Размышления о жизни Христа

Вот Господь Иисус молится. Мы с тобой много раз читали о том, как Он молился. Но тогда Он молился за нас, как наш заступник; сейчас Он молится за Себя[313]. Попробуй почувствовать то же, что и Он; подивись Его глубочайшему смирению. Ведь Он – Бог, совечный и равный Отцу Своему; но кажется, Он забыл, что Он Бог, Он молится, как человек: стоит и просит, словно безвестный маленький человечек из толпы простонародья, словно ничтожный раб, умоляющий своего Господина.

И еще заметь Его совершеннейшее послушание. О чем Он молится? – Конечно же, Он молит Отца, чтобы отложил Его смертный час; что хорошо было бы Ему не умирать, если Отцу будет угодно; но Отец не слышит Его – я думаю, в согласии с некой волей, бывшей в Нем. Я бы сказал, что в тот миг в Нем была не одна воля, а несколько. А ты здесь постарайся поставить себя на Его место и почувствовать то же, что и Он: Отец хочет, чтобы Он умер – умер совсем, по-настоящему. Он Сына Своего единственного не пощадил, но предал Его за всех нас (Рим 8, 32). Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного (Ин 3, 16). А Господь Иисус послушно принял Его волю и почтительно исполняет.

В-третьих, отметь несказанную к нам любовь как Отца, так и Сына – она более чем достойна нашего сочувствия, восхищения и благоговения. Ради нас была назначена эта смерть, ради великой любви к нам (Еф 2, 4) она теперь принимается.

Господь Иисус молится Отцу долго: «Отче мой всемилостивейший, прошу Тебя, услышь молитву Мою и не презри моления Моего. Внемли Мне и услышь Меня, как Я стенаю в горести Моей (Пс 54, 2–3), и стеснился во Мне дух Мой, и смущено во Мне сердце Мое (Пс 142, 4). Так преклони же ко Мне ухо Твое и внемли гласу моления Моего (Пс 85, 1). Тебе, Отче, угодно было послать Меня в мир, дабы я заплатил за обиду, нанесенную Тебе человеком. И как только Ты пожелал этого, Я сказал: Вот, иду. Как в свитке книжном написано о Мне, что Я исполню волю Твою, – вот, я желаю ее исполнить (Пс 39, 8–9). Я возвещал правду Твою и спасение Твое (Пс 39, 10–11). Я был нищ и в трудах от юности Моей (Пс 87, 16), совершая волю Твою. Все, что Ты заповедал, Я сделал (3 Цар 5, 8). Я готов исполнить и то, что осталось. Но если можно, Отче Мой, убери от Меня эту горькую чашу, приготовленную Мне противниками Моими. Воззри, Отче, сколько их восстало против Меня, сколько тяжких обвинений они возводят на Меня, умышляя исторгнуть душу Мою (Пс 30, 14). Отче Святый, если Я сотворил сие, если есть неправда в руках Моих, если я воздал злом злоумышляющим на Меня, пусть Я, тщетный, заслуженно паду от врагов Моих[314]. Но Я всегда делал то, что Тебе было угодно (Ин 8, 29), а они воздали Мне за добро злом, за любовь Мою – ненавистью (Пс 108, 5), и ученика Моего подкупили, и заставили его вести их Мне на погибель, и отвесили в уплату за Меня тридцать сребреников, в которые оценили Меня (Зах 11, 12). Молю Тебя, Отче Мой! пронеси чашу сию мимо Меня (Мк 14, 36). Но если Ты решил иначе, да будет воля Твоя, а не Моя (Лк 22, 42). Но воздвигнись, Отче, Мне помощником, поспеши Мне на помощь (Пс 69, 2). Они не знали, Отче, что Я Твой сын, а Я вел среди них жизнь самую невинную, и принес им много добра – они не должны бы быть ко Мне так жестоки; дай, Отче возлюбленный, чтобы так и сделалось. Вспомни, что Я стоял пред лицем Твоим, чтобы говорить за них доброе, чтобы отвратить от них гнев Твой. Но увы! должно ли воздавать злом за добро? а они роют яму душе Моей (Иер 18, 20) и осудили Меня на смерть позорнейшую (Прем 2, 20). Ты видишь, Господи, не молчи; Господи! не удаляйся от меня (Пс 34, 22), ибо скорбь близка, а помощника нет (Пс 21, 12). Вот пред Тобою мучители Мои, ищущие души Моей. Поношение ожидает сердце Мое, посрамление и скорбь»[315].

И, возвратившись к Своим ученикам, Господь Иисус будит их и велит им молиться. А сам снова приступает к молитве – и во второй раз, и в третий. Таким образом, Он молится в саду в трех различных местах, отстоящих одно от другого на вержение камня (Лк 22, 41), но не настолько, насколько бросают камень, размахнувшись изо всех сил, а как если бросить камень не размахиваясь и не прилагая особых усилий – расстояние, примерно равное длине наших домов. Так рассказывал мне наш брат, который там был. Он еще говорил, что во всех трех местах видны остатки церквей, выстроенных там, где Он молился.

Итак, он взмолился снова, во второй и в третий раз, теми же словами, а в конце всякий раз прибавлял: «Отче, если Ты ре шил, чтобы Я претерпел крестную муку до конца, да будет воля Твоя (Мф 26, 42). Но не оставь возлюбленную Матерь Мою, и учеников Моих, которых Я сам хранил доселе, пока Я был с ними. Отче Мой, отныне Ты храни их (Ин 17, 12; 15)». А тем временем пресвятая кровь Его выступает на теле, словно пот, в этой агонии, в этом единоборстве – Он молится так напряженно, что кровь ручьями стекает на землю (Лк 22, 44).

Посмотри на Него внимательно: как жестоко стеснено сейчас Его сердце. И вот еще на что обрати внимание – как отличается Его терпеливость от нашего нетерпения: Господь молился три раза, прежде чем получил ответ от Отца.

Так молится в тоске и скорби Господь наш Иисус. И тут является ангел Господень, верховный начальник небесного воинства, Михаил, чтобы поддержать Его. Встал он рядом с Ним и говорит: «Здравствуй, Бог мой Иисус. Я передал Твою молитву и Твой кровавый пот Отцу Твоему в присутствии всего вышней курии. И все мы пали перед Ним и умоляли Его, да отведет от Тебя чашу сию. И ответил Отец: ‘Возлюбленнейший Сын Мой Иисус знает, что искупление человеческого рода, которого Мы так желаем, не может совершиться должным образом без пролития Его крови (Евр 9, 22). Поэтому, если Он хочет спасения душ, Он должен умереть за них’. Так что же Ты решишь?» – И отвечал ангелу Господь Иисус: «Я безусловно хочу спасения душ. Поэтому Я лучше выберу умереть, чтобы спаслись души, которых Отец сотворил по образу своему, а не предпочту не умирать, чтобы души остались неискупленными. Да свершится воля Отца Моего (Лк 22, 42)». Ангел сказал Ему: «Вы крепитесь и стойте мужественно (1 Макк 2, 64). Высокопоставленному подобает совершать великие подвиги, и великодушному – переносить тяготы. Быстро пройдут муки казни, и на смену им придет непреходящая слава. Отец Твой велел Тебе передать, что Он всегда с Тобой, что Он Сам будет хранить Твою мать и Твоих учеников и вернет их Тебе невредимыми». – Смиренный Господь почтительно и смиренно принимает эту поддержку, пусть и от своей собственной твари. Он помнит, что Сам умалился, что здесь, в этой долине плача (Пс 83, 7), Он сам меньше ангелов (Пс 8, 6). Он принимает сострадание как обычный, убитый горем человек. Как человек, Он чувствует, что слова ангела ободрили Его. Он прощается с ангелом и просит передать привет Отцу и небесной курии.

И вот Он встает после третьей молитвы, весь залитый кровью. Посмотри: вот Он вытирает себе лицо и, наверное, идет к ручью умыться. Вглядись в Него почтительно: Он совсем убит горем. Постарайся почувствовать то же, что и Он, пусть сочувствие проникнет до самой глубины твоего сердца: ведь Он, зная, что с Ним должно случиться, не мог не ощущать огромную горечь и боль.

Мудрые толкователи говорят, что Господь Иисус молился Отцу, движимый не страхом мучений, а жалостью к бывшему народу Господню: Он сочувствовал иудеям, ибо за Его ужасную смерть их ждала гибель. Не они должны были убить Его: ведь Он сам был один из них, их закон Он соблюдал, им стремился благодетельствовать, за них молился Отцу – о спасении иудеев[316]. Он говорил: «Я не отказываюсь претерпеть муки, чтобы множество народов языческих уверовало. Но если надо ослепить иудеев, чтобы прозрели все прочие, – тогда да будет воля Твоя, а не Моя (Лк 22, 42)».

Были тогда в Христе четыре воли: воля плоти – она ни за что не хотела терпеть мучения. Воля чувственности – она роптала и боялась. Воля разума – она была послушна и соглашалась, как сказано у Исайи: Он был принесен в жертву, ибо сам захотел[317]. И была в Нем воля Божества – она повелевала и отдавала приказания. А так как Он был истинный человек, то, как всякий человек в великом несчастье, Он горевал и скорбел. Поэтому ты проникнись глубоким сочувствием к Нему. Посмотри на Него внимательно, старайся не упускать ни одной мелочи из того, что делает и что чувствует Господь Бог твой.

Вот Он приходит к ученикам Своим и говорит им: «Поспите еще, отдохните» (Мф 26, 45)[318]. Дело в том, что они там ненадолго задремали. Но добрый Пастырь бодрствует, сторожа свое малое стадо. О, великая любовь! Поистине, Он возлюбил их до конца (Ин 13, 1), если даже в таком предсмертном борении заботится об их отдыхе. Он уже издалека увидел, как идут к ним противники Его с фонарями и светильниками и оружием (Ин 18, 3), однако не стал будить учеников, пока враги не подошли совсем близко. Тогда Он сказал им: «Довольно, хватит спать, вот приближается тот, кто предаст Меня (Мф 26, 46)».

Не успел Он это сказать, как предстал перед ними негодяй Иуда, гнусный торгаш, и поцеловал Его (Мф 26, 49). Говорят, что это был обычай у Господа Иисуса: когда Он отправлял куда-нибудь учеников, то по возвращении целовал их в знак приветствия. Поэтому предатель договорился, что именно поцелуем укажет им Иисуса и выдаст Его. Он обогнал отряд и, один приблизившись к Иисусу, поцеловал Его, словно желая сказать: «Я не заодно с теми вооруженными. Я просто возвращаюсь, как обычно. Вот я целую Тебя и здороваюсь, как всегда: радуйся, Равви (Мф 26, 49)».

Итак, смотри хорошенько, не упускай из виду Господа, погляди, как терпеливо и добродушно Он принимает объятия несчастного и поцелуй предателя, которому недавно омыл ноги и с которым разделил свою последнюю трапезу. Как покорно Он позволяет себя схватить, связать, бить и тащить, подгоняя рывками и пинками, словно злодея, словно немощного труса, неспособного защитить себя. Как Он не только не сердится, но сочувствует ученикам, в страхе разбегающимся в разные стороны (Мф 26, 56). И к ним ты тоже присмотрись: видишь, в каком они горе, слышишь, как у них вырываются невольные стоны боли и тяжкие вздохи. Они словно сироты; перепуганные, они спешат отойти подальше и спрятаться; страх и горе терзают их все сильнее: они видят, как их Господа волокут на веревке, словно подлого вора, как стражники, словно злобные псы, гонят Его на заклание, а Он, словно кротчайший агнец, послушно идет за ними, не пытаясь сопротивляться. Теперь опять посмотри на Него: вот эти негодяи тащат Его от Кедронского потока вверх, к Иерусалиму; Он едва поспевает за ними, задыхается, руки у Него связаны за спиной, рубаху с Него сорвали, оставили лишь рваную повязку вокруг пояса, голова непокрыта, Он горбится от усталости и пытается шагать быстрее, подгоняемый тычками.

Когда же привели Его и поставили перед первосвященниками Анной и Каиафой, собрались туда и другие старейшины, и все они, словно лев, поймавший добычу, веселятся (Ис 9, 3), рассматривают Его и допрашивают и спешат раздобыть лжесвидетелей. Лжецы находятся и свидетельствуют против Него к Его осуждению, и плюют в пресвятое лицо Его. Они закрыли Ему глаза повязкой, били Его в лицо кулаком и заушали Его, спрашивая: «Прореки, кто ударил Тебя?» (Лк 22, 64). И ругаются над Ним и мучат Его, а Он все сносит терпеливо. Присмотрись, постарайся увидеть каждое действие в отдельности и почувствовать то же, что чувствовал Он.

Наконец, начальники разошлись, а Его отправили в тюрьму – была там одна камера внизу под солнечными часами, которые можно видеть до сих пор, точнее, то, что от них осталось. Там Его привязали к каменному столбу. Маленький кусочек этого столба сохранился и стоит там по сей день – это мне рассказывал брат, который сам его видел. К Нему приставили надежную охрану – несколько вооруженных людей. Всю ночь они издевались над Ним, ругали Его и мучили – времени у них было много, и они вволю потешились. Посмотри на этих наглых подонков, послушай, как они измываются над Ним: «Ты думал, что ты лучше наших начальников, считал себя умнее наших мудрецов – ну и дурак же ты! Не надо было тебе наглеть и разевать на них пасть. Поделом тебе, мудрец! Все, на что сгодилась твоя мудрость – привести тебя сюда, где самое место таким как ты. Ты заслуживаешь смерти, и ты ее получишь». Так всю ночь они по очереди издевались над Ним, и словом и делом. Кто мог помешать этим продажным наемникам? Они говорили и делали, что хотели, не зная меры в гнусных ругательствах и непристойных оскорблениях. А теперь посмотри на Господа: вот Он стоит молча, терпеливо снося все обиды, словно и впрямь был схвачен на месте мерзкого преступления, смиренно опустив голову, словно от страха перед ними. Посочувствуй ему всем сердцем. О Господи! В чьи руки Ты попал! Как безмерно Твое терпение! Поистине, эта ночь – час тьмы (Лк 22, 53).

Так Он простоял до утра, привязанный к столбу. Тем временем Иоанн идет к Госпоже и ее спутницам, которые собрались в доме Магдалины, где они накануне ели пасху, и рассказывает обо всем, что случилось с Господом и с учениками. Тогда поднялся там несказанно горестный плач, вопль и стенание. Посмотри на этих женщин, посочувствуй им. Они совершенно убиты горем и охвачены сильнейшей скорбью о возлюбленном своем Господе, ибо ясно видят, что теперь Господу предстоит умереть. Наконец Госпожа отходит в сторонку, к стене, и обращается к Богу с молитвой (Ис 38, 2): «Отче превыше всех чтимый, Отче преблагословенный, Отче премилосердный, молю Вас о Сыне моем возлюбленнейшем. Не будь жесток к Нему – ведь Ты благ ко всем. Отче бессмертный, неужели умрет Сын мой Иисус? – Ведь Он не сделал ничего плохого. Отче праведный, если Вы хотите искупления рода человеческого, молю Вас, совершите его другим способом – ведь Вам возможно все. Прошу Вас, пресвятой Отче, пожалуйста, пусть не умрет мой Сын Иисус; исторгните Его из рук нечестивых (Пс 81, 4) и отдайте Его мне. Сам Он из послушания Вам и сыновнего почтения не поможет Себе. Он махнул на Себя рукой, и там, среди этих людей, Он как бессильный слабоумный дурачок. Поэтому Вы, Господи, помогите Ему». Так молилась Госпожа со всем пылом любви, в великой горечи сердца, изо всех сил пытаясь умолить Отца. Посмотри на нее, как она раздавлена горем, и посочувствуй ей.

Глава LXXVI. Размышление о страстях Христовых: час первый[319]

Рано утром вернулись начальники и старейшины народа и приказали связать Ему руки за спиной. Они сказали Ему: «Идем с нами, разбойник, идем на суд. Сегодня закончатся Твои злодеяния, сегодня явлена будет всем Твоя мудрость». И отвели Его к Пилату. Его вели, как преступника, хотя Он был невиннейший Агнец.

Тем временем мать Его, Иоанн и их спутницы еще до рассвета вышли из дома, чтобы пойти к Нему. Они встретились с Ним на перекрестке и увидели этот непомерный позор: как Его ведут и за Ним валит толпа. Нельзя выразить словами боль, пронзившую их. Он тоже заметил их, и сильнейшая скорбь наполнила их и Его сердца. Ибо Господь мучительно сопереживал своим, а особенно матери. Он знал, что причиняет им ужасную, смертельную боль, вырывающую душу из тела. Смотри внимательно, вглядись в каждое лицо, вникни в каждую мелочь: здесь тебе – великий предмет для сопереживания, а точнее сказать – самый великий из всех.

Итак, Его ведут к Пилату. Женщины следуют за Ним издали – ближе они не могут пробиться из-за толпы. Там Его обвиняют во множестве преступлений, и Пилат отсылает Его на суд к Ироду. Ирод рад – он мечтает увидеть Его чудеса; но ему не удалось добиться от Него ни чуда, ни слова. Тогда он решил, что перед ним слабоумный, и, чтобы посмеяться над дурачком, велел одеть Его в белые одежды. Ты видишь: все считают Его не только злодеем, но и придурком, а Он все это безропотно терпит. Вглядись в Него, как Его водят по городу туда и обратно, как Он идет, опустив голову, тихо и скромно, под громкие крики, брань и издевки толпы; наверное, они кидались в Него камнями, всякой гнилью и нечистотами. А теперь погляди на Его мать и учеников: как они стоят поодаль в несказанной печали, а потом вновь бредут вслед за Ним.

Когда Его вновь привели к Пилату, эти наглые псы (Пс 21, 17) упорно повторяли свои обвинения. Однако Пилат не нашел в Нем вины, достойной смерти, и настаивал, чтобы отпустить Его. Он сказал: «Я выпорю Его и отпущу» (Лк 23, 22). О Пилат! Ты собрался бичевать Господа твоего? Ты не ведаешь, что творишь, ибо Он ни смерти не заслуживает, ни кнута. Ты мог бы поступить справедливо, если бы отдал себя в Его волю и стал служить Ему. Но Пилат приказал высечь Его самым жестоким образом.

И вот с Господа срывают одежду, привязывают к столбу и хлещут бичами. Вот Он стоит перед всеми голый – скромный стройный юноша, наружностью прекраснее сынов человеческих (Пс 44, 3), и мерзавцы жестоко и больно хлещут Его бичами, секут эту невиннейшую, нежнейшую, чистейшую и прекраснейшую плоть. Цвет всякой плоти (Ис 11, 1)[320], Венец человеческой природы покрывается синяками и ссадинами. Течет царственная кровь из ран по всему телу, синяк прибавляется к синяку, так что на теле уже и места нет не посиневшего, новая ссадина на ссадину, рана на рану – и так до тех пор, пока не обессилели истязатели и не устали надсмотрщики, приказав отвязать Его. Историки пишут, что на том столбе, к которому Он был привязан, до сих пор видны пятна крови[321].

Здесь ты всмотрись в Него пристально, смотри долго: если ты здесь не почувствуешь сострадания, значит, у тебя каменное сердце (Иез 11, 19). В тот миг исполнились слова пророка Исайи: «Мы видели Его, и не было в Нем вида, и мы презирали Его, как прокаженного и уничиженного Богом»[322]. О Господи Иисусе! У кого хватило наглости и глупости раздеть Тебя? Откуда взялись те, еще наглее, чтобы привязать Тебя? Откуда взялись самые наглые, кто так жестоко бичевали Тебя? Поистине Ты, Солнце правды (Мал 4, 2), погасил в тот миг свои лучи, и сделалась тьма, и наступила власть тьмы. Теперь все – сильнее Тебя, у каждого больше власти, чем у Тебя. Твоя любовь и наша неправда сделали Тебя бессильным. Будь проклята неправда, ради которой Тебя так истязали.

Итак, Господа отвязали от столба и ведут голого, избитого через весь дом назад к Пилату. По дороге Он ищет глазами тряпки, которые побросали те, кто срывал с Него одежду. Посмотри на Него, как Он изранен, как дрожит крупной дрожью: в то утро в Иерусалиме было холодно, как сообщает Евангелие (см. Ин 18, 18). Он хочет одеться, но какие-то особо гнусные охальники предлагают Пилату: «Господин, этот негодяй заявлял, что он царь. Оденем его как царя и увенчаем почетной царской короной». Тотчас они отыскали где-то красную шелковую хламиду, какие носят срамные девки, и одели Его, а на голову надели венец из терновых ветвей. Погляди на Него; рассмотри по отдельности каждое действие Его мучителей и ощути то, что Он должен был при этом испытывать. Посмотри: Он делает и терпеливо сносит все, что они хотят. Он надевает пурпурную одежду, носит на голове терновый венец (Мк 15, 17), держит в руке камышинку, словно царский скипетр, а когда они, потешаясь, бухаются перед Ним на колени, изображая приветствие, Он терпеливо молчит и ни словом не возражает. Смотри, не отворачивайся; смотри особенно на Его голову – она вся оплетена терновником, и бесчисленные шипы вонзились в нее; Его заставляют по-царски помавать камышинкой, и трость то и дело бьет Его по голове, глубже загоняя колючки. Смотри, и пусть горечь заполнит твое сердце. Видишь, как дергается Его шея от боли бесчисленных уколов. Острые шипы пронзили Его пресвятую главу жгучей болью, там, где они вонзились, течет кровь, заливая Его с головы до ног. О несчастные! В какой страх и трепет повергнет вас эта царственная голова, которую вы сейчас бьете! Они издевались над Ним за то, что Он хочет царствовать, и не может. А Он все терпит, хотя их жестокость перешла всякие пределы. Однако им все кажется мало: им недостаточно, что они собрали посмеяться над Ним весь полк (Мф 27, 27); они тащат показать Его Пилату, а потом выволакивают напоказ всему народу в Его потешном наряде – в терновом венце и пурпурном облачении[323]. Посмотри на Него и на этот раз вспомни, что Он – Бог: как Он стоит, опустив глаза в землю, как кругом Него ревет толпа: «Распни Его! Распни Его!» (Лк 23, 21; Ин 19, 6), как все кругом презрительно хохочут и издеваются, мня себя мудрее Него. Пойми, что все выглядело так, будто Он сам повел себя как дурак, нападая на начальников и фарисеев, а им не оставалось иного способа обуздать Его, и только Его собственная глупость привела Его к столь плачевному концу. Так что Ему приходилось вынести от них не только боль и казнь, но и упреки.

Глава LXXVII. Размышление о страстях Христовых: час третий

Итак, весь народ иудейский потребовал, чтобы Его распяли, и несчастный судья Пилат вынес приговор. Никто не вспомнил о Его добрых делах; никого не тронула Его невинность; никто не пожалел, что Его так жестоко избили. Радуются большие люди и начальники, что наконец-то осуществили свое неправедное намерение. Они смеются и издеваются над Тем, Кто есть истинный Бог вечный, и торопят Его казнь. Его отводят назад в дом, снимают с Него пурпурное платье, и вот Он стоит перед ними голый – одеться они Ему не дают.

Здесь ты будь повнимательнее, хорошенько вникни в Его положение с разных сторон. Чтобы тебе как следует прочувствовать, что Он ощущает, и чтобы это пошло тебе на пользу и составило добрую пищу для души, закрой ненадолго глаза на Его божество, посмотри на Него только как на человека. Ты увидишь перед собой красивого стройного юношу, в высшей степени благородного, совершенно невинного, чрезвычайно привлекательного – но всего избитого, покрытого кровью и синяками. Вот Он наклоняется, чтобы подобрать свои тряпки, повсюду разбросанные по полу. Вот Он, краснея от стыда, одевается на глазах у насмешников. Он смотрит на них снизу вверх, со страхом и почтением, покраснев от стыда, словно Он и впрямь много ниже их: Бог оставил Его, и ни помощи, ни поддержки Ему нет ниоткуда. Посмотри на Него внимательно, пусть благочестивое сострадание тронет тебя: вот Он ползает по полу, собирая одну за другой свои одежды, и одевается перед ними.

А теперь взгляни с другой стороны. Вспомни о Его божестве и представь себе: вот безмерное, вечное, непостижимое, царственное Величие – воплотилось, униженно склонилось, нагнулось до полу и подбирает тряпки. Робея, стесняясь и краснея, Оно одевается перед ними, словно ничтожнейший из людей, словно купленный ими раб. Он всецело в их власти, а они бранят Его и делают ему замечания, что Он не так себя ведет. Вглядись в Него как следует и изумись Его смирению; вглядись, ощути то, что ощущает Он сейчас, тогда ты сможешь почувствовать, что чувствовал Он, когда стоял привязанный к столбу и терпел беспощадные удары бича.

Вот Он оделся. Его выводят из дома. Они не хотят долее откладывать казнь. Вот кладут Ему на плечи честное древо креста – длинное, толстое, очень тяжелое. Кротчайший Агнец терпеливо принимает его и несет. В Истории написано, что крест Господень имел пятнадцать футов в высоту[324]. И вот ведут Его, и подгоняют, чтоб шел быстрее, и досыта кормят Его грубой бранью, как мы с тобой уже говорили вначале, в размышлении на час утрени.

Его вывели вместе с товарищами – с двумя разбойниками. Вот Его общество! О, Иисусе милостивый! Какой чести удостоили Вас эти Ваши друзья! Мало того, что дали Вам в товарищи разбойников, они еще хуже Вас унизили: Вас заставили нести крест, а про разбойников такого нигде не написано. Сбылось больше того, что говорил Исайя: Он причтен был к злодеям (Ис 53, 12), – Тебя сочли хуже всех злодеев. Несказанно, Господи, Твое терпение!

Здесь ты смотри на Него внимательно: как Он идет, согнувшись под тяжестью креста, как тяжело дышит. Посочувствуй ему, насколько можешь: как Ему сейчас больно, тяжко и страшно, как Он вновь оказался под градом злых насмешек.

Тем временем горестная мать Его не могла ни пробиться к Нему, ни даже увидеть издали – так много было народу на улицах. Поэтому она отправилась короткой дорогой вместе с Иоанном и своими спутницами, чтобы обогнать Его и выйти Ему навстречу. Они встретились на перекрестке за городскими воротами. Вначале мать Его даже не разглядела под огромным бревном, а потом увидела и едва не умерла от горя. Она не смогла сказать Ему ни слова, ни Господь ей, потому что Его беспрестанно подгоняли те, кто вели Его на распятие. Но, пройдя дальше по дороге, Господь обратился к рыдающим женщинам и сказал им: «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лк 23, 28). Что Он еще им сказал, ты можешь сама прочесть в Евангелии.

На этих двух местах были выстроены, в память о тех событиях, две церкви. Их следы видны по сей день – один наш брат там был и их видел. Он еще говорил, что расстояние от городских ворот до горы Голгофы, где был распят Христос, примерно такое же, как до нашего монастыря от ворот Сан Джиминьяно. Это слишком большое расстояние, чтобы одному донести крест.

Идя дальше по дороге от города, Он настолько был сломлен усталостью, что не мог больше нести крест и уронил его. А негодяи, которые вели Его, торопились и не желали откладывать казнь: они боялись, что Пилат передумает и отзовет свой приговор, ведь он явно дал понять, что хочет отпустить Его. Они остановили одного человека и заставили его нести крест, а Его, освободив от ноши, связали и потащили к Голгофе на веревке, как разбойника.

Не кажется ли тебе, что все, что претерпел Господь в час утрени, и в первый, и в третий час, даже и без самого распятия, – тягчайшие скорби, жгучие боли, невообразимые ужасы? Я думаю именно так – эти страдания огромны, и нас они не могут не трогать, заставляя сострадать.

Вот, пожалуй, и все, что нам следовало сказать об этих трех часах. Этого покамест достаточно. Теперь мы с тобой посмотрим, что случилось дальше, как совершились распятие и смерть – это будет шестой час и девятый. А потом рассмотрим все, что случилось после Его смерти – это будут часы вечерни и повечерия.

Глава LXXVIII. Размышление о Страстях Христовых: час шестой и девятый

Итак, нечестивцы привели Господа Иисуса к гнусному месту Голгофы. Встань рядом, оглядись – и увидишь, как повсюду множество злодеев делают свои подлые дела. Напряги свой умственный взор изо всех сил, представь, что ты действительно находишься там, внимательно гляди вокруг и не упускай из виду ни одной мелочи, направленной против Господа твоего, и ничего из того, что Он сам говорит или делает. Открой глаза ума своего, видишь: вот одни вбивают крест в землю, другие достают гвозди и молотки, третьи подтаскивают лестницу и готовят инструменты, четвертые отдают распоряжения, чтó и как делать, пятые снимают с Него одежду. Опять Его раздевают, в третий раз сегодня Он стоит голый перед целой толпой, рваная одежда присохла к израненной плоти и теперь отдирается с кожей и с кровью, вновь открывая раны.

В этот миг мать впервые видит, чтó сделали с ее Сыном, как подготовили Его к удару последней, смертной боли. Она печалится без меры, она краснеет, видя Его совершенно голым: они не оставили Ему даже набедренной повязки. Она спешит к Сыну, подбегает, обнимает Его, снимает свое покрывало с головы и укутывает Его. Ох, какое горе терзает сейчас ее душу! Я не думаю, что она смогла сказать Ему хоть слово. Конечно, она готова была сделать для Него все, если бы могла; но она не в силах была помочь Ему. Сына уже вырывают у нее из рук и грубо швыряют к подножью креста.

Здесь ты подробно рассмотри, как происходит это распятие на кресте. К нему приставляют две лестницы: одну прислоняют сзади к правой перекладине креста, другую сбоку к левой перекладине. На эти лестницы поднимаются два злодея с гвоздями и молотками. Спереди приставляется еще одна лестница, короткая, она достает до того места, где должны быть прибиты ноги. Теперь смотри внимательно, чтобы разглядеть все события по очереди: вот Господа Иисуса заставляют влезть на эту маленькую лестницу. Он не возражает и не сопротивляется, смиренно делает все, что велят. Встав на последнюю ступеньку маленькой лестницы, Он, прижавшись к кресту, чтобы не упасть, поворачивается лицом к нам, выпрямляет царственные руки, раскрывает дивные ладони и протягивает их вверх к своим распинателям.

Он поднимает взор к небу и говорит Отцу: «Вот Я здесь, Отче. Ты захотел унизить Меня даже до креста, из любви к человеческому роду и ради его спасения. Раз Тебе так угодно, Я принимаю Твою волю. Я приношу Себя Тебе в жертву за них. Ты дал Мне их, Ты захотел, чтобы они были Мне братья. Но прими и Ты, Отче, Мою просьбу и после Моей смерти внемли любви Моей, сотри с них пятна древнего греха, очисти их. За них Я приношу Себя Тебе в жертву, Отче».

Тут стоящий на лестнице позади креста берет Его правую руку и сильным ударом прибивает ее ко кресту. Затем тот, кто стоит на лестнице сбоку, берет левую руку, тянет ее изо всех сил влево и, оттянув, насколько может, приставляет второй гвоздь, бьет молотком, пробивает руку и приколачивает к кресту. Потом оба спускаются и убирают лестницы. Господь висит; тяжесть тела тянет его вниз, тело обвисает, его держат лишь гвозди, вбитые в ладони. Но тут подбегает еще один, ухватывает Его за ноги и изо всех сил тянет вниз. Растянув Его так, он держит, а еще один прибивает Его ноги огромным страшным гвоздем.

Правда, некоторые думают, что Его распинали иначе. По их мнению, крест положили на землю, прибили Его к кресту, а потом подняли и врыли крест в землю. Может, и так. Тогда представь себе эту картину: вот Его грубо хватают, словно последнего преступника, злобно швыряют на лежащий на земле крест, берутся с двух сторон за Его руки и больно растягивают, что есть мочи, а потом безжалостно прибивают ладони к кресту. Смотри внимательно, не отворачивайся: теперь то же самое проделывают с ногами, мощным рывком вытянув их, насколько хватает сил.

И вот Господь Иисус распят, растянут на кресте так, что можно пересчитать все кости Его (Пс 21, 18), как жалуется Он сам устами Пророка. Из пробитых гвоздями рук и ног текут ручейки пресвятой крови. Он прибит так крепко, что может пошевелить только головой. Три гвоздя держат всю тяжесть тела – это так больно, что ни сказать, ни представить себе невозможно, какие муки Он терпит. Висит Он между двух разбойников. Куда ни повернет голову, всюду казнь. Со всех сторон слышит Он лишь ругань и поношения. Ведь когда человек в такой беде, никто не стесняется поносить его. Ему кричат: «Ага, так это Ты разрушишь храм?» А другие издеваются: «Тоже мне, спаситель: сам себя не может спасти». Третьи смеются: «Если Он Сын Божий, пусть сойдет с креста, тогда поверим Ему»[325]. А тем временем солдаты, распинавшие Его, делили между собой Его одежду у Него на глазах (Мф 27, 35; Пс 21, 19).

И все это слышит и видит убитая горем мать Его. Сострадание к ней намного увеличивает страдания Сына, и наоборот: она сама висит с Сыном на кресте; она предпочла бы умереть с Ним, чем жить дальше. Со всех сторон – горе и муки; их можно ощутить, но рассказать о них невозможно. Стояла мать у креста (Ин 19, 25) Сына, между Ним и крестом разбойника, не сводила глаз с Сына, страдала, как Он, и всем сердцем молилась к Отцу: «Отче и Боже вечный, Тебе было угодно, чтобы Сына моего распяли. Поздно мне просить Тебя вернуть мне Его. Но Ты видишь, как сейчас скорбит душа Его. Молю Тебя: смягчи Его наказание, пожалуйста, ускорь казнь. Отче, я поручаю Тебе Сына моего».

А тем временем Сын точно так же молился Отцу о ней и беззвучно шептал про себя: «Отче Мой, ты видишь, как страдает мать Моя. Я должен быть распят, не она – но она мучится вместе со Мною на кресте. Хватит и Моего распятия – Я несу на себе грехи всего народа; она такого не заслуживает. Посмотри, видишь – она безутешна, весь день убита горем (Плач 1, 13)[326]. Поручаю ее Тебе: сделай боль ее выносимой».

Были возле креста вместе с Госпожой также Иоанн, и Магдалина, и две сестры Госпожи – Мария Иаковлева и Саломия, может быть, были и другие женщины. Все они, в особенности Магдалина, возлюбленная ученица Иисусова, горько плакали, и возлюбленный Господь их и Учитель не мог их утешить. Они сострадали и Господу, и Госпоже, и самим себе. Скорбь их не раз возобновлялась, и сострадание усиливалось всякий раз, как они слышали новые ругательства и Господу их причиняли новые страдания.

А Господь, вися на кресте, не знал ни минуты покоя до того самого мига, как испустил дух. Все эти часы Он был занят делом наставления: учил нас тому, что нам полезно. Для этого Он сказал семь слов, записанных в Евангелии.

Первое слово Он сказал, когда Его распинали. Это была молитва за распинающих Его: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят» (Лк 23, 34). Это – слово великого терпения, великой любви и несказанного милосердия.

Второе слово Он сказал к матери: «Жено! се сын Твой». И к Иоанну: «Се Матерь твоя!» (Ин 19, 26–27). Обращаясь к ней, Он не назвал ее «матерью», чтобы нежностью слова не растравить ран ее любящего сердца и не усугубить ее боль.

Третье слово было обращено к кающемуся разбойнику: «Сегодня будешь со Мною в раю» (Лк 23, 43).

Четвертое Его слово было: «Или, Или! лама савахфани?», что значит: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф 27, 46). Этим Он, вероятно, хотел сказать: «Отче, Ты так возлюбил мир, что, предавая Меня за него, кажется, оставил Меня».

Пятое его слово было: «Жажду» (Ин 19, 28). Это слово пробудило великое сострадание у матери, ее спутниц и Иоанна. А тех негодяев оно позабавило и послужило новым поводом для веселья. Можно, правда, истолковать его в том смысле, что Он жаждал спасения душ. Однако Он действительно хотел пить, потому что потерял много крови, и все нутро Его пересохло и горело от жажды. А бессердечные злодеи думали и не могли придумать, чем бы еще навредить Ему. И тут – вот радость-то! – получили новый повод его помучить. Они дали Ему пить уксус, смешанный с желчью. Будь проклята их злоба за то, что она так упорна: они до сих пор не насытили ее и желали изобретать новые пытки.

Шестое слово было: «Свершилось» (Ин 19, 30). Этим Он как бы говорил: «Отче, Я до конца выполнил послушание, которое Ты дал Мне. Если Ты, Отче, хочешь от Меня чего-то еще, скажи: Я готов исполнить все, что еще осталось. Ибо Я к ударам готов (Пс 37, 18)[327]. Но все, что было обо Мне написано, свер шилось. Если Тебе угодно, Отче, отзови Меня к Тебе прямо сейчас». И Отец отвечал Ему: «Приди, возлюбленнейший Сын Мой, Ты все сделал хорошо. Я не хочу, чтобы Ты страдал дальше. Приди, Я приму Тебя в лоно Мое и заключу в объятия рук Моих». И тогда начал Он слабеть, как бывает при смерти. Он то закрывал глаза, то приоткрывал, голова Его клонилась то в одну сторону, то в другую, и силы оставили Его.

Наконец, Он возгласил и свое последнее, седьмое слово, с сильным воплем и со слезами (Евр 5, 7): «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». И, сие сказав, испустил дух (Лк 23, 46; Мф 27, 50). И, преклонив главу на грудь, словно благодаря Отца за то, что призвал Его, предал Ему дух свой (Ин 19, 30). На этот громкий крик обернулся бывший тут центурион, то есть сотник. Он сказал: «Воистину Он был Сын Божий» (Мф 27, 54). Дело в том, что сотник увидел, что Он прокричал эти слова, уже испуская дух, а обычно люди, когда умирают, кричать не могут. Поэтому сотник в Него уверовал.

Этот последний крик был такой громкий, что его было слышно даже в аду. О, что делалось тогда в душе матери, которая смотрела на казнь и видела, как Он слабеет, теряет сознание, плачет и умирает! Я думаю, что под таким непомерным бременем скорбей она либо не выдержала и лишилась чувств, либо стала как полумертвая. Во всяком случае, сейчас ей было гораздо хуже, чем тогда, когда она встретила Его на крестном пути.

А что делали в тот миг верная Магдалина, любимая ученица, и превыше всех возлюбленный Иоанн, и две сестры Госпожи? – Что же могли они делать, убитые горем, переполненные скорбью, допьяна напившиеся полынного напитка? (Плач 3, 15) – Все они безутешно рыдали.

И вот висит Господь, умерший на кресте. Вот толпа народу собирается назад в город. Остаются они четверо и с ними оцепеневшая от горя мать. Они усаживаются у креста (Ин 19, 25), смотрят на тело своего Возлюбленного, ждут помощи от Господа, потому что сами не знают, как им снять Его с креста и похоронить – им это не под силу.

Сядь с ними и ты, отдайся созерцанию Господа твоего. Если будешь смотреть как следует, увидишь: от подошвы ноги до темени головы нет у Него здорового места (Ис 1, 6). Нет на теле Его части, которой не достались бы самые жестокие удары; нет чувствительного места, которое не ощутило бы всей мыслимой боли.

Вот тебе о распятии и смерти, для размышлений на шестой и девятый час. Я не слишком люблю длинно писать, да и ты не мастерица читать; поэтому хватит пока и этого. Главное, ты постарайся прилежно, усердно и набожно во все это вникнуть.

А теперь скажем о том, что случилось после Его смерти.

