Помоги проекту - поделись книгой:
— Так ить кто знал… Думали, бог даст пройдет.
— Ну темнота! — с возмущением проговорила Юлия. — И книжки раздавали и лекции читали — ничего не понимают!
— Надень халат, Юля, и вскипяти шприцы, — попросила Нина.
Минут через десять в амбулатории появилась акушерка Мария Максимовна и деловито приступила к своим обязанностям. Она на ходу расспрашивала больную, обменялась несколькими фразами со старухой и, уяснив в чем дело, попросила сестер помочь ей перенести Игнатову в соседнюю комнату.
После осмотра больной она распорядилась, чтобы пригласили врача — или Бориса Михайловича или Василия Сергеевича.
Врачей санитарка не нашла и потому привела в больницу Корнея Лукича.
— Когда нужно, никого не найдешь, — ворчала акушерка.
Юлия случайно выглянула в окно и, увидев на аптечном крыльце доктора Донцова, сказала санитарке, чтобы та позвала Василия Сергеевича.
Мария Максимовна доложила врачу о больной и сообщила свое решение.
— Вы правы. Игнатову нужно немедленно отправить в райбольницу, — согласился Василий, а про себя подумал: «Можно было бы не отправлять, если бы у тебя в операционной было все готово». — На чем привезли больную? — спросил он.
— Известное дело, та лошадке, — ответил Корней Лукич.
— Но нам нужна срочно машина.
— Опять придется идти к председателю с поклоном.
Василий хотел было послать кого-нибудь в правление колхоза, а потом решил пойти сам.
— Прямо, Василий Сергеевич, к председателю, к Тобольцеву. Так, мол, и так, Семен Яковлевич, человек при смерти, — напутствовал Корней Лукич.
Василий застал Тобольцева в кабинете. Тот говорил чумазому парню:
— Отвези в четвертую бригаду полотно для сенокосилки. Поломка у них. Заодно прихвати соль-лизунец и подбрось на пастбище. Минуты не медли.
— Понятно, Семен Яковлевич, только выпишу путевку и поеду.
Когда шофер вышел, Тобольцев дружелюбно поздоровался с доктором и предложил ему сесть.
— Простите, Семен Яковлевич, некогда, — ответил Василий.
— И вам некогда! А я думал, только председатели колхозов не имеют свободной минутки. Доктора, оказывается, тоже, — заулыбался Тобольцев.
— По делу я к вам.
— Пожалуйста, выкладывайте. Всегда рад помочь, — с готовностью отозвался председатель.
— В больнице тяжелая больная. Нам срочно нужна машина.
Смуглое, исхлестанное степными ветрами лицо Тобольцева сразу помрачнело. Он поворошил загорелой рукой темные, тронутые сединой волосы на крупной голове и сокрушенно сказал:
— И рад бы, дорогой доктор, но сейчас все машины в разгоне.
— Вы должны понять, что…
— Понимаю, дорогой доктор, — живо перебил Тобольцев, — отлично понимаю. Повремените малость, может, подвернется машина, тогда направлю.
— Семен Яковлевич, мы не можем ждать. В больнице умирает женщина. Машина нужна срочно, — настойчиво упрашивал Василий и был поражен равнодушием председателя: его слова не оказывали никакого действия. — Женщина умирает, — повторил он.
— Опять «умирает». Что-то они у вас уж больно часто мрут. Чирий, наверное, вскочил…
— Товарищ Тобольцев, я врач и отвечаю за свои слова! — повысил голос Василий.
— Ну что вы, ей-богу, ведь русским языком сказал — подождите. Будет машина — сам пришлю.
— Машина у вас есть. Под окном стоит. Сенокосилка может подождать. Женщину привезли из Успенки.
— Ах, из Успенки! — обрадовался Тобольцев. — Вы бы так сразу и говорили. Из Успенки — это дело другое. Обратитесь к соседу нашему — председателю «Степного маяка», женщина из его колхоза, пусть он и обеспечит вас транспортом. У него машин много. Это я точно знаю.
— Вы что, смеетесь? — разозлился Василий. — Я требую!
Тобольцев удивленно взглянул на разгоряченного собеседника и, не повышая голоса, спросил:
— Как вы сказали, доктор? «Требую»?
— Да требую. Мне срочно нужна машина!
Тобольцев почувствовал, что доктор не шутит и что в больнице действительно стряслось что-то серьезное. Правда, бывали случаи, когда медики, по его твердому убеждению, требовали машины зря. Прибежит какая-нибудь сестра, особенно Клавдия Николаевна, и, чтобы побыстрее выклянчить машину, поднимает такой шум, что хоть уши затыкай — умирает! кровью истекает! Он, председатель, попадается на крючок, выделит машину утром, а только в полдень, глядишь, больного везут в райбольницу. Тобольцев вскоре раскусил эти уловки федоровских медиков. Потому и сейчас с холодком отнесся к словам Донцова.
— Вот вам телефон. Звоните в «Степной маяк». Мы с ним на одном проводе. Три звонка.
Василий быстро покрутил ручкой аппарата, сорвал трубку.
— МТС? Дайте Заречное. Заречное? Секретаря райкома.
Широкая с узловатыми пальцами ладонь Тобольцева властно опустилась на рычаг аппарата.
— Шутить изволите, товарищ доктор?
— Дайте мне позвонить! — решительно требовал Василий, чувствуя, как все в нем закипает. Там, в больнице, женщина в тяжелейшем состоянии, каждая минута промедления грозит гибелью, а председателю и горя нет.
— Хотите заручиться поддержкой райкома? — усмехнулся Тобольцев. — Ну что ж, ябедничайте…
Бросив трубку, Василий пригрозил.
— Без вашего разрешения возьму машину, сам за руль сяду, а больную отвезу!
В кабинет вошел Грушко. Он в недоумении смотрел то на доктора, то на Тобольцева.
— Что у вас такое? Кричите на всю Федоровку.
— Женщина умирает. Нужно срочно вести в райбольницу, а председатель не дает машину. Ему сенокосилка дороже! — не унимался Василий.
— Сами лечите, нечего на чужого дядю надеяться, — уколол Тобольцев доктора.
— Ты не шуми, Семен Яковлевич, врачу видней, где лечить. Если такой случай, нужно дать машину, — сказал Грушко. Открыв окно, он крикнул: — Никон, погоди-ка, не заводи. — Потом Тобольцеву: — Нужно выручить нашего доктора.
— Не доктора выручать, а человека спасти, — понизил голос Василий и пулей выскочил из кабинета.
— Видал? За телефон да в райком. Сам грозился за руль сесть.
— А что? И сел бы. Машиной он управляет отлично. Это я знаю, — улыбнулся Грушко.
— Тебе смешно? А сенокосилка стоит! Тут каждый час дорог. Корм нужен. Сейчас день год кормит. Ведь могли же подождать в больнице!
— Хороший ты хозяин, любят тебя колхозники, а вот чуткости к человеку у тебя мало.
— Брось мораль читать. План косовицы к черту летит!
— Вот теперь и давай подумаем, что делать…
Юлия Галкина была назначена сопровождающей. Муж Игнатовой тоже попросил разрешения поехать с женой в Заречное.
— Хорошо, садитесь в машину, — согласился Василий и предупредил сестру, чтобы она не забыла стерильный шприц, сердечные и кровеостанавливающие средства: быть может, в дороге придется делать уколы.
Когда машина скрылась за по вором улицы, Корней Лукич с удовлетворением говорил:
— Хорошо, что Тобольцев сразу нашу просьбу выполнил. Тут, конечно, такой случай, что грех отказать. А то иногда пойдешь за машиной, и начинается канитель: ты председателю одно, а он тебе другое, ты ему пареное, а он тебе жареное…
Подошел Шматченко. По его лицу и глазам было заметно, что часть спирта, полученного из аптеки, перепала и ему: щеки еще больше разрумянились, глаза поблескивали, но держался он на ногах крепко.
— Так что, Василий Сергеевич, все в полном порядке. Керосинчик есть. Я уже примус заправил.
Василий сдержанно поблагодарил завхоза и тут же попросил санитарку сходить на квартиру за старшей сестрой.
В больнице появился Лапин.
— В чем дело? — спросил он у Василия. — За мной прибегали на квартиру?
Василий подробно рассказал об Игнатовой.
— Ага, отправили в Заречное. Очень хорошо, — похвалил Борис Михайлович.
— Могли бы не отправлять.
— Больная не нашего профиля. В Заречном есть специалисты. Пусть трудятся.
…Старшая сестра пришла минут через двадцать. По ее лицу было заметно, что она недовольна вызовом, и когда Василий объяснил, что нужно делать, резко ответила:
— Покоя нет, хоть сутками сиди, всегда что-нибудь да выдумают. Не могли завтра этим заняться.
— Товарищ Луговская, я прошу вас только зарядить автоклав и можете уходить, сам послежу за стерилизацией. Работа эта мне знакома, — сдержанно сказал Василий.
— А я что же, по-вашему, безответственная или не с меня потом спросите, — надтреснутым голосом проворчала Клавдия Николаевна, не глядя на доктора.
Под автоклавом весело шипел большой трехгорелочный примус.
Присев на табуретку, Клавдия Николаевна сосредоточенно листала свежий номер «Огонька». Порою она задерживала взор на каком-нибудь снимке или рисунке, то посматривала на стрелку манометра.
Луговской далеко за тридцать. Она была женщиной неприветливой и ершистой, вечно кого-то поругивала, всем была недовольна. За эту неделю, например, Василий ни разу не видел улыбки на ее худом остроносом лице.
Сестры иногда втихомолку жаловались друг дружке, что из амбулатории пропадает спирт, и единственной виновницей считали, конечно, Луговскую, но говорить об этом на пятиминутках не решались.
И предупреждение Бориса Михайловича, и разговор сестер о поведении Луговской серьезно беспокоили Василия, потому что операционная сестра — первая помощница, которой он, хирург, должен безраздельно верить, без которой не может встать к операционному столу.
— Смотри, дружище, будет она у тебя в операционной кренделя писать, — пошучивал Борис Михайлович.
Корней Лукич говорил о старшей сестре другое:
— Сами знаете, на ножах мы с ней, друг другу «здравствуй» как следует не скажем, а только не всему верьте, Василий Сергеевич. Ежели, к примеру, человеку все время повторять: «Ты — свинья, свинья», он, говорят, хрюкать станет. Вот так и с Клавдией Николаевной — увидели однажды, как выпила, а потом пробрал ее Борис Михайлович на пятиминутке и пошло: пьяница, пьяница… Доверия ей нету, а без доверия человек — не человек.
Василий снова подошел к автоклаву и взглянул на манометр. Стрелка еле-еле отползла от нуля.
— Медленно повышается давление пара, придется долго ждать, — сказал от, присаживаясь на другую табуретку рядом с Луговской.
— А вам чего ждать? Ваше дело — отдал распоряжение и крышка, — деревянным голосом проговорила она, а после непродолжительной паузы не без ехидства спросила: — Или не доверяете мне, товарищ доктор? Тогда что ж, сидите, контролируйте.
— Нет, что вы! Я вам вполне доверяю, — в замешательстве ответил он.
— Да уж чувствую ваше доверие, — усмехнулась она.
— Не понимаю, Клавдия Николаевна, откуда это у вас…
— Что именно?
— Ну как бы вам сказать…
— Говорите, может, пойму: не круглая дура.
— Вы чем-то озлоблены.
— Вот еще новости в галошах, кто вам сказал?
— Никто не говорил. Сам вижу.
— Плохо смотрите, доктор.
Клавдия Николаевна достала из кармана халата пачку папирос и протянула ее Василию.
Поделиться книгой: