Размышления о жизни Христа

И немного дальше: «Благодать Божия и милость к рабам Его и промышление об избранных Его (Прем 4, 15) заключается в том, что Он словно бы не замечает их левую сторону, а правой всегда помогает, как ревностный защитник и покровитель. Об этом свидетельствует Пророк: «Всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня, да не поколеблюсь» (Пс 15, 8)». И ниже: «О если бы Ты всегда был одесную меня, Иисусе благий, если бы всегда поддерживал десницу мою! (Пс 72, 23) Тогда, я знаю, никакой неприятель не повредит мне, тогда, я уверен (2 Тим 1, 12), никакая неправда не одолеет меня. Я охотно подставлю свой левый бок: пусть бьют в него обиды, вонзаются оскорбления, пусть уязвляют его поношения, – лишь бы Ты хранил десницу мою, лишь бы прикрывал меня с правой стороны (Пс 120, 5)»[129].

И еще он говорит: «Разные вещи – руководствоваться душевной доблестью[130] или мудростью; владычествовать могуществом (Пс 65, 7) или наслаждаться приятным вкусом. Может быть, в каких-то случаях и можно назвать мудрость могущественной, а добродетель сладостной, однако мы здесь будем употреблять слова в их собственных значениях: доблесть проявляется в силе и мощи, мудрость – в спокойной ясности души и некой духовной сладости. Именно это, я думаю, имел в виду Апостол, когда после многих призывов к добродетели – в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах (2 Кор 6, 4–5) – добавляет, что мудрость заключается в сладости в Духе Святом (2 Кор 6, 6)[131]. Сопротивляться, одолевать силу силой – а это подразумевается во всех частях добродетели – это, конечно, честь, но и труд. Разные вещи: с трудом завоевывать и с трудом отстаивать свою честь – и спокойно обладать ею. Не одно и то же: действовать, руководствуясь добродетелью, – и наслаждаться плодами добродетели. Всем, что с трудом добывает добродетель, наслаждается мудрость. И что мудрость решит сделать, то добродетель послушно исполняет. «Мудрость в досуге», – говорит Мудрец (Сир 38, 24)[132]. Это значит, что для мудрости досуг – ее занятие, и чем больше мудрость отдыхает, тем больше она, на свой лад, работает. Добродетель тем ярче сияет, чем больше упражняется и трудится; она тем достойнее, чем больше занята службой. А мудрость – если бы кто-нибудь определил ее как любовь к добродетели, он, по-моему, не сильно погрешил бы против истины. Но где любовь – там не труд, а наслаждение. Любимое нам сладко, вкусно. Возможно, слово sapientia (мудрость) происходит от слова sapor (вкус). Она, словно некая приправа, добавляется к добродетели и придает ей вкус, потому что сама по себе добродетель безвкусна, и даже горчит. Я бы не стал возражать, если бы кто-то определил мудрость как вкус блага»[133].

И ниже: «Мужественно переносить скорби – дело добродетели; радоваться в скорбях – дело мудрости. Укрепи сердце твое (Пс 30, 25) и вытерпи Господа – это добродетель. Вкуси Его (Пс 33, 9) и убедись, как сладок Господь на вкус – это мудрость. Обе они хороши, обе сияют; мудрость сияет душевной скромностью, а муж доблестной добродетели – стойкостью. И хорошо, что мудрость – после добродетели, ибо добродетель – это своего рода прочное основание, на котором мудрость построит себе дом (Притч 9, 1)»[134].

А вот еще: «Блажен, кто подчиняет страсти тела своего праведности, и все, что терпит, терпит ради Сына Божия. Всякий раз, как из сердца его готов подняться ропот, из уст его звучат слова благодарности и хвалы. Кто так себя обуздал, тот встал, взял постель свою и идет в дом свой[135]. Наше тело – постель, в которой мы прежде лежали расслабленными, служа желаниям и вожделениям нашим. Когда мы заставляем себя повиноваться духу, мы встаем и сворачиваем постель»[136].

И еще он говорит: «Поистине многообразен Дух: он вдохновляет сынов человеческих таким великим множеством спосо бов, что нет ни одного, кому не досталось бы его животворного тепла (Пс 18, 7). Он несет им с собой пользу, чудо, спасение, помощь, утешение и жар. Он даруется на пользу – несет саму жизнь и общеполезные жизненные блага всем: добрым и злым, достойным и недостойным без разбора (Мф 5, 45), – и в таком неистощимом изобилии, что, кажется, не ведает никаких границ. Неблагодарен тот, кто не признает и в этих простых вещах благодеяние Духа. Он даруется ради чуда – несет знаки и знамения, которые могут совершаться чьими угодно руками, и разные чудесные способности. Это он совершал чудеса в древности, он внушает нам веру в чудеса нынешние. И этот щедрый дар достается без разбора – в некоторых людях он не приносит никакой пользы. В-третьих, Дух вливается в нас ради нашего спасения, когда мы всем сердцем обращаемся к Господу Богу нашему (Иер 24, 7). Далее, Он дается нам в помощь, ибо он подкрепляет нашу немощь (Рим 8, 26) во всякой борьбе. Кроме того, Он свидетельствует нашему духу, что мы и впрямь сыны Божии (Рим 8, 16), и это вдохновение утешает нас. Наконец, Он приносит с собой жар: когда Он мощно дышит в сердцах совершенных, Он возжигает в них жаркое пламя любви, так что не только надежда на грядущую славу сынов Божиих, но и скорби доставляют им повод к ликованию (Рим 5, 2–3): они почитают оскорбление славой, поношение радостью, презрение торжеством. Всем нам, если я не ошибаюсь, дан Дух во спасение; с жаром и пламенем по-другому: немногие исполняются этого Духа (Деян 2, 4), немногие стремятся его стяжать. Нам хорошо в наших тесных ущельях и душных ямах; мы не пытаемся выйти на простор вершин и свободно дышать там – нам кажется, что мы там дышать не сможем»[137]. Вот до сих пор был Бернард.

Видишь, как много прекраснейших доводов привел нам красноречивейший Бернард к тому, что скорби нам во благо. Так что не удивляйся, как это Господь допустил, чтобы Его любимых учеников терзала буря: Он знал, что им это пойдет на пользу. Ведь сколько раз мы читаем, как на их лодочку обрушивались порывы ветра и бурные волны – однако она ни разу не затонула. Так что извлеки урок из этого чтения, укрепи свое сердце и старайся подчинить себя так, чтобы в любых бедствиях оставаться терпеливой и веселой; а в духовной жизни упражняйся до тех пор, пока Дух не наполнит тебя жаром, чтобы ты сама начала стремиться к скорбям ради любви к Господу Иисусу, Который в Себе и в своих близких поддерживал эту высокую жизнь духа и нам ее показал.

Глава XXXVII. О хананеянке (Мф 15; Мк 7)

В то время как Господь Иисус трудился – ходил из города в город, проповедуя и исцеляя недужных, – пришла к Нему женщина хананеянка, то есть из земли Ханаанской, где жили язычники, а не иудеи (см. Мф 15, 21 слл.). Она просила Его исцелить ее дочь, одержимую бесом, ибо верила, что Он может это сделать. Господь не отвечал ей, но она настаивала, и кричала, и умоляла Его о милосердии так громко и так долго, что уже и ученики начали просить за нее. Тогда Господь сказал ей в ответ: Не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам (Мф 15, 26). А она смиренно возразила Ему, что и псы едят крохи, которые падают со стола господ их (Мф 15, 27), и ей достало бы таких крошек. Смирением она заслужила, чтобы ее выслушали.

Итак, в этом рассказе ты внимательно посмотри на Господа и на Его учеников, руководствуясь общим правилом, которое я дал тебе выше. Но не забудь и про женщину – обрати внимание на ее добродетели и употреби их себе на пользу. Добродетели она проявила три. Первая – великая вера, которой хватило и на дочь. Вторая – настойчивость мольбы; она молила Его не просто настойчиво, а бесстыдно назойливо. Такую назойливость Господь принимает и даже хочет ее от нас, как ты уже слышала от меня прежде. Третья – глубокое смирение. Она не обиделась, что ее сравнивают с собакой, и не мнила себя достойной считаться одной из дочерей Божьих и получить полноценный хлеб из Его рук. Она была готова удовольствоваться крошками. Тем самым она глубоко унизила себя, то есть смирилась, и потому получила просимое. Так и ты: если будешь молиться всем сердцем, целомудренным, верным и чистым, молиться настойчиво и смиренно, унижаясь перед Господом и почитая себя недостойной всякого блага Его, можешь быть уверена, что получишь все, чего попросишь. И как апостолы просили за хананеянку, так ангел твой станет просить за тебя и отнесет твою молитву Господу.

Послушай, что говорит об этом Бернард: «Душа моя горестно вздыхает и непрестанно молится (1 Фес 5, 17), охваченная желанием и тоской. И бывает, что Тот Желанный, кого она ждет и зовет, сжалится над ней и придет. Тогда – я знаю это на собственном опыте – с ней случается то, о чем говорит Иеремия: Благ Ты, Господи, к надеющимся на Тебя, к душе, ищущей Тебя (Плач 3, 25).

А ангел ее, один из товарищей Жениха (Песн 1, 6), чье назначение как раз и состоит в том, чтобы помочь устроить эту тайную встречу и немое собеседование любящих, – ангел, конечно же, присутствует при свидании. И как радуется этот посредник и зритель, как ликует и веселится вместе с ними и, обратившись к Господу, говорит: «Ты дал ей, чего желало сердце ее, и прошения уст ее не отринул!» (Пс 20, 3). Усердный провожатый души, следующий за ней повсюду, он не устает напоминать ей: «Утешайся Господом, и Он исполнит желания сердца твоего» (Пс 36, 4). И вновь: «Жди Господа и сторожи путь, которым Он придет к тебе» (Пс 36, 34)[138]. И снова повторяет: «Хотя бы Он и замедлил, жди Его, ибо Он уже идет, и придет, и не отменит встречу» (Авв 2, 3)[139]. И к Господу обращается: «Как лань желает к потокам вод, так желает душа эта к Тебе, Господи (Пс 41, 2). Она стремилась к тебе ночью, и с рассвета дух Твой в сердце ее не спал, устремляясь к тебе» (Ис 26, 9)[140]. И вновь говорит к Нему: «Весь день она простирала к тебе руки свои (Пс 87, 10)[141]. Отпусти ее, потому что она кричит вслед тебе (Мф 15, 23). Обратись, Господи! Доколе? Умилосердись над рабой Твоей (Пс 89, 13). Призри с неба, и воззри, и посети (Пс 79, 15) безутешную!» Верный дружка невесты, посвященный в тайну взаимной любви, но нисколько не завистливый, он ищет славы не себе, а Господу (Ин 7, 18). Он бегает между влюбленными с поручениями, передает обещания, назад несет подарки, подбадривает невесту, уговаривает Жениха помириться. Порой, хотя, наверное, редко, он ведет себя с ними на равных: расталкивает задремавшую невесту и заставляет встать, или чуть не за руку тащит к ней Возлюбленного.

В доме он свой и во дворце всем знаком, он не боится, что его прогонят, и каждый день он видит лицо Отца (Мф 18, 10)». – Это был Бернард[142].

Видишь, как верно служат нам наши ангелы? Об этом стоит поговорить. Я хочу, чтобы ты знала: мы должны оказывать им великое почтение, каждый день хвалить их, славить и благодарить. В их присутствии – а они с нами всегда – мы не должны думать, говорить или делать ничего недозволенного или постыдного. Об этом предупреждает нас и блаженный Бернард. В беседе на псалом «Живущий под кровом Всевышнего» он говорит так: «Ангелам Своим заповедал о тебе – охранять тебя на всех путях твоих (Пс 90, 11). – Какое уважение к ангелу должны эти слова тебе задать, какую любовь придать, какое доверие создать! Уважение за то, что он здесь, любовь за то, что желает тебе добра, доверие – за то, что хранит тебя. Ступай осторожно (Еф 5, 15) – всюду ангелы, ведь им заповедано хранить тебя на всех путях твоих. Куда бы тебя ни занесло, в любой вертеп, в любой темный угол ангел последует за тобой – уважай его, веди себя прилично. В его присутствии не позволяй себе того, чего ты не позволил бы себе на глазах у меня». И немного дальше: «Они всегда с тобой, и не просто с тобой, а за тебя. Они с тобой, чтобы защищать тебя, чтобы помогать. Чем воздашь Господу за все, что Он дал тебе? (Пс 115, 3). Ему одному подобает честь и слава (1 Тим 1, 17). Почему только Ему одному? – Потому что Он их посылает, и всякое даяние доброе и всякий дар совершенный исходит не иначе, как от Него (Иак 1, 17). И если Он посылает нам ангелов, которые служат Ему с такой любовью и помогают нам в нашей великой нужде, мы не вправе оставаться неблагодарными. Так будем же почтительны, будем благодарны нашим великим хранителям и стражам; ответим им любовью на любовь, воздадим им честь, насколько должны или насколько сможем». Вот что пишет Бернард[143].

Итак, я рассказал тебе об ангельской помощи, и о том, что нам заповедано слушаться ангелов, и о молитвенной добродетели. Старайся стяжать ее, а ангелам выражай уважение, насколько сможешь.

Глава XXXVIII. О том, как некоторые соблазнились о словах Господа (Мф 15)

Не удивляйся, если порой наши слова и поступки, даже самые добрые и благочестивые, оказываются причиной соблазнов. Такое не раз случалось и с самим Господом, а ведь Он не мог ошибаться. Однажды фарисеи по какому-то поводу стали спрашивать Господа, почему Его ученики не моют руки перед едой (Мф 15, 2 слл.). Господь отвечал им сурово и упрекнул их в том, что они ищут чистоты внешней, а не внутренней. Фарисеи, услышав слово сие, соблазнились, но Господь не стал объяснять им. В другой раз, когда Он учил в синагоге и говорил духовные слова, некоторые из Его учеников, как плотские, ничего не поняли и ушли. Он же сказал двенадцати оставшимся ученикам: «Не хотите ли и вы уйти?» А Петр ответил за себя и за других: «Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин 6, 68–69).

Посмотри на Него внимательно в этих и других похожих положениях: Он говорит как власть имущий. Он учит истине и не заботится о том, что словами Его соблазняются люди испорченные, злые или глупые. Из этого ты сделай выводы и для себя: во-первых, мы не должны отступать от добродетели праведности, даже если кто-то из-за этого соблазнится, то есть поймет нас неправильно. Во-вторых, мы должны заботиться о внутренней чистоте больше, чем о внешней благопристойности, о чем еще яснее высказался Господь у Луки[144]. В-третьих, мы должны жить духовной жизнью, чтобы слова Господа не звучали для нас как чужая непонятная речь, дабы не случилось с нами, как с теми учениками, которые, услышав слова Христа: «Если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин 6, 53), – не могли вынести их, соблазнились и ушли от Иисуса. Мы же должны распознать в этих словах глаголы вечной жизни, чтобы вместе с двенадцатью в совершенстве уподобиться Господу.

Глава XXXIX. О воздаянии все оставившим и последовавшим за Христом (Мф 19; Мк 10; Лк 18)

Когда верный и разумный ученик Симон Петр спросил у Господа Иисуса от себя и от остальных учеников, какое будет им воздаяние, Господь, между прочим, ответил, что всякий, кто последует за Ним, оставив временные блага, получит во сто крат в этом мире и вечную жизнь в будущем (см. Мф 19, 29).

Заметь себе хорошенько, какое это воздаяние, и радуйся великой радостью (Тов 11, 16), благодари Господа от всего сердца и хвали Его с самым пылким чувством. Вдумайся, какую сделку Он тебе предлагает: стократная прибыль прямо здесь, в руки, а впридачу еще и вечная жизнь. Конечно, эту стократную прибыль ты получишь не телесными богатствами, а духовными – это будут внутренние утешения и добродетели, которые мы приобретаем не через учение, а через опыт. Но когда душа твоя почует запах бедности, увидит блеск чистоты, отведает вкус терпения и станет наслаждаться ими, разве не покажется тебе, что ты вознаграждена сторицей? А если душа поднимется еще выше и удостоится посещения Жениха, чье присутствие оденет ее радостью и славой, разве не получит она назад все, что потеряла ради Него, с прибылью тысячекратной и больше?

Видишь, как правдивы слова Истины? Она не обманывает, что еще в сем веке вернет все со стократной прибылью – вернет, и не однажды, а много раз будет вознаграждать преданную ей душу: в награду она сделает душу такой, что душа станет считать мусором не только то, что покинула, но и весь мир – все готова будет отдать не задумываясь, лишь бы получить свою выгоду – Жениха.

А чтобы ты лучше поняла насчет стократной прибыли, послушай, что говорит о ней Бернард: «Если какой-нибудь мирянин скажет: Покажи мне эту стократную прибыль, которую ты сулишь, и я с удовольствием оставлю все, – что я ему покажу? Ведь вера не имеет рыночной цены, которую мог бы на опыте проверить человеческий рассудок. Я бы ответил мирянину так: Ты что, готов скорее поверить человеку, который покажет тебе расчеты на бумажке, чем самой Истине? Самая дотошная проверка ничего тебе не даст. Если ты не поверишь, не поймешь. Эта прибыль – сокровенная манна, которая обещана победителю в Иоанновом Апокалипсисе (Откр 2, 17). Имя новое, неслыханное, и никто не узнает, что это такое, кроме тех, кто ее получит». И немного дальше: «Наконец, разве не всем владеет тот, кому все содействует во благо его (2 Кор 6, 10)? Разве не обладает всем, и стократ больше всего, тот, кто исполнен Духа Святого и у кого Христос в сердце? Да что я говорю: посещение Духа-Утешителя и присутствие Христа стоит гораздо дороже, чем стократ все, что есть в мире.

Какое великое множество сладости у тебя, Господи! Ты спрятал ее и хранишь для боящихся Тебя, Ты приготовил ее для упова ющих на Тебя (Пс 30, 20)[145]. Посмотри, как одно лишь воспоминание об этой неимоверной сладости переполняет святую душу и изливается через край; как она, пытаясь выразить свои чувства, умножает слова: какое великое множество! – говорит она.

Стократная прибыль – это усыновление (Рим 8, 15); это свобода; это первые плоды духа, радости любви, слава совести (2 Кор 1, 12); это Царствие Божие внутри нас (Лк 17, 21). Это не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим 14, 17). Радость – не только в надежде будущей славы, но и в нынешних невзгодах (2 Кор 7, 4). Это огонь, которому Христос желал сильней разгореться (Лк 12, 49). Это сила, которая заставляла Андрея обнимать крест, Лаврентия – смеяться над палачами, умирающего Стефана – преклонить колени для молитвы за тех, кто бросал в него камни. Это тот мир, который Христос оставил своим, отдав им Свой; дар и мир для избранных Божьих: мир Отчий, дар будущей славы. Этот мир превосходит всякое чувство и понимание; с ним не может сравниться ничто приятное под солнцем, ничто желанное на земле. Это благодать любви к Богу, это помазание – кто получил его, тот знает все, кто не получил, не знает ничего; лишь испытавший может понять, что это такое»[146]. Вот что говорит Бернард.

Итак, радуйся, как я уже говорил тебе, и веселись, и благодари за то, что ты призвана получить эту стократную прибыль, и старайся почаще входить в тот рай, врата которого может отворить тебе усердная молитва.

Глава XL. Как Господь спрашивал учеников, что говорят о Нем люди (Мф 16)

Пришед Господь Иисус в страны Кесарии Филипповой, спрашивал учеников, что говорят о Нем; кем считают Его они сами, и за кого принимают Его другие. Они отвечали: «Одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию» и т. д. Петр же сказал за себя и за остальных учеников: «Ты – Христос, Сын Бога Живого». Тогда Господь сказал ему: «Ты – Петр, и на камне сем Я создам Церковь Мою». И тогда же вручил ему для него и для преемников его ключи, чтобы связывать и разрешать на земле (Мф 16, 13 – 19). Посмотри внимательно на него и на учеников, следуя общему правилу, которому я тебя учил. И еще заметь, как Он, только что возвеличив Петра, тут же говорит ему: «Отойди от Меня, сатана!» (Мф 16, 23), – потому что Петр из-за плотской любви к Нему стал отговаривать Его от Страстей Его, чтобы Он не шел на них. И ты бери пример с Господа: считай врагами всех, кто, желая тебе телесного блага и облегчения, станет отвлекать тебя от упражнений и от духовного блага.

Глава XLI. О преображении Господа Иисуса на горе

Взял Господь Иисус троих из учеников, и поднялся с ними на гору Фавор, и преобразился перед ними, представ им во славе (Мф 17, 1–2). Потом пришли Моисей и Илия и беседовали с Ним о предстоящих Ему Страстях[147]. Ученики же сказали: «Господи, не надо Тебе умирать, ведь одной капли Твоей крови хватит, чтобы искупить мир». Но Господь Иисус ответил: «Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец (Ин 10, 11); так и Мне следует поступить». Был там и Дух Святой в виде светлого облака, и голос Отца раздался из облака, глаголющий: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте» (Мф 17, 5). Ученики от страха пали на землю, а когда очнулись, не увидели никого, кроме одного Господа Иисуса.

А ты внимательно рассмотри все, здесь происходившее, и постарайся представить, что ты сама там находишься, ибо это великие вещи.

Глава XLII. Об изгнании покупающих и продающих из храма (Мф 21)

Два раза Господь Иисус выгнал из храма покупающих и продающих (Ин 2, 12–15; Мф 21, 12). Это считают одним из Его великих чудес. В самом деле, Его часто презирали и не замечали; но тут все побежали перед Ним. Почему? Ведь их было много, а Он один, со связкой веревок в руке, выгнал их всех. Почему же они не защищались? – А потому, что лицо Его было страшно. Он воспламенился сильной ревностью, что они бесчестят Его Отца, да еще в таком месте, где Ему в особенности подобали честь и поклонение.

Посмотри на Него хорошенько; постарайся чувствовать то же, что и Он, тем более, что и Он полон болью сочувствия. Однако и бойся: Ведь мы с тобой тоже находимся в храме Божьем, облеченные особой и великой благодатью. Если мы станем заниматься мирскими делами, как те торговцы, в то время как нам надлежит всегда, не отвлекаясь, хвалить Господа, то мы можем и должны бояться, что Он возмутится нами и выгонит нас – и поделом. А если ты не хочешь мучиться таким страхом, не смей заниматься посторонними делами, не отвлекайся на мирские заботы – никогда и ни под каким предлогом. Не берись за работу изящную, требующую искусства и внимания – она служит мирской пышности; не трать на нее время, предназначенное для хвалы Господу.

Глава XLIII. Об Овечьей купальне (Ин 5)

Был в Иерусалиме некий водоём, где купали овец, предназначенных в жертву. Говорят, там было и честное древо креста[148]. Всякий год ангел возмущал в нем воду, и кто первый погружался в воду после того, как ангел возмутил ее, тот исцелялся от любой болезни (Ин 5, 2 слл.). Из-за этого многие больные оставались рядом с купальней постоянно. Был там один больной, лежавший на кровати в параличе тридцать восемь лет. Иисус исцелил его в один из субботних дней.

Посмотри на Него: вот Он смиренно подходит к больному, вот разговаривает с ним, как обычно. В этом деле обрати внимание на три вещи. Во-первых, Господь здесь спрашивает больного, хочет ли он выздороветь. Так и нам Он не дарует спасения без нашего согласия. Поэтому нет прощения тем грешникам, которые не желают соглашаться с волей Божией и противятся своему спасению. По слову Августина: «Тот, Кто создал тебя без тебя, без тебя тебя не оправдает»[149]. Во-вторых, мы должны остерегаться отпасть от Господа: если Господь исцелит нас, а мы вновь впадем в грех, наша неблагодарность будет заслуженно караться более жестоко. Поэтому и здесь Господь сказал исцеленному: «Иди и не греши больше, чтобы не случилось с тобой чего хуже» (Ин 5, 14). В-третьих, злые люди на всем теряют, как добрые на всем приобретают. Когда этот освобожденный от болезни понес свою постель прочь, иудеи сказали ему, что по субботам нельзя этого делать, а он отвечал им: «Кто меня исцелил, тот мне сказал: возьми постель свою и иди» (Ин 5, 11). Они не спросили его: «Кто исцелил тебя?» То есть они замечали только то, что можно осудить, а не то, что можно похвалить. Так и все плотские люди: они видят во всем лишь плохую сторону, все осуждают и, получается, на всем теряют. А живущие духовно все толкуют во славу Божию, будь то счастье или неудача; они не сомневаются, что все происходит правильно, что Бог все управит как надо, а если попустит что плохое, то справедливо; во всем они видят хорошую сторону, как учит нас святой Бернард:

«Не подслушивай чужих разговоров, не разведывай из любопытства, кто что делает или говорит, и не суди людей поспешно. Даже если застигнешь кого за дурным делом, не торопись осудить ближнего, лучше извини. Если не можешь оправдать само дело, извини намерение, подумай: он не знал, или его обманули, или так вышло случайно. Если и дело и намерение совершенно очевидны, подумай не о нем, а о себе и скажи сам себе: «Наверное, искушение было слишком сильно. Что бы сделало со мной столь необоримое искушение, если бы охватило меня так же сильно?»[150] Вот что пишет Бернард.

Он учит, что люди духовные из всего извлекают прибыль, даже из собственных и чужих грехов, из вещей самых вредных, даже из дел дьявола: «Дух неразумный и зверский сам по себе не способен к духовному восхождению; однако если взяться за него со знанием дела, он может в своем временном теле стать послушен и услужлив и содействовать преуспеянию тех, кто умеет использовать любую временную вещь для извлечения вечной прибыли, кто пользуется этим миром как бы не пользуясь (1 Кор 7, 31)»[151]. И дальше: «Бывают живые существа, на первый взгляд, бесполезные, бывают неприятные, вредные, бывают смертельно опасные для временной жизни человека. Но нет такого, в ком не было бы вовсе ничего, что может содействовать ко благу призванных по Божию изволению святых (Рим 8, 28). Если их тела не годятся в пищу, то могут помочь в работе, и уж во всяком случае могут послужить для упражнения ума в присутствии Того, Кто всегда рядом со всяким, пользующимся разумом. Ведь это общее правило обучения: невидимое Божье чрез рассмотрения творений видимо (Рим 1, 20). Даже дьявол и приспешники его, уж на что у них всегда злые намерения, уж как они всегда жаждут навредить, не смогут повредить вам, если будете ревнителями добра, которым сказано: «Кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго?» (1 Петр 3, 13) Напротив того, они станут приносить вам пользу и против воли содействовать благу добрых»[152]. И ниже: «Кто-то творит добро против воли, будь то злой человек или падший ангел. Но никакое добро не может пойти на пользу тому, кто его не хочет; значит, оно исходит не от него самого. Значит, это добро можно приписать ему лишь как распределителю благ, но не их подателю. Однако насколько приятнее получить благо, преподнесенное нам злодеем! Наверное, в этом причина того, что Бог руками злых делает добро добрым, хотя Сам Он, конечно, не нуждается в них для благодеяний»[153]. И еще говорит Бернард: «Гордым – земля и прах (Сир 10, 9)[154]. Так поступил Господь с ангелами, проклиная их гордость. Однако падение ангелов пусть послужит исправлению и очищению людей. Именно об этом написано: даже злоба дьявола будет работать мне во благо, и я омою руки свои в крови грешников (Пс 57, 11)[155]. Ты спросишь: как это? По слушай. Гордый дьявол осужден на страшные и ужасающие мучения. Он превращен в землю и прах. Но если так поступили с ним, то чего ожидать мне, ведь я и без того – земля и прах? Он возгордился в небесах, я – на помойке. Всякий признает, что легче стерпеть гордость в богаче, чем в бедняке. Увы мне! Если так жестоко наказан могучий ангел, то что же сделают со мной – таким ничтожным, жалким и гордым?»[156]

Бернард еще говорит о невесте Господней Церкви, которая много грешила и после этого пришла к Господу: ведь она была собрана из язычников, поклонявшихся идолам, в чем ее упрекала Синагога. Он рассказывает, как Церковь обращает свои грехи себе на пользу: «Жених многое простил ей, и она сильнее возлюбила Его (см. Лк 7, 47). А что соперница вменяет ей в вину, то она обращает себе во благо. Она от этого стала терпеливее к труду и страданию; снисходительнее к оступившимся; более пылкой в любви; более чуткой к опасности; более смиренной в своем мнении о себе; восприимчивей к правде; послушнее; благодарнее, преданнее и заботливей»[157]. Вот что говорит Бернард.

Видишь, как люди, живущие духовно, все толкуют в хорошую сторону и из всего извлекают прибыль. Будь духовна, и все пойдет тебе во благо. Желание видеть во всем хорошее помогает переносить невзгоды и искушения, дает душевный покой. Постоянно упражняясь в этом, можно достичь такой безмятежности души, что мало что и редко когда способно будет смутить ее. Как говорит мудрец: «Не опечалит праведника, что бы ни приключилось с ним» (Притч 12, 21)[158].

Глава XLIV. Как ученики Христа рвали колосья от голода (Мф 12)

Как-то в субботний день ученики Господа Иисуса проголодались, а еды у них не было, и негде было ее достать. Они шли засеянными полями и рвали колосья, терли их в ладонях и ели (Мф 12, 1 слл.). Фарисеи стали ругать их; они говорили, что в субботу нельзя этого делать. Но Господь вступился за них. Господь и сам делал по субботам много такого, что считалось недозволенным. Я уже рассказывал тебе, как Он вылечил сухорукого.

Ты же вглядись в учеников, посочувствуй им, прочувствуй, в какой ужасной нужде они живут. Правда, сами они радовались своей нужде, потому что любили бедность. Ведь ее заповедал им прежде всех добродетелей и блаженств их Учитель и Господь. Попробуй представить себе: вот будущие первые князья мира и с ними Создатель всяческих дошли до такой страшной нужды, что им приходится утолять голод подобной пищей, как скотам. Вот они идут, едят зерна, и Господь поглядывает на них, и сочувствует им, потому что любит их нежнейшей любовью; однако при этом Он и радуется: за них, ибо знает, что они заслужат этим большую награду, и за нас, которым оставляет пример.

Так воспользуемся же этим примером, и он поможет нам преуспеть во многих добродетелях. Здесь чудесно сияет бедность, здесь является презрение к мирской пышности, здесь одержана победа над поварским искусством, здесь посрамлено мастерство приготовления лакомств и разносолов, здесь с корнем вырывается ядовитое жало чревоугодия у прожорливой глотки, позорно сластолюбивого языка и ненасытного чрева.

Вот тебе пример. И ты сосредоточь на этой бедности все свое внимание, обними ее всем сердцем – бедность, так ярко просиявшую в Господе, и в Госпоже Матери Его, и в учениках – князьях мира, и во всех, кто захотел в совершенстве подражать их примеру.

Однако прежде всего ты должна понять, о какой именно бедности идет речь. Я знаю, что, поступая в монастырь, ты дала обет бедности и не можешь ничего иметь. За это ты благодари Бога твоего и блюди твой обет ненарушимо. Но я хочу, чтобы ты пошла дальше и поднялась выше. Это, впрочем, не расходится с обетом. Просто сам по себе обет может остаться пустыми словами, если ты не поймешь, что такое настоящая бедность. Я говорю о бедности, укорененной в сердце. Ибо добродетели следует помещать в сердце, а не снаружи.

Ты будешь следовать обету бедности наилучшим образом, если согласишься с ним сердцем. В самом деле, если ты станешь терпеть недостаток во внешних вещах, откажешься от изобилия, которого хочет чувственность, но внутри сохранишь желание и душой будешь стремиться иметь больше, чем необходимо, то ты будешь жить не в бедности, а в нищете. Это будет не добродетельная бедность, заслуживающая награды, а мучительная нищета, ничего хорошего не заслуживающая. Вожделения с согласием души достаточно, чтобы утратить всякую заслугу и впасть во всякий грех. С такой бедностью ты не можешь надеяться подняться к молитве, или к созерцанию, или получить стократное воздаяние. Подумай: разве может сердце, отягченное грузом земных вожделений, подняться вверх? Разве может сердце, испачканное вонючей грязью и навозом, сделавшееся земным, неповоротливым и толстым, взлететь в небесную чистоту и приблизиться к Богу?

Итак, возлюби бедность сердцем. Считай ее твоей матерью. Пусть тебе нравится, как она выглядит. Радуйся ей. Пусть тебе никогда не захочется оскорбить ее предпочтением других вещей. Не имей ничего и не хоти ничего иметь сверх необходимого. Ты спросишь: что необходимо? Я отвечу: чем глубже будет становиться твоя любовь к бедности, тем тоньше будет твое понимание необходимого. Необходимо то, без чего мы не можем жить. Вот ты и посмотри, без чего ты можешь обойтись; и пусть тебе не захочется этих вещей ни иметь, ни просить, ни добывать, ни принимать в подарок.

Конечно, как бы ты ни старалась, тебе не удастся совершенно уподобиться Господу Иисусу в бедности. Я не думаю, что Его бедность можно сравнивать с нашей, как бы мы ни пытались соблюсти ее. В доказательство я приведу тебе один прекрасный довод. Вообще-то доводов можно привести множество: и что Он Бог, и что богаче всех на свете, и что Он Господь всяческих, и что Он образец совершенства; но я буду краток и ограничусь одним: Он взял на себя не только скудость бедности, но и ее позор. В самом деле, наша монашеская бедность, принимаемая нами добровольно, из любви к Богу, почитается за добродетель всеми, даже дурными людьми. Нас за нее не презирают, а уважают. У Него же было не так: никто не знал, что Он беден по доброй воле, а вынужденная бедность рождает осуждение и презрение. Все знали, что у него нет ни дома, никакого имения и вообще никаких вещей, и все презирали Его. Таких бедняков все унижают. Если они мудры, им не верят; если благородны, над ними потешаются и издеваются. Более того, в людском мнении они просто не могут быть ни благородны, ни мудры, ни честны, ни добры. Они отвержены всеми: свои же гонят их (2 Макк 12, 22), и ни старинная дружба (2 Макк 6, 21), ни узы крови не помогают им; никто не хочет иметь таких друзей или родственников.

Теперь ты сама видишь, почему ты не можешь сравниться с Ним в бедности и уподобиться Ему в таком глубоком смирении и отверженности унизительной нужды. Вот почему мы не должны презирать мирских бедняков: они представляют Самого Господа.

Итак, добродетель бедности весьма желанна, особенно для нас – ведь мы обещали блюсти ее. Так что ты постарайся стяжать ее и хранить со всем почтением и верностью. А если хочешь послушать Бернарда, то вот что он говорит о ней:

«Давайте подражать, насколько сможем, Тому, Кто так возлюбил бедность, что, имея в своих руках пределы земли (Пс 94, 4), не имел, где преклонить голову (Лк 9, 58). А ученики, шедшие за Ним, оголодали до того, что, идя через поля, в ладонях перетирали колосья, – мы читаем об этом в Писании»[159]. И еще: «Почему сам Спаситель, Кому принадлежит все золото и серебро, воплощением своим освящает бедность? Почему ангел, рассказывая о Рождестве, так заботится рассказать о бедности? «Вот вам знак, – говорит он. – Вы найдете младенца, завернутого в лохмотья» (Лк 2, 12)[160]. Лохмотья твои, Господи Иисусе, стали знаком, стали знаменем. Против этого знамени до сего дня выступают многие. Мы же, по Его примеру, давайте встанем под Его знамя и пойдем в бой. А в битве нам больше пригодятся железные латы (Откр 9, 9), чем шелковый наряд, хотя он легок и почетен, а они – тяжелы и неудобны»[161]. Тот же Бернард пишет: «Поистине чудовищная нелепость: богатым хочет быть ничтожный червь, ради которого Сам Господь величия, Господь Саваоф пожелал стать бедным»[162]. И вот еще: «Добродетелью зовется не бедность, а любовь к бедности»[163]. И еще: «Любовь к бедным делает нас друзьями царей, любовь к бедности – царями. Ибо бедных есть Царство Небесное»[164]. И вот еще: «Блажен, кого не гнетет груз приобретенного, не пачкает грязь любимого, не терзает тоска по утраченному, кто не ушел вслед за ними от Бога»[165].

Вот что говорит Бернард. Итак, у тебя есть пример апостолов, и авторитетные слова блаженного Бернарда, и рассказ ангела о Рождестве Господнем, и нагорная проповедь самого Господа, и другие примеры, которые я тебе приводил выше. Понимаешь, как сильно ты должна возлюбить бедность – превосходнейшую из добродетелей?

А что скажем мы о воздержании и против чревоугодия? Ведь на них тоже проливает свет наш пример. Сначала я не намеревался разбирать с тобой эту добродетель: слишком много авторитетов о ней писали. Однако я должен подумать о твоей пользе, а ты мало начитана в авторитетных книгах, и впредь не собираешься заниматься науками, и книг у тебя нет. Поэтому я решил вновь стать прилежным школяром и сделать для тебя из этих книг выписки, чтоб хотя бы таким способом воссиял для тебя свет учености, и ты узнала о природе добродетелей, и смогла бы подражать нашему в них Учителю, жизнь Которого мы с тобой здесь исследуем.

Итак, ты должна знать: против чрева нужно бороться упорно, воевать с ним постоянно, не уступать ему никогда. Этот вопрос много изучали святые Отцы и все, кто предавался духовным упражнениям. Послушай, что говорит о чревоугодии Бернард: «Откуда такое слабоволие, такое жалкое малодушие, что царственная тварь, – способная к вечному блаженству во славе великого Бога (Тит 2, 13), дыханием Его вызванная к жизни, подобием Его отмеченная, кровью Его искупленная, верой одаренная, Духом усыновленная, – не стыдится вести жизнь ничтожной рабыни, не краснеет от стыда, в гнилом зловонии рабствуя телесным чувствам? Уму непостижимо: бросив такого Жениха, убежать к таким любовникам (Ос 2, 7)». И немного дальше: «Истинное безумие – кормить бесплодную, трудиться ради той, которая не рожает (Иов 24, 21), и отказывать в подаянии вдове с детьми; бросить всякую заботу о сердце и со страстью заботиться о плоти (Рим 13, 14); раскрашивать гниющий труп (Ис 14, 19), которому предстоит вскоре стать пищей червей»[166]. Вот что пишет Бернард.

Ну вот, теперь ты знаешь, как важно избегать чревоугодия. Однако мы должны быть снисходительны к телу – к его нуждам и здоровью. Бернард говорит об этом так: «Единственное телесное благо – здоровье. Только о нем мы должны заботиться. Других обязанностей по отношению к телу у нас нет. Этот долг мы должны ему отдать, и пусть оно не просит большего. Здесь наши обязательства кончаются, на этом следует стоять твердо и не уступать телу, потому что плодов оно не приносит, и смерть кладет ему конец». И чуть дальше: «Служить удовольствию, а не здоровью неестественно. Это ниже человеческого естества. Кто поставит над собой хозяином удовольствие, тот подает руку смерти. Однако находятся люди, руководствующиеся не человеческими, а звериными влечениями. Они опустились – вернее, пали – до того, что предпочитают удовольствие здоровью. Каждый день они хотят наслаждаться пирами, хотя знают, что за объедением последуют тяжкие страдания и острые боли.

Естественное состояние тела – здоровье, а естественное состояние сердца – чистота. Загрязненные глаза не увидят Бога (Пс 6, 8), а человеческое сердце создано для того, чтобы видеть своего Создателя. Мы обязаны делать все, чтобы сохранить телесное здоровье; тем более должны мы ежечасно следить за тем, чтобы сохранить чистоту сердца – ведь это куда более достойная наша часть»[167]. И еще: «Подозрительно мне такое внимание к выбору и приготовлению пищи. Впрочем, если ты делаешь это по предписанию врачей, то такая забота о плоти не предосудительна. Ведь ни один человек в здравом уме не станет ненавидеть свое тело (Еф 5, 29)»[168]. Вот что пишет Бернард.

К своему здоровью не следует относиться с суеверным страхом, не надо чересчур заботиться о нем, и вообще слишком много о нем думать. Пока у нас нет настоящего телесного расстройства, не надо соблюдать в еде особых правил, стараться раздобыть какие-то особенные продукты, а каких-то избегать; не надо держать диету и жить по предписаниям врачей. На этот счет Бернард говорит: «Смотри: хозяйка моя плоть выносит приговор – и вот здравый смысл осужден и изгнан, а без него либо удовольствия утопят меня в безбрежной роскоши, либо о телесном здоровье я стану заботиться сверх меры»[169]. И еще: «Что проку быть умеренным в удовольствиях, какая польза от воздержания, если все дни напролет прислушиваться к своему пульсу, исследовать пищеварение, отыскивать особенно здоровую пищу? Ты говоришь, что от бобов тебя пучит, от сыра тяжесть в желудке, молоко вредно для головы, вода опасна для груди, капуста вызывает меланхолию, от порея разливается желчь, а от рыбы, выловленной в пруду или в грязной воде, у тебя несварение. Выходит, во всех реках, полях, садах и погребах едва отыщется то, что ты можешь съесть? Вспомни, пожалуйста, что ты монах, а не врач. Твое дело – судить не о смешении жидкостей в организме, а об исповедании веры. Умоляю, пожалей, прежде всего, твой собственный покой; пожалей труд прислужников; пожалей дом, который из-за тебя весь день вверх дном; наконец, пощади совесть. Я имею в виду не твою совесть, а другого, который сидит рядом с тобой за столом, ест, что дают, и невольно ропщет на твой диковинный пост. Ведь твои дурацкие предрассудки для него – соблазн, а для того, кому приходится готовить тебе еду, они кажутся жестоким упрямством». И ниже: «Напрасно некоторые оправдывают себя, ссылаясь на апостола Павла, что он, дескать, советует ученику: пей не одну воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов (1 Тим 5, 23). Пусть они примут во внимание, во-первых, что Апостол самому себе ничего подобного не рекомендует, и ученик его ничего подобного для себя не просил. Во-вторых, Павел пишет это не монаху, а епископу, чья жизнь для нарождающейся и хрупкой еще Церкви крайне необходима. Этот епископ был Тимофей. Дай мне второго Тимофея, и я стану кормить его хоть чистым золотом и поить бальзамом. А ты? – Ты себя жалеешь и к себе проявляешь снисходительность. Признаюсь, подозрительна мне эта твоя к себе снисходительность. Боюсь, с тобой сыграла злую шутку плотская мудрость (Рим 8, 6), прикинувшись подлинной рассудительностью. Ну ладно, если уж тебе так нравится ссылаться на апостольский авторитет в вопросах винопития, позволь, по крайней мере, обратить твое внимание на слово «немного», которое он добавляет к слову «вино», а то ведь ты его пропустишь»[170]. Вот что пишет Бернард.

Итак, я привел тебе авторитетные мнения, из которых тебе, наверное, ясно, что о здоровье тела заботиться можно, но следует остерегаться диет и вообще суеверной разборчивости в пище.

Теперь о воздержании – слушай не меня, а того же Бернарда: «Дух и плоть, огонь и теплохладность не уживаются вместе; тем более, что от теплохладности самого Господа тошнит[171]. Если уж сами апостолы, стоявшие так близко к плоти Господней – а она – единая святая, ибо принадлежит Святому святых – если, повторяю, даже апостолы не могли исполниться Духа Святого, пока Господь не был взят от них, что ж говорить о тебе и твоей плоти? Она у тебя грязная, битком набита всякой гадостью, испачкана нечистым воображением. И ты, липкий и вонючий, туго спеленутый плотскими помыслами, думаешь, что можешь принять в себя чистейшего Духа-Утешителя, даже не попытавшись по-настоящему отказаться от плотских утешений? Конечно, если ты решишься сделать это всерьез, сердце твое поначалу исполнится печали (Ин 16, 6). Но если проявишь упорство и не бросишь попыток, печаль обратится в радость (Ин 16, 20). Тогда страсть очистится, воля обновится, точнее, будет сотворена заново, и все, что прежде казалось трудным и даже невозможным, будет достигаться легко и быстро, с наслаждением; ты сам станешь стремиться к нему с жадностью»[172].

И еще: «Разве не прав Павел, когда усмиряет тело свое и порабощает его? (1 Кор 9, 27). – Прав. И я буду воздерживаться от вина, от которого бывает распутство (Еф 5, 18). А если заболею, стану употреблять немного, как советует Апостол (1 Тим 5, 23). Буду воздерживаться от мяса, потому что, перекармливая плоть, вскармливаю и пороки плоти. Даже хлеба постараюсь есть в меру, потому что с полным животом мне не захочется стоять на молитве, и чтобы не упрекнул меня Пророк, что я объедаюсь хлебом моим в сытости (Иез 16, 49). Не стану привыкать и простую воду хлебать без меры, чтобы разбухание чрева не возбуждало похоть»[173]. И еще: «Вино, сладкий мед и жирное сало работают на тело, а не на дух. Жаркое утучняет плоть, а не душу. Перец, имбирь, тмин, шалфей и тысяча других видов пряностей услаждают нёбо, но разжигают похоть. Кто живет разумно и трезво, тому из всех приправ достаточно соли и голода – с ними всякий хлеб вкусен. А кто садится за стол не проголодавшись, тому приходится всякий раз готовить смеси из чужеземных приправ, чтобы щекотали нёбо, возбуждали глотку и вызывали позыв к еде»[174]. И еще: «Когда дух начнет претворяться по образу Создателя своего, вскоре и плоть расцветает и по собственной воле начинает преображаться вслед за духом. Вопреки телесным чувствам ее начинает радовать то, что радует дух. Ведь и она наказана за грех разнообразными недостатками, и потому жаждет Бога как целителя своего. Иногда она даже норовит забежать вперед своего правителя – духа. Мы не утрачиваем удовольствий, просто меняется их род – от телесных к душевным, от чувств к совести. Хлеб с отрубями, простая вода, бобы или простые овощи, конечно, не услада для чревоугодника, однако в сочетании с любовью ко Христу, со стремлением ко внутреннему наслаждению, с чревом, приученным к умеренности, они способны не только утолить голод, но и доставить немалое наслаждение. Сколько тысяч бедняков удовлетворяют требованиям природы такой едой, или одним хлебом с водой, и получают удовольствие? Легче и приятнее всего жить согласно природе, а вкуснейшая из приправ – любовь к Богу. Если бы наше безумие позволило нам жить так! Исцелившись от него, наша природа тотчас обратится с радостной улыбкой к естественным вещам. Так у крестьянина от работы становятся крепкие жилы, сильные руки: важно лишь вовремя приучиться к упражнению. Воля создает привычку; привычка – упражнение; а упражнение дает нам силы для любого труда»[175]. Вот что пишет Бернард.

Из этих авторитетных высказываний тебе должно быть очевидно, что воздержания стоит придерживаться всегда и везде. И древние Отцы, и блаженный Франциск, и твоя настоятельница блаженная Клара блюли строжайшее воздержание. Впрочем, по мнению того же Бернарда, в трех случаях следует умерять воздержание. Во-первых, если такова воля начальника: против его воли не следует идти ни в коем случае. Во-вторых, если оно соблазняет твоих товарищей и вызывает заметное смущение окружающих. Духовному упражнению гораздо больше пойдет на пользу из любви к ближнему жить как все, а не выставлять напоказ строгое воздержание и превосходство в духовности. В-третьих, когда оно превосходит возможности тела, ибо неразумное воздержание скорее порок, а не добродетель.

Бернард на этот счет пишет так: «Вы не хотите довольствоваться общими правилами жизни. Предписанный правилами пост для вас недостаточно строг, бдения недостаточно долги и чинны, дисциплина недостаточно сурова. Вас не устраивает, как мы вас кормим и одеваем: ваши личные правила вы ставите выше общих. Но ведь вы однажды вверили нам заботу о вас: что же вы теперь вмешиваетесь? Вы снова признаете своей наставницей вашу собственную волю, которой вы столько раз оскорбляли Господа – ваша совесть тому свидетель; я теперь для вас не наставник? Ваша воля учит вас не повиноваться природе, не слушаться разума, не следовать совету и примеру руководителей, не подчиняться нам». И дальше: «Или вы не знаете, что сам сатана принимает вид Ангела света? (2 Кор 11, 14). Бог есть премудрость и хочет, чтобы Его любили не только нежно, но и мудро. Вот почему Апостол говорит: пусть служение ваше будет разумно (Рим 12, 1). Если ты будешь пренебрегать разумом и знанием, рвение твое легко собьет с пути дух твой. Самая действенная уловка коварного врага – заставить тебя утратить бдительность и устремляться куда попало без рассуждения; тогда ему легко будет убить в твоем сердце любовь»[176].

И еще: «Что за позорище! Те, кто раньше отказывались от необходимого, теперь бесстыдно клянчат лишнего! Впрочем, я даже не знаю, кто хуже – они или те, кто не сдаются и упорствуют в неразумном воздержании. Эти выставляют напоказ свою исключительность, смущая тех, с кем должны жить в одном доме по общему обычаю. Наверное, они думают, что так блюдут благочестие, хотя мне кажется, что так они от благочестия удаляются. Видно, они в своих глазах мудрецы (Ис 5, 21) и потому чужих советов не принимают и наставлений не слушают. Пусть попробуют возразить – не мне, а сказавшему: Непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление то же, что идолопоклонство (1 Цар 15, 23). Ибо послушание лучше жертвы, и повиновение лучше тука овнов (1 Цар 15, 22), то есть лучше, чем воздержание непокорных упрямцев»[177]. И еще: «Что так часто нарушает покой в этом доме, что так тяжко угнетает его обитателей? – Я скажу: показное воздержание некоторых, возведенное в степень какого-то священнодействия перед кумиром. Из-за него они становятся невыносимы сами себе и другим. Из-за него в доме раздор и ссоры, из-за него угрызения совести, из-за него приходит в запустение великий виноградник, насаженный десницей Господней (Пс 79, 16), – наше единодушие. Горе тому человеку, чрез которого приходит соблазн (Мф 18, 7). Сказано: кто соблазнит одного из малых сих (Мф 18, 6), понесет суровое наказание. Насколько же более суровой кары заслуживает тот, кто соблазнит столь великое множество столь святых людей? – Кто бы он ни был, приговор ему будет, несомненно, самый суровый»[178].

И еще: «Говорят, для тех, кто стяжал благодать и достиг подлинной преданности Богу, остается одна опасность; им следует бояться полдневного беса[179]. Ибо сам сатана принимает вид Ангела света (2 Кор 11, 14). Вот его-то и надо остерегаться тому, кто совершает духовную работу с наслаждением: следуя сердечному влечению, он может разрушить свое тело неумеренными упражнениями. Тогда ему придется заняться лечением и заботой о теле, а это нанесет немалый ущерб его духовному преуспеянию. Итак, дабы не споткнуться на бегу, надо освещать себе путь светом рассуждения. Рассуждение – мать добродетелей и полнота совершенства. Рассуждение учит нас соблюдать меру, не делать слишком много или слишком мало. Сегодня у нас восьмой день от Рождества, день, в который был обрезан младенец Иисус (Лк 2, 21). Истинное рассуждение направляет руку обрезающего, чтобы не отрезать слишком много или слишком мало. Чрезмерно обрезающий не получит плодов доброго делания; обрезающий недостаточно останется теплохладным[180]. В этот день Младенцу нарекается имя – имя нашего спасения. До сего дня это имя могли произносить лишь ангелы, которым ведомы небесные тайны. Но сегодня и я с верою произношу это имя, и кто уверует в него и будет трудиться с рассуждением, тот, говорю я, спасется. Однако поскольку рассудительность – редкая птица на земле, пусть ее место займет у вас, братия, добродетель послушания: не делайте больше, не делайте меньше, не делайте ничего иначе, чем вам велено»[181].

И еще: «Есть телесные упражнения, в которых телу приходится трудиться и страдать, например, бдения, посты и тому подобное. Духовным упражнениям они не только не мешают, но способствуют, если совершаются разумно и с рассуждением. Однако, если предаваться им безрассудно, то духовного преуспеяния не будет: тело ослабеет, и духа не хватит. Кто так поступает, тот тело свое лишает здоровья, дух – любви, ближнего – доброго примера, Бога – должного почитания. За все это ему придется держать перед Богом ответ. Безрассудство – порок, а безрассудный самоистязатель – богохульник. Впрочем, мне кажется, что не будет неправильно, негоже, бесчеловечно и противно смыслу наставлений апостольских, если иногда дать голове поболеть на службе Богу – ведь в мирской суете мы доводили ее до боли, работая тщеславию; дать иногда животу поурчать от голода – ведь в миру мы не раз обкармливали его до рвоты; однако во всем следует соблюдать меру. Тело иногда стоит помучить, но не разрушать. Телесное упражнение, – говорит Апостол, – мало полезно, а благочестие на все полезно (1 Тим 4, 8). Мало – ad modicum – то есть в меру. Это значит, что не надо угождать плотским вожделениям, но надо заботиться о плоти. Заботиться трезво и соблюдая некую духовную дисциплину, чтобы ни способ такой заботы, ни качество ее, ни количество не обнаруживали ничего неподобающего служителю Божию»[182]. Вот что говорит Бернард.

А чтобы тебе стало яснее, в чем состоит добродетель рассуждения, послушай, как рекомендует ее тот же Бернард. Я передам его слова вкратце. «Добродетель рассуждения лежит вдали от жаркого пламени любви. Не умеряемый рассуждением, этот огонь охватил бы душу пожаром и погубил. Поэтому достоин похвалы тот, кто обладает и тем и другим: огонь пробуждает рассуждение, а оно управляет огнем»[183]. И еще: «Рассуждение дает добродетели порядок, а порядок несет с собой меру, красоту и постоянство. Не зря говорит Давид: Благодаря порядку, установленному Тобой, неизменно сияет день (Пс 118, 91)[184]; под днем он разумеет добродетель. То есть рассуждение не столько добродетель, сколько своего рода вожатый и кормчий добродетелей, устроитель чувств и учитель нравов. Не станет рассуждения – и добродетель превратится в порок, естественное чувство – в противоестественное извращение, повергающее в смятение душу»[185]. Вот что говорит Бернард.

Я уже объяснял тебе, как рассказ об учениках и колосьях помогает побороть излишество и чревоугодие. Но я еще не говорил тебе, как бороться с мирской роскошью. Правда, я не собираюсь останавливаться на этом подробно, однако не стоит вовсе опускать этот важный вопрос. В данный момент достаточно будет нескольких слов: мне кажется, что этот евангельский пример о колосьях вновь вызывает к жизни блаженную простоту первого поколения людей, когда они довольствовались древесными плодами, кореньями трав и чистой водой. Если бы мы могли жить так сегодня, нам не нужны были бы мельницы, пекарни, инструменты, приспособления и разнообразная роскошная утварь, в которой род человеческий запутался, как муха в паутине.

Глава XLV. О служении Марфы и Марии (Лк 10)

Как-то раз Господь Иисус пришел в Вифанию в дом Марфы и Марии (Лк 10, 38–42). Они любили Его всем сердцем и приняли Его с уважением. Марфа, сестра Марии, бодро принялась заботиться о Нем и Его учениках, спеша приготовить достойное угощение. А Мария уселась у ног Господа. Господь, не желая оставаться праздным, по обыкновению своему говорил слова вечной жизни. Мария же не сводила с Него глаз и слушала во все уши, не пропуская ни слова, не видя и не слыша ничего вокруг, такое несказанное наслаждение доставляли ей эти речи. Марфе, однако, это не понравилось; она сердито потребовала, чтобы Господь заставил ее работать и помогать сестре готовить еду. Но в ответ услышала не то, что ожидала: по мнению Господа Мария избрала лучшую часть. Мария же тихо внимала словам Господа, и громкие крики сестры словно разбудили ее. Она испуганно вздрогнула, опустила голову и молча смотрела в землю. Когда Господь ответил Марфе, она успокоилась и вновь сидела счастливая. Потом, когда Марфа подала на стол и Господь перестал говорить, Мария проворно встала, принесла Ему воды умыть руки и, не отходя от Него во все время трапезы, преданно ему прислуживала.

Посмотри внимательно: как Господь входит в дом, как обе сестры ему радуются и приглашают войти. Рассмотри как следует все мелочи этого рассказа, ибо они прекрасны.

Надобно тебе знать, что, по словам святых, эти две сестры обозначают два образа жизни: жизнь деятельную и жизнь созерцательную. Объяснять это можно долго. Но я не думаю, что тебе полезно читать длинные трактаты, поэтому я выпишу тебе из них кое-что в сокращении. Блаженный Бернард трактует этот предмет в разных сочинениях весьма пространно. Его рассуждения на этот счет – наиполезнейшие, наидуховнейшие и чрезвычайно необходимые, но длинные. Я перескажу их вкратце.

В нашей жизни всегда присутствует и действие и созерцание, но, к сожалению, мы частенько сами не знаем, как нам надо жить. Здесь кроется великая опасность и немалый вред, в особенности для ведущих жизнь в монастыре. Деятельная жизнь – это жизнь Марфы. Насколько я смог понять из высказываний Бернарда, у деятельной жизни две части. Первая часть – это когда человек упражняется, во-первых, для своей пользы: учится управлять собой, избавляется от пороков, усваивает себе добродетели. И, во-вторых, также для пользы ближнего: это праведные дела, совершаемые из послушания благочестию и из любви. Вторая часть – когда человек обращает свое упражнение прежде всего на пользу ближнего, хотя и себе получает немалую заслугу: он управляет другими, учит и помогает спасать душу. Такой деятельностью заняты начальники, проповедники, учителя и им подобные. Между этими двумя частями деятельной жизни помещается жизнь созерцательная. Следовательно, порядок жизни должен быть таков: сперва человек упражняется, трудится в молитве, в изучении Священных Писаний и в других добрых делах; учится послушанию в обиходе – это соответствует избавлению от пороков и приобретению добродетелей. Затем – это вторая часть жизни – человек ищет покоя и безмолвного созерцания, одиночества ума, стараясь, насколько можно, освободиться от всего для единого Бога. Наконец, пропитанный добродетелями и просвещенный истинной мудростью, он обретает внутренний жар и устремляется ко спасению других.

Итак, прежде всего по порядку идет, как я упомянул, первая часть деятельной жизни: мы должны очистить душу, оздоровить и укрепить ее упражнениями в добродетелях. Затем наступает черед созерцательной жизни, которая преобразует, просвещает и наставляет ум и душу. После этого можно уверенно переходить ко второй части деятельной жизни: помогать другим в деле спасения.

Вот правильный порядок жизни, как свидетельствуют авторитеты. И главное, что тебе надо усвоить: первая часть деятельной жизни должна предшествовать жизни созерцательной.

Глава XLVI. О ТОМ, ЧТО ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ДЕЯТЕЛЬНОЙ ЖИЗНИ ДОЛЖНА ПРЕДШЕСТВОВАТЬ ЖИЗНИ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОЙ

В четвертой беседе на Успение Богородицы Бернард говорит так: «Когда Иисус пришел в этот городок, Его приняли две сестры, Марфа и Мария, то есть действие и ум. Иисус принес им два подарка, сообразные характеру каждой: добродетель[186] и мудрость; силу добродетели – чтобы действовать, мудрость – чтобы понимать. Поэтому и Апостол говорит о Божией силе и Божией премудрости (1 Кор 1, 24).

Когда он вошел в дом, Его приняла Марфа. Она сразу засуетилась, забегала, чтобы услужить Ему. Мария же подошла позже, когда Он уже вошел. Она села у ног Его и стала внимательно слушать. Что значит, что Марфа приняла Его первой? – Разумеется, только то, что действие предшествует созерцанию. Всякий, кто желает поумнеть, вначале должен как следует поупражняться в добрых делах, как написано: Сын мой! если желаешь премудрости, соблюдай заповеди, и Господь подаст ее тебе (Сир 1, 26). И в другом месте: Заповедями Твоими я вразумлен (Пс 118, 104). И еще: Верою очистив сердца их (Деян 15, 9). Вера – это что? Верить – значит действовать с любовью (Гал 5, 6)»[187].

И еще говорит Бернард в сорок шестой беседе на Песнь Песней: «Конечно, ты хочешь покоя и созерцания. И правильно делаешь. Только, отправляясь в спальню, не забудь цветы, чтобы осыпать ими ложе невесты. Позаботься украсить ложе, на котором хочешь спокойно отдохнуть, цветами добрых дел, трудов и упражнений в добродетелях. Лишь из этих цветов вызревают плоды святого покоя. А ты хочешь идти спать, не поработав; ты не заснешь – кровать покажется недостаточно мягкой. Ты жаждешь упоения в объятиях Рахили, пренебрегши плодовитой Лией. Ты требуешь награды, не заслужив ее; садишься есть, не поработав: это неправильный порядок. Что говорит Апостол? – Кто не работает, тот да не ест (2 Фес 3, 10). Заповедями Твоими я вразумлен (Пс 118, 104), – говорит Псалмопевец, чтобы ты знал: никто не должен вкушать покой созерцания иначе, как через послушание заповедям. Не думай, что ты, с твоей любовью к собственному покою, можешь сам судить о делах святого послушания и о традициях старших. Иначе не станет спать с тобой Жених на ложе твоем, тем более что ты, вместо цветов, усыпал его колючками упрямства и крапивой непослушания; Он не станет слушать молений твоих и не придет, когда ты будешь звать Его. Не одарит своим изоби лием непослушного этот великий Любитель послушания: Он Сам был готов лучше умереть, нежели преступить отеческие законы (2 Макк 7, 2). И покой твоего никчемного созерцания не одобрит Сказавший через пророка: Мне трудно было нести тяжкое бремя[188], – Он имел в виду время, когда скитался изгнанником вдали от небес и от горнего покоя, работая на земле ради дела спасения (Пс 73, 12)[189]».

И немного дальше: «Удивляюсь я бесстыдству некоторых: живя вместе с нами, они всех нас смущают своей исключительностью, досаждают своим нетерпением, вводят в грех своим непослушанием. И при этом нагло уверены, что на первую же их молитву должен отозваться Господь, что на их грязную от вожделений постель сойдет Повелитель всяческой чистоты. Но когда вы станете простирать руки ваши, Я закрою от вас очи Мои; и когда вы умножите моления ваши, Я не услышу (Ис 1, 15). – А чего ты хотел? Постель твоя не только не украшена цветами, она грязная; и на это зловонное ложе ты надеешься завлечь Царя славы? Чего ты хочешь добиться: любви или отвращения?»[190]. И дальше: «Ты можешь хоть всю ночь простирать к Богу руки свои (Ис 65, 2) – что толку, если перед этим ты весь день смущал, обижал и сердил братьев, расстраивал единодушие, откалывался от нашего единства? Ты спрашиваешь меня, что я хочу, чтобы ты сделал? (Деян 9, 6) – Ладно. Прежде всего, очисти совесть от грязи (Евр 9, 14): от гнева, строптивости, прекословия, зависти. Поспеши выбросить вон из горницы твоего сердца весь мусор: все, что нарушает мир братьев и идет вразрез с послушанием старшим. Затем укрась ее цветами любых добрых дел и похвальных занятий; опрыскай благовониями добродетелей. Это значит, помышляй только о том, что истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала (Флп 4, 8), и старайся во всем этом упражняться. Когда уберешь вот так у себя дома, спокойно можешь звать Жениха, ибо тогда, вводя его в горницу, сможешь, не кривя душой, сказать и ты, что вот, ложе наше убрано цветами (Песн 1, 15). Тогда в укромном уголке твоей совести будет дивно пахнуть благочестием, миром, кротостью, справедливостью, послушанием и веселым смирением»[191]. Вот что говорит Бернард. Из его слов ясно, что та часть деятельной жизни, которую он называет первой, должна предшествовать созерцанию.

Глава XLVII. О том, как жизнь созерцательная предшествует второй части жизни деятельной

Теперь давай посмотрим, как созерцательная жизнь должна предшествовать второй части жизни деятельной. Таким образом, созерцание у нас будет занимать середину между двумя периодами деятельности. Бернард говорит об этом в восемнадцатой беседе на Песнь Песней: «Следует равно остерегаться двух вещей: отдавать то, что мы получили для себя, и удерживать у себя то, что мы получили, чтобы раздавать. Ты напрасно удерживаешь дар Христов, если, к примеру, будучи исполнен добродетелей, украшен дарами учености и красноречия, сидишь взаперти и, то ли от страха, то ли из лени, то ли из неразумного смирения связываешь бессмысленным, более того, предосудительным молчанием доброе слово, которое могло бы принести пользу многим. Поистине, кто удерживает у себя хлеб, того клянет народ (Притч 11, 26). И наоборот, ты растратишь и потеряешь свое, если поспешишь раздавать прежде, чем сам наполнишься, разливать, пока тебя не налили хотя бы до половины: не работай на первородном воле твоем и не стриги первородную овцу твою (Втор 15, 19). Ты скорее не другому дашь жизнь и спасение, а свои собственные погубишь. Ты ведь пуст – нет в тебе еще здорового и твердого направления, несет тебя ветер тщеславия (Гал 5, 26), разъедает отрава земного вожделения, ты сам погибнешь, раздувшись, как смертельный нарыв. Если есть в тебе крупица здравого смысла, закройся, веди себя как раковина-жемчужница, а не как открытая труба, в которую все вылетает. Один, не успев получить, уже раздает; другой ждет, пока сам наполнится, и, наполнившись через край, разливает всем вокруг без ущерба для себя; он знает, что проклят тот, кто уменьшил свою долю».

И еще: «Послушай, брат, ведь твое собственное спасение еще недостаточно прочно; любви у тебя пока либо вовсе нет никакой, либо она тонка, как тростиночка, что колеблется от всякого дуновения, доверчиво отдается всякому духу (1 Ин 4, 1), уносится прочь ветром всякого нового учения (Еф 4, 14). Твоя любовь к ближнему, с одной стороны, так огромна, что ты готов – сверх заповеди – любить ближнего больше, чем самого себя (ср. Мф 19, 19). И в то же время она так ничтожна, что, вопреки заповеди, от одобрения она тает, от страха убывает, от огорчения приходит в смятение, от жадности сжимается, к похвалам устремляется, обращается на тех, кто разделяет наши пороки, подозрениями тревожится, от забот лишается сил, от почестей раздувается, от зависти гниет. Да что я говорю? – Ты же сам видишь свои слабые места. Так что за безумие толкает тебя забыть о собственных болячках и заботиться об исцелении чужих? Ради чего ты хлопочешь – ради похвалы или ради покоя? – Послушай, что советует нам сама Любовь, осторожная и бдительная: Не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть, но чтобы была равномерность (2 Кор 8, 13). Не будь слишком праведен (Екк 7, 16). Достаточно любить ближнего как самого себя – это и есть «равномерность».

И ниже: «Наполнись сначала сам, потом разливай другим[192]. Любовь разумная и добрая притекает к нам, а не вытекает. Сын мой! – говорит Соломон, – храни здравомыслие и рассудительность, не дай им вытечь из тебя (Притч 3, 21)[193]. Мы должны быть особенно внимательны к слышанному, чтобы не дать ему вытечь из нас, – говорит Апостол (Евр 2, 1)[194]. Думаешь, ты святее Павла, мудрее Соломона?»[195] И там же, чуть ниже: «Думаю, вам уже понятно, что и сколько нужно нам для нашего собственного спасения, чего и сколько нужно нам влить в себя, прежде чем мы вздумаем выливать».

И дальше: «Приходит врач к раненому, дух к душе. Ибо разве есть душа, которую дух не нашел бы раненной мечом дьявола? – Так вот, что он должен сделать прежде всего? – Конечно, в первую очередь он должен удалить нарывы и язвы, которые наверняка наросли на ране и могут помешать выздоровлению. Итак, нужно отрезать острым железом угрызения застарелые нарывы привычек. Но это очень больно. Поэтому надо смазать рану мазью любви, радостной надеждой на Божью милость. Радость упования порождает способность победить грех. И вот уже больной благодарит и говорит: Ты разрешил узы мои, тебе принесу жертву хвалы (Пс 115, 7–8). Теперь нужно назначить больному лекарства: порошки покаяния, припарки постов, бдений, молитв и прочие упражнения кающихся. В поте лица своего должен он вкушать пищу добрых дел, ибо без пищи он не наберется сил. Питаться нужно обязательно. Чем? – Вот тебе ответ: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня (Ин 4, 34). Итак, пусть больной совершает труды покаяния, дела благочестия – они укрепят его. Милостыня дарует твердую уверенность пред Всевышним (Товит 4, 12)[196]. После еды хочется пить; надо напоить больного. Вслед за пищей добрых дел пусть примет питье молитвы. Оно обеспечит хорошее пищеварение в желудке совести. В молитве человеческое сердце напивается веселящим вином (Пс 103, 15), вином духа, которое пьянит его, заставляет забыть о плотских похотях, орошает внутренности засохшей совести, помогает переварить пищу добрых поступков, способствует усвоению пищи всеми членами души: укрепляет веру, усиливает надежду, поливает слабые ростки любви и заставляет их расти, куда нужно; размягчает закостеневшие нравы и привычки и преобразует их. – Но вот больной поел и попил; теперь ему надо поспать. Пропотев в трудах добрых дел, пусть ляжет отдохнуть на постель созерцания. В сонном созерцании ему приснится Господь; он покамест не в силах вынести встречи лицом к лицу; пока не выздоровеет, он видит Бога только во сне, словно в зеркале, смутно и гадательно (1 Кор 13, 12)[197]. Не столько видит, сколько догадывается, и то урывками, словно при неверном и кратком мерцании мгновенно гаснущей искры; но и едва коснувшись, воспламеняется любовью: Душою моею я стремился к Тебе ночью и духом моим я буду искать Тебя во внутренности моей (Ис 26, 9). Такая любовь горяча и ревнива; так любят друга, возлюбленного, жениха. Кто загорелся такой любовью, тот отныне – верный и благоразумный раб, которого Господь поставил над слугами своими (Мф 24, 45).

Теперь он полон и не прольется, но сохранит все налитое в него. Теперь он спокойно может делиться с другими: он словно кипит и бьет ключом, переливается чрез край и разливается волнами вокруг, не в силах удержать внутри то, что переполняет его; он говорит: Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся? (2 Кор 11, 29). – Теперь пусть он проповедует, пусть плодоносит, пусть возобновляет знамения и творит новые чудеса (Сирах 36, 6). В нем не осталось места, куда могло бы пробраться тщеславие: все занимает любовь. Исполнение закона, если оно действительно полно, и есть сердечная любовь (Рим 13, 10). Наконец, Бог есть любовь (1 Ин 4, 8), и ничто на свете, кроме Бога-Любви, не может наполнить тварь, созданную по образу Божию (Быт 1, 27), ибо только она больше этой твари. Кто не стяжал еще такой любви, того на пути подстерегают великие опасности, как бы ни был он богат и силен всеми прочими добродетелями. И если он имеет все познание и всю веру, и если раздаст все имение свое бедным и предаст тело свое на сожжение, а любви не имеет, – говорит Павел, – нет ему в том никакой пользы (1 Кор 13, 2–3).

Сколько надо прежде влить, чтобы мы дерзнули разливать! Во-первых, нужно налить в нас угрызения совести; во-вторых, преданность Богу; в-третьих, труды покаяния; в-четвертых, дела благочестия; в-пятых, молитвенное рвение; в-шестых, созерцательный покой; в-седьмых, полноту любви. Все же сие производит один и тот же Дух (1 Кор 12, 11), посредством действия, которое называется «вливание»[198]. Лишь после этого мы можем совершать действие, которое называется «выливание», или излияние[199], чисто и безопасно – к вящей славе Господа (Флп 1, 11) нашего Иисуса Христа»[200].

И еще в пятьдесят седьмой главе: «Подлинное и беспорочное созерцание очищает ум, словно насквозь прожигая его божественным огнем. Иногда оно наполняет ум великим рвением, жаждой заслужить у Бога одобрение и ответить на Его любовь; в такие моменты человек сам охотно оставляет покой созерцания ради дела проповеди. А потом, до некоторой степени удовлетворив своим желаниям по этой части, снова тем охотнее возвращается к созерцанию, чем плодотворнее поработал, прервав его. И опять, вкусив созерцания и взбодрившись, с новыми силами обращается к уже привычному способу добывания себе прибыли. Так ум колеблется между этими двумя состояниями, поочередно переходя от одного к другому; он волнуется и боится, как бы не нарушить должную меру, увлекаясь то к тому, то к другому, как бы не отступить, хотя бы и ненамного, от воли Божией. Может быть, что-то в этом роде переживал святой Иов, когда говорил: Когда лягу спать, говорю: «Когда же я встану?», а потом, наоборот, никак не дождусь вечера (Иов 7, 4)[201], то есть, на покое я упрекаю себя, что забросил дела, а занимаясь делами – что нарушил свой покой. Видишь, какие тяжкие волнения переживает святой муж, разрываясь между плодотворным делом и сном созерцания. И хотя он переходит не от добра ко злу, а от одного добра к другому, все равно он все время кается, словно впал во зло, и всякий раз с рыданиями вопрошает Господа о воле Его. В таком случае единственное средство, единственное прибежище – молитва. Если мы всякий раз станем взывать к Богу, вопрошая, что, когда и до каких пор Он хочет, чтобы мы делали, Он удостоит нас ответа и всегда будет показывать Свою волю»[202]. Вот что пишет Бернард.

Теперь тебе должно быть ясно, что есть две части деятельной жизни, а между ними – жизнь созерцательная, и что представляет собой каждый образ жизни, и в каком порядке они друг за другом следуют. Остается нам с тобой рассмотреть каждый образ жизни в отдельности. Впрочем, третью ступень, то есть вторую часть жизни деятельной – а именно, как выходить на ловлю душ и приносить пользу ближнему, выступая на публике, – я не собираюсь с тобой обсуждать, потому что твоё положение этого не требует. С тебя достаточно приложить все старание, чтобы очиститься от пороков и пропитаться добродетелями, прожив первую часть деятельной жизни; тогда ты сможешь освободиться для Бога твоего в созерцании.

Глава XLVIII. Об упражнении в деятельной жизни

О том, что такое деятельная жизнь, ты уже отчасти знаешь. Если захочешь, почитай еще – в сорок шестой беседе Бернарда о Песни Песней. Однако я хочу выписать тебе еще кое-что из того же Бернарда, чтобы его авторитет добавил тебе осторожности, когда ты станешь избегать пороков, и сил, когда ты попытаешься достичь полноты добродетелей. Итак, в тридцать седьмой беседе на Песнь Песней он говорит так: «Сейте себе в правду; пожинайте упование жизни; и лишь тогда, – говорит Пророк, – возжигайте себе свет знания (Ос 10, 12)[203]. Знание он поставил на последнее место, как в последнюю очередь водружается статуя – она же не будет стоять в пустоте, ей нужно подставить прочный постамент, и Пророк указывает нам две составные части этого постамента. Я смогу без риска для себя отдаться науке лишь тогда, когда приобрету добрыми делами твердое упование жизни. Ты посеял себе в правду, если в долгих бдениях научился бояться Бога, смирял себя, проливал обильные слезы, щедро раздавал милостыню, предавался прочим делам благочестия, если утеснял тело постами и бдениями, если измучил свою грудь частыми ударами, а небеса – неотступными воплями. Все это и значит сеять в правду. Семена – добрые дела; семена – добрые стремления; слезы – тоже семена: Они шли, – говорит Пророк, – и плакали, рассеивая семена свои (Пс 125, 6)[204]»[205].

А вот Бернард в девятой беседе говорит от лица невесты; она обращается к друзьям Жениха и просит поцелуя, то есть созерцательного экстаза[206]: «Если есть Ему дело до меня, пусть лобзает Он меня лобзанием уст своих! (Песн 1, 1). Я не ненасытная, просто я люблю Его». И ниже: «Ради Него я уже много лет стараюсь жить чисто и трезво (Тит 2, 12), ежедневно читаю, противлюсь порокам, часто предаюсь молитве, по ночам бдением борюсь с искушениями, вспоминаю годы жизни моей в горечи души моей (Ис 38, 15), с братьями стараюсь обходиться без ссор, насколько это от меня зависит, слушаюсь вышестоящих властей (Тит 3, 1), вхожу и выхожу по приказу старших. Чужого не желаю, свое и себя отдаю по справедливости. В поте лица моего ем хлеб мой (Быт 3, 19). И тем не менее все это делаю я по принуждению и по привычке, без всякого удовольствия. Как могу, исполняю заповеди, но душа моя при этом суха, словно безводная пустыня (Пс 142, 6). Чтобы всесожжение мое стало жирным, молю, да лобзает Он меня лобзанием уст своих!»[207].

И еще в двенадцатой: «Вот ты, например, если ты получишь свыше дар и будешь охотно делиться им с нами, твоими товарищами по общежитию; если покажешь себя среди нас обязательным, любящим, благодарным, сговорчивым, смиренным, – тогда все скажут, что ты пахнешь хорошо и распространяешь вокруг себя приятное благоухание. Всякий из нас, кто терпеливо переносит недуги и недостатки братьев, телесные и душевные, и не только переносит, но, когда можно и когда хватает сил, помогает, кротко служа им: утешает беседой, направляет советом, а если дисциплина не позволяет ему этого, тревожится о больном и каждый день молится о его утешении, – всякий, – повторяю, – кто так себя ведет с нами, распространяет среди братьев дивное благоухание, лучше самых дорогих благовоний. Такой брат в общежитии – что бальзам во рту. На него показывают пальцем; все о нем говорят: Это любитель братьев и народа Израиля, который много молится о народе и обо всем святом городе (2 Макк 15, 14)»[208].

А в беседе на праздник апостолов Петра и Павла он говорит так: «Они – учители, ибо они лучше всех усвоили от Учителя все пути жизни (Пс 15, 11), и они учат нас по сей день. Но чему же учили, чему учат нас святые апостолы? Не рыболовному делу, неделанию палаток (Деян 18, 3), не читать Платона, не толковать хитромудрости Аристотеля, не тому, чтобы всегда учиться и никогда не достичь знания истины (2 Тим 3, 7). Меня они научили жить. Тебе кажется, что уметь жить – это мелочь? Нет, это великое дело, даже величайшее. Не живет, кто надувается гордой спесью, кто валяется в грязи роскоши, кто заражен смертоносной чумой греха. Они не живут, они проматывают жизнь, стремительно приближаясь к вратам смерти (Пс 106, 18). Лично я считаю, что хорошая жизнь – это терпеть зло и творить добро, и в этом твердо стоять до смерти. Народ говорит: кто сладко ест, хорошо живет. Но это свидетельство лживое и несправедливое (Пс 26, 12)[209], потому что на самом деле хорошо живет лишь тот, кто хорошо делает.

Я считаю так: вот ты, например, живя в нашей конгрегации, живешь хорошо, если ты живешь упорядоченно, дружественно и смиренно. Упорядоченно – по отношению к себе, дружественно – к другим, смиренно – к Богу. Порядок в твоей жизни есть тогда, когда ты в повседневном твоем обиходе стараешься не сбиться с путей твоих в отношении Бога и ближнего; остерегаешься греха для себя и соблазна для ближнего. Дружественная жизнь – это когда ты стараешься любить и быть любимым, с людьми быть приветливым и сговорчивым, переносить не только терпеливо, но и охотно немощи братьев твоих – как недостатки характера, так и болезни телесные. Смиренно – это значит, делая все это, не поддаться духу тщеславия, который всегда норовит родиться из добрых дел; гони его прочь и, как только почувствуешь приближение тщеславного помысла, не давай на него своего согласия.

Насчет того, чтобы терпеть зло, тут тоже надо обратить внимание на три вещи: бывает зло, которое ты терпишь от себя, от ближнего и от Бога. Первое – боль жестокого раскаяния, второе – мучительство чужой злобы, третье – удары наказующего божественного бича. Когда терпишь от себя – это должна быть твоя добровольная жертва (Пс 53, 8); когда от ближнего – терпеливо переноси; когда от Бога – принимай безропотно и благодари»[210]. Вот что пишет Бернард. Этого пока достаточно для упражнения в первой части жизни деятельной.

Глава XLIX. Об упражнении в жизни созерцательной

Теперь нам нужно рассмотреть вопрос о жизни созерцательной. Вот что говорит о ней Бернард: «Сладчайший Жених подложил левую руку под голову невесте (Песн 2, 6) и привлек ее к себе на грудь, чтобы она отдыхала там и спала. А сам с любовью и почтением охраняет ее сон и не спит над ней, чтобы служанки не тревожили ее по мелочам и не будили ради повседневных домашних нужд». И ниже: «Не могу в себя прийти от радости: такое величие – и так близко, по-домашнему сходит к нам, не брезгуя нашей немощью; сочетается с нами таким нежным любовным союзом, не почитая это ниже своего достоинства. Вышнее Божество входит внутрь ликующей души, как Жених к невесте, и не презирает ее. Здесь, на земле, я на деле ощутил то, о чем читал; не сомневаюсь, что так и есть на небесах. Душа пережила то, о чем говорилось на страницах книги, только словами нельзя выразить того, что она смогла вместить тогда, а теперь не может. Что же почувствует она там, если даже здесь она однажды ощутила, как руки Божьи обнимают ее, как голова ее покоится на Божьей груди, как окружает ее Божья забота, внимание и защита, как Сам Бог оберегает ее сон, чтобы никто не посмел разбудить ее, пока она сама не проснется?» И добавляет: «Этот сон невесты – не телесное забытье. Этот сон исполнен жизненных сил; душа бодрствует, в ней ярко вспыхивает внутренний свет, при котором она все видит и понимает внутренним чувством. Этот сон прогоняет смерть и приводит с собой нескончаемую жизнь. И тем не менее это – настоящий сон, только чувства он не усыпляет, а направляет в другую сторону. Я уверен, что это даже своего рода смерть. Потому что и Апостол говорит о некоторых еще живущих во плоти: «Вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге» (Кол 3, 3). Не думаю, что я скажу глупость, если назову экстаз невесты смертью; только эта смерть вырывает нас не из жизни, а из тех пут и силков, которыми мы связаны в жизни; о подобной смерти можно сказать: «Душа наша, как птица, вырвалась из сетей ловящих» (Пс 123, 7). Ведь в этой жизни нам все время приходится ходить среди расставленных силков и ловушек. Они опасны; как их не бояться? – Не бояться может только какая-нибудь святая и могучая умом душа, и то не всегда, а лишь в те мгновения, когда она мощным усилием мысли отрывается сама от себя, и уносится умом прочь, улетая за пределы нашей общей повседневности и обыденного хода мыслей. Тогда, конечно, напрасно расставляется сеть в глазах птиц (Притч 1, 17).

Стоит ли бояться впасть в искушение роскошью там, где и жизни не чувствуется? – Ведь когда душа выходит, она оставляет хотя и не саму жизнь, но ощущение жизни; значит, искушений этой жизни она и подавно не ощутит. Кто бы дал мне крылья, как у голубя? – Я улетел бы и успокоился бы (Пс 54, 7). О, как бы я хотел почаще умирать такой смертью, чтобы избежать смертельных сетей (Пс 17, 6) и ловушек; чтобы не слышать льстивых уговоров сладкой жизни, не ощущать смертоносных ласк роскоши; чтобы не сковывала меня похоть, не жгла алчность, не колол гнев, не погоняло кнутом нетерпение, не душила тревога, не тяготили заботы! Да умрет душа моя смертью праведников (Числ 23, 10), чтобы никакая неправда не манила ее, никакая кривда не поймала ее в сети. Хорошая смерть: она не отбирает жизнь, а переносит ее туда, где лучше. Хорошая смерть: она не тело сбрасывает в яму, а душу поднимает к небу. Бывает смерть человеческая, а бывает, если можно так выразиться, ангельская. Пусть душа моя умрет такой ангельской смертью! Пусть она уйдет от памятования настоящего; пусть перестанет страстно желать вещей низких и телесных, пусть забудет даже, на что эти вещи похожи. Пусть будет у нее лишь чистое общение с теми, что равны ей по чистоте. – Я думаю, именно такой выход за пределы земной жизни и называется созерцанием.

Жить, не пленяясь желаниями вещей, – дело человеческой добродетели. Видеть образы телесных вещей и не увлекаться ими – дело ангельской чистоты. Но и то, и другое – дар Божий; и то, и другое означает: выйти, перейти за пределы самого себя. Разница лишь в том, что в первом случае мы только переступаем границу [человеческой природы], а во втором – уходим далеко за нее. Блажен, кто может сказать: «Вот, я убежал далеко и остался в одиночестве» (Пс 54, 8)[211]. Выйти ему недостаточно; надо уйти подальше, чтобы спокойно отдохнуть. Допустим, ты выпрыгнул из западни телесных удовольствий; ты больше неповинуешься похотям (Рим 6, 12); сладкие приманки не держат тебя, словно на привязи. Тебе удалось выскочить; но ты еще не ушел далеко: со всех сторон в ум твой врываются призрачные подобия телесных вещей и бесконечной чередой пролетают сквозь него. Какой тут покой, какой отдых? – Не льсти себя надеждой. Ты не уйдешь, если не найдешь в себе силы очистить ум. Ты заблуждаешься, если думаешь здесь найти место покоя (Ис 66, 1), тайное уединение, ясный свет, обиталище мира и отдохновения. Надо уходить подальше. Дай мне человека, который ушел достаточно далеко, и я во всеуслышание объявлю: он отдыхает, он на покое. Такой не кривя душой может сказать о себе: «Возвратись, душа моя, в покой твой, ибо Господь облагодетельствовал тебя (Пс 114, 7). Здесь действительно уединенное место, здесь светлое жилище». И немного дальше: «Так вот, я думаю, что эта невеста вышла из дома и отправилась в уединенное место. И было там так хорошо и красиво, и объятия Жениха были так сладостны, что она там уснула, то есть вышла в духе[212]. А девушки не приходили будить ее, ибо им запретили, и поэтому она спала, пока не выспалась. Ты спросишь, как это? – А так: им не просто запретили, не сделали, как обычно, легкое внушение. На них наложили новое неслыханное заклятье: их закляли сернами и полевыми ланями[213]. Этот род зверей, мне кажется, вполне подходит для обозначения святых душ, не облеченных в тела, и сопровождающих Бога ангелов – у них очень острое зрение и скачут они быстро. А обе эти способности, насколько мы знаем, присущи этим двум разновидностям духов. Ибо они легко взлетают на самые высокие высоты и проникают в самые глубокие глубины.