Помоги проекту - поделись книгой:
Как же перемещались тогдашние люди в тогдашнем пространстве?
Да по рекам и перемещались. Про Степь не говорю, где как раз по незарастающим лесам постоянным шляхам перемещаться было вполне удобно… если бы не молодцы, регулярно наведывающиеся сюда с востока всё новыми и новыми ордами. Не говорю и про Европу по ту сторону лимеса, с проложенными римлянами каменными via, — тоже. Но здесь, в этих огромных лесах, в качестве «шоссе» тогда работали реки.
И тут нужно забыть о географии, так сказать, географической. А держать в мозгу только географию направлений, о которых в самом начале главы речь шла. Ибо как бы ни вились речки физически, на реальной местности, — в сознании тех, кто по ним плавал, они были прямыми дорогами. Кратчайшее расстояние между пунктом А и пунктом Б.
Это можно сравнить с горами. Петляешь по серпантину десятки вёрст, когда напрямую между двумя участками одной дороги — несколько сотен метров. Но преодолеть их ты не можешь, не переквалифицировавшись в альпиниста.
Потому, например, какие-нибудь параллельные — по карте — Днепру реки Уж или Горынь для наших предков были последовательной с ним системой пути. И по отношению к нему были «верхом». Подчеркну ещё раз: именно «верхом» в одной системе. Предки этот путь таки ощущали — как мы ощущаем спуск в метро на эскалаторе. В метро ведь тоже можно спускаться и подниматься на разных эскалаторах разных станций — когда делаешь пересадку. У наших праотцов тоже были подобные пересадки. Они назывались волоками. Но от волока до волока они двигались именно по эскалатору — живому, текучему, то темно-зеленому, то серо-прозрачному, с закатными отблесками, играющими в пятнашки по утрам и вечерам, — но прямому.
И потому расстояния здесь неважны. Точнее, они относительны. Ибо самое главное делает сама река-дорога — несёт твои корабли и тебя. И тебе надо только сообразовываться с вековой скоростью течения и от предков унаследованным «графиком движения»: от сего и до сего — столько-то дней плавания.
Например, древлянский Искоростень лежит близко от Киева. Если по прямой. По карте — полторы сотни километров. На коняжке если выносливой — часов десять полевой рысью, в удовольствие и коню, и всаднику. Или в два раза быстрее при необходимости.
Дорога там, скорее всего, была: судя по косвенным признакам, Искоростень входил в число пунктов большого сухопутного пути с Востока в Европу. Из степи до Киева, а там — лесами до Кракова и далее. Опа там и до сих пор идёт, дорога: Искоростень — Ковель — Люблин. В старину было чуть по-другому — приоритетным являлось направление через Владимир-Волынский и далее на Краков и Прагу, — по главное, что путь, в общем, пролегал где-то в этом направлении.
Но предположим, что его не было, — как не было, скажем, сухопутного пути от Ростова до Киева. И тогда тот же Искоростень лежал от Киева за лесами, за горами, по которым не десять часов, а десять дней топать будешь. В лучшем случае. А это, между прочим, равно расстоянию уже не в 150, а в 600 километров — если взять среднюю дневную скорость перехода торгового каравана, скажем, по степи.
А вот по реке, считая все её прихотливые повороты, — от Искоро-стеня до Киева всего километров 300. И именно — всего. Ибо при средней скорости течения в 2 км/час (разные данные дают скорость течения в Днепре от 0,5 до 1 м/сек) и при 16-часовом дневном плавании это те же 10 дней. При условии, что ты решил совершенно облениться, не грести, а валяться на дне лодки и попивать медовушку, загорая на солнышке. А ежели потрудиться на гребле, то при той скорости, что выдавали тогдашние однодеревки — до 4-х узлов, — от Искоростеня до Киева мы добираемся всего за 5 дней. Быстро и весело. При этом не надо ни плутать, ни дорогу искать, ни проводников нанимать. Ни разбойников опасаться, которые, как показывает история, в этих лесах даже епископов убивали.
Напомню: епископ тогда — не сирый босой монашек, а глава большой округи, способный выставить внушительную дружину для своей охраны.
Таким образом, река в тех географических условиях — это вполне быстрый, вполне прямой и вполне надёжный путь. К тому же, что, может быть, ещё более важно — эта мокрая дорожная сеть очень густа. Добраться по ней можно до самой глухой деревеньки, ежели только она на реке стоит. А в другом месте она стоять и не может — ибо и в самом глухом месте людям нужно пить, стирать и возить грузы.
А потому не только Искоростснь очень близко лежит от Киева, если плыть к нему по Днепру — Припяти — Ужу. И из Овруча по Норини и тому же Ужу до Киева — прямая дорога. И из Смоленска — тот вообще на столбовом пути, на Днепре лежит. И даже Новгород на той же дороге расположен, хотя и с «переходом на Замоскворецкую линию»: чтобы до него добраться, надо в другую речную систему переволочься.
Но это — небольшая проблема. Не сложнее, чем нам на машине поворот на другую дорогу совершить. Конечно, лодку тащить потяжелее, нежели рулевое колесо повернуть, но это различие чисто эргономическое. Тем более что на порогах люди сидят, которые тем и на жизнь зарабатывают, что берут твою лодку и перетаскивают куда надо.
Потому передвигаться по рекам было такой же нормальной работой, как для нас сегодня — безаварийно передвинуться из Питера в Москву.
И здесь надо обратить внимание на ещё одно важное обстоятельство. Точно так же, как и мы сегодня, проезжая по трассе Е95 в Петербург, воспринимаем в качестве сущих лишь придорожные пейзажи, придорожных дэпээсников и придорожные пищевые заведения, а уже, скажем, оказавшийся вне данной трассы Великий Новгород для нас так же далёк, как Париж, —
Отсюда: пространство для наших предков — хотя, впрочем, и для нас тоже — не плоско. Я бы сказал — не Евклидово. Пространство — это ты. И то, что ты видишь и ощущаешь.
А всё остальное — это географическая карта с сеткою параллелей и меридианов.
Всё остальное — это рассказы учителя географии и рекламные проспекты туркомпаний.
А теперь представьте, что географической карты нет. Нет учителя. Телевизора пет. Интернета нет.
Поэтому для тебя нет того окружающего мира, к которому мы привыкли в наше время. Ты не видишь репортажа из Германии — и её нет. Ты не имеешь понятия об острове Кипр — его тоже нет. Ты никогда не видел Индии — нет оной. А есть только то, что видел сам. Или твой друг рассказал. Или его знакомый. Или проезжий.
И, значит, нет ничего, о чём они не рассказали.
И с другой стороны: зато есть то, о чём кто-то рассказал.
Например, Соловей-разбойник в Брянских лесах — есть. На девяти дубах сидит. Про то знающие люди вот как говорят:
Река с таким названием — Смородинная — протекает, вроде бы, в Брянской области, недалеко от города Карачева. Того, что и через тысячу лет поминался в характерной народной присказке:
Там же, говорят, находится село Девятидубье. Есть ссылки на —
Не знаю, не знаю. По карте карте я ни села этого, ни речки не нашёл. И жена моя оных не ведает — что важно, ибо сама она из Брянска. А отец её родной из того самого Карачева.
Правда, есть там, в 25 вёрстах на северо-восток, село Берёзовое. Может, от той самой — от «покляпыя» имя своё несущее. Но вот вместо речки Смородины течёт в тех местах речка Колдобина…
Но это неважно. Важно, что в головах тогдашних людей Соловей-разбойник жил. Был, так сказать, фактом бытия. И отсюда мы ещё раз возвращаемся к важнейшей роли рек в те времена — даже для тех, кто никогда не покидал родной деревни. Ибо —
И есть река, по которой плавают разные гости, они же купцы. Или русы разбойные. Или же могу сплавиться и я — тем паче, что до города на лодчонке-то легче и надёжнее, нежели через леса.
И это именно река связывает меня с внешним миром, хотя иногда будь он и неладен. Это — дорога. Дорога в пространство. В космос.
Via est vita — говорили неведомые нашему обитателю приречной деревеньки римляне. Если бы он владел звучной латынью, то поправил бы: via est fluvius. Запнулся бы, поди, поморщился от невольного пафоса, поправился: fluvius est cursus.
Река есть дорога. Путь. Курс. И если верить римлянам, то в конечном итоге — жизнь. Которая тянется к рекам. Вне их — земля дальняя, неведомая. Край света.
А там свои процессы идут, опять же нашему приречному лесовику не ведомые.
На юге — степи. В них живут разные народы. По большей части они или подчинены Хазарскому каганату или связаны с ним в той или иной мере.
На севере — леса. В них тоже живут разные народы. И они пока не подчинены никому.
Этакие земли свободных племён. Индейские территории. Чингачгуки и Виннету здесь, правда, финно-угорского происхождения. Хорошие лесовики, хорошие охотники. Некоторые — земледельцы. Наверняка хитрые партизаны, если им слишком сильно на горло наступить.
А на большой равнине от Балтики до Волги — тоже леса. Там живут разные племена. Но тянутся, тянутся сюда караваны переселенцев-славян. Занимают они пустующие земли — или с их точки зрения пустующие. Если кто-то из местных имеет на этот вопрос альтернативную точку зрения, то диспут принимает подчас весьма острые формы. В результате чего земли всё равно становятся пустующими.
И садятся там славяне, выстраивают родовые веси-деревеньки, начинают леса корчевать да жечь, чтобы поля под просо очистить.
Прибывают сюда и скандинавы. Оторвавшиеся от родов с их родовой дисциплиной, оторвавшиеся от земли с налагаемыми ею по необходимости обязанностями, оторвавшиеся от племени своего. Из-гои и вы-роды. Изгнанники и выродки, по-нынешнему сказать.
Разные у них на то причины. Кто за длинной гривной подался. Или за длинным дирхемом, коли до далёкого сказочного Востока добраться сумеет. Кто от правосудия родового бежал. Или от мести кровной. Кто от конунга, накладывающего лапу на родовое гнездо под воздействием шепотков зложелателей. А кто — по решению сородичей:
Вот и всё решение демографической проблемы.
Садятся и скандинавы на здешнюю землю. Ставят свои хозяйства — бю. Традиционным для себя промыслом занимаются — скот разводят, по озёрам-рекам ходят, рыбу добывают, корабельничают, мастерят, ремесленничают.
А заодно и соплеменников своих бывших обслуживают, что на землю садиться не захотели, и по миру рыщут, новые пути-возможности обогатиться ищут.
Такие «искатели» заходят на сии некогда сакральные для себя восточные пути всё чаще. Европа занята, там и без того много ухарей монастыри да города на зуб пробуют, богатств алчущи. Бурлит побережье, исходит стоном, кровью да серебром, от несчастных владельцев насильственно отторгаемым.
А в то же время Восток, этот сказочный, богатый Восток лежит себе там, за лесами, за степями, неги и золота полный. Целая страна шёлка — Сёркланд! Целая страна золота — Грикланд! Целая страна мехов — Бьярмаланд!
И тянутся к этим магнитам скандинавы, уже с конца 700-х годов осваивают транзитные пути к ним…
Глава 1.2. Обстоятельства цели
А для чего, собственно, нужны были тогда реки-дороги? Нет, не вообще, а конкретно — в привязке к тогдашним реалиям?
Вот есть у нас дорога. Перемещаться по ней — дело затратное. Топливо, еда, ночлег, амортизация средства передвижения, откуп от дорожных стражей. То, что деревянная лодка бензина не требует, ничего не меняет: она всё равно требует обслуживания, а значит — и затрат.
Далее. Перемещаться по дороге — дело рискованное. Сейчас, правда, меньше, чем раньше, но каждый из нас легко вспомнит ситуацию 90-х годов, когда на ночь водители с машинами сбивались к посту ГАИ. А кто этого не делал, имел широкие шансы в том раскаяться.
А что уж делалось на дорогах общего пользования в далёкие времена предгосударственного вызревания Руси — и представить сложно. Без хорошей вооружённой ватаги и дёргаться в путь не думай.
Наконец, дорога отнимает время. Ты сидишь в транспортном средстве и, в общем-то, ничего не делаешь — в смысле общественно-полезного труда. Не производишь товар, не рассчитываешь векторы Уиттекера, не добываешь полезное ископаемое. В лучшем случае, с твоею помощью из пункта А в пункт Б перемещается нужный тем или иным гражданам груз. Но и в этом случае ты — затратная статья в бюджете. Накладной расход.
Следовательно, единственной разумной целью для твоего перемещения по дороге, что сейчас, что тогда, является лишь получение материального содержания дельты в формуле «деньги — товар — деньги». Иначе говоря, продажа в другом месте товара за такую сумму, которая поможет тебе окупить расходы на дорогу. Ну и — раз уж ты работал не только для того, чтобы согреться, — хоть немножко обрасти жирком благосостояния.
Конечно, я не беру ситуации, когда ты путешествуешь в отпуск или отправляешься в погоню за экзотическими впечатлениями. Это не экономический аспект вопроса. Да и не был он актуален в ту эпоху, которую мы рассматриваем.
Значит, цель — заработок.
Но вот тут и начинаются проблемы.
Возьмём опору тогдашнего экономического устройства — крестьянское родовое хозяйство. Вот как оно выглядело у, скажем, — чтобы не удаляться от места действия нашей истории — словен новгородских. Новгорода, правда, нет ещё и нескоро будет, — но словене есть, пришли на северо-западный кусок будущей Руси в VIII примерно веке.
Эти замечательные люди в то время занимали пространство вокруг озера Ильмень, по Волхову до Ладоги и бассейны рек Ловать, Мета и верхнего течения Луги. Основным типом поселений были селища, что стояли вдоль берегов рек и озёр, при впадении ручьев и оврагов, близ мест, удобных для занятий подсечным земледелием.
Их традиционные захоронения — круглые сопки — располагаются на карте в образе повешенной на стену головы лося. С рогами.
Уныло опущенный пос — длинный набор поселений вдоль Ловати, правый рог — вдоль Луги, левый — вдоль Меты и далее на восток к верховьям Мологи:
При этом —
Отмстим это крайне важное обстоятельство. Словене — не только не «рекоходды», но и даже стараются забраться куда поглубже — туда, где до них не доберётся чужак на корабле. Интересно, правда? Словно бы и не хозяева они на собственной земле…
При этом, убеждены археологи, их захоронения носят такой характер, что —
Какова экономика — если уж мы говорим о торговле — этой семьи?
База се — земля и сё обработка. Рентабельность — крайне низкая: ещё только в X веке словене перейдут от подсечного земледелия к пахотному, а пока что занимались тем, что валили и жгли лес на своих семейных участках и в удобренную золою землю сеяли зерно.
Это означает производительность крестьянского труда на уровне, по разным данным, не более 6–8 центнеров ржи с гектара.
Соответствующий и быт:
Поделиться книгой: