Песнь последнего менестреля

Скотт Вальтер

Песнь последнего менестреля

Вступление

Путь долгим был, и ветер ярым, А менестрель — бессильным, старым. Он брел, поникший и седой, В мечтах о жизни прожитой. С его утехой — арфой звонкой Сиротка-мальчик шел сторонкой. Старик из тех последним был, Чьи песни встарь наш край любил. Но время бардов миновало, Друзей-певцов уже не стало. Ах, лучше бы меж них почить, Чем дни в забвении влачить! А ведь и он скакал на воле, И он пел жаворонком в поле!.. Его уж в замки не зовут, К местам почетным не ведут, Где лорды слушать были рады Слагаемые им баллады. Увы, все изменилось так! На троне Стюартов — чужак, В век лицемеров даже пенье Карается как преступленье, И, став бездомным нищим, он Жить на подачки принужден И тешить тем простолюдина, Что пел он встарь для господина. Вот замок Ньюарк, как утес, Пред ним зубцы свои вознес. Старик обвел окрестность взглядом Жилья другого нету рядом. И робко он вступил под свод Решеткой забранных ворот. О них в те дни, что миновались, Валы набегов разбивались, Но открывался их замок Для всех, кто нищ и одинок. В окошко леди увидала, Как брел певец, худой, усталый, И приказала, чтобы он Был и пригрет и ободрен. Ведь горе и она вкусила, Хоть имя знатное носила: Над гробом Монмаута ей Пришлось лить слезы из очей. Как только старца накормили Все с ним приветливыми были, Он встал, о прежней вспомнив силе, И тотчас речь повел о том, Как Фрэнсис пал в бою с врагом И Уолтер смерть — прости их боже! На поле битвы принял тоже. Ему ль не знать, как род Баклю[1] Былую славу чтит свою? Не снизойдет ли герцогиня К тому, что петь начнет он ныне? Хоть стар он и рука слаба, Петь о былом — его судьба. Коль любит леди арфы пенье, Он ей доставит развлеченье. Согласие дано. Внимать, Как встарь, певцу готова знать. Но лишь вошел он в зал несмело, Где леди меж гостей сидела, Взяло смущенье старика. Касаясь струн, его рука, Утратив легкость, задрожала. Споет ли он, как пел бывало? Страданья, радость прежних дней Встают пред ним чредой своей, И арфу строить все трудней. Но тут хозяйки поощренье Рассеяло его смущенье, И, собирая звуки в хор, Он начал струнный перебор, При этом выразив желанье Пропеть старинное сказанье, Которое в дни испытанья, Давным-давно сложил он сам Для знатных рыцарей и дам. Петь нынче ту же песнь он будет, Что пел пред Карлом в Холируде, Хоть и страшится, что сейчас Тот давний он забыл рассказ. По струнам пальцы пробегали… Полны тревоги и печали, Им струны глухо отвечали. Но найден нужный ритм — и вот В очах певца огонь живет, Сметая тень былых невзгод, И вдохновением поэта, Как прежде, грудь его согрета. К нему вернулся прежний пыл, Он снова духом воспарил. Ему грядущее открыто, Былое горе им забыто. Гнет старости, борьбу с нуждой Все песня унесла с собой, И то, что память растеряла, Опять для барда воссияло, И старых струн окрепла трель… Так пел Последний Менестрель. Перевод Вс. Рождественского

Песнь первая

1

Пир в поздней кончился беседе. Ушла в опочивальню леди. Ее покои родовые Хранят заклятья роковые (Спаси нас, Иисус, Мария!). Никто бы, чар страшась, не мог Ступить за каменный порог.

2

Стол отодвинут. Гости встали. Дворяне, рыцари, родня Гуляют по высокой зале Иль греют руки у огня. Псы после бешеной охоты У стен вповалку разлеглись, И снятся им леса, болота, Где за зверьем они гнались.

3

Здесь тридцать рыцарей суровых Ждут боевых горячих дней, Здесь тридцать слуг, в поход готовых, Из стойла вывели коней, И тридцать йоменов в той зале Гостям служить за честь считали. Здесь цвет всех рыцарей — они Владетельным Баклю сродни.

4

Меж ними десять — вечно в латах И шлемах боевых пернатых. И в тишине часов ночных И днем доспех всегда на них. Они во всем вооруженье Вкушают даже сна забвенье И в изголовье щит кладут И, не снимая в час трапезы С руки перчатку из железа, Вино сквозь щель в забрале пьют.

5

Десяток йоменов с пажами Лишь знака ждут. Здесь все с мечами, И тридцать скакунов притом Стоят в конюшне под седлом В налобниках с шипом колючим И у стремян с копьем могучим. При них сто запасных коней Таков закон военных дней.

6

Зачем здесь люди ждут с конями И воины не спят ночами? Чтоб рог услышать, лай собак И вражьих войск увидеть знак Кресты Георгия святого[2] В огнях костра сторожевого. От полчищ с юга сторожат Они свой Брэнксом с гордых башен И ждут врага. Он, зол и страшен, От Уоркворта ведет отряд.

7

Здесь каждый на посту — порядки От века строги на войне. Где ж воин, клан водивший в схватки? Лишь меч его без рукоятки Ржавеет на стене. Но сложат барды песнопенья О том, как Уолтер пал в сраженье, Когда все жители страны С границ бежали от войны, Был в Данидине шум великий, Повсюду колыхались пики, И, клич издавши боевой, Пал в битве Брэнксома герой.

8

Поможет ли Христа ученье Лихую отвратить беду? Смирит ли набожности рвенье Родов смертельную вражду? Нет! В сердце их вождей отныне Месть разлила столь адский яд, Что и хождением к святыням Они себя не исцелят. Покуда Сесфорд славит Kappa И Скоттам Эттрик песнь поет, Все будут сыпаться удары Со злобой давнею и ярой И род войной идти на род.

9

Над трупом Уолтера в печали Склонялись удальцы лесов. Немало женщины роняли И слез над павшим и цветов. Лишь леди слез не проливала, Цветов над павшим не роняла. Ей мщение, что душу жгло, Источник скорби заградило; Бесстрастным и суровым было Ее надменное чело, Пока всему на радость клану Малютка сын ей не сказал: «Когда я сам мужчиной стану, Отметит убийцам мой кинжал!» И лишь тогда, его лаская, Склонилась мать, слезу роняя.

10

Плащ сброшен, волосы развиты… Неубрана, бледна, Рыдает над отцом убитым Дочь, горести полна. Но не одно души мученье В тех вздохах и слезах В груди у Маргарет смущенье, Тоска любви и страх. Она не может даже взглядом Сочувствия искать: Ее любимый с Карром рядом Привел к ним вражью рать, И скоро будет к их оградам Ручей в крови бежать. Мать никогда не согласится На брак, что должен совершиться, Уж лучше дочке трупом стать!

11

Отец у леди знатен родом И мудр рассудком был, И изучал он год за годом Науку тайных сил. Постигнул в Падуе далекой Он волшебства язык И в чернокнижие глубоко Своим умом проник. Великой тайной превращений Он овладел вполне, И не отбрасывал он тени На солнечной стене![3]

12

Оставил тайных знаний зерна Он дочери своей, И духи воздуха покорно Повиновались ей. Сейчас одна в старинной башне Сидит она в тоске всегдашней, И шум доходит к ней глухой, Похожий на морской прибой. Поток ли плещет в берег властно, Смывая комья глины красной, Иль дуб шумит, как бурный вал, Иль эхо мечется средь скал? Что значит этот шум?                               Он страшен. Кто стонет у подножья башен?

13

Заслышав шум ночной Под башнею суровой, Псы поднимают вой, Кричат в ущелье совы. А рыцарей отряд Ждет бури ежечасно, И все в окно глядят. Но небо так же ясно.

14

Слушая, как Тивиот В дол свергается с высот, Как шумят дубы и скалы, Вторя буре небывалой, Знает леди — то широко К ней ветров доходит хор, Слышно ей, как Дух Потока Речь заводит с Духом Гор.

15

Дух Потока

Спишь ты, брат?

Дух Гор

                      Не сплю я, нет! Здесь, в ущелье, лунный свет, Блещет пена до Крейкросса Возле каждого утеса. Эльфов легкий хоровод, В звуках музыки порхая, Ветки вереска плетет На лугах родного края. Вверх и вниз снует их рой, Дружной занятый игрой.

16

Дух Потока

В башне девушка рыдает Под далекий стон волны. Это Маргарет страдает, Слезы льет в лучах луны. Ты, читавший звезд узоры, Молви, кончатся ль раздоры, Что ее в грядущем ждет, Замуж за кого пойдет?

17

Дух Гор

Вот Медведица Большая, Льдистый полюс огибая, Вверх ползет, и Орион Звездным хором окружен. А вдали, в туман одеты, Светят дальние планеты. Я с трудом их письмена Различаю в бездне синей. Но скажу: сломить гордыню Страсть пока что не вольна.

18

Уж голосов не слышно боле: Их мрачный гул давно затих Там, у реки и в темном поле, Среди холмов и скал крутых. Но длится гул в одной из башен В покоях леди. Все слышней Звучит тот шум в ушах у ней, Но твердый дух ее бесстрашен. Ее ль гордыне унижаться? Ее душа всегда строга. «Скорее горы преклонятся И вспять потоки обратятся, Чем станет дочь женой врага!»

19

И леди видит: в замке, в зале, Где рыцари, сойдясь толпой, В беседе время коротали, Сын развлекается игрой. На сломанном копье он смело Носился между них верхом, Сражаясь дерзко и умело С воображаемым врагом, А те, чье сердце тверже стали, Чей дух в сраженьях закален, Его забавы разделяли И были веселы, как он. Написана ему дорога Великой славы на роду: Собьет он спесь с Единорога, Возвысит Месяц и Звезду.[4]

20

Забыла леди на мгновенье О том, что шепчет гордость ей, И в материнском восхищенье Остановилась у дверей. Но тотчас, вспомнив про дела, Речь с Делореном завела.

21

Меж горцев всех отважней он, Гроза для вражеских племен. Вся местность Уильяму знакома, В лесах, в болотах он как дома. Сумеет он, меняя путь, Ищеек Перси[5] обмануть. Пусть нет на бурном Эске брода Его переплывет он с хода. Всегда найдет он путь прямой В снегах зимы и в летний зной. И днем и ночью, коль придется, В любой он чаще проберется И у врага отбитый скот Из Камберленда приведет. Давно он не в ладу с законом, С шотландским и английским троном.

22

«Сэр Уильям, выслушай меня. Садись на быстрого коня; Пусть он во весь опор летит Туда, где льется светлый Твид! Там есть монах, старик седой, В стенах обители святой. Скажи ему, что час пробил, Что в эту ночь ему не спать; Должны в одной вы из могил Сокровище мне откопать. Пусть в ночь святого Михаила Помогут вам луна, светила. Узнать легко могилу ту По ярко-красному кресту.

23

Монах вручит заветный клад. Не медли, с ним скачи назад. То книга. Тайны скрыты в ней, И ты ее читать не смей. Прочтешь — навеки пропадешь: Ты пожалеешь, что живешь».

24

«Крепок конь, здесь рожденный,                   Тивиотом вспоенный. Буду гнать что есть мочи коня. Бог поможет мне в этом,                   и еще пред рассветом Вы обратно дождетесь меня. Поскачу, полный рвенья,                  исполнять порученье, Все добуду для вас, ваша честь! А читать не умею.                    Перед казнью моею Я не смог бы отходной прочесть!»

25

Он на коня вскочил лихого И с вала выехал крутого Под аркой башенных ворот Туда, где льется Тивиот. К востоку путь свой держит лесом Сэр Уильям под ветвей навесом Сквозь пограничных башен строй, Оставив Бортуик за собой. Холмы уже ушли из вида, Где бродит ночью тень друида, Померкли Хоуика огни, Остались позади они, И привела его равнина К высоким башням Хэзелдина.

26

«Стой!» — крикнул воин у ворот. «Во имя Брэнксома, вперед!» Ответил рыцарь, шпоры дал И мимо башни проскакал. Он повернул от Тивиота, Куда ручей журчащий вел, К холму, с которого охота Всегда спускалась в мрачный дол, И перед ним, виясь отлого, Открылась римская дорога.

27

Во всем спокойствие храня, Слегка он придержал коня, Стянул подпругу, меч из ножен Чуть вынул — смел, но осторожен. На скалах Минто лунный луч, Ручей струится между круч. Конь бег замедлил у потока, Здесь сокол вьет гнездо высоко, И взор со скал вперяет в дол Добычи алчущий орел. Здесь эхо вторило когда-то Рогов разбойничьих раскату, А в наше время средь ущелий Несет далеко стон свирели, Когда пастух доверит ей Поутру грусть любви своей.

28

Сэр Уильям выбрал путь опасный К долине Риддела прекрасной, Где, изливаясь из озер. Между горами Эйл бурливый Летит и машет пенной гривой, Как конь, что мчит во весь опор. Но Делорену и поток Дорогу преградить не смог.

29

Конь прянул смело, как всегда. Доходит до колен вода, Крутясь, мутна и тяжела, Она уж к шее подошла, Но, тяжкой скованный броней, Конь все же борется с волной, А рыцарь так же, как и он, Все глубже в воду погружен. Уж перья шлема вслед за ним Струятся по волнам седым, Но конь прыжком в последний миг Крутого берега достиг.

30

Сэр Уильям Делорен в смятенье Поник угрюмо головой: Возник в его воображенье Кипевший здесь кровавый бой, Когда впервые в блеске стали Скотт с Карром недругами стали И, в плен попав, король глядел На то, как строй друзей редел, Как клан Баклю встречал угрюмо Атаку Дугласа и Хьюма, Пока не пал, копьем пронзен, Тот, кто был Сесфордом вспоен.

31

Так ехал рыцарь с мрачной думой Равниной вереска угрюмой, Пока над Твидом, как утес, Одетый в мох, не встал Мелроз. Сурово высилось аббатство, Монахов вековое братство. Минуя Хоуик, слышал он Полночной службы тихий звон И хора сумрачное пенье, Что замирало в отдаленье, Подобно арфе, чья струна Лишь ветру отвечать вольна. Окончен путь. А ночь идет, В конюшне конь копытом бьет, И ждет сэр Уильям у ворот.

* * *

Умолкла арфа, и старик Главою горестно поник Ведь не был он уверен в том, Что угодил гостям стихом. Во взглядах рыцарей искал Он осужденья иль похвал. Он одряхлел, он весь седой. Ему ль о славе петь былой? Ослабла арфа, и рука Теперь уже не так легка. Но леди, рыцари, вся знать Просили барда продолжать, Готовы все наперебой Его почтить своей хвалой: Рука его, как встарь, верна, Чист голос и звонка струна. И, похвалою вдохновлен, Опять коснулся арфы он. Перевод Вс. Рождественского

Песнь вторая

1

Кто хочет Мелроз увидеть, тот Пусть в лунную ночь к нему подойдет. Днем солнечный свет, веселый и ясный, Развалины эти ласкает напрасно, А в темной ночи величаво черны И арки окон и проломы стены, И в лунном холодном, неверном сиянье Разрушенной башни страшны очертанья. Чернеют контрфорсы, и в нишах их Белеют резные фигуры святых: Они еще поучают живых Обуздывать пламя страстей своих. А Твид вдалеке рокочет уныло, И ухает филин над чьей-то могилой. Пойди в этот час, и пойди один Взглянуть на громады прежних руин И скажешь, что в жизни не видел своей Картины прекраснее и грустней.

2

Но красотой угрюмых стен Не любовался Делорен. Ворота накрепко закрыты Стучит он долго, стучит сердито, Привратник к воротам спешит: «Кто в поздний час так громко стучит?» «Из Брэнксома я!» — Делорен отвечает, И сразу монах ему отворяет: Ведь лорды Брэнксома в трудные дни Прекрасный Мелроз спасали в битвах И земли аббатству дарили они, Чтоб души их поминали в молитвах.

3

Всего два слова гонец сказал, И молча факел привратник взял, И вот уже покорно вперед Стопой неслышною он идет, А шаг Делорена громко звенит По гулким камням монастырских плит. Вот рыцарь пернатый шлем наклонил В тихую келью смиренно вступил, Где мирно дни доживает святые Монах, служитель девы Марии.

4

«Велела леди Брэнксом сказать Он молвил, подняв забрало, Что из могилы сокровище взять Сегодня пора настала…» С убогого ложа поднялся монах, Согбенную спину расправил, В густой бороде его и кудрях Снег проседи возраст оставил.

5

Глаза на рыцаря он обратил Как небо они голубое: «Не трусом отец твой тебя взрастил, Коль дерзнул ты на дело такое! Уж семьдесят лет я прощенья прошу За проступок, давно свершенный, Власяницу ношу и вериги ношу, По ночам отбиваю поклоны; Но еще не искуплен великий грех Познанья того, что скрыто от всех. Настанет, настанет и твой черед Терзаться тайной виною. Страшись расплаты: она придет! Ну что же, следуй за мною…»

6

«Проклятья, отец мой, я не боюсь. Я ведь и богу-то редко молюсь Мессу выстаивать не люблю я И призываю деву святую, Лишь собираясь в битву лихую… Скорей, монах, выполняй приказ. Ты видишь — времени мало у нас».

7

На воина снова старик посмотрел, Вздохнул в глубокой печали И он ведь когда-то был молод и смел, Сражался в знойной Италии. О днях минувших задумался он, Когда был строен, красив и силен; И тихой походкой, усталый и хилый, Сошел он в сад монастырский унылый, Где камни надгробий и вечный покой, Где кости усопших лежат под землей.

8

Цветы и травы в такие часы Сверкают в каплях ночной росы, А на могилах блестят изваянья Немой белизной при лунном сиянье. В раздумье монах любовался луной, Потом оглядел небосклон ночной, Где в танце искристом На севере мглистом Играли сполохи над землей. И вспомнил он, как в прекрасной Кастилии Надменные юноши на конях Богатством нарядов глаза слепили, Гарцуя врагам на страх… Он знал: если сполохи в небе играют Бесплотные духи над миром витают,

9

Открыли боковую дверь, Вошли в алтарь… Как мрачен он! Высокий свод как ночь гнетет, Стройны, величавы ряды колонн. На каменных сводах изваяны были Кресты трилистников, чаши лилий, Зловеще навис тяжелый карниз, Из тьмы выступал причудливый фриз, И чаща колонн во мраке белела, Как в тесном колчане упругие стрелы.

10

Ветра ночного прикосновенье Складки знамен привело в движенье. Сомкнувшись, их шелковый строй Мерцал гербами у ограды, Где тускло светятся лампады, Где с Дугласом отважным рядом Спит Лиддсдейл — сумрачный герой. Так блекнут мертвых имена И гордость в прах превращена.

11

В окно восточное луна Светила холодно-бледна. Белели, как стволы, колонны, И мнилось, некий чародей Сплел капители из ветвей И сделал каменными кроны Густых тополей и печальных ив, В недвижный фриз листву превратив. Витраж причудливо-цветной Был мягко освещен луной. Там со щитом, закован в латы, Среди пророков и святых Стоял с мечом архистратиг, Поправ гордыню супостата, И на каменный пол от цветного окна Кровавые пятна бросала луна,

12

Вот сели они на одну из плит, Под которой владыка Шотландии спит, И спокойно монах Делорену сказал: «Не всегда был я тем, чем я нынче стал. Под Белым Крестом сражался и я[6] В далекой знойной стране, А ныне и шлем и кольчуга твоя Лишь странными кажутся мне.