Песнь последнего менестреля

13

В тех дальних краях привело меня что-то Под кровлю кудесника Майкла Скотта, Известного всем мудрецам: Когда в Саламанке, магистр чернокнижья, Он жезл поднимал — дрожали в Париже Все колокола Нотр-Дам. Его заклинаний великая сила Холм Элдонский натрое раскроила И Твида теченье остановила. Меня заклинаньям он научил. Но я опасаюсь кары господней За то, что о них еще и сегодня Я, грешник седой, не забыл.

14

Но старый кудесник на смертном ложе О боге и совести вспомнил все же, Греховных своих ужаснулся дел И видеть немедля меня захотел. В Испании утром об этом узнал я, А вечером у изголовья стоял я. И страшный старик мне слова прохрипел, Которых бы я повторить не посмел: Священные стены их страшная сила Могла бы обрушить на эти могилы!

15

Поклялся я страшную книгу зарыть, Чтоб смертный ее не посмел открыть, Лишь Брэнксома грозному господину Дано разрешенье в злую годину Книгу из вечного мрака достать И вечному мраку вернуть опять. В Михайлову ночь я ее схоронил. Светила луна, и колокол бил. На каменный пол сквозь стекла цветные Ложились, казалось, следы кровяные, И видели только ночь и луна, Как я предавал земле колдуна. Но знал я — сияющий крест Михаила Отгонит бесов от страшной могилы.

16

Да, ночь была черна и страшна, Когда я земле предавал колдуна. Тревожные звуки во тьме возникали, Знамена качались и поникали…» Но тут внезапно монах замолчал. Тяжелый удар в ночи прозвучал Час полночи… Дрогнули темные стены, И дрогнуло сердце у Делорена.

17

«Ты видишь: крест пылает огнем На страшном камне его гробовом, И свет этот дивный имеет силу Всех духов тьмы отгонять от могилы. Никто не властен его погасить: До судного дня он будет светить». Монах над широкой плитой наклонился, Кровавый крест на камне светился, И воину схимник иссохшей рукой Дал знак, приблизясь к могиле той, Железным ломом, собрав все силы, Открыть тяжелую дверь могилы.

18

И воин могучий легко и умело, С бьющимся сердцем взялся за дело. Работал он долго и тяжко дышал, И пот, как роса, на лбу выступал. Но вот, напрягая последние силы, Он сдвинул огромную дверь могилы. О, если бы кто-нибудь видеть мог, Как вырвался яркого света поток Под самые своды часовни вдруг И все озарил — вдали и вокруг! Но нет, не земное то было пламя, Сияло оно и за облаками, И рядом, во мраке ночном, Монаха лик освещало смиренный, Играя на панцире Делорена И шлем целуя на нем.

19

Лежал перед ними колдун седой С кудрявой белою бородой. Любой, несомненно, сказать бы мог, Что только вчера он в могилу лег. Лежал он, широким плащом укрытый, С испанской перевязью расшитой, Как некий святой пилигрим. Чудесная книга в его деснице, А в шуйце крест Христов серебрится, Светильник был рядом с ним. На желтом челе, когда-то надменном, Внушавшем ужас врагам дерзновенным, Морщины разгладились — мнилось, он Познал благодать и душой смирен.

20

Скача на коне по кровавым телам, Был смел Делорен, привыкший к боям. Ни страха, ни жалости в битве к врагам Делорену знать не случалось. Но ныне познал он и страх и смятенье, Холодный пот, головокруженье, И сердце его сжималось. В недвижном ужасе он стоял. Монах же молился и громко вздыхал, Но взор отводил он от страшной могилы Казалось, взглянуть не имел он силы В безжизненный лик, ему некогда милый.

21

Когда молитву монах прочитал, С тревогой он Делорену сказал: «Спеши и делай, что ведено нам, Не то погибнем — я слышу сам: Незримые силы упрямо Слетаются к пасти отверстой ямы». И воин мертвые пальцы разжал И дивную книгу в ужасе взял. Застежки железные тяжкой книги Звенели, как кованые вериги, И воину мнилось, что в страшный миг Нахмурил брови мертвый старик.

22

Когда спустилась плита над могилой, Нависла ночь. В темноте унылой Померкли звезды, исчезла луна, И еле дорога была видна. Монах и воин шли осторожно, Бессильно дрожа, спотыкаясь тревожно, И в шорохе ветра под мраком густым Ужасные звуки мерещились им. Под темными сводами древнего зданья Им слышались хохот, визг и стенанья, И был зловещ и странно дик Нечеловеческий этот крик. Казалось, духи тьмы веселятся, Видя, как смертные их страшатся. А впрочем, не видел я этого сам Рассказы других я поведал вам.

23

Теперь иди, — старик сказал. Грехом я душу запятнал, Который, быть может, лишь в смертный час Мария пречистая снимет с нас!» И в темную келью старик удалился, Всю ночь там каялся и молился. Когда же к обедне сошлись монахи, Они увидали в тревоге и страхе: Лежал пред распятьем, как будто приник С мольбою к кресту, бездыханный старик.

24

Всей грудью Делорен вздохнул, Навстречу ветру плащом взмахнул, Когда аббатства серые стены Остались вдали за спиной Делорена. Но страшную книгу к груди он прижал И весь как осиновый лист дрожал. Ужасная тяжесть его томила, Суставы и мышцы ему сводила. Но вспыхнуло утро над свежестью нив, Холмы Чевиотские осветив, И воин очнулся, как после битвы, Шепча неумело святые молитвы.

25

Лучи осветили и склоны холмов, Лучи осветили и горы, и долы, И башни замка, и травы лугов. И мир проснулся, зеленый, веселый, И птицы запели свой гимн живой, И краше алой розы влюбленной Раскрылся фиалки глазок голубой. Но, бледная после ночи бессонной, Красавица Маргарет встала с зарей, Нежней и прекрасней фиалки лесной,

26

Зачем же так рано она поднялась, Оделась так осторожно? Корсажа шнурки завязать торопясь. Дрожат ее пальцы тревожно. Зачем, озираясь, она бежит По лестнице темноватой И грозного пса потрепать спешит По шее его косматой? Зачем часовой у ворот не трубит?

27

Красавица утром спешит убежать. Чтоб шагов ее не услышала мать. Угрюмого пса она приласкала, Чтоб дворня лая его не слыхала. Затем часовой у ворот не трубит, Что предан он Маргарет и молчит. А Маргарет, утра не видя сиянья, К барону Генри спешит на свиданье,

28

И вот сидят они вдвоем Под деревом на мху густом, И я скажу вам от души, Что оба очень хороши! Он — стройный, смелый, молодой, В боях прославленный герой; Она еще любовь таит, Еще алеет и молчит, И легкий вздох еще чуть-чуть Вздымает молодую грудь, Но очи синие блестят И тайну прятать не хотят. Пускай обыщут целый свет Прекрасней Маргарет в мире нет!

29

Прекрасные леди, я вижу вниманье И в ваших глазах и в вашем молчанье. Алея румянцем, головки склоня, Услышать мечтаете вы от меня Рассказ и чувствительный и чудесный О рыцаре смелом и деве прелестной: О том, как прекрасный рыцарь вздыхал В страданьях тоски сердечной, У ног ее умереть обещал И клялся в верности вечной; О том, как она продолжала молчать, Не смея заветное слово сказать, В безбрачии жизнь провести обещала, Кровавую распрю в слезах проклинала. Ведь Генри Крэнстон — лишь он один Маргарет рыцарь и господин!

30

Увы, надежды ваши тщетны: Любовных песен дар заветный Утрачен арфою моей. Я сед, и сердце умирает. Мне, старику, не подобает Петь о любви весенних дней.

31

Под дубом паж барона странный Угрюмый карлик-обезьяна Держал поводья скакуна. О нем недаром говорили, Что близок он к нечистой силе И сам похож на колдуна. Однажды ехал на охоту Барон по топкому болоту, Вдруг слышит крик: «Пропал! Пропал!» Барон поводья придержал. И тут из темного затона Как мячик вылетел прыжком Уродец карлик, юркий гном, И к стремени прильнул барона. Лорд Генри Крэнстон был смущен, И тотчас вскачь пустился он, Но странный карлик, им спасенный, Помчался вперед скакуна быстрей И встретил барона у самых дверей.

32

Уродец гном у барона остался. Особенно страшным уж он не казался. Он мало ел, был странно тих И сторонился слуг других. Он только изредка вздыхал И бормотал: «Пропал! Пропал!» Был он хитер, ленив и зол, Но верность в нем барон обрел И втайне знал этой верности цену: Не раз от смерти и страшного плена Был этим слугою хозяин спасен. В округе не зря толковали люди О карлике Крэнстона как о чуде.

33

Однажды, всевышнего воле покорный, В часовню девы Марии Озерной Поехал барон молодой, Лорд Крэнстон. Во исполненье обета Он отбыл ночью в часовню эту И карлика взял с собой. А леди Брэнксом об этом узнала И лучшим рыцарям приказала Собраться у Ньюарк Ли. По зову явился и Джон Тирлистен, По зову явился и Делорен, И воины с ними пришли. Вдоль берега Йерроу их кони летели, Их копья сверкали, их лица горели. К часовне ночью они поспели Часовня пуста, в часовне темно, Барон, помолившись, уехал давно. Сожгли часовню они с досады, Слугу-колдуна кляня без пощады.

34

Итак, под дубом, весенним днем, Стоит слуга с хозяйским конем. Прядет ушами скакун барона, Прислушавшись к звукам еще отдаленным, И хилый карлик машет влюбленным: «Довольно вам клясться, довольно вздыхать! Опасность вам угрожает опять!» Прекрасная Маргарет к дому мчится Испуганной горлицей, белой птицей. А карлик держит барону стремя; Вот рыцарь в седле. Ну, мешкать не время!; Он едет на запад сквозь лес густой, Любуясь зеленой его красотой.

* * *

Вдруг голос старца ослабел. Он замолчал и побледнел. Тогда с улыбкой паж проворный, Взяв кубок с влагой животворной, Вина палящего бальзам Поднес к немеющим губам, И старец поднялся со стула, В глазах его слеза блеснула. «Благословляю, — молвил он, И этот дом, где чтят закон, И всех, кто любит песен звон!» Украдкой девушки смотрели Смеясь на старца менестреля. Он выпил радостно до дна Бокал отличного вина, Его душа оживлена. Он ободрился, он проснулся И всем красоткам улыбнулся. И вот, набравшись новых сил, Охотно он заговорил. Перевод Т. Гнедич

Песнь третья

1

«Но разве так близка могила, Но разве кровь моя остыла, И вдохновенья больше нет, И сердцем мертв уже поэт? Иль о любви не петь мне боле? Ужели я, забыв ту цель, К какой стремится менестрель, Отступником стал поневоле? Слова любви, как встарь, твержу, Но страсти в людях не бужу?

2

Любовь — свирель в дни мирной жизни, Стрелок — коль враг грозит отчизне, В чертогах — гостья на пирах, В селе — плясунья на лугах. Любви повсюду славят имя, Она на небе со святыми И на земле с людьми земными».

3

Пока лорд Крэнстон думал так, Как я сейчас, скакун свой шаг Направил в Брэнксомский овраг. Кто едет там? Движеньем быстрым Лорд шлем надвинул. В стороне По тропке, под холмом тенистым Спускался рыцарь на коне. От грязи пегим конь казался, Был весь в поту и спотыкался. Усталостью захвачен в плен, Забрызган кровью, утомленный, Им правил путник полусонный. То был сэр Уильям Делорен.

4

Заметил он еще со склона Герб — журавля — в щите барона И приготовленное в бой Копье в руке врага стальной. Но слов при встрече было мало. Был груб вопрос и горд ответ. И слово каждое дышало Враждой и злобой давних лет. Лицом к лицу враги стояли. Казалось, даже кони знали, Что встреча на поле глухом Уже не кончится добром.

5

По кругу мчась, барон склонился, Вздохнув, молитву прочитал: Патрону своему молился И вздох свой к даме обращал. Но Делорен, боец упрямый, Не призывал святых и дамы. Он, взяв копье наперевес, Помчался рысью через лес, И было рыцарей сближенье Как гром, как гул землетрясенья.

6

Удар был крепко нанесен. В седле откинулся барон, И перья шлема раскидало По ветру в брызгах крови алой, Копье же, выпав из руки, Вмиг разлетелось на куски. Но пика Крэнстона стальная, Как шелк, доспехи разрывая, Легко сквозь щит врага прошла, В груди сломавшись, как игла. Не пал бы Делорен с седла, Но сразу лопнула подпруга, И рухнул конь на зелень луга. А рядом всадник, ранен в грудь; Барон же, продолжая путь, И сам ударом оглушенный, Не знал, убит ли враг сраженный.

7

Но, повернув коня, барон Увидел: тот, кто был сражен, Чуть дышит, весь залитый кровью. Пускай слуга, что так смышлен, К его склоняясь изголовью, Грудь перевяжет, кровь сотрет И в Брэнксом рыцаря свезет: Родня он деве той прекрасной, Что Крэнстоном любима страстно. «Ты должен в замок поспешить. А мне нельзя здесь дольше быть. Я слышу смерти приближенье, Мне дорого души спасенье».

8

Лорд Крэнстон скачет по холмам, А карлик был оставлен там, Чтобы исполнить приказанье. Но зло творить — его призванье. Он латы снял, и, поражен, Под ними книгу видит он. Кто ж это — рыцарь, пилигрим Или священник перед ним? И не спешит он кровь унять, А хочет тайну разгадать.

9

Железные застежки были Преградой для его усилий. Две отомкнет — и вот опять Он должен с первой начинать, А с нею, плотно укрепленной, Руке не сладить некрещеной. Застежку карлик кровью трет, Смочил и весь он переплет. Раскрылась книга волхвований На первом же из заклинаний. Уродец принялся читать, Как деве вид мужской придать, Как из тюремной паутины Соткать шпалеры для гостиной, Скорлупку сделать кораблем, Лачугу пастуха — дворцом, Тому, кто стар, дать юность снова И все ценой заклятья злого.

10

Но не прочел страницы он, Как был ударом оглушен, Пал, обессилев, на колена И рухнул возле Делорена. Поднялся он с земли сырой, Качнул лохматой головой И взвизгнул злобно и надсадно: «Ты, хоть и стар, силен изрядно!» Но не посмел уже опять Ту книгу дерзко в руки взять: Кровь христианская скрепила Листы плотней, чем раньше было. Все ж книгу скрыл он под плащом. Теперь вы спросите о том, Кто сей удар нанес? Да тот, Кто, словно дух, средь нас живет.

11

С досадой карлик исполнял То, что хозяин приказал. Но все ж израненное тело На лошадь положил умело И к Брэнксому его везет, Минуя стражу у ворот. Потом все люди неизменно Клялись — он ехал с возом сена. И вот у башни карлик злой, Где леди тайный был покой. Он мог бы, действуя умело, Так, чтоб и дверь не заскрипела, Снести на ложе к леди тело, Но, занимаясь колдовством, Жесток уродец был притом Он ношу так швырнул со зла, Что кровь из раны потекла.

12

Переходя наружный двор, Он на ребенка бросил взор. Был мальчик увлечен игрой, И порешил тут карлик злой В лес заманить его с собой. А мальчик думал: это друг Ведет гулять его на луг. И стража видела — идет Терьер с ищейкой из ворот.

13

Они по берегу крутому Уже пришли к ручью лесному. Тут горы кончились. Опять Смог карлик прежний вид принять. Когда б в его то было власти, Дитя б он разорвал на части Иль в бешенстве, что было сил, Его бы тут же придушил. Но мать ребенка… Всех страшней Она на свете матерей. На жертву бросив злобный взгляд, Он в лес пустился наугад, Прыжком ручьи пересекая, «Пропал! Пропал! Пропал!» — взывая.

14

При этих странных чудесах Почувствовал ребенок страх. Смущен нежданным превращеньем И злобным карлика волненьем, Он в дикой чаще одинок, Стоял, как лилии цветок. Когда ж, оправясь понемногу, Искать стал к Брэнксому дорогу, Ему казалось — страшный вид! Колдун из-за кустов глядит. Он шел, от ужаса дрожащий, В лесные углубляясь чащи, И чем упорней путь искал, Тем безнадежнее плутал, Пока в горах, в вечернем мраке, Не услыхал он лай собаки,

15

Все ближе, ближе лай глухой, И вот тропинкою лесной Летит ищейка черной масти С оскаленною страшной пастью, С кровавой пеной на губах; Остановясь, глядит и снова На жертву ринуться готова. Но мальчик, вставший на пути, В восторг вас мог бы привести: В нем кровь отцов заговорила, Лицо отвага озарила. Когда к нему подпрыгнул пес, Над ним он крепкий прут занес И так взмахнул в негодованье, Что пес отпрянул прочь с ворчаньем, Готовясь к новому прыжку. Тут выскочил стрелок из чащи, Давно уже за псом следящий, И лук тугой согнул в дугу. «Стой, Эдуард! — кто-то крикнул вдруг. То мальчик! Опусти свой лук!»

16

Тот, кто все это говорил, Товарища остановил, Пред ним умолк и пес-задира. То добрый, честный йомен был, Рожденный в рощах Ланкашира. Давно прославленный стрелок, В лесу хозяином бродящий, Лань за пятьсот шагов он мог Сразить стрелой своей звенящей. Покрыт загаром, он окрест Излазал все трущобы эти, И Англии старинный крест Был вышит на его берете. Носил на поясе стрелок В чехле из волчьей шкуры рог И нож, которым он оленя Приканчивал в одно мгновенье.

17

В зеленой куртке до колен Охотник смелый и умелый. У пояса — мечу взамен Висят отточенные стрелы. Был узок щит его и мал, Но с ним ходил он без тревоги: Ведь он мужчиной не считал Того, кто целит только в ноги. И, с луком спущенным в руке, Держал он пса на поводке.

18

Хоть жаль ему ребенка было, Его держал он что есть силы, Ему плечо рукою сжав, Чтоб тот, крест алый увидав, Не убежал бы прочь стремглав. «Святой Георгий! Кто в силок Попался к нам! — вскричал стрелок. Не из простого он народа, Видна в нем рыцарей порода».

19

«Да, сам Баклю — родитель мой, Его наследник я единый. Пусти! Иль кары жди за свой Поступок дерзкий и бесчинный. На помощь Уолтер поспешит, И Делорен за все отметит, Восстанет край, где льется Твид. Прочь руки! Не сжимай свой лук Он не спасет, коль вздернуть, друг, Я прикажу тебя на сук».

20

«Благодарю, малыш! Ты был Со мною так учтив и мил. Когда, мой добрый мальчуган, Ты, как отец, возглавишь клан, Моим стрелкам перед тобой Придется, видимо, смириться, Заставишь ты мой лук простой Служить тебе здесь, на границе. Ну, а пока иди вперед: Ты лорду Дакру дашь отчет, Охота наша недурна Тебя нам в плен дала она».

21

Так был ребенок уведен. Но всем казалось — в замке он: То карлик, злобой вдохновлен И мальчика принявший вид, Немало всем чинил обид. С ним уж не счесть теперь хлопот: Товарищей он щиплет, бьет И как злодей себя ведет: Одной из дам чепец порвал; Сим Холл, что у костра стоял, Чуть жив — пострел на нем поджег С пороховым запасом рог; Злых шалостей не перечтешь. Стал на себя он непохож. Но как же быть? Что делать с ним? Решили — мальчик одержим.

22

Конечно, леди бы могла С него легко снять чары зла, Но ей не до того уж было: Она за раненым ходила С тех пор, как здесь нашла его В крови, у входа своего. Она, конечно, догадалась, Что колдовство тут замешалось: Вдруг он, забыв запрет и честь, Все ж книгу захотел прочесть? Нет, что-то тут стряслось иное: Ведь ранен сталью он земною.

23

Она обломок извлекла, Сдержала крови ток багряный И, прежде чем к себе ушла, Перевязать велела раны. Обломок же, забрав с собой, Скоблила, терла со стараньем, А Делорен, хоть без сознанья, Лежал, объятый темнотой, И корчился от боли злой Как будто не обломок стали, А самого его терзали. Но леди голосом суровым Сказала: «Будет он здоровым», И повелела, чтобы он Заботами был окружен.

24

Пал вечер. В колокол звонили, Чтоб в замке все огни тушили. Река дремала. Ветерок, Летя с полей, касался щек. Вверху, на башне угловой, Вдыхал прохладу часовой. И Маргарет благословляла Покой, которым грудь дышала, В мечтания погружена, Касалась лютни струн она, Летя в ночи душой своей К беседке в зелени ветвей. На плечи косы упадали, Глаза на западе искали Звезду, чей золотистый свет Всегда влюбленным шлет привет.

25

Плывет звезда над Пенкрист-Пеном В своем движенье неизменном И чертит в небе яркий след, Как косы, разметав свой свет. Пылает ярко отсвет дальний. То не звезда — огонь сигнальный. И страхом Маргарет полна: Недобрый это знак — война!

26

Глядит и страж: война, тревога! Раздался с башни голос рога, И на гортанный этот звук Откликнулись леса и луг. Его призыв в просторной зале Все люди клана услыхали. Кидая ярко пламя ввысь, Десятки факелов зажглись. В их отсвете на шлемах стражи Струились перья и плюмажи И, как тростник у вод ручья, Качались копий острия.