ДВЭЙН

— Это не волк. Волчица! — послышался сзади осторожный, но прекрасно знакомый Хеду голос, тембр которого мог принадлежать только эльфу-дроу.

Хеддвин и воины, обернувшись, увидели обладателя голоса и его спутницу. Оба они выглядели вполне бодро, хотя определенно провели достаточно длительное время в каких-то бегах. Оба худые, умеренно чумазые, в потрепанной одежде. Открытый и спокойный взгляд юноши-дроу, которым он осматривал воинов, совершенно четко давал понять: он не боится не потому, что утратил разумные опасения, а потому… по какой-то причине воины ему не страшны.

Светлый эльф обнял своего приятеля и подмигнул Меви.

— Сначала мыться и переодеваться. В таком виде никуда…Живы-здоровы?.. Ну, хвала. Погони сейчас нет?..

Юноша отрицательно покачал головой и улыбнулся.

— … а слухи есть. — Снова подмигнул Хед. — Точнее, были, но дней десять назад сошли на нет. Всем надоели сказки про беглого раба, который в одиночку справился с тремя воинами и послушницей святилища Ллос. Ты случайно не знаешь, как его звали?..

— Понятия не имею. — Проговорил юноша, прижимая к себе Меви. — Меня зовут Двэйн.

Для беглецов привели двух коней, можно было уезжать. Юноша огляделся, выискивая волчицу, и она снова показалась на другой стороне поляны, но ближе не шла. Вэйлин (мысленно он еще звал себя так) пошел к ней, присел на корточки, позволил волчице потереться головой о свое лицо и плечи. Та по привычке прикусила кожу на шее эльфа, будто хотела запечатлеть поцелуй. Волчьи ласки суровы, и зубы уже оставили на коже юноши несколько отметин — не со зла, это были следы выражения дружеских чувств…

— Пойдешь с нами? — тихо спросил дроу, глядя в загадочные желтые глаза без опаски ответной агрессии.

Волчица высунула язык, уголки пасти чуть-чуть приподнялись — как будто она смеялась. Совершенно по-собачьи лизнула лицо Темного эльфа, потыкала холодным носом в щеку, затем — в руки. Посмотрела за спину Вэйлину — туда, где ждали воины во главе с подбоченившимся Хедом, и улыбающаяся Меви, — и сделала шаг назад.

«Иди. Там твоя женщина и твоя стая. А мне нужно искать свою…»

Волчица растворилась в высоких травах — тихо и бесшумно, как и положено свободному зверю.

А ночью юноша оказался в таком месте, визит в которое никак не мог предполагать для себя, потому что эльфу-дроу вообще нечего делать в подземных чертогах резиденции Владыки Светлых эльфов!

— Ты не сказал мне, кто мой наниматель. — Это Вэйлин шепнул приятелю сразу по отъезду из священной рощи Селдарина, потому что орнамент на экипировке Светлых воинов его несколько смутил.

Он думал, что ошибся в прочтении — или глаза подводят, ибо стилизованные листки клевера, соколы в полете и сияющие солнечные лучи могли обозначать только один Благородный Дом — Дом Зэйлфрид.

— Да ты уж сам все видишь! — расхохотался Хед. — Вот потому-то сначала мыться, я в таких отрепьях тебя с девчонкой никуда не поведу!

И вот, уже не в отрепьях, а в простой, добротной и нарядной одежде, какую никогда не носил, юноша шел в сопровождении своего друга по ярко освещенным подземным залам, изящного и жизнерадостного убранства которых он никогда не видел. Меви пришлось оставить с новой подругой Хеда — белокурой Светлой эльфийкой, хохотушкой и проказницей. Она была в тягости, на седьмом месяце беременности, и не нужно было долго думать, чтобы понять, кто ее обрюхатил и, скорее всего, сбежит еще до рождения ребенка. Хохотушка очень тепло отнеслась к Меви, сразу же взяв под крыло, и Вэйлин был спокоен за девушку, расцветающую прямо на глазах после горячей ванны, вкусного ужина и только что надетого светло-зеленого платья.

У юного дроу замерло сердце, когда он оказался в небольшом зале, убранном в охотничьем стиле. Его встречали двое, чьи родовитые имена Хед с придыханием назвал заранее.

Долан Маб-Зэйлфрид, зять Владыки Светлых. Кинни Мерч-Зэйлфрид, дочь Владыки Светлых. Именно на ее прекрасное, волевое, располагающее к себе лицо смотрел сейчас Вэйлин, которого уже представили — как Двэйна. Ее муж, не обиженный ни силой, ни статью, ни мужским обаянием, как бы держался обособленно, погруженный в свои мысли. Что-то как будто съедало его изнутри — то ли тень страстей, то ли призрак прошлого, но этого сейчас Двэйн знать не мог. Узнает он гораздо позже, встретившись с той, чье бегство с Радрайгом стало причиной смерти Астор и Лейса.

Да, Долан как бы держался в тени красоты и неукротимой энергии Кинни Мерч-Зэйлфрид, в чье нежное лицо сейчас почтительно всматривался Двэйн. И тысячи лет спустя ему снова будет назначено увидеть это же лицо — теперь принадлежащее смертной женщине, чья судьба удивительно переплетется с судьбой внука Эдны Эльдендааль.

Прим. авт.: события романа «Алмаз Светлых». Речь идет о мисс Кэйли Хьюз и милорде Морни Эльдендаале.

— Мой отец очень плох. — Заговорила Кинни глубоким и сильным голосом, в то время как ее супруг молчаливо прислушивался к разговору. — Я собираю свой собственный двор, где найдется место надежным помощникам и верным…

Юноша думал, что услышит слово «слугам», но ошибся.

— … друзьям. И пусть никого не смущает то, к какому клану эльфов эти друзья относятся. Мы глубоко уважаем мастера Хеддвина, и по его рекомендации готовы принять к рассмотрению кандидатуру штатного механика.

Читать в женских лицах то, что скрыто за словами — великое умение каждого мужчины-дроу. Двэйн мог бы продолжить фразу Кинни иначе, где после признания профессиональных заслуг Хеда было бы сказано вот это:

— … но от него разит элем с утра, он подмял мою новую горничную, а еще он любит исчезать в неизвестном направлении, так что петля палача плачет! Полный засранец, сама не знаю, что мешает его повесить. Нужен равный ему мастер — но без заскоков и хамства. Как насчет вас?.. Удивите же меня, ночной гость.

И он удивил. Он предложил госпоже уйти в свои покои и положить там любую металлическую вещь, с которой предварительно соприкоснутся руки механика — его, Двэйна, руки. А потом испытуемый механик расскажет все, что говорила госпожа в своих покоях, с кем общалась — до последнего слова. Оба они: и Долан, и Кинни, никогда о таком не слышали, это невозможно!.. Но это будет сделано после того, как Двэйн всего лишь коснется золотой фибулы плаща леди Зэйлфрид. А потом пошлет одно из своих лезвий, в неслышном полете следующее за Светлой эльфийкой к дверям ее покоев. И будет великое удивление родовитой четы и их приближенных. И вечный контракт, предложенный этому вежливому и спокойному юноше-дроу, будет… отвергнут с просьбой сделать его десятилетним, как планировалось вначале.

— Но почему? — будет недоумевать красавица и умница Кинни Мерч-Зэйлфрид. — Разве так плох двор Светлого Владыки?

— Двор хорош, госпожа. — Скажет Двэйн. — Плох я, желающий только свободы.

— Будут ли у вас какие-то просьбы? — милостиво и с пониманием кивнет Светлая эльфийка.

— Да, госпожа. Если вы позволите, то изделия, выходящие из-под моей руки, будут отмечены клеймом мастера. Тисовой ветвью. Это память о моем отце.

— Да будет так… Вы прибыли к нам в полночь — так пусть тисовая ветвь на вашей эмблеме станет ярче на фоне полной луны.

А что же память о матери?.. Двэйн сохранит и ее. Пусть имя Дома Меллайрн останется только в архивах Конклава. А последний сын этого Дома будет носить длинные волосы — так, как хотела бы видеть его мать, Астор.

ЭПИЛОГ первой части

Десять лет — немалый срок для человеческой жизни в то время, когда сыновья Миля еще не вытеснили с Острова детей Племени Дану. Прим. авт.: Дану — в ирландской мифологии предположительно богиня-мать, прародительница основной группы богов. Сыновья Миля — предки современных людей, заселившие Ирландию. Племя богини Дану — одна из пяти мифических рас, наделенная волшебными свойствами. После поражения в битве остатки Племени Дану ушли от людей в подземный мир.

Далеко было до того периода истории, когда кельты разделят страну на королевства, правители которых подчиняются Верховному Королю в Таре. Жизнь человека представлялась окруженной опасностями: от слабости плоти перед хворью — до массы возможности иных видов смерти. Смерть не пощадила самого старшего из братьев Меви, сложившего голову в битве вскоре после того, как исчезла младшая сестра. Не было сомнений в том, что ее похитили разведчики какого-то из соседних враждующих племен, но поиски так ни к чему и не привели, а кровопролитные стычки периодически случались. Другие братья девушки уже вступили во взрослую жизнь, заведя собственные семьи.

Никто не забыл Меви — просто память о ней потускнела даже у родителей, смирившихся с утратой и мирно доживающих свой век: мать — в распоряжении домашним хозяйством и рукоделии при слабеющем зрении, отец — в воспоминаниях о ратных подвигах, славных набегах и хмельных тризнах по погибшим. Они достойно прожили жизнь, продолжая род уже и во внуках, объединяя вокруг себя семьи сыновей.

Закатное солнце окрасило небо над вересковыми пустошами в розоватые и золотистые тона, медленно густеющие в предвкушении приближающихся сумерек, будто кровь на ритуальном ноже. Тут недалеко до овеянного морскими ветрами побережья. На возвышенности — пара сотен домов, окруженных хорошо укрепленным земляным валом, вокруг — возделанные поля и пастбища для скота.

Земляной вал дополняется сложной конструкцией из продольных и поперечных балок, скрепленных длинными гвоздями. Небольшая деревенька превратилась практически в город — не чета эльфийским, вроде Cathrach, но все же город. Проходы в стенах построены с такой хитростью, что каждый из них могут оборонять всего два воина. Караульные на валу далеко глядят со своих деревянных башенок, так что заметят и неприятеля, и друга. Хотя какой такой друг пожалует к стенам города на закате, когда просто так не войти и не выйти — тот еще вопрос.

Но кто-то все-таки пожаловал, и не один. Два всадника на мощных и ухоженных конях, в добротных одеждах — такие носят знатные кельты. Точнее, один всадник — молчаливая высокая фигура, закутанная в плащ так, что из-под капюшона свешивалась только длинная белоснежная прядь. Несомненно, плечистая стройная фигура принадлежала мужчине — гораздо более высокому, чем многие жители городка, включая риага, не обделенного ростом. Прим. авт.: риг, риаг — (ri, род. падеж righ) — вождь во главе племени (клана) у кельтов (гэлов), мог быть и главой целой конфедерации племен.

И одна всадница… Косы цвета бледного золота лежали на плечах, а с помощью длинного куска плотного полотна и двух колец она пристроила себе на грудь то самое приспособление, в котором женщины носят маленьких детей.

И точно — из хорошо укутанного свертка раздался детский писк.

Быстро темнело. И когда женщина с золотистыми косами назвала стражам имена представителей знатного рода, а следом — свое, впору было звать друидов, чтоб отогнали морок. Потому что имя всадницы принадлежало той, кто вряд ли могла появиться под укрепленными стенами. Отец и мать давно уже не чаяли видеть ее в мире живых…

— Позовите Лорна и Айге! — настаивала всадница. — Они узнают свою дочь.

Переполох, быстро поднявшийся за стенами, со скоростью пожара распространился по всему городку. Вскоре уже кого только на этих стенах не было, включая вождя и его советников в придачу с друидами.

— Кто с тобой, дитя? — строго спросил старший друид, тот самый, сестра которого служила в свое время посмешищем для всего племени.

За ту, что называла себя Меви, ответил молчаливый всадник:

— Я ее муж.

Голос его… Вождь переглянулся с советниками. Все они уже имели некоторый опыт общения с Темными эльфами… У людей такого чарующего низкого голоса практически не бывает — разве что у бродячих певцов-бардов, услаждающих слух и ладящих с арфой и лютней!

Белая прядь, выбившаяся из-под капюшона всадника. Голос. И… сверкнувшие в темноте зеленоватые точки — отсветы поймавших скудный сумеречный свет глаз.

Темный фэйри. Порождение ночного мрака!

Таких гостей впору встречать горящими стрелами — в сопровождении молитв высшим силам! Правда, в свете факелов, ярко освещавших площадку перед воротами, все увидели, как фэйри чуть-чуть шевельнул руками — как будто тронул поводья своего коня, но конь с места не двинулся. А вокруг самого фэйри и женщины с ребенком поднялось звенящее облако, которое состояло из десятков острейших лезвий. Воздух пел от их стремительных движений, а общая картина пугала и восхищала одновременно. Темный фэйри слегка приподнял и развел руки — и лезвия в воздухе замерли. Кажется, такого непрошеного гостя запросто не возьмешь…

Тут через небольшую толпу на стене кое-как протиснулась невысокая, крепко сбитая и очень сердитая женщина с такими же двумя косами, как у морока, изображающего исчезнувшую Меви, только косы были седые.

Может быть, Айге, мать Меви, и теряла потихоньку зрение, но отнюдь не слух и рассудок. А звонкий голос дочери она узнала бы из сотен других, сколько бы лет ни прошло, и сейчас начала вразумлять стоящих на стене мужчин:

— Опомнитесь! Если мне суждено прижать к груди дочь, то я это сделаю! А кто считает ее мороком, подходи ближе ко мне, я растолкую, что к чему!

С трудом поспевавший за ней Лорн пробурчал под нос, обращаясь к вождю:

— Моя девочка выбирала бы в мужья самого лучшего, она не торопилась. Значит, выбрала самого достойного — и по душе.

Почесав мощной пятерней в затылке, риаг еще раз осмотрел рослую фигуру и подумал, что с таким фэйри боеспособность укрепленного городка возрастает существенно, а потом…

— Как имя твое, достойный муж? — зычно крикнул он, делая знак воинам, чтобы отперли один из проходов в стене.

Темная рука с длинными тонкими пальцами поднялась — и опустила с беловолосой головы капюшон. Лезвия сдвинулись, продолжая висеть в воздухе, но давая дорогу повелителю металла.

— Меня зовут Двэйн.

* * *

У Меви родилась дочь, когда подходил к концу десятилетний контракт службы Двэйна у Светлых эльфов. Его настоящее имя давно уже никем не упоминалось, оно было вытеснено прозвищем, ставшим вторым именем. Короткое упоминание о Доме Меллайрн осталось только в метрических книгах Благородных Домов при Конклаве, и в отличие от той же Нейл Киларден, не было принято решение о предании имени ритуалу забвения — ибо не было повода. Да кто он, этот беглый раб, наверное, сгинул где-то на болотах… Вэйлина не искал никто из Темных. И, опять-таки, не пришло еще то время, когда эльфы спокойно приняли бы девочку-полукровку в своей среде, а люди перестали бы воспринимать плод такой любви как нечто волшебное и высшее, как самих фэйри…

Пара сделала единственно верный выбор, вернувшись к соплеменникам Меви. Этой паре было отмерено почти сорок лет семейного счастья. Двэйн не обучал дочь тонкостям ремесла механика на своем уровне, поскольку девочка только слышала восьмую ноту, но не могла с ней работать. Об этом же предупреждал Хед, который уже сталкивался с подобным проявлением дара у своих детей-эльфов. Двэйн же быстро понял, что овладение такими умениями прежде всего навредит тем, в чьем обществе дар может прижиться благодаря его вмешательству — людям.

Как верно заметил Хед, людям для начала надо было повзрослеть и научиться брать под контроль свои необузданные силы молодой, рвущейся к господству над всей природой расы. Дочь смешанной пары, наделенная необычной красотой и волшебным голосом, быстро стала желанной невестой, о которой складывали легенды. Она нашла личное счастье с любимым мужчиной, а у Двэйна впервые появилась мысль — отслеживать судьбу своих наследников для того, чтобы не упускать из виду механиков с высокоразвитым даром и способностями к работе с невидимой частицей, поющей на особой ноте. Им же и потомкам во благо…

Но это уже совсем другая история.

Сорок лет пролетели как один миг. И однажды Меви поняла, что облик любимого мужа постепенно меняется: быстро начали исчезать старые, истончившиеся шрамы на спине — давние свидетели его рабства, и — практически незаметно! — разгладилась мелкая сеточка морщин под глазами. В нем будто пробуждалась молодость — стремительно и неотвратимо. Любящее сердце Меви сжалось: от предчувствия скорой разлуки, и тут же — от новой гордости за своего фэйри, над которым больше не властно время.

К эльфам возвращалось бессмертие. Алмазы ожили после периода покоя.

Как и всегда, супруги, обнявшись, уснули на любимом ложе, покрытом мехами — уснули, как все вечера в их совместной жизни. Но проснулся Двэйн один, а душа его Меви улетела туда, где поет над вересковыми пустошами ветер, унеся с собой светлую память о первой любви.

ЧАСТЬ II.ФЕР-СИДХИ*

* Примерный перевод: Мужчина из холма, (гэльск.).

ГЛАВА 9.Девочка по имени Сейлан

Если девочка по имени Сейлан что-то задумала — ее не удержать, не обуздать, не переубедить. Мать, старшие сестры, а тем более — нянька или челядь в замке: никто из них не мог быть уверен, что даже самые разумные и правильные слова возымеют хоть какое-то действие на эту своенравную девчонку. Она слушается разве что своего отца, разделившего власть в королевстве Dal Riata с шотландцем Эохайдом. Король Эохайд — властитель по другую сторону Северного пролива, на земле пиктов. Риаг Хальдван, отец девочки по имени Сейлан, правит в замке Дансеверик в Антриме, в Ирландии. Подчиняется он Верховному королю, ард-риагу в Мите, в Таре.

Прим. авт.: здесь нужно дать пояснения по поводу авторских придумок и откровенного вранья. Королевство Dal Riata (Дал Риада) существовало на самом деле. На месте распавшейся «пятины» Ульстера (нынешнего Ольстера) в ходе междоусобиц в древней Ирландии образовалось несколько абсолютно самостоятельных королевств, в том числе Дал Риада на побережье современного графства Антрим, с династической цитаделью на мысе Дансеверика (сейчас от замка, что расположен вблизи от одноименной деревни, остались только фрагменты стен). По легенде, в этом замке Святой Патрик крестил местного жителя, ставшего впоследствии первым епископом Ирландии. Королевство предположительно охватывало территорию нынешнего Антрима на севере Ирландии и областей Аргайл и Бьют на западе Шотландии. В списке королей Дал Риады было несколько Эохайдов с VII по IX (Х) век н. э. Автор не уточняет полного имени короля, так что пусть действие второй части книги «Двэйн» происходит где-то в девятом — десятом веке. Откровенным авторским враньем является то, что королей Дал Риады одновременно могло быть два — в шотландской и ирландской частях соответственно. Правда, смягчает вранье тот факт, что Эохайд IV Мак Эд (Злобный) действительно делил власть со своим племянником. Согласно гэльским хроникам, звали того Домналл. Может, у других Эохайдов тоже были какие-то соправители, вот так автор и нафантазировала отца девочки по имени Сейлан.

Непросто удерживать власть в этом далеком краю, продуваемом холодными ветрами и пропитанном морской солью, где люди и их взаимоотношения столь же суровы, как и сила стихии. Причиной военных столкновений и междоусобиц риагов может послужить что угодно: от сбора податей в пользу ард-риага, до территориальных претензий, какими бы смехотворными они ни казались. Сейчас со стороны соседних властителей нет никаких посягательств на земли Дал Риада, потому что короли-риаги по давнему обычаю обменялись друг с другом своего рода заложниками — какими-то близкими родственниками или сыновьями, дабы сохранять хоть какой-то мир… Такая система не является абсолютной гарантией стабильности и покоя, она несовершенна. Тем более что у Хальдвана нет сыновей, только дочери, а в случае чего сыном младшего брата, отправившимся заложником в королевство Дал Арайде, можно и пожертвовать на благо семьи… Об этом покуда и речи нет — все во внутренней политике спокойно, но шанс есть всегда. Про внешних врагов такого не скажешь: норманны дают о себе знать постоянно, а многие из них — язычники, не оставляющие не только от замков знати, но и от церквей, и монастырей камня на камне.

Прим. авт.: острова между Ирландией и Скандинавией были захвачены норманнами в начале VIII века. Полтора века спустя экспансия уже продолжалась по всему острову, а христианизация викингов шла параллельно с их территориальными завоеваниями, в том числе на земле Ирландии, по мере слияния с местным населением.

Сейлан — младшая из дочерей правящей в Антриме четы, Хальдвана и Линэд. Три старших девы — как на подбор, роскошные материнские копии в лучшие годы молодости: сочные красавицы, ширококостные, огненно-рыжие, с белой атласной кожей. Смешливые, бойкие, острые на язык и вместе с тем — хорошо воспитанные, тонко чувствующие, когда нужно смолчать, умеющие управляться с хозяйством замка — от кухни до скотного двора, знающие себе цену наследницы доброго рода. Они уже просватаны едва ли не с колыбели, всем уготован блестящий брак — с отпрысками древних родов, сыновьями риагов. Пройдет не более десятка лет — и птички улетят прочь из родительского дома. По крайней мере две — точно. Скорее всего, для третьей сестрицы будет особый муж — он войдет в род жены, в семью Хальдвана, а когда парочка обзаведется сыном, тот унаследует трон деда. Такая судьба девочки греет прежде всего материнское сердце — как и приятная возможность оставаться рядом с дочерью до старости.

А что же самая младшая, Сейлан?.. Насчет перспективы выгодного замужества есть большие сомнения. Женихи в очередь не выстроятся, это факт.

При первом же взгляде на девочку становилось ясно — то ли родители зачали ее в пылу ссоры, то ли в качестве крестной матери подвизалась какая-то особа, якшающаяся с недобрыми фэйри, то ли… третья версия была куда более правдива, без налета волшебства — что бы там ни болтала нянька Сейлан, которая сутками напролет готова рассказывать свои страшные и завораживающие сказки…

Худенькая черноволосая красавица с тонким станом, невиданно смуглой кожей и темными, как угли, глазами, появилась в замке Дансеверик после того, как риаг Хальдван два года провел на материке, в землях франков: может, как сторонний гарант мира в посредничестве у родни, может, в каком-то брачном посольстве. История сей факт не сохранила, а семейные хроники умолчали. Арабы, покроившие к тому времени Испанию, уже отметились к северу от Пиренеев, оставив приметы своей внешности в потомстве местного населения. И вот… Заждавшуюся возвращения короля супругу караулил неприятный сюрприз: Хальдван вернулся домой не один, а… с наложницей! Какая-то мутная история: кто-то из свиты вполголоса говорил — похищенная девица, кто с жаром утверждал — долг чести, сестра чужеземного лекаря, спасшего риагу жизнь.

Чем это закончилось? Скажем так, Святой Престол папы в Риме — ой как далеко. Со времен крещения ирландцев Святым Патриком за пару-тройку сотен лет изменилось многое, но церковь осталась с местным колоритом, стирающимся очень медленно, неохотно и практически бескровно. Епископы вовсе не обращались в Рим для утверждения на должность, тут скорее имела значение некая семейная или клановая монополия, как это было во времена друидов. Аббатов монастырские общины выбирали себе сами, католический целибат соблюдался под настроение — или не соблюдался вовсе, как нечто ненужное и даже неправильное, а костры инквизиции и прочие безобразия добрались сюда гораздо позже, уже в четырнадцатом веке.

Так что епископ местной епархии слегка пожурил Хальдвана за не по-христиански обретенную наложницу и устранился от процесса воспитания духовного сына, полностью отдав ситуацию под контроль законной супруги риага, Линэд.

Линэд же… Никто из слуг, свиты, дам королевского двора, родни никогда не узнал, что и как она высказала непутевому мужу наедине, и почему она приняла хрупкую и вечно кутающуюся в меха теплолюбивую чужестранку как подругу — или как сестру, нуждающуюся в защите. Увы, экзотический цветок так и не прижился на каменистых ветреных утесах Антрима — через год кладбище Дансеверика пополнилось безымянной могилой, ставшей последним приютом забравшейся так далеко на север красавицы. Узкобедрая, нежная, тонкая в кости, неприспособленная к суровому климату — она умерла холодной и мрачной зимой, через неделю после того, как произвела на свет смуглую темноволосую девчонку.

Неизвестно, что чувствовал Хальдван, он вообще не был щедр на эмоции и не тратил впустую слов, но деятельная и расторопная Линэд немедленно нашла для новорожденной кормилицу в деревне Дансеверик. Женщину взяли на службу в замок риага официально, сперва — как кормилицу, затем — как няньку для младшей дочери в семье.

Слугам было напрямую обещано — отрезать язык всякому, кто вслух усомнится в законности рождения малышки или будет распускать сплетни. Так и появилась байка о зачатии непохожего на родителей дитяти после ссоры супругов и вмешательства непутевой крестной матери, водившей дружбу с недобрыми фэйри какого-то низшего порядка.

А как удержать сплетни, если девочка ни в мать, ни в отца, ни в заезжего молодца, среди которых все больше рыжие да блондины?! Волосья тонкие, черные, с шелковым струящимся блеском. Кожа будто покрыта вечным светлым загаром, а где роскошная и нежная белизна, так красящая лицо дев?! Глаза миндалевидной формы, золотисто-карие, с длиннющими черными ресницами, как смигнет — не ясно, что за выражение скрыто в тех глазах. Лицо — да вроде так себе, пока девчонка мелкая, и не понять, будет ли в нем хоть капля очарования. Нос вот явно отцовский, длинноват. Да и фигура, как у мальчишки — худющая. Где там грудь, за которую приятно подержаться руке будущего мужа, если таковой найдется?! А бедра, а задница?! Уже к четырнадцати годам стало ясно, что ничего этого в достаточном для услаждения мужского взора количестве нет — и, наверное, не будет. Да и вообще… девчонка растет — сорванец сорванцом, не хочет тратить ни минуты за прялкой или вышивкой! С нее станется броситься в ледяные волны пролива — встречать куррахи отцовских воинов, чтобы радостно поплыть навстречу. С раннего детства она тянется к лошадям и превосходно ездит верхом, ее привлекает звон оружия.

Прим. авт.: куррах — традиционный тип ирландских (или шотландских) средних и больших лодок, в том числе имевших и мореходное значение.

А еще… Сейлан все интересно. Какие люди и звери обитают за морями? Правда ли, что на севере есть земли, где никогда не тает снег? Почему солнце встает с одной стороны света, а садится в другой? Что было раньше — яйцо или курица? А почему в море вода соленая, а в реке — нет?

И многие другие вопросы роятся в ее черноволосой головке. Читать она умеет — только вот в драгоценных рукописных книгах, прикованных цепью к полкам, ответов не так уж много. Если Сейлан совсем измотает взрослых своими приставаниями, отец со смехом треплет ее по голове, позволяя оседлать самого горячего жеребца в конюшне, мать вздыхает и предлагает заняться рукоделием, сестры норовят обсмеять и надавать затрещин, а нянька ругается открыто, уперев руки в боки и повышая голос:

— Вот ведь девчонка! Таких любопытных, как ты, как раз крадет сид!

— Кто?!

Лучше бы нянька этого не говорила, про сида-то, но славная женщина поначалу не поняла, куда могут увлечь такие разговоры, а потому охотно продолжила запугивать. То есть, думала, что запугивает младшую дочь риага, совершенно отбившуюся от рук:

— Сид, моя девочка, сид. Темный фэйри, что живет под землей — там, где холмы встречаются с небом. После расселения людей фэйри не захотели делить с нами мир, да и ушли в страну Ши, холмы сидхе, Sidhe. Туда ведут волшебные двери, не каждому можно пройти… Кто-то из фэйри вовсе ушел так далеко, что обратной им дороги нет…

— Но ты же говоришь, кто-то крадет любопытных девчонок? — не утерпела Сейлан.

— Тьфу на тебя, не торопи! — нянька погрозила пальцем. — Я же толкую тебе, не все ушли. Раньше этих сидов-фэйри тут было больше, чем людей. Задолго до того, как родилась и я, и твои батюшка с матушкой, и их деды и бабки тоже. Почему некоторые остались, не ушли, а живут тут, никто не скажет. Сиды же бессмертны, знаешь? У них целая вечность. И жить им приходится так долго, что иные даже умереть мечтают — но для этого им надо обрести бессмертную душу, что есть у нас с тобой. Мало их осталось, да. Уходят в свои холмы — снова приходят к смертным, и так всегда. Один из них тут часто бродил, пока я была маленькая. Я слышала его свирель на закате летом. Потом пропал — не иначе, уволок в свои холмы такую же любопытную девчонку, как ты, да и надругался над ней! Теперь вот опять тут появился, раз в деревне слышали музыку…

Самое худшее уже было сделано — любопытство Сейлан подогрето, как варево в котле, в нужной и очень опасной мере.

— А почему же ты думаешь, что обязательно надругался? — кровожадно спросила она у няньки.

— Ну, а что ему еще делать? Это же фэйри, Фер-Сидхи, им бы только козни строить всякие против детей рода человеческого. А уж женщин они любят, только повод дай соблазнить!

— А как я его узнаю, если увижу?