Хроники всего мира: Время расцвета

– Друг мой, я рад, что вы так быстро приехали! Граф фон Цеппелин, это моя помощница, фройляйн Эмма Остерман. Прошу вас без стеснений обращаться к нам, если будет рабочая или бытовая необходимость.

Тут он обернулся к Эмме:

– Мы на лодке в Манцель, вы с нами?

– Спасибо, шеф, я ещё на телеграф забегу, не ждите.

Граф коротко кивнул, и мужчины пошли к выходу. До Эммы доносились слова Цеппелина о том, что поднять корабль планируется через две недели, и Хакеру нужно за столь малый срок вникнуть в суть не только управления воздушным судном, но и аспекты дирижаблестроения. Привычный к суете портье даже головы не повернул, продолжая заполнять книгу посетителей. Эмма покачалась на каблуках, собираясь с мыслями (зайти к господину Уланду и передать распоряжение графа насчёт жалования для Хакера) и тоже заспешила – на вокзальный телеграф, отбить телеграмму для Якова. Про вчерашний день рождения брата она бессовестно забыла, и теперь у Эммы на душе скребли кошки. В круговороте дней, когда все как сумасшедшие готовились и к третьему полёту «тройки», и к завершению строительства нового ангара, и к приезду новых людей на верфь, казалось бы, совесть должна притихнуть и принять факты во внимание. Но брат, в отличие от остальной семьи, был Эмме особенно дорог, и если отцу и Вилде она писала всё реже, то связь с Яковом старалась уберечь. Как оказалось, стараний было недостаточно. Теперь Эмма, словно год назад в Шторкове, стояла в очереди к телеграфному окошку, и думала: надо же, тогда я писала графу в Фридрихсхафен, а теперь я из этого самого города, работая у того самого Цеппелина пишу домой. Как будто события зазеркалились или змея укусила себя за хвост. Эмме почему-то было невыносимо грустно, хотя работа её безусловно захватила и несла, несла, несла. А ещё я сто лет не читала «Хроники», вдруг поняла Эмма и загрустила ещё больше.

Погода на озере наконец наладилась. Обманчиво летняя, прозрачная синева небес сливалась вдалеке со свинцом воды, лениво шуршали галькой волны, ветер едва шевелил листья деревьев и даже все облака растаяли, сохраняя палитру дня яркой и сочной. Эмма шла к дому казначея, господина Уланда, и всё никак не могла отогнать философские мысли о том, как раньше её пугало новое, как она боялась заблудиться на этих улицах, а теперь вот идёт не задумываясь, потому что знает тут каждый угол и каждую лавку. Сейчас ей не хотелось возвращаться в свой маленький рабочий кабинетик в бывших казармах, а почему-то мнилось, как она передаст распоряжение Цеппелина, вернется домой и нырнёт в свою комнату на втором этаже, дождётся из школы брата, а потом они займут подоконник и будут секретничать до грозных окриков Вилды, зовущих детей на ужин. Но дом был далеко на востоке, и ужасная плаксивость напала на Эмму так резко, что она свернула с тротуара, уселась на лавку и совсем некрасиво стала сморкаться в платок, вытирая его сухими углами мокрые глаза.

Спустя час Эмма продолжила рыдать в доме, пусть и временном, в объятиях фрау Уллы. Та гладила её по пшеничным волосам, по спине, и девушка постепенно затихала, опустошённая внезапной жалостью к себе. Хозяйка ещё немного покачала её, прижимая, а потом спросила:

– Может, чайку?

– Давайте, – некрасиво шмыгая носом, ответила зарёванная Эмма. – Мне, правда, надо вернуться на работу. Там новенький приехал, я наверняка нужна буду графу. Ну там, чай принести или ещё что.

Эмма опять шмыгнула. Яблонски развернулась у плиты и посмотрела на постоялицу.

– Ой, да он и не вспомнит про тебя. Будет показывать ему верфь, да полезут на корабль. Ты как будто сама не знаешь. Приходи в себя, поедешь позже.

– Простите, фрау Улла. Не знаю, что на меня накатило. Вроде бы всё хорошо, но что-то пробило.

Ульрике сполоснула заварник в ожидании кипятка и поставила на стол две чашки.

– Ты просто устала, девочка. Даже любимая работа отнимает силы, их надо восстанавливать. Попробуй взять у графа на завтра отгул, побудешь со мной, сходим вместе к Отто на могилу, а в воскресенье на службу. Да и просто выспишься.

Она по-матерински снова погладила Эмму по плечу.

– Ничего, милая, это пройдёт.

Чайник запыхтел паром и хозяйке пришлось отвернуться, чтобы снять его с плиты.

* * *

Далеко на северо-востоке, в Шторкове, наконец наступило бабье лето. Октябрь на мягких лапах зашёл в город, сделал небесную лазурь акварельно-ясной, устроил на местном озерце нашествие серых журавлей, стремившихся откуда-то из Скандинавии на юг. Младшие Остерманы бегали после школы смотреть на грациозных птиц, которые огромными стаями, словно цыгане, пугали и манили одновременно. Над Шторковом там и сям слышалось курлыканье, и прохожие не сговариваясь задирали головы вверх, провожая гостей долгим взглядом.

Письма от Эммы приходили всё реже, и Уве глотал газетные новости о Цеппелине как свежий воздух: значит, всё хорошо, работы много, она справляется, поэтому и времени нет. Прочитанные газеты уносил к себе в берлогу Яков, там он вырезал заметки о дирижабле и вклеивал в специально купленный для этих целей альбом – собирал коллекцию статей о том, к чему сестра имеет непосредственное отношение. Зимой Яков сменил дислокацию и перебрался в бывшую девичью комнату. Сначала родители предложили разменять помещение Вилде – комната Эммы просторнее, но няня не захотела менять привычную каморку на новое жильё. Яков закрылся, стал молчаливым (хотя куда уж молчаливее) и всерьёз задумывался о том, чтобы после школы поступить в семинарию или теологический университет, благо по империи их было раскидано немало.

Утром за завтраком Уве привычно развернул газету. Два дня подряд в «Берлинской ежедневной газете» публиковали телеграммы из Фридрихсхафена об очередных запусках дирижабля. Короткие сообщения в шесть-восемь строчек успокаивали его, помогали держать лицо. Сегодня же обнаружилась приятность – прямо на первой полосе «Берлинской фондовой биржи» Уве обнаружил большую заметку в половину колонки. Он пробежался сначала глазами сам, чтобы убедиться, что тревожных новостей нет, а потом вслух зачитал домашним:

– Эй, смотрите-ка! С успешным пятым рейсом дирижабля Цеппелина, о котором уже кратко сообщалось, первая серия восхождений графа завершилась. Полученные знания будут немедленно использованы для внесения некоторых улучшений в систему. Пять предпринятых восхождений, как нам телеграфируют из Фридрихсхафена, по существу подтвердили следующее: устойчивость дирижабля превосходна благодаря почти горизонтальному оперению. Боковых рулей хватило, чтобы заставить прогулочный корабль выполнять все операции. Они также с большим успехом использовались при порывистом ветре. Чтобы они стали эффективнее, необходимо их немного увеличить.

Руль управления высотой имел особую важность. С его помощью можно поднять дирижабль на любую желаемую высоту, не расходуя газа. Например, на пятом рейсе корабль был вынужден подняться с тридцати метров до трёхсот, а затем таким же образом опустился обратно. Наибольшая продолжительность плавания дирижабля в этом последнем подъеме составляла восемь с половиной часов, но, по мнению всех экспертов, дирижабль вполне мог оставаться в воздухе в два раза дольше, если учесть имеющиеся запасы горючего и балласта. Подъём и снижение дирижабля производились самым простым способом; без избавления от балласта он поднимался на кулисах и опускался таким же образом.

Несомненно, если необходимые изменения будут выполнены, дирижабль можно без труда спустить на землю. Собственная скорость дирижабля определялась различными методами. Все эксперты согласились с тем, что корабль может двигаться со скоростью пятьдесят километров в час с обоими двигателями и тридцать пять километров в час с одним двигателем. Эксперименты графа Цеппелина с уверенностью показали, что теперь существует дирижабль, который действительно доминирует в атмосфере.

Уве положил газету и бодро хлопнул по ней ладонью:

– Восемь с половиной часов в воздухе! Это рекорд!

– И наша Эмма там, – не слишком бодрым голосом заметил Яков, – может быть, даже поднималась вместе с командой…

– Не думаю, – вскинулась на воспитанника Вилда. – Цеппелин не глуп, чтобы брать в тестовый полёт свою помощницу. Я люблю Эмму всем сердцем, но это небезопасно. Пусть уж подождёт на земле.

Яков опустил глаза в стол:

– Она уехала отсюда, чтобы не сидеть на земле. Думаю, мы о её полёте никогда не узнаем или узнаем слишком поздно.

– Звучит несколько тревожно, ты не находишь? – Уве нахмурился.

– Я о том, что она поставит нас перед фактом. Переживать бесполезно. Анна, спасибо за завтрак! – Крикнул он в кухню и встал из-за стола.

– Ладно, пап, я пойду собираться.

Уве и Вилда переглянулись беспокойными взглядами и каждый вернулся к своему занятию: отец семейства развернул газету, няня шикнула на близнецов. Лизе за столом традиционно отсутствовала.

* * *

Это был несомненный успех. В ночь на 30 сентября «тройка» прошла триста километров в виде большой буквы «О» по маршруту Фридрихсхафен – Равенсбург – Линдау – Брегенц – Романсхорн – Фридрихсхафен. Команде удалось подняться на максимальную высоту восемьсот метров и поставить рекорд с восьмичасовым пребыванием в воздухе. Из-за неравномерного прогрева земли и воды корабль покачивало, он то спускался, то поднимался, но рули направления и высоты справлялись с задачей, и в семь утра дирижабль вернулся в Манцель. От Имперского флота наблюдателем был капитан фрегата Мишке, который оказался давним знакомым Хакера. Из Гамбурга приехал Эккенер и был совершенно восхищён новыми возможностями корабля. Дюрр весь полёт был сосредоточен на маневрировании, замерах и отметках. Цеппелин был сдержанно спокоен, он понимал, что этот рейс успешен и обсуждал с Кобером перспективы более мощного дирижабля. Уже первого октября военные вынесли вердикт, что готовы выкупить аппарат, поэтому «тройку» оперативно законсервировали на зиму в новом плавучем ангаре, а ещё через пару дней граф начал ковать железо. Эмма отправила в столицу заявку Цеппелина на финансирование нового аппарата, более мощного и быстрого, и уже в конце года пришло уведомление, что Рейхстаг включил в бюджет 1908 года два миллиона марок на новый «цеппелин».

Подарок Лотты

© newcoin.ru

Профессор, метеоролог Хуго Хергезель (справа)

© zeppelin-museum.de

Кабинет Цеппелина в отеле

© alamy.de

Иоганн Георг Хакер, моряк, геодезист, капитан дирижаблей фон Цеппелина

© zeppelin-museum.de

Хелла (Хелена Амалия) фон Цеппелин с отцом, 26 сентября 1907 года

© zeppelinhistory.com

Заметка о рекордном восьмичасовом полёте LZ 3

«Берлинская фондовая биржа» № 461, 2 октября 1907 года

© zefys.staatsbibliothek-berlin.de

Глава 7. Пике

На зиму «тройку» пришвартовали в новом плавучем эллинге и всё шло своим чередом. Дождь всё чаще сменялся снегом и к седьмому декабря знатно подморозило. Стоял субботний вечер, Эмма сидела в столовой фрау Яблонски и читала «Хроники».

– Так у меня голова сильно болит, Эмхен, пойду пораньше спать.

Красивое лицо фрау Уллы перекосило от боли. Она вытащила из аптечного ящика на кухне порошок, развела его водой и выпила залпом, словно спирт. Эмма выскочила из-за стола:

– Может, за доктором послать?

Улла беспечно махнула рукой.

– Погода, видишь. На мороз, видать. Пойду, девочка, а ты читай, сколько хочешь. Сходишь завтра со мной к Отто?

– Конечно. Отдыхайте, – Эмма беспокойно проводила взглядом хозяйку, тяжёлым шагом поднимавшуюся наверх, повернулась к окнам. Там чернела ясная ночь и от стёкол заметно тянуло холодом. Эмма подбросила в изразцовый камин ещё два полена, вернула на место чугунный экран. Потом взяла со стола книгу, пересела в кресло и поджала по привычке под себя ноги.

Проснулась она от воя ветра. Как заснула, не помнила. Книга скособочилась на коленях, шея занемела. За окном металась пурга. Эмма выбралась из кресла, подошла к барометру на косяке: давление резко упало. Значит, на озере сейчас штормит, но не зги не видно, сколько не вглядывайся. Эмма прикрутила фитилёк лампы и отправилась в спальню.

Утро пришло серым туманом, снег не останавливался, и хоть на улице потеплело, выходить туда не хотелось. Яблонски готовила завтрак, когда Эмма спустилась из своей комнаты.

– Как вы себя чувствуете, фрау Улла?

– Ничего, полегче. Смотри, на улице что творится. Шторм…

Эмма посмотрела в окно, где серая вода переплелась с серым небом, а белые нити снега сшивали оба полотна поближе друг к другу.

– Ага, ночью началось. Я задремала и проснулась от того, что там аж выло.

– Узлов пятнадцать, думаю.

Капитанская вдова привычно мерила силу ветра по-морскому, как муж научил.

После завтрака, как и планировали, укутались и пошли сначала на службу, а потом на могилу к Отто Яблонски. Ветер хлестал по щекам, ноги оскальзывались в мокрой каше и снег коркой налипал на одежде. Фрау Улла положила мужу яблоко, размела снег на свежих хризантемах и поёжилась.

– Пойдём домой, он не обидится, что недолго.

Волны хлестали о берег так, словно хотели оторвать кусок суши и утащить на дно. Как-то там, в заливе, думала Эмма.

В заливе было плохо. Стены эллинга било крепким юго-западным ветром, выдавливая доски и пробираясь в щели. Волна поднялась до метра ещё до обеда и было понятно, что к вечеру ситуация только ухудшится. Просветов на небе было не видно, оставшиеся рабочие крепили кто что мог, забивали наспех верхние оконные рамы крест-накрест, потому что заслонки неприятно поскрипывали и могли вылететь. «Тройка» была закреплена к потолку на лонжеронах, но брызги легко доставали до кабин. Чем теплее становилось на улице, тем гуще была озёрная серость, тем плотнее ложился между небом и землёй снег, тем сильнее бились порывы в стены ангара. После обеда началось светопреставление. Уже часам к четырём видимость стала нулевой, только маленькие огоньки метались в руках у рабочих. Теодор Кобер в мокром бушлате вышел из казарм и пригибаясь, потому что снегом заметало глаза, зашагал к мосткам. Навстречу бежали Людвиг и Хакер:

– Двигатели заливает!

Ветер уносил слова моментально, но Кобер понял. Прокричал:

– Снять успеем?

Хакер так сильно замотал головой, что чуть фуражку не потерял.

– Закрываем брезентом в два слоя!

Подошли друг к другу и встали в кружок, словно воробушки.

– Людвиг, какие шансы?

– Ветер крепчает, думаю, ночь будет тяжёлой. Если вода выбьет подпорки внизу, а ветром выдавит окна, то корабль раскачает на тросах.

– Что думаете?

Людвиг скривился, как от боли:

– Не удержится. Будем усиливать подвесы и молиться.

– Георг, позвоните Эмме в город. Пусть отобьёт запрос в обсерваторию Сентис, какой прогноз на ближайшие сутки? Предупредите, чтобы дождалась ответа и телефонировала. И надо в Штутгарт сообщить графу.