Помоги проекту - поделись книгой:
Борис Михайлович откупорил принесенную Ларисой Федоровной бутылку. Наполнив небольшие стаканчики темно-розовой тягучей жидкостью — наливкой домашнего производства, — он торжественно произнес:
— Выпьем, Василий Сергеевич, за нашу встречу, за нашу дружную работу, а в том, что мы будем работать дружно, я не сомневаюсь. Мы воспитанники одного института! Главное в нашем деле — согласие, или, как принято теперь говорить, коллегиальность! — Говоря это, главврач с аппетитом закусывал. — Не увлекаешься ли охотой? — спросил он после второго стаканчика.
Василий отрицательно покачал головою — нет, охотой никогда не увлекался.
— Ничего, дружище, приобретем тебе ружьишко и как-нибудь махнем на Красноярские озера. Чудесные там, доложу я тебе, места. Помню, прошлой осенью забрались мы туда с первым секретарем райкома Аркадием Александровичем, целую «Победу» уток привезли.
Борис Михайлович снова наполнил стаканчики, продолжая нахваливать охотничьи богатства здешнего края, а потом философски заметил:
— В наших условиях надобно чем-то увлекаться, иначе заплесневеешь, как хлебная корка в кухонном столе.
— Не только в наших условиях, а вообще у человека должно быть свое увлечение, — с доверительной откровенностью согласился Василий. — Я, например, увлекаюсь хирургией и люблю ее.
— А как же не любить то, что дает хлеб насущный! — воскликнул Борис Михайлович. — Но пойми, дружище, не единым хлебом жив человек. Человеку дано больше, чем его специальность. Я, например, знаю врачей, которые увлекаются музыкой, живописью. Занимаются, конечно, любительски, однако находят в этом какой-то отдых, какое-то, если можно так выразиться, эстетическое наслаждение. Знаменитый академик Филатов даже на склоне лет ходил на этюды, и его картины до сих пор висят в каждой палате Одесской глазной клиники. Но все-таки у каждого человека есть главное. Я, дружище, тоже обожаю свою специальность, но условия, чтоб им пусто было, не дают развернуться. Ведь что нужно для успешной работы современного врача? Все достижения сегодняшней медицинской науки. Да, да, Василий, не смотри так иронически, — именно все достижения! Помнишь, как говорил добрейший профессор Казанский: «Без рентгеновского обследования врач слеп, без лабораторных данных — безоружен». А сколько сейчас изобретено новейших аппаратов! Мы видим их в сельских больницах? Нет, не видим. Возьмем для сравнения какого-нибудь среднего врача московской клиники: в его распоряжении и лаборатории, и диагностические кабинеты, и новейшая аппаратура, к его услугам консультации медицинских светил. А у нас, в сельской больнице, что? Какими средствами распознавать болезни? Наше оружие, к сожалению, допотопная трубочка стетоскоп…
Василий горячо возразил словоохотливому собеседнику:
— Между прочим, Сергей Петрович Боткин прекрасно распознавал болезни при помощи одного только стетоскопа.
— Значит, долой все новое и да здравствует деревянная трубочка?
— Нет, да здравствует все новое: и новая аппаратура, и новые методы исследования больного, но если их нет, врач обязан хорошо владеть старыми методами диагностики.
— Эге, друг мой, вижу, чувствую, узнаю — зерна профессора Казанского дают всходы в твоей головушке, — рассмеялся Борис Михайлович, а потом серьезным тоном добавил: — Можешь быть уверен, этим всходам будут здесь созданы самые благоприятные условия, операционная в твоем распоряжении и можешь резать, сколько твоей душеньке захочется.
— Спасибо. Но знаешь, как говорили старые врачи: «Благодеяния хирурга могут создаваться не только теми операциями, которые он делает, но и теми, от которых он отказывается», — ответил Василий.
— Да, да, умно говорили старики, — согласился Борис Михайлович и после небольшой паузы продолжал:
— Все-таки тебе, Василий, чертовски повезло — два года пробыл в ординатуре, а мне пришлось со студенческой скамьи да в больничное пекло.
— Но ты, насколько мне известно, первое время работал в городской больнице и почему-то ушел оттуда.
— Вот, вот, Василий Сергеевич, спросите, почему ушел и меня увез в деревенскую глушь, — вмешалась Лариса Федоровна.
