Иммигрант

— Андрей, — сказал парень лет двадцати шести.

— А я Гоги, — пртянул мне руку мужчина гораздо постарше Андрея, он был выше среднего роста.

— Роберт, — представился я.

— У нас к тебе есть очень важный разговор. Ты не занят сейчас? — сказал Гоги с сильным грузинским акцентом.

— Нет, — ответил я, — не занят.

— Здесь есть недалеко бар. Давай там посидим и поговорим, — предложил Андрей.

— Хорошо, пойдёмте, — согласился я, и мы направились в сторону уже знакомого мне бара. По их лицам и манере разговора сразу можно было определить то, что им нужна была какая-то информация. Вероятно, хотели расспросить о жизни в лагере. По дороге они всё же спрашивали про лагерь, но как-то вскользь, ничего конкретного, я понял, что их интересует что-то другое… Но что? Мы зашли в бар, людей там было немного.

— Ты не переживай, — сказал Гоги, — мы угощаем!

Ничего не говоря, я сел за деревянный круглый стол, на котором стояла залитая парафином бутылка, в которой догорала свеча. Рядом сел Андрей. Парень крепкого телосложения с большой редеющей русой головой, при этом он всегда улыбался, что вызывало симпатию и доверие. Его коллега Гоги был просто настоящим грузином, который стоял сейчас у бара и что-то заказывал. Гоги было около сорока пяти лет, высокого роста, как я уже упомянул, коренастый, с большим носом и пышными седыми усами, а на голове у него была надета традиционная грузинская кепка «аэродром», которая очень ему шла. Грузинскую же молодёжь в наши дни в таких кепках можно было встретить крайне редко. Так утверждал чуть позже Гоги, после того как я сделал ему комплимент.

— Послушай, Роберт, — у нас к тебе есть одно важное дело, — начал мямлить Андрей.

Пока он говорил, пришёл Гоги и принёс всем по бокалу пива и орешки.

— И какое же у вас ко мне дело? — спросил я, улыбаясь.

Говорил в основном Андрей, Гоги только вставлял привычные всем фразы, но делал это очень эмоционально, как обычно это делают жители Кавказа.

— Мы знаем, — продолжил уже более уверенно Андрей, — что к вам в Пети Шато недавно заселились два друга. Их имена Сева и Стас.

Я слушал и ничего не говорил.

— Так вот, нам нужно с ними кое о чем поговорить… Мы бы хотели попросить тебя, чтобы ты нашёл их, познакомился и попросил выйти из лагеря, сказав, что с ними хотят побеседовать, — сказал Андрей и поднял бокал, кивнув головой: На здоровье!

Я допил пиво, поставил бокал и заявил:

— Ребята, давайте на чистоту. Я не знаю, что они натворили, и не знаю, что вы собираетесь с ними сделать.

Я подумал, что пока не буду им говорить о том, что знаю ребят. Постараюсь узнать как можно больше, что им от них нужно. Гоги стал пытаться мне рассказать, что у них к ним просто разговор и ничего более. Но Андрей, как человек военный в прошлом, как потом выяснилось, не любил ходить вокруг да около и согласился:

— Хорошо! Я расскажу тебе всё по порядку.

— Мы тоже живём в лагере наподобие Пети Шато, только гораздо меньше, который находится в десяти минутах ходьбы отсюда.

Пока он говорил, Гоги встал и пошел ещё за пивом.

— Два дня назад мы с Гоги стояли возле нашего лагеря и курили, как откуда ни возьмись к нам подошла одна бабуля и сказала, что ищет Пети Шато. Мы пытались ей объяснить, как пройти к вам, но она начала мямлить что-то себе под нос, что-то совершенно непонятное, жаловаться на жизнь и причитать. А потом сказала, что в Пети Шато живут два парня, Сева и Стас, которые украли у неё деньги и там прячутся.

— И сколько? — спросил я.

— Не знаю, — развёл руками Андрей.

В это время Гоги принёс ещё пива и предложил выйти на улицу покурить.

— Она дала нам с Гоги сто долларов и сказала, что когда мы их к ней преведём, даст нам ещё сто долларов. Наверное, они много украли, раз она такая щедрая, — добавил Андрей.

— Так вот откуда деньги на банкет? — отшутился я в ответ.

— Именно так, — улыбался Андрей.

«За своего сына она им ничего не сказала, — предположил я, разглядывая их получше, — и, вероятнее всего, что эти ребята собирались Севу со Стасом силком привести к ней, — размышлял я, попивая пиво. — Андрей один мог бы скрутить их одной левой, ну а Гоги так… для поддержки, на всякий случай».

— Я их знаю! — рассказал я, прикинув в голове ситуацию, — и хочу вас уверить, что «тётя» вам не всё рассказала, — они посмотрели на меня огромными глазами, полными недоумения.

Я вкратце поделился с ними всей историей и сказал, что могу их познакомить, при этом взяв с Андрея и Гоги обещание, что они не будут их скручивать и тащить к тёте, или Бабуле, как называл её Андрей. Они переглянулись (во взгляде читалось, что именно так они и собирались поступить), но согласились. Мы договорились встретиться завтра в десять утра у ворот лагеря. Утром я встретил ребят, как обычно, за завтраком. Рассказав им мою вчерашнюю историю, они долго смеялись и говорили:

— Ну и тётя Валя! Но мы её не осуждаем, у неё в голове всегда не пойми что, — всё также смеясь, добавил Сева.

И, конечно же, согласились выйти и поговорить с моими новыми знакомыми, которые ровно в десять уже стояли у ворот Пети Шато. Стас и Сева им всё рассказали до мельчайших подробностей. Андрей и Гоги слушали очень внимательно, не перебивая.

— На что она вообще рассчитывала, продавая свою квартиру? — спросил Андрей.

— Вот пойди и спроси её об этом! — сказал Стас, — мы её долго отговаривали, но безрезультатно.

— Вы не заметили, что у неё не всё в порядке с головой? — спросил Сева.

— Мне именно так и показалось! — согласился Андрей.

Гоги молча слушал, а потом заявил:

— Мне показалось, что она очень любит выпить.

— Ещё как, — подтвердил Стас.

— Что же теперь делать? Ведь мы же пообещали этой вашей тёте Вале, что приведём вас к ней, и деньги она дала уже… а мы их пропили… — сказал Гоги, жестикулируя при этом своими большими руками. Все на мгновение замолчали.

— Кстати! — сказал резко Стас, — я вчера вечером ходил в переговорку (переговорный пункт) и говорил со своей одноклассницей, которая сказала, что ей звонил пьяный или обкуренный Паша (сын тёти Вали) из Франции, сказал что он уже в Париже, и, как обычно, всё у него супер!

— Вот и отлично! Давайте я к ней схожу, — предложил я, — точнее мы с Андреем и Гоги. Вы скажете тёте Вале, что познакомились со мной, а я в свою очередь скажу, что знал Стаса и Севу, которые были в лагере, но уже уехали. Вы, я так понимаю, уже не собираетесь с ней встречаться?

— Правильно понимаешь. Она также, если не от нас, то от знакомых узнает, что её сын в Париже, и захочет нас во Францию потащить, а мы определённо туда ехать не хотим, у нас уже другие планы. Да и вообще не хотим с ней иметь никаких дел, — улыбался Сева.

— Также скажу вашей тёте Вале, — продолжил я, — что знал Пашу и слышал от наших общих знакомых, что он сейчас где-то во Франции, а вот где точно — никто не знает. Ведь мы же и в самом деле не знаем, где он именно, не так ли? Получается, что и вы свою сотку отработали, найдя меня, и пацаны (Стас и Сева) уже не при делах, так как информация о сыне, какая-никакая, но всё же получена.

— Я согласен, хорошая идея, — облегчённо выдохнул Стас, — тем более что мы с Севой и так собирались валить.

— Куда же?! — поинтересовался я.

— В Швейцарию, — ответил Стас, — там «сдадимся» и всё разведаем. Да и вообще, хочется везде поездить… посмотреть… Только уже без тёти Вали, — всё также улыбаясь, сказал Стас.

— Не хочешь с нами? — спросил у меня Сева.

— Нет, — ответил я, не думая, — надо здесь до конца отбыть, а там видно будет.

Мне стало сразу грустно, ведь последние дней десять мы проводили много времени вместе. Строили планы на будущее, гуляли, работали. На днях нас попросили разрушить внутренние стены старого здания, находящегося на территории лагеря; и после небольшой оплаты за нашу работу мы пошли в бар, затем на улицу Красных фонарей… тратить то, что заработали.

* * *

После нашего взаимного решения мы с Андреем и Гоги сели в трамвай и поехали к тёте Вале, не забыв перед этим купить бутылку водки, так как без неё, как сказал Гоги, лучше к ней не приходить. Мы подъехали в один не очень привлекательный район, который находился возле железнодорожного вокзала Brussels Midi. Весь район был густо населён беженцами и переселенцами из стран Арабского мира. Атмосфера в воздухе веяла неприятная, скованная, тяжёлая. Дома и дороги вокруг были разбитые и изношенные. По улицам ходили мужчины в длинных одеждах типа кафтан, а также женщины, покрытые паранджой. Пока мы шли, я смотрел на агитационные плакаты, которые висели на каждом столбе, вероятно, перед местными выборами. На плакатах были фотографии таких же выходцев из стран Ближнего Востока. Ну всё… хана Европе! Если уж эти, со своими традициями, религией и жизненными устоями (не европейскими) придут к власти, то ничего Хорошего, Свободного, Светлого и Созидательного уж точно не будет сделано. Мы подошли к отелю, который находился в пяти минутах ходьбы от трамвайной остановки. Зайдя в отель не первой свежести, мы поднялись на второй этаж и постучали в дверь. Никто не открывал; постучали ещё и ещё раз. Гоги сказал, что она скорей всего пьяная спит, надо продолжать стучать. Через несколько минут дверь открылась и мы зашли в тёмную душную комнату, наполненную запахом перегара, сигаретного дыма и сырого лука, который лежал разрезанный пополам на тумбочке возле кровати. Я подошёл, открыл шторы и распахнул окно. Обернувшись, увидел перед собой старую озлобленную женщину (лет пятидесяти), но из-за её внешнего вида она выглядела гораздо старше: морщинистое угнетённое лицо, седые распущенные волосы, висевшие на плечах, покрывая старомодный, коричневый, пуховый платок, чёрная кофта и длинная чёрная юбка. Она посмотрела на меня недобрым взглядом и сказала:

— Можно было не открывать окно. Ну да ладно.

Я хотел было сразу возразить, что, мол, здесь дышать невозможно. Но не стал. На полу лежали пустые бутылки и окурки сигарет. Вся картина была на лицо. Определённо по ней сразу можно было сказать, что никакого горя у неё нет, она была простой алкоголичкой, разыгрывающей спектакль любви к своему единственному сыну, а остальные, или не замечая этого, или делая вид, что ей верят, пытались на ней только поживиться. Она была озлоблена абсолютно на всех по отдельности и на весь мир в целом. Гоги вёл с ней беседу, как самый старший, сразу же предложив ей выпить — тётя Валя, к слову, не отказалась. Андрей ничего не говорил, просто стоял и смотрел в окно. Рассказав ей всё, что мы и планировали, она задумалась и начала ходить по комнате взад и вперёд, при этом причитая:

— Что же делать? Что же делать?

— А делать тут особо и нечего, — сказал я, — адрес вашего сына во Франции никто не знает. Поэтому ехать вам туда не стоит. Да… И вот ещё что… Вы точно уверены, что ваш сын хочет вас видеть? — спросил я её.

Тётя Валя злобно посмотрела на меня, села на край кровати, обхватила голову руками и попыталась заплакать, но у неё это не получилось.

— Всё! — резко сказала она, встав с кровати, — уходите! Все!

Никто задерживаться там не хотел, мы встали и ушли. Жалко мне её не было, от таких людей, которые ненавидят всё вокруг, которые винят всех в своих неудачах, уйдёт не только сын, но и вся домашняя утварь, что в принципе и произошло, ведь квартиру-то она продала и осталась ни с чем. Гоги, как человек уже немолодой и сентиментальный, шёл в расстроенных чувствах из-за всего произошедшего. Андрей был навеселе, говоря при этом:

— Так и надо «бабке». Сына, наверное, довела до такого состояния, что он сбежал, и правильно сделал и вряд ли когда-нибудь вернётся.

— Да, — но всё равно жаль, — подняв вверх большую ладонь, сказал Гоги. Он был невероятно огорчён.

— Гоги, слушай! — сказал я неожиданно, — если хочешь, пойди сейчас и поговори с ней, — предложи ей сдаться, объяснив в двух словах всю процедуру. Отведи в центр по приёму беженцев. Её точно в лагерь определят или ещё в какую-то богадельню, вот и будет бабушка под присмотром. Думаю, она тебе ещё сотню баксов даст за это, а ты их домой пошлёшь детям! Как тебе такая идея?

— Отлично! — сказал он, повеселев, — так и сделаю!

Гоги тут же развернулся и пошёл обратно к тёте Вале, а мы с Андреем решили пройтись пешком и зайти по дороге в магазин, чтобы купить отменного бельгийского пива и пойти в ближайший парк.

Расставания всегда были негативной стороной лагеря. Позже я стал понимать Сашу Электрика, и почему он сидит у себя в кабинке и ни с кем не общается. После этого разговора, Стас и Сева пробыли в лагере ещё дня два. Ранним утром я провёл ребят до железнодорожного вокзала, откуда они и уехали в Швейцарию. При выходе из вокзала, когда автоматические двери закрылись за моей спиной, я остановился на уже знакомом мне месте, вспомнив, быть может, не очень примечательную, но на мой взгляд интересную историю, произошедшую с нами тремя несколько дней назад. Прогуливаясь как-то вечером по улице Красных фонарей без копейки в кармане, мы остановились возле одного окна, в конце слабо освещённой улицы, куда обычно уже мало кто доходил. Окно было завешено шторой, свет горел очень тускло и на первый взгляд можно было подумать, что это простое окно жилого дома. В момент, когда мы прикуривали наши по пути настрелянные сигареты, дверь возле окна открылась и оттуда вышел мужчина средних лет, полного телосложения, невысокого роста.

Увидев, что мы прикуриваем, он достал сигарету, подошёл к нам и сказал:

— Dobry wieczór.

— Мы не говорим по-польски, — сказал я.

— А! Хорошо. Тогда давайте говорить по-русски, товарищи! — сказал он шутливо с польским акцентом.

В это время штора на окне распахнулась, и свет из комнаты осветил тёмную улицу. Мы все, кроме нашего нового знакомого, который, прикурив, смотрел куда-то вдаль, посмотрели в окно. Там, в красном кружевном нижнем белье и ярко-белом подстриженном под каре парике показалась женщина или бабушка, как мы её тогда назвали (при этом вызвав улыбку у нашего собеседника), которая села в плетёное кресло, вставила в длинный мундштук сигарету и закурила. Ей было, как нам тогда показалось, лет шестьдесят. Она посмотрела на нас, улыбнулась и, открыв книгу, лежавшую возле кресла на маленьком столике, принялась за чтение.

— Позвольте представиться, — сказал наш новый знакомый, — Кшиштоф.

Мы, по очереди пожимая ему руку, также представились.

— Вы, наверное, ищете работу, как и многие сейчас? — спросил он, улыбаясь.

По-русски Кшиштоф говорил сносно.

— Да! — выкрикнул несдержанно Сева, — вы можете помочь с работой? — тут же спросил он.

— Могу! — сказал Кшиштоф и, сделав глубокую затяжку, подошёл к окну, слегка потарабанив в него пальцами.

Не молодая леди закрыла книгу и посмотрела на него из-под очков, опустив голову, при этом сдержанно улыбаясь. Кшиштоф, широко улыбнувшись, послал ей воздушный поцелуй и помахал на прощанье.

— Вам в какую сторону? — спросил он нас.

— Мы просто гуляем, — ответил Стас.

— Тогда давайте просто пройдёмся, — предложил Кшиштоф, и мы пошли по направлению к центру.

По дороге он нас расспрашивал о нашем образовании и что мы умеем делать. Спрашивал, смыслим ли мы что-нибудь в строительном деле. Как потом выяснилось, у него была своя строительная фирма, которая, как сказал Кшиштоф, всегда нуждалась в рабочих. Сказал также, что особых навыков не требуется, нас на стройке со временем всему обучат. Мы, конечно же, обрадовались такому неожиданному повороту.

— Хорошо, ребята, я почти пришёл, — сказал Кшиштоф.

— У вас есть у кого-то мобильный телефон? — спросил он.

— У Роберта есть, — быстро ответил Стас, — только он у него всегда пустой, работает только на приём, — добавил он и рассмеялся.

И в самом деле, как ни парадоксально, я редко пользовался своим телефоном, так как у большинства моих знакомых телефонов ещё не было, поэтому мне не было резона его пополнять — звонить-то всё равно некому.

— Я дам вам номер своего телефона, мобильный я не помню, так как купил его недавно, а вот домашний — запишите. Позвоните мне завтра утром, но не сильно рано, — сказал Кшиштоф, улыбаясь, — я скажу вам, где мы встретимся, и покажу стройку, куда будете приходить на работу, она недалеко от меня находится, а также познакомлю с Мартином, он вам всё покажет и расскажет, — Кшиштоф похлопал стоящего рядом и неверящего своему счастью Севу по плечу.

— Dobrze? — спросил он нас.

— Конечно! — ответили мы дружно.

— Tak, i co najważniejsze (да, и самое главное)! — резко добавил Кшиштоф, — позвоните обязательно, только не слишком рано, но и не поздно, так как к обеду меня в Бельгии уже не будет, я улетаю в Тайланд на два месяца, — сказал он и расплылся в умиленной улыбке.

Попрощавшись, мы в хорошем настроении направились в лагерь. Проснувшись рано утром, позавтракав, мы решили немного прогуляться и пошли по направлению к центральному ЖД вокзалу, а оттуда уже собирались позвонить Кшиштофу, также решив, что от вокзала нам будет быстрей добраться к объекту, к тому же Кшиштоф жил неподалёку, а стройка, как он сам сказал, располагалась недалеко от его дома. Где точно находился его дом, мы не знали, помнили только место, где расстались вчера. Сева шёл и сиял от счастья, он так мечтал работать, и мечта казалась была не за горами. Стас, работать вообще не хотел, поэтому и не горел энтузиазмом. На счёт себя хочу сказать, что у меня любая работа на то время вызывала живой интерес. Во-первых, меня всегда прельщала деятельность, которую я не знал и мог бы обучиться, а во-вторых, это, конечно же, тот факт, что любая работа здесь, в Европе, кардинально отличалась от работы в любой из постсоветских стран, а самое главное, это отношение к рабочим, которое было непринуждённым и ненавязчивым, где никто не стоит над тобой и не командует, а всего лишь вежливо просит. И как я всегда говорил: «Всегда можно прийти, попробовать, и также, с такой же лёгкостью уйти».

Дойдя до вокзала, мы направились к телефонным автоматам, которые висели в ряд, вдоль стены, внутри вокзала. У центрального входа на вокзал, прямо перед автоматическими дверьми, мы решили проверить наши сбережения и каждый начал шарить по карманам.

— У меня нет ни копейки, — сказал Стас.

— Сорок франков, — сказал Сева, достав из кармана две монеты.

— И у меня сорок франков, — сказал я, — на пять минут разговора нам хватит. Давай мне, я буду звонить.

И в этот момент, когда Сева пересыпал мне мелочь, открылась дверь и оттуда пошёл поток людей, и как бы невзначай кто-то толкнул меня в плечо, выбив мелочь из моей ладони, которая полетела вниз; всё происходило как в замедленной съёмке. Мы втроём наблюдали, как мелочь летит и падает, залетая под металлическую решётку, на которой мы стояли. Мы переглянулись, не говоря ни слова, и отошли в сторону, дав людям выйти.

— Что будем теперь делать? — спросил взволнованным голосом Сева.

— Надо попробовать её достать, — ответил я.

Стас стоял и, наблюдая за всем этим, улыбался.