Кавказская крепость

— В моей преданности вы не сомневайтесь. Мой бар, мои люди всегда к вашим услугам, но я сам считаю себя не пригодным к выполнению тех задач, которые поставлены перед нашей службой.

— Не скромничайте, мой друг. Следует ли человеку, несмотря на хитроумные комбинации канадских юристов, вырвавшему из Канады бабушкины доллары, принижать свои способности?

— Уважаемый Гюлибей, я — бизнесмен. Моя стихия — деньги, и я делаю их неплохо. Я имею возможность за свой счет постоянно держать для вас здесь, на тихом берегу Черного моря, любую приглянувшуюся вам красавицу. Только избавьте меня от вашего предложения. Я плохой политик.

— Ладно, ладно, эфенди. Пока я от вас требую немногого: интересуйтесь поведением русских моряков и работников Советского консульства в нашем городе. Чтобы войти в доверие к русским, при встрече рассказывайте им, что вы не чистокровный турок, а имеете определенную родственную связь с болгарами. Русские и болгары — славяне. Об остальном мы поговорим потом.

На рассвете Гюлибей отвез Шевкета в город. Хозяин бара вышел из машины недалеко от квартала, в котором находился его дом. В глубоком раздумье вернулся Шевкет к себе и не раздеваясь прилег на диване...

В его жизни начиналась новая полоса. Куда она его приведет?..

Глава VI

БЕДНАЯ ДОЧЬ БОГАТОГО ФАБРИКАНТА

Старый фабрикант умирал. В завещании, оставленном им у стамбульского нотариуса, было указано, что наследницей имущества является его единственная дочь Гюзель. Перед смертью фабрикант продиктовал дочери список стамбульцев, которым он задолжал.

Гюзель знала, что долгов, оставленных отцом, куда больше, чем стоимость всего состояния, завещанного ей по наследству. Знали об этом и друзья фабриканта, и его недруги.

Гюзель очень любила своего отца, и ей больно было слышать о нем дурное. В свое время фабрикант был одним из воротил Стамбула, делавших большой бизнес. Однако после неудачной сделки с какой-то лондонской фирмой фабрика перестала приносить прежние доходы. Чтобы вывести хозяйство из трудного финансового положения, он занимал деньги у своих коллег, но и это не спасло его. Поэтому-то Гюзель и получила в наследство от своего отца только список кредиторов. Она была в отчаянии. Положение усугублялось еще и тем, что враги покойного фабриканта, знавшие о его связях с англичанами, после его смерти начали травлю Гюзель.

Возвратившись домой из колледжа, где она преподавала английский язык, Гюзель сидела в кабинете покойного родителя и перелистывала его дневник. Зазвенел звонок. У дверей стоял незнакомый мужчина.

— Байян[11] Гюзель, принимаете непрошеного гостя? — снимая шляпу, спросил незнакомец по-турецки.

Гюзель, прекрасно владеющая английским языком, определила, что перед ней не турок, а англичанин, и невольно насторожилась. Не хватало еще того, чтобы к осиротевшей одинокой женщине-турчанке обращался иностранец!.. Чтобы не привлечь внимания соседей, Гюзель ответила на английском языке.

— Не нужно демонстрировать свои знания турецкого языка, сэр. Входите и представьтесь.

— О’кэй, — обрадованно произнес мужчина, входя в прихожую.

— Байян, хотя я и не был на похоронах вашего отца, моего старого друга, но мысли мои в те тяжелые для вас минуты были с теми, кто его искренне любил.

— Я в этом ничуть не сомневаюсь, сэр.

— Гюзель, не удивляйтесь моему визиту. Я шеф вашего бывшего знакомого мистера Кларка...

Гюзель стало не по себе от одного упоминания о Кларке. Это он втянул ее в спектакли, созданные в стенах проклятого СИС. Гюзель вспомнилось сотрудничество с англичанами, от которого в душе ее остался тяжелый осадок.

— Сэр, прошу вас в эти траурные для меня дни не говорить о Кларке.

— Байян, Кларк мертв, а говорить плохо о мертвецах грешно.

Гюзель стало неловко. В самом деле, она могла ошибиться. Но разве правы враги отца, организовавшие грязную шумиху вокруг его имени? И ей, не взвесив все за и против в отношении Кларка, не следовало теперь говорить о нем так резко.

Опытный глаз Джима усмотрел перемену в настроении Гюзель. Усадив англичанина в гостиной, она сказала:

— Вы правы, сэр, грешно плохо говорить о мертвецах.

— Байян, мне известны грязные сплетни, распространяемые о вашем покойном родителе.

— Неужели они дошли и до вас, сэр? — тихо спросила Гюзель, вытирая слезы.

— Дорогая Гюзель, настоящие друзья познаются в тяжелые минуты жизни.

— Спасибо, сэр.

— Дорогая, мне известно также о завещании вашего отца и о списке лиц, которым он задолжал. В печальную историю вы попали, — с грустью произнес англичанин.

— Сэр, вы точно определили мое состояние. Иногда мне хочется подняться на башню Топ-Капы[12], откуда бросались в Босфор фрейлины, вырывавшиеся из цепких когтей султанов, чтобы покончить с собой.

— Не к лицу вам, Гюзель, совершать подобные поступки. Вы человек не только сильной воли, неувядаемой восточной красоты, но и дочь знаменитого человека.

Мусульмане проявляют заботу не только о живых ближних, но и о мертвых. Боюсь, что вы причините боль своему отцу. Такие люди, как ваш отец, не умирают, и душа их вечно живет в райских святынях, — вполне серьезно сказал хитрый англичанин.

— Но другого выхода у меня нет, сэр, — задумчиво ответила Гюзель.

— Есть, дорогая, — произнес Джим, в душе обрадовавшись тому, что наконец-то ему удалось склонить гордую турчанку на свою сторону.

— Мне больно говорить, но, как верный друг вашего покойного отца, я должен дать вам правильный совет. Самый лучший выход из создавшегося положения — это на время покинуть Стамбул.

— Бежать, оставив все: и дом, и неоплаченные отцовские долги, и друзей детства, и родные босфорские берега?

На глазах у Гюзель снова появились слезы.

— Деньги, которые вы получите от продажи отцовского дома, покроют долги; на остальное я вам дам.

После ухода Джима Гюзель задумалась. В конце концов она нашла совет англичанина приемлемым.

Через несколько дней турчанка продала отцовский дом и рассчиталась с кредиторами. Хотя и грустно было покидать Стамбул, где прошли лучшие годы ее жизни, зато она освобождалась от большого груза, который давил на нее с момента смерти отца.

Прощание в Стамбульском морском порту... Гюзель уезжала в заморские страны...

Хотя Джиму и пришлось истратить немало фунтов стерлингов, однако он был доволен результатами своей затеи. В свой план он посвятил и коллегу из МАХ Мехмета.

Глава VII

МОРЯК ЗАГРАНПЛАВАНИЯ

1

Старпом капитана советского грузового судна, совершавшего регулярные рейсы между Батуми и турецким приморским городом, был доволен работой команды: моряки сегодня быстрее, чем обычно, завершили разгрузочно-погрузочные работы. В таких случаях капитан разрешал им увольнение на берег. Старпом вручил морякам пропуска, предупредив при этом, чтобы команда не опаздывала на судно, так как через несколько часов они должны были взять курс к родным берегам.

Советские моряки иногда заглядывали в бар «Кара дениз». Бар находился на одной из улиц недалеко от морского порта и являлся прекрасным местом отдыха. Кроме того, здесь выступали красивые танцовщицы. Хозяин бара Шевкет умел подбирать для своего заведения красивых женщин. Вообще он многое сделал для того, чтобы его заведение выгодно отличалось от других ему подобных.

Советскому моряку Шоте Топоридзе давно нравилась метрдотель бара «Кара дениз» Мюжгель. Турчанка при появлении иностранных моряков старалась быстро подыскать им места и следила за работой гарсонов. Те, зная строгий характер метрдотеля, услужливо крутились вокруг моряков, в мгновение ока подавая заказанные ими блюда и напитки.

Мюжгель и на этот раз приветливо встретила Шоту и предложила ему место за столом, стоявшим недалеко от эстрады. Отдав распоряжения гарсонам, турчанка вернулась к Шоте. Моряк предложил ей рюмку армянского коньяку, который он сумел провезти незамеченным через советскую и турецкую таможни.

Шота активно посещал курсы иностранных языков при клубе моряков в Батуми. Преподаватели не раз отмечали его успехи в турецком и английском языках. Теперь у него была прекрасная возможность проверить свои знания: Мюжгель говорила и по-английски.

...Обед подходил к концу. Бар закрывался на перерыв. Мюжгель с разрешения своего хозяина Шевкета вышла в город, чтобы подышать свежим воздухом.

В распоряжении Шоты было еще достаточно свободного времени. Советский моряк оживленно разговаривал с Мюжгель. Турчанка восхищалась его знанием иностранных языков. Когда, увлеченные беседой, они дошли до центральной части улицы Сулеймана Второго, Мюжгель взяла Шоту под руку. Несмотря на строгие предупреждения старпома, Топоридзе, то ли от выпитого коньяка, то ли опьяненный красотой и нежностью турчанки, согласился зайти к ней.

...Вот уже два часа, как моряк в доме Мюжгель. Наслаждаясь турецкой музыкой, он весело разговаривал с турчанкой. Как у всякого человека, у Топоридзе были свои слабости. Ему нравилась уютная квартира, со вкусом обставленная мебелью из ореха, нравилась и сама обаятельная хозяйка, сидевшая рядом с ним в нежном прозрачном платье, какие носили в былые времена любовницы в гаремах эмиров. Горячее дыхание турчанки волновало моряка, но он не терял самообладания, помня предупреждения старпома.

Шота посмотрел на часы. Пора, иначе он опоздает на судно. Моряк хотел подняться с дивана и попрощаться с хозяйкой, как вдруг послышался скрип открывающейся двери. В комнату вошел неизвестный мужчина.

Вошедший, развязно смеясь, произнес:

— Недурно проводите время, не правда ли?

— Что вам нужно? — спросил Топоридзе с нескрываемой злостью.

— Совсем немногое, моряк, — ответил тот.

— Не понимаю вас, господин... — заметила Мюжгель, вступая в беседу. В ее голосе чувствовалась фальшь.

— Господин советский моряк, — начал мужчина, — за связь с иностранками на родине вас передадут ЧК, а там... Но... мы люди дела. Не лучше ли вам выбрать другое? Разве плохо при каждом посещении нашего порта <...>[13] рюмку за здоровье этой очаровательной <...> женщины, в объятиях которой <...> неизвестный.

— Спасибо за комплимент, — сказала Мюжгель и весело расхохоталась.

— Значит, вы, бесстыжая госпожа учительница иностранных языков, заодно с ним? — обращаясь к Мюжгель, с презрением спросил Топоридзе.

— Поздно, господин моряк, драпироваться в благородные одежды. Не оскорбляйте даму, которая предана вам не только языком, но и своим белоснежным телом. Не правда ли, моя богиня? — повернувшись к турчанке, спросил мужчина.

— Торговля женскими телами ради достижения своих грязных целей — ваша профессия. Если вы еще раз скажете в мой адрес подобные мерзости, я сейчас же пойду к советскому консулу, аккредитованному в вашем городе, — громко сказал советский моряк, направляясь к двери.

Мужчина, внезапно вытащив из кармана пистолет, преградил ему путь к выходу:

— Не спешите, моряк!

— Господин забит[14], в одном вопросе я могу быть свидетельницей, — произнесла турчанка.

— В чем? — с ехидством спросил неизвестный.

— Шота действительно занимается изучением английского и турецкого языков, и между нами ничего другого не было, — серьезно ответила Мюжгель.

— Ваш моряк, дорогая, будет реабилитирован лишь в том случае, если вы поедете вместе с ним на Лубянку и дадите показания Менжинскому. Кто вас пустит туда? Доказывать советским органам свою невиновность придется самому моряку. Вряд ли он сможет сделать это. Остается единственный путь: Шота должен принять мое предложение, — сказал мужчина.

Топоридзе попал в безвыходное положение. Вырваться из комнаты живым было невозможно. Он решил изменить тактику.

— Господин забит, дайте мне возможность подумать над вашим предложением, — сказал Шота, изменив тон. — Все же мы, грузины, с вами, турками, близкие соседи, и портить отношения не в наших интересах.

— Это другое дело, дорогой земляк. Я тоже с Кавказа. В любое время я к вашим <...> ...пасности в этом городе за... <...> ...дорогой Шота, в следующий раз вы передадите вашей прекрасной учительнице список команды судна, — тихо, но твердо сказал Гюлибей.

— Тамамиле догру, эфенди забит[15], — ответил Топоридзе по-турецки.

— Молодец, Шота, уроки Мюжгель даром не пропадают, — закончил разговор шеф отделения МАХ.

Топоридзе быстро вышел на шумную улицу. Он успел к отходу своего судна. Купив в морском порту две бутылки какого-то прохладительного напитка, моряк поднялся на борт.

2

Через несколько дней советское судно снова зашло в турецкий порт. Топоридзе, как и его товарищи по команде, получил разрешение сойти на берег. Мюжгель радушно приняла моряка, но в город с ним не пошла. Гюлибей проинструктировал ее и предупредил, чтобы она соблюдала конспирацию. Турчанка действовала точно по указанию своего шефа.

Соблюдение тайны встречи с иностранкой было и в интересах моряка. Если кто-нибудь из товарищей узнает о его связи с турчанкой, думал Топоридзе, то ему несдобровать. Хотя после случившегося ему и неприятно было вновь появляться в доме Мюжгель, но другого выхода не было.

Мюжгель и Гюлибей ждали его. Гюлибей ознакомился со списком экипажа советского судна, полученным от Шоты, и подробно расспросил грузина о новостях в Батуми. На все вопросы моряк дал исчерпывающие ответы. Гюлибей был доволен. Начальник отделения МАХ решил раскрыть перед своим новым агентом некоторые карты. Так велел Мехмет.

Гюлибей рассказал Шоте, что в Стамбуле состоялся учредительный съезд эмигрантов, на котором была создана Народная партия горцев Кавказа. Партия эта, сказал Гюлибей, ведет большую работу по освобождению Кавказа от непрошеных гостей — Советов, и было бы хорошо, если бы Шота взялся распространять на территории СССР литературу, издаваемую руководством НПГК.

— Опасная игра, господин Гюлибей, — задумчиво проговорил Топоридзе. — У людей Менжинского, о которых вы говорили во время прошлой встречи, очень хороший нюх. Не так легко доставить на советское судно предлагаемый вами груз.

— Не переживай, земляк. Ты сам не будешь иметь дело с грузом. Ящик с литературой в числе других грузов доставят на судно турецкие амбалы. Твоя задача — не упустить его из виду и по прибытии в Батуми изъять содержимое.

— Что делать с литературой дальше?

— Неужели ты не догадываешься, что на территории, занятой большевиками, у нас есть поддержка? Мои люди, дорогой земляк, работают в разных городах... Однако человек, работающий часовщиком в Батуми, в последнее время перестал являться ко мне. Если ты не найдешь его, то должен найти другого, тоже моего человека. Он в последнюю субботу каждого месяца за десять минут до обеденного перерыва посещает батумского часовщика. Тебе будет нетрудно узнать моего дербентского знакомого по этой фотокарточке. — При этом Гюлибей показал моряку фотокарточку и добавил: — Только действуй осторожно.

— Следовательно, моя миссия — доставить груз в Батуми?

— Так точно. Но это не все. Тебе надлежит заниматься сбором разведывательной информации. Для этого ты должен завести друзей среди советских военнослужащих.

— Предложенный вами способ переброски литературы неплохой, — сказал Топоридзе.

— Работаю, дорогой земляк, — ответил самодовольно Гюлибей.

— Где вы научились так хорошо говорить по-грузински? — поинтересовался Топоридзе.

— Когда Советы пришли в Дагестан, я уехал в Грузию и работал там под руководством меньшевиков. Тогда и изучил ваш язык. Но большевики проникли и туда, вот почему я очутился в Турции.

Глава VIII

КАВКАЗ НЕПРИСТУПЕН

1

После доклада Мехмет вернулся в свой кабинет. Он был в приподнятом настроении. Глава МАХ Турции был доволен последними успехами службы, возглавляемой Мехметом. Еще бы: Мехмет многое сделал для турецких разведывательных органов. Установив тесный контакт с резидентом Сикрет Интеллидженс Сервис Джимом и представителями некоторых других разведок, он принял меры, направленные на усиление подрывной деятельности против СССР. Успехи налицо: по его личной инициативе создана новая организация — Народная партия горцев Кавказа, во главе которой стоят такие авторитеты из кавказских эмигрантов, как Тарлан, Хараев, Коцев, Насур и другие, создана хорошая агентура для использования ее против Советского Союза. Самое главное — принят на службу МАХ эмигрант Гюлибей, налажена работа по изданию журнала «Кавказ», который регулярно переправляется на «ту сторону».

Руководитель Милли Эмниует Низмети по достоинству оценил заслуги Мехмета. Теперь и он должен воздать должное своим людям. Первый, кому Мехмет обязан, — Гюлибей. Это он организовал квартиру-ловушку в приморском городе, в порт которого часто заходят советские суда. Он же приобрел ценных агентов не только в тех местах, где бывают иностранные моряки, но и на территории противника. Плюс ко всему щупальцы Гюлибея дают неплохую «продукцию».

Гюлибей, приехавший поездом Стамбул—Анкара, бродил по улицам новой турецкой столицы, чтобы убить время, оставшееся до приема у Мехмета.

Мехмет готовился к этой встрече. Едва Гюлибей успел закрыть за собой дверь кабинета, как навстречу ему с погонами в руках быстро поднялся сияющий Мехмет. Подойдя к дагестанцу, турок положил погоны на его плечи и по-дружески обнял гостя.

— Друг мой, о твоих успехах знает весь офицерский корпус МАХ. Я положил погоны на твои мужественные плечи по личному поручению главного шефа Милли Эмниует Низмети. Ты достоин быть капитаном турецкой разведки.

— Эфенди, мои скромные успехи во славу могущественной турецкой разведки связаны только с вашим именем.