господин Смерть улыбался, испытывая при этом странные ощущения, словно примерял неподходящую маску. Тут он сообразил, что, кажется, никогда прежде не пробовал улыбнуться.
– Я выиграл, – произнес он, наслаждаясь выражением их лиц.
Поделиться книгой: