Помоги проекту - поделись книгой:
Сначала ископаемая, потом живая
История с метасеквойей похожа на детектив. В 1941 году японский ботаник Ш. Мики описал ее как ископаемую. Установили: жила 70 миллионов лет тому назад. И в том же году в горах Китая нашли живую. Сначала стало известно о трех деревьях возле деревушки Маотаочи на границе провинций Хубей и Сычуань. Потом выяснилось, что местным жителям метасеквойя давным-давно знакома. Рубили ее на дровишки. Рассаживали по кромкам рисовых полей. Именовали «водяной пихтой», потому что растет по берегам ручьев и речек.
Странно, что ботаники так поздно обнаружили метасеквойю. Ведь она не малая былинка. Стволы высотой метров 35. Диаметр два метра. Яркий ствол с красноватой корою. С весны до осени дерево несколько раз меняет свой наряд: сначала зелень нежно-фисташковая, потом обычная, осенью хвоя становится розовой и красной. И только зимой крона оголяется, как у нашей лиственницы. Цветет весной, осенью созревают семена.
Из-за семян возник конфликт между двумя видными американскими ботаниками. Цепь событий, последовавших за этим, окутана тайной, полностью не расшифрованной до сих пор. Началось с того, что Э. Меррилл, директор всемирно известного дендрария «Арнольд Арборетум», отправил в рощу метасеквойи экспедицию собрать семена. В 1947 году семена собрали. Правда, не очень много. Около килограмма. Роща небольшая — около тысячи деревьев. Получив семена, Меррилл разослал их по другим ботаническим садам. Часть семян выделил своему коллеге по работе Р. Чани — заведующему отделом ископаемых растений в Калифорнийском университете.
Чани поблагодарил, а вскоре явился к Мерриллу и огорошил его сообщением об отъезде на родину метасеквойи. На сбор семян. Дело происходило в самом начале 1948 года. Естественно, что Меррилл удивился: какие семена ранней весной? Ведь метасеквойя наверняка еще только цветет. Однако Чани и слышать не хотел об отсрочке. Мало ли что может случиться? Вдруг еще кто опередит? Добыв нужную сумму денег у Лиги спасения редвудов, он ринулся за океан. И вот позади длинное и опасное путешествие. Раскисшие от дождей дороги. Горные кручи. Встречи с бандитами. Беспрерывные ливни. Три дня, проведенные в рощи метасеквой.
Дома Чани ждала восторженная встреча. Выступления по радио. Статьи в газетах. Писали о Чани. Писал и он сам. Сенсация! В одном из выступлений Чани упомянул о том, что вывез из Китая четыре крошечных деревца метасеквойи в плетеной корзине. И мешочек семян. 25 тысяч штук.
Меррилл не верил своим ушам, когда услышал о мешке с 25 тысячами семян. Он-то отлично представлял, что Чани не мог вывезти семена весной. Где их взять? Если бы он дождался осени… Но он пробыл в роще метасеквой всего три дня. Единственный источник семян — экспедиция «Арнольд Арборетума», откуда Чани получил свою долю.
Зачем понадобилось Чани заявлять о мешке с 25 тысячами семян, Меррилл догадывался. Его коллега слишком тщеславен. Больше всего на свете любит паблисити — популярность. Ради нее он пустился в рискованное путешествие. Ради нее во всеуслышание заявил о семенах. От расстройства у Меррилла поднялось давление, и вскоре он умер. Чани же избрали председателем Лиги спасения редвудов, и последние 15 лет он жил, пользуясь почетом и известностью.
Уже после смерти Чани, в 1971 году, один из журналистов попытался выяснить истину. Мешок с 25 тысячами семян не давал покоя. Привозил или не привозил? Если привозил, то почему упомянул о нем лишь один раз? И как упомянул? Очень подозрительно. Он нигде не писал и не заявлял, что собирал семена. Он сказал, что вез с собой мешочек семян. Но, может быть, семена были совсем другие? Не метасеквойные? Если же он вез именно их, то где взял? Весной с деревьев их не соберешь. Или он ползал на коленях, выискивая прошлогодние в лесной подстилке? Но где же набрать такую уйму? Если же ему их подарили в Китае при отъезде, то почему ни он, ни его коллеги ни разу об этом не обмолвились?
Допустим, что Меррилл прав и Чани ничего не вывозил, кроме четырех сеянцев в плетеной корзине. Откуда же тогда он брал ту уйму семян, которые рассылал, вернувшись из Китая, по разным адресам? И журналист делает вывод: с незапамятных времен мифы было очень трудно разоблачать. Кажется, что это вполне приложимо к истории с метасеквойей.
Но оставим детектив на совести его героев. Сейчас метасеквойю развезли по всему субтропическому поясу. Растет она и у нас на Черном море. В северных странах с мягким климатом ее сажают в 160 километрах от Полярного круга.
Оттесненный в воду
В пойме реки Миссисипи и на юге Флориды, в трясинах, где вода стоит бóльшую часть теплого времени, растут леса из болотного кипариса, не похожие ни на какие другие леса мира. Двухметровой толщины стволы устремляются ввысь метров на сорок. Вместо листопада веткопад. Молодые веточки опадают вместе с краснеющими листочками. Вокруг ствола торчат из воды деревянистые колья. Если нужно перебраться через болото, местные жители идут по ним смело, без боязни. Знают, что это отростки обычных корней, устремленные вверх. Они выдерживают любой груз.
Прежде считали, что «колья» — это дыхательные корни, нужные дереву, чтобы обеспечить газообмен, когда в лесу стоит вода. Трудно не согласиться с этим. Стоит только сравнить, как ведет себя болотный кипарис в трясинах и на тех местах, где посуше. В трясинах вода стоит высоко и колья вытягиваются на метр-полтора. На незаливаемой почве они едва выдаются из земли. В том, что это так, убедиться нетрудно. Стоит только войти в наш парк «Южные культуры» возле Адлера. Там растет большой болотный кипарис. Воды или трясины под ним нет, и воздушные корни-колени едва заметны. Они кажутся булыжниками, вросшими в землю.
Современные ботаники относятся к «кольям» осторожнее. Рассуждают так: может быть, в прошлом они и служили для дыхания, но теперь нужды в этом нет. Для газообмена служат специальные дыхательные корешки, юбочкой охватывающие нижнюю часть стебля на урезе воды. Но зачем тогда «колья»? Никто на это пока ответа не дал. Специалисты своего дела, американский лесовод Э. Меннинджер и эколог Р. Добермайр, обошли этот вопрос молчанием.
Стоит добавить, что трясина вовсе не любимая обитель болотного кипариса. Гораздо лучше он чувствует себя на сухопутье, если только почва там не бесплодный сухой песок. Но с плодородных земель его вытесняют и сталкивают в болото лиственные породы. Трудности в болотах немалые. В особенности с появлением молодого поколения.
Каждую осень к ноябрю в широкой кроне кипариса созревают коричневые деревянистые шишки с вишню величиной. В каждой десятка два или три семян. Есть у семян маленькие крылышки, но, кажется, они не очень нужны. Семена далеко не улетают. Сыплются тут же, в болото.
Если упадут на подушку белого мха сфагнума, то прорастут. Если попадут в воду, то она унесет их вдаль.
В воде могут лежать три года и не испортятся. Когда наконец схлынет паводок и обнажится земля, прорастут. Появятся малютки-таксодиумы. Они должны рывком вырасти на такую высоту, чтобы стать выше следующего затопления. Пусть даже новый паводок замочит стволик, должен остаться незамеченным самый верхний кончик побега. Если останется сухим, даст новый побег, и тогда вода ему уже не страшна.
Если же вода покроет всего малютку, тогда ему конец.
Спасшись от затопления, молодой таксодиум еще не получает полной гарантии на жизнь. Впереди подстерегает много бед. И главная — болотное зверье: водная крыса нутрия и болотный кролик. Нутрия обгладывает сочную, мясистую кору на главном корне, а мелкие корешки отправляет в рот целиком. Кролик уплетает мягкие стебли с тонкими веточками.
Казалось бы, для малюток нет спасения. На самом деле все обстоит более или менее благополучно. Нутрия кормится сеянцами таксодиума в мелкой воде и на суше появляться не любит. Кролик же без особой нужды в воду не лезет. Если нутрия и обгрызет корешки, то не целиком, а наполовину. Вершки остаются, и сеянец, немного переболев, возвращается к жизни. То же самое и с кроликом. Когда он обгрызает вершки, почва уже суха, и нутрия корешки не трогает. Обгрызенная часть дает новый побег. Как говорится: и волки сыты, и овцы целы. В природе разве может быть иначе?
И вот что замечательно. Молодая поросль на обгрызенном стволике растет гораздо быстрее, чем обычно. Так быстро, что в год откладывается не одно годичное кольцо древесины, а два и даже три. Эти ложные кольца долгое время вводили в заблуждение лесничих. Возраст деревьев всегда у них получался завышенным. Ведь поросль таксодиум дает лет до 200. А за это время обгрызть могут не раз, да и срубить тоже.
Решили тогда понаблюдать на плантациях, сколько у таксодиума ложных годичных колец. Оказалось, в полтора раза больше истинного количества.
Теперь, высчитывая возраст по кольцам, приходится делать поправку. Но и при таких уточнениях старым деревьям бывает много лет. 400–600 лет — дело обычное. А недавно в Теннесси нашли 1300-летнее дерево. Толщина его достигает трех с половиной метров. Его назвали «Гигант Теннесси».
Другой таксодиум (всего их три) — болотный кипарис мексиканский. Обитает в Мексике. Леса его поднимаются в горы до 1500 метров. Стволы так же высоки, как у болотного кипариса, и еще более толсты. Нет только дыхательных корней. Самый известный экземпляр сохранился вблизи деревушки Эль-Туле. Толщина — 16 метров. Возраст — не то 2, не то 4 тысячи лет. Некоторые предполагают даже, что 7 тысяч. Точный возраст, однако, вряд ли удастся установить. Мексиканцы держат дерево под строжайшей охраной и никому не разрешают прикасаться к эль-тульскому Голиафу, а тем более бурить его, чтобы определить возраст.
Однажды гиганту нанесли телесное повреждение. Рана до сих пор не зарубцевалась, а прошло уже сто с лишним лет. Досадно, что увечье нанес не какой-то безвестный хулиган или человек, не искушенный в биологии, а умнейший из географов своего времени, сам А. Гумбольдт. Он совершил святотатство не ради научных целей, а просто так, созорничал по молодости. Вырубил кору до древесины и начертал там свое имя (случается же такое!). Говорят, дереву удалось залечить лишь края раны и только крайние буквы исчезли под нарастающим слоем защитной ткани.
Обычный таксодиум — болотный кипарис — гораздо крепче. Он, можно сказать, чуть ли не чемпион по залечиванию ран. И вообще неприхотлив. В 1770 году натуралист Д. Бартрам проезжал через Флориду. Залюбовался деревьями таксодиума, отражающимися в воде болот. Несмотря на старость и зияющие дупла, кроны нежно зеленели, и с них свешивались длинные серебряные нити испанского мха — тилландсии. Бартрам спрыгнул в воду и выдрал небольшой сеянец, решив пополнить коллекцию своего сада. Сунул в кожаный мешок и пристегнул к седлу. Ехал потом много дней, пока добрался до Филадельфии. В саду воткнул питомца кое-как, не надеялся, что приживется. Однако малютка укоренился и вырос в громадное дерево 50 метров высотою.
В той же Филадельфии на углу 13-й улицы и Локуст-стрит было посажено другое дерево таксодиума. Место выбрали неудачное: дым, копоть, пыль. Правда, вскоре улицу заасфальтировали и пыли не стало, зато лунку вокруг ствола оставили такую маленькую, что не проходил ни воздух, ни вода. Вдобавок по соседству оказалась кирпичная стена, не дававшая развиваться корням. Самое худшее, однако, было то, что к стволу постоянно привязывали лошадей приезжавшие в город фермеры. Кони грызли ствол, оставляя рваные раны. Непостижимым образом дерево успевало зарубцовывать повреждения и выглядело вполне здоровым. Очевидец содеянного лесовод С. Детвилер уверял, что никакое другое из американских деревьев не смогло бы устоять на злосчастном углу.
Кроме секвой, метасеквой и болотного кипариса, в семействе таксодиевых есть еще несколько выдающихся деревьев. Одно из них — куннингамия из Южной Азии, дерево высокое, метров под пятьдесят. Хвоя на ветках широкая и плоская, почти невесомая. Осенью краснеет и падает вместе с ветками. В наших южных парках багрово-рыжие опавшие ветки лежат, как перья жар-птицы. Садовники тут же сметают их как ненужный хлам.
Арча — дерево социальное!
В 1933 году в Ленинграде проходило большое совещание по проблеме Таджикистана. Выступали крупнейшие специалисты страны. Глава советских ботаников академик В. Комаров рассказывал о богатствах поливных земель. Орошение — это хлопок, сады, виноградники… Все будет, если не забудем об арче.
— Арчи из садов не видно, — сказал академик, — и садоводы о ней не вспоминают. А ведь именно она — ключ к поливному земледелию. Это дерево скрепляет корнями скалы и камни, накладывает на них почвенный слой и правильно распределяет осадки.
Для тех, кто незнаком с арчой, поясню. Это можжевельник. Не тот маленький колючий лесной кустарник — можжевельник обыкновенный, который знаком многим жителям нашей страны, а дерево, часто весьма крупное, метров до 10, а то и 20 высотой. Толщина достигает метра. Ягоды сизые, как черника, сладкие, как виноград, с запахом смолы. Дерево горное. На скалистых кручах темными мазками раскиданы их разлапистые силуэты, как наспех сметанные черные копны. Кроны до самой земли. Нижние ветви ложатся на камни. Ствола иной раз за ними и не видно. Лепятся темные фигуры по крутым склонам, далеко друг от друга, соблюдая дистанцию, как на шахматной доске.
Многих ботаников вводила в заблуждение шахматная расстановка фигур. Даже классик советской ботаники, профессор М. Попов, допустил оплошность. Заявил, что арча — дерево не социальное и не может создавать сомкнутого леса. Такова, по его мнению, биология дерева, его наследственность. А уж он-то исходил пешком чуть ли не всю нашу страну. И Среднюю Азию тоже. Мысленно взором умел охватывать весь земной шар и легко разбирался в самых запутанных ситуациях.
Все-таки оказалось, что арча — дерево социальное, общественное, лесное. Сомкнутый лес образовать может. Нашли такие леса, хоть и не сразу. Почему же не встретил их Попов? Да потому, что осталось их слишком мало. Повырубили в прежние века, повыжгли. А молодняк погубил скот. Остались отдельные деревья в самых недоступных местах. Там, где почвенный слой слишком тонок, чтобы мог вырасти сомкнутый лес.
Итак, надо было помочь арче вернуть утраченные позиции. Взялись за это дружно, сразу же после ленинградского совещания. Только дело оказалось не таким простым. Древовидные можжевельники отказывались расти там, где процветали миллионами лет. Посевы не удавались. Семена не прорастали. Посадки гибли. Еще и война помешала.
Научились выращивать арчу в горах совсем недавно. Уже планируют под посадки тысячи гектаров. Я видел по дороге на Памир, за городом Ош, питомники, где всходы капризного дерева зеленеют на грядках так же густо и пышно, как у нас на огородах морковка. Хотя и теперь еще не все решено и нет-нет да и приходится созывать всесоюзные совещания по арчовой проблеме.
Может быть, проблема разрешилась легче и быстрее, если бы в свое время вспомнили о тех, кто тысячелетиями разносил арчовые семена и обеспечивал будущее древовидным можжевельникам. Только в 1972 году на совещании в Киргизии ботаник В. Падалко упомянул о разносчиках, рассказав кое-что из своей практики.
Он работал в отрогах Тянь-Шаня, в Чаткальских горах. Создавалась защитная система против селей и оползней. Сажали все, что можно. Те породы деревьев, что быстрее закрепляются на склонах. В первую очередь белую акацию. Уже в пяти-семилетнем возрасте она смыкается кронами.
Проходя по акациевой рощице, Падалко заметил несколько сеянцев арчи, неведомо как проникших в рукотворный лес. Подсчитал непрошеных гостей. Не так уж мало: 2 тысячи штук на гектаре. Вид вполне здоровый. Под пологом акации как не благоденствовать!
Тень как раз такая, как нужно, умеренная. И солнце не палит, и света довольно. Смолоду для арчи это очень важно. Одна беда — сеянцы едва от земли видны. Но это уже вина лесников. Косят траву, чтобы акацию не задавила, невзначай и арчу срезают. Она и не может быстро подняться. Зато там, где не срезают, растет в высоту быстро.
Ботаник нашел даже двухметровые стволики. На них уже и шишкоягоды созрели. Раскопал почву, увидел: корни арчи тянутся к акациевым. Может быть, черпают оттуда запасы азота? Может быть, потому и растут быстрей обычного? Ведь акация — дерево бобовое. Азотособиратель.
Ученый сделал вывод: там, где трудно, где арча не появляется годами, верный способ вернуть ее — создавать островки белой акации. Он проверял, так ли ведут себя другие породы деревьев по отношению к арче. В соседних рощицах из урюка, из ясеня и вяза-карагача пусто. Никаких вселенцев нет. Нет и арчи.
А теперь о разносчиках. Падалко только намекнул, что семена арчи натаскало зверье. Но какое? Обратимся за советом к классику лесоводства ленинградскому профессору М. Ткаченко. Его учебник по лесному делу самый объемистый, самый полный. Настоящая энциклопедия. Ткаченко высказался очень определенно. На первое место поставил топтыгина. Любит мишка арчовые ягоды, посасывает их, как карамель. Семена глотает, и они следуют через его кишечник без помех. Профессор О. Агаханянц, полжизни отработавший в горах Средней Азии, постоянно встречал кучи медвежьего помета с арчовыми семенами.
Правда, специалисты расходятся во мнениях по поводу лесокультурной деятельности косолапого. Те, кто не признает его больших заслуг в деле распространения арчи по нашим южным горам, в общем тоже не против топтыгина. Эти ученые лишь считают, что самих медведей в горах Средней Азии осталось слишком мало. И хоть каждый из косолапых работает «не покладая рук» на арчовой ниве, общий результат не слишком велик. Впрочем никто, кажется, не проверял медвежью деятельность день за днем.
