Кавказская крепость

— Не скромничай, капитан! Твои кадры уже оправдали наше доверие. Особенно по душе шефу действия Мюжгель. Слишком большой риск... Советский моряк мог обратиться к консулу своей страны или капитану судна, и тогда...

— Тогда, эфенди, я был бы сейчас не рядом с вами в позолоченных капитанских погонах, а в помещении, что находится под нами, — продолжал Гюлибей, улыбнувшись.

— Ты прав, мой друг. МАХ не любит офицеров, которые проваливаются, — серьезно ответил Мехмет.

— Не беспокойтесь, эфенди. Пока я руковожу вашим заведением в приморском городе, провалов не будет, — самоуверенно сказал дагестанский эмигрант.

— Твое заведение находится в одном из укрепрайонов Турции, и работники советского ОГПУ усиленно интересуются этим районом.

— Я понимаю вас, эфенди.

— Советы со всей тщательностью проверяют лиц, допускаемых к загранплаванию. Будь осторожен с Топоридзе. Русские могут использовать его против нас.

— Маловероятно. Шевкет и Мюжгель долго следили за Топоридзе.

— Они следили за ним на нашей территории, где все иностранцы, как тебе известно, ведут себя так, как их инструктируют. Чтобы проверить преданность людей, которых мы вербуем из вражеского стана, им нужно давать особые задания. Скажем, ликвидировать какого-нибудь ответственного советского чиновника, устроить поджог, взрыв, склонить военнослужащего армии на нашу сторону...

— Верно, эфенди. Однако не забывайте, что после этого и нашему человеку нелегко будет остаться незамеченным. Все же советская разведка, хотя она и отказалась от методов и форм работы разведки бывшей русской империи, неплохо взялась за дело. В этом я убедился еще в двадцатых годах, когда чекисты переловили всех наших и английских агентов, как цыплят. Наш друг Джим до сих пор не может забыть Кларка, которому не помогли даже усы ленкоранского батрака, — расхохотался Мехмет. Но тут же став серьезным, закончил: — Не будем падать духом.

— Не будем падать духом! — с пафосом повторил дагестанец.

— Все забываю спросить у тебя, — снова начал Мехмет, — как ведет себя метрдотель «Кара дениз»? Наш друг Шевкет доверяет ей?

— Мюжгель, конечно, не обычная шлюха, которыми переполнены ночные заведения Стамбула, Анкары, Карса да и нашего города. Она знает себе цену. Турчанка обслуживает не только советских моряков, но и других. Однако Шевкет, как мне кажется, не особенно доверяет ей.

— Шевкет, видимо, не знает, что Мюжгель — слуга двух господ.

— Когда мы устраивали Мюжгель в бар Шевкета, ему было кое-что о ней сказано. Наш болгарский соотечественник не глуп и к выполнению моих поручений относится серьезно. Следовало бы отметить и его заслуги перед МАХ.

— Я возьму у шефа разрешение. Но половину суммы, предназначенной ему, оставь для нас. Только об этом никому ни слова, не то придется нам с тобой спуститься в помещение, о котором ты только что говорил. Канадскому наследнику хватит и половины. Пусть побольше обдирает своих танцовщиц, как можно выгоднее используя для этой цели их достоинства.

— Я очень ценю ваше мнение, эфенди.

— Приезжает ли к тебе наш общий друг?

— Его величество бывший император бывшей мусульманской империи Кавказа, ныне вождь нашей партии Тарлан иногда бывает у меня.

— Как ведет себя бывший император?

— Слишком откровенен: не только со мной, но и со всеми. Однажды рассказал моим гостям о том, что он сделал по вашему заданию.

— Что именно? — испуганно спросил Мехмет, в упор глядя на собеседника.

— По словам Тарлана, он по вашему поручению устроил дагестанских эмигрантов на подходящие должности в разных государствах. Бывший полковник царской армии Рашидов назначен начальником второго отдела Польского генерального штаба, ведущего работу против Советов.

— Что еще проболтал Тарлан?

— Своего теоретика и главного идеолога Хараева Тарлан отправил в Женеву, где тот должен устроиться посланником какого-нибудь азиатского государства. Хараев, по словам Тарлана, за какие-то услуги получает деньги от японцев и немцев. Он пишет, кажется, научный труд «Происхождение ислама»... Братья Тарковские взяли курс на Иран. Шахиншахский двор пока благосклонен к ним. Они нужны там. Иран больше, чем наша Турция, граничит с СССР. Ну, а остальное — дело времени и техники, господин Мехмет. — Далее новоиспеченный капитан турецкой разведки говорил об отбывающем в Прагу Надырхане — бывшем начальнике бывшего Андийского округа: — ...Он, чтобы стать инженером, продолжит там учебу в университете. В будущей войне с русскими понадобятся технические кадры. Паспорт с постоянной пропиской в Мюнхене получил Карим. Он будет создавать там за гинденбургские марки антисоветские шедевры, используя знания живописи, полученные в Мюнхенской художественной академии за счет Советского Дагестана.

— Молодец Карим! — радостно произнес Мехмет. — Хорошо отблагодарил большевиков. Своего художника захотели заиметь! Не думал, что они такие наивные люди. Карим, еще будучи студентом Мюнхенской художественной академии, куда он был послан царским правительством, общался с немцами, а затем, когда началась германо-русская война, был интернирован как русскоподданный. Нельзя же было, выслав всех русскоподданных, оставить в Германии его одного. Это могло вызвать подозрение. А Советы сами бросили Карима в объятия гинденбургских разведчиков.

Хотя вначале Мехмет и обиделся на Тарлана за его болтливость, но ему приятно было услышать от Гюлибея лестные отзывы о подобранных им из числа дагестанских эмигрантов кадрах, которые он и в самом деле переправлял с помощью Тарлана в разные страны.

Гюлибей продолжал с азартом:

— Посол имама Северного Кавказа и Дагестана Гоцинского, получившего, как говорят в стране Советов, наказание по заслугам, хан Аварский вернулся в Париж. Дорога в Лигу Наций ему уже закрыта, но зато открыта дорога в питейные заведения Франции, в которых наш друг Халилов при помощи танцев с кинжалом в зубах собирает чаевые. Оба они — желанные гости русских эмигрантов всех толков, течений, направлений, объединений, блоков, союзов, братств, общее руководство которыми осуществляют бывший великий князь русской империи Николай Николаевич и К°.

— А где же наши другие друзья? — поинтересовался Мехмет, хотя знал о них больше, чем Гюлибей.

— Пшемахо Коцев, Насур, Делибей, кустарь-историк Тарейханбейли, братья Ахмед и Абдурахман Авар и другие эмигранты часто собираются у своего руководителя НПГК Тарлана в «Таксими Беледи бар», где обсуждают важнейшие вопросы, связанные с положением дел на Северном Кавказе. Они пишут труды по истории захвата их родины большевиками и статьи для журнала «Кавказ», который мои люди регулярно переправляют в СССР. Есть среди них и недовольные. Не все одобряют действия нашего Тарлана — коммерческая жилка у него сильна.

Являясь директором ресторана «Таксими Беледи бар» и членом правления турецкого Морского банка, Тарлан начал строить шинный завод. Особенно недовольны им братья Авар. Последние активно помогают начальнику второго отдела Польского генштаба Рашидову, а деньги, получаемые от него за это, Тарлан отбирает у них якобы для общего эмигрантского котла. Но вместо этого польские злотые попадают в бездонный карман Тарлана.

Беседа начальника подразделения МАХ в приморском городе Гюлибея и одного из руководящих деятелей МАХ всей страны за чашкой турецкого кофе закончилась, и Гюлибей в тот же день покинул Анкару...

2

Гюлибей вернулся в хорошем настроении. Временами ему даже не верилось, что на долю эмигранта-иностранца могли вдруг выпасть такие почести. В отличие от армии, получить воинское звание в разведке — дело не из легких. А он теперь капитан разведки. Не такой уж дурак Мехмет, чтобы присвоить внеочередное звание случайному человеку, рассуждал Гюлибей. Хитрый турок сделал это, конечно, преднамеренно, чтобы подтолкнуть его, Гюлибея, на более рискованные дела.

Тут он вспомнил о предостережениях, сделанных Мехметом. Если случится то, о чем говорил ему Мехмет, выкрутиться будет нелегко. Можно запросто попасть в подземные казематы МАХ, откуда дорога для всех одна...

Гюлибей был в кабинете один, когда ему доложили, что житель города Бербер Сулейманоглу, вызванный по его личному указанию, явился и ждет приема.

— Входи, входи, эфенди Бербер, — с подчеркнутой вежливостью обратился к посетителю Гюлибей.

— Какой я эфенди, уважаемый начальник, — заметил Сулейманоглу смущаясь.

— Дорогой Бербер, ты заслуживаешь большего уважения, — лукаво смеясь, ответил капитан турецкой разведки.

— За какие такие заслуги, высокочтимый забит? — поинтересовался посетитель.

— Только заслуживающим доверия туркам мы даем визу на выезд в страну гяуров, — ответил Гюлибей.

— Эфенди забит, в сторону, расположенную к северу от нашего вилеята[16], для встречи со своими родственниками ездят многие турки, — недоумевал Бербер Сулейманоглу.

— Ездить-то ездят, но не каждый из них достоин того, чтобы с ним беседовал офицер турецкой разведки, — вполне серьезно произнес Гюлибей, намекая на официальный характер разговора.

— За это спасибо, уважаемый забит, — сказал Бербер, ломая голову над тем, чего от него хочет сам начальник службы такой страшной организации, какой он считал МАХ.

— Слушай меня внимательно, — начал строго Гюлибей. — В стране неверных, куда ты с нашего согласия собираешься ехать, всех турок подвергают проверке. Это опасное дело для таких, как ты, неопытных в политике людей, — предупредил Гюлибей.

— Эфенди забит, я мелкий торговец и еду в Батуми для встречи со своим бедным родственником. Пусть меня сколько угодно проверяют. Что со мной могут сделать Советы? — простодушно заметил Бербер.

— Наивный ты человек, дорогой Бербер, — высокомерно произнес Гюлибей. — Твоя наивность может погубить тебя.

— Мне кажется, что вы напрасно беспокоитесь.

— Кому, как не мне, беспокоиться о наших гражданах, выезжающих в большевистский ад? — с напускной важностью продолжал дагестанский эмигрант. — Я отвечаю за тебя и за других турецких граждан, выезжающих за границу, и не намерен из-за таких простаков, как ты, рисковать своей головой перед анкарскими беюк хакимами[17]. У меня она одна, дорогой Бербер.

— Вы правы, эфенди, — сказал печально Бербер.

— Итак, — продолжал Гюлибей, обращаясь к собеседнику, — турецкая полиция не хотела давать тебе разрешение на поездку в СССР, но я добился для тебя визы.

— Спасибо, уважаемый забит, — поблагодарил, обрадовавшись, Бербер. — И, подумав, добавил: — Действительно, полиция слишком долго оформляла мои документы.

— «Спасибо» за это мало, дорогой Бербер, — сказал разведчик.

— У меня есть деньги...— осторожно заикнулся Бербер.

— Денег у меня достаточно, и в твоих лирах я не нуждаюсь, — оборвал Гюлибей. — Я хочу, чтобы ты оказал мне одну услугу.

— Я готов, если она мне под силу, — настороженно ответил Бербер.

— На территории гяуров ты должен проверить одного человека.

— Разве я смогу сделать это в большевистском аду?

— Задание МАХ несложное.

— А если советские сыщики поймают меня?

— Поймают в том случае, если ты будешь действовать не умно. Ты должен проследить за одним советским человеком, который часто приезжает к нам как моряк загранплавания. Мне кажется, этот человек не так прост.

— Чем он вызвал ваше недоверие, если это не секрет?

— Какие могут быть секреты от тебя? Я же полностью доверяю тебе, как преданному нашему государству турку-патриоту.

— Благодарю за доверие.

— Советского моряка я подозреваю в серьезном преступлении против нашей страны. Похоже, что он связан с противником.

— Дело серьезное, вряд ли мне удастся выполнить ваше задание.

— Ты человек серьезный. Не думай, что я не разбираюсь в людях. До твоего отъезда за границу я покажу тебе этого моряка. Когда, где и как — сообщу дополнительно.

Через несколько дней Гюлибей снова встретился с Бербером Сулейманоглу. Условились, что Бербер в день прибытия в порт советского судна явится в бар «Кара дениз».

Бербер надел свой парадный костюм и вместе с женой направился в бар. Метрдотель посадила Бербера недалеко от окна, откуда хорошо был виден весь зал.

Вскоре в бар пришли советские моряки, получившие увольнение на берег. Мюжгель, как всегда, распорядилась, чтобы гарсоны быстро обслуживали иностранных гостей. Шота Топоридзе занял место рядом с рабочим столом метрдотеля. Мюжгель была «рада» встрече. Началась оживленная беседа...

Шота не обратил внимания на Бербера, который не сводил с него глаз.

Получив вскоре заграничный паспорт с визой, Бербер поехал в Советский Союз... Он остановился у родственника, проживающего в Батуми. Тот не только водил гостя по своим знакомым и родственникам, но и показывал ему достопримечательности города. Берберу понравился утопающий в субтропической зелени Батуми. Больше всего ему пришлись по душе тенистые бульвары и лучезарный морской берег.

Во время прогулок по городу Сулейманоглу, незаметно для своего родственника, проверял, нет ли за ним слежки со стороны русских контрразведчиков, о которых Гюлибей предупредил его особо. Однако ничего подозрительного он не заметил.

Через несколько дней Бербер уже без особого труда ориентировался в небольшом городе. Особенно хорошо он изучил район морского порта. Только после этого турок приступил к выполнению основного задания Гюлибея...

В день возвращения советского судна из очередного заграничного рейса Бербер вышел в город один. Он направился в мастерскую по ремонту обуви, расположенную напротив выхода с территории морского порта. Упрашивая мастера ускорить ремонт ботинок, сданных им накануне в мастерскую, турок внимательно следил за происходящим в морском порту...

Советское грузовое судно приближалось к причалу Батумского морского порта. Встречающие, как всегда, с нетерпением ждали моряков. Наконец судно пришвартовалось. Моряки, сияющие от радости, быстро спускались по трапу и попадали в объятия встречающих.

Последним на берег сошел Топоридзе. Его почему-то никто не встречал. Осмотревшись по сторонам, Шота направился в город. Бербер шел следом за ним. На одной из батумских улиц моряк остановился, осторожно осмотрелся и, быстро перейдя улицу, вошел в здание. Над парадным входом турок прочитал: «ОГПУ». Не на шутку струхнув и опасливо озираясь, Бербер пошел прочь...

По истечении срока визы Сулейманоглу вернулся в Турцию.

3

Молодец Мехмет, думал Гюлибей о своем шефе. Если бы не его чутье, или, как говорят разведчики, не его нюх, то он, Гюлибей, со временем действительно оказался бы в подземных казематах Анкары. Однако он не спешил с докладом в столицу. Мехмет не простит ему такого провала. Все, что шло через Топоридзе, — липа. А Гюлибей этой липой потчевал Мехмета.

Чекисты Менжинского оказались на высоте. Гюлибей, проверив действия своего агента Топоридзе в Батуми, переживал за возможные последствия провала. «В этом, конечно, виноваты и Шевкет с Мюжгель, положительно охарактеризовавшие грузина, — рассуждал про себя капитан турецкой разведки. — Нужно принимать экстренные меры, иначе будет поздно...»

Гюлибей посмотрел на расписание движения пароходов, лежавшее перед ним на рабочем столе. Через час советское грузовое судно должно пришвартоваться в порту. Спустя еще час, Топоридзе, как было условлено в прошлый раз, должен быть в квартире Мюжгель. Там «дружеская беседа» за столом в присутствии метрдотеля «Кара дениз». На этот раз Гюлибей решил вести беседу с советским моряком с глазу на глаз. Пусть грузин думает, что Гюлибей в интересах соблюдения конспирации скрывает кое-что даже от такого верного человека, каким он считает Мюжгель.

Раньше на встречу с Шотой Топоридзе Гюлибей шел спокойно. К Шоте он относился с доверием. Сегодня же капитану МАХ, получившему такое неприятное сообщение от своего нового агента, было не по себе. Зная, что перед ним враг, он должен держаться как и прежде, чтобы не вызвать у того подозрения. Играть такую роль непросто. Поэтому перед уходом дагестанский эмигрант принял успокаивающие таблетки — малейшая оплошность могла привести к провалу задуманного.

Не успел Топоридзе поднять за здоровье Мюжгель рюмку коньяку, привезенного им специально для красавицы-турчанки, как появился Гюлибей.

Шота поднялся со своего места и пошел навстречу турецкому капитану. По-дружески поприветствовав друг друга, они сели за стол, со вкусом уставленный Мюжгель.

Началась непринужденная беседа, ничем не отличавшаяся от прежних. Гюлибей сказал моряку, что Мехмету очень понравилась информация, полученная Топоридзе от советского военнослужащего. По условному знаку Мюжгель вышла из комнаты, сказав, что вопросы, которые стали обсуждать мужчины, ей не интересны.

— Дорогой земляк, — начал Гюлибей, обращаясь к Топоридзе, — я недавно был в Анкаре. Шеф доволен нашей с тобою работой.

— Неплохо бы спрыснуть капитанские погоны, — полушутя заметил моряк.

— Ох, эти женщины, не могут держать язык за зубами, — расхохотался Гюлибей. — Понимаю, любовь.

— Душевно рад за вас, капитан.

— Не подумай, что я о тебе забыл. Шеф прислал тебе вот этот подарок, — сказал Гюлибей, протягивая Топоридзе серебряный портсигар с изображением золотого орнамента.

— Надпись не сделали, чтобы не смущать твоих друзей из команды. Уж очень бдительные они у вас... Скажи им, что портсигар ты купил у турецкого ювелира.

— Спасибо. Тронут вниманием, — поблагодарил моряк. — Только смогу ли я оправдать ваше доверие?

— Сможешь, сможешь, земляк. А теперь слушай меня внимательно. Сведения, полученные через твоего знакомого военнослужащего, представляют большой интерес для наших генштабистов. То, что они ведут подготовку к войне, для тебя, конечно, не секрет. Однако военные разведчики хотят знать больше и, самое главное, хотят уточнить некоторые тактико-технические данные о советских войсках. Я не смог ответить на некоторые вопросы военных. Полагаю, что и ты вряд ли ответишь на них...

Топоридзе, поняв, к чему клонит собеседник, заметил:

— Капитан, это почти невозможно.