Помоги проекту - поделись книгой:
Мишина мама, Алена, развешивала белье, когда услышала приближающиеся крики. Поняв, что происходит, она бросилась на встречу сыну. Миша прижался к ней и замер, прислушиваясь к затихающим детским голосам.
–Миша, родненький! Прости меня, – Алена упала к ногам сына. – Слава Богу, ты цел!
–Ма, перестань, вставай, видишь со мной все хорошо.
Мишенька рос очень робким, но мама чаще называла это скромностью и кроткостью. Безразличный к общению малыш таил в глубине души обиду ко всему, что его окружало: к вечно опекающей матери, к жестоким деревенским детям и даже проходящей мимо кошке. Для ребят мальчишка прознался слабаком, маменькиным сынком и просто чужим.
Рожденный от немецкого солдата, мальчик просто не мог надеяться на понимание. В войну немцы брали деревни в свои руки, часть женщин становились прислугой, а оставшихся перегоняли в концлагеря. Насилия им было не избежать, а сопротивляться бесполезно, ведь это верная смерть и нередко мучительная.«Гляди, не попадайся под шальные пуля пьяных и разгневанных солдат, готовь, стирай и не отказывай, только так мы живы и остались» – часто говорила Мишина мать.
Жестокое время требует не менее жестоких мер по решению проблем. Женщины, родившие от фашистов, топили или душили новорожденных младенцев. Мама Миши – Алена, была к тому моменту полной сиротой: отец погиб в первые дни войны, мать умерла от горя – не выдержало сердце. После стольких потерь девушка не смогла убить единственного родного человека. Односельчанки не поняли и не приняли ее решение оставить ребенка от немца. Алену считали позором деревни и спровадили вместе с сыном на край деревни, куда редко доходили люди и почта.
Алена Ильинична безмерно любила сына –уж очень похож был на своего отца. Женщина утаила, что Миша появился на свет от любви простой сиротки и капитана Фреда. Когда его люди вошли в деревню, Фред поселился в ее доме. Сначала она боялась его, как огня, но позже начала замечать знаки внимания от немца, который к тому, же был хорош собой и неплохо говорил на русском. Одинокая и несчастная девушка поверила в доброту и чувства мужчины.
Несколько месяцев длились их отношения. Фред уверял, что не хотел воевать, просто так сложилось, ведь он из семьи военных и выбора у него не было. Часто сидя за столом с рюмкой в руках, он рассказывал, как помогал русским гражданским, давая еду и воду. Как часто не стрелял в русских солдат, а если брали в плен, то незаметно подкидывал к их ногам хлеб. Его рассказы завораживали сонную девушку, жаль она не знала правды.
Не было у него военной семьи, Фред пошел на войну добровольцем. Гражданским не помогал едой, а лишь отбирал её. В спины русским солдатам стрелял больше, чем пролила слез каждая мать, потерявшая на своих руках дитя. Русский выучил, чтобы узнавать интересную для него и его страны информацию. Обещания забрать ее и сына после войны с собой в Германию были ложью, что так грела сердце бедной девушки.
Но Алена все продолжала ждать, что может быть капитан ее грез, все-таки сдержит свое обещание и она уедет туда, где ее с сыном больше никто не осудит.
Миша же в своих мечтах видел отца широкоплечим бородатым генералом, который любит его и маму. Просто сейчас он не может приехать, а так он, конечно же, помнит о сыне и ждет с ним встречи.
Так проходили дни, но капитан все не возвращался.
Алена вытирала кровь с лица сына, напевая выдуманные строчки:
«Люли, люли, люли
От чего ж ты ветер дуешь?
От чего мою косу не бережешь?
Люли, люли, люли
Чего ж небосвод
Так не утих и не пришел к моим рукам
Поиграли бы в заклад»
– Мам, перестань петь,– Миша нахмурился и оттолкнул руку Алены.
– Перестать? А раньше тебе нравилось, когда я придумывала песенки, и папе твоему бы понравилось…
– Нет здесь папы! – голос мальчика зазвенел. – Нет его, не придет он.
– Мишенька, – мама потянулась к сыну дрожащей рукой, – ты чего, что ты такое говоришь?
– Не трогай, – мальчишка закричал, – все так говорят. А еще говорят, что я не человек, а фашистенок и лучше мне умереть. А знаешь, что они говорят про тебя?
– Сыночек, не надо плакать, все будет хорошо.
– Я их ненавижу, всех ненавижу, тебя и отца тоже, – Миша закрыл лицо руками и заплакал, в один миг его тело обмякло, и он упал на колени матери.
За окном темнело, на столе догорала свеча, освещая лицо Алены, искаженное болью. Ничто не ранит родителей сильнее, чем грубые и обидные слова собственных детей. Когда отца забрали на фронт, девушка научилась плакать молча, так как плач раздражал ее мать. После ухода Фреда, Алена ни разу не показывала слез сыну, всегда улыбалась и повторяла, что все будет хорошо.
Лежа у мамы на коленях, Миша все еще тихо всхлипывал. Алена пальцами пыталась расчесать его грязные спутанные волосы, нужно было чем-то занять руки, которые так рьяно хотели вырвать сердце из груди и отдать сыну. Вдруг плечи девушки дрогнули и по лицу покатились слезы.
Прозвучало тихое и кроткое: «Мам». Алена аккуратно отодвинула сына и подошла к окну.
– Мам, мама, ты чего? – Миша подбежал к ней и схватился за подол.
– Больно, как же сердце болит, – Алена обхватила себя руками за плечи. – Не переживай, сыночек, все хорошо.
– Мама, мамочка, ты прости, – мальчик снова заплакал, – это все я, это я, ты прости.
Свеча догорела, и стало совсем темно, Алена смотрела в окно, не отвечая сыну, ее сердце разрывалось от боли и страха.
– Я сейчас приду, мама, – Миша подбежал к двери. – Я принесу тебе те листики, которые все лечат.
Темный лес. Неровная дорога. Скользкий берег. Всплеск воды. Тишину нарушил истошный женский крик.
Трое мужчин схватили Алену и потащили в сторону дороги.
– Подождите, там мой сын, мой Мишенька, помогите ему, он упал в реку.
– Держите крепко и смотрите, чтобы опять не сбежала!– один из мужчин открыл дверь машины.
– Вы не понимаете, он же там, мой маленький, – Алена вырывалась из крепкой хватки неизвестных и пыталась вернуться обратно в лес.
– Дура сумасшедшая, – девушку грубо тряхнули за плечи. – Потонул твой Мишенька, уже лет пять минуло.
– Ты врешь, он там, спасите моего ребенка, – Алена закричала и бросилась на говорившего, царапая лицо грязными пальцами.
У одного из мужчин закончилось терпение, он ударил девушку по затылку, и та потеряла сознание. Теперь им было легче усадить ее в машину.
Автомобиль подъехал к большому белому зданию.
– Поймали мы вашу сумасшедшую. И чего бабам на месте не сидится, ладно солдаты приходят умалишенные, а она то что. Все орала про сынка немецкого. Совсем крыша у нее поехала после его смерти, с такой матерью и я бы утопился, – зло усмехнулся мужчина, вытаскивая Алену из машины.
В этот момент девушка пришла в себя, осмотрелась и вдруг бросилась к ногам одного из санитаров.
– Мишенька, сынок, вот ты где, милый мой, – Алена цеплялась руками за край белого халата, – а я говорила им, что ты жив. Я так скучала.
– Да, да, я тоже, пойдем скорее,– молодой санитар поднял девушку на ноги и повел к входу в здание.
– Зачем ты убежал? Я ведь неправду про те листики сказала, не лечебные они. Ты просто так плакал, когда коленку разбил, вот я и придумала. Маме уже не больно, все хорошо. Больше не убегай, пожалуйста, – Алена прижалась к парнишке и затихла.
– Совсем баба из ума выжила, – сказал Николай, водитель машины, – а вы еще и потакаете ей.
– У тебя, Петрович, детей-то нет, а я помолюсь Богу, чтобы этого никогда и не случилось, – главный врач посмотрел на закрывшуюся дверь больницы. –Тебе не понять, что чувствует родитель, потерявший свое дитя.
– Да ладно тебе, Алексеич, ты же столько лет с такими работаешь, не привык разве к их бредням?
– К такому не привыкнешь. Спасибо, что нашли, я деньги Феде отдам. А где она была? Все там же?
– Да, – протянул Фёдор. – Мы когда ее нашли, она то табуретку обнимала, то песни пела, то как будто кого-то на руках качала, в лесу вообще как бешеная бегала и смеялась, все ждали, когда угомонится.
– Ясно, ей помочь надо, а не шутить и упрекать! Спасибо, что к нам доставили, можете быть свободны, – Иван Алексеевич окинул взглядом здание больницы.
– Ты нам не начальник, чтобы освобождать! – рявкнул тот, кто в лесу ударил Алену, после чего все трое сели в машину и уехали.
В палате темно, свет луны пробивается через решетку на маленьком окне под самым потолком.
– Аленушка,– врач медленно закрыл за собой дверь и подошел к девушке. – Миши с нами давно нет, мы ведь уже говорили. Он утонул несколько лет назад, но вы в этом не виноваты. Зачем вы сбежали? Мы волновались.
– Иван Алексеевич, глупенький, – в полутьме лицо девушки казалось еще более безумным, горе унесло былую красоту, оставив свой тяжелый след.
Алена подошла к кровати и аккуратно села на самый краешек.
– Вот же он, спит, мой маленький, – девушка погладила подушку и запела:
«Люли, люли, люли
От чего ж ты ветер дуешь?
От чего мою косу не бережешь?…
– Аленушка, тебе нужно выпить лекарство и поспать, – врач попытался встать.
– Тише, а то Мишутку разбудите, – голос девушку дрогнул и вдруг зазвучал увереннее, – ваши лекарства опять заберут его у меня, я хочу еще немного на него посмотреть. Миша любил эту песенку, мне нужно допеть, а то он не уснет.
«Люли, люли, люли
Чего ж небосвод
Так не утих и не пришел к моим рукам
Поиграли бы в заклад»
бег
«Бег. Поможет он мне или убьёт меня, уже все равно. Я бегу и это главное. Сбежал из плена этих проклятых Богом фашистов, ноги, руки, спина, как же все болит, но главное, что я не калека.
Я бегу, не зная, стоит ли на прежнем месте мой дом, жива ли жена, дети, мой любимый пёс и скот. Я бегу, пока не знаю, куда приведёт меня эта дорога, мне лишь бы найти своих, и не наткнуться на чужих.
Я уже в пути. Жди меня, моя родная дочь. Анюта, как буду пробегать мимо сада сорву твоих любимых яблок, которые ты так давно не ела и, наверно, уже забыла, как выглядят и пахнут.
Ох, любимая моя женушка, мысли о тебе гремят как гром в моем сердце. А воспоминания о тебе, ненаглядная, заставляют мои ноги подкашиваться, пару раз я думал, что вот-вот Бог услышит мою исповедь и поможет прийти домой, к вам, людям, которые стоят дороже моей жизни и жизни любого фашиста.
Сын, ты наверно уже не помнишь меня. В последний раз тебе был год, и ты с люльки тянул ко мне свои маленькие ручки. Ты был так мал и худ, что может вовсе и не выжил. Я хочу прокричать на весь мир: «Горите же в аду нечисть бесчестная! За всех детей, что умерли от болезней и голода, за всех парней, что только начав жить отправились на фронт! За всех жён, матерей и сестер, что так мужественно боролись наравне с солдатами! Гореть же вам в аду, в вечных муках и терзаньях, которые пришлось испытать всему миру… «. Я хочу говорить, кричать, плакать, но силы есть только бежать.
Бегу пару дней. Усталость такая, будто бегу уже месяц, без остановок и отдыха. Была мысль– остановится, перестать бежать и перестать беспокоиться о своей судьбе и просто умереть.
На службе и на Родине меня, наверное, прознают трусом. Попал в плен, сбежал один, никому не помог из своих. Начинаю думаю: лучше бы они меня убили и замучили, тогда я встретил бы смерть, как истинный воин. Всем было бы от этого легче. Как же я устал, ног уже не чувствую, дорогу не разбираю. Живы ли мои друзья, и буду ли жив я.
Я бегу, падаю, поднимаюсь, иду, надеясь на то, что ты, моя Алёнка, согласишься увидеться и покажешь детей, если они остались живы, не смею надеяться на большее. Так же не смею надеяться на твоё доброе сердце и милость, что ты примешь меня. Я бегу, для кого-то трус, для кого-то смельчак, для кого-то глупец…
– Господи, что он несет? – плача и захлебываясь от слез, Алена, сидит возле кровати своего бредящего, сильно постаревшего мужа. – Я не вынесу больше таких его речей! У меня сейчас остановится сердце! Милый мой, приди в себя, прошу, ты никуда не бежишь, ты дома, я рядом, твоя жена, дети и наши внуки, правнуки тоже здесь, ты дома, все хорошо!
– Мам, не тормоши так сильно руку отца…
Алеша, тот самый сын, которого так боялся не застать живым, умирающий солдат, успокаивал рыдающую маму. Его младшая сестренка Анюта умерла задолго до возвращения отца.
О том, что произошло на войне им никогда не рассказывали, но Алексей понял, что в бреду папа видит обрывки своей жизни.
Евгений Николаевич, так зовут старого солдата, после плена и войны начал переживать приступы контузий. Сначала просто мучаясь от головной боли, а затем впадая в беспамятство.
С каждым годом становилось все хуже и сложнее, ведь отец не хотел мириться с болезнью и продолжал работать в поле. Там же и случился первый серьезный приступ, когда Евгений Николаевич пропал на несколько часов. Его обнаружили лежащим на земле, он кричал и отталкивал руками невидимых врагов.
Отец потом рассказал, что это был самый ужасный день: приступ застал его, когда он, как обычно, решил покосить травы для настила сарая, но случился второй припадок, и ему почудилось, будто лежит он на поле мертвый и через него перешагивают немцы.
– Я не мог ни дышать, ни говорить, ни кричать, я будто умер, будучи живым…
Сейчас он еще больше иссох и стал слабее. Когда начался последний приступ, он играл с правнуками, но резкая боль пустилась по всему телу. Его бессознательного, отнесли на кровать, понимая, что жизнь угасает.
Несколько часов Евгений Николаевич бредил, крича и кашляя, обрывая фразы и повторяя одно и то же. Никто не понимал, что это было: бред, его мысли или же воспоминания. Детей увели к соседям, у кровати остались лишь жена, сын и старшая внучка Маша.
– Да что же такое, сколько можно? Бред какой-то, куда он бежал? Я скоро тоже с ума сойду, – Маша увидела гневный взгляд отца и отвернулась к окну.
Во внезапно наступившей тишине раздался спокойный и твердый голос:
– Это не бред, Машенька, это моя жизнь…– Евгений Николаевич посмотрел на свою внучку и затих.
Маша вздрогнула и осела на пол. Хватаясь за сердце, Алена медленно подошла к внучке и вывела ее из комнаты. Остался лишь сын, он стоял и смотрел на меняющееся тело отца: будто пропал весь цвет, он стал похож на большую фарфоровую куклу. Алексей аккуратно закрыл отцу глаза, утерев последние его слезы.
Поделиться книгой: