– Что это? – я покосился на свиток в его руках. Тот лишь кивнул: мол, принимай. Я развернул сертификат.
– Ранг «С»? – мне присвоен ранг С? Все? За все годы?
– Из уважения к твоему мастерству. Левский, не понимаешь? Да они завидуют тебе – все! Ты самый успешный Гончар! Потому что никто никогда не делал эти миниатюры и не делает! Я, я спалил свою жизнь ради мира в стране и толку? Да лучше бы провел больше времени с семьей… но ты знаешь, как манит глина.
Он замолчал. Я знал, что Таале Вааль, сын офицера и свидетель пожарищ Фариона готов творить все, что угодно, чтобы сохранить мир в стране. Юношеский максимализм, ха. Но я также знал, что он, как и я, жить не мог без
– Живи, Левский. Делай бабочек. Девочки от них счастливы. Мне даже моя сестра…, – он замялся, – Моя старшая, понимаешь, Левский, старшая сестра! Эта милашка, черт, даже она говорит, чтобы лучше я бабочек делал вместо своих орлов! Потому что сейчас я выгляжу как ее папа! И ради чего? Ради мира?
Он в сердцах хлопнул дверью.
Вот тогда я напился. Так, как никогда до этого не напивался. Закрылся в мастерской.
Эмму это не удивило: я оставался там допоздна время от времени.
Но нынче – нынче я хотел сделать нечто иное. Кое-что, вернее, кое-кого, кого я хотел создать с самого начала, когда читал про первого живого керамика. Нечто, отличное от бабочек. Некто, ради кого я сидел в библиотеке снова и снова.
То, что все изменит.
Когда я достал из печи глиняную фигурку, было страшно разбить слой глины и освободить существо. Я мечтал о таком с самого начала, будь они все неладны! Гончар держит в руках все четыре стихии, и я хотел смешать их в одном существе. Никто до этого не пытался создать подобное!
Я коснулся глины, она осыпалась. Перед моими глазами сверкнуло яркая вспышка, я осел на пол.
***
– Эй, Левский, ты чего тут намудрил?
Вааль тряс меня за плечо. Он выглядел обеспокоенным.
– До меня дозвалась твоя жена, мол неделю из мастерской не выходишь. А вниз дверь мог открыть только мастер. Печать же на входе.
Я попытался сесть. Он помог и внимательно осмотрел меня.
– Так что ты тут намудрил, а?
– Ничего я не делал.
Вааль хмыкнул и достал из кармана зеркало: там отражалось мое лицо, но лет на пятнадцать старше, чем положено.
– Рассказывай, что ты ваял, что почти сравнялся со мной за один раз.
Вааль присвистнул.
– Ты пил или курил? Ты как себе это представлял? Мелкая слепая ерунда, летающая с хорошей скоростью и бьющая током?
– Нет, – сил у меня не было. – Маленькое изящное существо, которое умеет складывать крылышки, чтобы нырнуть и расправляет лапки на манер белки-летяги, чтобы плыть. Я использовал образ обычного ската, не электрического. В голове все это как-то лучше складывалось.
Мастер Орлов был взбешен.
– Левский, мать твою, тебя папа не учил, что при сложных образах уровень непроявленного улавливает подсознание? И где нам искать слепой электрошокер?
– Ну, – я напрягся, – он должен выкопать себе нору. Это же крот! По крайне мере, на четверть!
Тут я снова оперся об стену. Вааль подхватил меня.
– Лечь тебе надо. В первый раз так сильно потратился, да? Непривычно? Привыкай, гений. Завтра поговорим, когда проспишься.
Он дотащил меня до дому и сдал на руки Эмме, соврав в оправдание что-то про секретный оборонный заказ, и ушел.
Последнее, что я запомнил – бледное лицо Эммы, Стара и Таси.
***
Вааль вернулся утром, как и обещал.
Но, как опытный Гончар, он пришел в ту часть утра, которая ближе к полудню.
Я уже смог встать с кровати, выпить кофе и почти соображал. Сложнее было привыкнуть к своему телу: обычно я творил и тратил несколько дней, максимум пару недель со свадебными бабочками, и не было такой резкой разницы до и после обжига.
К моему удивлению, Вааль потащил меня в Гильдию, но в библиотеку, а не в официальный зал. Принес кучу книг по колибри, скатам, кротам и саламандрам и уселся рядом.
– Так, Левский. Давай думать, где оно могло спрятаться.
Мы занырнули в книги. Час, два, три. Голова болела, хотелось лечь. Я начал сходить с ума. Вааль тоже. Где-то у крайних полок кто-то передвигал книги и жутко шуршал, отвлекая нас от работы. Наконец друг не выдержал и встал из-за стола:
– Почему ты не попытался создать дракона? Хоть понятно, откуда ноги растут, где хвост и откуда огнем плюется… Хоть какие-то спецификации, хоть и выдуманные. Нет, тебя понесло.
– Вааль, – я поднял на него злой взгляд, – ты что забыл? Я Мастер Бабочек. Долбанный минитюарист, которому все завидуют. Какой дракон?
– Ты мог бы создать его маленьким! Ладно. Ладно. – Он походил кругами. – Ты тот еще гений, но твой зверек должен подчиняться общим законам: иметь цель, иметь сознание, иметь объект привязки. Давай думай. Забудь отличительные признаки. Думай, что ты в него вложил.
– Сдохнуть я хотел, – вспомнилась кровь, которая не останавливалась, – сгениальничать, вам всем нос утереть и сдохнуть.
– Врешь.
– Нет, правда, хотел вначале… даже нож обычный взял… Но потом меня накрыло. В жизни не испытывал такого погружения. Это даже не обычная эйфория, это что-то запредельное. Как будто я сам перестал существовать!
– Левский, – он покачал головой, – кончай нести чушь. Ты точно что-то курил. Колибри-электроскат – этого я даже в кошмарах представить не мог.
– Колибри… – произнес я. – Кажется, знаю, куда это существо могло отправиться. Есть только одно место в городе, где рядом огонь, вода, и много цветов.
– Парк героев вечного пламени, – он поднял пиджак. – Идем, Левский. Если мы найдем твое творение, ты войдешь в историю. Если, конечно, Гильдия не примет во внимание, то, что ты хотел создать существо с целью нанести вред.
– Это неправда, ничего плохого и в мыслях не было, – попытался оправдаться я, но он покачал головой:
– Ты хотел самоубиться – это вред. Ты сделал глупость – это вред. Ты не можешь понять свою цель – это вред.
– Я хотел прорыва!
– Левский, ты вроде самый успешный, вроде книги читал, но ты же самый тупой из мастеров. У тебя все было! Все, понимаешь! Семья, деньги – даже время! А ты грохнул самое ценное ради непризнанной гениальности. Вот скажи, – он зло обернулся и перешел на шепот, – оно того стоило? Твой эксперимент стоил этих неполных пятнадцати лет? Не можешь ответить? Нет? Вот и молчи. Я каждый день задаю себе этот вопрос и не могу ответить. Стоил ли мой родной Фарион моей жизни? Даже я не знаю ответа!
В парк мы пришли в темноте. Я сел около ревущего огня и попытался представить. Крылья и запах цветов. Холод воды и скользкая кожа ската. Тепло огня. Плотность земли. И силу своей крови.
Ко мне, чертово создание!
– Мы зря ушли из библиотеки, – сказал я. – Потому что ты был прав, он был создан, чтобы уничтожить.
Вааль непонимающе уставился на меня.
– Хотелось бы, чтоб все было иначе. И тебе повезло что ты уже старик, – он попятился от меня, – я знал, что ты умрешь, знал… и тебя я не ненавидел, не мог ненавидеть. Ты, мой друг, ты всегда мне помогал! Но вот твои книги… Как же ты в них врал! Почему, почему я тебе поверил? Ты же их пацаном писал? Вместе с Джаредом… Восторженный идеалист, думающий о том, как бы открыть путь другим… Мастер…– я закашлялся, и почти выплюнул – Вааль. Идеалист, что б тебя…
Я побежал в библиотеку, бегом, так быстро, как позволяли мои дряхлые ноги.
«Нам следовало раньше обратить внимание на раздражающий шелест позади», – была моя первая мысль. А следом я подумал, что Вааль был прав, и зверушка правда слепая.
Он разрушил всю библиотеку. Искромсал ненавистные мне книги зубами, потом перекопал пол, сгреб кучу бумаги в центр и дал несколько мощных разрядов. Это мы узнали из записей охранных глаз, которых в Гильдии было море. Когда я пришел, полыхало уже все здание, и внутрь я войти не мог. На пороге, около разбитых в щепу дверей и уничтоженных слов, сидела маленькая зверушка, похожая на крысу. Вместо шерсти у нее была серебристая чешуя, прозрачные крылья сложены вдоль тельца. Почуяв меня, он расправил крылья и на мгновение исчез, даже быстрее, чем могло бы колибри. Рядом со мной покачнулся сначала правый фонарь, потом левый, и только потом кротолибри приземлился у моих ног.
Сзади стоял запыхавшийся Вааль.
– Вот так и пиши полезные книги! – Выдохнул он.
– Расслабься, – сказал я ему. – Книги, конечно, были полезные. Но не твои. Лучше бы ты написал что-то другое. Бесполезное.
Меня накрыло таким спокойствием, которого я раньше не знал. Я был свободен – жить или умирать, творить или ремесленничать ради золота.
– Знаешь что, – после долгого молчания зло бросил он, – я напишу еще одну книгу. Бесполезную. Биографию. Увековечу тебя, Левский. И гений твой увековечу.
***
Я лежал в больнице и восстанавливался после обжига: разыгрался внезапно приобретенный артрит. Но это был почти арест: сертификат у меня не забрали, но за разрушение Гильдии полагалось наказание.
Условное, правда: Вааль, все-таки свидетельствовал в мою пользу, говоря, что я создавал существо с великой идеей, но установить власть над такой сильной сущностью удалось не сразу. Кротолибри обещали вернуть мне после долгих исследований. Мне предстояло крепко обдумать будущее, которого у меня стало значительно меньше. Но зато появились кое-какие идеи. Я точно знал, чем я хочу заниматься. И, может быть, тоже напишу пару книг, но, в отличие от Вааля – научных. Как-то так вышло, что я создал керамиков больше всех нынешних мастеров. И мог уже достаточно точно сказать, сколько жизни тратилось на определенные вещи. Про кротолибри Гильдия уже попросила (потребовала!) написать обоснование и выкладки. Я был рад: вопреки условному сроку они даже мой сертификат пересмотрели! А книги… вернули все как было, пара волшебных штук, которые изменяют время на это ушло, но … книг восстановили.
В любом случае… я посмотрел на жену, сидевшую рядом. В любом случае, мне будет чем заняться. Рядом со мной летал мой мотылек, Стар и Тася играли со своими бабочками.
Эмма принесла только что изданную книгу Вааля с автографом. Я ждал чего угодно, но…
Внутри была короткая записка: «Выздоравливай, минитюарист».
На обложке значилось: «Жизнь Мастера Бабочек»
Вот же сукин сын!
Волна
Вчера я думал, что умру. Сегодня я уже сам хотел сдохнуть. Сил идти не было, отчаянно хотелось пить, мир сжимался до заметенных песком следов и обманчивых миражей.
Обжигающее небо каждым отблеском солнца спрашивало нас: «Зачем, вы, люди, пришли в пустыню?»
Пескам наша цель была дика и непонятна. Этому призрачному, раскаленному миру любая жизнь враждебна и чужда.
Мы не шли – бежали. Но с самого начала понимали, что не успеем. Что наша погоня – отчаянный шаг без проблеска надежды. Что может сделать отряд простых солдат в песках?
– Эх, был бы у нас в отряде настоящий Гончар! – прохрипел Эль.
– И он бы ничем нам не помог, – буркнул я. Разговор этот уже не впервой: полгода назад меня определили в их отряд. Кто-то из отдела кадров проболтался, что я по юности учился Гончарному делу, и сослуживцы то и дело мне это вспоминали.
Отношение к Гончарам у простых людей было как к волшебникам: мол, все они могут!
Здесь, на этой бесконечной сковородке оказался бы бессилен даже самый прославленный Гончар. Здесь не было глины, не было печей; да и что тут можно создать? Одушевленные керамики – это небольшие фамильяры. Даже созданный самим Мастером Бабочек – чем бы он нам помог? Наш отряд унес бы разве что слон. Но огромных зверей не создавал никто. А так называемые «магические» вещи… была у нас пластина-карта, которая показывала, где мы находимся, без компаса и звезд. Их выдавали каждому отряду. Стоили они дорого, но в заданиях на местности были незаменимы.
А я даже и таких вещей не умел делать, потому и бросил учиться на Гончара. Потому и в армию пошел: особого таланта не было ни к чему, а жить на что-то надо.
И вот нас послали сопровождать посольство к синим орохористам. Через пустыню. Мимо проклятой всеми Дирремы. Попросили поддержки нашего гарнизона. Нам пришел приказ: поддержать всеми силами. Вот могли же они пройти через долину Фариона! Так нет, черт их дернул идти мимо Дирремы, где сгинула Великая Ведьма!
Посольство не дошло до форта. Отряд пустынных разбойников в черно-желтых плащах умыкнул мадам посла. Выкуп не требовали, просто умыкнули. И тащили вглубь пустыни. Пришел приказ: нагнать и леди освободить. Есть у нее некий важный документ, содержание которого нам, солдатам, знать не обязательно.
«Сдохните, но верните», – вот как звучал приказ.
Ну мы и рванули. Вот только гоняться за этими негодяями по пустыне… Даже карта не помогала. Мы видели их вдали, но каждый раз это оказывался очередной мираж, а мы все дальше и дальше уходили в пески.