Глава LXXIX. Размышление о страстях Христовых: вечерня

Итак, они остались и сидят рядом у креста: досточтимая Госпожа наша Мария, Иоанн, Магдалина и две сестры матери Господней. Они не сводят глаз с Господа Иисуса – Он так и висит на кресте между разбойниками, такой голый, такой избитый, такой мертвый, такой всеми покинутый! И вот приближается к ним со стороны города целый отряд вооруженных людей. Их послали раздробить голени распятым, умертвить их и похоронить, чтобы тела не оставались висеть на кресте в великий день субботы (Ин 19, 31). Тут Госпожа и ее спутники оглянулись в ту сторону. Они все вскакивают на ноги, видят солдат и недоумевают, что бы это могло быть: новая боль, новый ужас, новый трепет охватывает их. В великом страхе Госпожа не знает, что делать; она поворачивается к мертвому Сыну и говорит: «Сын мой возлюбленный, зачем эти люди возвращаются? Что еще они хотят Тебе сделать? Разве они Тебя уже не убили? Сыночек, я думала, они уже досыта наелись Тобой, но, вижу, они готовы преследовать Тебя и мертвого. Сынок, я не знаю, что мне делать. Я не смогла защитить Тебя от смерти, но теперь я пойду и встану перед крестом Твоим у ног Твоих (Ин 19, 25). Сын мой, попроси Отца Твоего, пусть прекратит вражду их к Тебе, пусть усмирит их. Я же сделаю, что смогу».

И пошли они впятером, плача, и встали перед крестом Господа Иисуса. Тем временем солдаты приближаются с громким шумом и свирепыми криками. Они видят, что разбойники еще живы, и ломают им голени, и убивают их, и снимают с креста, и быстро кидают их в какую-то яму. Потом они возвращаются и направляются к Господу Иисусу. Мать еще больше испугалась. Она боится, что с Сыном ее сделают то же самое. Сильнейшая боль пронзает ее изнутри, и восскорбела она в сердце своем (Быт 6, 6), и решила бороться с ними своим собственным оружием, то есть врожденным своим смирением. Упав на колени, простирая к ним руки, с лицом, залитым слезами, она говорит им хриплым, прерывающимся голосом: «О мужи, братья мои! Молю вас всевышним Богом, не мучьте меня больше, не трогайте моего Сына. Я Его несчастная мать. Знайте, братья мои, что я никогда не оскорбила вас, ничем вас не обидела, ни в чем перед вами не провинилась. Если вы сочли моего Сына врагом вашим, что ж, вы убили Его за это. А я – я прощу вам всякую обиду, и притеснение, и смерть Сына моего, только окажите мне милость, не ломайте Ему кости, чтобы я хоть похоронить Его могла целым. Для чего вам разбивать Ему голени? Посмотрите: Он уже умер и отошел от нас. Целый час уже прошел, как Он скончался». Иоанн, Магдалина и сестры матери Господа встали рядом с ней на колени и горько плакали.

О Госпожа! Что ты делаешь? Зачем стоишь на коленях у ног непотребнейшей сволочи? Зачем умоляешь неумолимых? Или ты надеешься своим благочестием обратить нечестивцев, смягчить жестоких, смирить гордецов? Отвратительно для гордых смирение (Сирах 13, 24); ты напрасно трудишься.

Один из них, по имени Лонгин, тогда – нечестивый гордец, впоследствии обратившийся, мученик и святой, – протянул копье, не обращая внимания на их мольбы и просьбы, и издалека пронзил длинным копьем правый бок Господа Иисуса. В боку открылась огромная рана, и из нее вытекли кровь и вода (Ин 19, 34). Тогда полумертвая мать упала на руки Магдалине.

А Иоанн, не помня себя от горя, вскочил и бросился на них с криком: «Негодяи! Для чего вы творите это святотатство? Разве вы не видите, что Он умер? Или вы хотите заодно убить и Его мать, и без того еле живую от горя? Уходите, мы сами Его похороним». Тогда они ушли – видно, так было угодно Богу.

Тут мать Его встрепенулась, словно очнувшись ото сна, вскочила на ноги и стала спрашивать, что сделали с ее возлюбленным Сыном. Они отвечают ей, что ничего не сделали. Она вздыхает, оглядывается на Сына, видит новую рану, зияющую в боку, и новая смертельная боль сокрушает ее.

Ты видишь, сколько раз она сегодня умирала? Ровно столько, сколько видела новых мучений, которыми терзали ее Сына. Над нею исполнились слова, некогда сказанные ей Симеоном:

«Душу твою пронзит меч» (Лк 2, 35)[328]. Вот и сейчас острие копья, словно меч, пронзило тело Сына и душу Матери.

Потом они все снова усаживаются у креста, не зная, что им делать. Они не могут снять тело и похоронить его – на это у них нет сил, нет и орудий, которыми можно вытащить гвозди. Но и уйти они не решаются, пока Он так висит. И остаться здесь надолго они не могут – приближается ночь. Видишь, в каком они затруднении? О Боже милостивый! Как мог Ты допустить, чтобы Твоя избранница, зерцало мира, прибежище наше и наша заступница, так терзалась?

Однако близилось время и ей хоть немного перевести дух.

Вновь видят они, как приближается к ним по дороге из города множество людей. Это были Иосиф Аримафейский и Никодим, а с ними и другие. Они несли с собой орудия, чтобы снять тело с креста, а еще несли чуть ли не сотню фунтов душистого масла – мирры и алоэ, чтобы похоронить Его.

Сидевшие у креста вновь поднимаются на ноги в ужасном испуге. Боже, что за страшный день сегодня! В который уже раз им приходится пугаться. Но Иоанн, вглядевшись, говорит: «Я узнаю там Иосифа и Никодима». Госпожа, придя в себя от страха, откликается: «Благословен Бог наш, пославший нам помощь. Господь помнит нас (Пс 113, 20) и нас не оставил. Беги, сынок, им навстречу». Иоанн поспешно идет к ним. Вот они встретились на дороге; они обнимаются и громко плачут, и долго-долго они не в силах разговаривать: слишком велики их сострадание и нежность, слишком сильна боль, слишком обильно текут слезы. Потом они идут ко кресту. Иосиф спрашивает, кто это здесь с Госпожой, и куда подевались остальные ученики. Иоанн называет ему женщин, которые были там. А об учениках отвечает, что не знает, где они, и что сегодня здесь никого из них не было. Иосиф расспрашивает о том, что произошло с Господом, и Иоанн подробно рассказывает ему все по порядку.

Пришедши на место, они преклонили колени и, плача, поклонились Господу. Госпожа и ее спутницы почтительно приветствуют их – опускаются на колени и кланяются до самой земли. В ответ пришедшие второй раз опускаются на колени и, громко плача, долгое время остаются так стоять.

Наконец, Госпожа говорит: «Вы хорошо делаете, что не забываете вашего Учителя, потому что Он очень вас любил. Признаюсь, с вашим приходом мне словно воссиял новый свет. Мы сидели здесь и не знали, что нам делать. Господь послал нам вас». А они ей отвечают: «Мы скорбим всем сердцем о том, что с Ним сделали. Одолели нечестивые праведника (Авв 1, 4). Мы бы рады были вырвать Его из плена неправды, если бы могли. Окажем же хотя бы малое уважение нашему Господу и Учителю». С этими словами они поднялись и стали готовиться снять тело Иисуса с креста.

Я уже не раз говорил тебе, что ты должна быть внимательна и ничего не упускать из виду. Вот сейчас ты сосредоточься и смотри, не отвлекаясь, чтобы знать в точности, как происходит снятие с креста.

С обеих сторон креста устанавливаются две лестницы, друг напротив друга. Иосиф поднимается по лестнице справа, под цепляет гвоздь и пытается вытащить его из ладони. Но это трудно, потому что гвоздь толстый и длинный и глубоко вбит в дерево. Чтобы его вытащить, придется сильно надавить на ладонь Господа – иначе не получится. Но это не будет новым насилием, ибо Иосиф работает с верой и преданностью, а Господу уже все равно. Вот, наконец, гвоздь поддался. Иосиф делает знак Иоанну и передает ему вынутый гвоздь так, чтобы не увидела Госпожа. Затем Никодим вытаскивает гвоздь из левой руки и тоже украдкой передает его Иоанну. Никодим спускается с лестницы и идет к гвоздю, которым прибиты ноги. А Иосиф поддерживает тело Господа. Счастлив Иосиф – он удостоился крепко обнимать тело Господне! Тем временем Госпожа поймала свесившуюся вниз правую руку. Она прижимает ее к своему лицу, отнимает, долго смотрит на нее и целует со слезами и скорбными вздохами. Когда Никодим выдернул гвоздь из ступней, Иосиф потихоньку спускается с лестницы; все, кто стоит внизу, подхватывают тело Господа и кладут его на землю. Госпожа обнимает Его за плечи и кладет Его голову себе на колени. А Магдалина приподнимает Его ноги, у которых она однажды обрела такую благодать. Остальные стоят вокруг и все делают великий плач по Нем (Деян 8, 2). Все горьким плачем рыдают о Нем (Иез 27, 31–32), рыдают о единородном Сыне Божием (Зах 12, 10).

Глава LXXX. Размышление о страстях Христовых: повечерие

Приближалась ночь. Поэтому некоторое время спустя Иосиф просит Госпожу позволить завернуть Его в пелены и похоронить. Она воспротивилась: «Не отнимайте у меня, друзья мои, Сына моего так скоро. Или похороните меня вместе с Ним». И еще пуще заплакала неутешными слезами, и снова разглядывала раны на руках и ногах, и разверстую рану в боку. Потом опять всматривалась в Его лицо и рассматривала раны на голове, где впивались шипы терновника; содранную кожу на щеках, откуда клочьями вырвали бороду; отирала с обезображенного лица плевки и кровь, вновь разглядывала обритую голову. И не могла вдоволь наглядеться и наплакаться.

В одной книге написано, что Господь Сам обрил себе волосы на голове и бороду; Он будто бы открыл это одной монахине. Действительно, Евангелисты записали не все подробности. Может быть, Он и вправду Сам обрил волосы на голове – я не знаю. Из Писания я не могу доказать ни этого мнения, ни обратного. Но вот насчет бороды можно сказать точно. Исайя говорит от лица Господа: «Я отдал тело Мое биющим и ланиты Мои выдирающим волосы» (Ис 50, 6)[329]. Значит, бороду ему вырвали палачи.

Вот эти-то все позорные раны и разглядывает верная мать, она хочет увидеть все своими глазами. Но час уже поздний, и Иоанн говорит: «Госпожа, уступим Иосифу и Никодиму, позволим им приготовить к погребению тело Господа нашего. Если мы задержимся здесь, иудеи станут на нас клеветать». Она обернулась на звук его тихого милого голоса, вспомнила, что Сын поручил ее Иоанну, и решила более не противиться. Она благословила Сына и позволила приготовить тело к погребению и завернуть в саван.

Тогда Иоанн, Никодим и остальные начали пеленать тело и умащать его благовонными мазями, как было в обычае у иудеев. Но Госпожа все держала голову Его у себя на коленях: ее она хотела убрать сама, а Магдалина – ноги. Когда они дошли до колен, Магдалина говорит: «Прошу вас, позвольте мне ума стить Его ноги: возле них я однажды снискала милосердие». Ей позволили. Она взялась за Его ступни, и силы оставили ее. На ноги, которые она однажды оросила дождем слез раскаяния, теперь пролились целые реки слез боли и сострадания. Она смотрела на эти ступни, такие израненные, пробитые гвоздями, потрескавшиеся, окровавленные, и горько-горько плакала. Сама Истина засвидетельствовала о ней, что она возлюбила много (Лк 7, 47), поэтому и плакала она много, в особенности совершая это последнее послушание Учителю и Господу своему, такому избитому, такому израненному, такому мертвому, такому уничтоженному. От скорби сердце ее едва не разорвалось. Если бы могла, она бы, наверное, с радостью испустила дух у ног Господа своего. Она не чает исцеления от скорби. Никогда не думала она, что ей придется служить Ему в таких обстоятельствах. Сейчас ей предстоит сослужить ему новую, небывалую, последнюю службу в знак послушания. И душа ее скорбит от того, что она не может сделать то, что ей так хотелось бы и что подобало бы сделать. Ей хотелось бы омыть Ему все тело чистой водой, умастить его и укутать в чистый саван, как следует, не здесь и не в такой спешке. Но здесь и сейчас этого нельзя. Она не может сделать для него больше, поэтому делает, что может. Она омывает Ему ноги слезами, потом бережно вытирает, обнимает их, целует, заворачивает и как можно лучше разглаживает пелены – насколько умеет и насколько позволяет обстановка.

Вот они завернули тело в саван и теперь смотрят на Госпожу – ее черед завершить работу. Сами же они вновь принимаются плакать. А она, видя, что дальше откладывать некуда, прижимается лицом к лицу сладчайшего Сына своего и говорит: «Сын мой, на коленях моих я держу Тебя мертвого. Смерть Твоя разлучает нас; очень тяжела мне эта разлука. Мы с Тобой жили в мире и радости, и других не обижали и ни с кем не ссорились, хоть они и убили Тебя сейчас, сладчайший Сын мой, как вредителя. Я, Сынок, верно служила Тебе, а Ты мне, но в этой скорбной Твоей последней борьбе ни Отец не захотел Тебе помочь, ни я не смогла. И Ты Сам не помог Себе, Ты Сам Себя оставил ради любви к человеческому роду, который Ты захотел искупить. Страшно и слишком жестоко это искупление, хоть я и радуюсь о спасении людей. Но Твои муки сильно уязвили меня, и смерть Твоя меня сокрушила. Ведь я знаю, что Ты никогда не грешил, а они убили Тебя так мучительно и предали такой позорной казни без причины. Теперь нам не быть больше вместе, теперь надо мне жить от Тебя отдельно. Сейчас я, мать Твоя горестная, похороню Тебя, но потом – куда я пойду? Где мне теперь поселиться, Сыночек мой? Как смогу я жить без Тебя? Я бы хотела лучше лечь с тобой в могилу, чтобы мне быть с Тобой там, где Ты будешь. Но раз мне нельзя лечь с тобой в гроб телом, я похороню себя душой. Я погребу душу мою с Твоим телом под могильным холмом, оставлю ее Тебе, Тебе ее поручу. О Сын мой! как ужасна эта разлука!»

При этих словах слезы хлынули у нее с новой силой, и она омыла лицо Сына еще лучше, чем Магдалина – ноги. Потом она вытирает Ему лицо, целует Его в губы и в глаза, заворачивает Ему голову платком и аккуратно укрепляет повязки. Наконец, она благословляет Его во второй раз. Тогда все преданные Его поклонники преклоняют колени, целуют Ему ноги, поднимают тело и несут его к гробнице. Госпожа поддерживает голову и плечи, Магдалина ноги, остальные идут посередине.

Гробница была неподалеку от места распятия – расстояние до нее было примерно такое, как длина нашей церкви, или около того. Там они похоронили Его, почтительно преклонив колени, с великим плачем, многими рыданиями и тяжкими вздохами. Когда Его положили в гробницу, мать в третий раз благословила Его, обняла и встала рядом, над возлюбленным Сыном своим. Но они взяли ее под руки и подняли наверх, а сами положили большой камень на отверстие гробницы.

Об этой гробнице рассказывает Беда Достопочтенный. По его словам, это было круглое помещение, высеченное в скале, такой высоты, что человек, вытянув руку, с трудом мог дотянуться до потолка. Вход в него был с востока. В северной его части было место для тела Господня, сделанное из того же камня, семи футов в длину[330].

После того, как они все закончили, Иосиф, желая вернуться в город, говорит Госпоже: «Госпожа моя, заклинаю Вас Богом и любовью к Вашему Сыну и моему Учителю, пожалуйста, если Вам будет угодно, остановитесь у меня в доме. Я знаю, что своего дома у Вас нет. Будьте в моем доме хозяйкой, потому что все мое – Ваше». То же самое предложил ей и Никодим. О, какое сочувствие! Царице Небесной негде преклонить голову (Мф 8, 20). Придется ей провести эти дни траура, вдовства и сиротства своего под чужой крышей. Поистине дни вдовства и сиротства, потому что Господь Иисус был ей и сын и жених, и отец и мать, и все, что может быть родного и милого. С Его смертью она потеряла все сразу. Поистине, она теперь вдова (1 Тим 5, 5), и не к кому ей обратиться.

Сейчас она низко кланяется им, и благодарит, и отвечает, что Сын поручил ее Иоанну. Они спрашивают Иоанна, что он собирается делать. Иоанн отвечает, что хотел отвести ее на гору Сион, в дом, где Учитель обедал с учениками вчера вечером, и там остановиться, если ей понравится. Иосиф с Никодимом поклонились Госпоже, преклонили колени перед гробницей и ушли. А они остались, как говорит Евангелие, сидеть против гроба (Мф 27, 61). Приближалась ночь, и Иоанн говорит Госпоже: «Нехорошо нам здесь слишком долго задерживаться и возвращаться в город ночью. Пожалуйста, Госпожа, пойдемте назад». Тогда Госпожа поднимается с места, встает на колени, обнимает гробницу, благословляет ее и говорит: «Сын мой, нельзя мне дольше оставаться с Тобой. Поручаю Тебя Отцу Твоему». И, подняв глаза к небу, продолжает со слезами и с большим чувством: «Отче вечный, поручаю Вам Сына и мою душу, которую оставляю с Ним». После этого они собрались уходить. Когда они проходили мимо креста, она преклонила колени и поклонилась кресту со словами: «Здесь упокоился Сын мой, здесь пролилась драгоценная кровь Его». То же самое сделали и все остальные. А ты подумай вот о чем: она была первой, кто совершил поклонение кресту.

Потом они идут в город, но всю дорогу то и дело оглядываются назад. Когда они дошли до места, откуда в последний раз еще можно было увидеть гробницу и крест, она повернулась, встала на колени, склонилась к земле и самым набожным образом совершила поклон. Все остальные сделали то же самое. Потом, когда они уже были близ города, сестры Госпожи накинули на нее покрывало по вдовьему обычаю, закрыв ей почти все лицо, и пошли впереди нее; а Госпожа, под траурным покрывалом, следовала за ними, между Иоанном и Магдалиной.

Не доходя до города, Магдалина хотела свернуть на дорогу, ведущую к ее дому. Она еще прежде задумала отвести их к себе домой и теперь остановилась и говорит: «Госпожа моя, заклинаю Вас любовью к моему Учителю, пойдемте к нам домой. Там нам будет лучше. Вы ведь знаете, как Он любил приходить туда. Этот дом – Ваш, и все мое – Ваше. Прошу вас, пойдемте». Тут все снова заплакали. Но Госпожа молчала, лишь взглянула на Иоанна. Тогда Магдалина обращается с той же просьбой к Иоанну. А он ей отвечает: «Приличнее нам будет пойти на гору Сион. К тому же наши друзья ждут от нас этого. А ты можешь пойти вместе с ней». На это Магдалина сказала: «Ты знаешь, что я пойду за ней всюду, куда бы она ни пошла, и никогда ее не оставлю».

И вот входят они в город, и со всех сторон сбегаются к ним девы и добрые матери семейств, подходят к ней, чтобы ласково коснуться ее и утешить, и идут вместе с ней по улице, чтобы ее подбодрить, однако сами громко рыдают. Среди мужчин, мимо которых они проходят, тоже находятся добрые: они сочувствуют ей и, не в силах сдержать слез, говорят: «Поистине великую несправедливость совершили сегодня наши начальники против Сына этой Госпожи. Бог свидетельствовал об этом многими знамениями: им должно быть страшно того, что они сделали».

Когда они подошли к дому, Госпожа повернулась к сопровождавшим ее женщинам, поблагодарила их и низко поклонилась. Они в ответ тоже поклонились, встали на колени и начали громко плакать.

Госпожа вошла в дом, за ней Магдалина и сестры. Иоанн встал в дверях и попросил всех возвращаться по домам, потому что уже поздно, и, поблагодарив их, запер дверь. Тем временем Госпожа осматривала дом и говорила: «Сыне мой сладчайший, где Ты? Я Тебя здесь не вижу. Ах, Иоанн, где мой Сын? О, Магдалина, где твой Отец, так нежно тебя любивший? О, дорогие сестры, где наш Сын? Ушла от нас наша радость, наша сладость, свет очей наших. Ушла в превеликой муке, слышите вы. О, как мне больно, и больнее всего оттого, что ушел Он от нас весь истерзанный, весь израненный и замученный, жаждущий, избитый, изувеченный, раздавленный жестокой силой, а мы ничем не смогли помочь Ему. Все Его оставили, и Отец Его всемогущий Бог не захотел Ему помочь. И как быстро все это сделалось, вы видите? Взятие под стражу, приговор, казнь – все совершилось с молниеносной быстротой. Кому понадобилось так ускорять Его гибель? Что это был за человек, проклятый злодей? О, Сын мой! нынче ночью Тебя схватили, по доносу подлого предателя; утром в третьем часу осудили; в шестом часу распяли; потом Ты умер. О, Сын мой! как горька разлука с Тобой! Еще горше память о Твоей позорнейшей смерти!» Наконец, Иоанн просит ее перестать и принимается утешать ее.

А ты, если упражнялась до сих пор как следует, должна уже иметь опыт и силы для того, чтобы суметь самой оказаться там, быть ей помощницей, служить, утешать, ободрять. Заставь ее хоть чуть-чуть поесть, и пусть она остальных позовет поужинать, ведь они до сих пор ничего не ели. Потом дождись, пока Госпожа и все остальные благословят тебя, и уходи.

Утром в субботу (Ин 20, 1) они остаются дома, двери не отпирают. Госпожа, ее спутницы и Иоанн, убитые горем и скорбные, словно сироты, сидят вместе, полные печали. Они не разговаривают, только вспоминают и время от времени обмениваются короткими взглядами, как это обычно бывает у людей, подавленных тяжким несчастьем и общим горем. И тут вдруг стучат в дверь. Они испугались, потому что боялись всего: отныне у них ни в чем не было уверенности. Иоанн все же встал и пошел к двери. Он выглянул, узнал Петра и сказал: «Это Петр». И Госпожа сказала: «Открой ему». Петр робко входит. Он сотрясается от рыданий, и на глазах у него слезы. Тут все снова начали плакать, и от печали не могли сказать ни слова. Позже, один за другим приходят и остальные ученики. Они тоже плачут.

Наконец, осушив слезы, они начинают разговаривать о своем Господе. Петр говорит: «Мне стыдно и страшно: не следовало бы мне тут перед вами говорить, не следовало бы вообще показываться людям на глаза. Потому что я покинул Господа моего, который так любил меня, а я подло отрекся от Него». За ним и все остальные принялись бить себя ладонями и, проливая горькие слезы, стали уличать себя, что так трусливо покинули своего сладчайшего Господа.

Тогда Госпожа говорит: «Ушел от нас добрый Учитель и верный Пастырь, и мы осиротели. Но я твердо уповаю, что вскоре мы вновь обретем Его. Вы знаете, как добр мой Сын и как сильно Он любил вас. Не сомневайтесь, Он милостиво примирится с вами, и охотно простит вам всякую обиду и отпустит вину. Но с попущения Отца такая бешеная ярость поднялась против Него, и дерзновение злых было так сильно, что ему никто не мог противостоять, и вы не могли бы ничем помочь моему Сыну, даже если бы остались с Ним. Поэтому не переживайте и не угрызайтесь». Петр отвечал: «Воистину, Госпожа моя, так и есть, как ты говоришь. Вот я был там только при самом начале и мало что видел, но во дворе у Каиафы меня обуял такой страх, что я уж не чаял унести ноги, и я отрекся от Него. От страха я не помнил пророческих слов, которые Он сказал мне вечером, не помнил, пока Он не взглянул на меня».

Тогда Магдалина спрашивает, что это были за пророческие слова. Петр отвечает, что Он предсказал его отречение, и рассказывает ей все подробно, и добавляет, что Он обо многом беседовал с ними во время вечери накануне Страстей Своих. Тогда Госпожа говорит: «Я хотела бы услышать обо всем, что Он говорил и делал на той вечере». Петр кивнул Иоанну: пусть он расскажет. И Иоанн начинает рассказывать, и рассказывает все, что помнит. За ним другие начинают вспоминать, что сказал и сделал Господь Иисус в тот вечер, один припоминает одно, другой другое, и рассказывают по очереди. Так они и проводят весь день в беседе о Нем. О, как внимательно слушала их Магдалина! А еще внимательнее слушала сама Госпожа. О, сколько раз в тот день восклицала она на языке жестов: «Благословен Сын мой Иисус!»