Помоги проекту - поделись книгой:
Приезжая к друзьям, я фонтанировал, Майя острила и хохотала, но как только мы пересекали порог нашего жилища, мы опять становились нелюдимыми и молчаливыми. Никто не делал шаг навстречу, была какая-то система выжидания.
В спорте тоже все шло по нарастающей. Жили и радовались жизни, но как-то обособленно. Сейчас я понимаю, что мы очень мало разговаривали друг с другом. Моим любимым занятием было читать или смотреть телевизор, Майя же в это время была на кухне и готовила какой-нибудь шедевр. Сейчас понятно, так мы отдыхали друг от друга после непростых тренировок. Нам нужно было это уединение, но личная жизнь не очень складывалась. Как-то все превращалось в рутину.
Приезжая к друзьям, я фонтанировал, Майя острила и хохотала, но как только мы пересекали порог нашего жилища, мы опять становились нелюдимыми и молчаливыми. Никто не делал шаг навстречу, была какая-то система выжидания.
В то время в нашей танцевальной группе, помимо Климовой и Пономаренко, появилась молодая и очень талантливая пара – Оксана Грищук и Евгений Платов. Еще одни друзья-соперники. И вот летим мы на NHK Trophy, бесподобный турнир в Стране восходящего солнца, где занимаем первое место, а Грищук и Платов, если мне не изменяет память, второе. Летим в Москву в прекрасном настроении. Места в самолете нам достались таким образом: Майя с краю, я посередине и Оксана у окна. Летели, трепались о чем-то, я уже не помню о чем. Позже Оксана достала какой-то листок бумаги и стала его читать, ее разбирал хохот. Я, конечно, спросил, в чем причина ее истерики. Она сказала, что листок этот – напутственное письмо ее бабушки, коренной одесситки. Надо сказать, что и сама Оксана родом из Одессы. Она протянула листок мне и сказала: «Прочти!» Я спросил, удобно ли это, на что получил согласие. Письмо действительно было очень смешным с интонациями Жванецкого и одесского привоза. Смеялись уже вместе. Оксана была очень искренней и симпатичной. В этом полете я впервые обратил внимание на другую девушку как на девушку, а не как на товарища по команде.
Нужно признать, что мои растяжка и гибкость были далеки от совершенства, точнее, очень далеки. На вопрос Дубовой: «Саша, где шаг? Где шпагат?» – я отвечал, что меня очень туго пеленали в детстве, лишая всякой возможности развиваться в направлении человека-змеи. Теперь, говорил я, когда тяну подъем, у меня закрываются глаза. Такая вот ситуация! Она смеялась, но очень советовала развивать пластичность. Я постоянно приходил в зал хореографии за 45 минут до первой тренировки и истязал себя всевозможными растяжками. Меня, кстати, любили все хореографы, с которыми я работал в балетном классе. Не за талант, а за фанатичную работу. Обычно с утра в зале я был один. Тут вдруг понимаю, что кто-то говорит: «Привет!» – и вижу Оксану. Я отвечаю: «Привет!» – и продолжаю свое дело. Так эти совместные занятия стали системными. Поскольку с растяжкой у Оксаны все было неплохо, могу предположить, что внезапная тяга к балету появилась не просто так. Все эти утренние разминки были очень целомудренными. Надо признать, что положение мужского шпагата (назовем его так) с ногой на балетном станке, выглядит, прямо скажем, спорно с точки зрения эстетики, а вот позиция девушки с ногой на палке и в полном шпагате на 180 градусов – это совсем другое дело. Тебя начинают посещать различные мысли, и они отнюдь не философские.
Постепенно стала накапливаться какая-то взаимная симпатия. Я понимал, что женат и пытался объяснить себе, что это мимолетное увлечение молодой девушкой. Все это несерьезно и как-то спонтанно. Обманывал я себя довольно долго, и тут настал момент, который все расставил по местам. Перед тем как переехать в шикарную квартиру в Моисеевском доме, мы с Майей жили около года в «однушке» на улице Академика Комарова. «Спартак» выделил нам эту квартиру за спортивные заслуги. Мы жили на последнем этаже пятиэтажки, это был ведомственный дом. Там жили многие спортсмены, и мы были одними из них.
И вот, как-то вернувшись с очередных соревнований, мы обнаружили, что нас обокрали. Залезли с крыши через окно и долго выносили вещи через подъезд. Удар был серьезный.
И вот, как-то вернувшись с очередных соревнований, мы обнаружили, что нас обокрали. Залезли с крыши через окно и долго выносили вещи через подъезд. Удар был серьезный.
Но мы готовились к американскому туру и надеялись восстановить наше пошатнувшееся финансовое благополучие. Погоревав о шикарной аппаратуре и многих ценных вещах, мы бросились возвращать наши материальные ценности. Три с лишним месяца мы пахали в Штатах и вернулись домой достойно обеспеченными людьми. Мы практически перестали вспоминать ту ужасную историю с грабежом. И тут случилась поездка в гости к Вове Котину. Была классная компания: Лена Валова и Олег Васильев, Лена Васюкова и Андрей Букин, были и мои друзья. Я был на своей машине, припарковал ее у Вовы во дворе. Утром мы позавтракали и, собравшись домой, я полез за ключами от квартиры, но их не было! Я обыскал все, но тщетно. Стал искать борсетку с документами. Нету! Я не помнил, брал ли я борсетку или она осталась дома. Ключи от машины и документы на машину были у меня. Предчувствуя что-то плохое, мы поехали домой. Я очень надеялся, что ключи и документы я оставил дома. Позвонил папе, чтобы он привез запасные ключи и открыл квартиру. Мы подъехали с папой в одно время и пошли открывать дверь нашей «счастливой» квартиры. В замочную скважину были видны пальто и куртки, висящие в коридоре, что меня немного успокоило. Но когда мы вошли в квартиру, случилась немая сцена… Все, что было нажито непосильным трудом, было украдено!!! Снова! Это был шок. Дважды за четыре месяца! Борсетку с паспортом и ключами от квартиры я, оказывается, оставил в машине! Редкий м****!
Майя впала в ступор, она плакала без остановки. На все мои умные высказывания, типа, не плачь, мы всё заработаем, не в деньгах счастье она отвечала мне посылом на «три буквы». И я ее понимал. Она тихо плакала на протяжении долгого времени. Я тоже переживал, но меньше. Как-то думал, что можно с этой проблемой справиться. Депрессии вообще не мое. И видя, что ничего не помогает, после очередной тренировки спросил у Оксаны, не затупились ли ее коньки? Оксана сказала, что тупее коньков у нее никогда в жизни еще не было. Я предложил поехать поточить коньки к классному точильщику Анатолию Петухову. Она с радостью согласилась. После этого мы стали встречаться.
На тот момент фигурное катание отошло для меня на второй план. Я однозначно был влюблен. Оксана отвечала мне взаимностью. Мы виделись почти каждый день.
На тот момент фигурное катание отошло для меня на второй план. Я однозначно был влюблен. Оксана отвечала мне взаимностью. Мы виделись почти каждый день.
Надо сказать, что жизнь на два фронта не доставляла мне радости. Никогда не понимал людей, которые после встреч с любовницей изворачивались, как уж на сковородке, в разговоре с женой, получая при этом порцию адреналина. Эти люди уже не могли существовать без острых ощущений. Измены становились необходимыми, как доза наркотика. Без них все было пресным и обыденным. Меня, наоборот, бесило бесконечное вранье. Я придумывал истории про походы в тренажерный зал, баню с друзьями, поездки к другу на дачу, иногда с ночевкой. Через какое-то время Майя, конечно же, стала догадываться, что происходит. Но вместо того, чтобы обо всем честно поговорить, мы еще больше закрылись. Майе стали поступать звонки с рассказами о местоположении ее мужа в данный момент. Напрягая свой недюжинный мозг, я стал догадываться, кто был генератором этих идей, но в разговоре с Оксаной на эту тему чувствовал себя подлецом, заподозрив ангела с хлопающими глазами в кошмарном действии. Я понимал, сколько страданий приношу Майе, с которой продолжал готовиться к соревнованиям, но ничего не мог с собой поделать. Как говорил персонаж Алексея Баталова в фильме «Москва слезам не верит»: «Тянет…»
Мне рисовались картины, на которых я, олимпийский чемпион, ухожу от жены к Оксане, которая, закончив карьеру, рожает мне двоих детей и ждет меня дома, целуя мой портрет. Вот настолько умен я был. Причем, если бы я только заикнулся про совместных детей Майе, она бросила бы все в ту же секунду. Но себя в этом союзе я уже практически не представлял. Мне это было не нужно. Вот такой человеческий парадокс.
Какую цель преследовала Оксана, начав отношения со мной? Действительно ли это было огромное чувство или продуманные действия для достижения результата в спорте, я уже не узнаю, да это теперь и не важно.
Я уже начал понимать, что в наших с Оксаной отношениях не все так гладко и радужно, но продолжал верить, что это мой человек. Я уже упоминал, что для меня фигурное катание перестало быть в приоритете. Любовная история вышла на первый план. Мои родители и близкие друзья не одобряли моих отношений с Оксаной, чувствуя какой-то подвох, но я никого не слушал и продолжал говорить, что они не понимают, как мне с ней хорошо.
Какую цель преследовала Оксана, начав отношения со мной? Действительно ли это было огромное чувство или продуманные действия для достижения результата в спорте, я уже не узнаю, да это теперь и не важно.
Ничего переписывать в этой книге судьбы я бы не стал. Это был отрезок моей жизни. Только моей, ничьей больше. В этой истории были прекрасные моменты и эпизоды, которые я хочу стереть из памяти. В итоге мы с Оксаной расстались.
Мы с Майей уехали в США вместе с группой Дубовой, а Оксана вместе с Женей Платовым перешла к своему бывшему тренеру Наталье Линичук. Олимпиаду в 1994 году выиграли Оксана с Женей, мы же стали вторыми. Так распорядилась судьба и правильно сделала, нельзя выиграть Олимпиаду, думая только детородным органом, нужна еще и голова, а она у меня в ответственные спортивные моменты работала плохо.
Тренируясь в США на олимпийской базе «Лейк-Плэсид», мы готовились к предолимпийскому сезону 1993 года. Тихое, очень красивое место в Адирондакских горах, множество красивейших озер, живописная природа, замечательные катки. Прекрасная атмосфера для работы. Ничто не отвлекало нас от подготовки к чемпионатам Европы и мира. Мы поставили оригинальный танец с Натальей Ильиничной и Инессой Буцевич, тренером, который помогал Дубовой с парами Усова – Жулин и Навка – Гезалян, представлявшими Белоруссию. Произвольный танец нам опять поставил Джузеппе Арена, наш хореограф третий год подряд. Выбор музыки был очень необычен, как и факт появления этой музыки для нашей программы.
В Лозанне один меценат пригласил нас к себе на ужин со словами: «У меня для вас есть потрясающая музыка. Вы сделаете под нее гениальную программу». Я отнесся к его словам скептически. Было очень много людей, которые хотели помочь с выбором музыки или идеи. Как правило, советы были дилетантскими, и я был готов к очередному уникальному шедевру от дилетанта. Но отказать было неудобно. Плюс вкусный швейцарский ужин. Мы пошли в надежде вкусно поесть, и не более. Ужин и правда был очень хорошим, в роскошном доме, за красиво убранным столом. Когда подали десерт, хозяин сказал: «Я включаю вашу программу». Он подошел к шикарной стереосистеме и включил трек. Буквально через несколько секунд звучания стало понятно, что это шедевр. У меня не возникло и доли сомнения по поводу следующей программы, настолько неординарной была композиция. Название этой музыки было «Blues for Klook», исполнитель Эдди Луис. Джузеппе, король блюза и джаза, создал шедевр. Все поддержки он придумывал и зарисовывал на бумаге, а мы их потом переносили на лед. Рисовал он фантастически, так что поддержки на рисунке выглядели, как произведение искусства, и мы пытались их не испортить. К сожалению, сейчас не вспомню имя человека, который нашел для нас эту потрясающую музыку, но это однозначно был человек с хорошим музыкальным слухом. Низкий ему поклон.
В тот год мы выигрывали все турниры, включая чемпионаты Европы и мира. Это был наш с Майей год. Чемпионат мира проходил в Праге на том же катке, где мы дебютировали на нашем первом чемпионате Европы. Мы очень хорошо выступили и завоевали золото чемпионата мира. После чемпионата мира были праздничный банкет и дискотека для всех участников, где я совершенно обалдел от девушки в кепке, которая держала внимание всего зала.
Было достаточно темно, и понять, кто это, не представлялось возможным. Я решил пойти на танцпол, чтобы узнать, кто эта дива. Это была Таня Навка.
Было достаточно темно, и понять, кто это, не представлялось возможным. Я решил пойти на танцпол, чтобы узнать, кто эта дива. Это была Таня Навка.
Сказать, что был удивлен, это ничего не сказать. Я был шокирован. Таня в повседневной жизни и на льду была сама скромность, очень застенчивая девушка. И вдруг такое превращение в приму дискотеки, абсолютный слом сознания.
После чемпионата мы с Майей поехали в американский тур, где выступали до конца июня. С начала июля всей группой приехали на сбор во Францию, в Пролоньян, маленький, очень красивый городок в горах Франции, где мы должны были тренироваться около месяца и сделать наброски хореографии наших олимпийских программ. Прилетели мы во Францию из Америки, когда вся наша группа уже была там. Помню, подъехали на машине, встретились с тренерами и спортсменами, обнимались и радовались встрече на французской земле. Я сразу и не узнал в одной из спортсменок Таню, настолько она расцвела и похорошела к ее 18 годам. У меня же, похоже, к тому времени мощно развилось умение наступать на предмет сельскохозяйственной утвари, в простонародье – грабли. Но была в Тане гремучая смесь скромности и сексуальности в одном флаконе. Я стал очень много о ней думать. Начались какие-то гляделки во время совместных обедов и ужинов, идиотские улыбки, причем с обеих сторон. Я говорил себе: «Саша, у тебя Олимпиада, сосредоточься на главном!» Но после работы на льду и в зале мысли были в основном о Тане. Возник флирт, искра, но ничего более. На тот момент я был безумно благодарен Тане, она, не осознавая этого, помогала мне избавиться от «грищукозависимости»!
Сбор прошел без эксцессов, мы начали постановки и продолжили потом работать над программами в США, в Лейк-Плэсиде. На какое-то время нас, Майю и меня с Таней и Самвелом, ее партнером, поселили в одни апартаменты с тремя спальнями, одной гостиной и одной кухней. Мы смотрели фильмы, слушали разную музыку. Меня подкупало, что нам с Таней нравится одна и та же музыка. Она была очень гармоничной на кухне, могла приготовить вкусный ужин на нашу теплую компанию – украинские корни давали о себе знать. К разносолам Майи я уже постепенно привык, а тут что-то неизведанное и сделанное руками человека, который нравится тебе все больше и больше.
Через некоторое время нас расселили по разным апартаментам. Мы с Майей стали жить отдельно от всех. Таня с Самвелом делили жилье с Лизой Стекольниковой и Димой Казарлыгой, катавшимися за Казахстан. И вот у Самвела день рождения, мы с Майей приглашены. Все происходило в жилище Тани и Самвела. Мы веселились, выпивали, на следующий день был выходной.
В какой-то момент все разбрелись по комнатам, и мы с Таней остались на кухне одни. Пытались заговорить, но вместо этого просто идиотски улыбались, глядя друг на друга. В общем, все с нами стало абсолютно ясно.
В какой-то момент все разбрелись по комнатам, и мы с Таней остались на кухне одни. Пытались заговорить, но вместо этого просто идиотски улыбались, глядя друг на друга. В общем, все с нами стало абсолютно ясно. Потом, как-то оказавшись на балконе, держась за руки, разговаривали и разговаривали, как в советских фильмах про любовь. Нашлись доброжелатели, которые донесли информацию до Майи.
Наутро меня ждал серьезный разговор. Майя спросила меня: «Правда ли это, что у вас с Таней вчера что-то происходило?» Я отвечаю: «Да». «И что дальше? – спрашивает Майя, – У тебя есть жена». Я мужественно: «Я люблю Таню».
Немая сцена. Майя в шоке. Я понимаю, что Олимпиаде, похоже, наступает пиздец.
Добавлю, что вечером предыдущего дня мы вылетели с Майей в Канаду на съемки учебного фильма – как надо катать танго «Романтика». А меня то ли Бог наказал, то ли я сделал слишком большое количество повторов одного элемента из «Румбы», но у меня стала отказывать стопа. Не могу ее натянуть на себя, болтается, как тряпочка. Я думаю, что отойдет до завтра, но утром пах отказывает, и стопа остается безжизненной. Канадцы – ребята серьезные, их человек сто. Камеры стоят готовые снимать наш гениальный танец, а я полутруп. Пытаюсь объяснить Трейси Уилсон, продюсеру этого фильма, и прекрасной танцорше, что я не чувствую ногу. Она говорит: «У нас на съемки один день. Деньги уже вложены. Сделай что-нибудь!» Попробуйте представить, что вам нужно потянуть стопу на себя и абсолютно ничего не происходит. А в ботинке на тонком лезвии ситуация еще хуже в несколько раз! Хочется с кем-то поделиться, но Майя в этой ситуации, конечно, не помощник. Я думаю, она была бы не против, чтобы многие органы моего спортивного когда-то тела просто отказали навсегда. Но я не сдаюсь. Прошу людей из Канады затейпировать мне стопу в положении натяжения на себя. Они это делают. Я надеваю коньки, пробую проехать на правой ноге и падаю как подкошенный. Пробую еще раз, эффект тот же. Я не чувствую ногу совсем, то есть абсолютно. Пробуем снимать наше танго.
Как только я переношу вес на правую ногу – сразу падаю, и так бесконечное количество раз! Канадцы прокляли всех русских в моем лице. Мы сделали тысячу дублей и все-таки отсняли этот учебный фильм.
Как только я переношу вес на правую ногу – сразу падаю, и так бесконечное количество раз! Канадцы прокляли всех русских в моем лице. Мы сделали тысячу дублей и все-таки отсняли этот учебный фильм.
Я очень извинялся. И канадцы, улыбаясь, сделали вид, что поняли. До сих пор мне перед ними стыдно, но так уж вышло. В фильме выглядело, что я очень крутой фигурист. Спасибо телевидению и кинематографу.
Мы возвратились в Лейк-Плэсид и пришли к Наталье Ильиничне с ее мужем Семеном Белиц-Гейманом, великим пловцом СССР, на беседу. Никогда не забуду слова Семена: «Ну что, любвеобильный? Ты хотя бы понимаешь, что ты Олимпиаду просрал?!» Дубова, не знаю почему, не очень на меня кричала, но просчитывала ситуацию – до Олимпиады было всего ничего, а тут сердечная «Санта-Барбара».
Постепенно все вошло в свое русло. Мы усиленно работали и готовились к чемпионату Европы, работали по-серьезному, еще я встречался с Таней. Но если Таня после наших встреч летала по льду, то я исполнял роль черепахи, подстреленной своей же сексуальной активностью, закон природы. Опытная Дубова, понимая, что медаль Олимпиады уплывает в заоблачную даль, принимает решение отправить Таню с Самвелом в Москву, таким образом разрядив ситуацию с нашим романом. Но, протерпев неделю, я начинаю летать в Москву, к Тане – из Монреаля в пятницу вечером и в понедельник обратно. Каждую неделю, вот такое приключение перед Олимпиадой – непрофессионализм в чистом виде. Сердцу не прикажешь. Летал по 10 часов туда и обратно, но ни о чем не жалею, это – моя жизнь, и она лишь одна.
Больше всех, конечно, в этой ситуации пострадала Майя. Слава богу, мне хватило ума с ней по-хорошему поговорить. Она, конечно же, выслушала мою позицию, но задала вполне резонный вопрос: «Саш, а потерпеть годик нельзя было?»
Больше всех, конечно, в этой ситуации пострадала Майя. Слава богу, мне хватило ума с ней по-хорошему поговорить. Она, конечно же, выслушала мою позицию, но задала вполне резонный вопрос: «Саш, а потерпеть годик нельзя было?»
Ради Олимпиады. И в этом плане она была абсолютно права, а я – нет. Но я ввязался в это, может быть, авантюрное приключение. Таня стала для меня основным приоритетом. Я сказал Майе, что сниму отдельные апартаменты, чтобы не мучить ни ее, ни себя. Она молча согласилась. Многие годы Таня приезжала ко мне в американские ежегодные туры Тома Коллинза. Обычно я жил с Витей Петренко, но когда на несколько дней приезжала Таня, Том давал мне отдельный номер. Очень был понимающий человек.
Майе, конечно, в эти дни было очень непросто и неприятно наблюдать за нами, держащимися за руки, на совместных групповых ужинах и различных мероприятиях. Я даже просил Таню не приходить на выступления тура, дабы не нервировать мою партнершу. В общем, Майя обижалась на меня из-за Тани, а Таня не понимала, почему я прошу ее не приходить на шоу. Один я ни на кого не обижался и очень хотел, чтобы все любили всех (у меня же получается…), но как-то не получалось. Так мы и двигались в направлении Олимпиады с непростыми взаимоотношениями среди участников этой любовной истории.
На одном серьезном профессиональном турнире произошел интересный случай. У нас с Майей был номер «Love story», поставленный нами в процессе развода. Но мы так его исполняли, что знаменитые дикторы американского телевидения говорили: «Невозможно поверить в развод этой пары. Они танцуют настоящую любовь». Это видео существует на YouTube. Мы хорошо умели разделять жизнь и творчество.
На льду в паре с Майей я по-настоящему кайфовал, а в жизни не получилось, к сожалению или к счастью, не знаю. На самом деле развод – тяжелая штука.
Помню, как расставшись с Майей, несмотря на чувство к другой женщине, я минут двадцать рыдал в машине, вспоминая все наши классные моменты.
Помню, как расставшись с Майей, несмотря на чувство к другой женщине, я минут двадцать рыдал в машине, вспоминая все наши классные моменты.
Мы безусловно были близкими людьми.
На Олимпиаде, как вы уже знаете, мы заняли второе место. Мы с Таней, конечно же, строили какие-то планы. И, в отличие от истории с Оксаной, они начали осуществляться. На чемпионат мира мы не поехали, слишком велик был стресс после Олимпиады. Я сказал Тане, что хочу быть только с ней и жду ее в Америке.
Между тем Таня с Самвелом улетели в Японию на чемпионат мира в город Тиба. Они выступали там от Белоруссии и заняли пятое место. Это был просто сумасшедший результат! Тут же последовало предложение от моего друга Пономаренко переехать к ним с Мариной в Лос-Анджелес для тренировок на постоянной основе. Когда Таня мне поведала эту новость по телефону я, мягко говоря, охренел! Опять моя любовь выбрала карьеру. Я в сердцах сказал Тане: «Решай, или этот Пономаренко со своим вонючим Лос-Анджелесом, или я и наша любовь. Уедешь – про меня забудь!» – сказал я и повесил трубку. Я очень рисковал, но кто не рискует… В итоге Таня решила лететь ко мне в Америку через Лондон, где остановилась у друга сына Натальи Дубовой. Белорусы пытались забрать ее паспорт, чтобы она не смогла вылететь, но Таня его спрятала (прошу прощения) в трусах. Я почти не сомневаюсь, зная Танин характер, что она добилась бы очень многого, перейди она к Пономаренко, но она выбрала меня, выбрала свой путь и, надеюсь, не пожалела…
И вот она прилетела в Нью-Йорк, где я ее встретил, и мы начали жить в доме, который сняли вместе. Мы с Таней жили и катались в Лейк-Плэсиде. Я продолжил кататься с Майей в профессионалах, а Таня каталась одна в поисках партнера, так как с Самвелом они расстались. Так проходили наши лейк-плэсидские будни. Майе было тяжело находиться на льду с Таней и со мной. Я уже не помню, по какой причине Майя переехала в Бостон. Для постановок наших номеров для шоу и соревнований я ездил к ней на машине по 5 часов туда и обратно, останавливаясь в небольших отелях. Благо, что нужно было поставить всего 3–4 программы к сезону.
Первое время после Олимпиады у нас было множество шоу и различных турниров, где мы могли бы зарабатывать приличные деньги. Таня в это время каталась одна и, конечно же, переживала из-за своей нереализованности. Все-таки молодая девушка еще много могла бы сказать в фигурном катании. Мы занимались поиском партнера для Татьяны, но на горизонте пока никого не было. Попробовав несколько вариантов, мы понимали, что это не то. Даже пробовали кататься вместе, но маленькая разница в росте все расставила на свои места. В личном плане все было очень хорошо, а в том, что касалось работы, мы продолжали усиленно искать партнера. Трудность танцев на льду в том и заключается, что ты можешь быть суперфигуристом, но без партнера ты никто.
Как-то летом на отдыхе в Москве нам позвонил Николай Морозов. Это был одаренный фигурист, очень развернутый и с красивыми линиями. Он брал много уроков у сильного джаз-модерн-танцора Николая Огрызкова. Мы попробовались в квартире перед зеркалом, Коля зажег нас своим рвением и энтузиазмом. Было решено встать в пару с ним, и поскольку Таня каталась за Белоруссию, они стали представлять эту страну.
За полгода до этого произошел случай, который оставил огромную зарубку в моей душе. В Лейк-Плэсиде шли репетиции легендарного шоу «Stars on Ice». В этом шоу участвовали наши друзья – Катя Гордеева и Сережа Гриньков. Мы проводили много времени вместе, ходили друг к другу в гости. Я тогда увлекся группой «Браво», и Серега проникся их стилем, как и я. Он попросил у меня кассету, чтобы переписать. Я же в это время на пару дней улетел на какое-то шоу. По возвращении решил позвонить из аэропорта Тане. Мобильных телефонов тогда не было, поэтому я звонил из телефона-автомата. После нескольких гудков Таня подняла трубку: «Алло». Я сразу почувствовал в голосе что-то странное и спросил:
– Тань, все нормально?
– Саш, Сережа умер.
У меня подкосились ноги в прямом смысле слова, и прямо в будке я сел на пол… Таня потом рассказала, что утром видела Катю с Сережей на разминке, они обменялись парой слов.
После этого на льду Сергей делал поддержку с Катей и аккуратно поставил ее на лед. Потом произнес: «Катюх, чего-то мне хреново…» – и, присев на корточки, покатился по кругу, затем лег на бок. Все кругом кричали, чтобы вызвали «Скорую», но он умер у Кати на руках. Ему было 28 лет. У Сергея был диагноз – «бычье сердце». Его папа умер от той же болезни. Странно, Сережа ведь постоянно сдавал анализы, проверял уровень холестерина, и все было в норме. И это произошло в США! Для всего мира Сережин уход стал шоком. Позже Катя продолжила кататься одна.
У меня подкосились ноги в прямом смысле слова, и прямо в будке я сел на пол… Таня потом рассказала, что утром видела Катю с Сережей на разминке, они обменялись парой слов.
В скором времени мы с Таней попросились на каток к Галине Яковлевне Змиевской, тренеру моего друга Виктора Петренко. Они жили и работали в небольшом городке Симсбери в штате Коннектикут. Нас встретили очень радушно. Вскоре подъехал Коля, и я стал делать свои первые тренерские шаги. Мне очень понравилось это дело. Я готов был пропадать на катке целыми сутками и оттачивать мастерство ребят. Вы себе не представляете, какое удовольствие видеть, как элементы, которые не получались совсем, со временем становятся шикарными. Если обозначить Таню с Колей словом «материал», то он был очень податливым и послушным. Поверьте, мне теперь есть с чем сравнивать. Программы были поставлены, и мы стали готовиться к нашему первому совместному сезону. На катке Таня с Колей были единственной танцевальной парой. Сравнить их было абсолютно не с кем. Мне нравилось то, что мы делаем, не просто нравилось, это было занятие по сердцу. Друзья и коллеги-тренеры тоже нас хвалили. Мы добивались, чтобы каждая ручка, каждая ножка были параллельны и дотянуты. С первых тренерских шагов я уделял огромное внимание эстетике и чистоте исполнения.
Приближались наши первые соревнования. Это совершенно точно была Россия, а что конкретно, Москва или Питер, сейчас уже не скажу. Помню, как готовился к нашей первой тренировке, предвкушая фурор. Таня с Колей вышли на лед и начали разминку. Я тут же понял, что пары-соперники катаются на абсолютно других скоростях. Мы выглядели красивыми, параллельными черепахами. Вместо фурора я получил хороший урок и щелчок по носу за самоуверенность в деле, которое еще не знал. Позже, пересматривая свои постановки для ребят, увидел, как же сложно я ставил! Пытался показать, насколько технична моя пара, как четко они владеют коньком. Наша сценография была очень насыщенной, каждую секунду в танце что-то происходило. В итоге получился высококачественный сумбур вместо танцев. До знаменитой моисеевской фразы «Просто и хорошо…» был еще очень долгий путь познания тренерской и постановочной работы. Так что лавров мы не снискали и прилично расстроенные вернулись в Симсбери, понимая, как много еще предстоит сделать. Стали много работать над скоростью катания, а главное, привлекли замечательного человека и профессионала по физической подготовке Леонида Моисеевича Райцина.
С ним я работал еще в сборной СССР. Его тренировки не уничтожали тебя, а делали сильнее и выносливее. Все упражнения были продуманы до мелочей. Сначала с маленьким весом, потом чуть больше, потом еще больше, как говорится, без фанатизма, но с хорошим результатом. То же самое с беговой нагрузкой – начинаешь процентов на 30–40 от своих возможностей, постепенно доходя до 60–70, и к концу 20-дневного сбора пробуешь максимум. Эта методика очень здорово работала. Главное, все тренировки проходят в удовольствие, ты устаешь, но тебе хорошо, потому что чувствуешь ежедневный прогресс. Спортсмен все чувствует, его не обманешь.
Глава 17
«Макдоленд» – лучший ресторан Америки…
Отработав почти месяц с Райциным, ребята сильно прибавили, и в следующий сезон мы вошли уже более зрелой парой – готовились к олимпийскому сезону 1998 года.
В Симсбери мы купили наш первый кондоминиум, я бы даже назвал его домом. Это был большой просторный дом с гаражом на две машины и тремя спальнями наверху.
К нам в гости собрались приехать мои мама и папа. Ни тот ни другая никогда не были за границей. Не только в силу недостатка финансов, а потому что, как я уже писал, отец конструировал ракеты, и предприятие было «почтовым ящиком» (засекреченным предприятием), и даже после выхода на пенсию он лет десять был невыездной. Отец пошел к своему начальнику, написал бумагу с просьбой съездить к сыну в США. Тот, посмотрев на отца, просто спросил: «Слава, ты болен? Ты же понимаешь, если что, я сяду в тюрьму!» Папа начал убеждать его в своей любви к Родине, что, кстати сказать, было чистой правдой, говорил что-то про связь отцов и детей, разговор был долгим, и начальник дрогнул. Есть же у нас смелые и порядочные люди. Так мама с папой получили визы и устремились в аэропорт Шереметьево. Пройдя паспортный контроль, они связались со мной, и мы договорились, что я их встречу в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке. Самолет должен был прилететь около 17:00, я рассчитал время, приехал заранее, сижу, жду. На табло горит надпись: «рейс Москва – Нью-Йорк в полете». Время 17:30 – рейс в полете, 18:30 – в полете. Встречающий народ занервничал. Я подошел к девушке на стойке информации и спросил: «Что с рейсом из Москвы?» Она ответила, что информация будет позже, около 19:30. В 19:30 оповещение перенесли на 20:30, потом на 21:30. Затем сказали не волноваться, что все нормально – «поезжайте домой и звоните в аэропорт в шесть утра». Вы можете представить себе, что творилось в головах у встречающих людей! Информации – ноль, только разговоры о том, что все в порядке, ждите сообщений. Я поехал к другу в Нью-Йорк, меня всего трясло, в голове роились жуткие мысли, картины одна ужаснее другой. Пока ждал шести утра, выпил, наверное, бутылку водки, но сидел абсолютно трезвый. Мысль была только одна: зачем я сделал им это приглашение? Ровно в шесть трясущейся рукой я набрал номер аэропорта, ожидая чего угодно. Ответ ошеломил и обнадежил одновременно: борт приземлится в 11 утра. Сказать, что меня отпустило, я не могу, но надежда на что-то хорошее продолжала теплиться. Вызвав такси, я, как зомби, спустился вниз и абсолютно пустой эмоционально поехал в аэропорт. В 11 часов я увидел магическую надпись на табло: самолет совершил посадку. Где он летал почти сутки, неясно. Все встречающие были в таком же неведении, как и я. К полудню люди с московского рейса пошли на выход. Встречающие прыгали на них, как тигры на добычу, сжимая тех в объятиях неимоверной силы. Моих родителей не было.
В Симсбери мы купили наш первый кондоминиум, я бы даже назвал его домом. Это был большой просторный дом с гаражом на две машины и тремя спальнями наверху.
Минут через сорок, которые, скажу честно, дались мне очень тяжело, я наконец увидел моих маму и папу, блаженно держащихся за руки, улыбающихся и высматривающих меня в толпе. И тут я разрыдался! Вся тяжесть этих сумасшедших часов ожидания схлынула, и я стал абсолютно счастливым Сашей, увидевших любимых родителей живыми и здоровыми. Когда мы обнялись и расцеловались, родители не совсем понимали, почему я плачу. Я спросил, где они пропадали, почему так долго летели? И папа поведал мне удивительную историю.
Когда самолет пролетал над Норвегией, папа сказал маме: «Здесь наш сын выиграл серебро на Олимпиаде». Через минуту пилот сообщил: «Наш самолет производит вынужденную посадку в аэропорту Осло».
После приземления в аэропорту Осло всех вывели из самолета в здание аэропорта и сообщили, что было получено сообщение о бомбе на борту, самолет проверяли полностью – долгих 8 часов.
После приземления в аэропорту Осло всех вывели из самолета в здание аэропорта и сообщили, что было получено сообщение о бомбе на борту, самолет проверяли полностью – долгих 8 часов.
На этом же рейсе летел наш знаменитый альт Юрий Башмет. У кого-то нашлась гитара, и он развлекал пассажиров песнями, золотой человек! Не могу до сих пор понять одного, если информация про бомбы столь засекречена, почему нельзя было сказать, что какие-то неполадки самолета привели к вынужденной посадке. Люди бы не сходили с ума и сохранили бы свое здоровье и рассудок. Но это еще не всё. Моя мама была очень набожным человеком и всегда говорила, что все чипирования, вакцинации и отпечатки пальцев – это всё от дьявола. Она прихватила с собой из Москвы щепоть русской святой земли, и перед прохождением паспортного контроля с обязательной дактилоскопией густо намазала ею свой указательный палец. Она проходила процедуру дактилоскопии раз 5 или 6 раз, знаменитые американские датчики ничего не видели. Наверное, она так и не попала бы на американскую землю, если бы не вмешался папа. Он аккуратненько стер землю с ее указательных пальцев, убедив ее, что если так будет продолжаться, то она больше не увидит своего родного сына, и мама сдалась. Но любопытно то, что при помощи земли русской она практически победила всю американскую систему распознавания пассажиров. Американцы были в шоке, они думали, что это сбой системы, а это всего лишь наша русская земля!
Как выяснилось, люди, привыкшие к котлетам и картошке, плохо воспринимают высокую японскую кухню, в основе которой преимущественно – сырая рыба, кстати, за очень нехилые деньги.
На такси мы поехали к моему другу Арику Закаряну, у которого я всегда останавливался в Нью-Йорке, а вечером я повел родителей на бродвейское шоу, как сейчас помню, «Cats». Это ж надо было додуматься до того, чтобы измученных долгим экстремальным перелетом родителей повести в конце дня на бродвейское шоу! Как бы они меня ни любили, но через 15 минут после начала спектакля оба крепко спали. Слава богу, им удалось немного отдохнуть, и после окончания шоу мы поехали в японский ресторан, один из лучших в Нью-Йорке.
Как выяснилось, люди, привыкшие к котлетам и картошке, плохо воспринимают высокую японскую кухню, в основе которой преимущественно сырая рыба, кстати, за очень нехилые деньги.
Я видел, как они мучаются, стараясь угодить мне. Я оплатил счет, и тут папа спросил: «Саш, а я слышал про какой-то суперресторан "Макдоленд", можно хоть посмотреть?» Я, поняв, что после съеденных блюд высокой японской кухни сытым остался только я, повел их в McDonald’s. После двух бигмаков для папы и чизбургера для мамы я увидел совершенно счастливых людей, вкусивших всю прелесть Америки. Папа сказал: «Ведь могут же!»
Они пробыли у нас с Таней где-то две недели. Все было очень душевно, но я видел, что родители никогда не смогли бы жить здесь из-за разницы в менталитете. Куда бы мы ни пошли, они все время ждали подвоха. Их смущало, например, что все вокруг ходят и улыбаются, – «не иначе готовят что-то против нас». Еще бы, пожилые родители, воспитанные на коммунистических догмах, а тут сплошной капитализм! Я не хочу сказать, что им не понравилось, они просто любили свой Королев всем сердцем. Вскоре я отвез их, счастливых, в аэропорт. На обратном пути все обошлось без эксцессов.
Тренер я был неплохой, но продолжал кататься с Майей в шоу, и из-за этого пропускал много тренировок. Ребятам приходилось работать без меня, что, конечно, сказывалось на процессе, тогда я не совсем представлял, насколько важна роль тренера для ученика. Вполне допускаю, что сам я обожал кататься с Майей иногда совсем без замечаний и очень любил до всего докопаться методом проб и ошибок, но нужно признать, что 98 процентов спортсменов нуждаются в тренере на постоянной основе. Конечно, на основные старты я ездил с ребятами.
Перед чемпионатом мира Коля повредил мениск, и, приехав в Женеву, катался с дикой болью. Он все докатал, причем очень прилично. Как он это сделал с надорванным мениском, одному Богу известно.
Интересно получилось на Олимпиаде в Нагано. Таня с Колей улетели к началу игр, побывали на открытии, прочувствовали всю атмосферу главного турнира жизни. Я в это время участвовал в американских шоу и должен был подъехать в день обязательной программы. Путь мой в Страну восходящего солнца был непростым: сначала три самолета до Токио, оттуда – скоростным поездом три часа до Нагано, и затем – автобусом до Олимпийской деревни. Долгое получение аккредитации и, наконец, автобус на каток. Когда я проходил все кордоны, то уже понимал, что могу и на старт опоздать. И вот последняя дверь, я весь в мыле вбегаю непосредственно на ледовую площадку и вижу Таню с Колей на льду. В этот момент диктор их объявляет, я успел вовремя, просто чудеса!
Прокатали они, на мой взгляд, хорошо, но спортсмены из Белоруссии не рассматривались как серьезные претенденты на победу, в отличие от представителей таких монстров, как Канада, США, Россия и Франция. К тому же посередине проката произвольного танца в зале наполовину погасло освещение. Ребята докатали программу. Их подозвал к себе рефери и предложил перекатать вторую половину уже при свете, но физически это было очень тяжело, да и смысла не было – место все равно «-надцатое».
Перед чемпионатом мира Коля повредил мениск и, приехав в Женеву, катался с дикой болью. Он все докатал, причем очень прилично. Как он это сделал с надорванным мениском, одному Богу известно.
Потом у него была успешная операция, но на чемпионате мира ко мне подошел очень авторитетный судья и сказал: «Саша, если ты хочешь побед – забудь, максимум этой пары – седьмое-восьмое место на серьезных стартах, они почти одного роста, пара не впечатляет». Это мнение всей судейской бригады. В общем, это был приговор для пары, а для меня, как тренера, повод для серьезных раздумий.
Глава 18
Роман Костомаров и интрига масштаба МХАТа
Бороться за седьмые места ни я, ни Таня не хотели. В это самое время в группе Линичук остался один партнер – Рома Костомаров, и Линичук предложила попробоваться в паре. Это произошло на катке «Динамо» в Новогорске. Меня там в тот момент не было, но Таня пришла домой совершенно окрыленная и без умолку рассказывала мне, как шикарно они смотрятся. Линичук сразу дала понять, что кататься они будут под ее началом, это даже не обсуждается. Я не сопротивлялся, потому что на тот момент не мог посвятить себя тренерской деятельности целиком, поскольку еще продолжал кататься с Майей. Решение было принято, и мы перебрались на университетский каток в Делавэр, с которым у Линичук и Карпоносова был заключен контракт. Перед Колей мне до сих пор неудобно, но надеюсь, что в силу своей успешности в роли тренера и хореографа он меня простил. Я ведь для любимой старался!
На тот момент я закончил свою профессиональную карьеру фигуриста и, перебравшись в Делавэр, мягко говоря, бездельничал: играл в гольф, смотрел фильмы, ходил в тренажерный зал. Вечером Таня приходила с тренировки и рассказывала мне, как прошел тренировочный день. Мне, конечно, все это было безумно интересно, потому что тренерская жилка уже не давала мне покоя.
Иногда я приезжал на каток и в щелочку смотрел, как Таня с Ромой работают, надо признать, смотрелись они фантастически: высокие, красивые, сексапильные. В общем, пара – мечта!
Иногда я приезжал на каток и в щелочку смотрел, как Таня с Ромой работают, надо признать, смотрелись они фантастически: высокие, красивые, сексапильные. В общем, пара – мечта!
Рома не сразу стал тем Романом Костомаровым, которого мы сейчас знаем. Прекрасный муж, отец, замечательный человек и друг, к тому же он верующий, соблюдает посты. На тот период времени я знал Рому шапочно. Поясню. Как-то мы с Таней и Колей выиграли небольшой турнир в Австрии, а пара из России Давыдова – Костомаров стала второй. Катя Давыдова с Романом на тот момент были чемпионами мира среди юниоров, но проиграли моей паре. Рома, видимо, расстроился и решил помянуть неудачное для него место со своим закадычным другом Вахтангом Мурванидзе (в просторечии Вахо). Пили они крепко, всю ночь. Вахо тоже выступил неудачно, так что горе спортсменов было огромным, и они заглушали его алкоголем.
Под утро к Роме пришло осознание того факта, что он находится в чуждой ему Австрии, и, не раздумывая, он принялся крушить басурманскую сантехнику: унитаз, раковину.
Под утро к Роме пришло осознание того факта, что он находится в чуждой ему Австрии, и, не раздумывая, он принялся крушить басурманскую сантехнику: унитаз, раковину.
Дверь тоже ему пришлась не по вкусу, он ее пробил мощным ударом кулака российского танцора. В это время мы с Таней мирно спали в своем номере. Утром позавтракали и пошли на каток посмотреть на соревнования в других дисциплинах. Боюсь напутать, но, кажется, это были девушки или юноши с произвольной программой. Зрителей было немного, и само катание спортсменов было довольно унылым. И тут… появляются Рома и Вахо. Словно солнышко пробилось сквозь хмурые тучи. Ребята радовались и громко смеялись над любым пустяком, а то и просто без повода. Кошачьей мягкой походкой они добрались до трибун и уселись на два ряда ниже нас, пытаясь сосредоточиться на том, что происходило на льду. На катке было достаточно холодно, и ребята решили закурить. Прямо под ними сидели австрийцы в национальных тирольских шляпах с торчащими из них перьями. Ребята же в силу своей высокой культуры не могли стряхивать пепел на пол ледового дворца, они аккуратно стряхивали пепел австрийцам в шляпы. Несмотря на игривое настроение спортсменов, никто не осмеливался делать им замечания, словно чувствуя, что добром это не кончится. Вскоре все мы пошли домой. Вечером к нам в номер постучал Костомаров, я открыл дверь. Он зашел и стал бормотать: «Саша, вы не одолжите мне тысячу евро до Москвы, ну очень нужно. Вы не переживайте, я отдам». Я вспомнил его поведение на катке, и мне не очень захотелось давать ему в долг, но, учитывая выражение его глаз, я пошел искать банкомат. Было воскресенье, и банкомат выдавал максимально 300 евро. Я попросил своего друга из израильской федерации Бориса Чейта помочь с этим вопросом, ему тоже удалось снять 300 евро. В итоге я дал Роме 600 евро и объяснил ситуацию. Деньги ему были нужны для покрытия ремонтных работ в уничтоженном номере отеля. Денег не хватало, и оставшуюся сумму доплачивала федерация, руководил ею тогда Валентин Писеев – человек очень жесткий, но справедливый. По возвращении в Москву Рому отлучили от фигурного катания на год! Очень сурово, но, как показало время, не зря. Думаю, за год без соревнований Рома многое переосмыслил и так больше не куролесил. Деньги он сразу отдал. И, нужно сказать, потом в наших долгих отношениях тренера и ученика он ни разу не подвел меня в финансовых вопросах. Очень порядочный человек.
Так вот, Рома катался с Таней в группе Линичук, я бил баклуши, потихоньку сходя с ума от безделья. Тане очень нравилось кататься с Ромой, но характеры у обоих были чемпионские, и ругались они частенько. Еще Тане нравилось тренироваться у меня.
Для меня важно, чтобы спортсмену было удобно, чтобы он получал удовольствие от тяжелого процесса тренировок. Когда это начинает получаться, между тренером и учеником происходит химия.
А для меня важно, чтобы спортсмену было удобно, чтобы он получал удовольствие от тяжелого процесса тренировок. Когда это начинает получаться, между тренером и учеником происходит химия, и спортсмен летит на тренировку с радостью. В один из вечеров Таня пришла с тренировки в возбужденном состоянии, при этом ее глаза сияли. Я спросил: «Что случилось? Ты почему такая счастливая?» Таня радостно произнесла: «Я спросила Наталью Владимировну (Линичук), не разрешит ли она, чтобы ты позанимался с нами обязательными танцами, и она дала добро, так что завтра начинаем». Я был очень рад такой возможности, потому что очень соскучился по работе.
На следующий день я пришел на каток за сорок минут до конца тренировки. Наталья Владимировна представила меня как нового тренера группы. Все ребята похлопали, и я приступил к своим обязанностям. В основном я занимался с Таней и Романом, но и другие ребята, например Илья Авербух, спрашивали мое мнение по каким-то техническим моментам. Я получил огромное удовольствие от первой тренировки и с нетерпением ждал нового дня, чтобы продолжить начатое. Таня была счастлива, она катается, и любимый человек при деле. На следующий день я шел на тренировку в состоянии абсолютно счастья, предвкушая, как начну делиться с танцорами своими знаниями. У дверей катка стояла Линичук, она встретила меня такой тирадой: «Саша, пожалуйста, больше не приходи. Мы с Геннадием Михайловичем (Карпоносовым) не для того всё здесь строили, чтобы ты пришел и в одночасье всё разрушил». Я застыл в абсолютном шоке и, придя в себя, только спросил:
– Вы разве не сами хотели, чтобы я помогал?
– Хотела, но расхотела.
Поделиться книгой: