Помоги проекту - поделись книгой:
Главный итог сорок третьего года существования Советского государства — высоко поднятое знамя мира. Оно видно во всех частях планеты. Его развевает суровый, упрямый ветер истории. Оно влечет к себе взоры всех людей, оно рождает надежду и готовность бороться за мир до конца, до победы.
1960
РАДОСТЬ СОЗИДАНИЯ
Человек чувствует себя хорошо, когда у него много дел, когда дела его необходимы другим, когда он сам нужен людям.
Такие же чувства могут испытывать народы, государства — в зависимости от значимости, от величия их целей, от широты и обозримости их дорог к этим целям, дорог в будущее.
XXII съезд нашей партии с поражающей воображение отчетливостью определил и судьбу всей страны, всего народа, и каждого из нас в том числе, на ближайшее трудовое двадцатилетие, — судьбу строителей, созидателей такого нового в истории человечества, которое манит к себе людей любых континентов земли, греет людские сердца подобно щедрому, творящему жизнь солнцу.
Представители коммунистических и рабочих партий многих десятков стран мира выступали с трибуны съезда, и каждый в той или иной форме, теми или иными словами говорил о необходимости нашего примера для их народов, о необходимости для них нашей борьбы за коммунизм, о вдохновляющем значении наших великих строительств, наших исторических преобразований в общественной жизни, в государственном и социальном устройстве, в образе жизни каждого гражданина-строителя.
История знала времена, когда люди строили огромные пирамиды из камня и циклопических размеров цирки из мрамора. Но за все тысячи лет не было случая в ней, чтобы для детишек строителей кто-либо сооружал сады или ясли. Век за веком люди возводили великолепные дворцы для владык и вельмож. Но никто не думал о том, чтобы каждый человек в стране получил бы достойное человека жилище. Разжиревшие промышленные и финансовые пауки набивали и набивают свои бронированные сейфы ценностями, с особой алчностью заботясь об этом на склоне лет. Но никого в буржуазном мире не заботила и не заботит дума о том, чтобы надежно обеспечить старость каждого труженика.
Мы все переменили, все подчинили заботе о человеке, о его благополучии. И сегодня каждый советский человек с полным основанием радуется своему месту в рабочем строю, испытывает величайшее удовлетворение от того, что дел у него уйма, что дела его необходимы и ближнему, — здесь, дома, и дальнему — там, за рубежами.
Хорошо на сердце от этого и у молодого солдата-ракетчика, и у седобрового адмирала флота, у молоденькой лаборантки заводской лаборатории, и у президента Академии наук, у тракториста, только что взявшегося за руль трактора, и у секретаря областного комитета партии.
Много захватывающих дел впереди и у нас, писателей, работников искусств. Никогда еще ни один партийный съезд не уделял столько времени и места литературе и искусству, сколько им было уделено XXII съездом.
В этом году, незадолго до съезда, я проехал через добрый десяток областей Российской Федерации и Украины, через несколько крупных индустриальных городов страны...
Люди всюду работали с подъемом, потому что каждый труженик видел, ощущал результаты своего самозабвенного труда, видел, что труд его не пропадает напрасно, а дает вот такие полновесные плоды.
Невозможно было при встречах с ними не думать о большом долге, в каком мы, литераторы и работники искусств, находимся перед теми, кто сеет хлеб и выплавляет сталь, кто строит ракетные корабли и кто летает на них в космос. Иной раз мы волей или неволей, но преподносим им книги, написанные в дурной манере подражания буржуазному Западу, такие же кинофильмы, театральные постановки, произведения живописи и скульптуры. А что, если бы нам взамен преподнесли «абстрактную» булку из еловых шишек, торт из шлакобетона и обрезков жести, пальто из старых рыболовных сетей или вручили штопор, выдавая его за кресло. Вскричим? Несомненно, вскричим. Не законно ли хотеть, чтобы и произведения литературы и искусства тоже были отличного качества, чтобы они были здоровой духовной пищей человеку большого радостного труда.
Советские люди хотят в наших произведениях увидеть себя со всем жарким горением их чувств, со всем пламенным полетом их стремлений.
Писать о людях так — большая творческая радость. А радостным должен быть труд не только хлебопашца, сталевара, ученого, но и того, кто пишет книги, ставит фильмы и спектакли.
XXII съезд окончательно очистил наши горизонты от всего антиленинского, порожденного в годы культа личности, от всего мрачного и затхлого, связанного с культом. Свежий ветер летит вдоль прямых дорог в будущее. И поэтому трижды радостен праздник Октября, который мы празднуем в замечательные послесъездовские дни. И поэтому трижды радостен труд каждого советского человека, кем бы он ни был — сталеваром или геологоразведчиком, комбайнером или писателем.
1962
ОГЛЯДЫВАЯСЬ НА ПРОЙДЕННЫЙ ПУТЬ, РАЗДУМЫВАЯ О БУДУЩЕМ...
Не очень хорошо, но все-таки мне памятен Новгород первых послереволюционных лет. Назывался он губернским, а, по сути дела, был не слишком-то значительным российским городком, со слабо развитой или, точнее, почти не развитой экономикой. На Московской и Ленинградской улицах, мощенных булыжником, пробивалась трава, и среди улиц паслись козы, обгладывая только что посаженные участниками первых коммунистических субботников молодые топольки.
Лучше запомнился мне мой родной город времен нэпа. Магазины Черлиных; трактиры Мартьяновых, лавки и лавчонки бесчисленных Тит Титычей на Торговой стороне и на Софийской широко распахнули в те дни свои двери. Обломкам старой романовской России, разрушенной революцией, померещилось что-то такое, что зажгло в них надежду на возвращение прежней, дореволюционной жизни.
По рынкам, среди возов с картошкой и лоханей с рыбой, бродили придурковатые «святые» — Марфуши и Коленьки, босыми ногами топтавшие снег, брякавшие чугунными веригами, надетыми на голое тело под холщовыми грязными рубахами. От «святых» попахивало самогонкой.
По вечерам с просьбами о ночлеге в дома окраинных улиц стучались «странницы». Идут-де они из далеких мест — с Урала, аж из-под Тобольска да из-под Екатеринбурга, сподобились лицезреть самих царя-батюшку с царицей-матушкой, с доченьками Танечкой, Оленькой, Машенькой и Настенькой и сыночком Алешенькой. А не верите — вот рублик, новенький, серебряненький, с портретом царским, сам царь-батюшка подарил: иди, сказал, неси правду в мир, жив, говори, вернется скоро, близится время, обнадеживай людей.
Торговали и загуливали нэпманы, бродили «святые» и «странницы», разносили слухи. А рядом росло, крепло новое. Партия большевиков организовала молодежь для активной борьбы за социализм. Создавались новые комсомольские ячейки, создавались пионерские отряды. Трезвонили колокола на Знаменской и Молотковской, а по улицам строем шагали мальчишки и девчонки в красных галстуках и что было сил распевали: «Долой, долой монахов, раввинов и попов, мы на небо залезем, разгоним всех богов!»
Стучали молотки в ремонтных мастерских водного транспорта, новгородские водники возвращали в строй Забелинские пароходы.
Зажглись огни кинематографов «Синхрофон» возле Кремля и «Модерн» на Буятовской. Но вместо «Глупышкина» и всяческих «тайн турецкого гарема» пошли в них «Красные дьяволята», картины о революции, о великой победе народа над самодержавием, над интервентскими полчищами четырнадцати стран.
По вечерам на площадь в Кремле выбегали из типографии газетчики: «А вот газета «Звезда» на завтрашний день!»
«Звезда» несла новгородцам известия о том, что происходило в стране и в мире. Страна, как говорим сегодня, залечивала в ту пору тяжелые раны двух войн и послевоенной разрухи. На обломках старого страна приступала к строительству нового, невиданного в истории человечества социалистического государства, социалистического хозяйства, социалистического общества.
Таким был Новгород еще тридцать пять лет назад.
Сегодня его узнать невозможно. Только Кремль, только Софийский собор и памятник Тысячелетия России, только сохранившиеся постройки древности напоминают о прошлом. Остальное — все новое. Кварталы новых домов, каких никогда не знал прежний Новгород, обширные корпуса больших заводов, пришедших на смену заводишку церковных свечей, который располагался в старом сарае где-то близ вокзала, новые площади в цветниках, новые улицы и набережные, новый мост — это пришло сюда после Отечественной войны, возникло за какой-нибудь короткий десяток лет. И возникло к тому же на пепелище. Мне рассказывали, что единственным помещением с крышей, где бы можно было провести первое послевоенное заседание городского Совета в освобожденном Новгороде, оказалась Грановитая палата.
Да, Новгород изменился неузнаваемо — что правда, то правда. Но изменение это составляет лишь часть тех огромнейших изменений, какие произошли в нашей стране, в мировом соотношении сил социализма и капитализма.
Когда тридцать пять лет назад, таким же октябрьским днем, мы шагали под красными флагами по булыжникам праздничных новгородских улиц и распевали о паровозе, остановка которого будет только в коммуне, тогда даже в самых пылких мечтах не было того, что происходит сегодня в действительности. На днях мы стали свидетелями большого разговора, какой наша страна, когда-то очень бедная, голодная, разутая, со всех сторон окруженная вражеским кольцом, вела с миром капитализма. Это был могучий голос, голос могучего народа, могучего государства. Его с радостью слушали друзья. Его не могли не слушать и враги.
Только сорок три года прошло с того дня, когда рабочие и крестьяне России взяли власть в свои руки, когда родилось первое в мире Советское государство, — и вот мы уже далеко не одиноки, и вот уже нет капиталистического окружения. Поддерживая предложения Советского Союза о разоружении, о ликвидации позорного колониализма на земле, об изменении структуры органов ООН, об установлении мира во всем мире, на трибуну Ассамблеи Организации Объединенных Наций один за другим выходили представители стран лагеря социализма — лагеря, который в своих рядах насчитывает сегодня более миллиарда человек.
Капиталистического окружения нет. Есть две мировых системы, из которых одна — капиталистическая — обречена на неизбежный упадок, на отмирание; за другой — нашей, социалистической — все будущее человечества. Мир капитализма боится теперь, как бы мы его не окружили. Он знает, что так именно и будет, что идеи социализма победят повсюду, что рано или поздно народы всех стран сбросят с себя цепи капиталистического угнетения и пойдут той дорогой, какую вот уже сорок три года прокладываем мы. Знает, поэтому, не желая расставаться со своей волчьей шкурой, в которой ему так тепло и уютно не первое столетие, идет на все, на любые подлости, на любые авантюры и провокации, лишь бы продлить существование, лишь бы отдалить неизбежный конец.
Радостно жить в такую эпоху, радостно сознавать, что ты участник таких событий. Новгород многое перевидел за свою большую и трудную историю. Но та новая жизнь, которая вошла в него менее чем за полвека, превосходит, конечно, все, что с ним случалось на протяжении одиннадцати веков.
Впереди у него еще больше радостей, еще больше интересных, захватывающих дел. Ему расти, удлиняться его новым улицам, увеличиваться числу его населения, подыматься ввысь цехам его заводов. Пусть будет так. Но пусть будет и так, чтобы, увлекаясь настоящим, устремляясь вперед, молодые новгородцы не забывали далекого и недалекого прошлого своего города. Такая оглядка — масштаб для определения сделанного, достигнутого, она дает возможность соразмерять шаг в будущее.
В день праздника Великого Октября оглянемся на пройденный путь, подведем итоги сделанному и помечтаем о том, что ждет нас впереди. От этого успешней пойдет учение завтра, лучше будет работаться, еще содержательней станет жизнь.
1960
МИР ТРУДА
Долгие тысячелетия на земле существовали два мира: мир тех, кто работал, трудился, создавал, и мир тех, кто присваивал результаты труда других.
Это был незыблемый порядок. Он охранялся строжайшими государственными установлениями, мощью армий, поддерживался и укреплялся при помощи религий, гильотин и виселиц, растлевающей морали общества, основанного на ограблении человека человеком.
Труд под свист кнута, труд из страха не умереть с голоду не приносил людям-труженикам радости. Он был их несчастьем, их горем, их извечным проклятьем.
Человек труда всеми силами ненавидел мир тех, кто ничего не делал, а жил в роскоши, присваивая труд других, мир, в котором люди с беспощадной жестокостью уничтожали друг друга, шли по костям «ближних своих», подличали, теряли людское и обретали звериное: человек человеку — волк.
И сегодня в странах капитализма по-прежнему живут эти два противостоящих друг другу мира: мир тех, кто трудится, создает, и тех, кто живет в праздности, присваивая результаты чужого труда. Труд там остается несчастьем человека, его проклятьем. Листайте день за днем газеты любой буржуазной страны — вы не найдете в них и строки о жизни, о трудовых успехах, скажем, слесарей Туринского автомобилестроительного завода фирмы ФИАТ или виноградарей округа Пойяк в департаменте Жиронды, сталеплавильщиков Эссена или ткачей Манчестера. Зато перед вами густо пойдут пространные описания свадеб, шикарных приемов, путешествий и гуляний хозяев заводов Манчестера и Турина, сообщения о курсе их акций, фотографии новых хозяйских морских яхт и загородных вилл.
Рабочий, труженик, умелец, мастер своего дела, чьими руками держится мир, он ничто в странах капитала. Там не знают поэзии, красоты, вдохновения труда, радости созидания. Там знают лишь безудержное «вдохновение» наживы.
Для нас, советских Людей, мир эксплуататоров канул в далекое прошлое. В нашей стране вот уже скоро сорок пять лет властвует один мир: мир, владыка которого — труд. Раскройте наши газеты за любой день — перед вами умные, добрые, вдохновенные лица сталеплавильщиков Урала и виноградарей Крыма, текстильщиц Иванова и турбостроителей Ленинграда, чаеводов Аджарии и краболовов Камчатки: перед вами их статьи, заметки, рассказы о мастерстве, о радости труда, рассказы о них самих.
«Ничто так, как труд, не облагораживает человека, — писал Л. Н. Толстой. — Без труда не может человек соблюсти свое человеческое достоинство».
«Тот, кто хоть раз самостоятельно сварил плавку, кто видел, как, искрясь, стекает в ковш металл, или грубую металлическую болванку превратил в тончайший лист, никогда не расстанется с металлургией, не польстится на более легкий хлеб, — как бы развивает эту мысль металлург Герой Социалистического Труда И. Н. Вдовенко. — Ведь в каждую тонну металла, подобно тому как художник в задуманную картину, мы вкладываем свое мастерство, свои творческие замыслы».
Вот он каким стал, труд рабочего человека, «черный» труд, его извечное проклятье, — он встал рядом с трудом художника, он превратился в дело жизни советских людей, дело не только мастерства, но и вдохновения. Слесарь московского завода «Красный пролетарий» Герой Социалистического Труда В. В. Ермилов рассказывает: «На XXII съезде партии я обратил внимание на молодого шахтера с Дальнего Востока. Он добился немалых трудовых успехов в своей области. Об этом свидетельствовали многочисленные ордена на его груди. Но надо было видеть, с какой настойчивостью разыскивал этот шахтер среди делегатов съезда горняков, добывающих уголь открытым способом. Он был неудовлетворен своими знаниями и стремился перенять опыт у товарищей, чтобы внедрить его у себя на Дальнем Востоке».
Я думаю, что читатели с большим интересом прочтут книгу [1], в которой собраны мысли о труде, принадлежащие известным всей стране мастерам своего дела.
Это мысли подлинных хозяев страны, хозяев жизни, творцов нашего коммунистического будущего.
Хотелось бы, чтобы страницы этой книги полистали и наши литераторы, особенно критики, часть которых лихо судит о литературе и о жизни, пытается даже то или иное произведение о современности «мерить жизнью», но о жизни-то народа имеет при этом весьма смутные представления.
Хотелось бы, чтобы страницы этой книги полистали и критики — поклонники «всеобщего нового стиля XX века», и те, которые нашей поэтической молодежи советуют учиться у Цветаевой и Гумилева, а молодых прозаиков приветствуют за их бескрылое подражательство далеко не лучшим образцам западной литературы.
«Нередко бывает обидно читать в книгах, газетах, видеть в кинофильмах, спектаклях чрезмерно пристальное внимание к тунеядцам, к их «особо чувствительным» натурам, когда вокруг них на цыпочках ходят хорошие советские люди и упрашивают заняться полезным делом». Это говорит не «догматик в литературе», не «примитивист», как порой ревизиониствующие называют литераторов, верных ленинским принципам партийности литературы, а хозяин страны, рабочий человек — мастер нефти Герой Социалистического Труда Муса Байрамов. Он пишет: «Что влияет на такого юнца? Пережитки прошлого? Верно. Они живут и передаются нам не просто по наследству, а через отживающие обычаи, нравы, привычки. Сказывается, конечно, и влияние Запада. Сколько, например, видим мы кинолент о праздных лоботрясах в буржуазных салонах?!»
В. В. Ермилов в тон Мусе Байрамову задает вопрос: «Как наша современная литература прославляет труд, как она клеймит тунеядство? Молодежь наша сейчас зачитывается романами западных писателей, пытается подражать слабонервным героям Ремарка, людям ущербным. Нередко труд для героев Ремарка — эго всего лишь средство добыть несколько марок, с тем чтобы их пропить затем в ближайшем баре... Этой литературе надо противопоставить книги, прославляющие жизнь радостного, творческого труда, жизнь-горение!»
Можно ли не прислушиваться к голосу тех, кто творит жизнь в стране? Можно ли с упорством, достойным лучшего применения, твердить, что людям труда нужны книги, спектакли, кинофильмы о всяческих хлюпиках, о сомневающихся, блуждающих, «сложничающих» и «непонятых», но, по существу, живущих за чужой счет, за счет народа?
Только через труд, через большой, вдохновенный, напряженный труд придем мы к коммунизму. Он, поднятый до высот искусства, самое удивительное и самое красивое в человеке. Советских людей не манит возможность ничего не делать. Где труд — источник радости, ничегонеделание угнетает, отнимает у человека радость. Тысячи пенсионеров тоскуют без любимого дела. Многие из них не могут сидеть дома сложа руки и при пенсии, вполне достаточной, чтобы жить, не думая о куске хлеба, все же идут и просят себе работы.
Любимое дело! К нему стремятся и старые и молодые. Молодая узбечка механизатор возделывания хлопка Турсуной Ахунова рассказывает о горячих разговорах среди колхозников после ее возвращения со съезда партии: «Помню, однажды речь зашла о том, кто как представляет себе коммунистическое общество... Говорили об изобилии всяких продуктов и товаров, о благоустроенных квартирах с хорошей мебелью, мечтали о том, как будут воспитываться наши дети. Но больше всего было разговоров о том, что при коммунизме каждый будет занят любимым делом».
Нет, не кубышка, не страсть к приобретательству, обогащению движет ныне поступками советских людей, а тяга к любимому делу, та ни с чем не сравнимая радость, какую несет человеку свободный труд на всеобщее благо.
1962
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ИДЕАЛАХ ЧЕЛОВЕКА
Представления об идеале человека, о путях к его достижению на нашей планете весьма разнообразны.
Идеалы могут быть и вполне досягаемыми и могут быть призрачными, как миражи в Сахаре; они бывают близкими и далекими, бывают высокими, благородными, но бывают и ничтожными, низменными.
И вместе с тем, являясь сугубо индивидуальным устремлением каждого человека в отдельности, тот или иной идеал может стать в какой-то мере общим для больших групп людей и даже, для целых наций, для многомиллионных народов.
Я объехал немало капиталистических стран. Я видел аккуратные домики, чистые дворики, отлично подстриженные газоны, ухоженные клумбы с цветами. В воскресные дни хозяева этих домиков сидели на пестрых стульчиках вокруг раскладных столиков, на лужайках под окнами, среди роз и жасминов, просматривали иллюстрированные журналы и листали газеты, неторопливо беседовали и, очевидно, радовались жизни, потому что, надо полагать, достигли того идеала, к которому стремились. С помощью этих иллюстрированных журналов и этих газет, с помощью радио, телевидения, изобретательной, зовущей рекламы им день за днем кто-то внушал и внушает, что вот такой домик, такие розы и стульчики, а еще и холодильник, автомашина в гараже — это и есть единственный идеал человека, и его можно вполне достигнуть с помощью денег. Зарабатывай деньги у тех, у кого они есть, чтобы платить тебе за твой труд, и там же покупай сделанные тобой вещи — домики, холодильники, гаражи, автомобили, саженцы роз, семена для газонов, покупай — и ты будешь счастлив.
Ну, а что же делать тому человеку, которому такого идеала для счастья недостаточно? А что, если у него талант организатора и он, дай ему возможность, великолепно бы вел дела предприятия, компании, треста, синдиката, лучше бы, чем его хозяин, распорядился делами предприятия, средствами производства, деньгами? Пробивайся, доказывай свои способности?
Один, другой, десятый и пробьются, докажут, достигнут. Ну, а сотни иных, тысячи, миллионы?
Человек хочет быть художником, человек хочет быть конструктором космических кораблей, селекционером, исследователем океанских глубин, музыкантом, ихтиологом; он хочет интересной профессии, в которой бы со всей полнотой проявились его способности, его таланты. Может капиталистическое общество дать человеку такие возможности? Может, конечно. Но всем? Нет, не всем, далеко не всем, а только тем, у кого есть деньги. А может ли рабочий или рядовой служащий в капиталистическом мире заработать столько денег, чтобы приобрести себе оборудование для исследования океанских глубин, чтобы окончить художественную академию, открыть селекционную станцию или конструкторское бюро? Он даже при очень хорошей зарплате сможет заработать лишь на то, чтобы аккуратно выплачивать ежемесячные взносы за приобретенный в рассрочку домик (а чаще всего, конечно, только за квартиру в две-три комнаты), за холодильник, телевизор, за саженцы роз и семена для газонов.
Следовательно? Следовательно, сиди в воскресенье среди двух кустов жасмина и просматривай иллюстрированные журналы. И это притом наилучший случай — случай, когда обусловленный рекламой идеал достигнут; это верх, потолок того, что может дать рабочему или рядовому служащему мир капитализма.
У меня много друзей. У меня есть друг — крупнейший советский авиаконструктор; самолеты его конструкции в последние годы второй мировой войны решительно превзошли гитлеровских «мессершмиттов». У меня есть друг — мастер доменного цеха на одном из южных заводов. У меня есть друг — председатель большого колхоза. У меня есть друг — учитель. Есть друзья множества разных профессий.
У того, который мастер доменного цеха, прекрасный домик в южном городе на берегу теплого моря. Он тоже любит посидеть в воскресенье с журналом или газетой среди вишен и яблонь своего сада. Но он бросит и сад и весь домик и сделает это в любой праздник, если почувствует, что нужен в цехе, если там что-либо не так, что-либо случилось, или когда вдруг у него возникнет идея каких-то новых улучшений на производстве.
В хороших условиях живет авиаконструктор. Но он откажется от всего, если ему придется выбирать между условиями быта и работой, трудом. Свою увлеченность самолетами он не променяет ни на что.
Я знаю сотни рабочих, которые живут в благоустроенных новых квартирах или даже в своих домиках с цветами под окнами. Но если их пригласить на какое-либо новое строительство в Сибирь, на Дальний Восток, за тысячи километров, в такие условия, где поначалу, может быть, придется жить в палатках, большинство из них немедленно согласится поехать в неведомые края, отдав другим и свои квартиры, и домики с цветами.
Может быть, эти люди аскеты, бессребреники? Может быть, им все равно как жить, все равно чем питаться, во что одеваться?
Нет, советские люди очень веселые люди, они любят и сами поесть, и гостя угостить, и нарядиться любят. Они никогда не крохоборствовали, не скопидомничали — для них всегда превыше всего были интересы государства, интересы общественные, потому что они не только верили, но твердо знали: государственная копилка несравнимо мощнее, богаче личной, домашней копилки. И не ошибались. Любой из советских людей потому с такой готовностью и легкостью уедет сегодня с насиженного места на Север, на Дальний Восток, что знает: пройдет немного времени — и там ему тоже будет хорошее жилье, трудности пройдут, минуют, но зато сколько интересного он получит, строя, создавая на новом месте!
Мы в своей стране построили социализм и строим коммунизм. Успехи наши общеизвестны. Почему они стали возможны в такие короткие сроки — в несколько десятилетий? Потому что и при социализме и при коммунизме действует один замечательнейший принцип: от каждого по способностям. А человек по натуре своей творец, искатель, открыватель нового. Он готов щедро применять свои способности там, где в них нуждаются, особенно где ему не только не мешают, но всячески его поддерживают.
Если суммировать все сказанное, то идеал советского человека — творчество, свободное, интересное, радостное творчество. Коммунистическое общество снимает с человека заботу о куске хлеба, о завтрашнем дне. Программа Коммунистической партии Советского Союза предусматривает решительный рост заработной платы в стране, предусматривает полное освобождение от каких-либо налогов; со временем будет даже отменена квартирная плата (которая, кстати, и сейчас очень низка), будут бесплатными многие виды коммунальных услуг. Но материальное изобилие не самоцель, а лишь путь к тому, чтобы все свободнее и свободнее становилась мысль человека, чтобы развивались его способности, его таланты, чтобы каждый, кто хочет исследовать океанские глубины, получил возможность для этого; чтобы каждый, кто хочет стать селекционером, стал им; чтобы каждый имеющий склонность к музыке, к живописи стал музыкантом и художником; чтобы каждый способный делать это лучше других мог стать управляющим производством, государственным деятелем, распределителем материальных благ...
Может все это обеспечить каждому человеку в своей стране капитализм? Может он сделать так, чтобы не было ни хозяев, ни работников, ни работодателей, ни предлагающих свой труд; может он сделать так, чтобы каждый в стране был хозяином, творцом; может отказаться от главного своего принципа: тысячи работают, а единицы присваивают результаты их труда, оставляя тысячам возможность достигать лишь такого идеала — квартирка, домик, два куста роз, иллюстрированный журнальчик в воскресенье? Если да, если может, то пусть здравствует капитализм. Если не может, если все-таки одни будут владеть предприятиями и землей, а другие на них работать, то, как бы ни хороши были газоны вокруг чистеньких домиков, придется — хочешь не хочешь — отдать предпочтение другому устройству общества.
1962
ПАРТИЯ ДУМ НАРОДНЫХ
В одну из октябрьских ночей 1941 года вдвоем с моим фронтовым другом, собирая материал для газетной корреспонденции о политруках, мы добрались до блиндажа на ивановском «пятачке» под Ленинградом.
В сорока или в пятидесяти метрах от нас в приневский глинистый грунт врылись такие же блиндажи и траншеи немцев, а мы, по солдатскому долгу презрев малоприятное соседство, вели беседу о партии, о ее людях — о коммунистах. Помянулось имя Михаила Виноградова. Кто-то из офицеров сказал: «Был ранен. После госпиталя получил отпуск, но не воспользовался им, вернулся в свою роту, к своим бойцам. Командира у них убили, так политрук Виноградов несколько дней и командира заменял. Пока нового не прислали».
«Душевный человек, — дополнил солдат возле телефонного аппарата. — В бою всегда первый. Только я на него сердце имею». — «Что так?» — поинтересовались мы. «А то. Составляли у нас штурмовую группу, дзот тут один фрицевский ликвидировать. Товарищ политрук и скомандовал: «Коммунисты, два шага вперед!» Ну, партийцы наши, понятно, шагнули. С ними и я. А он: «Ты куда, — говорит, — Вахромеев! Ты, брат, беспартийный. Вернись-ка в строй». Вот так...»
Мы разговорились. Что потянуло беспартийного двадцатидвухлетнего паренька в общую шеренгу с коммунистами? Он же отлично знал, что не на прогулку в Ленинград их приглашали, а на смертный бой с пулеметной точкой врага, забронированной, надежно вкопанной в землю.
Он не был златоустом, молодой ленинградский солдат; толком он нам ничего и не объяснил. Он только пожимал плечами в дымном свете соляровой коптилки да улыбался улыбкой, которая как бы говорила: «Ну а как же иначе-то?..»
И мы, может быть впервые, подумали в ту ночь о том, что коммунистом человек становится задолго до получения партийного билета. В партию его ведет притягательная сила ее идей, которые всю жизнь человеческую наполняют новым, волнующим содержанием, превращают человека в творца, в революционера, и получением билета только завершается его дорога в партийные ряды, начатая под могучим воздействием идей марксизма-ленинизма, идей самого справедливого и для всех народов самого желанного переустройства мира на земле.
Как только человек научился думать, он начал мечтать. Мечта о справедливости, о свободе рождала в народах красивые сказания о богатырях, об умнейших из умнейших, об отважнейших из отважнейших, которые непременно побеждают зло, побеждают носителей зла — всех горынычей, угнетателей и людоедов, разрушают их замки с подземными темницами и открывают людям путь к солнцу. И не объясняется ли поражающая мир победоносная мощь нашей Коммунистической партии тем, что ее марксистско-ленинское учение вобрало в себя тысячелетние народные думы, научно обосновало их правомерность и указало пути к претворению мечты в реальность.
В конце прошлого и в начале нынешнего столетия семейство последних Романовых вздрагивало при каждом ударе очередной эсеровской бомбы. Оно и понятно. Бомбы рвали губернаторов, полицмейстеров, крупных и средних чиновников. Одна из них поразила насмерть даже родного дядю царя. Державное семейство в панике окружало себя шпиками, казачьими сотнями, заборами, казармами, все дальше и дальше прячась от бомбистов. Но смекалистые жандармские умы доказывали царю-батюшке, что неизмеримо страшнее бомб те «тихие», никого не бомбящие кружки, которые собираются в рабочих жилищах за Невской заставой, на Выборгской стороне, в переулках вокруг Путиловского и читают — всего только читают! — книжки да спорят о прочитанном. И «батюшка», почувствовавший, где главная опасность для его трона, расправлялся с теми, кто «читал книжки», еще свирепее, чем с теми, кто швырялся бомбами. Сила вызревающих идей была грознее силы бомб.
Во все века пути мечтателей были тернисты. Мечтатели шли через застенки, через костры инквизиции, через изгнания, под насмешки «здравомыслящих», под злобный лай завистников, под градом камней. Создатель нашей партии, вырастивший ее из тех «читающих» кружков, Владимир Ильич Ленин был одним из величайших мечтателей мира. Гибель брата от рук царских палачей, преследования в пору студенчества, тюрьмы, слежки, ссылки, отступничество одних, кого он считал единомышленниками, прямое предательство других, безудержная клевета на него и на верных ему ленинцев-большевиков — через что только не прошел удивительный человек этот за свою, в сущности, очень короткую жизнь.
И когда член партии — то ли было на фронте, то ли сейчас — по призыву «Коммунисты, вперед!» решительно делает свой шаг, он научился этому у Ленина.
Было необычайно сложное время с марта до октября 1917 года. Сколько различных партий судорожно хватались в те месяцы за штурвал политической и государственной власти в развалившейся огромной стране. Кадеты, радикал-демократы, правые и левые эсеры, меньшевики, какие-то «беспартийные» социалисты, плехановцы, просто «правые» и просто «левые», просто монархисты... Все это шумело, гремело, металось меж Мариинским дворцом и Таврическим. А Ленин через непроваримую политическую кашу грозового лета настойчиво и убежденно вел свою большевистскую партию, тогда еще очень немногочисленную, к пролетарскому Октябрю.
Мечта о народном счастье — она грандиозней всех иных мечтаний, фантастичней самых фантастических фантазий. Сам в общем-то безудержный фантаст, Уэллс, при всем добром желании, не смог подняться до уровня гениальной мысли Ильича. «Кремлевский мечтатель» — это же было написано им с явным снисхождением. Чтобы понять Ленина, английскому писателю не хватало одного: заглянуть в душу народов Советской России.
Мне пришлось как-то читать старую листовку, выпущенную «правительством Северо-Западной области России» в дни наступления Юденича и Родзянко на революционный Петроград. Листовка была обращена к красноармейцам. «Армия Деникина приближается к Москве, — говорилось в ней. — Ею взят Воронеж и ряд других городов. Отдельные части ее вступили в Тульскую губернию. Колчак наносит красным поражение за поражением. Поляки взяли Двинск и Полоцк. Псков накануне падения. Пути к Петрограду расчищены».
Очертания белых фронтов, охвативших Республику Советов, набросаны довольно верно. Положение было до крайности тяжелое. Защитники Питера знали это и без белогвардейских разъяснений. Они сражались голодными и плохо одетыми. Но мог ли тем не менее их поколебать истошный крик белых: «Бросайте оружие, расходитесь по домам! Гибель коммунистов близка!»? Сделать это — значило расстаться с мечтой о свободе, о радости, о счастливой жизни и вновь возвратиться под сапог помещика, в кабалу к фабриканту, к мрачным будням прежнего существования. Дождем сыпались листовки с аэропланов Юденича, но никто в стане революции не бросал оружия и не расходился по домам. По домам, если только чужбину можно было назвать домом, пришлось вскорости разбежаться всей разгромленной армии «северо-западного правительства» господина Лианозова.
Сегодня уже никто не кричит нам: «Бросайте оружие! Гибель коммунистов близка!» Многое, очень многое изменилось почти за полвека. Но, как всегда, неизменной осталась верность партии народной мечте о счастье. Осуществление этой мечты поставлено на широкую государственную ногу, ей подчинены все народнохозяйственные планы; о том, как она осуществляется, регулярно сообщает народу Центральное статистическое управление в полугодовых и годовых сводках.
Выращенный партией гордый советский человек ощутил свое безграничное могущество, и нет сегодня предела его мечтам. Маяковский когда-то схватился за перо, чтобы в стихах выразить радость по поводу вселения одного рабочего в новую квартиру. Обыденностью стали сейчас в городах новые огромные кварталы, в которых тысячи, десятки тысяч новоселов. Ленин мечтал о сотне тысяч тракторов для деревни. Сквозь бесчисленные миллионы километров космического пространства строгим маршрутом идет в эти дни ракета к Марсу.
Сегодня мы не штурмуем дзоты, сегодня мы с головою в кипучем мирном труде. Но и сегодня во всех случаях жизни одним из главных условий победы остается: «Коммунисты, вперед!» — и те, что с партбилетом, и те, что еще на пути к его получению. Разве же случайность, что первым разведчиком космоса, первым человеком, преодолевшим земное тяготение, оказался коммунист? «А как же иначе! — скажет не только любой из бригады наших прославленных космонавтов, но и каждый советский человек. — Это же само собой разумеется».
Ни дзотов, ни надолб, ни цепких колючих спиралей нет уже у нас на дороге. Но есть впереди неизведанное, незнакомое. Живет еще косность, обывательская неприязнь к переменам, ко всему новому. И там, где приходится преодолевать старое, отживающее, где надо отстаивать революционные, ленинские позиции, там иной раз и брань послышится из-под обывательской подворотни, и клевета зашуршит змеиным языком, и шельмование пойдет в ход. Что ж, перед нами незабываемый пример Ильича. На вождя революции выливали ушаты грязи, кричали о золоте кайзера, о запломбированном вагоне, выдумывали все, что могли, а он шел и шел к Октябрю.
Награда коммунисту не шум аплодисментов, а взятое в боях и в труде благо народа, осуществление древней мечты человека о радостной жизни на земле.
Полтора месяца назад в Киргизии гостила группа писателей Российской Федерации. На берегу озера Иссык-Куль нам показали плодовый сад колхоза «Кзыл-Бирлик». Прекрасные молодые яблоньки, отягощенные плодами, красовались среди нагромождений камней, смытых вешними потоками с ближних гор. Яблок так много, и такие они яркие, что в саду от них весь день розово, как на утренней заре. «Этот сад семь лет назад заложил товарищ Джоломанов, — сказали нам. — Прежний председатель. Он умер».
Поделиться книгой: