Павлу Гусеву
Я был инструктором райкома,Райкома ВЛКСМ.Я был в райкоме словно дома,Знал всех и был известен всем.Снимая трубку телефона,Я мог решить любой вопрос:Достать молочные бидоныИ провести спортивный кросс.О, как я убеждал умело,Старался заглянуть в нутро.Когда ж не выгорало дело,Грозился вызвать на бюро!К полночи доплетясь до дома,Снопом валился на диван,Как будто я построил домнуИли собрал подъёмный кран.Оговорюсь на всякий случай:Я знал проколы и успех.Да, я инструктор был не лучший,А всё же был не хуже всех!Как говорится, по другомуТеперь я ведомству служу,Но в переулок тот, к райкому,С хорошей грустью захожу.Здесь всё в дыму табачном тонет,Как прежде, срочных дел – гора.И, словно взмыленные кони,Проносятся инструктора.Мальчишечка звонкоголосыйКричит, настойчив и ретив:– Вы не решаете вопросы!А для чего тогда актив?..И, трубку положив сердито,Он, хмурясь, остужает пыл.Ещё всё это не забыто:И я таким недавно был!Предполагал успеть повсюду,А в голосе звенела сталь,Но я таким уже не буду —Смешным, напористым… А жаль.Тень кроны
Природа стирает людские следы,Как будто прорехи латает:Пустеют деревни — дичают сады,Колодцы травой зарастают.И, словно обиду на мир затая,Меж тучами прячется солнце…А может быть, жизнь, до кровинки твоя,Не только тобою живётся?В лесу заплутаешь, присядешь на пеньИ, слушая шорохи, звоны,Почувствуешь: ты – лишь узорная теньЛучами пронизанной кроны…Зимний этюд
Март. Ветер. Я совсем продрог.Река, замёрзшая, прямая,Течёт притоки принимаяПод снегом спрятанных дорог.Река жива и без воды:Её волнуют, морщат, зыбятПрипорошенные следы,Лыжни, а с неба сыплет, сыплет…Мир чёрно-белый смазан, смутен,Мир снегопадом испещрён,Мир, словно фильм, который крутятС доисторических времён…Монолог
…И каким себя умным-разумным ни числи,Как досаду сомнений в себе ни глуши,Всё равно есть на свете и чувства, и мысли,На которые просто не хватит души.Может, гены не те? И среда подкачала?Не дано! И тебя ничего не спасёт:С рук талант не купить. Не начать жизнь сначала.Не достичь ослепительных этих высот!Что ж, смирись и живи. Есть иные заботы,Приносящие радость, достаток и честь…Но, копаясь в земле, не забудь про высоты —Те, что не для тебя, ну а всё-таки есть!Поэт и врач
Хочу, чтобы путь мой был долог,Но каждому — время своё.Ах, мой дорогой кардиолог,Послушайте сердце моё!Хоть мне далеко до больницы,И с виду я не инвалид,Но сердце болит и томится,Томится оно и болит!– Дышите. Оденьтесь. КартинаБолезни понятна: скорейВсего, у вас — тахикардия…– По-нашему, значит, хорей! —Что ж, с веком больным, суматошнымТы, сердце, пребудешь в ладах,Коль бьёшься размером двусложнымС ударом на первых слогах!Дорожная исповедь
Геннадию Игнатову
Дождливый ветер просквозил до дрожи.Автобус опоздал на целый час.Чем дальше в жизнь — тем становлюсь похожейНа вас, мои попутчики, на вас!А был когда-то простодушным богом,Предполагал весь мир перевернуть!Нуждался в малом, рассуждал о многом…Все так, должно быть, начинают путь.Чем дальше в жизнь, тем всё трудней на делеПо-божьи жить и думать о святом:Сначала понял, что небеспределен,Что невсесилен — выяснил потом.И так живу, от глупостей опомнясь.Попутчиками сдавленный с боков…Как втиснулись в окраинный автобусПолсотни неудавшихся богов?!Иронический автопортрет
Всё время спешащий, беседующий сам с собою,С тоскою смотрящий хорошеньким девушкам вслед,Зашоренный службой, стреноженный милой семьёю —Таков рядовой современный советский поэт.Нет! Он, как и был, выразитель, певец и так дале…В нём Дантов огонь подугас, но ещё не зачах:Он ищет любовь в заурядном семейном скандале,Он душу народа исследует в очередях.Он пишет о БАМе, о храме, о старенькой маме,Про трубопрокатный и трепетный девичий стан,Он может всплакнуть над берёзкою, ставшей дровами.Воспеть лесорубов, перевыполняющих план.Он пишет в автобусе, в поезде и в самолёте,Использует также троллейбус, метро и трамвай,Поэтому эпоса вы у него не найдёте:Сложил три куплета — и хватит, приехал, вставай!Вот так он живёт и прижизненной славы не просит,Но верит, конечно: в один из ближайших вековПрикрепят, быть может, в автобусе сто сорок восемьТабличку:ЗДЕСЬ ЖИЛ И РАБОТАЛ ПОЭТ ПОЛЯКОВИз книги «Личный опыт» (1987)
Понимаете, люди!