— Видишь ли, друг мой, — отвечал Василию Борис Михайлович, — не мот я остаться в стороне, когда на укрепление сельского звена двинулась тридцатитысячная армия рабочих, инженеров, партийных работников, когда молодежь штурмовала целину. Не мог усидеть в городе, когда сельским больницам нужны были врачи. Совесть не позволила.
— Вот и попробуйте, Василий Сергеевич, после этого доказать ему, что жене скучно здесь, — улыбаясь, говорила Лариса Федоровна. — И у вас, наверное, такое же объяснение отъезда в село? — поинтересовалась она.
— Нет, меня вызвали и направили, — ответил Донцов.
Провожая гостя до калитки, Лариса Федоровна говорила:
— Мы всегда будем рады встретить вас. Не забывайте наш дом.
Проходя мимо больницы, Василий заметил свет в окнах амбулатории и решил заглянуть туда.
Дежурная сестра Юлия Галкина, поджав ноги, сидела на кушетке и читала какую-то книгу. Увидев доктора, сестра быстро встала, поправила сбившуюся косынку на голове и выжидательно смотрела на Василия Сергеевича.
«Зачем он пришел? Может быть, просто решил навестить меня», — подумала она, и от этой мысли сердце неожиданно вздрогнуло в груди.
— Как дела, Юля? — спросил доктор, впервые назвав Галкину по имени.
— Все в порядке, Василий Сергеевич, — бойко ответила сестра, незаметно прикрывая газетой книгу. Кто знает, как отнесется этот новый доктор к ее чтению во время дежурства.
Василий, конечно, заметил, как медсестра неумело прятала книгу, но промолчал. В институтской клинике, бывало, профессор Казанский за подобное времяпрепровождение строго взыскивал. Василий понимал: клиника одно дело, а сельская больница — другое, здесь стационарных больных раз, два и обчелся, и поневоле дежурным сестрам ничего не остается, как почитывать романчики…
— Вызовы были?
— Нет, Василий Сергеевич, — быстро отвечала Юлия, и вдруг стушевалась, тихо добавила: — То есть, простите, приходил мальчик от Кудряшевых. У бабки был приступ.
— Приступ? Какой именно? — встревожился доктор.
— Не знаю.
— Как? Был приступ, и вы не знаете, какого характера? — удивленно спросил он. — Когда приходил мальчик?
— Приблизительно в семь вечера.
— И вы не удосужились вызвать врача! — Василий строго смотрел на Галкину. Та опустила голову, неловко переминалась с ноги на ногу и молчала. — Я спрашиваю, товарищ Галкина, почему не вызвали врача?
— Я… Я послала к Корнею Лукичу.
— Зачем же к нему, если, знали, где находятся врачи?
— Не хотела беспокоить, с Кудряшихой это часто бывает.
— Тем более! — сердито подхватил Василий. — Корней Лукич был у больной? Мальчик нашел его?
— Наверное, нашел. Больше он сюда не приходил.
— Вот что, товарищ Галкина, договоримся раз и навсегда: при всех подобных случаях вызывать врача, — предупредил Василий.
— Понятно, — покорно отозвалась девушка и, окинув доктора недоумевающим взглядом, тихо заметила: — А мы всегда вызывали Корнея Лукича. Так распорядился Борис Михайлович. Как он прикажет, так и будет…
В глазах осмелевшей Юлии можно было прочесть: «Сколько вы ни шумите, сколько ни придирайтесь, а я подчиняюсь главврачу».
Проводив доктора, она прислушалась: вот шаги его простучали по ступенькам крыльца, потом зашуршали в саду на дорожке, усыпанной песком, и наконец стихли, будто растворились в темени вечера. Девушка снова уткнулась в книгу, но читать, как прежде, не могла. Из головы не выходил тревожный вопрос — что привело сюда доктора? Может быть, он хотел проверить, как она несет дежурство, чтобы завтра доложить на пятиминутке Борису Михайловичу?
«Ну, и путь докладывает. Подумаешь, важность большая», — расхрабрилась Юлия и снова увлеклась книгой.
…Василию не давала покоя мысль — о каком неизвестном приступе сообщила Юлия?
«Нужно было узнать у нее, где живут Кудряшевы, и немедленно пойти к ним. Может быть, нужны срочные меры, вплоть до немедленной операции. Операция? А сможешь ли ты приступить к ней сейчас? Готов ли ты встать к операционному столу?» — от этой мысли по спине Василия пробежал неприятный холодок. Нет, к операции он еще не готов, операционная только окрашена и вымыта, но не развернута. Он даже еще не подобрал операционную сестру, не было готового стерильного материала.
«Хорошо было бранить Юлию Галкину, а сам ты много сделал? — упрекнул себя Василий. — Нужно немедленно развернуть операционную и быть готовым ко всему», — решил он. Неотвязчивые мысли снова перебросились на больную Кудряшеву с неизвестным приступом…
«Надо пойти к Корнею Лукичу и в конце концов узнать, что с ней».
Василий осторожно постучал в темное окно.
— Сейчас иду, — послышался басовитый голос фельдшера. Через две-три минуты Корней Лукич вышел на улицу, в руках у него был уже знакомый Василию небольшой чемоданчик.
— Ну вот и я готов. Идемте, — проговорил Корней Лукич и вдруг, удивленный неожиданной встречей с доктором, тревожно спросил: — Василий Сергеевич, вы? Что-нибудь случилось?
— Вы были у Кудряшевой? Что с ней?
— Ах, вот вы о чем, — облегченно вздохнул старый фельдшер. — Был. Ничего особенного. Старое дело — опять с печенью. Как только допустит погрешность в диете, так сразу боли… Впрыснул ей атропин. Успокоилась, заснула…
У Василия будто гора с плеч свалилась. А он уж думал бог знает что.
— А я слышу, стучит кто-то. Ну, думаю, опять вызывают. Взял чемоданчик и готов, — продолжал фельдшер.
— И вы даже не спросили, кто стучит и зачем?
— А для чего спрашивать? Я уж, Василий Сергеевич, привык. Ежели стучат, значит к больному идти. Кроме кто ж постучит ко мне? И чуток я к каждому стуку в окно. В доме по хозяйству сноха может греметь сколько угодно, не проснусь. Вчера, например, тарелки у нее вывалились из шкафа. Звон, говорит, такой стоял, что соседский кобель с цепи сорвался. А я, представьте себе, не услышал. Но вот в окошко кто стукнет, сразу сон пропадает. Это у меня вроде рефлекса выработалось, — рассмеялся Корней Лукич. — Да что же это мы стоим? В ногах, как говорится, правды нету. Присядемте, Василий Сергеевич, на лавочку да подышим свежим воздухом. Ночь-то нынче какая!
Они сели на скамейку. Василий достал папиросу и закурил.
— Значит, познакомились с нашим главврачом? — негромко спросил Корней Лукич.
— А мы с ним давно знакомы. Один институт кончали.
— Вот оно как! Ну что ж, это даже хорошо. Старый друг, как говорится, лучше новых двух…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вера Богатырева, та самая медсестра, которая приехала в Федоровку вместе с Василием, за эту неделю написала домой шесть писем. Она писала каждый день, даже на дежурстве, и, чтобы не расстраивать маму, сообщала ей о том, что встретили ее в Федоровке хорошо, что работа в сельской больнице легкая, что она уже полностью освоилась и чувствует себя в новой обстановке превосходно. А на самом деле все эти дни у девушки было такое настроение, что хотелось уткнуться лицом в подушку и реветь от досады. Ну разве о такой работе мечтала она, получая назначение в сельскую больницу? Вера, например, думала, что встретит самые невероятные трудности, с которыми нужно будет стойко бороться, и она готовила себя именно к такой борьбе. Но в Федоровке не оказалось этих трудностей, а была скука, от которой никуда не денешься, никуда не спрячешься.
Вот и сейчас. Отчитавшись на пятиминутке за суточное дежурство, она вернулась на квартиру и не знала, что делать, куда девать себя. А впереди еще двое суток отдыха! Двое суток придется ей сидеть в маленькой комнатке, как затворнице. Знакомых нет, и все вокруг казалось чужим и неприветливым.
В своем родном городе Вера любила быструю речку и летом по целым дням пропадала там на пляже. Однажды она даже пристрастилась к удочкам, но соседские ребятишки зло высмеяли ее, и удочки пришлось забросить. Оказалось — не девичье это дело рыбу удить. А почему не девичье, Вера так и не поняла. Там, в родном городе, у нее было много подруг, там была своя интересная жизнь, полная волнующих, близких и понятных сердцу событий.
Правда, здесь, в Федоровке, она уже успела подружиться с Юлией, но Юлия сейчас была на дежурстве…
Вчера после утреннего обхода доктор Донцов с дружеским участием спросил:
— Ну как, Вера Александровна, привыкаем понемножку?
— Привыкаем, — улыбнулась она и, немного помолчав, смущенно проговорила: — Василий Сергеевич, вы назначили больному хлористый кальций внутривенно, я боюсь вводить, а вдруг…
— Ладно, идемте, я введу, а вы будете смотреть. Главное, не бойтесь, смелей берите в руки шприц, — посоветовал он.
Вообще Василий Сергеевич оказался человеком добрым и отзывчивым. А вот главврача Вера побаивалась. Борис Михайлович даже в первое дежурство сделал ей серьезное замечание. Ночью она перевязала тракториста, но не записала его в какой-то журнал учета травматизма. Откуда ей было знать, что в больнице имеется подобный журнал? Никто не объяснил ей, никто не рассказал, что делать на дежурстве.
Когда Вера попыталась объяснить главврачу, почему не записала в журнал тракториста, тот вежливо, но твердо сказал:
— Возражать, товарищ Богатырева, не положено. Мои указания нужно выполнять.
Слышавшая этот разговор Юлия Галкина потом говорила:
— Ну зачем ты докладывала о трактористе. Перевязала и дело с концом.
— Я обязана была доложить. Нас так учили на практике.
— Эх ты, ученая, — покачала головой подруга. — Ну ничего, Верочка, поживешь, поработаешь и все поймешь. Иди отдыхай, а то ты на дежурстве, наверное, глаз не сомкнула.
— Ведь не положено спать на дежурстве.
— Ух, какая ты, — расхохоталась Юлия, — ну прямо, как с луны свалилась. Мало ли что не положено, а ты делай так, чтоб никто не заметил. Поняла?
Этого Вера не понимала и готова была осудить подругу, но промолчала.
У девушек с первого дня само собою повелось: кто свободен от дежурства, тот и готовит обед. Если они бывали дома вдвоем, готовили вместе. Продукты покупали в сельмаге, у соседей колхозников.
Сегодня стряпала Вера. Хотя она старалась растянуть это нехитрое занятие, чтобы как-то убить время, но обед уже был готов, а до прихода Юлии оставалось часа три. От нечего делать она выдвинула из-под кровати чемодан и, раскрыв его, стала перебирать наряды. Теперь, в минуты одиночества, это стало ее любимым занятием. Каждая вещь в чемодане имела свою небольшую, но милую девичьему сердцу историю. Вот — красное в белый горошек — мама получила премию на фабрике и о этот же день купила дочери на платье… Вот белая блузка. Эту блузку Вера надевала на выпускной вечер.
Выпускной вечер… Сколько речей было напутственных, сколько пожеланий… Преподаватели медицинского училища казались такими хорошими, такими милыми, что позабылись и слезы и огорчения из-за двоек, забылись прошлые обиды.
Но Вера, глядя на белую блузку, вспоминала сейчас другое.
— Познакомь меня вон с той, что в белой блузке, — услышала она за спиною.
Вера знала: это говорит молоденький курсант — курносый, белобрысый, стриженный под машинку. Он был приглашен девчатами вместе с другими курсантами артиллерийского училища на выпускной вечер.
Бывает же так: и некрасивый, и нос у него вздернутый, а понравился вот такой обыкновенный…
— Верочка, познакомься с моим братом, — сказала подруга, подходя к ней вместе с курсантом.
Вера вспыхнула вся, будто подожгли ее изнутри. Она протянула руку и тихо, почти шепотом, назвала свое имя, а он, прищелкнув каблуками великоватых сапог, назвал свое… Ваня.
Они танцевали под радиолу. Потом Ваня угощал ее вкусным мороженым, а после вечера проводил домой… И ей запомнилось, как шли они предутренней порой по пустынной улице города. Может быть, он забыл, а она помнит… Жаль, не обменялись адресами, она сейчас написала б ему письмо.
…Часам к двум прибежала из больницы Юлия. Она быстро заглянула в зеркальце, взбила свои каштановые кудряшки и, обнимая подругу, призналась:
— Ой, Верочка, есть хочу, как волк! Да, ты знаешь, нынче на амбулаторном приеме опять был Донцов. Умереть можно, как он медленно принимает! Целый час расспрашивает больного — что да как, да почему.
— И правильно. Врач должен…
— …Врач должен с лету все понимать, как Борис Михайлович, — бесцеремонно прервала подругу Юлия. — У Бориса Михайловича раз-два и получай рецепт. А Донцов до полвторого просидел и не всех принял. Остальные ждать-пождать и разошлись. Придем, говорят, на прием к Борису Михайловичу.
— Ну что же, Борис Михайлович давно здесь работает, его все знают.
Поделиться книгой: