Переписка, 1911–1936

2.08.1912

Дорогой господин Шёнберг,

не допускайте подобных мыслей! Да, порой переживаешь такое, что наконец уже всё кажется вероятным. Но если бы я имел что-то против Вас, то уж обязательно открыл бы Вам свои сомнения или неудовольствие. И того же я жду от Вас.

Несколько недель назад Вы обещали более пространное письмо. Я ждал его и собирался по его получении тоже написать более подробно. Кроме того, я всё лето чувствовал себя неважно и охотно отложил переписку. Вдобавок мне ещё предстояло решиться на операцию (Вы видите по моему стилю, что я ещё не вполне оправился), которую я перенес 3 недели назад. Теперь дома уже 8 дней. Выздоровление идёт быстрым ходом, но работать я могу ещё совсем понемногу. Через 4–5 дней мы думаем вернуться в Мурнау, где я смогу восстановить упавшие силы. Мы прочли в Voßtante51, что Вас пригласили на должность профессора в Имперскую Королевскую академию. Почему вы отказались? Или Вена — это недостаточно основательно? С другой стороны, я считаю совершенно правильным, что вы хотите целиком посвятить себя композиции.

Итак, не сердитесь на меня и напишите обещанное длинное письмо. Самый сердечный привет Вам и Вашей супруге от нас обоих,

Ваш Кандинский

42. Шёнберг — Кандинскому

19 августа 1912 г

Берлин

19.08.1912

Дорогой господин Кандинский, я был очень огорчен, узнав, что Вы больны и перенесли операцию. Что, собственно, произошло? Вы ни разу об этом не упоминали. Это что-то серьёзное? Но самое главное: здоровы ли Вы теперь и застрахованы ли от рецидива? Видимо, это аппендикс? Надеюсь, что так. Это, во всяком случае, не вызывает особых опасений.

Обо мне рассказывать особенно нечего. О том, что я должен был ехать в Вену на профессорское место, Вы знаете. И о том, что я отказался, тоже. Но не потому, что я так уж хотел «целиком посвятить себя композиции». К сожалению, до этого я ещё не дозрел. Но мне кажется неразумным, если, оставив Вену по очень серьёзным причинам, я вернусь в неё по причинам малосущественным. А иначе как малосущественным сделанное мне предложение не назовёшь. Да, это место предполагает пансион и надежный доход, в котором я, безусловно, нуждаюсь. Но круг моей деятельности был бы довольно ограниченным, поскольку вместе со мной приглашён Шрекер52 и также должен приехать Новак53. — Я всё лето прожил в Карлсхагене на Балтийском море. Красота необыкновенная. И на сей раз без единой мысли, в безмятежном слабоумии. Посему не столько похорошел, как потолстел. Но кажется, мне это было необходимо. В последнее время я стал раздражителен и ослаб. — Я написал […]54. Возможно, по теме и содержанию («Лунный Пьеро» Жиро) это не самая насущная для меня вещь. Но по форме — да. Для меня, однако, она знаменательна как набросок другой работы, за которую я теперь готов приняться: «Серафита» Бальзака. Вы её знаете? Быть может, это самое прекрасное, что есть. Я хочу вывести это на сцену. Не совсем в театральном смысле, во всяком случае, по прежним меркам. И уж никак не в «драматическом». Скажу больше: это будет оратория для слуха и зрения. Философия, религия, постигаемые органами художественного восприятия. — Сейчас я работаю над «Счастливой рукой» и вперед почти не продвигаюсь. Этой вещи скоро три года, а она ещё не написана. Величайшая редкость для меня. Возможно, мне придётся снова её оставить, хотя я очень доволен тем, что уже получается55.

Премьера «Лунного Пьеро». В центре — Шёнберг и Альбертина Цеме. Берлин. 16 октября 1912

Хотел ещё нечто сказать о Ваших статьях в «Синем всаднике»56. Вот что: Ваша сценическая композиция чрезвычайно мне понравилась. Равно как предисловие к ней. С этим я полностью согласен. Но в каком отношении всё это относится к «конструкции»? Мне кажется, в прямо противоположном. Мне кажется, тот, кто конструирует, должен постоянно взвешивать и испытывать. Рассчитывать допустимую нагрузку, соотношение элементов и проч. Но «Жёлтый звук» — это же не конструкция, а просто воспроизведение внутреннего ви´дения. Тут ведь есть разница:

Внутренне усмотренное — это некое целое, которое пусть даже имеет составные части, но эти части связаны между собой и уже упорядочены.

А сконструированное — это отдельные части, стремящиеся имитировать целое. Но тут нет уверенности, что не упущены самые главные части и что связующей материей этих частей не является душа.

Я убеждён, что это лишь спор о словах, а в главном мы мыслим одинаково. И всё же: «конструкция» — это всего лишь слово, но такое, с которым я у Вас не согласен. Хотя такое слово только одно.

Но повторю: «Жёлтый звук» мне чрезвычайно нравится. Это совершенно то же самое, к чему я стремился в «Счастливой руке». Однако Вы зашли ещё дальше меня в отказе от любой сознательной мысли, от любой имитации жизни. Это, конечно, большое преимущество. Мы должны осознать, что окружены загадками, и иметь мужество смотреть им прямо в глаза, не спрашивая малодушно об «отгадке». Важно употребить свои творческие силы на воспроизведение этих загадок, которыми мы окружены. Чтобы наша душа пыталась — не отгадать, но расшифровать их. Что мы при этом приобретаем — это не разгадка, а новый метод шифрования и дешифровки. Метод, сам по себе не имеющий ценности, но дающий материал для создания новых загадок. Ибо загадки суть образ непостижимого. Образ несовершенный, т. е. человеческий. Но если только мы на них учимся считать непостижимое — возможным, мы тем самым приближаемся к Богу, поскольку уже не тщимся его понять. Потому что уже не прилагаем к нему мерки нашего разума, не критикуем его, не отрицаем, ибо не можем свести его к нашей человеческой неполноценности, которую принимаем за ясность.

Поэтому-то я так радуюсь золотому [= жёлтому] звуку и представляю себе, какое колоссальное воздействие он оказал бы на меня, будучи поставленным.

Хотелось бы знать, что Вы скажете по поводу моего Учения о гармонии. Вы его прочли? И потом — моя статья в «С. вс.». В нём есть кое-что очень близкое к высказанному Вами в предисловии к «Жёлтому звуку».

Надеюсь вскоре получить весточку от Вас. Что слышно у г-жи Мюнтер? Я ещё обязан ей ответом на её чудесное письмо. Отвечу скоро. Правда, в ближайшие дни я буду занят на репетициях Pierrot lunaire, которого представит г-жа Альбертина Цеме57 в большой гастрольной поездке. И всё же я выкрою время для ответа. Пока же — самые сердечные пожелания вам обоим; моя жена присоединяется,

Ваш Арнольд Шёнберг

Что насчёт Вашего визита к нам в Берлин???

43. Мюнтер — Шёнбергу

20 августа 1912 г

Мурнау

20.08.1912

Дорогой господин Шёнберг!

Я собиралась Вам написать уже несколько недель, но как-то не доходили руки. Так вот, я хочу обратить Ваше внимание на книгу, которая, мне кажется, должна доставить Вам радость и удовольствие. И на её автора, несомненно, очень странного и необычного человека. Его зовут Фолькер, а книга — «Сидерическое рождение», издательство Karl Schnabel, Берлин, 191058. Фолькер живёт в Николаусзее вблизи Берлина, Лукоффштрассе 33. Не хочу много рассказывать про эту книгу. Я пробираюсь через неё медленно и, к сожалению, с перерывами. Беру от неё лишь столько, сколько могу постичь. Понять её в целом я не могу, и особенно конец, думаю, окажется мне не по силам. Однако, мне кажется, что она, словно золотая цепь, звено за звеном, предложение за предложением, проходит через мои руки. Я думаю, что она просто предназначена для Вас! Что у Вас слышно? В следующее воскресенье мы возвращаемся в Мюнхен, поскольку вскоре должна выйти новая публикация К-го, альбом с гравюрами и текстами59. Он понемножку выздоравливает. О своей болезни он Вам написал, врач им доволен. У меня всё хорошо, я не работаю и попусту трачу время. Напишите же о себе по-настоящему подробно.

Сердечный привет Вам и Вашей супруге от нас обоих,

Ваша Мюнтер

P. S. Закончила писать вчера вечером и отложила, а сегодня — Ваше замечательное письмо. И теперь я уже совершенно уверена, что Фолькер должен Вас заинтересовать! На стр. 31 внизу он описывает элементы Композиций Кандинского II, IV, V и др. Разумеется, без всякой связи с К., ни работ которого, ни его самого он тогда скорее всего вообще не знал. Я думаю, что такие люди должны заводить знакомство друг с другом. (Вот как я тогда нашла Ваш адрес.)

Теперь о Вашем вопросе. Это была двойная операция по удалению грыжи, а тут ещё операция по поводу варикозного расширения вены. Врач сказал, что это пустяки, но вскоре мы заметили, что к этому добавляется и другое, и сколько-то ещё потребуется времени, чтобы Кандинский пришёл в своё обычное состояние. Увы, пока этого нет, и примерно через месяц он хочет посетить родителей на юге России.

[рукой Кандинского] Ваше письмо очень меня обрадовало. Подробно напишу чуть позже. Сердечный привет,

Ваш Кандинский

44. Кандинский — Шёнбергу

22 августа 1912 г

Мурнау

22.08.1912

Дорогой господин Шёнберг,

это глупо и ужасно меня злит, что я не могу читать работы о музыке! Общедоступное в Вашей книге60 я прочёл с великим удовольствием и тонким наслаждением, которое я испытываю от всех ваших сочинений. Насколько я понял, Вы не оставляете ни одного «основания», ни единого «закона» существующей теории без придирчивого анализа. Вы всё основательно расшатали и доказали (это особенно важно!), что через такое расшатывание должно пройти всё и что всё, взятое в абстрактном смысле, лишь относительно и временно. И только человеческое узкодушие (оно же «глупость») остаётся неколебимым. И сами боги против тебя не в силах устоять61 … и т. д.! Но что меня злит, как я и написал, это что я не могу постичь положительную сторону Вашей книги. Как бы я хотел поговорить с Вами об этом! Быть может, в конце октября! Когда мы, быть может, будем в Берлине. В октябре откроется моя довольно большая коллективная выставка в галерее Der Sturm. Сам я еду в Россию и лишь надеюсь в конце октября вернуться проездом через Берлин. Мюнтер, скорее всего, будет там раньше. — Всё дело в том, что в наше время музыканты острее всего нуждаются в ниспровержении «вечных законов гармонии», что для художников важно лишь во вторую очередь. Для нас самое необходимое — показать возможности композиции (соотв. конструкции) и установить общий (очень общий) принцип. Эту работу я начал в своей книге — очень «свободными» штрихами. «Внутренняя необходимость», там сказано, — это лишь термометр (масштаб), который, однако, ведёт к огромной свободе и задаёт внутренние возможности восприятия как единственный ограничитель этой свободы. В другой работе, которая сейчас (уже год как) во мне понемногу зреет, я в счастливые минуты касаюсь общего корня форм выражения. Иногда хочется в ярости кусать себе локти, из-за того что дело продвигается так медленно. — Что касается Вашей статьи в «С. вс.», я читаю её с неизменным наслаждением. Под конец хотелось сказать: или наоборот! Т. е. если удалиться от корня, то любая комбинационная возможность становится возможностью «или наоборот». Но порой выступает необходимость явственно и настойчиво осветить только одну сторону — так я понимаю Вашу статью. Но нечто похожее написано и в моём предисловии к «Жёлтому звуку». К сожалению, очень немногие могут понять это «или наоборот», поэтому и 10 заповедей были даны так односторонне и «позитивно». Поэтому и Христос сказал: «Дальнейшее вы сегодня понять не можете»62. И на пороге этого «дальнейшего» мы и стоим до сих пор. Что для нас величайшее счастье. И наконец: так я понимаю и конструкцию, которая, как Вам кажется, не гармонирует с «Жёлтым звуком». Вы меня уже поняли! Слово «конструкция» и сегодня понимается односторонне. Однако всё имеет по крайней мере две стороны. В нашем случае под к[онструкцией] по сию пору подразумевается нечто настоятельно-геометрическое (Ходлер, кубисты и др.). Я же хочу показать, что к[онструкция] достижима и по «принципу» дисгармонии, вернее, что здесь имеется гораздо больше возможностей, которые в нашу начинающуюся эпоху непременно должны найти для себя выражение. Именно так сконструирован «Жёлтый звук», т. е. так же, как мои картины. Это и есть то, что зовут «анархией», под которой понимают «беззаконие» (поскольку люди до сих пор видят лишь одну сторону 10 заповедей), а должны понимать порядок (в искусстве — конструкцию), который, однако, коренится в другой сфере, сфере внутренней необходимости. Короче говоря: существует закон, удаленный от нас на миллионы километров, к которому мы стремимся тысячелетиями, который мы смутно предчувствуем, разгадываем, видим его с иллюзорной чёткостью и потому придаём ему разные обличья. Таково развитие «Бога», религии, науки, искусства. И все эти образы — «верные», поскольку все — увиденные. И они же — обманчивые, потому что односторонние. А развитие состоит лишь в том, что всё предстает как многостороннее и сложное. Всё сложнее и сложнее. Такова, к примеру, и история музыки: одноголосие, мелодия и т. д.

Вид на Мурнау. 1920-е

А за этим последним законом ещё много дальше лежит ещё один, для которого первый — лишь одна из сторон. От всего этого можно сойти с ума и хочется петь осанну.

Привет от нас Вам и Вашей жене. Сердечно,

Ваш Кандинский

45. Кандинский — Шёнбергу

23 октября 1912 г

Одесса ул. Скобелева 12

23.10.1912

Дорогой господин Шёнберг,

Ваше письмо меня очень порадовало. Прекрасно, что Вы успели так много сделать, что Вас так много могли исполнить. С другой стороны, подобные успехи имеют плохие последствия. Они приходят, дробят наше время и пожирают его. Я очень рад, что Вы едете в Петербург. Я напишу об этом д-ру Кульбину63, человеку любезному, симпатичному, энергичному, он врач, профессор Военной академии, художник, организатор и проч. Он даст Вам наилучшие советы и непременно искренне Вам во всём поможет. Сам я Петербург как город знаю плохо. Два года назад я жил в гостинице Англетер. Старый петерб. стиль, никаких тысяч мальчиков-лифтеров или подобных малоаппетитных гостиничных услуг. Тон простой и благородный. Излюбленный у серьёзных англичан и неспесивых(!) американцев. Расположен очень удобно и в то же время спокойно. Я платил 4 р. в сутки за большую комнату с окнами на Исаакиевскую площадь. Пет[ербург] дорог. 4 рубля — это примерно 9 марок. Если Вы сообщите Кульбину о своем приезде, он обязательно встретит Вас на вокзале и о Вас позаботится. Его адрес: Санкт-Петербург, Главный штаб, д-р Н. И. Кульбин.

К[ульбин] знает всё, т. е., в частности, всех художников, заслуживающих внимания. С либеральным (нерадикальным) Пет[ербургом] я связан мало. К[ульбин], я думаю, близко знает и эти круги. В близком нам смысле ничего особенного в Пет[ербурге] не происходит. Москва также и в этом отношении на первом месте, чего Петербург, разумеется, признавать не хочет. Гартман обычно живёт в Москве (сейчас он в Неаполе), но возможно в нояб. — дек. будет в Пет[ербурге].

Через две недели я уеду в Москву и поживу там 3–4 недели. Потом, вероятно, несколько дней проведу в Петербурге и через Берлин (?) вернусь в Мюнхен, куда приеду в середине или во второй половине декабря. А как будет распределено Ваше время? Напишите, пожалуйста, об этом подробно, пусть и кратко!

Моя выставка в Берлине — Кёнигин-Августаштр. 51 (Der Sturm) — продлится до конца окт. Потом Голландия. Январь — Мюнхен и т. д.

Спешка!

Сердечные поздравления Вам и Вашей жене,

Ваш Кандинский

Жду вашего скорого ответа. Ваше письмо ко мне я переслал Мюнтер.

46. Шёнберг — Кандинскому

18 декабря 1912 г

Санкт-Петербург

18.12.1912

Дорогой господин Кандинский, я определённо надеялся увидеть Вас в Петербурге или Берлине. Писал Вам в Одессу, но Вы не ответили. Я здесь сегодня с г-ном Кульбиным и очень рад, что он именно таков, каким Вы его описали. — Сердечный привет Вам и г-же Мюнтер (я напишу г-же Мюнтер, как только окажусь в Берлине).

Ваш Арнольд Шёнберг

[по-русски]

Привет и лучшие пожелания,

Н. Кульбин

Хотя мы незнакомы, но я много о Вас слышала и даже Вам писала, хотя ответа, к сожалению, не получила. Беру на себя смелость приветствовать Вас,

Н. Добычина64

Шёнберг в шубе, подаренной А. Зилоти, во дворе филармонии.

Петербург. 1912

Август Макке с женой Элизабет и детьми. Рождество, 1913

1913

47. Шёнберг — Кандинскому

28 сентября 1913 г

Берлин-Зюдeнде

Берлинерштр. 17а

28.09.1913

Дорогой господин Кандинский,

я по-прежнему завален кучей надоедливых дел, после которых борюсь с усталостью. Печально, когда даже не имеешь возможности перевести дыхание. Когда я так устаю, уже ни к чему не лежит душа, ни к работе, ни к писанию писем. Не сердитесь на меня!

Благодарю за Ваше любезное письмо. Я поручу послать ноты сотрудникам Universal Edition. Надеюсь, они это сделают. В таких вещах они очень педантичны.

Я с удовольствием передам для журнала Die Kunst свою статью «Проблемы преподавания искусства»65. Должен ли я сам отослать её? Но я совершенно не помню, есть ли у меня хоть один экземпляр. — Вот, нашёл один, отошлю его, сославшись на Вас.

К сожалению, пока я не собираюсь в Петербург, надеюсь на следующий год. Зато в феврале в Мюнхене выйдут мои «Песни Гурре», которыми я вовсе не пренебрегаю, как всё время пишут журналисты. Потому что с тех пор я, хотя и претерпел известное развитие, но не стал лучше, а только лишь улучшил свой стиль и потому могу теперь дальше углубиться в то, о чём должен был сказать уже тогда, и, как бы то ни было, в состоянии теперь сказать это и лаконичнее, и подробнее. Поэтому для меня так важно, чтобы люди расслышали в этой работе то, что я удержал в дальнейшем. 18 ноября Фриц Зут66 исполняет мои старые песни. И хотя они не так стары, как «Песни Гурре» (четырьмя-шестью годами позже), всё-таки я кое в чём люблю их меньше. Как бы то ни было, сейчас не многие пишут так хорошо, однако в них есть скованность, как ни в какой другой из моих вещей. Тогда мне казалось, что я должен учиться тому, что уже умел и уже вкладывал в свои работы. Сегодня меня это уже мало удовлетворяет. Быть может, Вам захочется послушать одну-две из них!

Габриэле Мюнтер. Калльмюнц. 1903

Мой успех в России чрезвычайно меня радует. Вообще же за границей интерес ко мне больше, чем в Германии. Вот только слушатели, наверно, столь же мало поймут мои новые вещи, как и произведения Малера. У людей там такие застывшие представления о современности [Modernität], о модной современности, которая напрочь забывает личность и ценит лишь модную технику, что у меня с моими ранними работами остаётся мало шансов. Классификация(!!) примерно такова:

Штраус, или Дебюсси, или Скрябин и, возможно, мои последние вещи.

Но я думаю, что всё это чепуха. Стиль важен только тогда, когда есть всё остальное! Да и потом его не замечаешь, ведь мы любим Бетховена не за его стиль, лишь в то время новый, а за его содержание, новое в любое время. Конечно, для тех, кто, помимо стиля, ничего в произведении расслышать не способен, современный стиль становится верным средством войти в общение с автором. Но меня это мало радует. Я бы хотел, чтобы воспринимали, что я говорю, а не как я это произношу. Лишь когда будет замечено первое, тогда осозна´ют, что второе неповторимо.

Нелепо, что я говорю только о себе. Но я бы хотел, чтобы Вы сделали то же и рассказали мне о Вас!! Я же давно ничего о Вас не слышал! Как и о г-же Мюнтер. И я сам огорчен, что до сих пор не ответил на её милое письмо! Но я обязательно очень скоро это сделаю. Попросите же Вашу милую супругу принять моё намерение как исполненное.

Примите наши самые сердечные,

Арнольд Шёнберг

48. Мюнтер и Кандинский — Шёнбергу

08 ноября 1913 г

8.11.1913