Новолуние

– Нет. Не могу уснуть теперь в этом доме. Давно не могу. С зимы, – сухим голосом произносит он и садится на пенёк рядом с качелями.

На лице паренька борьба множества эмоций. Некоторые из них он тщательно старается скрыть под моим пристальным взором, другие же из-за этого обнажаются, раскрывая мне причины его переживаний.

– Ты хочешь поговорить об этом? – спрашиваю я у Тимура и стараюсь посмотреть ему прямо в глаза, чтобы страх и смущение не дали ему снова закопаться в панцирь.

– Думаю, нет, – неуверенно отвечает он.

– Сигарету? – спрашиваю я у него.

Я прекрасно понимаю, что мальчику четырнадцати лет предлагать сигареты как бы не следовало, но примеров для подражания в этом доме нет, а то что он курит, я и без этого знаю. Мои длительные, нравоучительные лекции навряд ли произведут на него неизгладимые впечатления, и он тут же бросит. Брехня. На меня не подействовало. Крёстный пытался бороться со мной и Игорем, но у него не получилось. В итоге из нас троих только крёстный-то и бросил курить.

– Нет, спасибо, – отмахнулся мальчик. – Я больше не курю. Вредно это.

– Согласен, вредно. А я вот не могу. Тяжело это «бац» и о чём-то забывать, – затягиваясь, произношу я и замолкаю.

Между нами нависает пауза. Постепенно пауза начинает давить на плечи, и мальчик сдаётся.

– Когда я тут, я всё ещё думаю об Олеге. Вспоминаю его чаще такого, каким он был после того дня, а не таким, каким он был до него, – почти шепотом произносит Тимур.

Каждое слово даётся ему с трудом, признавать свою слабость в его возрасте как никогда сложнее. Он хочет казаться передо мной сильным, хочет показать, что ему не так больно, но он не может. Не хочет открывать своего настоящего лица. Но эмоции сильнее, и произвести вид «вполне нормального Тимура» у него не получается.

После той ужасной ночи, когда Олег застрял при обращении, мы все пытались ему помочь. Взрослые подняли все свои связи, чтобы узнать о подобных ситуациях, отец с остальными попытались выследить белого волка. Но ни одна из попыток не привела к успеху. То было тяжелое время. Видеть, как страдает ребёнок, и не иметь возможности ему помочь. Видеть это изуродованное тело, словно сошедшее с картин сюрреалистов, слышать наполненные болью стоны. Он не мог тогда говорить, потому что при обращении его челюсти сместились, ему было сложно дышать из-за изменившегося носа, волосы на его теле выпали, суставы конечностей были вывернуты в другие стороны. Это был ужас.

Я до сих пор не могу избавиться от этих воспоминаний. При любом упоминании мальчика вспоминаю это существо. А ведь когда-то этот мальчишка крал у меня сигареты, болтался за нами с Игорем хвостом, копировал наши привычки. Мы были ему словно старшие братья, которым он пытался подражать. Это, конечно, поначалу раздражало, но вскоре мы просто приняли его в нашу банду. Мальчик был добрым. По-настоящему добрым.

Спустя неделю после той злополучной ночи ничего не оставалось, как попытаться самим ему помочь обратиться до конца. Это, как самый главный из нас, мог сделать только папа.

Помню ту ночь, как будто это было вчера. Свет в доме, казалось, померк. Стояла гробовая тишина. Все были напряжены. Мы были в гостиной, боясь проронить хоть слово. Я крепко обнимал Арину, зарывшись под одеяло. В эту ночь собрались все, даже взрослые. Никто не разговаривал. Все ждали. Нервные, отчаявшиеся, уставшие. Родителей отец позвал с собой в комнату, где был Олег. Мне хотелось напрячь свой слух, чтобы хоть что-то разобрать в этой оглушительной тишине, но крёстный запретил.

А потом раздался дикий, наполненный болью женский вопль. Повторяющий только одно «Олежка». От криков матери Олега по моей коже пробежал мороз. Я закрыл глаза и крепче прижал к себе Арину.

Есть вещи, на которые можно смотреть вечно. А есть вещи, к которым невозможно подготовиться. Да, я видел убитую горем мать Олега на протяжении всей этой недели. Но, чёрт, как оказалось, я не был готов к этому. Я не был готов смотреть в глаза друзьям, которые тоже поняли причину, впавшей в истерику матери. От понимания происходящего у многих вырвались слёзы. Некоторые взрослые, не выдержав, пошли наверх.

На ступеньках, ведущих на второй этаж, сидел, сгорбившись, маленький старичок. По случаю выхода на встречу со значимым лицом, несмотря на всё горе, он был в старом коричневом пиджачке, потёртом, немного выцветшим, с медалью на груди и в бело-синей полосатой рубашонке. Время давно вытянуло из него все соки. Его пальцы, нервно сжимающие шапку-ушанку, больше походили на старые ветви – узловатые и сухие. Его коричневое, загоревшее за долгие годы работы в полях лицо не выражало никаких эмоций. Старик словно был в прострации. Словно не хотел признавать в своей голове ужасную правду о своём внуке. Будто отрицал, отрицал, не верил и… маленькое тело в потёртом пиджачке, которое никто не замечал, сидящее на краю ступенек, почти незаметно задрожало. Голова опустилась, и узловатые пальцы, огрубевшие от тяжелой деревенской работы, прижали старую ушанку к лицу, пряча эмоции – боль и слабость перед неизбежным событием. Старик был один. Сидел там один со своей болью и горечью. Не хотел привлекать к себе излишнего внимания. Он был наедине со своей потерей. Совсем один.

После той ночи я не встречался с отцом. Не хотел его видеть. Не хотел признавать той правды, которую он мне сказал. Не хотел верить в то, что мальчику и убитым горем родственникам нечем помочь.

* * *

– Я тоже думаю о нём. И тоже не могу избавиться от плохих воспоминаний, хотя хороших тоже было предостаточно, – усмехнулся я.

– Да уж, он был тем ещё чудилой, – засмеялся мальчик, но в ту же секунду прикрыл рот рукой, потому что во многих комнатах были открыты окна.

– А ты знал, что он был приёмным ребёнком?

– Нет, он мне не говорил. А откуда ты знаешь?

– Тётя Лиля рассказала. Оказывается, мать родила его и сбежала через две недели. Никто до сих пор не знает, где она и жива ли. Оказывается, его усыновили его родная тётя и её муж. У них нет своих детей, и Олега они приняли, как чудо, посланное свыше. Жалко их. Теперь у них снова никого нет.

– А папа его?

– А так… как бы мне это тебе сказать, учитывая твой возраст-то? – почесал я затылок, задумываясь, а можно ли рассказывать о таких вещах мальчику четырнадцати лет.

– Елизар, может быть в ваше время о сексе и узнавали только в одиннадцатом классе в школе на биологии, только у нас сейчас о таких вещах узнают пораньше, – простебал меня малёк.

– А я смотрю, ты смышлёный малый, – играючи потрепал его голову я. – Между нами разница всего лишь два года. Мать его той ещё шлюхой была. Никто не знает, кто его отец. Вот и вся правда. Принесла его, как кукушка, а сама улетела, сука.

– Бедный Олег, хорошо, что он этого не знал.

– Мне кажется, он знал всё, просто хорошо прикидывался. Бывали у него такие же заскоки, как у меня в детстве.

– Тебя же тоже растили приёмные родители?

– Да. А ты как думал? Ты думал, что дядя Вова и тётя Лиля – мои настоящие родители? – усмехнулся я.

– Да я и не задумывался над этим, – уставился вдаль мальчик, переваривая новости из биографии его лучшего друга.

Небо начинало светлеть где-то там вдали. Звезды меркли на востоке, а различать все вокруг становилось легче. Скоро придёт новый день.

Сладко зевнув, я потянулся и, посмотрев на мальчика, сказал:

– Кажется, пора закругляться.

– Наверное, – только и сказал Тимур, но не сдвинулся с места ни на миллиметр.

– Ты пойдёшь? – спросил я.

– Через минут десять. Но ты иди. Не жди меня.

– Хорошо, – неуверенно произнёс я и побрёл к дому.

А может быть, мне нужно было остаться с ним? Может быть, не надо было покидать его? Дождаться, пока он соберётся. Или же мальчику действительно нужно побыть наедине?

– Елизар, – окликнул меня Тимур, – мне действительно его не хватает. С ним я не боялся, – его глаза поблёскивали от наворачивающихся слёз.

– Тебе не нужно бояться. Ты же не один такой. В твоей жизни ещё появится новый «друг». Кроме того, ты всегда можешь рассчитывать на нашу поддержку, – подмигнул ему я и пошёл к Арине.

Интересно, понял ли мой намёк «особенный мальчик»?

Глава 7

– Ты бы не налегал так сильно на завтрак, – сказала Арина, убирая грязную посуду в мойку. – Тётя Лиля навряд ли оставит нас голодными.

– Я и не налегаю, ты же знаешь, что мне нужно много энергии и еды, – сказал с набитым ртом я.

– Одному тебе, видимо, эта энергия так необходима. Чай или кофе? – спросила моя девушка, оперевшись о кухонный шкафчик.

– Думаю, чай, – неуверенно пробубнил я.

– Чай. Хорошо, – она открыла дверцу шкафа и, задумчиво посмотрев на пустую полку с одной упаковкой чая, выпалила. – В принципе, особо выбирать и нечего.

Арина бросила пакетик чая в чашку и залила её кипятком. Задавать вопрос о количестве ложек сахара она не стала, помнила, что только три. Или, как она выражалась, «целых три».

С самого утра день обещал быть жарким. Не успели мы вылезти из постели, как сразу же заметили, что майское солнце печёт адски. Если бы не посадка картошки у крёстного, то никакими коврижками нас сегодня из дома не вытащили бы. Но долг требует жертв. К счастью, орава, которая придёт помочь с картошкой, будет та ещё. Надеюсь, за часа два управимся.

– Всё, я доел, – довольно сказал я, протянув Арине пустую тарелку.

– Наконец-то, – усмехнулась она и убрала мою посуду в мойку. – Вымою, когда придём домой.

Уже пять месяцев мы с Ариной официально пара. Хотя мы и знакомы-то только пять месяцев. Но я никак не жалею, что поспешил с подобными речениями, ведь эта девушка идеальна, и большего мне от жизни не надо. Уверен, лучше неё я никого в своей жизни не встречу. Возникали, правда у нас разногласия и ссоры, но как обходиться без них?

Самым трудным в наших отношениях было расстояние. Мы живём в разных городах и можем видеться максимум по выходным – либо я уезжаю к ней, либо она приезжает ко мне. А иногда мы вместе встречались в Красной Звезде. Это были самые незабываемые встречи, так как никто нам не мешал, и в этой глуши мы были совсем одни.

Наши летние каникулы мы договорились полностью провести в Красной Звезде, не отвлекаясь друг от друга ни на минуту. Я уже пообещал Арине, что это будет самое незабываемое лето в её жизни.

Находясь рядом с Ариной, я будто становлюсь лучшей версией себя. За эти пять месяцев я стал собраннее, ответственнее и в какой-то степени даже взрослее. Если раньше, с другими девочками, я желал им спокойной ночи только из чувства долга, то с Ариной всё обстоит иначе. Мне стало важно знать, когда мой любимый человек просыпается, чем завтракает, какие у него планы на день, выслушивать её жалобы по поводу школы. Время от времени она, видимо, нарочно пыталась вызвать у меня вспышки ревности, рассказывая о каких-то мальчиках, которые уделяют ей внимание либо в школе, либо вечером на улице в общей компании. В такие времена я чувствовал, как из моих ушей, как в мультфильмах, идёт пар, а макушка головы, отделившись от остальной части черепа, подпрыгивает вверх. Наверное, она это чувствовала, поэтому время от времени продолжала рассказывать мне эти «интересные истории». Но я тоже не оставался в стороне. Я тоже кормил её подобными вещами, зная, что она меня ревнует.

Так мы и жили на протяжении этих пяти месяцев, изредка видясь, просиживая за разговорами часами и вызывая вспышки ревности друг у друга, ожидая, когда учебный год закончится, и мы сможем провести три месяца вместе.

* * *

– Вы знаете, что Лена и Игорь расстались? – не привлекая к себе внимания, шепнула нам Света, когда мы шли параллельно с ней и Женей по картофельному полю.

– Что? – возмущённо выкрикнул я.

– Да тише ты! – шикнула на меня Арина.

– Да, расстались. На днях, – озираясь по сторонам, продолжила Света. – Я от Веры узнала. Они с Леной виделись на днях.

– Поэтому Лена не приехала на картошку? – решила уточнить Арина.

– Именно, – прошептала Света, – а Игорь ходит как приведение, ни с кем не разговаривает, задумчивый, нервный. Я сегодня утром хотела невзначай узнать у него, где Лена, а он мне ответил в рифму и всё. Ну тут-то я и усекла, что Вера мне не наврала.

– Офигеть, – посмотрела на меня Арина.

Она знала, что Игорь мой лучший друг и что я беспокоюсь за него, каким бы говнюком он временами не был. К тому же я узнаю эту новость не от него, а от Светы. И сколько же мой друг хотел держать это в секрете?

– А сколько они провстречались? – задал вопрос молчаливый Женя.

– Я и не помню. И у Игоря, и у Лены это первые отношения. Где-то около четырёх лет, – ответил я.

– В таком случае всё ясно, – пожал плечами Женя и принялся за работу.

– Это что тебе ясно? – сердито спросила Света, положив руки на талию. – Мы с тобой тоже, между прочим, до этого ни с кем не встречались.

– Ты, может быть, нет, – натянулась заговорщицкая улыбка у Жени.

– Что это значит «ты, может быть, нет»? – не двигалась подкипающая Света.

– А что это может значить?

– Так, если ты и целовался в щёчку со своими тётками, мамкой и бабушкой или дёрнул кого-то за косичку в третьем классе, это ещё не значит, что ты у нас стал мужчиной уже тогда. Ку-ку, – повертела перед носом Жени указательным пальцем Света. – Молчи давай, Ловелас. Копай лучше шустрее, а не языком молоти. Казанова мне тоже тут нашёлся. Если бы я первая не улыбнулась тебе, ты бы так и не подошёл ко мне тогда.

– Ладно-ладно. Не шуми. Ты же знаешь, что я тебя люблю, – просиял Женя и попытался поцеловать Свету.

– Ох, Макаров, умрёшь с тобой, – вздохнула Света, одаривая своего парня ответным поцелуем.

– Я с самого начала, когда познакомилась с Игорем, была уверена, что они не подходят друг другу. Как они только ещё четыре года провстречались, – перевела тему Арина.

– Почему ты так думала? – спросил Женя.

– Вы Лену не знаете что ли? У неё тот ещё характер, а у Игоря тоже не из сладких. Лене нужен мужчина повзрослее, – ответила Арина. – Да к тому же они оба страшно гордые. Даже если кто-то из них и захочет вернуть всё назад, им не позволит их гордость. Я уверена в этом.

– Я поговорю сегодня вечером с Игорем, – пообещал я.

– Попробуй, но что-то мне подсказывает, что ты ничего не добьёшься, – подытожила Арина, следя за Игорем, который на другом конце поля сеял козлятник с отцом.

* * *

– Так, молодёжь, картошка посажена, теперь точно с голоду в этом году не помрём, – усмехнулась тётя Лиля, устало опустившись на стул.

Она накрыла шикарный стол с первыми блюдами, вторыми и салатами. Как всегда, похвалив её кулинарные таланты, я сразу же набросился на всё подряд. Это не осталось незамеченным Ариной. Она посмотрела на меня и покачала головой. Тётя Лиля, женщина скромная и добрая, покраснела от моей похвалы и была явно тронута тем, что все без исключения принялись её хвалить и набрасываться на еду.

– Голубушка, ты бы чего покрепче молодёжи предложила вместо компота, – сказал крёстный, присаживаясь за стол.

– Ещё чего! – возмутилась она. – Рано им ещё со взрослыми за одним столом пить.

– Я, шутя, – улыбнулся крёстный. – Рано вам ещё. А то охмелеете и начнёте тут драки заводить.

– Игорь, а ты чего у нас сегодня какой-то задумчивый? – обратилась к сыну тётя Лиля.

– Нормальный я, – сердито ответил Игорь.

Узнаю этот голос. Не первый год знакомы. Моего друга что-то гложет, ясно как божий день.

– Ну ладно, – испугалась тона сына тётя Лиля и покачала головой, – ребята, у вас как дела? – решила попытать счастья с остальными добрая мама Игоря.

– Есть за столом-то будущие медалисты? – спросил мой крёстный, одновременно разворачивая перед собой свежую газету.

– Не думаю, – усмехнулась Маша, старшая сестра Игоря, которая неплохо знала о нашей общей успеваемости.

– А тебе только бы слово вставить, – прошипел Игорь.

– Ты чего какой ершистый, как дикий кот, сегодня!? – возмутилась мама моего друга. – Своё дурное настроение держи-ка, молодой человек, при себе.

– Мне точно никакой медали не светит, – поднял я руку. – Хотя нам ещё целый год учиться. Кто знает.

– Как говорит моя бабушка, «дай Бог бы аттестат дали, и то хорошо», – усмехнулась Арина, изображая сердитый голос своей бабушки. – Я вообще жалею, что осталась до одиннадцатого класса. Нужно было после девятого уходить.