Я, наверное, в чём-то, как в юные годы, беспечен.И пока ещё, к счастью, тяжёлых не ведал потерь,Но совсем незаметно я стал понимать, что не вечен.И скажу даже больше: я в этом уверен теперь!Присмотритесь: всё меньше на солнечных улицах в маеВетеранов войны… Поглядите: от года теснейГородские кладбища… Я это теперь понимаюНе умом изощрённым, но грешною плотью своей.В глупой юности веришь, что высшею метой отмечен:Философствуешь, плачешь, надеешься… Ну а сейчасЯ спокоен и твёрд. Потому что, как все мы, не вечен…Понимаете, люди, как общего много у нас!Казак
Ведущая даст ему слово,Он встанет, посмотрит на зал,Немного помнётся и сноваРасскажет, как белых рубал,Как мог он с единого махаВрага развалить до седла.В душе его не было страха —В руке его сила была!Расскажет: был план генеральскийС рабочих спустить восемь шкур,Но Блюхер из ВерхнеуральскаУвёл их в советский Кунгур…Всё было: потери, утраты —Народ о них песни сложил…Но дед не расскажет про брата,А Дмитрий у белых служил.Вот как их судьба разделилаИ вдруг под Уфою свела…И смог он — была ещё сила! —Врага развалить до седла…Часовня
Часовня на окраине села…Никак не может позабыть о старом:Когда вершились новые дела,Её с размаху сделали амбаром.Она перетерпела этот срам,Его сквозняк повыдул понемногу.Который год часовня ищет Бога,Привычного к дощатым закромам…Годовые кольца
Теплолюбивые растенья,Привыкшие к погожим дням, —Малейшее сгущенье тениМерещится бедою нам,А были пращуры покрепче!Найдёшь по кольцам годовым,Когда слова гортанной речиГнал над полями горький дым.А ведь ещё страшнее было,Когда, размашисто-легка,Под корень пращуров рубилаСамодержавная рука!Кровь и страдания без меры,Ложь и безверие в груди —Такие селекционеры,Что заступи и отведи!Монолог расстрелянного
за невыполнение приказа
В. Цыбину
Я был расстрелян в сорок первом.«Невыполнение приказаВ смертельный для Отчизны час».Ударил залп. Я умер сразу,Но был неправильным приказ!И тот комбат, его отдавший,В штрафбате воевал потом,Но выжил, вытерпел и дажеЕщё командовал полком.Тут справедливости не требуй:Война не время рассуждать.Не выполнить приказ нелепыйСтрашнее, чем его отдать.…Но стоя у стены сарая,Куда карать нас привели,Я крепко знал, что умираю,Как честный сын своей земли…Кино
По телевизору война.Какой-то фильм, почти что новый.Рассвет. Безмолвие. Весна.Но дрогнул ствол многодюймовый,И фронт ожил, и враг попёр,Обрушилась артподготовка…Но узнаваемый актёрУже приподнялся неловко.Вот он, бесстрашием гоним,Взлетел на бруствер — и по знакуМассовка двинулась за нимВ несокрушимую атаку!И вдруг, разрывом опалён,Споткнулся и упал в сторонку…Но однорукий почтальонНадёжно спрятал похоронку…И он воскрес! Сквозь забытьё,Сквозь кровь на той траве весеннейУсталые глаза еёПоказывали путь к спасенью.Потом — завшивленный баракИ шёпот о побеге скором —Недолго поглумился врагНад узнаваемым актёром!Вот общий план: дорога, даль…Обратный путь, какой он длинный!Луч солнца высветил медаль,Медаль «За взятие Берлина»…А мой сосед вздохнул опять:– Ведь это ж надо так завраться!А впрочем… Правду рассказать —Недолго сердцу разорваться…Информация из-за рубежа
Читаю и опять кусаю губы:Виновники немыслимой беды —Подонки, изуверы, душегубыОпять сухими вышли из воды.А говорили: им теперь не скрыться,Кого они на помощь ни зови,Скоты, клятвопреступники, убийцыОпять живыми вышли из крови.Теперь им что? Теперь хоть небо рухни.Они уже в другом конце земли.У них – кабак национальной кухниТой нации, что чуть не извели.А мы кричим «К ответу!», полагая,Что время всё расставит на места…Нет, справедливость тут нужная другая,Которая жестока и проста.Ощущение
Чудесный день! Осенний резкий светСлепит глаза и золотом, и синью.Куплю газету, пачку сигарет,Присяду, закурю… Кроссворда нет —Есть про «радиоактивную пустыню,Которой станем, если…» И от слов,Почти привычных обезуметь можно,Так человек, считая, что здоров,Прислушался к обмолвкам докторовИ осознал, что болен безнадёжно!«Давным-давно…»
Давным-давно,в детстве, мне объяснили,что солнценеумолимо остывает и когда-нибудь —через много тысяч лет —погаснет вовсе.И тогда всё сущее на Землепогибнет!По ночам я плакали мучительно фантазировал:как же уберечь солнце от угасания,а человечествоот неминуемой лютой смерти?Я с трудом успокоился,когда меня твёрдо заверили,будто время от временив солнце врезается огненная кометаи светило разгорается с новой силой!Теперь вечерамия всматривался в чёрное небо,похожее на огромный рентгеновский снимок,ища глазами хвостатую спасительницурода людского.– Не беспокойся! – смеялись взрослые. —На твой век солнца хватит!..– А как же потом? – недоумевал я.Прошло время.Много времени…Иногда вечерами я поглядываю на небо,но уже не ищу комету-избавительницу,я просто прикидываю,какая будет завтра погодаи стоит ли выезжать с семьёй на природу…А в газетах пишут,что солнце продолжает остывать,и даже быстрее,чем считалось раньше.Донской монастырь
«Она бы мне могла составить счастье!» —Какой старорежимный оборот…Нам нужно было раньше повстречаться,А может, позже… Кто тут разберёт?В Донском монастыре гуляет осень,Ограды полны палою листвой.Монахов нет… Давай у гида спросим:Как дальше жить, что делать нам с тобой?И как из дней, счастливых, буйных, пёстрых,Вернуться в мир постылой тишины?..Но у тебя, как у принявшей постриг,Глаза печальны и отчуждены…««Разбилось лишь сердце моё…»…»
«Разбилось лишь сердце моё…» —это из романса.Теперь так не говорят,теперь скажут: «Инфаркт!» —и, уж конечно, не по причинелюбви.«Разбилось лишь сердце моё…» —это метафора.Но почему же тогда,возвращаясь домойпосле нашей последней встречи,я слышал,я чувствовал,как слева в грудидробно и жалобностучат друг о другаосколки?«Разбилось лишь сердце моё…» —это из романса.Встреча
В московской бестолковой суетеМы встретимся однажды и увидим,Что мы не те, да, мы совсем не те,И мы уже друг друга не обидим.Поговорив немного обо всёмИ высчитав, как много дней промчалось,Поймём, что мы уже не принесёмДруг другу радости. А прежде получалось…Актриса
С тобой нужно быть смелей и злей,А я слепым щенком скулю и тычусь…Но ты же не из плоти — ты из тысячЗабытых и несыгранных ролей.Я грех такой на сердце не возьму!В тебя влюбиться — получить в придачуИ горний мир, где ни черта не значу,И вашу закулисную возню.Вот ты вошла, насмешлива, легка, —Присела к зеркалу, втираешь грим умело,А может быть, не грим — крем Азазелло?Узнаю после третьего звонка…Вечер
Дождь со снегом в окно кулаками замёрзшими лупит.Я хожу и курю сигареты одну за одной.Нет, я должен понять, разобраться: она меня любитИли просто играет, как с глупым мальчишкой, со мной.Но ведь я же и сам никогда не любил обязательств,Обещаний, обетов, нелепых расспросов впотьмах.Почему же меня её сдержанность так обижает,Недосказанность некая… Нет, не в объятьях — в словах…Дождь со снегом всю ночь кулаками замёрзшими лупит.Скоро утро, а значит, мы скоро увидимся с ней.Я почти засыпаю, мне снится: она меня любит!Сновидения мудры, а утро ещё мудреней…Одиночество
Мне нравится быть одиноким —Зайти в переполненный барИ, выпив чего-нибудь с соком,Поймать удивление пар,Их недоумённые взгляды:«Откуда такой нелюдим?А ведь “упакован” как надоИ молод. И всё же один!»А после под стереовопли,Под грохот танцующих ногГрустить, что ботинки промокли,Что осень, что я одинок,Что вся эта радость хмельнаяИ девушки в джинсах тугих,Как будто планета другая,Доступная лишь для других.А я уж чего-нибудь с сокомЕщё на дорожку попью.…Вот я и побыл одиноким —Пора возвращаться в семью.В пионерском лагере
Ныряет месяц в небе мглистом.И тишина, как звон цикад,Дрожит над гипсовым горнистом,Плывёт над крышами палат,Колеблет ветер занавески.Все, как один, по-пионерски,Уставшие ребята спят…А там, за стеночкой дощатой,Друг друга любят, затаяДыханье, молодой вожатыйИ юная вожатая…Всей нежностью, что есть на свете,Июльский воздух напоён!Ах, как же так? Ведь рядом дети!Она сдержать не в силах стон…Ах, как же так?! Но снова тихо.И очи клонятся к очам…И беспокоится врачиха,Что дети стонут по ночам…Возвращение
Ну вот и пора — возвращаемсяКаждый в судьбу свою.Давай ещё раз попрощаемся,Давай я опять постоюНа скверике, у киностудии,Сжимая сникший букет,С тревогой ловя в многолюдииЕдинственный силуэтИ чувствуя, как пробираютсяПо телу смятенье и дрожь,Как сердце опять примиряетсяСо страхом, что ты не придёшь.…Ты выйдешь, грустна и загадочна:– Прости, я на полчаса… —– А мне и минуты достаточно —Запомнить твои глаза…«Я видел…»
Я видел, как двое влюблённыхпытались и не умели расстаться.Был тёмный ветреный вечер.Над городом повисла тяжёлая холодная туча.Влюблённые медленно, с трудомразмыкали объятья,потом,крепко держась за руки,отстранялись друг от друга,точно хотели лучше разглядетьи запомнить любимые черты.Наконец, разорвав пальцы,они, мучительно, непрестанно оглядываясь,начинали расходиться в разные стороны.Я видел, как неожиданно,словно приняв некое важное решение,юноша резко повернул назади бегом воротилсяк замершей в ожидании подруге,обнял её, и всё началось сначала, —только на этот разворотиться пришлось девушке.И, конечно,ни юноша, ни девушкане догадывались,что в этих бесконечных прощанияхи возвращениях,как в витке гена,зашифрована вся их будущаялюбовь…Зелёный лист
Поглажу ствол. Он холоден и мшист.Вверх посмотрю, чтоб солнце ослепило…Зелёный лист! Ты превращаешь в жизньСгорающее заживо светило.Луч, пролетевший сквозь безбытие,Преодолевший чёрное безмолвье,Вонзая в щит зелёный острие,Становится дыханьем, плотью, кровью,Тобою, мною… Видно, неспростаЯ думаю и думаю про это.А может быть, и странный дар поэта —Подобие зелёного листа?Земляничная поляна
…И вот – рассветный лес, парной, туманный,Трава умыта, ствол сосновый рыж,А дальше — земляничная поляна:Казалось, ступишь – ноги обагришь,Казалось, не собрать всего и за год…Но вот растаял золотистый чад,И я иду из леса с горстью ягод,Да и они — по-моему — горчат…О памяти
Оттенков память не хранит,Судьбу отображая в целом.И у былого строгий вид:То стало чёрным, это – белым…И вот, порвав с прошедшим связь,Забыв потраченные силы,Я думаю, былым томясь:– Быть может, так оно и было?..Но если так, то как я могВ том негодяе ошибиться,Об этот камень ушибиться,Быть с доброй женщиной жесток?Как мог я не увидеть зло,Себе ж готовя неудачи?Ведь всё иначе быть могло!…Но ведь и было всё иначе!Моей дочери
Из Добромира Задгорского
Ты отыскала первые слова —Невинные, невольные глаголы.Я начинал с того же. Ты права:Мы в мир приходим праведны и голы.Потом, как муравьи, найдём сучок,Травинку, каплю мёда и довольны!У каждого в душе живёт сверчок,Но он поёт, когда мы сердцем вольны…Реминисценция
Николаю Самвеляну
«Земную жизнь пройдя до половины…»Я так хотел бы воротиться вспять.Но время не даёт, толкает в спину —И нужно дальше весело шагать,И делать вид, что опыт – это благо,И веровать в познанье без границ,И понимать, что чистая бумагаПравдивее измаранных страниц…«Некогда я был учителем словесности…»
Некогда я был учителем словесности.И однажды,пытаясь выразить ученикамту ненависть, которую испытывалик Жоржу Дантесу-Геккернусовременники Пушкина, —я сказал:– Представьте себе на минуту,что Юрий Гагаринне разбился во время испытательного полёта,а был убит на дуэлисмазливым и наглым юнцом…По глазам, по лицам учениковя понял,что нашёл самое убедительное для них,самое горькое сравнение…Справедливость
Дантес умер в почете во Франции в 1895-м – в год образования «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».
Он умер в девяносто пятом!Министром был и пэром стал!Заделался аристократом,Как в Петербурге загадал.Скончался старцем именитымИ схоронён куда пышней!Где ж вы шатались, Эвмениды,Со справедливостью своей?Вы покарать любого в силе.Так почему душе пустойЗа кровь певца не отомстилиБесчестьем или нищетой?Зачем, в добро ломая веру,Его не уложили в гроб,Поставив к новому барьеру,Вогнав свинец в бездарный лоб!Зачем гниением проказыЕго не обратили в грязь,Чтоб он про юные проказыВ подпитье вспоминал, смеясь?!Чтоб сладко пожил, не ответяЗа всё сполна – в конце концов.Иль божьей кары нет на светеДля извергов и подлецов?!Да будь бы я на вашем месте,О Эвмениды, — ни на мигНе мешкал бы с кровавой местью!– Дантес? Занятный был старик…Завещание
Секундант на рассвете придёт.Примиренье? Не может быть речи!Подпоручик всю ночь напролётПереводит бумагу и свечи,Унимает озноб, а не страх, —Нужно трезво подумать о многом:О семье, о друзьях, о долгах —Перед тем как предстать перед Богом…В сердце взвесить и зло, и добро,Тихо вымолвить слово прощанья…Подпоручик, кусая перо,Сочиняет своё завещанье.У него талисман на груди.Он шутя попадает в монетуИ, не веря, что смерть впереди,Пишет, пишет почти до рассвета.…Под окном дробный шелест дождя.Сон предутренний тёмен и сладок…Дело чести мужской, уходя,За собою оставить порядок!Сельское кладбище
Здесь у меня никто не похоронен,И надписи мне мало говорят,Но я брожу под зычный грай воронийПо лабиринту крашеных оград,Читаю даты и считаю строки,Как будто жизни суть — в её длине…А в чём ещё? Ни свод небес высокий,Ни прах подножный не ответят мне.Да и зачем ответ, простой и скорый,Что вместо лада нам несёт разлад,Как этой старой церкви, на которойЕщё видны большие буквы — «СКЛАД».Холодная осень
Какая холодная осень,Как день полусонно тягуч,Как редко покажется просиньМеж тяжких, провиснувших туч!А ветер то угомонится,То градом ударит сплеча…К побегу готовятся птицы,Зачем-то про это крича.И столько рябины на взгорье,Что лес ослепительно ал, —Как будто кровавое мореДевятый обрушило вал!В старом сквере
В старом сквере, жёлтом от акаций,Сладкий ветер наполняет грудь…Стоило на белый свет рождаться,Чтобы умереть когда-нибудь?Ненависть к природе потайнаяИ надежда: «всё – не то, что – я»!Это – детство. Оторопь ночнаяИ утробный страх небытия.Время научило мыслить шире.Я природу понял и простил:Счастлив тот, кто в ненадёжном миреРадостно и долго прогостил.Разговор
– Не жизнь – сплошная суета,Чтоб хлеб сыскать насущный.Сшибает с ног не клевета,А шепоток наушный! Любовь (по множеству примет) —Лишь головокруженье.И знания, по сути, нет —Одни предположенья!А сердцу не передохнуть,Пока не изболится…– А ты видал когда-нибудьЖизнь из окна больницы?..В командировке
Бесхитростный гостиничный уют.На шифоньере — инвентарный номер.Здесь, чая наливая, намекнутНа комнату, где кто-то как-то помер.Здесь не ищи оставленный дневникПо тумбочкам… Сей этикет старинныйТеперь забыт. Ты обнаружишь в нихОбёртку мыла, тюбик «Поморина»,Использованный. Или на стенеПрочтёшь душещипательную строчку,С которою согласен я вполне:«Как скучно просыпаться в одиночку!»…Сыграли гимн, а я лежу без сна,Пугаясь тьмы, своей и заоконной,И жизнь так одинока, так грустна,Как эта ночь в гостинице районной!..Одноклассница
Листья в жёлтое красятся,Не заметив тепла…У моей одноклассницыДочка в школу пошла!Сноп гвоздик полыхающийИ портфель на спине…Нет, ты, Время, пока ещёЗла не делало мне.И пока только силоюНаполняли года!Одноклассница, милая,Как же ты молода!..«Когда я – очень редко…»
Когда я – очень редко —заворачиваю в мойБалакиревский переулок,заставленный бело-синиминовыми домами,похожими на литровые пакеты молока, —я отыскиваю глазамистаренькие, такие щемяще знакомыедеревянные домики,окружённые выбеленными заборчикамии старыми тополями,ветви которых аккуратно ампутированыво имя чистоты улиц.Когда я – очень редко —брожу по моему Балакиревскому переулку,глубоко вдыхаяметаллический запах тёплого летнего дождя,я испытываю странное чувство,словно мне повстречался давний знакомец,который с годами не старится почему-то,а, наоборот, молодеет!И вот я стою перед ними пытаюсь разглядетьна его непривычно юном лицемилые моему сердцу,но почти совершенно разгладившиесяморщины…Мысленный эксперимент
Есть люди потрясающей удачи!Она к ним словно приворожена,Самой собой: машина, деньги, дача,Кинематографичная жена.Они что хочешь, купят, обменяют,Они с любым начальником на «ты»,Их женщины такие обнимают,В которых мы не чаем наготы.Они всегда улыбчивы и горды,Для них проблем, как говорится, нет!Понадобится — душу сплавят чёртуЗа тридцать с чем-то памятных монет!Они переживут любые бури,Всё потеряют — и опять вернут…Пожил бы я в такой везучей шкуре!Из любопытства… Несколько минут…Наставник
У поэта эстрадная статьИ костюм с золотистым отливом.Он стихи меня учит писать,Озираясь зрачком суетливым.Он листает мой сборник, кривясь,И, смешно наслаждаясь собою,Говорит про непрочную связьМежду строчкой моей и судьбою.Он по столику перстнем стучитИ опять начинает сначала:Мол, строка у меня не звучит —Наставляет, как жить, чтоб звучала…Крепко врос он в приятную рольЗлатоуста, пророка, патрона —Обветшалой эстрады король,За ненужностью свергнутый с трона…Сытый, самовлюблённый осёл!..Но сижу, уважительно стихший:У него я однажды прочёлГениальное четверостишье…Жалоба
Кругом раскисшие сугробы,С деревьев капает вода…А как душе хотелось, ЧтобыСнег не кончался никогда!Чтобы холодное светилоИ каждый день и целый векНад синей кромкою всходилоИ поджигало чистый снег.Чтоб я летел лыжнею плавной,Всесильной радостью гоним…Но вот не совпадают планыПрироды с мнением моим!И потому в округе тает.Водой заполнилась лыжня.И в жизни так всегда бывает,По крайней мере, у меня…В электричке
Речитативом монотоннымПро долю горькую твердя,Она влачится по вагонам,Несёт чумазое дитя,Она бормочет еле-еле,В глаза стараясь заглянуть:Мол, погорели, погорели,Мол, помогите кто-нибудь!А я читал в одной газете,Что всё как раз наоборот,Что просто попрошайки этиМорочат трудовой народ,Что у такой вот мнимой нищей,Разобездоленной на вид,Хранятся на сберкнижке тыщиИ дом — дай каждому — стоит,Что это – просто тунеядцы,Им только бы урвать своё,Не смей, товарищ, поддаватьсяНа их притворное нытьё!Народ наш не возьмёшь обманом,Народ наш вовсе не таков!…И каждый шарит по карманам,Сор обдувая с медяков.Современный спор
Николаю Игнашину
Остепенённый врач завёлся быстроИ стал кричать, что существует Бог!В ответ поэт, носитель божьей искры,Его перевоспитывал, как мог.До хрипоты, друг друга обзывая,Поэт и медик спорили о том:Что есть душа, и что есть плоть живая,И что куда девается потом?!Известно: богословие – трясина,Но никуда не денешься, покаПорой ещё бессильна медицина,Ещё порой беспомощна строка!Врач, убеждая, кофе лил на скатерть.Поэт был аккуратен и речист…Двадцатый век: хирург – богоискатель.Служитель муз – научный атеист!Атеистические чтения
В какой-то книжке (вспоминать не буду названия)я как-то прочитал,Что за измену получил ИудаПо тем годам солидный капитал.А я-то думал раньше: три десяткаКаких-то там серебряных монет…И за такой пустяк (подумать гадко!)Спасителя спровадить на тот свет!Выходит, что Иуда был не промах.В предательстве прибыток разглядев,Он чаял сибаритствовать в хоромахПод ласками древнееврейских дев.И может быть, благообразно-старый,Любовью к достоверности горя,Иуда сочинил бы мемуары —Евангелие, проще говоря.А то бы и витийствовал, в запалеГромя корыстолюбие и зло:Мол, самого чуть было не распяли,Но вырвался. Считайте – повезло!А как бы пел он об Отце и Сыне,О Духе, разумеется, Святом,Но взял и удавился на осине,Истерзанный позором и стыдом.Непостижимо сердце человечье:Предателя замучила вина…Так не бывает! Тут противоречье,Которыми вся Библия полна…Коммуналки
Как много случилось событийВ последнее время. И вотКончается век общежитий —Эпоха комфорта идёт!Из многоячейных и склочныхСвоих коммунальных квартирМы вырвались в мир крупноблочный,Отдельный, с удобствами мир!О, здесь не фанерные стены,Здесь нет посторонних ушей,И здесь не кипят после сменыНа кухне пятнадцать борщей,А возле кастрюль не толкутсяПятнадцать хозяек, как встарь,И не с кем взбодриться, схлестнутьсяЗа кухонный свой инвентарь…А раньше: и радость, и горе,И ссора в похмельном чаду —Всё рядышком, всё в коридоре —И зло, и добро на виду!Друзья, вы по чести скажите:Жилищные сбылись мечты —Теперь вам не жаль общежитий,Семейственной той тесноты?Мне жаль… Хоть и дни протекаютВ комфорте… Когда раз в годуСосед на меня протекает —Я в гости к соседу иду…