Вторыми благодетелями арчи в списке Ткаченко числятся птицы. Пернатым пища требуется концентрированная, калорийная. Поев одной травки, далеко не улетишь. Энергии расходуется много. И в этом смысле шишкоягоды арчи — еда идеальная. Правда, нет у них яркой окраски, но пернатые отлично умеют находить их. Налетают на арчу во множестве. Соответственно и посевы делают тоже массовые. Оставляют помет с семенами не где попало. Имеют пристрастие ко всяким пустырям, заброшенным огородам, а в особенности к запущенным садам.
В Северной Америке лесоводам хорошо памятны события, которые разыгрались в конце прошлого и начале нынешнего века. Участники событий: с одной стороны, местный виргинский можжевельник — красный восточный кедр, с другой — пернатые. Некогда возле озера Мичиган был большой яблоневый сад. В конце века сад забросили, и он зарос травой. Вскоре заметили, что среди травы начал появляться красный кедр.
Его семена приносили птицы с берегов Мичигана, где росли взрослые деревья. 17 видов птиц трудилось на благо вирджинской арчи — виргинского можжевельника. Кого только не было! Курсировали дрозды и кедровые свиристели, появлялись и исчезали пурпурные чечевичники и желтоголовые славки, белохвостые куропатки и мимусы-пересмешники. В общее дело включились дятлы, воробьи и обычная черная ворона.
По 50 штук птиц садилось на дерево можжевельника. За день очищали его полностью от ягод. А затем брали курс на сад. Потом там находили под каждой яблоней по нескольку всходов, иной раз штук по 20, а уж по два-три обязательно. Деревца-новоселы успешно конкурировали с задерняющей землю травой и понемногу выживали ее, что для яблонь было, конечно, очень полезно.
Такие сообщения в начале века шли потоками из каждого штата восточнее реки Миссисипи. Причем в садах арча появлялась даже в большем количестве, чем в самом арчовом лесу! Тень яблони на первых порах оказалась великолепной защитой. Не хуже, чем тень белой акации в Чаткальских горах Тянь-Шаня. Мичиганцы попытались сравнить, насколько важна сама яблоня для молодой арчи. Они подсчитали, как изменяется число сеянцев от ствола к границе тени. Цифры показали: в тени их много, на солнышке почти нет.
Ну а какова норма выработки у птиц? Сколько семян птица способна пропустить через свой желудок и как долго семена остаются внутри кишечного тракта?
Для этой цели наловили самых деятельных нахлебников виргинского можжевельника — ампелисов и посадили их в вольеру. Насыпали туда можжевеловых ягод. Наблюдали с 9 утра до 2 часов дня. Одна птица пропустила через себя почти тысячу ягод. Если учесть, что в ягодах может быть по 10 семян, значит, за половину дня ампелис может высеять 10 тысяч штук. Если все прорастут и каждый даст всход, будет отличный лес.
Однако вернемся в мичиганские сады. Что ждет их в будущем? Арча как более тенистое дерево начнет постепенно вытеснять яблоню, и та исчезнет. И никто не узнает, что на месте арчевника некогда цвел сад и в нем собирали яблоки. Таков ли был конец садов возле озера Мичиган, не знаю. История, которую я здесь пересказал, происходила в 1910 году. С тех пор никто о заросших садах больше не писал. Откуда же такая уверенность, что пересилит арча? На этот счет могу предоставить слово свидетелю, который хорошо изучил взаимоотношения арчи и яблони (правда, другой яблони — Сиверса!) в горах Средней Азии, В. Запрягаевой.
Профессор В. Запрягаева, лучший знаток плодовых деревьев этого края, рассказывает, что арча разделывается с яблоней быстро и бесповоротно. Яблоня Сиверса растет в кленовых лесах Таджикистана. Пернатая свита арчи натаскивает под яблоневую тень остатки своего обеда. Вырастает арчовый молодняк. Постепенно он выживает свою опекуншу. В смешанных кленово-арчовых лесах яблоня Сиверса еще встречается, а в чистых арчовниках ее уже и след простыл. Вытеснила арча.
Бывает, что древовидные можжевельники растут по соседству с тополем или березой в горных долинах. Река в долине постепенно, хоть и очень медленно, пропиливает себе русло все глубже и глубже. Уровень грунтовых вод опускается. Почва делается суше. Тополь и береза сразу чувствуют перебои в водоснабжении. Начинают чахнуть, хиреть. Можжевельник, напротив, к сухости привычен. Ему она если и не на пользу, то, во всяком случае, не помеха. Постепенно завладевает территорией.
А вот что произошло возле озера Севан. Когда стали спускать этот горный водоем, обнажился участок дна. И вскоре широкой полосой в 50 метров на многие километры вдоль старой береговой линии заселился арчовый молодняк. Не на гладком и ровном песчаном пляже, а возле крупных булыжников полуметровой высоты. Подле камней в летнюю жару прохладнее, да и влаги побольше. Замечательно, что на коренных склонах Севана, которые не скрывались под водой, арчового молодняка почти нет. Кто занес семена? Об этом можно только гадать.
Однако будем объективны. Всякие пертурбации в ландшафте отнюдь не всегда на пользу арче. Столь же часто бывает и наоборот. Нередко арча гибнет вроде бы без видимых причин, внезапно, целыми массивами.
Об одном из таких случаев поведал в 1947 году в журнале «Пустыня» американский биолог Т. Ричардсон. Проезжая по реке Колорадо в штате Аризона, он услышал от спутника-индейца, что в горах есть мертвый можжевеловый лес, погибший много лет назад. «Деревья умерли от страха, — добавил индеец. — Такова легенда». Заинтригованный биолог поспешил к лесному кладбищу. Его взору открылись тысячи сухих стволов, корявых и приземистых (горная почва бедна!). Ни кусочка коры не сохранилось на них, видимо, катастрофа произошло лет 30 назад. Добравшись до населенных мест, Ричардсон осведомился о причинах внезапной смерти леса.
Старожилы называли разные причины. Один считал, что это подземный пожар, другой ссылался на нападение почвенных насекомых, повредивших корни, третий утверждал, что сам видел, как упал метеорит и опалил зелень. Были и другие мнения: объел скот с голодухи, усох лес от трехлетней засухи.
Биолог вернулся на лесное кладбище и проверил все эти предположения. Увы, ни одно не оправдалось. Если бы засуха — погибли бы соседние живые леса. Если бы метеорит — остались бы явные следы падения. Скот вообще не любит можжевеловую зелень и тем более не может объесть ее нацело. Подземный пожар оставил бы в почве угли, а их не оказалось. Поврежденных корней тоже не обнаружил. Ричардсон резюмировал так: «Пока не найдется лучшего объяснения, придется принять индейскую легенду, что деревья умерли от страха».
Нечто подобное случалось с арчовниками и у нас. Памирский ботаник Г. Ладыгина столкнулась с лесными кладбищами возле ледника Федченко, где редко ступала нога человека. Километр за километром тянулись серые скелеты можжевельников: то прямые как свечи, то распластанные и корявые. Без единой зеленой веточки, сухие как сухари. Их даже не срубили на дрова. Некому рубить. Люди близко не живут.
Причина гибели? На этот раз предположили, что виною слишком быстрое поднятие гор. В Средней Азии горы поднимаются и сейчас, можжевельники, естественно, следуют вместе с ними и постепенно «въезжают» в слой более холодного климата. И в один прекрасный день усыхают от холода.
Впрочем, не все ботаники уверены, что гибель арчовников связана с излишне быстрым ростом гор. И саму быстроту, кажется, преувеличили. Геофизики выяснили: в районе ледника Федченко горы поднялись за последние 10 тысяч лет всего на 200 метров. Эта ничтожная прибавка, по-видимому, не принесла вреда арче. Скорее всего в гибели можжевеловых лесов повинны более прозаические причины. Скажем, свалилась лавина, образовалась запруда. Арчовник на время затопило, и он усох. Такую запруду профессор О. Агаханянц сам видел возле ледника Гармо. А мог быть еще и оползень. Мог, пульсируя, подвинуться ледниковый язык. Мало ли всяких случайностей?
В лесном деле бывают очень трудные взаимосвязи, распутать которые сразу не всегда удается. Для подтверждения сказанного предоставим еще раз слово ленинградскому профессору М. Ткаченко.
Он рассказывал, что в Казахстане птица клушица перелетает большими стаями, разгребает в поисках насекомых слой грубого гумуса под арчой и содействует ее возобновлению. В то же время в Туркменистане самосев арчи отсутствует по милости животных. Дикие свиньи и дикие курочки забираются под кроны можжевельников и буквально переворачивают землю, выцарапывая каждую ягодку. Где уж тут появиться всходам.
Однако и в том и в другом случае арча не исчезает. Если дикие курочки и съедят все ягоды под арчой, то семена-то не съедят, а разнесут по окрестностям. В Техасе лиса тоже истребляет ягоды древовидного можжевельника (хоть и не вегетарианка, зато сладкоежка!). Потом по лисьим тропкам выстраиваются цепочки арчовой молоди. С лисой в лесопосадках соревнуются в Техасе еноты и дикие коты.
Подведем некоторый итог. И в западном полушарии и у нас, в восточном, древовидные можжевельники имеют многочисленную свиту, которая тайно разносит семена. Несут не куда попало, а в места строго определенные. В яблоневые сады. В рощи белой акации. В другие не несут. Не использовать ли нам эту даровую рабочую силу? Жаль только, что о жизни зверья мы знаем еще очень мало.
Известно около 70 видов можжевельников. Почти все — в умеренной зоне северного полушария. Немногие — в тропических горах Центральной Америки, Вест-Индии или Восточной Африки. У нас в стране — 20 видов. Из древовидных в Средней Азии самые крупные: урюк-арча (с урюком-абрикосом ничего общего!) — можжевельник туркестанский, кара-арча — можжевельники туркменский и зеравшанский и саур-арча — можжевельник полушаровидный. Достигают в высоту 10 метров, иной раз и 20. Живут долго, лет до 700. На Кавказе и на Южном берегу Крыма растет самый крупный можжевельник — вонючий. Пониже можжевельник высокий.
Альвары под контролем овец
Пытаясь развести арчу в горах Средней Азии, лесоводы еще в прошлом веке терпели неудачу за неудачей. Пробовали развести ее в природе (забывая о зверье!), но и тут была масса неясностей. Почему не возобновляется под собственным пологом? Почему возле озера Сары-Чилек растет только на южных склонах, а в других горах и на северных? Почему иной раз на хороших почвах стелется как стланик, а на тощих, плохих выправляется в стройное и высокое деревце?
Особенно удивляла арча туркестанская. Некоторые ботаники ее вообще за дерево не считали. В Заилийском Алатау ее ползучие кусты создавали непроходимые чащи. Лет им было 100–150, а над землей поднимались едва на полтора-два метра. И здесь же, рядом, ель тянь-шаньская устремлялась ввысь на 30 метров! Зато в Киргизском Алатау в таких же с виду горах туркестанская арча выправлялась и росла стройным деревом в 15 метров высотой. Иной раз сталкивались с ситуацией еще более непонятной. На глубоких черноземовидных почвах арча лепилась в виде подушек, а по соседству, на голой скале, превращалась в обычное дерево, хотя по логике вещей должно быть как раз наоборот.
Ключ к разгадке нашел известный геолог Д. Мушкетов. Он обратил внимание на кислотность почвы. Там, где почвы кислые, хорошо растет тянь-шаньская ель, но плохо арча. А на щелочных, известковых грунтах, пусть даже там и почвы-то почти нет, одна щебенка, арча благоденствует. Если грунт был щелочной, но обильные осадки вымыли щелочь, что бывает на северных склонах, арча уступает позиции тянь-шаньской ели.
И вообще, известь играет в жизни можжевельников исключительную роль. В том, что это действительно так, можно убедиться и не лазая по горам Средней Азии. Можно сесть на автобус и проехать по дорогам северной Эстонии. Промелькнут по сторонам густые сосняки с рыжиками и волнушками, пшеничные и ржаные нивы, развалы валунов, которые оставил последний ледник. Картины, знакомые и по иным местностям. И вдруг перед глазами предстанет зрелище невиданное и вначале непонятное. Автобус помчится по полянам, где выстроились в парадном строю тысячи кустов можжевельника, по форме похожие на невысокие, заросшие мхом столбики. То в рост человека, то повыше, то пониже. Кроме можжевельника, почти нет других древесных растений. Только скудная травка, аккуратно подстриженная четвероногими друзьями человека. Царство можжевельников. В Эстонии оно имеет специальное название — альвар.
Возникают альвары затейливым путем, но обязательно из леса. И не из простого, а из альварного. Альварный же лес — это лес на известковом грунте. Он может быть разным: с дубом, и с сосною, и с елью или только с одной сосной. Но известь в почве присутствует обязательно, потому что именно тогда в альварном лесу будет расти знакомый всем кустарник — можжевельник обыкновенный.
Альварный лес постепенно вырубают, можжевельник остается. На вырубках пасут овец: десятками лет, столетиями. Пасут и лошадей. Животные объедают все деревья, кроме можжевельника. Он остается один на вырубке, которая со временем превращается в альвар. Кусты можжевельника скот тоже немножко подстригает, поэтому они высокими и не вырастают.
Так сотни лет в Прибалтике сохранялись и поддерживались альвары. Они стали национальной эмблемой этих мест. Без забавных можжевельников ландшафт уже не тот. Однако когда стали меньше пасти овец, лес стал теснить альвары. Над можжевеловым царством нависла угроза гибели. Профессор ботаники из Тарту Л. Лаасимер подсчитала, что лет через 70 леса поглотят альвары. Исчезнет неповторимый ландшафт, который придает этим местам особую прелесть, свой национальный колорит.
Что же делать, чтобы спасти альвары? Можно, конечно, двинуть овечьи отары удесятеренным строем против леса. Но опыт соседней Швеции гласит: если овец пасется слишком много, конец и лесу и можжевельникам. На шведских островах альвары имеют жалкий вид. Не альвары, а альваришки. Заеденный, затоптанный можжевельник ползет по земле, не в силах выпрямиться во весь рост.
Есть ли выход? Выход есть. Нужно оставить пастьбу такой, какая была сотни лет. Ботаники Эстонии прикинули с карандашом в руках. Для поддержания альваров нужно пасти две-три овцы на одном гектаре и немного лошадей. Коров ни в коем случае. Пусть пасутся в другом месте.
Сразу же реабилитируем наших рогатых кормильцев. Хотя они и угрожают альварам, но вообще для можжевельника пользу приносят немалую. Известный ботаник И. Пачоский постоянно наблюдал появление можжевеловых кустов вдоль коровьих троп в лесу. Выходит, что буренки, лакомясь ягодами, распространяют можжевельник по земле не хуже, чем дикое зверье.
Не нужно, однако, считать, что можжевельник обыкновенный так уж беспомощен и без содействия овец и коров может исчезнуть. Если лес поглотит альвар, исчезнет лишь памятный ландшафт. Можжевельник будет потеснен, но кусты его сохранятся. Недаром этот вид захватил в северном полушарии столь громадные площади. Он встречается даже в Гренландии! А под пологом леса может расти даже выше, чем на воле. В старом ельнике можжевельник растет вдвое и даже втрое быстрее самой ели. Профессор А. Шиманюк, поведавший об этом, находил в Горьковской области стволы высотой в 12 метров, хотя и не очень толстые. И живут такие уникумы лет по 500.
От человека обыкновенному можжевельнику досталось гораздо меньше, чем его древовидным собратьям. Те основательно пострадали. Виргинский можжевельник еще в старое время привлек внимание карандашного фабриканта И. Фабера. Древесину его Фабер хватал где мог. Когда было нельзя рубить в лесу, скупал дома, если полы в них стояли арчовые. Выламывали доски. Выкапывали и превращали в карандаши телеграфные столбы.
Поредели и арчовники Средней Азии. Здесь из арчи не только жгли уголь. Делали гробы. Считалось, что покойнику будет надежнее в арчовом гробу, он почти не разрушается в земле. Хуже всего, однако, сложилась судьба у арчи пурпурной с побережий Атлантики и Средиземного моря. Марокканский географ М. Микесель считает, что от них осталось лишь печальное воспоминание виде песчаных дюн, некогда скрепленных можжевеловыми корнями, а теперь отданных на волю ветра.
В семействе кипарисовых, куда причисляются можжевельники, видное место принадлежит, конечно, самому кипарису. Стройное, устремленное ввысь ракетоподобное дерево вечнозеленого кипариса — эмблема Крыма. Без кипариса Крым не Крым. А между тем в Крыму кипарис не столь уж давний житель. Основательно утвердился он на полуострове лишь 200 лет назад.
Впрочем, родина кипариса не столь уж далека от Крыма: горы Малой Азии, Иран, острова Кипр и Крит. Там его можно найти чаще всего на кладбищах, где он служит символом траура и печали. А местные жители полагают, что нацеленная в зенит крона как бы указывает усопшим кратчайший путь на небо. Естественных лесов вечнозеленого кипариса почти не сохранилось, по крайней мере, о них мало что известно. На острове Крит они в горах еще занимают пояс выше тысячи метров над уровнем моря. Вид деревьев совсем не такой, как мы привыкли себе представлять. Дикий кипарис Малой Азии раскидистый и издали больше напоминает обычную сосну, чем своего культурного собрата. Замечательно, что из семян, собранных с пирамидального кипариса (эту форму подсмотрели древние садоводы и отобрали лучшие экземпляры), вырастает только часть растений, похожих на родителя. Другая часть копирует облик дикого предка. Имеет горизонтальные ветви.
Всего в роде кипарис более десятка видов. В Центральной Америке европейцам больше всего понравился кипарис мексиканский, который они вывезли в Португалию. Там он так хорошо прижился, что его стали считать местным видом. Ошибались даже ботаники. Английский садовод Ф. Миллер дал ему имя — лузитанский, что значит португальский. Так оно за ним и осталось.
Поделиться книгой: