Помоги проекту - поделись книгой:
— Денег нет? — спросил он, улыбаясь.
Денег у меня и в самом деле не было.
— Нет, — вздохнул я.
И уже было хотел уходить, как он взял меня за руку и сказал:
— Подожди, брат, — подошла его очередь, и мы оказались возле окна.
Он достал из кармана кошелёк и открыл его, я стоял рядом и сверху смотрел в его пустой кошелёк.
— Я пойду, — сказал я.
— Нет! Не торопись. Денег полно! — сказал мой грузинский друг, жестикулируя при этом руками и ковыряясь в пустом кошельке.
— Combien (сколько)? — спросил он у продавца.
После того как продавец ответил, он начал шарить по всем карманам и, вытащив оттуда пару франков, отдал их в окошко. Ему дали слайс пиццы с пепперони, он сразу настойчиво сунул его мне.
— Всё хорошо, брат, бери, я не голодный! — сказал парень и сразу ушёл.
При всём при том, что он также, как и я, пропустил ужин и был не менее голоден, но тем не менее он достал последние копейки и отдал их мне. Да! Это был не жизненно важный момент, он мог бы и не делиться последним и я бы в свою очередь не умер с голоду, но чтобы это прочувствовать, надо это пережить. Через несколько дней, получив «лагерное пособие», я сразу же нашёл своего грузинского мегобари и отдал ему потраченные им на пиццу деньги, поблагодарив в очередной раз. Всем проживающим в лагере выдавали 150 франков в неделю (5 долларов). Этого хватало на две пачки сигарет или на упаковку сока, и шоколад, а также на всякую мелочь, которую можно было купить в супермаркете, чтобы пробить по кассе, но при этом успеть засунуть плоскую бутылку Баллантайнс себе в штаны и палку салями в рукав куртки. Таким вещам в лагере тоже можно было научиться. Вообще, я всегда старался исходить из потребности.
Случилось так, что джинсы, в которых я приехал, украли. Я проснулся, а на стуле их не оказалось. Не знаю, кому они могли понадобиться, тем более что они были уже не новые. Поэтому ходил я последнее время в спортивных штанах, которые были на два размера больше, их дал мне в дорогу тренер, как он выразился при этом: «На сменку». К тому же на днях они ещё и порвались, после игры в мини футбол. Я зашил их, конечно, как мог. В один из дождливых дней, я зашёл в игровую поиграть в пул, всегда было много желающих, и встретил там своих знакомых, они, как обычно, сидели возле окна, пили кофе и курили. Мы поздоровались, и один парень спросил:
— Ты чего ходишь в этих старых спортивных штанах, у тебя нет ничего другого?
— Нет! Джинсы украли, остались только эти спортивные, — улыбаясь, сказал я.
Они усмехнулись.
— Мы сегодня собираемся в один магазин, там продаются недорого не новые, но и не ношенные вещи, на некоторых вещах может быть маленький брак, который легко устранить, — сказал один из парней, — мы с ребятами захаживаем туда время от времени, покупаем одну недорогую вещь, а остальные понравившиеся нам вещи прихватываем заодно. И самое главное, чем привлекателен этот магазин, так это тем, что на вещах там нет алармов. Понимаешь?! Можешь брать всё, что хочешь.
Такой жест с их стороны уже можно было считать знаком доверия, который означал только то, что круг русскоязычных в лагере уже мог мне доверять, зная о том, что я не побегу доносить на них в полицию. Если же ловят с поличным за воровство, то вся информация поступает в «комиссариат», что не идёт на пользу в дальнейшем процессе по личному делу. Кому-то на это было начхать, они приехали в Европу на короткий срок — повалять дурака и заработать копейку. У меня же были другие планы. Но в магазин я с ними всё же пошёл, так как приближалась зима и кое-какие вещи мне и в самом деле были нужны. Все вещи, что я планировал взять в магазине, остались в Голландии, в моей спортивной сумке, которую тренер обещал привезти позже. Я, конечно же, звонил и просил, чтобы он привёз как сумку, так и деньги, но он, вероятно, был очень занят, постоянно откладывая приезд. Я взял полученные на днях 150 франков, при этом поинтересовавшись, что я смогу на них купить, на что мне ребята, смеясь, ответили, что пару трусов и пару носков смогу себе позволить. Мы запрыгнули в трамвай и поехали в другой район. Нас было четверо. Минут через пятнадцать мы вышли, на первый взгляд, в не очень хорошем районе: повсюду были старые, неухоженные дома, разбитая дорога, по улицам ходили то ли индусы, то ли пакистанцы в каких-то балахонах. За это короткое время моего пребывания в Брюсселе я уже успел заметить, что целые районы, приближенные к центру города, занимали беженцы и переселенцы из стран Южной Азии, Среднего и Ближнего Востока. Пока мы шли, они объясняли мне, как нужно надевать на себя выбранные вещи, куда их запихивать и заталкивать. Мы подошли к старому трёхэтажному зданию, которое, с первого взгляда, напоминало заброшенный дом, на окнах которого были наклеены плакаты с надписью «Vendre» (распродажа), и зашли внутрь. Ребята сразу же разбежались по этажам. Я пошёл бродить повсюду, выбирая себе новые джинсы, кофту потеплее, джемпер и, конечно же, носки и трусы. Выбрав всё это, я зашёл в раздевалку, померял и стал упаковываться: снял спортивные штаны, надел джинсы, заправив их в носки, спортивки натянул сверху, а то, что они были на два размера больше, сыграло мне на руку; джемпер я надел под куртку, всё вроде бы шло неплохо, вот только тёплый свитер, пришлось засунуть под джемпер в район живота, что сделало меня в два раза толще. Подойдя к кассам, я увидел ребят, которые уже стояли в очереди. Они были побогаче, поэтому купили себе кое-какие вещи дополнительно, сложив их в корзину, не считая, конечно же, всего того, что было уже на них надето под одеждой. Подойдя вплотную к кассе, я почувствовал, как свитер под моим джемпером стал сползать вниз, в руках я держал носки и трусы; положив всё перед продавцом, я попытался незаметно поправить свитер на животе. В тот момент, когда я расплачивался, свитер снова пополз вниз, и чтобы он полностью не вывалился, я придержал его рукой, но было уже поздно, рукав свитера всё же выпал из-под моей кофты. Продавец, увидев это, сразу замахал рукой, подзывая секьюрити, который находился по левую руку, метрах в пяти от меня. Дверь на выход была с правой стороны. Посмотрев на толстого охранника, я понял, что ему меня не догнать, но тем не менее без промедлений устремился к выходу. Охранник выбежал за мной и пробежал, задыхаясь, ещё метров двадцать, если, конечно, можно было бы назвать это вялое передвижение бегом. Я бежал не спеша и смеялся, смеялся от глупости и нелепости происходящего. С ребятами мы встретились чуть позже на остановке и тоже долго смеялись. Но для себя я решил, что это был мой первый и последний раз. Тем более что у меня теперь было всё необходимое, что касается верхней одежды, вот только кроссовки начали рваться, но здесь я всё же решил дождаться тренера с моими вещами, где также были и новые кроссовки. В такие моменты времяпровождения с моими новыми знакомыми я непроизвольно вспоминал своих старых друзей, которых порой не хватало и по которым скучал. Однажды во время таких воспоминаний мне захотелось написать письмо своим старым друзьям, с которыми я уже несколько месяцев не общался и решил пока не возобновлять общение во избежание недопонимания с их стороны. Ведь уехал я, никому ничего не сказав, так как не имел ни малейшего представления, насколько я здесь задержусь. А письмо звучало так:
Вечерами, если я не гулял, то сидел у себя в кабинке и учил французский. Иногда приходил Юра и помогал, но в последнее время я видел его всё реже, так как у него появилась «дама сердца», с которой они познакомились здесь, в лагере. В один из таких вечеров, когда я был у себя, зашёл Юра и решил помочь с учёбой, но больше ему, по-видимому, хотелось поделиться со мной своими переменами и радостью, которую я прочитывал в его блестящих глазах. В отношениях я был не силён, поэтому просто слушал, не давая никаких незнакомых мне в этой области советов. Как вдруг в кабинку постучали, и молодой парень из соседней комнаты передал мне конверт. Я посмотрел в недоумении сначала на парня, затем на конверт и, поблагодарив соседа, открыл его. Оттуда я достал открытку-приглашение в концертный зал, на концерт малого симфонического оркестра. Это приглашение было от моего социального работника Франка. Такие приглашения раздавали только несовершеннолетним, чтобы с юных лет привить в них любовь к Европейской культуре. Юра, увидев такое приглашение, стал меня умолять, чтобы я попросил Франка за него и его даму сердца, взять их с собой, если будут, конечно, свободные места. Мне было несложно это сделать. Утром после завтрака я зашёл к Франку в офис и передал ему Юрину просьбу, на что он одобрительно улыбнулся и сказал, конечно же, пусть приходят, желающих будет немного и места есть. Выйдя из офиса и не спеша шагая по брусчатке внутреннего дворика в предвкушении вечернего концерта, я направился прямиком к Юре, чтобы его порадовать. По пути вспомнил, как будучи ещё в начальных классах, я случайно попал на подобное мероприятие. С наступлением летних каникул во многих школах для младших классов открывались летние лагеря, где дети с 9 утра и до 6 вечера, находились под присмотром всё тех же учителей, которые за время учёбы успели уже изрядно надоесть. Но, к счастью, они были в это время не требовательны, вдоволь накричавшись за год на своих учеников. Они старались по максимуму расслабиться и отдыхать, сидя на стульях под тёплым июньским солнцем, направив к нему свои лица и не обращая никакого внимания на бегающую по всей школе детвору. Я в это время закончил первый класс, мне было 8 лет. Родители работали и мне приходилось без особого на то желания посещать школьный лагерь. Утро в нём начиналось с зарядки, под гармошку нашего учителя музыки: мужчины тридцати лет, невысокого, коренастого, весёлого шатена. Который частенько не попадал в ноты и бил по своим клавишам так, что, казалось, они сейчас повылетают. Я слышал звуки этой экспрессивно играющей гармони ещё издалека, поэтому замедлял шаг и не спеша подходил к школе уже к моменту завершения бесполезных упражнений.
— Роберт, ты опять опоздал на зарядку! — кричал, усмехаясь, учитель музыки, видя что я обхожу его стороной.
Ничего не говоря, я просто проходил мимо и думал: «Не трогай меня, сейчас всё равно каникулы». Что мне нравилось в лагере, так это то, что туда можно было опаздывать и уходить пораньше. Родители сами уже потом в случае долгого отсутствия дома ребёнка разбирались со своими детьми. После обеда в школьной столовой мы направлялись в наш класс, где вместо парт в ряд одна к одной, стояли раскладушки. Наступал тихий час. Спать мне не хотелось, я лежал и смотрел на ярко-белый потолок, по которому бегали солнечные зайчики, пускаемые одним из учеников.
— Роби, не спишь?! — услышал я голос своего соседа по раскладушке.
— Неа, — ответил я.
— Хочешь в воскресенье поехать сначала в ресторан, а потом в цирк и органный зал, послушать органную музыку? — спросил он меня шёпотом.
— Хочу конечно! — обрадовался я, — а что для этого нужно?
— Ничего особенного, сейчас побежим в клуб молодёжи, который в моём дворе, и ты там просто расскажи любой стих, который помнишь наизусть.
— И всё?! — спросил я в изумлении.
— Да! — ответил он, — только давай одеваться побыстрей, пока учил-ка вышла из класса, а то опоздаем.
— Полезем через окно? — снова удивился я.
— Да, — невозмутимо сказал он, — чтобы нас не поймали во время сонного часа гуляющими по школе, — улыбнувшись, закончил Рома.
Мы быстро оделись и вылезли друг за другом в открытое окно первого этажа двухэтажного здания. Когда я вылезал в окно, то окинул взглядом наш светлый, озарённый солнцем класс, в котором почти все спали, лишь только Вова продолжал пускать по потолку солнечных зайчиков. По пути я бежал и восстанавливал в памяти стих, в котором стёрлась одна строка. «Ну да ладно, — думал я, — подберу по рифме на месте».
Забежав внутрь одноэтажного большого дома со множеством комнат, в которых находились различные детские кружки, пройдя коридор, мы попали в зал, где за столом сидели жюри, три человека: директор клуба, пожилая советская женщина, сидела в центре стола, а по краям ученицы старших классов нашей школы. В центре зала были расставлены стулья, на которых сидели конкурсанты и выходили по очереди на небольшую сцену, расположенную под окном в другом конце зала. Мой одноклассник Рома, которого все в этом клубе хорошо знали, сразу подвёл меня к жюри и представил:
— Это Роберт, он хочет участвовать в конкурсе и будет читать стих! — сказал он выразительно и громко.
Директор клуба улыбнулась и записала меня в список.
— А теперь садитесь, мы вас вызовем, — сказала она.
Время пролетело незаметно, людей было немного. Сидя на стуле и наблюдая за участниками, я понял, что Рома просто боялся сам убежать из школьного лагеря, и чтобы ему одному не влетело, решил притянуть меня с собой, за компанию, а заодно и подшутить, ведь о том, что здесь конкурс и жюри, он ничего не сказал. Но тем не менее за это я переживал меньше всего, тем более что был шанс посоревноваться в конкурсе самодеятельности; да и мне самому ужасно хотелось убежать с этого сонного часа. Меня вызвали, я прочитал стих, который хорошо помнил ещё с садика, правда, в конце стиха пришлось вставить свои слова, созвучные с рифмой; к моему удивлению, жюри проголосовали за! Я оказался в числе победителей и, соответственно, получил в награду приглашение в цирк, органный зал и ресторан. Вот таким образом я впервые очутился в большом, красивом органном зале, где звуки органа просто проникали в каждую клетку тела и души и уносили в неизведанные дали или глубины, что в принципе одно и то же.
Многим подросткам подобное мероприятие, предлагаемое Франком, было неинтересно, поэтому автобус был полупустой. Я встретил там Юрия и его спутницу, мы сели рядом и разговаривали всю дорогу. Всё было очень хорошо организованно. Перед концертом нас завезли в ресторан, где ожидал ужин из трёх блюд: на стартер всем принесли свежий салат из летоса и копчёного лосося, на второе подали кассероль с курицей, а на десерт — тирамису и мороженое со сливками и клубникой. Мы ужинали и беседовали: Юра рассказывал о Канаде и её преимуществах во всех отношениях. Франк рассказывал про музыку и живопись, он был культурно развитым человеком с хорошим образованием, также он играл на фортепьяно. Так как Юра хорошо говорил по-французски и хотел, видимо, попрактиковаться, они с Франком перешли на французский язык и начали обсуждать образование: где же всё-таки оно лучше — в Европе или Совке? Беседовали они спокойно, приводя каждый свои доводы. Закончив вечернюю трапезу, мы сели обратно в автобус и поехали в концертный зал. После того как мы вошли в фойе, нас разделили на несколько групп и посадили в разных местах. Мы с Юрой и его дамой оказались на балконе. В зале приглушили свет и зазвучал оркестр. Я моментально провалился в звуки музыки и очнулся только тогда, когда объявили антракт. Во второй части случилось то же самое. За моё пребывание в лагере я попадал на подобные мероприятия несколько раз. Отчего всегда был в восторге и умилении, от того, что европейцы пытаются окунуть «детей» (беженцев) в культуру, музыку, показать и рассказать всё об архитектуре, живописи. Проблема была в том, что, к сожалению, очень малый процент хотел бы этим подарком жизни воспользоваться, впитывать и наслаждаться. Ведь это было дело и желание каждого. К искусству должна лежать душа. Я же получал колоссальное удовольствие от посещений театров, концертных залов, музеев и галерей. В общем всего того, что предлагалось несовершеннолетним.
По ночам мне стали часто сниться кошмары, раньше этого со мной никогда не случалось, мне снилось, что меня не выпускают из Совка, как будто кислород перекрывают. Вокруг заборы, которые я всячески пытаюсь преодолеть… От этого я просыпался среди ночи и долго не мог заснуть. В такие часы я любил выйти и побродить по коридорам, нагуливая себе очередной сон. В эти моменты ночной жизни, можно было увидеть то, что не увидишь днём, и послушать то, о чём днём также не говорят. Кое-что из увиденного или услышанного не всегда было приятным, но я не стал бы заострять на этом внимание. Как я уже успел сказать, многие жители лагеря вели в основном ночной образ жизни. Вдоль длинного коридора собирались группы людей, вынося стулья и устраиваясь возле окон, чтобы можно было курить. На каждом этаже собиралась своя компания, к которой легко можно было присоединиться, если, конечно, там находились общие знакомые. Я был вхож практически в любую компанию, так как, прожив в лагере чуть больше месяца, успел завести приличное количество знакомств как с людьми из постсоветского пространства, так и с людьми из других точек нашей планеты. В лагере было много разной активности и, принимая в ней участие, волей-неволей появлялись всё новые знакомства: играя в настольный теннис, баскетбол, мини-бильярд, шахматы, занимаясь уборкой территории — собирая опавшую листву во дворе лагеря, а также знакомясь на уроках французского языка, который мне давался с трудом, но я не сдавался. Так и получалось, что люди, попавшие в лагерь примерно в одно и то же время, уже были как родные — если только между ними не возникало никакого конфликта. Поэтому, прохаживаясь по коридорам и этажам ночами, примкнув то к одной, то к другой компании, ненароком встречаешь знакомых, которые очень активны ночью, и общение в это время суток доставляло им гораздо больше удовольствия, чем днём. По ночам они философствуют, рассуждают, рассказывают много интересного и поучительного, дискутируя при этом друг с другом о жизни. В дневное же время они выглядели очень вяло и были менее разговорчивы. Эти люди в большинстве своём были старше меня по возрасту. Кого-то я знал достаточно хорошо, с другими же был знаком чуть меньше. Кое-кто из моих знакомых был привязаны к опиуму, но они, по-видимому, от этого не страдали, даже наоборот. Поэтому коллектив собирался разный и несомненно интересный. Кто-то присоединялся к диалогу под изрядной дозой героина, кто-то был накурен в «смерть», ребята под кокаином обычно не вступали в долгие дискурсы, а люди, находившиеся в чересчур пьяном состоянии, как я заметил, обычно не справлялись с такого рода информацией, постепенно засыпая на стульях в коридоре. Но это не значит, что в таких компаниях не было абсолютно трезвых, здравомыслящих людей, конечно же, они были! Хотя и в меньшинстве своём.
Рано утром я проснулся от того, что меня кто-то тряс за плечо. Открыв глаза, я увидел Сергея.
— Что тебе, Серёга? — спросил я его, протирая глаза.
— Мне пришло письмо из «Комиссариата», — говорил он испуганно, — такое же письмо получил Армен перед тем, как его депортировали. Боюсь, что пришёл мой черед. На работе зарплата через неделю, соответственно, деньги отдать сейчас не смогу. Если хочешь, Роби, пойди туда вместо меня, поработай. Другого я предложить не могу, — сказал Сергей и развёл руками.
Это был очень даже смелый поступок с его стороны, зайти и просто поговорить, а не пропасть без вести. Хотя он и был патологическим лжецом, но в душе, насколько я его знал, он всегда оставался мягким и добрым человеком, как и большинство белорусов.
— Хорошо, Серый, не расклеивайся и удачи тебе! — согласился я и лёг отдыхать дальше.
После этого случая я больше его не видел. Слышал позже от общих знакомых, что его депортировали в Швейцарию, а оттуда — в Германию. Что было дальше, я не знал. Работа, где трудился Сергей, а теперь и я, была непыльная. В небольшом помещении нас работало шесть человек, где в первой половине дня мы сортировали и упаковывали рекламные брошюры и лифлеты, а во второй — разносили их по домам и апартаментам, забрасывая в почтовые ящики. Хозяином этого бизнеса был индиец. Он был чрезмерно вежлив и покладист, что мне изначально показалось подозрительным. Так как маленькие его глаза были с хитрецой и постоянно бегали из стороны в сторону, а ещё, каким-то он был неискренним что ли.
Хозяин был невысокого роста, лет тридцати пяти, немного полноват, с пышными усами под носом. У него уже было трое детей. «Наверное, это не предел», — думал я, узнав его чуточку получше. Частенько после обеда, когда мы выходили разносить рекламу, которую индиец развозил по углам кварталов и оставлял там в ящиках, я видел, как некоторые из нашей компании, вместо того чтобы разносить как положено, брали целый ящик лифлетов, заносили и оставляли его за дверью в подъезде апартаментов, или постепенно на ходу выбрасывали в мусорные урны, гуляя потом налегке. Мне же, наверное, совесть не позволяла так поступать, поэтому я гулял и не спеша делал свою работу. Руслан был, вероятно, таких же взглядов, как и я, поэтому составлял мне компанию. Проработал я там недолго, всего лишь две недели. За первую неделю индус нам не заплатил, сказав, что потом заплатит сразу за две недели. Прошло две недели. В это время я сидел и ужинал, когда в столовую зашёл Руслан и сказал, что ему только что позвонил индус и сообщил, что денег нет и зарплаты, соответственно, не будет. Руслан у него был как доверенное лицо, к тому же он неплохо говорил по-английски. Мне показалось странным, что Руслан его даже оправдывал:
— Что мы можем сделать? Ведь ему самому (индусу) не заплатили, откуда он возьмет деньги?
Вероятно, Руслан был очень наивным и доверчивым человеком. За столом сидело ещё несколько человек, работавших с нами вместе, они стали возмущаться, кричать… я встал и пошёл к себе, не сказав ни слова.
Рано утром, запрыгнув в трамвай, я направился к месту нашей работы. В магазине никого не было, на дверях висел навесной замок. Перейдя через дорогу и сев на пустой ящик, стоявший между двух киосков, я стал ждать. Это была, конечно же, не потребность в деньгах, скорее, принцип. Я никогда никому не позволял так по-свински поступать с собой. И если кто-то принимал это как должное, то я всегда пытался восстановить справедливость. Как и в этот раз. Я решил, что буду ждать до вечера, и если он не придёт, то попробую ещё и завтра.
После обеда подъехала знакомая машина, индус вышел и направился к магазину. Шёл он, улыбаясь и напевая свои мелодии. «Да… — промелькнуло в голове, — так весело человек не выглядит, когда ему не платят за работу». Я быстро перебежал через дорогу и пошёл прямо на него, делая вид агрессивно настроенного человека, при этом сжимая кулаки так, чтоб он это видел. Бить, конечно же, я его не собирался, но за ворот поднять и потрясти мог. При виде меня он поменялся в лице, весёлость ушла мгновенно. Он приостановился и начал быстро озираться по сторонам, видимо, хотел бежать, но было уже поздно, я был слишком близко. Не доходя буквально трёх шагов до него, я увидел, как он трясущимися руками залез в карман и вытащил целую пачку купюр. Я подошёл вплотную. Он смотрел на меня снизу вверх испуганными чёрными глазами и, не говоря ни слова, отсчитал то, что было моим по праву. В это мгновенье у меня появилось огромное желание дать ему в морду за его поступок, но вокруг проходило слишком много людей, и я не стал этого делать. Всё происходило молча, без слов. Я развернулся, сунул деньги в карман и пошёл на остановку трамвая. Так я вернул свои двести долларов, пусть даже и таким способом, меня это устраивало, не считая мобильника, который я забрал у Миши. Вот только сотня Армена осталась ему на «чай», но меня это никак не тревожило, так как он хотя бы часть её, но определённо успел отработать, ходя по нашей комнате и прося всех шумящих соблюдать тишину, а курильщиков несколько раз выводил в коридор.
Куда потратить деньги, я уже знал. Идею малого и не совсем легального бизнеса, а точнее совсем не легального я подсмотрел недавно, ждал только когда будет немного денег, чтобы его реализовать. Гуляя по рынку, я всё время встречал одного молодого бельгийца, который ходил среди толпы с большой спортивной сумкой и негромко повторял одно только слово: «Сигареты». Эта сумка расходилась у него за считанные минуты. Продавал он по целому блоку. Так я и подсмотрел этот незамысловатый бизнес. Дело оставалось за малым — найти недорогие сигареты и, конечно же, деньги на их закупку. Деньги у меня уже были, а где раздобыть сигареты, я также уже имел представление. По четвергам я ходил в бассейн, в который нам в лагере выдавали пропускные билеты. Однажды вечером, возвращаясь из бассейна, я, как обычно, проходил мимо автовозов, на которых приезжали ребята из Литвы и покупали в основном подержанные авто. На один такой автовоз помещалось от четырёх до восьми автомобилей. Я ненароком вспомнил случайный разговор, который не так давно услышал в лагере. Гуляя ночью по коридору в час бессонницы, я, как всегда, примкнул к одной из компаний, в которой кто-то рассказывал, что у водил этих автовозов можно купить сигареты. Они всегда привозят несколько блоков, чтобы покрыть незначительные расходы. Вот я и решил, проходя мимо, подойти и поинтересоваться. Цены на рынке я знал, и если получится разница, буду у них покупать и перепродавать. Тогда ещё Литва не входила в Евросоюз, поэтому разница в цене ощущалась. Случайно застав всех водил в одном месте, после непродолжительного разговора я купил всё что мог на свои двести долларов.
Продавать сигареты в лагере я не хотел, так как знал, что будут тревожить в любое время суток, но в основном, конечно же, ночью. Дождавшись субботы, я взял рюкзак, положил в него сигареты и поехал на рынок. Слившись с приезжающими покупателями, я сразу же направился туда, где больше всего толпилось народа. Пробираясь в середину толпы, я негромко стал предлагать сигареты, люди стали оборачиваться, обращать внимания и спрашивать. Уже через несколько минут я шёл к трамваю с пустым рюкзаком и с полным карманом денег.
И так время от времени я приезжал на рынок, продавал сигареты, гулял по нему и, набирая свежие фрукты, а точнее их остатки, которые продавцы прямо перед закрытием рынка раздавали бесплатно, возвращался обратно в лагерь. Со своим конкурентом я познакомился, когда пришёл во второй раз. Он сам подошёл ко мне и сказал, чтобы я был осторожен, полиция запрещает торговать нелицензированными сигаретами, а также добавил, что, если увидит полицию, даст знать. Так случилось, что мы выручали друг друга несколько раз.
Но бизнес не всё время шёл хорошо — время шло, законы менялись, на таможне при въезде в Европу из Литвы разрешили ввозить только один блок на человека. Водители грузовиков в большинстве своём тоже курили, поэтому порой приходилось ждать 3–4 недели, чтобы набрать несколько блоков для продажи. Шла зима, и автовозы приезжали уже реже. Я решил сделать паузу.
Глава 8. Два друга и тётя Валя
Прохаживаясь как-то по двору лагеря, ко мне подошли два парня, поздоровались, представились: их звали Стас и Сева. Они были ничем не примечательные молодые ребята лет двадцати. Оба невысокого роста, щуплые; Сева был блондин, а Стас немного рыжеват. Рассказали, что росли они в одном дворе и дружили с самого детства.
По истечению некоторого времени, узнав их немного получше, я заметил, что они оба обладают хорошим качеством, присущим не каждому: они всегда были на позитиве, имея при этом массу разных идей как реальных и интересных, так и бредовых в том числе. Поинтересовавшись, давно ли я в лагере, ребята спросили, может, я знаю кого-нибудь, кто живёт здесь не менее года, а может, и дольше. Сказали также, что ищут хоть какую-то информацию про одного парня по имени Паша, который тоже был их дворовым другом, но внезапно пропал, и последнее, что они о нём слышали от общих знакомых, это то, что он уехал в Европу и его определили в Пети Шато, но это было примерно год назад. Я попытался вспомнить, кого же я знаю… И вспомнил! Вспомнил об одном парне, который жил здесь чуть больше года, он работал в лагере электриком, его все так и называли — Саша Электрик. Он был очень нелюдим, всегда держался в стороне от всех и старался ни с кем не общаться. Мне рассказал о нём Сергей ещё в первые дни моего прибытия. Чуть позже я решил зайти к нему и познакомиться с ним лично. Постучав в его кабинку, Саша попросил войти. Он сидел на кровати и читал. По обзору его жилища изнутри сразу можно было сказать, что он здесь уже долго. Кабинка была обустроена как маленькая уютная комната: по всей стене у изголовья были прибиты полки, на которых стояли книги. Так как кабинка располагалась возле окна с большим подоконником, то Саша использовал его как стол, на котором также лежали книги, какие-то записи и чертежи на больших листах. Я понял, что он занимается самообразованием. Судя по научной литературе на столе, скорее всего, это были инженерные проекты.
— Роберт, — представился я.
— Александр, — сказал он и мы пожали руки, — заходи, садись.
— Недавно в лагере? — спросил он меня по-свойски.
— Да, — ответил я (это была первая неделя моего там пребывания).
Разговаривали мы с ним недолго, Саша оказался совсем не таким, как мне его описали (с негативной стороны): он был рассудительным, серьёзным молодым человеком лет тридцати, высокого роста, светло-русый, среднего телосложения. По нему было видно, что планы на будущее у него были большие. Саша объяснил, что ему не с кем и не о чем здесь в лагере разговаривать. Ещё сказал, что изначально у него было несколько друзей, но все разъехались по миру, кто куда. Также я поинтересовался как он умудрился оставаться в лагере больше года. На что он ответил, что после всех трёх интервью, которые прошли невероятно быстро и не в его пользу, он перевёлся на Гуманитарку. Так и получилось, говорил Саша, что социал ему не дали, а с лагеря, соответственно, не выгнали, так как он всё ещё остаётся на легальном положении. И сколько ещё он здесь просидит — неизвестно. Но то, что он был самым «старым» жителем лагеря, было известно всем русскоязычным. После этого разговора мы с Сашей больше не общались, лишь изредка здоровались при встрече. Стас и Сева зависли в ожидании, смотря на меня туманным, накуренным взглядом.
— У меня есть один знакомый Саша. Он здесь больше года, думаю, он сможет чем-то помочь, — сказал я.
Ребята обрадовались и попросили, чтобы я отвёл их к нему. По дороге к Саше они мне рассказали, что, конечно же, знали, что их друг Паша собирался уехать в Европу, но не знали, когда именно, поэтому пропал он незаметно для всех, но самое интересное в этой истории то, что Паша просил Севу и Стаса ничего не говорить его маме. Он просто хотел сбежать из дома. Я не вдавался в подробности их с мамой отношений, но раз хотел сбежать, значит что-то его не устраивало. Сева продолжил, сказав, что тётя Валя (Пашина мама) прождала его несколько месяцев, много пила, как и обычно, в принципе, но в конце концов что-то на неё нашло и она решила начать поиски сына. Прошёл примерно год, прежде чем мы узнали, где находится Паша. Он связался со своей бывшей девушкой и рассказал, что живёт в Европе роскошной жизнью. Тётя Валя, как только узнала эту новость, сразу позвала нас со Стасом к себе и поинтересовалась, во сколько ей обойдётся поездка по Европе на один месяц. Она рассчитывала за месяц найти его и вернуть домой, ухмыляясь, рассказывал Сева, при этом отрицательно мотая головой. «И в то же время, — продолжал он, — она и домой назад не собиралась, потому что сказала, что будет продавать свою квартиру. Мы в свою очередь, пытались ей объяснить, что это будет безрассудный поступок, но что мы могли на самом деле сделать, если у взрослого человека поехала крыша, а нам с этого ещё сулил небольшой заработок, плюс прогулка по Европе на халяву». Сева и Стас шли и смеялись. Сева сказал, что они со Стасом прикинули, посчитали и ответили тёте Вале, чтобы она рассчитывала на сто баксов в день, в сумме выходило примерно три тысячи в месяц. На что она, конечно же, согласилась. Прошло ещё несколько месяцев, пока делались визы и продавалась квартира. Трёхкомнатную квартиру она продала тогда за шесть тысяч долларов, что было совсем неплохо по тем временам. Новых новостей от Паши за это время никто не слышал. Когда визы и билеты на самолёт были на руках, тётя Валя дала им со Стасом по триста баксов и попросила за ней присматривать и помогать:
— Что мы сейчас и делаем, — улыбаясь, распылялся Сева.
— Где она сейчас? — спросил я.
— В гостинице! Сидит и ждёт информации от нас, — сказал Стас.
— А вы, я смотрю, работаете в поте лица, — заметил я с сарказмом, — уже неделю вижу, как вы ходите постоянно обкуренные.
— Да! А что нам ещё делать? Кайфуем! — самоуверенно произнёс Стас, — мы и сейчас «убитые»! — они снова засмеялись.
Сева был более сознательным и понимал, что деньги нужно хоть частично, но отработать и хоть чем-то тётке помочь.
— Мы заходили к тёте Вале вчера вечером, — сказал невесёлым голосом Сева, — она лежала пьяная на полу и спала. Поэтому мы тоже расслабляемся.
Серьёзности в них не было никакой. Да она им и не нужна была. Такова их сущность, такие у них были взгляды на жизнь.
— Здесь такая дурь убийственная, мы такой ещё не пробовали, — хочешь? — предложил Стас.
Я отрицательно помахал головой.
— Вот видишь, Роберт, мы же тебя нашли… И сейчас идём за информацией… Работаем! — сказал Сева.
Улыбка не сходила с их лиц. Мы подошли к Сашиной кабинке, я постучал.
— Да-да, — сказал он.
— Саня, это Роберт, я здесь не один, хотелось бы поговорить с тобой, — сказал я из-за шторы.
— Заходите, — пригласил Саша.
Мы зашли. Два друга, как ни пытались сдерживать улыбки, но у них это плохо получалось. Они поздоровались, представились, и Сева сразу начал интересоваться и спрашивать про Пашу. Саша внимательно выслушал его, а потом ответил:
— Да, я видел его! Он был здесь примерно год назад. В это время было очень мало русскоязычных, не то что сейчас, — улыбаясь, сказал Саша.
— А ещё я его запомнил, потому что он здесь постоянно отличался. Он думал, что ему всё дозволено. По ночам бегал по коридорам и орал, нападал на молодых девушек. В столовой ни с того ни с сего бросался едой. Несколько раз дрался с иностранцами только из-за того, что у них другой цвет кожи. Мне кажется, — продолжал Саша, — что он постоянно был под каким-то наркотическим действием.
— Да! Да! Это он! — закричал Стас, — он без башни!
И они с Севой рассмеялись, вспомнив своего друга.
— Он здесь пробыл не больше месяца и пропал. Больше я его не видел, — закончил Александр.
Стас и Сева поблагодарили его, пообещав упаковку пива за ценную информацию, после чего мы вышли на улицу.
— Ты пьёшь пиво? — спросил меня Сева.
— Пью.
— Тогда пойдём купим и посидим на фонтане, мы проставляемся, — заманчиво сказал Стас.
— Пошли, — согласился я.
Фонтан за лагерем был особенным местом. Каждый памятник культуры хранит в себе свою энергетику и мистицизм, и фонтан для меня был одним из них. Это место с красивым обелиском и бронзовым памятником на верхушке называлось фонтан «Анспа» (fontaine Anspach). Вокруг фонтана всё было вымощено брусчаткой, а посередине — прямоугольной формы длинный бассейн, по обеим сторонам которого стояли не густо расставленные лавочки и недавно посаженные молодые деревья, по углам стояли небольшие позеленевшие медные статуи. В конце фонтана возвышалась массивная старинная католическая церковь Святой Катерины, построенная в XVII веке. Этот общий вид фонтана и церкви делали это место особенным.
Я часто любил сюда ходить, независимо от времени года. Хотя фонтан и находился в двух минутах ходьбы от лагеря, он никогда не был переполнен, скорее, наоборот, там всегда было место, где можно присесть и помечтать, или поговорить и провести время в хорошей компании. По выходным дням с утра сюда приезжали фермеры и организовывали уличный маркет: ставили свои палатки белого цвета и продавали фрукты и овощи, мармелад и джем, печенье и крендельки, и невероятно вкусный, ароматный, хрустящий, свежий хлеб. На углу фонтана каждое утро стояла тележка продавца устриц, возле которой всегда толпились люди, аппетитно кушая устрицы и запивая их белым вином. Мы с ребятами недолго посидели у фонтана, допили пиво, раззнакомились получше и решили прогуляться по вечернему городу.
В центре Брюсселя находился большой трёхэтажный музыкальный магазин, куда я время от времени заходил послушать новые или старые альбомы любимых исполнителей; там в нескольких точках стояли аппараты с наушниками, а рядом лежали пять или десять пронумерованных дисков, которые находились уже в этом аппарате. Выбираешь желаемый диск и нажимаешь его номер. Звучит знакомая, любимая музыка. По выходным дням возле каждого аппарата стояло по 2–3 человека, поэтому я ходил туда только по будням. После того как я показал это место Стасу и Севе, мы стали вместе ходить сюда практически каждый день. В лагере мы виделись довольно часто. Они всегда были вдвоём. У них были разные планы на жизнь. Сева хотел поскорей найти работу на стройке и погрузиться в неё с головой, Стас же был более вольнолюбивым, поэтому работать не стремился, ему хотелось пить, гулять и развлекаться. В Пети Шато они попали на удачу — случайно, и оставались здесь лишь для того, чтобы узнать как можно больше о Паше, да и вообще набраться полезной информации про всю Европу, чтобы знать — что, где и как. Здесь такого добра было предостаточно.
Возвращаясь как-то после вечерней прогулки, на которой я прогуливался в гордом одиночестве, прямо у ворот Пети Шато меня остановили два незнакомых мне человека. Предварительно спросив, говорю ли я по-русски. Я ответил, что говорю. На улице было уже темно и разглядеть их лица было довольно сложно. Всё, что я видел перед собой, это две высокие фигуры крепкого телосложения. На обоих были короткие кожаные куртки и спортивные костюмы. Только один был в кроссовках, а другой, повыше, в широкой плоской кепке и в туфлях. Они поздоровались и представились:
Поделиться книгой: