История Балтики. От Ганзейского союза до монархий Нового времени

Одним из тех, кто теперь постоянно находился при дворе Фридриха II, стал Вольтер, который наконец принял приглашение короля в 1750 г. после смерти своей возлюбленной Эмилии дю Шатле. Отчасти цель Фридриха пригласить таких людей состояла в том, чтобы создать среду, сравнимую с Версалем. Привлекая лучшие умы того времени, король хотел сделать Потсдам известным центром Просвещения. Вольтер увидел и еще одну выгоду от своего переезда. Для него это была возможность наконец снискать расположение Людовика XV, для которого он согласился выступить своего рода шпионом, посылая сведения о ситуации при прусском дворе. Поначалу визит проходил успешно, оба проводили много времени в беседах, но в утонченной атмосфере Сан-Суси развились соперничество и зависть, и со временем Вольтер почувствовал себя недооцененным. Он был глубоко оскорблен, когда ему передали слова короля в его адрес: «Когда апельсин выжат, его выбрасывают». В свою очередь, Фридрих обиделся, что Вольтер опубликовал сатирическое опровержение произведений назначенного им президента Академии Мопертюи [12]. Наконец, ситуация достигла апогея, когда Вольтер, всегда стремившийся извлечь прибыль, оказался вовлеченным в сомнительную, если не незаконную финансовую спекуляцию бриллиантами, которые оказались подделкой. Разъяренный Фридрих назвал философа «мошенником и плутом», и в результате Вольтер решил, что пришло время уезжать [13]. На этом его позор не закончился, поскольку во Франкфурте его арестовали вместе с его племянницей мадам Дени. Его обвинили в краже рукописи короля и обыскали его сумки. Спустя пять недель он был наконец оправдан и освобожден. Отношения Фридриха и Вольтера стали прохладными, что неудивительно, и в течение нескольких лет они друг другу не писали.

Однако у Вольтера остался неприятный осадок, и пережитое им при прусском дворе окрасило его поздние произведения. В самом известном сочинении «Кандид, или Оптимизм» он высмеивает прусский двор, изображая жесткую дисциплину, которой добиваются поркой нарушителей, прогоняя их сквозь строй товарищей. Хотя в «Кандиде» достаточно выпадов против прусского милитаризма, в «Воспоминаниях» Вольтер идет еще дальше, сообщая об отношениях Фридриха и некоторых солдат, которых каждое утро приглашают в его комнаты[55]. Большую часть поздних текстов Вольтера следует читать непредвзято не только потому, что Вольтер, когда писал, был в ярости и оскорблен, но и потому, что описанные эпизоды могут быть просто примерами его зачастую беспечного острословия. Вольтер последовательно осуждал созданные человеком правила морали, продиктованные догматическим авторитетом, поэтому его саркастичное издевательство над королевским двором можно рассматривать как сатирическую критику парадоксов, лежащих в основе человеческого общества и всего человеческого поведения. Какова бы ни была истинная природа их взаимоотношений, эти два самоуверенных человека, вероятно, неизбежно бы рассорились в течение такого длительного периода времени. В конечном итоге их переписка возобновилась. Фридриху «Кандид» понравился, и он считал его единственным сочинением, которое можно «читать и перечитывать» [14].

К тому времени Фридрих достиг высшей точки своего правления и в 1750-х вторгся в соседнюю Польшу, совершая набеги на страну в поисках солдат и продовольствия для своей армии. Тогда на политическую ситуацию в Европе в целом начали влиять другие важные события. Сформировался новый союз, в котором Пруссия, Англия и Ганновер объединились против Франции, Австрии, России и Швеции. За пять лет до начала Семилетней войны в 1756 г. на шведский престол вступил Адольф Фридрих Гольштейн-Готторпский (в 1751 г.), муж младшей сестры Фридриха. Теперь Фридрих встретился с ним и его союзниками на поле битвы. Семилетняя война, этот ужасный военный конфликт, который Уинстон Черчилль назвал первой «мировой войной», разразился после решения прусского короля нанести очередной упреждающий удар, войдя в нейтральную Саксонию, якобы для того, чтобы укрепить оборону Пруссии от угрозы со стороны коалиционных сил, собирающихся против него. Какими бы ни были его истинные намерения, Лейпциг и Дрезден подверглись нападению, а Фридрих развязал войну, которая охватила многие страны и колонии далеко за океаном. Результатом стало разорение большинства стран – участниц военных действий. Несмотря на то что враги ругали Фридриха, у союзников он изначально пользовался уважением, а после особенно ожесточенной битвы под Прагой в 1757 г. в Англии в его честь называли пабы. Некоторые из них существуют до сих пор, хотя многие исчезли во время Первой мировой войны.

Семилетняя война оказалась для Фридриха намного тяжелее, чем предыдущая Силезская война. В 1757 г. он потерпел первое крупное поражение при Колине, примерно в 56 км к востоку от Праги. Взволнованная Мария Терезия учредила в честь победы военный орден своего имени, а день битвы стал для австрийцев ежегодным праздником. Фридрих уже не в первый раз страдал от депрессии, а после смерти матери постоянно носил с собой коробочку с ядом и заговорил о самоубийстве. Это так обеспокоило его сестру Вильгельмину, что она написала Вольтеру с просьбой о помощи. В результате переписка Фридриха и Вольтера возобновилась. Это был неудачный для Фридриха год: русские вошли в его восточное герцогство, а Берлин оказался под угрозой перехода в руки австрийцев и венгров. Однако в условиях упадка Франции и плохого руководства австрийской армией Фридрих одержал две из своих величайших побед. В ноябре у Россбаха в Саксонии он в течение полутора часов разгромил гораздо более крупную франко-австрийскую армию, в которой враги потеряли 10 000 человек, в то время как Пруссия – не более пятисот-шестисот. Сразу после этого Фридрих приступил еще к более масштабной кампании. Возглавив солдат при марш-броске примерно в 300 км, через месяц он смог сокрушить австрийскую армию, вдвое превышающую по численности его собственную, при Лейтене (сейчас деревня Лютыня в Польше). По признанию Наполеона, эта победа сделала Фридриха одним из величайших военачальников всех времен. Сражение при Лейтене обрело легендарный характер благодаря рассказам о том, как в ночь перед боем измученный король, подобно английскому монарху Генриху V перед битвой при Азенкуре в 1415 г., обратился к своим солдатам, не отрицая перевес противника, но воодушевляя их сражаться во имя славы Пруссии. А потом, когда после окончания сражения наступила ночь, произошло другое пронзительное событие, когда на заснеженном поле, усеянном ранеными, все больше и больше голосов запели: «Теперь мы все благодарим нашего Бога».

Однако через год после данных побед Фридриха постигло новое несчастье. В семье случилась трагедия, которая имела особые последствия для короля. Ранее обвинив своего младшего брата Августа Вильгельма в военных неудачах, Фридрих угрожал ему военным трибуналом, и его запугивания стали настолько рьяными, что его другой брат, Генрих, поссорился с ним. Ситуация усугубилась, когда покинувший армию Август Вильгельм в июне 1758 г. внезапно умер в возрасте всего тридцати пяти лет. Его смерть, скорее всего, была вызвана инсультом или опухолью мозга, но, если верить слухам, он умер из-за разрыва сердца. Фридриха охватило горькое раскаяние. Поскольку его предполагаемый преемник умер, а собственных детей Фридрих не имел, новым наследником был объявлен его племянник, тринадцатилетний сын Августа Вильгельма, будущий Фридрих Вильгельм II.

Следующее несчастье произошло с Фридрихом всего два месяца спустя, когда его армия участвовала в крупном сражении при Цорндорфе. Екатерина Великая позже говорила, что, хотя победа значится за русскими, на самом деле «обе стороны потерпели поражение». Вольтер высмеял эту действительность в «Кандиде», где описал все армии распевающими гимн победы Te Deum в окружении искалеченных тел павших товарищей [15]. Цорндорфом беды Фридриха не кончились, поскольку два месяца спустя в тот самый день, когда в битве при Хохкирхе погибли его большой друг Джеймс Кейт и младший брат его жены, умерла его любимая сестра Вильгельмина. Опустошенный Фридрих написал Вольтеру, что потерял всех, кто был ему дорог.

Фридрих стал еще более подавленным на следующий год после очередного крупного поражения при Кюнерсдорфе, когда он потерял две трети своей армии и был вынужден бежать от казаков. Хотя вскоре король вернулся и одержал несколько незначительных побед, все шансы на успех быстро исчезли. В октябре 1760 г. австрийские и русские войска ненадолго заняли Берлин, и, хотя русские вели себя достойнее, австрийцы сеяли хаос, мстили жителям и разрушили Шарлоттенбург и другие постройки. Затем положение Фридриха еще более ухудшилось, когда чуть больше года спустя русские повторно угрожали городу, а Британия решила прекратить предоставление Фридриху субсидий. Однако в начале января 1762 г., он, к своему огромному облегчению, узнал, что его ненавистный враг императрица Елизавета умерла. Это известие Фридрих встретил с нескрываемым восторгом, торжествующе объявив: Morta la Bestia («Зверь мертв») [16]. Вскоре он получил еще более поразительные новости. Поскольку новый царь Петр III всегда благоговел перед Фридрихом, после восшествия на престол он объявил о прекращении войны, заодно вернув Пруссии все земли, завоеванные Россией. Этот неожиданный поворот судьбы Фридрих назвал «Бранденбургским чудом». Оно не только спасло его и его династию от катастрофы, но и позволило продолжить борьбу с оставшимися врагами. В окончательном мирном соглашении 1763 г. он сумел добиться более выгодных условий, сохранив Силезию и завладев Померанией.

Несмотря на некоторые значительные победы, Пруссия понесла большие потери, и армия Фридриха насчитывала всего около 60 000 человек. Поскольку король был измучен долгой войной, он тихо вернулся в Берлин без почестей, которыми отмечали окончание Силезских войн. Окружающие заметили, как сильно постарел Фридрих за последние семь лет. Сам он тоже осознавал, насколько он изменился. Король писал брату Генриху: «Я очень стар, дорогой брат, бесполезен для мира и сам для себя стал обузой» [17]. Однако теперь Фридрих проводил больше времени в женском обществе, наслаждаясь общением с умными женщинами, и даже время от времени видел свою жену, которую он немилостиво назвал «потолстевшей». Больше всего он был заинтересован в восстановлении страны, создании новых производств, таких как Берлинский фарфоровый завод, в реформировании налоговой системы и совершенствовании бюрократического аппарата. Пригласив француза Клода Адриана Гельвеция в Пруссию, Фридрих приступил к улучшению тяжелого финансового положения страны за счет девальвации валюты, меры, которая совсем не нравилась населению. Однако король привнес и другие изменения, имевшие непосредственную пользу. Например, были упразднены пытки и цензура в прессе.

Считая себя «слугой государства», Фридрих непрестанно работал на благо своей страны. Он поддерживал любые сообщества, которые могли быть полезными. Король позволил открыть первую синагогу в Потсдаме и удовлетворил просьбу маркиза д’Аржана о предоставлении его другу Моисею Мендельсону статуса «защищенного еврея» – небольшая уступка в период, когда в большей части Европы преобладали антиеврейские настроения. Мендельсон, дед композитора Феликса Мендельсона, был одним из ключевых мыслителей того времени, центральной фигурой в развитии еврейского Просвещения. Независимо от того, насколько действия короля Фридриха были продиктованы чистым прагматизмом, Моисей Мендельсон считал его «мудрейшим монархом», заслуживающим похвалы за «разумную свободу мысли» [18].

Фридрих расширил капитальное строительство, учредив новый Французский театр и заказав постройку дворца для своего брата Генриха, в котором сейчас находится Университет Гумбольдта. Самым ярким сооружением Фридриха был Новый дворец в Потсдаме, построенный, чтобы показать: Семилетней войной Пруссия не уничтожена. Это здание венчал купол со статуями трех граций на вершине, по слухам, прообразами для них послужили три женщины, которых больше всего не любил Фридрих: любовница Людовика XV мадам де Помпадур (которая называла его двор «неестественным»), императрица Елизавета («Мессалина Севера») и Мария Терезия. Хотя на самом деле Фридрих относился к императрице из династии Габсбургов с некоторым уважением, считая ее деяния «достижениями великого человека», она, в свою очередь, не могла простить Фридриху разорения своей страны и всегда называла его не иначе как «злодей» из Сан-Суси [19].

Сдержанное восхищение Фридриха Марией Терезией не шло ни в какое сравнение с тем, как он относился к ее мужу. Когда Франц I умер в 1765 г., король сказал, «что он вскоре будет забыт всеми, кроме своей вдовы» [20]. Теперь она стала соправительницей вместе со своим старшим сыном, императором Иосифом II. Иосиф разделял взгляды Просвещения и, несмотря на протест матери, хотел встретиться с королем Пруссии. Наконец четыре года спустя монархи встретились в Силезии и там начали обсуждать предложение Фридриха о разделе Польши, план, который помимо выгод Пруссии, обещал утолить аппетиты России и Австрии, компенсируя их другими территориями. В то время как Иосиф II и Фридрих оправдывали свои действия возвышенными или практическими доводами, Мария Терезия в целом была против этой затеи, но вскоре оказалась в меньшинстве. В результате в 1772 г. произошел первый раздел Польши между тремя державами, которые присоединили ее территории вдоль своих границ. Хотя Данциг был освобожден от захвата Пруссией, Фридрих наконец получил польские земли, веками отделявшие Бранденбург от его владений на востоке. Однако он отказался посетить герцогство, именуемое теперь Восточной Пруссией, поскольку был сильно разозлен тем, что его жители признали ненавистную ему императрицу Елизавету во время недавнего вторжения русских в период Семилетней войны.

В оставшиеся годы жизни Фридрих продолжал трудиться во благо своей страны, осушая землю под нужды сельского хозяйства и создавая возможности для развития транспортных сетей в стране. В 1778 г. ему пришлось в последний раз принять участие в военном конфликте – разразилась Война за баварское наследство. Это было непродолжительное и незначительное столкновение, но именно тогда в Пруссии выросло потребление картофеля. Голодающие войска начали есть лежащие на полях овощи, от которых раньше они отказывались по причине сходства растения с ядовитым пасленом (или белладонной) – широко распространенный страх перед этой питательной культурой, который в общественном сознании во Франции пыталась преодолеть Мария Антуанетта, нося цветы картофеля. Поскольку картофель стал более популярным в Пруссии, Войну за баварское наследство на местном уровне прозвали Картофельной.

После этого Фридрих всеми силами старался избежать дальнейших военных столкновений с участием Пруссии, но мир стремительно менялся. В 1776 г. американские колонии провозгласили независимость, а девять лет спустя Фридриха посетил французский генерал Лафайет, принимавший участие в американской Войне за независимость. Затем, всего за несколько месяцев до смерти, Фридрих принял еще одного гостя, графа Мирабо, французского революционера умеренных взглядов, который по возвращении во Францию опубликовал саркастический отчет о прусском дворе. Фридрих быстро угасал, страдая от различных недугов, включая астму, водянку и сильные головные боли, причем боль была настолько сильной, что он описал ее так: «безжалостный мучитель, который душит вас, но не добивает» [21]. Слуги его называли раздражительным «старым медведем», у него не было желания жить дальше, хотя он стоически переносил недуги. Его верная жена, никогда не перестававшая его любить, предложила навестить его, но он ей отказал, и она больше никогда его не видела. Она осталась верной его памяти, превознося его качества еще на протяжении десяти лет, до самой своей смерти.

Вопреки усиливавшейся боли Фридрих продолжал работать, оставив все дела лишь за два дня до своей смерти. Последние просьбы Фридриха были вполне в его духе: он попросил прочесть ему отрывок из Вольтера и приказал слуге укрыть замерзшую дрожащую собаку. Рано утром 17 августа 1786 г. Фридрих умер на руках своего камердинера в своем любимом Сан-Суси. Именно там, на территории его любимого дворца, он просил его похоронить в простой могиле рядом с могилами его обожаемых собак. Его племянник Фридрих Вильгельм II не выполнил это распоряжение, поскольку оно считалось недостойным покойного короля. Племянник и преемник распорядился похоронить Фридриха в потсдамской Гарнизонной церкви рядом с его отцом. Позже его могилу первым посетил император Александр I, а затем Наполеон, который, захватив Берлин, сказал своим сподвижникам: «Снимайте шляпы, господа! Если бы он был еще жив, нас бы здесь не было». А потом добавил: «Это не армия защищала Пруссию семь лет… а Фридрих Великий» [22].

Но на этом история не закончилась, поскольку в 1945 г. с приближением Красной армии гробы Фридриха II и его отца были временно вывезены в соляную шахту. Вскоре американские солдаты отправили останки прусских королей в гессенский Марбург, где они и находились в местной старинной церкви Святой Елизаветы. А в 1952 г. останки перевезли в замок Гогенцоллернов, который находится примерно в часе езды к югу от Штутгарта. В то же время Гарнизонная церковь Потсдама сильно пострадала во время войны и была снесена в 1968 г. В результате после объединения Германии останки Фридриха Вильгельма I перезахоронили в 1991 г. в Потсдаме во Фриденскирхе. Его сына Фридриха II, в соответствии с его завещанием, похоронили рядом с могилами его собак в садах его любимого Сан-Суси. Сегодня люди приходят вспомнить его, некоторые оставляют на его могиле обыкновенный картофель, демонстрируя уважение к славному, но скромному монарху, который не боялся разделять невзгоды своих людей.

Хотя Фридрих обладал многими природными талантами, будучи исключительно музыкальным, артистичным, умным и трудолюбивым, он остается фигурой неоднозначной. В его жизни есть странная двойственность. Хотя теоретически он верил в идеалы Просвещения, мир и справедливость, в действительности он был готов начать войну по сомнительным поводам. И хотя в соответствии с мировоззрением философов он поощрял идеи терпимости и разума, сам он часто был бескомпромиссным и крайне придирчивым. Хотя это очевидное противоречие не заслуживает обвинения в лицемерии, оно может быть связано с личной неуверенностью, возникшей еще в юности, что повлияло на его непростые отношения с семьей, друзьями и современниками и может объяснить его привязанность к преданным собакам. Жестокость и травля красной нитью проходили через жизнь членов его семьи, включая кузенов из Ганноверской династии, которые были хорошо известны плохими взаимоотношениями, особенно между сыном и отцом. И так же, как его дядя Георг II находился в плохих отношениях со своей сестрой Софией Доротеей, Фридрих часто не ладил со своими братьями и сестрами, особенно с принцем Генрихом и принцессой Амалией, которая терпеть его не могла. Хотя в архивах хранится множество его едких, если не жестоких замечаний, то же самое можно сказать и о большинстве его братьев и сестер, в частности о Луизе Ульрике, создавшей невыносимую атмосферу при шведском дворе. Трудное детство отчасти может объяснить такое поведение, но никак не оправдывает его, а обращение Фридриха со своей женой и братом Августом Вильгельмом было совершенно недопустимым.

Король был явно сложной, чувствительной и неуравновешенной личностью. Имеется множество свидетельств его приступов депрессии, попыток самоубийства и того, что Вильгельмина назвала склонностью к «дурному расположению духа» [23]. Несмотря на саркастичность и деспотизм, у Фридриха были и положительные стороны: он искренне любил некоторых людей, например своего племянника Генриха и друга Джеймса Кейта, обращался с ними вполне великодушно. Правда, оба, как и многие другие, умерли раньше Фридриха, и в последние годы жизни король был одинок. Он смирился со своей болью и страданием, а всего за несколько дней до смерти написал своей сестре Филиппине, что «старики должны уступать дорогу молодым» [24].

Несмотря на напряженность и сложности в личной жизни, Фридрих выстроил образцовые отношения с армией. Он был уникальным военачальником не только благодаря своим знаменитым победам, но и способу их достижения, вселяя любовь и преданность в своих сподвижников. Несмотря на рост всего 5 футов 5 дюймов (165 см) и хрупкое телосложение, он заслужил доверие солдат мужеством, выносливостью и готовностью разделить их опасности и трудности. Память о Фридрихе с течением времени пострадала, и сейчас его репутация подвергается переоценке. В 1851 г. в его честь установили статую на Унтер-ден-Линден, а в Германской империи его почитали как великого военачальника Пруссии. С падением империи и отречением кайзера в 1918 г. милитаристское прошлое стало предосудительным. Продолжая преумножать достижения своих предков, Фридрих укреплял позиции своей страны, но его успехи, достигнутые на поле битв, стали фундаментом, на котором оба кайзера, Вильгельм I и Вильгельм II, построили свое милитаристское государство. Фридрих не несет ответственности за грандиозные амбиции своих потомков, так же как и не виноват в ужасах нацистского режима, и не его вина в том, что Гитлер решил оказать ему честь и повесить его портрет у себя в бункере. Выборочные интерпретации событий и людей могут стать полезным инструментом в руках тех, кто хочет предложить альтернативную политическую программу, подкрепленную очевидной, но ложной ссылкой на какую-то известную личность. Репутация Вольтера точно так же пострадала, когда французские антисемиты 1940-х гг. необоснованно объявили его своим героем. Пока Германия пыталась примириться со своим недавним прошлым, Гогенцоллерны казались препятствием. Предпринимались попытки стереть все упоминания о прусском прошлом, о чем свидетельствует снос разрушенных городских дворцов в Берлине и Потсдаме. По прошествии более чем полувека все изменилось, и эти места были восстановлены, но в обществе по этим вопросам сохраняется напряженность. По этой причине, когда останки Фридриха перевезли обратно в Потсдам в 1991 г., во избежание демонстраций антипрусской оппозиции его перезахоронение проходило только в присутствии членов семьи. Замкнутый и скромный король вполне мог бы предпочесть тихую простоту этого обряда.

12. Екатерина Великая: от немецкой принцессы до императрицы Всероссийской

Аллегорическая карикатура, изображающая первый раздел Речи Посполитой. Екатерина II, Фридрих II и император Иосиф II делят карту, в то время как Станислав II покорно указывает на остатки своих владений

После того как шведский город Штеттин в Померании стал в 1720 г. прусским владением, Кристиан Август Ангальт-Цербстский был назначен его губернатором и командиром гарнизона. Девять лет спустя, когда он еще служил Фридриху Вильгельму I, 21 апреля (2 мая) 1729 г. на свет появился его первый ребенок. Девочку при крещении нарекли София Фредерика Августа. В семье ее звали Фике, а известность она получила под именем Екатерина Великая. Она думала, что ее родители были расстроены рождением дочери, и после нее у них родились еще четверо детей, правда, только один из них дожил до зрелого возраста.

Хотя княжество ее отца Ангальт-Цербст было одним из самых незначительных из трехсот немецких государств того времени, родословная Екатерины более выдающаяся, чем иногда предполагают. Ее мать Иоганна Елизавета принадлежала к знатной семье Гольштейн-Готторп, происходящей от датских королей, и у Елизаветы было несколько важных родственных связей. Ее старший брат был помолвлен с российской императрицей Елизаветой, а ее кузен герцог Карл Фридрих женился на сестре Елизаветы, Анне Петровне. Поскольку герцог доводился внуком бывшему королю Швеции, единственный ребенок Анны, Карл Петер Ульрих, должен был стать наследником бездетных правителей Швеции. С таким семейным окружением Иоганне скоро наскучила жизнь при невзрачном дворе ее мужа, поэтому она проводила много времени в поездках с дочерью к более богатым и утонченным родственникам и знакомым. Во время одного из таких визитов, когда Софии Фредерике было десять лет, она впервые встретилась со своим одиннадцатилетним недавно осиротевшим троюродным братом Карлом Петером, который жил в Ойтине в доме другого брата Иоганны, Адольфа Фридриха.

В 1740 г. кардинальные изменения привели к значительному повышению статуса семьи. После того как незамужняя Елизавета отняла российский престол у младенца Иоанна VI, она выбрала в преемники своего юного племянника из Гольштейн-Готторпа. Хотя риксдаг только что избрал Карла Петера кронпринцем, Швеция потерпела сокрушительное поражение в недавней войне с Россией, поэтому во время мирных переговоров в Або (Турку) в августе 1743 г. Швеции пришлось принять пожелание Елизаветы. В результате Карл Петер против своей воли отказался от прав на шведский престол, а риксдаг вынужденно согласился с предложенной императрицей кандидатурой Адольфа Фридриха. Таким образом, дядя Софии Фредерики и его жена, сестра Фридриха II Прусского, несколько лет спустя взошли на престол Швеции.

В начале 1744 г. по приглашению императрицы четырнадцатилетняя София отправилась в Россию, чтобы с ней могли познакомиться как с потенциальной невестой ее троюродного брата, теперь великого князя Петра Федоровича. Хотя Елизавета вместе с Софией пригласила и ее мать, но исключила визит ее отца, что в принципе иногда допускалось на ранней стадии переговоров о браке; такое решение отражало истинное отношение императрицы к положению отца Софии. Три года спустя, когда он умер, Елизавета снова проявила пренебрежение к низкому социальному положению Кристиана Августа, сделав выговор его дочери за то, что она выказала неуместно чрезмерное горе по отношению к тому, кто «не был королем» [1]. София/Екатерина не видела своего отца со времени отъезда в Берлин, когда у них было горькое расставание. Последнее, о чем он ее просил, – оставаться лютеранкой. Не имея возможности выполнить эту просьбу, поскольку российский двор требовал принятия православия до свадьбы, Екатерина объясняла свой поступок тем, что у этих конфессий много общего. Именно этот аргумент использовали полтора века спустя, чтобы убедить набожную Александру Гессенскую принять предложение императора Николая II.

Поскольку Фридрих II Прусский изначально предложил Софию в качестве невесты племяннику императрицы, он очень хотел увидеться с ней перед ее отъездом в Россию. Из-за этой встречи, по признанию самой Екатерины, она очень нервничала. Однако, несмотря на хорошо известное женоненавистничество Фридриха, он хорошо с ней обходился и был впечатлен юной девушкой, сидевшей с ним рядом за ужином, устроенным по случаю ее приезда. Одобрение Фридриха показывает, что даже в столь юном возрасте Екатерина обладала умением покорять людей обаянием и умом, которым она прославилась в последующие годы. Ее мать, напротив, была глупой, а временами угрюмой и раздражительной женщиной, отношения которой с дочерью часто были натянутыми. Возгордившись своим возрастающим влиянием, Иоганна обещала Фридриху держать его в курсе дел, но для этой дипломатической задачи оказалась совершенно непригодной. Когда интриги Иоганны сделали ее пребывание при дворе Елизаветы совершенно неприемлемым, императрица ясно показала свое отношение обеим сторонам, прогнав Иоганну и отправив ее гонцом к прусскому королю с предписанием отозвать своего посла из России. Это положило начало плохим отношениям между двумя правителями. Фридрих отомстил Иоганне несколько лет спустя, когда вторгся в Ангальт-Цербст и присоединил его к владениям Пруссии, не оставив вдове другого выбора, кроме как закончить дни в ссылке в Париже.

После нелегкого путешествия к границам Российской империи у Риги София почувствовала, как изменится ее жизнь. Ее пересадили в большие сани, запряженные десятью лошадьми, укутали в меха и повезли в сопровождении кавалерийского эскорта сначала в Санкт-Петербург, а потом в Москву, где она наконец встретила императрицу 29 января 1744 г. (по старому стилю). После одобрения Елизаветы началась подготовка к переходу в православную веру. София сама решила сразу приступить к изучению русского языка и учения православной церкви. Она прикладывала огромные усилия, вставала рано утром, занималась у раскрытого окна, поэтому простудилась и серьезно заболела плевритом. Иоганна проявила некоторую заботу о дочери и предложила позвать пастора, но София уже не в первый раз оказалась мудрее матери, дипломатично позвав своего православного наставника. В ее мемуарах утверждается, что эта ситуация еще больше ударила по репутации ее матери, но поступок самой Софии очень понравился набожной Елизавете. Позже Екатерина еще больше поразила придворных, когда во время долгой церемонии перехода в православие она показала, насколько хорошо всего за четыре месяца она выучила русский язык. Со временем она научилась свободно говорить на нем, хотя немецкий акцент остался у нее навсегда. В последующие годы официальные документы Екатерина чаще составляла на русском языке, чем на модном при дворе французском, который она выучила еще в детстве. На следующий день после обращения София, которая стала теперь Екатериной Алексеевной, приняв имя матери императрицы (Екатерины I), официально обручилась с Петром Федоровичем.

Все четырнадцать месяцев помолвки Екатерина чувствовала себя одинокой, жених ею совершенно не интересовался. Сначала она находила общий язык с таким же юным Петром Федоровичем, но постепенно различия в их характерах становились более очевидными, и Екатерина все больше считала Петра ребенком. Она редко видела своего будущего мужа, который играл в солдатики или с головой уходил в военные игры со своей небольшой армией, состоявшей из других мальчиков. Теперь Екатерина сосредоточилась на том, чтобы хорошо научиться ездить верхом, и на изучении произведений французских философов. Затем все только усугубилось, поскольку осенью 1744 г. Петр, которого она считала симпатичным, заразился оспой. Он только шел на поправку, когда Екатерина впервые увидела его после болезни. Теперь он показался ей «отвратительным».

Несмотря на напряженность их отношений и растущее недовольство Екатерины, в Казанской церкви Санкт-Петербурга состоялось бракосочетание, после чего празднества продолжались еще десять дней. Однако с самого начала Петр Федорович не проявлял интереса к жене, даже не пришел к ней в первую ночь; по словам Екатерины, он «совершенно не обращал на нее внимания», а вместо этого «постоянно играл в солдатики со своими камердинерами, муштруя их в своей комнате, или менял форму (переодевался) по двадцати раз на дню» [2]. Екатерина подробно пишет, что со временем поведение Петра становилось все более и более странным: однажды он даже арестовал крысу, которая съела его солдатиков, в другой раз шпионил за императрицей через дыру, сделанную в дверях ее покоев, и часто приводил в их спальню столько собак, что от их шума и запаха оставаться там было невыносимо. Кроме того, Екатерина заявляла, что Петр Федорович, много пивший с юности, все больше страдал от алкоголизма и однажды напал на нее. Будущий возлюбленный Екатерины Станислав Понятовский подтверждает это, говоря, что Петр «был не глупым, а просто сумасшедшим, а поскольку он любил выпить, то тем самым совершенно расстроил свой маленький мозг» [3]. Впрочем, мемуары Екатерины нужно читать с осторожностью, поскольку она неоднократно редактировала их на протяжении многих лет, переосмысливая свою историю для потомков[56].

После семи лет брака у Петра Федоровича и Екатерины детей по-прежнему не было, что вызывало тревогу у императрицы Елизаветы, поскольку единственной ее целью от этого брака было обеспечение престолонаследия. Незрелый и неопытный Петр Федорович открыто заявлял о своей любви к другим женщинам, не выказывая интереса к собственной жене. Екатерине, к этому времени чувствовавшей себя отвергнутой, представили молодого придворного повесу Сергея Салтыкова, который, хотя и был женат, свободно наслаждался всеми радостями придворной жизни. Расценив невинность молодой великой княгини как вызов своей репутации, он сознательно обольстил ее едва ли не на глазах и при помощи фрейлин императрицы. Несмотря на то что сначала Екатерина вела себя осмотрительно, она вскоре влюбилась в Салтыкова, и начался их роман. Наконец, после двух выкидышей, в 1754 г. она родила сына Павла. Елизавета была в восторге и немедленно забрала мальчика, взяв на себя ответственность за его воспитание, в то время как молодая мать, совершенно одна, забытая и оставленная без ухода, вероятно, находилась в состоянии послеродовой депрессии. Что еще хуже, она не просто не могла видеть Павла в течение первого месяца его жизни, позже ей также дозволялось видеться с ним лишь изредка, в результате чего она так и не смогла установить с сыном хорошие, близкие отношения.

Не менее важен вопрос о законнорожденности мальчика. Несмотря на признание императрицей великого князя Павла наследником, в воспоминаниях Екатерины есть намек на то, что это сын Салтыкова. Причина этого неясна, и нам следует задаться вопросом, верила ли сама Екатерина, что это правда, или это была более поздняя попытка укрепить свое положение на троне. Во время государственного переворота 1762 г. некоторые, например будущий министр иностранных дел при Екатерине II Никита Панин, предполагали заменить Петра Федоровича Павлом, а Екатерину сделать регентом сына. Пока Екатерина была императрицей, произошло несколько восстаний, грозивших ей свержением, и, возможно, желая предотвратить серьезные притязания сына на престол, она решила выдвинуть версию о его незаконнорожденности. Одни историки видят слишком большое сходство Павла с Петром III, чтобы поверить версии Екатерины, другие придерживаются ее точки зрения. Как бы то ни было, когда Романовы обнаружили ее «Записки», они были потрясены. Опасаясь, что эти факты подорвут их право на престол, они держали их подальше от посторонних глаз, и «Записки» Екатерины не публиковались до XX в.

Еще до рождения Павла Екатерина, все еще любившая Салтыкова, осознала, что он теряет к ней интерес. Когда подозрение подтвердилось рассказами о его частых похождениях в Швеции и Саксонии, она почувствовала себя брошенной и обманутой, но решила извлечь урок из этого опыта. Впрочем, Екатерина недолго оставалась без друзей, поскольку через год после рождения Павла сэр Чарльз Ханбери Уильямс, бывший британский посол в Берлине, прибыл в качестве нового посла Лондона в Санкт-Петербург. Он был политиком и дипломатом, писателем и автором сатирических стихов, которые нашли одобрение среди его современников, в том числе Хораса Уолпола, который считал Ханбери Уильямса величайшим поэтом своего времени. При встрече с Екатериной этот умудренный опытом мужчина был впечатлен ее умом и обаянием и с того времени стал ее наставником и другом. Что более важно, дипломат привез с собой секретаря, двадцатитрехлетнего польского дворянина Станислава Понятовского, который, хотя и был на два года младше Екатерины, был образован и успел побывать в разных странах, включая интеллектуальные салоны Парижа. Вскоре наслаждение обществом друг друга переросло в страстный роман.

29 августа 1756 г. (по новому стилю) Фридрих II захватил Саксонию, и началась Семилетняя война. Станислав, находившийся на службе у саксонского курфюрста, теперь оказался на враждебной стороне, будучи личным секретарем английского посла, поэтому ему пришлось вернуться в Польшу. Здесь он оставался, пока Екатерина, доведенная до отчаяния, что может потерять его, обратилась к канцлеру Елизаветы Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину, который был сыном бывшего фаворита императрицы Анны Иоанновны Петра Михайловича. Узнав о романе, канцлер сначала пришел в смятение, но затем поддержал пару. В конце года Бестужев смог организовать возвращение Станислава в статусе саксонского посла, и роман возобновился. Почти ровно через год, 9 декабря 1757 г. (по старому стилю) Екатерина родила дочь Анну, которая прожила всего пятнадцать месяцев. Отношения с Понятовским перестали быть тайной, и хотя Петр Федорович, у которого была своя любовница, спокойно относился к роману жены, но к августу 1758 г. положение Понятовского стало настолько опасным, что ему пришлось снова покинуть Россию. Хотя он считал, что расставание с Екатериной лишь временное, его отъезд на самом деле означал конец романа, и в Петербург Понятовский вернулся только после смерти Екатерины, почти сорок лет спустя.

У Екатерины были личные сложности с императрицей, и ее собственное положение оказалось под угрозой. В течение двух месяцев она и Бестужев постоянно подвергались допросам, поскольку Елизавета узнала о планируемом перевороте с целью свергнуть выбранного ею наследника Петра Федоровича. Бестужев, всегда ненавидевший Фридриха II, изначально был против брака Екатерины, боясь, что она примкнет к пропрусской партии. С годами он проникся к молодой великой княгине уважением и полагал, что она лучше, чем ее муж, подходит для роли наследницы старевшей и не справлявшейся с делами Елизаветы. Императрица не простила Бестужеву заговора, сослав его в подмосковное имение, где он и оставался до конца ее правления. Что касается Екатерины, то ее спасло только то, что она упала перед императрицей на колени и умоляла отослать ее обратно домой. Так она добилась прощения императрицы. Это указывает на изменение взглядов Елизаветы, которая, возможно, начала сомневаться в пригодности Петра. Эта теория подтверждается мнением императрицы, высказанным ею фрейлине, что своего племянника она считает «уродом» [4].

После отъезда Станислав регулярно писал Екатерине, отказываясь признать, что их отношения закончились, но всего год спустя она встретила одного из пяти братьев Орловых, Григория. Вскоре Екатерина влюбилась в бравого гвардейского офицера, раненного в страшной битве при Цорндорфе. Отношения Екатерины и Орлова продлились больше одиннадцати лет. Ее министр Панин позже заметил, что Екатерина могла бы выйти замуж за Григория, но только «госпожа Орлова» не смогла бы править государством. Тем не менее Станислав продолжал писать ей страстные письма, тем самым смущая Екатерину, которая снова была беременна[57]. Хотя Станислав хотел вернуться в Россию, она умоляла его не делать этого, поскольку это будет угрожать ее положению.

В последние годы правления Елизаветы архитектор Растрелли занимался строительством Зимнего дворца, сохранившегося до наших дней. А воспоминания Екатерины дают хорошее представление о том периоде, описывая неудобства, которые пришлось терпеть придворным, пока строился дворец. Он еще не был завершен, когда в конце 1761 г., на Рождество 25 декабря (по старому стилю), Елизавета умерла. Екатерина навещала ее последние недели, стараясь при этом скрыть свою беременность, а после смерти государыни должным образом простилась с ней. Однако Петр III сразу же совершил ряд глупых или грубых промахов. Даже на похоронах Елизаветы он вел себя неуважительно, намеренно нарушая величие процессии, постоянно меняя темп своего шага. Он так и не научился хорошо говорить по-русски, и, всегда отдавая предпочтение своей старой лютеранской вере, оскорбил православную церковь новыми реформами и даже заявлениями, что «хотел он и веру переменить». В письме Понятовскому 2 августа 1762 г. Екатерина заявила, что «Петр III потерял последний скудный ум, каким обладал» и «публично осыпал меня бранью»[58] [5].

За время своего недолгого правления Петр III ввел несколько более либеральных и популярных мер, среди которых было упразднение Тайной канцелярии и освобождение в мирное время дворян от обязательной воинской службы (Манифест о вольности дворянской). Император предпринял шаги для улучшения положения крестьян, и, если бы он остался у власти дольше, его меры могли бы привести к определенным долгосрочным положительным изменениям. После его смерти британский посол Роберт Кейт, хотя и отмечал его странное поведение, охарактеризовал его как обладателя «многих превосходных качеств», «кто никогда не совершал вопиющих или жестоких действий в течение своего недолгого правления» [6]. Из-за ошибок Петра III его скоро возненавидели. Елизавета и Фридрих II не переносили друг друга, а Петр III восхищался прусским королем. Вступив на престол, он объявил о немедленном прекращении войны с Фридрихом II, вернул ему все земли, за которые в последние годы с таким трудом сражалась Россия. Хотя это уберегло Фридриха от вероятного полного поражения, этого было недостаточно для Петра III, который затем приказал своим войскам носить форму своих бывших ненавистных врагов. В письме Понятовскому от 2 августа 1762 г. Екатерина утверждала, что «заменить гвардию он рассчитывал своими голштинскими войсками, которые и должны были остаться в столице» [7]. Петр довел до крайности терпение армии, заявив, что теперь измученные войной солдаты должны отправиться сражаться в Шлезвиг за возвращение его земель в Гольштейн-Готторпе, которые датчане захватили в конце Северной войны.

Петр III также раздувал вражду в собственной семье. Объявив о своем желании жениться на любовнице Елизавете Воронцовой, он дал понять, что хочет развестись с Екатериной и, возможно, отправить ее в монастырь. После того как однажды вечером он прилюдно оскорбил свою жену, ее сторонники начали говорить, что ей надо подумать о свержении Петра III, о государственном перевороте. Именно с этого времени она начала серьезно относиться к этому предположению[59]. У нее была поддержка гвардии, в частности Григория Орлова, его братьев, тридцати-сорока других офицеров и еще почти десяти тысяч солдат. Среди ее сторонников при дворе была Екатерина Дашкова, очень умная женщина, которая позже стала директором Санкт-Петербургской академии наук, президентом Императорской Российской академии и почетным членом Королевской академии наук Швеции. Она присутствовала при ключевых эпизодах переворота, хотя впоследствии преувеличивала значение своей роли, что раздражало Екатерину. Тем не менее, поскольку Дашкова была родной сестрой любовницы Петра III, ее поддержка Екатерины подчеркивает сложность трений разных фракций, сложившихся вокруг императорской четы.

Однако какое-то время сделать было ничего нельзя, поскольку Екатерина находилась на середине срока беременности. Наконец 11 апреля 1762 г. (по старому стилю) родился ребенок Орлова, которого окрестили Алексеем, дали фамилию Бобринский и отдали на воспитание в приемную семью; через девятнадцать лет Екатерина признала его своим ребенком. Его многочисленные потомки живы и по сей день. Тем временем заговорщики продолжали реализовывать свой план государственного переворота, и наконец, через два месяца после рождения ребенка, наступила кульминация. Прошел слух, что Екатерину взяли под стражу, и после ареста одного из организаторов мятежа гвардейцы решили, что больше откладывать нельзя. В это время Екатерина жила в Петергофе, в одном из корпусов любимого дворца Петра Великого Монплезир на берегу Финского залива. Здесь в 6 утра 28 июня (по старому стилю) ее разбудил младший брат Орлова, Алексей, который сказал, что она должна спешить в Петербург. Екатерина настолько спешила, что парикмахер приводил ее в порядок в карете по пути в Петербург. Наконец она прибыла в столицу, где, встретившись с несколькими гвардейцами, отправилась в Казанский собор отслужить благодарственный молебен. Затем Екатерина отправилась к Зимнему дворцу, где после того, как ей присягнули и признали новой правительницей России, она появилась на балконе со своим сыном Павлом перед огромной толпой. Потом Екатерина и ее сподвижница Дашкова одолжили форму у гвардейцев и вместе выехали из города во главе примерно четырнадцати тысяч солдат. Немного отдохнув в монастыре недалеко от Петергофа, рано утром 30 июня Екатерина снова вернулась в столицу, где ее ожидал еще один триумфальный прием, во время которого войска сняли ненавистную прусскую форму и топтали ее ногами. Наконец, отслужив литургию, она легла спать в Зимнем дворце, но даже тогда в два часа ночи ее разбудили, чтобы успокоить пьяных солдат, которые боялись, что ее похитят пруссаки.

Позже Екатерина использовала эти события для создания своего портрета, запечатлевшего начало ее правления. Как и Елизавета I в Англии, она знала, какое значение могут иметь такие портреты в утверждении власти и отстаивании прав на престол. На полотне Вигилиуса Эриксена 1762 г. Екатерина наделена почти мужскими качествами, которые подчеркивают ее авторитет[60]. На портрете она намеренно приуменьшила свою женственность, представ в мужской одежде командира своих солдат, ведущего страну к победоносному будущему[61].

Этот портрет датского художника, на котором она изображена в мундире Преображенского полка, любимого полка Петра Великого, верхом на сером коне по кличке Бриллиант, Екатерина повесила в Тронном зале Большого Петергофского дворца, где он до сих пор и находится. Как некровная родственница Романовых, она была полна решимости отстаивать свое право, преподнося себя избавительницей, которая спасла страну от своего непредсказуемого мужа. Позже, чтобы оправдать свои действия, она подчеркнула его непригодность, намеренно преувеличив его недостатки:

Смерть императрицы Елисаветы повергла в уныние всех русских, но особенно всех добрых патриотов, потому что в ее преемнике видели государя жестокого характера, ограниченного ума, ненавидящего и презирающего русских, не знающего совсем своей страны, неспособного к усидчивому труду, скупого и расточительного, преданного своим прихотям и тем, кто рабски ему льстил [8].

Тем временем Петр III был в Ораниенбауме, в огромном дворце, который друг Петра Великого, князь Александр Меншиков, построил для себя на берегу Финского залива. Петр III решил отпраздновать свои именины, для чего отправился в Петергоф, где должен был состояться торжественный обед. В Петергофе Петра III должна была встречать его супруга. Ко времени прибытия Петра и его свиты Екатерины в Петергофе уже не оказалось. Узнав о событиях в столице, Петр III отплыл в Кронштадт, морской форт в Финском заливе. Благодаря адмиралу Ивану Лукьяновичу Талызину, который уже присягнул Екатерине, в Кронштадте Петра III не приняли. В совершенном смятении он вернулся в Ораниенбаум. По словам его жены, он отрекся от империи «без принуждения», хотя «у него было при себе полторы тысячи вооруженных людей голштинского войска, более сотни пушек и несколько русских отрядов». Алексей Орлов доставил Петра III в Ропшу, недалеко от Петергофа [9]. После того как Петр III написал Екатерине письмо с извинениями за свое обращение с ней, он подписал отречение, лишь прося разрешения уехать за границу вместе со своей любовницей. Фридрих II, которому было за что благодарить Петра III, со своим обычным едким остроумием заметил, что Петр позволил свергнуть себя с престола, «как ребенок, которого отсылают спать» [10].

Но просьба Петра не была удовлетворена, его увезли в Ропшинский дворец, пока готовили ему комнаты в Шлиссельбурге на Ладожском озере. В Ропше он через несколько дней при загадочных обстоятельствах умер, возможно, убит в пьяной драке. Григория Орлова там не было, тогда при Петре III находился Алексей Орлов, и он написал Екатерине письмо с извинениями, что он не может объяснить или найти оправдание случившемуся. Это письмо, которое оставалось среди бумаг Екатерины вплоть до ее смерти, во многом снимает с нее обвинения в убийстве. Безусловно, она несет ответственность за участие в государственном перевороте и за то, как поступила со свергнутым мужем впоследствии, но, похоже, Екатерина не приказывала его убивать. Хотя Фридрих II не считал, что она несет личную ответственность, в последующие годы многие обвиняли ее в убийстве Петра III.

Тело царя было перевезено в Александро-Невскую лавру, где оно и находилось перед погребением. Позже очевидцы говорили, что заметили отметины на шее и лице, но, поскольку Екатерина хотела развеять любые возможные слухи, она немедленно приказала провести вскрытие. Оно показало, что Петр умер от геморроидальных колик, но это заключение высмеяли во всей Европе. Получив приглашение стать наставником великого князя Павла, Жан ле Ронд д’Аламбер, смеясь, писал Вольтеру, что объяснил свой отказ геморроем. Сходным образом Фридрих II, говоря об официальной причине смерти, саркастически заявил: «…мы знаем, насколько опасна эта болезнь в России» [11].

Как только прошли похороны мужа, Екатерина начала планировать свою коронацию. Народ был недоволен, что Петр III в подражание своему кумиру Фридриху не устраивал коронации для себя, но он не осознавал значимости данного обряда в России. Екатерина определенно хотела избежать этой ошибки. Таким образом, всего через три месяца после захвата власти 22 сентября 1762 г. (по старому стилю) она короновалась в Успенском соборе Московского Кремля, где обычно короновали русских монархов. Не желая экономить на этом крайне символичном событии, она заказала новую императорскую корону в форме православной митры, а также подчеркнула недавно обретенную ею власть мантией с вышитым двуглавым орлом. Сверху еще была мантия ее предшественницы, Екатерины I, другой иностранки и вдовы, которая унаследовала трон своего мужа. Позже Екатерина II неоднократно заказывала свои портреты, позируя в коронационной мантии и с императорскими регалиями, используя официальную портретную живопись для пропаганды законности своего статуса главы государства.

После коронации Екатерина стала размышлять о том, как лучше управлять страной. Опираясь на труды философов-просветителей, она начала работу над «Наказом комиссии о составлении проекта нового уложения» (законодательства). Следуя прогрессивным просветительским идеям Монтескье и Беккариа, она изложила проект создания русской конституции. Ее предложения включали признание равенства всех людей, отказ от пыток и ограничение смертной казни. Екатерина представила свой «Наказ» на рассмотрение Уложенной комиссии, ее совещательному парламентскому органу, который состоял из делегатов, выбранных из разных слоев общества. Комиссия усмотрела в нем продолжение преобразований Петра I и заявила, что Екатерина в знак признания ее трудов должна получить титул «Великая», как и Петр I. Делегаты провозгласили ее «Премудрой Матерью Отечества», и с этого времени Екатерина начала использовать этот более женственный образ, намеренно создавая себе репутацию традиционной русской монархини или бабушки, заботящейся о своем народе[62] [12]. Екатерина иногда предпочитала, чтобы ее изображали в национальной одежде. В 1769 г. она подарила копию такого портрета врачу сэру доктору Джеймсу Димсдейлу. После долгих дебатов ни одна из мер, предложенных в «Наказе», не была принята Законодательной комиссией, и Екатерина подверглась обвинению в самовосхвалении. Однако, по правде говоря, она в течение двух лет очень усердно работала над этим проектом, вставая каждый день рано утром, чтобы приступить к работе, и еще долго после окончания «Наказа» она обдумывала другие подобные реформы. В 1787 г. во время путешествия в Крым она продолжала изучать возможности различных программ преобразований.

Екатерина быстро осознала сложность претворения теории в жизнь. С тех самых пор, как императрица Елизавета захватила престол у младенца Ивана VI, свергнутый царь находился в плену, и его существование продолжало представлять угрозу для последующих правителей. Каждому, в свою очередь, было любопытно увидеть его, и так же, как Елизавета привезла его в Петербург для осмотра в 1756 г., Петр III навестил его в марте 1762 г. После нескольких часов разговора Петр III убедился в его нормальном психическом состоянии, а затем дал понять, что собирается его освободить. В течение следующих четырех месяцев не было сделано ничего, и Иван оставался пленником, когда Петра не стало.

В первые дни после переворота Екатерина находилась под давлением постоянных заговоров, начали появляться анонимные письма об Иване, в некоторых даже предлагалось, чтобы она вышла замуж за молодого человека. Обеспокоенная этими угрозами, через несколько недель после свержения своего мужа Екатерина тоже решила навестить пленника. Позже она написала, что обнаружила Ивана, в отличие от Петра III, сломленным, и поэтому подумала о его переводе в более подходящее место, «соответствующее его характеру и воспитанию», предположительно в монастырь [13]. Действительно ли Екатерина застала его в поврежденном рассудке или просто пыталась преподнести его как неспособного составить ей конкуренцию, нельзя сказать. Его освобождения снова не случилось, и он остался в заключении в тяжелейших условиях еще на два года, пока события не приняли другой оборот.

Придя к власти, Екатерина подтвердила приказ Елизаветы, что если Иван попытается бежать, то он должен быть убит. И когда в июле 1764 г. его пытались освободить, его охрана выполнила предписание императрицы, убив бывшего императора. Его похоронили в Шлиссельбурге, хотя последние изыскания 2008 г. говорят о том, что его тело затем перевезли в Холмогоры в Архангельской области. Это утверждение подтверждается тщательной судебно-медицинской экспертизой гроба и его содержимого, которые были обнаружены рядом с алтарем городской церкви Успения. Утверждение, что это останки Ивана VI, дополнительно подтверждается тем соображением, что в течение нескольких лет после его смерти его отец, братья и сестры по-прежнему находились в заключении в Холмогорах, поэтому его тело вполне могли возвратить его семье, следуя обычной практике.

Обстоятельства его убийства должны быть изучены. Хотя его смерть действительно могла стать результатом злополучной попытки его освободить, другие свидетельства позволяют предположить, что это было политическое убийство. Услышав эту новость, министр Екатерины Панин выразил облегчение, сказав, что благодаря «чудесному Божьему провидению» проблема решена [14]. Неудачливого спасителя Мировича не пытали после ареста, его родственников никогда не вызывали на суд, а перед казнью он выглядел спокойным, как будто ожидающим помилования. Екатерина всегда старалась быть гуманной, и многие ее поступки показывают, что она действительно хотела избежать ненужной жестокости и страданий[63].

За последние 150 лет русский народ часто видел, что смута грозит восстаниями и кровопролитием. Все императрицы взошли на трон благодаря военному вмешательству или государственному перевороту. Возникающее в связи с этим чувство незащищенности побудило Анну создать Тайную канцелярию, в то время как страх заставлял Елизавету постоянно переезжать с места на место. Положение Екатерины было еще более шатким по сравнению с ее предшественницами, поскольку, в отличие от них, она не была Романовой по происхождению. Для этих женщин, как и для последующих царей и их семей, убийство представляло реальную опасность. Политикой Екатерины руководили не только личные интересы, но и амбиции в отношении России. Из всех императриц она была наиболее преданной делу, трудилась до конца своей жизни, чтобы улучшить состояние своей второй родины. Хотя смерть Ивана действительно могла быть несчастным случаем из-за сложившихся обстоятельств и чересчур рьяной охраны, она также могла быть результатом хладнокровного решения, принятого одним из министров Екатерины.

Екатерина в то время оставалась верна идеалам Просвещения, поэтому ее участие казалось маловероятным, но она была готова закрыть глаза на действия других [15]. Те, кто находится у власти, всегда решают вопросы жизни и смерти, определяя, участвовать в войне или нет, и для власти пожертвовать жизнью одного человека часто оказывается допустимой ценой, которую следует заплатить для спасения не только императрицы, но и всей страны. Уверенная, честолюбивая женщина, искренне верившая в то, что она может быть полезна России, Екатерина считала себя идеальным просвещенным монархом XVIII в., в котором нуждалась страна. К августу 1762 г., поскольку она политически уцелела после смерти своего мужа, ее положение укрепилось, а это явно «удачное» событие дало кому-то толчок поверить, что убийство опального царя исключит в дальнейшем возможные мятежи, поднятые самозванцами. Это, конечно, не оправдывает тех, кто это сделал, но в свете того времени это многое объясняет. Однако, хотя мы никогда не сможем утверждать, что знаем правду об этих событиях, Екатерину вскоре и в России, и за границей обвинили в убийстве Ивана VI, а убийство второго царя в самом начале ее правления оказало негативное влияние на ее образ в глазах общественности на долгие годы.

Но Екатерине больше повезло, когда дело дошло до избрания короля Польши. Поскольку Августа III в октябре 1763 г. не стало, следовало найти нового претендента для выборной монархии. Благодаря постоянно растущему влиянию России в Польше у Екатерины было достаточно сил, чтобы навязать свою волю и добиться коронации нужного кандидата, а именно своего бывшего возлюбленного Станислава Понятовского, ставшего Станиславом II Августом. Хотя он оставался предан Екатерине в течение десяти лет, он оказался не таким управляемым, как она надеялась. Хотя оба придерживались идей Просвещения, она не одобряла либеральных реформ, проводимых в Польше, где, по ее мнению, они могли подорвать интересы России. В результате с годами отношения двух правителей все более запутывались, а их намерения стали противоречить друг другу, что привело к окончательной гибели Польши.

В самой России Екатерина вскоре приступила к реформам. Были сделаны гранитные набережные Невы, чтобы сдержать наводнения, которые оставались постоянной угрозой Санкт-Петербурга. Екатерина учредила новые больницы, детские дома, школы и академии. В их число входили два института, один для девушек незнатного происхождения, другой для благородных девиц, знаменитый Смольный институт, учрежденный в здании монастыря, который архитектор Растрелли построил в стиле барокко в Петербурге по заказу Елизаветы. Позже, после смерти Екатерины, ученицы, смолянки, перебрались в соседнее здание, построенное в классическом стиле, которое в итоге стало штаб-квартирой Ленина во время Октябрьской революции. По распоряжению Екатерины были построены и другие здания, например Китайский павильон в стиле рококо в Ораниенбауме, построенный Антонио Ринальди в качестве частной летней резиденции, или дачи, а также Малый Эрмитаж, расположенный рядом с Зимним дворцом в Петербурге. Это здание, построенное Юрием Фельтеном для размещения ее растущей коллекции произведений искусства из двухсот-трехсот картин, купленных у берлинского торговца произведениями искусства в 1764 г., стало излюбленным местом Екатерины II.

Некоторое время спустя Екатерина решила лично осмотреть свою империю. Таким образом, 29 мая 1767 г. (по старому стилю) она, прибыв в Казань по Волге, писала Вольтеру, что оказалась в Азии, «здесь население состоит из двадцати различных народностей, совсем не похожих друг на друга. А между тем необходимо сшить такое платье, которое оказалось бы пригодно всем». Комментарий показывает, насколько она осознавала трудности, стоящие перед правителем огромной и разнородной страны [16].

В октябре 1768 г. в Петербург прибыл английский врач сэр Томас Димсдейл в ответ на приглашение Екатерины приехать и сделать прививку от оспы ее семье. С детства она очень боялась оспы, а в XVIII в. это была смертельная болезнь, уносившая в Европе ежегодно примерно 400 000 жизней, а других оставлявшая слепыми или обезображенными. Одной из пострадавших от натуральной оспы была леди Мэри Уортли-Монтегю, которая сопровождала своего мужа, английского посла, в Константинополь в 1718 г. Здесь она увидела черкесских женщин, которые намеренно заражали своих дочерей, предназначенных для гарема, небольшой дозой гноя из созревшей пустулы, чтобы привить их и сохранить их красоту. Пораженная этим, леди Мэри решила рискнуть и привить своего маленького сына, и эта операция прошла успешно. После ее возвращения в Англию в 1721 г. идею постепенно подхватили светские женщины, в том числе принцесса Каролина Уэльская. В результате в 1724 г. Георг I написал своей дочери Софии Доротее, королеве Пруссии, призвав ее поддержать эту практику, в тот самый год, когда сын королевы, будущий Фридрих II, заболел оспой. Когда Вольтер посетил Англию в 1726 г., он был очень впечатлен мужеством англичан и использовал оспопрививание как метафору английского свободомыслия. Эта тема стала частью его критики Франции в «Философских письмах» (опубликованных в Англии как «Английские письма»), в которых он противопоставляет открытость Британии новым идеям жесткому социальному и религиозному догматизму, царящему на его родине. Католические страны сопротивлялись вакцинации на том основании, что это противоречило воле Бога. В один и тот же год Екатерина ввела оспопрививание в России, а Мария Терезия – в Вене после того, как жуткая эпидемия охватила весь двор, убив ее невестку и дочь, обеих звали Йозефа. Эпидемия чуть не унесла жизнь императрицы из династии Габсбургов и ее дочери Елизаветы, но последняя была настолько сильно обезображена, что выдать ее замуж считалось более невозможным. Точно так же, когда в 1774 г. оспа убила Людовика XV, его преемник Людовик XVI наконец сделал прививку всей своей семье. К тому времени оспопрививание поддержали все европейские дворы, но риск оставался большим. Около 2 % привитых умирали. Среди погибших от прививки были младшие сыновья Георга III[64] [17]. Наконец более безопасная вакцина на основе коровьей оспы была испытана в 1760-х гг. и стала популярной благодаря Эдварду Дженнеру тридцать лет спустя.

Несмотря на опасность и подозрительность многих россиян к этой практике, Екатерина приказала Димсдейлу сделать прививку себе и Павлу. Однако сначала она обеспечила безопасность доктору и его сыну, который помогал ему, в случае если она заболеет или умрет. Это свидетельствует не только о ее заботе о них, но и о ее сомнениях в безопасности и о смелости, необходимой для такого шага. Все прошло по плану, и остальные придворные последовали примеру Екатерины, после чего она открыла центры вакцинации населения в Санкт-Петербурге. Что касается Димсдейла, ему и его сыну был пожалован титул баронов, а перед их отъездом Екатерина преподнесла им несколько дорогих подарков в благодарность за их услуги.

Тем временем в Польше из-за ощутимого присутствия русских в 1766 г. напряженность переросла в восстание с последующим созданием Барской конфедерации – исторической формы объединения для законного протеста. В конце концов, через два года, гражданская война закончилась, а русские войска преследовали оставшихся мятежников через границу, но их вторжение в османские земли привело к тому, что султан объявил войну России. Русские оказались сильнее, а в 1770 г. русский флот одержал громкую победу при Чесме у острова Хиос. Это было самое серьезное поражение турок почти ровно 200 лет спустя после похожей первой победы над ними в сражении при Лепанто в 1571 г. Чтобы добиться этого успеха в Средиземном море, российский флот должен был совершить долгий отвлекающий маневр. Поскольку у России по-прежнему не было южных портов, флоту следовало пройти через Балтийское, Северное море и Атлантику. Сражение ясно показало причину, почему со времен Петра Великого Россия хотела иметь выход к имеющему первостепенное значение Черному морю.

Наградив героя Чесменской баталии Алексея Орлова титулом графа Чесменского, Екатерина продолжила чествовать победу, воздвигнув в парке Екатерининского дворца в Царском Селе ростральную колонну по античному образцу, когда, отмечая великую морскую победу, такие колонны украшали носами захваченных кораблей [18]. В Санкт-Петербурге на противоположном берегу от Зимнего дворца в 1810 г. были поставлены две большие красные Ростральные колонны такого же типа с горелками наверху, служившими маяками. Пока Алексея чествовали за его успехи, его брат Григорий Орлов сумел в 1771 г. навести порядок в Москве. В городе после вспышки чумы начались беспорядки, во время которых люди напали на архиепископа и забили его до смерти. Екатерина была потрясена этими событиями и написала Вольтеру, что на самом деле XVIII в. нечем хвастаться [19]. Теперь она начинала терять оптимизм и уверенность своей юности, полностью осознав трудности просвещения своей страны.

В 1760-х гг. Екатерина подарила Григорию Орлову загородное поместье Гатчину, где Ринальди построил для него изумительный дворец, а в Санкт-Петербурге императрица преподнесла ему в подарок Мраморный дворец на набережной Невы, также работы Ринальди, который, однако, не успели завершить до смерти графа. Несмотря на свой успех в Москве, Орлов впал в немилость, и из-за его неверности Екатерина решила закончить их долгий роман. Он пытался вернуть утраченную любовь, подарив Екатерине великолепный бриллиант «Орлов», позже инкрустированный в императорский скипетр, находящийся сегодня в экспозиции Оружейной палаты в Кремле. Подарок, впрочем, не изменил решения императрицы. После того как он смирился с тем, что потерял ее, Орлов женился на другой женщине, но вскоре умер в 1783 г., страдая деменцией, возможно вызванной сифилисом. Екатерина, все еще любившая его, была очень опечалена этим известием.

За границей росло беспокойство относительно того, что императрица победоносно ведет войну с турками. Особенно переживали Габсбурги, которые опасались экспансии на их границы. Фридрих II пришел к мысли, которая могла бы удовлетворить венский двор и его собственные замыслы. Его младший брат принц Генрих, друг детства Екатерины, теперь приехал в Петербург и изложил план, который повлек за собой раздел Польши между тремя державами. В то время как Екатерина отказалась от притязаний на земли к югу от Австрии, ей компенсировали их другими территориями[65]. Фридрих получил территорию Польши, которая отделяла Восточную Пруссию от Бранденбурга. Несмотря на осуждение других стран Европы, план был осуществлен в 1772 г. с молчаливого согласия бессильного польского короля Станислава II.

Это были не единственные территориальные приобретения Екатерины. Уже в 1764 г. она получила польские пограничные земли казацкой Гетманщины, и через десять лет после победы над османами Крымское ханство, находившееся под протекторатом Османской империи, перешло под покровительство России. Более того, на территории между двумя этими областями Екатерина упразднила Запорожскую Сечь, а позже конфисковала земли запорожских казаков. Это был ее ответ на самый опасный бунт за время ее правления.

В 1773 г. Пугачев, донской казак, назвавшийся спасшимся мужем Екатерины Петром III Федоровичем, собрал множество последователей на Урале. Хотя он не был похож на Петра III, примерно за полтора года самозванец набрал достаточно сторонников, чтобы угрожать Москве, разграбить Казань и нападать на города и села по всей южной части страны. В конце концов его схватили и казнили, хотя, к разочарованию толпы, Екатерина милосердно приказала обезглавить Пугачева перед четвертованием. Эта публичная казнь резко контрастировала с жестоким, продолжительным наказанием, назначенным восемнадцатью годами ранее в Париже Дамьену[66], который совершил неудавшееся покушение на Людовика XV.

Хотя восстание Пугачева стало самым опасным испытанием за время правления Екатерины, в общей сложности ей угрожало более двадцати бунтов и притязаний на престол от двадцати шести самозванцев, включая княжну Тараканову, которая якобы была дочерью императрицы Елизаветы.

Удалив Григория Орлова, Екатерина ненадолго приблизила молодого офицера Александра Васильчикова, но он был недоволен своим положением при дворе и вскоре наскучил Екатерине. В 1774 г. у нее начался роман с Григорием Потемкиным, ставшим наиболее значимым человеком в ее жизни. Она впервые встретила его еще во время переворота, когда секунд-ротмистр Хитрово и вахмистр Потемкин сумели привести к присяге полк Конной гвардии. Младше Екатерины более чем на десять лет, Потемкин был забавным, умным и гораздо более интеллектуалом, чем Орлов и ее муж Петр III. Наконец Екатерина нашла того, с кем была настолько близка, что, возможно, даже тайно обвенчалась с ним. Некоторое время спустя они преподнесли друг другу внушительные подарки. Она подарила ему севрский сервиз из 700 предметов и Аничков дворец на Невском проспекте, который раньше принадлежал фавориту императрицы Елизаветы Алексею Разумовскому. Потемкин, в свою очередь, подарил Екатерине сказочные золотые часы «Павлин», сделанные английским мастером Джеймсом Коксом, которые сейчас выставлены в Эрмитаже. Со сложным механизмом, все еще действующие, часы остаются главным экспонатом Павильонного зала Малого Эрмитажа.

Два сильных и решительных человека, Екатерина и Потемкин, не могли долгое время сохранять отношения. В течение двух лет Потемкин разочаровался ограниченностью придворной жизни и своей второстепенной ролью по отношению к Екатерине. Он решил вернуться на юг, где впоследствии сосредоточился на ее «Греческом проекте» по воссозданию Византийской империи. Их роман не умер окончательно, и, несмотря на то что у каждого появились другие отношения, их взаимная привязанность длилась до смерти Потемкина. Екатерина известна своими романами, но и Потемкин не был исключением. У него было несколько любовниц, в том числе и его племянницы, отношения, не считавшиеся в то время такими уж вопиющими, как сейчас. Например, дядя Екатерины сделал ей предложение, когда она была еще юной, племянница Вольтера мадам Дени долгое время была его возлюбленной, а женщины из династии Габсбургов (с произволения римских пап) часто выходили за своих гораздо более старых дядюшек. Отношения Екатерины и Потемкина напоминали открытый брак, поскольку всякий раз по возвращении в Петербург он занимал свое место рядом с ней и в ее постели. Всегда поддерживающий ее и преданный ей, он играл ключевую роль в ее жизни, вплоть до того, что лично выбирал большинство ее будущих фаворитов.

Именно в это время у Екатерины началась череда любовных историй, запятнавших ее репутацию. Желая ее оклеветать, враги Екатерины распространили непристойные сплетни, которые затем повторяли более поздние поколения, наслаждавшиеся их щекотливостью. Поскольку все возлюбленные Екатерины были намного моложе, с течением времени разрыв в возрасте становился все более значительным, и это подливало масла в огонь непристойных мифов. В каждом из этих романов императрица, утверждавшая, что хочет быть любимой, искала близкого спутника, с которым могла бы разделить редкие моменты частной жизни вдали от гнета своего статуса. Говоря современным языком, она была сторонницей «серийной моногамии», и у нее не было – как часто предполагают – гарема молодых любовников в духе ее современника Людовика XV с его «Оленьим парком». Есть много других, кого можно упомянуть, в том числе Фредерик V в Дании, Август II в Польше, Фредрик I в Швеции и Фридрих Вильгельм III в Пруссии. Даже у короля Станислава, несмотря на его искреннюю любовь к Екатерине, было несколько внебрачных детей. Однако Екатерина заводила нового любовника, когда уходил предыдущий, и вопреки распространенному мнению некоторые ее отношения заканчивались, когда возлюбленные бросали ее. Из семи ее известных любовников в последние годы ее правления двое были ей неверны (одному из них она преподнесла щедрый свадебный подарок), еще двое замышляли заговор против ее любимца Потемкина, один пережил ее, а еще один умер от дифтерии в 1784 г. Этот последний Александр Ланской был идеальным сердечным другом, который был с Екатериной четыре года. Его смерть ввергла императрицу в такую скорбь, что Потемкину пришлось вернуться в Петербург успокаивать Екатерину, поскольку придворные уже начали беспокоиться за ее душевное состояние. Большая часть критики частной жизни Екатерины, без сомнения, исходит из того факта, что она была женщиной, и к тому же успешной. Императрицы Анна и Елизавета, ведшие такой же сомнительный образ жизни, подвергаются гораздо меньшей критике на этот счет, в то время как распущенность современников Екатерины, правителей-мужчин, рассматривается как более-менее понятная, а то и допустимая. Нравственная атмосфера того времени была другой, но, хотя в тот период официально одобрялись любовницы королей, Екатерина, как женщина-правитель, должна была соответствовать другому образцу, возможно следуя примеру набожной и целомудренной католички Марии Терезии. Эти двойные стандарты сохранились и в следующем столетии, когда некоторые наследники Екатерины – с некоторой долей лицемерия – были шокированы свободными нравами ее двора, типичными для XVIII в. В результате они пытались скрыть эту сторону ее правления.

Екатерина по-прежнему восхищалась трудами французских философов, вперед заплатив за библиотеку Дени Дидро, когда ему понадобились деньги для приданого дочери, и купив библиотеку Вольтера, когда он умер в 1778 г. В течение многих лет она переписывалась с Вольтером, утверждая, что именно он научил ее думать. Однако они никогда не встречались, поскольку, обеспокоенная тем, что путешествие и суровый русский климат окажутся слишком тяжелыми для старика, ранее она умоляла своего другого корреспондента и давнее доверенное лицо в Париже, барона Гримма, не позволить Вольтеру приехать к ней. В 1773 г. в Петербург приехал Дидро и оставался там примерно пять месяцев. Екатерина наслаждалась ежедневным общением с ним, хотя к концу его пребывания оба поняли, что у них разные взгляды на жизнь. В то время как Дидро придерживался более философских и идеалистических взглядов, Екатерина находилась в плену повседневности. Она однажды сказала ему: «…с вашими великими принципами, которые я очень хорошо себе уясняю, можно составить прекрасные книги, однако не управлять страной. Вы забываете в ваших планах различие нашего положения: вы ведь работаете на бумаге, которая все терпит, которая гибка, гладка и не ставит никаких препятствий ни вашему воображению, ни вашему перу. Между тем я, бедная императрица, работаю на человеческой коже, а она очень щекотлива и раздражительна». Это замечание еще раз показывает, насколько хорошо Екатерина осознавала пропасть, отделяющую теорию от практики [20].

В 1776 г. в императорской семье произошла трагедия, когда молодая жена Павла великая княгиня Наталья, бывшая Вильгельмина Гессен-Дармштадтская, умерла всего через три года после свадьбы, во время родов, закончившихся мертворождением. Ее страдания были ужасными, длившимися около недели, и все это время Екатерина не отходила от ее постели. Павел был ошеломлен, не мог оправиться после ее смерти до тех пор, пока его мать, к лучшему или нет, не сочла благоразумным сообщить ему, что его умершая жена изменяла ему. Теперь, отправившись в Берлин, чтобы прийти в себя после потери, Павел встретил молодую девушку, которую предлагали ему в качестве невесты в 1773 г. Тогда от ее кандидатуры отказались, поскольку она была слишком юной, но теперь ей было шестнадцать лет, и Павел увидел в Софии Доротее Вюртембергской свой идеал. К концу года она приняла православие и новое имя Мария Федоровна. После их свадьбы она продолжала обожать Павла и родила ему десятерых детей, став первой из жен Романовых, у которых будет большая семья. В честь рождения их первенца Екатерина подарила молодым родителям Павловский дворец, который Мария, обладавшая хорошим вкусом, оформила в новейшем классическом стиле.

Александр, старший из их детей, родился через год после свадьбы, а шестнадцать месяцев спустя на свет появился Константин. Затем родились шесть сестер, сын Николай, появившийся за четыре месяца до смерти Екатерины, и, наконец, Михаил. Однако Екатерину интересовали только два старших мальчика, она забрала их себе, чтобы воспитать их самостоятельно, по большому счету так же, как сделала Елизавета с Павлом. Желая воспитать своих внуков на принципах Просвещения, Екатерина годами выстраивала планы их будущего. Александра она надеялась сделать своим непосредственным наследником, минуя его отца, Павла, а ее замысел в отношении Константина заключался в том, чтобы сделать его правителем новой Греческой империи, которую она надеялась создать на территории, отбитой у Османской империи.

Екатерина почти всегда проводила лето за городом, в Царском Селе в огромном Екатерининском дворце, выстроенном в стиле барокко и названном так в честь матери Елизаветы. Хотя она предпочитала его Ораниенбауму и Петергофу, где она провела большую часть помолвки и первых лет брака, она находила его нарочитость чрезмерной, если не вульгарной, сравнивая его со взбитыми сливками. Вместо вызолоченных интерьеров Екатерина предпочитала классический стиль, который так нравился ее невестке, поэтому она поручила шотландскому архитектору Чарльзу Камерону оформить несколько новых комнат. Позже он построил галерею и термы по образцу римских, а в парке, окружающем дворец, отец и сын из Ганновера Джон и Джозеф Буши разбили сады в английском стиле, где в более поздние годы императрица наслаждалась прогулками со своими любимыми собаками.

Все это время Екатерина собирала произведения искусства. В 1779 г. она купила выдающуюся коллекцию, собранную Робертом Уолполом, первым премьер-министром Великобритании. В отличие от многих своих современников Уолпол пережил крах Компании Южных морей, когда многие люди стали банкротами, и он смог передать потомкам коллекцию, в которую вошли несколько основных работ Рембрандта и других мастеров. Однако у семьи были серьезные долги, поэтому его внук решил продать коллекцию за колоссальную сумму 40 555 фунтов стерлингов (что сегодня эквивалентно трем миллионам), которая тогда была настолько огромна, что в палате общин возник вопрос, а стоит ли проводить продажу. Когда Екатерина приобрела коллекцию, ей потребовалось расширить свои дворцовые постройки. Юрия Фельтена снова пригласили для создания нового здания, которое сегодня называется Старым (Большим) Эрмитажем. В то же время императрица решила снести соседний, уже ветхий Зимний дворец Петра Великого, а на его фундаменте Джакомо Кваренги построил новый палладианский придворный театр. Будучи впервые приглашен в страну в 1779 г. и став полюбившимся в России архитектором, итальянец Кваренги уже не вернулся на родину и умер в Петербурге в 1817 г.

Екатерина пригласила французского скульптора Этьена Мориса Фальконе для создания памятника своему великому предшественнику Петру I. Фальконе потребовались годы, чтобы завершить эту работу, поскольку ко всему прочему он настоял на том, чтобы для постамента от финских берегов был доставлен огромный валун. Благодаря усилиям около тысячи человек примерно через восемнадцать месяцев камень наконец прибыл в город, уже сильно уменьшившись в размерах. Окончательный вид камень приобрел уже на месте. Наконец работа над статуей была завершена[67], и ее установили в столице. Памятник, ставший позже известным как Медный всадник, благодаря поэме А.С. Пушкина, представляет Петра почти в классической позе, одетого как римский полководец, выезжающего верхом, чтобы победить своих врагов. Хотя скульптура официально была установлена в память о Петре I, она служила и другой цели. Подобно портретам Екатерины, монумент имел четкий смысл. На постаменте она приказала выгравировать слова по-латыни и по-русски «Петру Первому Екатерина Вторая», тем самым связав себя со своим великим предшественником и династией Романовых и утвердив свое законное пребывание на престоле как второй великий правитель России.

В 1783 г. Потемкин посоветовал Екатерине изменить статус Крыма, который находился под протекторатом России, поскольку на юге изменилась обстановка. Последовав его совету, Екатерина присоединила территорию полуострова к Российской империи, дав ей название Таврида, известное с античных времен. Потемкин, генерал-губернатор Тавриды, позже стал светлейшим князем Таврическим. Эти титулы добавились к его прежнему титулу светлости и князя Римской империи, который император Иосиф II пожаловал Потемкину по уговору с Екатериной в 1776 г. Более важно, что с присоединением Крыма Россия получила теплые южные порты. Этого хотел, но не смог добиться Петр Великий. Екатерина получила прямой выход к Черному, а через него и к Средиземному морям. Россия наконец смогла создать Черноморский флот.

Четыре года спустя императрица решила, что ей следует посетить ее новые владения, поэтому, решив уехать в январе, когда по замерзшим дорогам легче путешествовать, она отправилась в поезде из 14 карет и 124 саней с кибитками, пока не достигла реки Днепр, где она пересела на флот галер и других судов. На определенном участке по Днепру проходила граница с Польшей, и именно там Екатерина встретилась со своим бывшим возлюбленным Станиславом II Августом Понятовским. После встречи, которая прошла с переменным успехом, Екатерина отправилась дальше на юг, чтобы встретиться с императором Иосифом II. Вместе они отправились инспектировать работу, проделанную Потемкиным, который в честь их прибытия устроил помпезный прием с фейерверками и другими торжествами. Его недоброжелатели быстро распространили слухи о том, что большая часть его достижений и преобразований на юге была ложной. И что деревни, через которые проезжала Екатерина и император, были просто фасадами, чтобы произвести на них впечатление. Эти истории появились в Петербурге еще до отъезда Екатерины. Императрица, Иосиф и сопровождавший их принц де Линь были впечатлены увиденным, а так называемые потемкинские деревни, ставшие синонимом подделки, в значительной степени оказались порождением злонамеренных сплетен. Хотя, несомненно, еще предстояла значительная работа, а Потемкин, вероятно, приукрасил то, что было не доделано, достичь удалось многого, и поездка в целом увенчалась успехом[68] [21].

Однако триумфальное путешествие Екатерины разожгло очередной конфликт с Османской империей. В 1787 г. султан, опасаясь, что Россия становится слишком могущественной в Причерноморье, объявил ей войну. Очередная Русско-турецкая кампания пять лет спустя закончилась победой русских войск. Российская империя получила еще больше земель в междуречье Днепра и Днестра (сегодня это пограничная зона между Молдавией и Украиной). Всего через год после начала боевых действий русские успешно взяли Очаков – событие, которое дало название кризису, разразившемуся в Англии, где парламент обсуждал территориальные амбиции Екатерины. В то время как британцы боялись, что растущее влияние России на юге может плохо сказаться на их интересах в Индии, результатом кризиса стали непристойные карикатуры в британской прессе, причем некоторые из них доходили до того, что обрушивались с нападками на личную жизнь Екатерины. Содержащиеся в них развратные и клеветнические намеки сопоставимы с теми, которым подвергалась Мария Антуанетта, и они нанесли большой урон памяти Екатерины. Многие непристойные истории, которые все еще продолжают повторять, появились в это время.

В 1791 г., через три года после осады и взятия Очакова, Потемкин в последний раз вернулся в Петербург. За четыре месяца в столице он потратил целое состояние на развлечения, в том числе на вечеринку с тремя тысячами гостей в Таврическом дворце, который ему ранее подарила Екатерина. Хотя это было устроено в ее честь, она приказала ему возвращаться к своим обязанностям, и в конце вечера пара рассталась. Будучи все еще глубоко привязанной к нему, в письме к Гримму вскоре после этого Екатерина признавалась, что Потемкин был «красивым», «веселым», «блистательным» и «остроумнее, чем когда-либо» [22]. Потемкин уехал из Петербурга в октябре и вернулся на юг, но по дороге из Ясс его свалила лихорадка, и он скончался в возрасте пятидесяти двух лет. Его тело перевезли в Херсон, город, основателем которого он был, и здесь Потемкина похоронили в недавно построенной церкви Святой Екатерины. Императрица была убита горем. Позже она распорядилась взять Таврический дворец в казну. После смерти Екатерины ее сын Павел, ненавидевший мать и ее фаворитов, передал дворец Конногвардейскому полку. В 1905 г. дворец стал местом заседания Думы, в 1917-м здесь размещалось Временное правительство, позже дворец использовался большевиками.

Однако в начале 1790-х гг. у Екатерины были другие заботы. Ранее, в 1789 г., произошло два события, которые ознаменовали начало новой эры и ненадежности наследственной монархии. 30 апреля Джордж Вашингтон стал первым президентом недавно провозглашенных Соединенных Штатов, а 14 июля в Париже была взята Бастилия, став символическим началом Великой французской революции. В следующем году бывший протеже Екатерины Александр Радищев вернулся на родину с новыми революционными идеями, которые он усвоил во Франции. Радищев опубликовал книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», в которой критиковал жизнь в империи Екатерины. Она пришла в ужас и приказала арестовать и сослать автора, а затем вопреки своим прежним принципам ввела цензуру прессы, наложив запрет в том числе и на фундаментальную «Энциклопедию наук, искусств и ремесел» под редакцией Дидро и д’Аламбера. А в сентябре 1791 г. Екатерина еще больше была потрясена известием о согласии Людовика XVI на конституцию во Франции.

Но это еще не все. Пока Екатерина вела сражения с турками на юге, ее двоюродный брат король Швеции Густав III воспользовался моментом, чтобы объявить войну России. Когда в 1788 г. начался второй конфликт в Гогланде у побережья Ревеля, русским под командованием адмирала Самуила Грейга удалось предотвратить шведское вторжение. Шотландец по происхождению Грейг приехал в Россию в 1764 г., с собой привез нескольких иностранцев, чтобы помочь улучшить флот, а также участвовал в победоносном Чесменском сражении. Всего через несколько дней после битвы при Гогланде Грейг умер в Ревеле от лихорадки, и Екатерина распорядилась похоронить его с почестями. После похорон Грейга в лютеранском соборе Святой Марии на холме Тоомпеа Екатерина поручила Кваренги сделать внушительное мраморное надгробие с флагом Шотландии (который иногда называют Андреевским крестом) сверху, который до сих пор хорошо виден в северном нефе.

Через некоторое время судьба улыбнулась шведам, и после их громкой победы во второй битве при Свенскунде в июле 1790 г. Екатерина и Густав договорились о мире. Однако через два года шведский король был убит, а с ростом революционных настроений по всей Европе, всего через год после его смерти, Людовик XVI был отправлен на гильотину, а через несколько месяцев на нее взошла и его жена Мария Антуанетта. Екатерина была потрясена этими событиями и, окончательно разуверившись в учениях философов, подвергла сомнению идеи Просвещения, которыми она так долго восхищалась.

Поскольку рост якобинства усилил страх Екатерины перед вспыхнувшим восстанием в Польше, она теперь объединилась с новым прусским королем Фридрихом Вильгельмом II, и они вместе осуществили второй раздел Польши. Каждый присоединил новые территории у своих границ. Восстания не прекратились, поэтому через два года, в 1795 г., при поддержке Австрии состоялся третий раздел Польши, ликвидировавший это государство. Это был один из спорных шагов Екатерины, но мотивы императрицы следует рассматривать в контексте того периода. Помимо ее желания защитить свою страну от революционных волнений на границах, она, как и большинство ее современников, считала территориальную экспансию достойной похвалы. Она подходила ко всем государственным делам с холодным прагматизмом и эмоциональной отстраненностью, и в данном конкретном случае поставила Россию выше любых личных чувств, которые она могла раньше испытывать к польскому королю. Уничтожив его королевство, она не оставила Станиславу II Понятовскому другого выбора, кроме как отречься от престола.

С новыми польскими территориями население Российской империи увеличилось, особенно возросло число евреев. Многие из них были ремесленниками, значительно более квалифицированными, чем коренные русские, и Екатерина опасалась, что этот наплыв приведет к волнениям в городах, где местные могут оказаться вытесненными иммигрантами. По этой причине, получив за столько лет огромные новые безлюдные территории, которые нуждались в поселенцах, она пришла к мысли, которая бы решила обе трудности. Екатерина создала для евреев обширную закрытую территорию[69], где они могли бы работать, не создавая нежелательной конкуренции, а также увеличивая население. Это было не что иное, как практическая мера, и даже те, кто пытался оклеветать Екатерину, не обвиняли ее в антисемитизме.

В последние годы жизни Екатерина поручила выполнить два художественных проекта: во-первых, лоджии Рафаэля в Эрмитаже, галерея, украшенная копиями знаменитых фресок станц Ватикана, а во-вторых, Новый дворец в Царском Селе (позже известный как Александровский), создание которого приурочили к свадьбе внука императрицы в 1793 г. В том же году, несмотря на то что она отказалась от титула, Екатерина была официально провозглашена Великой.

Тем не менее, несмотря на всеобщее уважение, которым она была окружена, три года спустя императрица прошла через унизительный опыт, когда в Санкт-Петербург приехал семнадцатилетний король Швеции. Хотя причиной его визита была официальная помолвка со старшей внучкой Екатерины Александрой, на церемонии он не появился. Услышав, что невеста не перейдет из православия в его веру, набожный лютеранин Густав IV Адольф отказался присутствовать на помолвке. Александра очень расстроилась, а брак так и не состоялся. В следующем году молодой король нашел себе другую жену. А для Александры худшее было впереди. Пять лет спустя она вышла замуж за племянника Иосифа II и умерла при родах в возрасте всего семнадцати лет.

Неуважительное отношение молодого короля Швеции к стареющей императрице было огромным потрясением для Екатерины, и многие осуждали Густава за его поведение и за то, что оно стало причиной ухудшения здоровья императрицы. Два месяца спустя в возрасте шестидесяти семи лет она перенесла обширный инсульт, от которого так и не пришла в сознание. В течение тридцати шести часов, пока она лежала в коме, ее сын Павел рылся в ее бумагах, и есть основания считать, что он обнаружил завещание, согласно которому его обходили как наследника, поскольку императрица передавала престол непосредственно своему обожаемому внуку Александру. Такой поступок вполне соответствовал указу о престолонаследии Петра Великого 1722 г., предусматривавшему право российских правителей свободно выбирать наследников. Если так и было, то Павел, обнаружив этот документ, скорее всего, уничтожил его. И в течение следующих нескольких дней он предпринимал шаги, чтобы не подчиниться воле матери и осквернить ее память. Однако сомнения Екатерины в итоге подтвердились. Павел, как и его отец, был не способен удержать власть и всего через пять лет был убит своими недовольными придворными.

Одно из обвинений в адрес Екатерины состоит в том, что она не отменила крепостное право. Когда Екатерина писала «Наказ», она подвергала сомнению этические принципы крепостного строя, но была убеждена, что отмена крепостного права невозможна. В первый год правления она пыталась ввести метод согласованной оплаты горнозаводским и промышленным рабочим, но это привело к бунтам, которые пришлось подавлять силой. Екатерина по-прежнему хотела искоренить жестокое обращение владельцев и с некоторой долей прозорливости писала генерал-прокурору А.А. Вяземскому: «Положение помещичьих крестьян таково критическое, что окроме тишиной и человеколюбивыми учреждениями ничем избегнуть не можно… И так прошу быть весьма осторожну в подобных случаях, дабы не ускорить и без того грозящую беду» [23]. Вскоре императрица поняла, что ее положение на престоле зависит от поддержки помещиков, владельцев крепостных крестьян, и Екатерина щедро вознаграждала своих фаворитов «душами», тем самым увеличивая число страдающих людей. В то время как земли в России хватало, богатство помещика исчислялось количеством рабочих рук, поэтому за годы правления Екатерина предоставила дворянам тысячи новых крепостных. Не видя иного способа существования России, Екатерина после восстания Пугачева отказалась от прежних намерений улучшить положение людей. Восстание сильно потрясло Екатерину, и, как только оно было подавлено, она провела губернскую реформу, позволившую местной администрации осуществлять более строгий контроль над крестьянами. С тех пор и до конца правления Екатерины прекратилось любое сдерживание крепостного права. Следует помнить, что крепостное право оставалось в Австрийской империи до 1783 г., в Дании до 1788 г., а в Пруссии прекратилось только в 1810 г. После этого рабство продолжало существовать в колониях: до 1865 г. в США, до 1885-го – в Бразилии, и кое-где сохраняется и сегодня. Это не означает, что недостатки одного человека или страны оправдывают недостатки других, но Екатерина заслуживает того, чтобы ее поступки рассматривали в соответствии со стандартами ее времени и в свете конкретных трудностей, с которыми она сталкивалась. Она и четыре следующих правителя из династии Романовых видели неизбежные трудности в связи с отменой крепостного строя, что стало слишком очевидно, когда Александр II Освободитель наконец отменил крепостное право в 1861 г. После неоднократных покушений на его жизнь царь был убит двадцать лет спустя, в 1881 г., став жертвой социальных волнений в городах, усугубленных миграцией обедневших и безработных крестьян в поисках работы.

Екатерину часто обвиняют в лицемерии и в том, что невыполнимые проекты она затевала исключительно для саморекламы, но степень самоотдачи, с которой она работала, вставая каждое утро в пять или в шесть часов, самостоятельно затапливая печь и начиная день до того, как ее могли отвлечь другие, свидетельствует о ее решимости принимать активное участие в управлении Россией. В отличие от ее предшественниц Екатерины I, Анны и Елизаветы, она не желала оставлять управление страной кому-то другому, делегировав свои обязанности, чтобы освободить время для развлечений и удовольствий. Некоторые направления политики Екатерины, например в отношении Польши, сегодня неприемлемы, но в глубине ее любви к России и в ее желании сделать страну великой и процветающей сомневаться не приходится. Она намеревалась продолжить реформы, начатые Петром I, и тем самым модернизировать страну, внедряя новинки науки и медицины, совершенствуя военно-морской флот, улучшая пути сообщения и поддерживая образование и искусство.

В 1795 г., бежав от Великой Французской революции, французская художница-портретист Марии Антуанетты, Элизабет Виже-Лебрен приехала в Россию, где написала портреты некоторых придворных. Хотя портрета Екатерины она не создавала, Лебрен встречалась с императрицей и записала свои впечатления о ней. Она описала ее как тучную и меньше ростом, чем она ожидала, – меньше пяти футов и трех дюймов (162 см), но удивительно обаятельную. Виже-Лебрен отметила открытость и непринужденность Екатерины, которые впечатляли многих до нее. Хотя у императрицы были недостатки, при ней в России на многие годы установился порядок. Приблизив Россию к Европе, Екатерина усилила уважение к своей стране за границей. Виже-Лебрен в мемуарах перечислила многие преимущества, которые императрица принесла России. Так что оценка достижений Екатерины ее современницей служит эпитафией для этой замечательной женщины:

В правление Екатерины русские жили очень счастливо, от великих и от простых людей я слышала имя благословенной, которой народ был обязан такой славой и таким процветанием. Я говорю не о завоеваниях, которые так чрезмерно льстили национальному тщеславию, а о настоящем, непреходящем благе, которое императрица обеспечила своему народу. В течение ее тридцатичетырехлетнего правления ее добрый гений порождал или поддерживал все полезное и великое [24].

13. Последние годы заката Польши

Портрет короля Польши Августа II (Г. Родаковский)